Билет в беспочвенные слёзы

I
Основным и единственно значимым принципом, составлявшим нормативно-идеологический задел разделяемой Татьяной Сергеевной жизненной позиции был простой и конкретный подход - никогда не лить беспочвенных слёз: не сожалеть без повода и цели, не зарождать напрасного тепла, не тратить попусту сил внутренних ресурсов и хоть какой манерой и ценою, но жить свой век всегда лишь без досад. Данной практике нрав её следовал крайне верно и в исключительной степени неукоснительно, без хоть малейших признаков сомнений и с монотонной твёрдостью подхода у безразличного до фикции и фарса статично непреклонного нутра. Главной целью намеченной жизнью канвы являлась истинность: весомость персональной ипостаси, однозначно понятная сердцу с умом разделённость и подлинно глубинное единство - лишь одно неотъемлемо ценное и существенное. Её мерилом бытия была беспрецедентность - пример идиллии, и больше ничего. Проживала Татьяна Сергеевна вместе с её отцом, составлявшим без малого всё доступное ей повседневное окружение. Личность матери помнилась дамою слабо - как-то в самом рановременном её детстве прародительница благодушной уехала в заграничный вояж, а вот вернуться из такового уже не удосужилась. В остальном весь имеемый быт демонстрировал абсолютно типичный экземпляр обывательской заурядности, шёл складно и радовал тоже не больше чем предписано канвою обыденности. Отец, Сергей Григорьевич, работал архитектором и был человеком, исключительно вдумчивым и благочестивым, молчаливо спокойным и сугубо последовательным и всецело подвластным лишь размеренной воле рассудка. Вот и нынешний их день начинался конкретно и взвешенно - с приготовленной в пару к жареной туше омлета кукурузы и спозаранку озвученной новости о визите Евгения Валентиновича - закоренело бессменного сотоварища Сергея Григорьевича, нескончаемо образованного и с лихвой умудрённого непростым мастерством наблюдательной жилки персонажа.
"Как чудесно, наговоритесь до прострации вплоть." - отозвалась на озвученную информацию Татьяна Сергеевна.
"До прострации вряд ли, а вот оскомину наколотить попытаемся." - улыбнулся родитель: "Ты бы кушала лучше, а то куском холодным давиться - не к удаче ведь резон."
"Да я не так уж прям и голодна. Я по вашим беседам больше изголодалась, по на мир своенравным воззрениям, а кукуруза с омлетом во мне и так регулярно бывают."
"До чего ж наши байки тебя приручили! Это же ужас." - засмеялся герой: "Ведь, казалось бы, скука скукою. Да ещё и пессимистичная."
"А мне она лишь и мила. Уж так, видать, я заложилась. И ничего родней и не найти, не сыскать и за вечность всю. Ни на какого рая трели я её не променяю. И не забуду. Где бы ни была - хоть в радости, настойчивой и буйной, хоть в суе закипающей мирской."
"Как пристрастилась то! Вот ж ведь чудо неимоверное."
На чудо подтянулся и сам гость.
"Всех приветом одариваю, снова вашему дому я засидчик. Что ж - стучу челом."
"Заходите. Папа вас ждал. Да и я тоже. У нас сегодня кукуруза и омлет."
"Дело знатное, захожу - уже за порогом, стало быть внутри."
Приобщились к столу. Добрались до бесед.
"Вот вроде мир вокруг, простор, раздолье... Но что тут властвует в скупых его стенах? Кошмар, фатальное гниение всех сфер, разобщающий губящий смрад, едких гадостей сбор плодороднейший да бессмыслицы долгая брешь. Где нам лишь сей нелюдною компанией тайком ютиться и удел. А сойтись чтобы с кем, единением верным окраситься... Это редкое, утопичное. Ведь от лучшего кадры и отблески - исхудалая память и то не хранит, не ручается, жаль, за подобное. Ведь и под ужасом расстрела ни единого светлого дня даже близко не вспомнится." - удручённо посетовал безучастно взывающий к истине, огорчённости полный Сергей Григорьевич.
"Чем твёрже мнение, тем чаще то безумно. И бред с рассудком не соседи, а стопроцентно близнецы. Наш свет котирует лишь тупость, прямолинейный примитив. И чем подобный агрессивней, тем популярней и модней." - покачал головой пессимистски настроенный Евгений Валентинович.
"И ведь всякая полная сути идейность неизбежно в опалу лишь тут же идёт, во табу."
"Так средь бессильем прокажённых любую силу чтут за грех. Для пьяных трезвость - хулиганство. Это дельце не новое. И совсем таковое привычным уж быть бы должно, совершенно ничем не волнующим, безразличным всецело во всём. Ведь тут существенна лишь стойкость, приверженность до курса в степь высот, непреклонность и личная прочность. Ведь весь расклад до слёз простой: коль вас сумели обуздать, то, значит, будете кобылой. Иной дорожки не дано."
"И ведь нет однозначной стабильности, убедительно твёрдой гарантности ни в одной из стезей и ни в коем, увы, из подспорий. Даже самый святой и чудесный удел может запросто в миг обернуться тотальным фиаско, непомерною грязью и полною низостью и никчемностью. Нет ничего, что взаправду удержит до конца лишь на верном пути."
"Все говорят - не обобщай, но мало кто твердит - не сепарируй. Мы вновь неисправимо забываем, что мир немыслимо един, и где бы ты средь бездн его бы ни был, в какой бы ни присутствовал из страт, хоть самой благоденственной и чистой, всегда иметься будет нить, тебя ведущая ко злу. Всегда будет хоть не значительная потенциальная возможность сойти с величия престола и пасть с небесной глади да на дно. Несгораемым, жаль, не бывает ни одно на земле волшебство. Партнёрство с богом дьяволу не смерть."
"И так несметно тяжко и непросто, что нету ни единого примера спокойствия, способного на жизнь, на чудо долгосрочной перспективы."
"Так без запинок повторюсь, что беззаботность всякая - лишь хрупкая, жаль, спячка, до жути чуткая в строении своём, в структурности обманчивой и зыбкой. И потерять подобную лишь миг. Особенно, коль бед поодаль ворох: ведь тонущий, как опытным известно, хватается практически за всё. Хоть за булыжник или гирю."
"И так ведь крепко прикипает любой характер ко взявшим рамкам и делам, такой несметный героизм являет люда стадо это, но всё во имя тьмы лишь, жаль."
"Так в том и суть, что верность тёмным силам в сто крат хужее всяческих измен. И прививается такая лишь на пожизненный сезон."
"Безвыходность... Повсюду и во всём."
"Безвыходность на вход есть указатель. На изначальный стартовый дефект. Ведь свет наш произрос из тьмы, из бездны. А бездна бездне, жаль, не рознь. Ведь всякий рейтинг таковых, увы, всегда выводят однотипно: по массе трупов взятых ими жертв. И нет меж ними разницы особой, отличной от трагизма полноты. И ужас тут не маска, а лицо. И дивен были здешней бал. Ведь, жизнь избрав, причуд лишь корм и лопай. И шансы однозначны лишь на смерть, на оное всегда, увы, размыты."
"И так забавно наблюдать, как люд подчас аж пачками сдыхает - так безвозвратно и легко, ещё и упиваясь сим процессом, хваля судьбу за крепость тумаков."
"Чем дальше зритель от арены, тем краше кажется спектакль. Ведь большинство из тут живущих не знают смысла и в помин, якшаясь вечно не у дел, на отчуждении от сути, от всякой правильной канвы."
"И трудно мыслью данное принять. Тем более суметь дать оправданье."
"Так мысль - не птица, а птенец. Увы и ах, подчас она бессильна. Догадки ж к участи не ключ, непредсказуемость сильней. И запутать умишко не диво - чуть не то, и сомнений ты раб. А ментальность пробоин не лечит, брешь в уме есть изъян навсегда. И, чем бумажнее кораблик, тем полноводнее река. Чем больше тянешься ты ввысь, тем всё сильней ко дну пихают. А шансов впрок не напасёшься, удача вовремя ценна. Пусть даже жертвенно и с кровью."
"Так и жертвы теперь - тучи не функциональные, бракованные: похищая солнце, дождя в дар не дают, не позволяют к цели подступиться. И ни свечей в итоге, ни игры."
"Так в том то всё ведь и коварство, что всё на страх даётся лишь и риск. Увы, удача - гостья без прописки, даримая как светом, так и тьмой. И жизнь скорей обуза, а не право. Азарт сплошной - трагичный до тоски, где смысл - не странник. Каторжник. Беглец. И логика - не гостья, а прислуга. А всяк рассудок - лишь советчик, не доминант иль господин. И в том то вся нас терпящих и слабость. Ведь сбруя выдержки всесильна крайне редко. И к дну сойти - минутный лишь резон."
"Так нынче мир - для войн лишь инкубатор." - неожиданно подключилась молчавшая прежде Татьяна Сергеевна: "А всяк покой - предтече бурь да гроз. Здесь есть лишь обезличенность и маски. Да ложь в бессчётности сортов и лишь мираж назначенного правдой. И густ у заблуждения настой, безмерно терпк в своём апофеозе, сугубо рьян, губителен и лих."
"Да, век, что вихрь - сметает без остатка." - поддержал Сергей Григорьевич.
"Так мир - без контура фигура, без формы чёткой и лица." - безутешно вздохнул Евгений Валентинович: "И к жизни всякая любовь кончается изменою со смертью. Ведь быль - не рощица, а лес, при чём густой и непролазный. Где нет, увы, ничуть альтернативы. Иль перспектив разброса от и до. Всяк выбор - лишь судьбы прерогатива, а наш удел приемлеть да терпеть."
"И так скуден, так сумрачен быт, бесполезен, посредственен, пуст... Неисправим."
"А зачем и на что исправлять? Ведь на тонущий лодке парус рваный не в счёт."
"И так скверна реалий ипостась, так непомерно горестна порою, хоть и, увы, немыслимо верна..."
"Так правильность - правдивости не родич. Подобная, увы, ей не гарант."
"И что тут ждать, беды помимо, коль всяк корабль - лишь вотчина пробоин. А поиск - зазывание потерь."
"Так жизни срок, в отличие от детства, кончается извечно лишь посмертно. А время - действо роковое, где блеск высот подножьем, жаль, чреват, при чём бессрочным и сугубо неотступным, иль и того печальней и страшней - в ущелье смертоносною дорогой... Ведь что судьба с оценочных позиций - ролей да образов набор, масштабный фарс и вряд ли что-то больше. И понимание её - лишь способ вдаться в безнадёгу. В надрыва страждущую сеть. На явь всерьёз лишь трупы уповают - что и других к их статусу сведёт. Ведь жизнь - триумф минимализма, за столом не накрытым фуршет. Судьба особая ж палитра - на чернь с упором да порок. И даже в помыслах отдушины тут нет. Ведь память - лодочка без вёсел, её окрас всегда строптив, ретроспективно переменчив. А быль и вовсе чисто дно."
"Но как средь данной чехарды суметь себя в успех пристроить? Ведь сердцу хочется лишь так."
"Идти и брать всегда силком, раз время - камень, а не мякиш, и жизнь не ласковость, а бой. Ведь без боя не взять и руин. Азартность - чистильщик издержек. Энтузиазм, приверженность да страсть - вот средства по высот овладеванью. Ведь зной проблем решённости ознобом сражается обычно наповал."
"У вечных войн побед не существует." - вздохнула Татьяна Сергеевна: "Борьба - награды не гарант. Ведь спичка человека всегда без коробка. А всяк корабль отпущенной судьбы - предшественник обломков да осколков. И мир, увы, не направляем, а непосредственно гоним. И не спасёт ни чудо, ни случайность."
"Случайность - не тропа, а проводник. Подобной быть уместной подобает. Сподручной и способной на триумф."
"А бог? Про данный что феномен изъяснитесь?"
"И бог не тот, на кого подобало бы полагаться. Ведь святость любая цинична сама по себе - в собственной беспомощности пред подлостью и злом. Пусть бог и есть тут таинство из таинств, но дьявол - таинство не меньшее, поверьте."
"А человек?"
"Человек - это дрянь.
На этой истинностной ноте резко замолчали. Монотонно вальяжное время обессиленно двинулось вдаль, потянувшись навстречу обеду. Бесследно растворившийся рассвет сменился солнцем скрашенным зенитом. За слегка запотевшим окном полным цветом расцвёл завязавшийся день.
"Сезон пока ещё и тёплый, да ведь скоро ж ему и финал - уж пол-августа прочь улетели. А там осенняя невзгода, пустые дни, дожди, мороз... Нелегка перспектива ненастная, удручения густо полна." - после паузы робко вздохнул погрустневший Сергей Григорьевич: "Как жена то там ваша? Не вернулась пока?"
"К сожалению нет. Как и ваша когда-то, ушла, и три месяца ровно уж нет - ни вестей, ни посланий, ни нового." - Евгений Валентивнович утомлённо зевнул и взлянул за окно: "Да, светло, но надолго едва ль. Всё кончается рано иль поздно. Лето тоже не долгий партнёр. А во слякоти тьма..."
"Сейчас все в раз финально помрачнеем, укоренимся в к жизни нелюбви и дружно все поскачем петли примерять аль яды дегустацией дразнить, ассортимент у них, твердят, широк." - сквозь меланхолию застенчиво и сонно улыбнулась уставшая чувствовать грусть Татьяна Сергеевна: "Тосклив весь ваш объективизм. И что печальнее ещё - что, жаль, и я ведь с ним во всю согласна. Но мыслить хочется иначе - о чём-то светлом, о благом... А неминуемой зимою и так насытимся ведь всласть. И даже осенью нещадно обожрёмся."
"А что и летом голодать? Сходить бы эдак так на пляж. Хоть кости с мясо там погреть родные. Иначе ж попусту пройдёт."
"Да я ходила. Много даже раз. Но там особо не уютно. Людей полно, а с кем схлестнуться б - нету. Так что о светлых тёплых днях я тоже мнения пустого."
"Ну вот... Весь год, увы, у нас, увы, в простое. Как перспектив ни пожелай, а встретишь вновь одну лишь тщетность." - Евгений Валентинович опустил опечаленный взор и понурено бросил его в пустоту: "Всё тут мрак."
"Жизнь глупа." - бенадежно посетовал Сергей Григорьевич.
"Так ведь людям под стать. Идиоты ведь тоже, увы, ещё те. Все практически. Посему в одиночку и шьюсь." - доложилась Татьяна Сергеевна: "Это лучше, чем с сволочью в паре. Мне лишь слёз бы напрасных не лить. Сердце твари в презент не задаривать. Остальное простительно всё, не критично."
"В этом многое веет рассудком. От позиций таких начинаешь коситься на правильный путь."
"Так о светлом всегда и пекусь. Только лучшим, жаль, случай не милует. Не таит полноты никакой."
"Счастье в разных местах добывается... Даже клубы порою возводятся - для утех, коллективно не признанных, да агентства во всю открываются - что знакомят друг с другом потерянных. Даже маги неслабую дань за подобные чары берут - пристрастить чтоб кого к неучтивой твоей персоналии."
"Везучую и трезвою поимеют, а неудачницу и пьяной не возьмут. Мне истинности хочется - благого. Высокого, как башенный вон кран. А все лишь пешки да пигмеи. Иль посмеяться норовят иль развести на личностную пользу. А я корысть чужую тешить не хочу."
"Судьба - стена: пробить её не просто. До одних домогаются принцы, а других прогоняют бродяги, для кого-то открыта вся пристань, а кому-то и метра не дали..."
"А мне чуть чуть и не надобно. Я всего и сразу хочу."
"А лишь так и надо. Желая лишь чуть чуть, по-полной не получишь."
"Эх, нескладен наш вектор мирской. И не желается и жить то так по сути, а всё ж ведь терпишь, рвёшься с буйных сил. И вновь единственно в тупик. Беспросветные мы."
"Да и свет беспросветен. Всё опять в унисон, под одно."
"И опять без надежд или смысла."
"А сие здесь закон. Признак фирменный - свойский и вечный."
"Скоротать бы судьбу и в покой."
"Да в покой ль... Как знать. Может, в бездну ведь."
"Да и там хорошо. Лучше здешнего."
"Да, непросто судьбу покорить..."
"Вот и я ведь про то... А на пляж таки всё же схожу. Пусть хоть тело немного понежится, хоть с собою самим да с песком."
"Согласилась с советом. Послушная. Отдых нужен. Никак без него."
"Только мысли и в нём загрызут - роковые, плохие, плачевные."
"Так мысль - навязчивый субстрат, её так просто не отгонишь и, как скотину, не забьёшь, она и съесть порою может - сожрать за раз и целиком."
Дама встала и отправилась собираться - навещать, как наказано, пляж, а дискурс продолжаться стал вдвоём:
"Как просто тут к фатальности прийти, во мрак да гибельность упёршись, как просто взять да проиграть... И как права моя Татьяна насчёт бесцельности судьбы." - протянул сквозь досаду Сергей Григорьевич.
"Так тут ведь склад наш собственный пропащий играет добивающую роль. Ведь до рая ступенек, поверьте, по числу, как до ада - точь в точь, да только в бездну двигаться сподручней и посему значительно быстрей. Ведь свет со тьмою только и граничит, а ото правды путь всегда лишь в ложь. И всякий нас тут губящий в итоге из тех берётся лишь числа, кто прежде всех охотней и спасали. Но стоит помнить лишь одно, что нет тут, кроме бога, феодалов, лишь временно смердящие царьки. И посему не стоит преклоняться - ни перед чьею персоналией иль силой, лишь личной волей путь себе верша."
"Но воля воле в сущности ведь рознь, и непомерна данная разрывность, у одних суть упорства - лучина, у других безразмерный костёр."
"Сие, увы, неумолимо, но то дано тренировать. В идей канве важна лишь чистота. Прямолинейность и напор. Неумолимость пред воздействий чередою. Ведь взглядов цельность - глыба роковая. Любую тщетность разобьёт."
"У цельности есть враг - несовместимость, отдельных фактов нравственный конфликт."
"Так всё и вся в единство не окрасишь. Интегративность категорий, увы, как правило, лишь миф. И обобщаться все крайности не надо. Консолидируйте лишь верные константы. А свет со тьмою обобщать - затея вправду с нивы бреда."
"Чем больше знаешь о судьбе, тем нерадивей ей владеешь..."
"И то отчасти справедливо. Затем, видать, нас в фикции и держат. Взаправду взращенный лишь ложью узреет правду за сто вёрст."
"Но всё же жизнь - не лучшая игра. Без правил и с тотальным в сути риском."
"Да, жизнь похожа на кошмар. На неприступного злодея. Но и её посильно одолеть. Ведь глобализм - гигант не монолитный, по хрупкости похожий на хрусталь. Разубедись во всём, и будешь в дамках. Живёшь то лишь единожды всего. И в зеркале ты сам, а не весь мир. Ведь и спасение двух есть лишь типов - иль себя, или мира всего."
"Первое невозможно, второе бессмысленно."
"Увы, но так оно и есть."
"За что ж цепляться по судьбе?"
"За подол сладкой жрицы удачи. Чем больше длительность полёта, тем утопичнее земля. Чем дольше в счастье пребываешь, тем меньше верится в провал. А быль извечно лишь на раз, на единичный старт и финиш. И не дано потом, увы, ни поменять уже ничто, ни как-нибудь дополнить и исправить. На собственных поминках не наешься."
"И так порой опасно просто жить. Особенно с надеждою иль верой. Подчас их бездной увлечёшься, а по итогу только мрак да обольщение извечное лихое, матёрое до алчущих натур."
"Билет надежд обратным не бывает, смириться с их потерей не дано. Кто счастьем искушён, тот выжжен напрочь. Для птиц души бескрылость - приговор."
"И, жаль, с любых срываются высот, и даже рай, увы, но покидают. И побеждать дано бессчётно, а проиграть вот только раз."
"Но иногда и риск - всего лишь дым. Ведь при отсутствии посуды слон в лавке вовсе и не грех. Но жизнь гниёт лишь изнутри, с глубин и к стоической обложке. А время катится без пауз. И провожает в никуда. И в сфере гибельных, вершимых им деяний быть не у дел - большой успех. Ведь в бреда царствии изгойство - не наказание, а приз."
"Да только крепок фальши плен... Что не отделаться бескровно, не отвертеться, как ни рвись."
"Но данное бессилие условно, пред яви стройностью воздвигнутое страхом, пред былью трепетанием пустым. Пред дутой важностью ведомых ею дел. Но то под силу и отринуть. Ведь вся серьёзность - фикции подруга. Земного наваждения гарант. А доверие наше - пузырь безразмерный, охватить полномочный хоть что. Особенно у глупой головешки. Обман есть тест на дурака, а всяк масштаб - наивности мерило, запутать тщательный порыв, отточенный в коварства совершенстве, в притворства злостном мастерстве, ведь фарс - пирог всегда слоистый, распознаваемый с трудом. Но в мир неверие со вдумчивостью в паре, как правило, мираж крушат любой. Ведь что есть жизненная явь - лишь мифологии отрыжка. Фальсификат, тотальный и сплошной - по всем параметрам, критериям и свойствам. И, зная то, на свет смотрите здраво: всё, в нём что есть, ни капли не реально, судьба спектакль, а факты реквизит."
"Сие решительно понятно. Но быль вменённую, увы, одной риторикой не скрасишь. В иной резон не обратишь."
"Увы, но окружение и бытность - два фактора, от коих не уйти. Среда - кузнец бесцеремонный. Однажды взявши в оборот, назад вернуть едва ли соизволит."
"И с каждым днём всё хуже только да сложней."
"Проблемность - свойство наживное. Во плюс идущее всегда. И сути дней, канвы их не сменить. Из карт сложась, дом карточным и будет. Но, что гораздо веселей, что жизни яму люди же и роют. Ведь жизнь - копилка, а не банк. Хранит всё то, что в ней воздвигли. А воздвигают лишь разлад. Вражду, озлобленность да склоки. И безоружность - мира не гарант."
"И столь пуст весь сей свет несуразный, столь немыслимо тщетен во всём, в хоть каком из раскалдов бессчётных - всё бесплодных, срамных да кривых."
"Так соль без супа неуместна. К чему здесь были полнота, коль у неё ни умысла, ни цели. Идя на смерть, кафтан крахмалить - вздор. А мир наш этот так и скроен, что всё идёт лишь в никуда. В бесцельность, в бездны лютой омут. Ведь всяк задел - прелюдия для тлена. Дрова - золы производитель. Любовь - прощания сырьё."
"И так непросто в этом всём элементарно не свихнуться, не впасть в апатии стезю и с одуреньем не сойтись."
"Ну так роль дурака только истинно умным под силу. А поддаться легко. Чем мельче дрожь, тем слаще холод. Чем нож острей, тем ласковей порез. А коль и струсишь тут до кучи, то и, как звали, поминай. Боязнь, увы, до бездны проводница. И страх не карлик, а верзила. Способный всякий свергнуть ум. Да тот и сам нередко идиот. Ведь шансов убедительный достаток и есть для поражения ресурс. Чем массивней кусок, тем ленивее ложка."
"И трудно в лучшее поверить..."
"Так вера - зеркало судьбы. И от хорошей только жизни бывать ей светлой да благой. Но это редкость, чудо из чудо из чудес. Альянс надежд - скопление утопий. И мир ещё статичней человека. Ведь тот мир, что подавно никак не спасти, и сгубить же ничуть нереально. А вот у лучшего в стабильности беда: чем шире спектр, тем уже переходы. Неверный шаг - и песня прожита. И всё лишь повод для утраты. А норма - в девиации трамплин. Ведь смысл - плясун, увы, канатный: чуть что не так, и поминай. Но и за свой короткий век бывает он вполне себе активен и даже зачастую плодовит: всё лучшее воздвигнуто ж рассудком, не жертвенности рьяностью - умом."
"И как от боли тут отвыкнуть... Ведь о беспамятстве поистине забыть есть и впрямь пилотаж фееричный. Ведь всё вновь вилами и вновь лишь по воде..."
"Увы, за всем, как впредь, лишь случай. Тот самый, порой и есть судьба. Ведь бог - стратег, а не схоластик. По крайне мере, так здесь говорят."
Тем временем на взятом солнцем пляже царил незабываемый комфорт - во всю разлитое тепло играло ласково с телами, гулял спокойный лёгкий бриз, а грань воды была почти без волн.
"Хорошо... Хорошо, да, увы, одиноко." - безнадежно подумала заявившаяся Татьяна Сергеевна: "Отыскать бы кого - на двоих согреваться приятнее."
Людей полно, облюбуй ну, казалось бы, всякого, да попробуй поди подкати. Вскоре в самой дали у воды запримечен был сказочный юноша с чёрным вьющимся волосом и полярною жёлтою шляпой.
"Подойду ка пойду. Попытаюсь." - дама встала и подалась в абордаж.
"Привет. А я вот тоже тут одна. И тоже в шляпке. Только в белой."
"Ну садись. Аппетитным я рад."
"С комплиментов так сразу стартуете? Молодец."
"Так чтоб кончить ведь чем попохабнее. Ты с каких широт то будешь?"
"Со квартала соседнего. Отсюда не далеко."
"Ну прекрасно. Крутая локация."
"Ну а ты?"
"Я с 10го района. Точнее с микрорайона. Тот, что год лишь назад и построили. За мостом."
"Да, я в курсе. Посёлок практически. Но там тихо и воздух приятнее."
"Так и тут хоть в пять лёгких дыши. У воды то тем более."
"Не скажи. Тут машин многим больше и люду полно. Не особо порой и надышишься."
"И у нас прибывает народ. Скоро тоже придём к муравейнику."
"Неизгладимая тенденция, увы. А сам - чем жив, чем быль свою слагаешь? Расскажи обо всём."
"В местном колледже лямку тяну. Незавидная. Но по сути сойдёт. Ну а вечером - пиво с собой и по улочкам местным пошастать. Озадаченных дам поискать."
"Ну и много таких?"
"Так с одной вот сижу и болтаю тут."
"Ну и ну. Как меня да представили."
"Ну а как же ещё. Вся порода такая у вас."
"Это как так ещё? До единой всех под одну под гребёнку равняете?"
"А иначе никак. Опыт ведает, что иных то и нет. Я по девке своей это знаю - тоже бестия та ведь ещё. Но сейчас от неё отдыхаю. Жаль, душой лишь, а хочется телом. Как такого насчёт? В перспективе, само разумеется. Не рамок знакомства прелюдии."
"В роль любовницы что ли вербуете?"
"А тебе она чем-то не нравится?"
"Нет, не чем-то, а всем. Вся и полностью. Амплуа не хочу оскверняющих, перспективой такой я сыта."
"Ну ничто. Знать, другую окучаю. Ну а формы твои впрямь манящие. Жаль, не делишься. Стерва, наверное."
Татьяна Сергеевна опечаленно встала и, ни слова в ответ не сказав, потащилась к себе восвояси:
"Как же мелочен нынче наш люд. Как насущно его оскудение. Столь поганым уделом ведь кличут всё. И не стыдно ничуть и не совестно. Но печалиться точно не вздумаю. Слёз напрасных не стоит мне лить. Никакой не герой это, знаете ль. Ну а по тщетности грустить мне не пристало. Поэтому и вывод тут простой - пережевать и даже и не думать. Ещё найду свой к лучшему билет. Ещё сгорю в совместности дотла. Ещё смогу. Во всю ещё познаю - и ласку, и заботу, и любовь. Ведь в жизни что всего важней? - не лишь беспочвенные слёзы. Иных позиций я не чту."
Дама ловко ускорила шаг и спустя где-то пару минут скрылась в тесной родименькой арочке. Гулянья милая мятежность, давай прощай - до новых встреч.

II
За просторным окном занялось монотонное утро. Простодушно обмякший холст неба, обрамлённый обрывками худосочных перистых облаков без избыточной доли участия сиротливо укрылся в улёгшийся мутной завесой туман, как дым, расплывчатый и тускло восковидный. Постепенно стихающий зной окрылявшего некогда лета с томной грустью и траурным тоном тоски до конца покорился в бесстрастные сети во всю зовущего в бессмысленность простоя дозревшей до забвения поры, в её немую нездоровую разбитость да угрюмую, полную слёз, до трагизма настырную тщетность, открывшую бесстрастные врата размашисто бесславному упадку, объявшему сковавшей сердце болью и взявшему тревогою в озноб во всю разлившейся смятенной безнадёги.
Спозаранку уже не спящая Татьяна Сергеевна пленится созерцанием широт да горестным смятением раздумий:
"И вновь полуденная хворь. Рой пустоты, гниль мыслей да бездейство. Желание дожить и умереть. Сужденческая сбивчатость и слабость. Хандра. При чём внутричерепная, ментальная. Хоть за петлёй в хозяйственный тащись. Как тяжко бодрствовать одной. Вполне привычно, но всё так же нестерпимо. Как всё же непростительно бесцельна людской судьбы пустая колея. Ещё и радио бурчит какой-то бред. А ведь включила, думая взбодриться. Сдаётся, было то за зря. Радиоволны скуку не разгонят. Сходить бы надобно куда - сыскать эмоций да сюжетов. Ну что ж - оденусь да пойду."
Оделась.
Отрезвляющей собственной сыростью знобкий сентябрьский воздух, ощутимо насыщенный колкою строгостью и пронзительно резкою горечью пропитавшей окрестность и душу монотонной осенней тоски, наводнил увядающий муторный край. В понуренной растерянности улиц уже царит поблёкшая пора, утопленная в пасмурности мест, безлюдных, бледных и до слёз скупых, обдутых вдоль и поперёк косыми хладными ветрами, бездушными до стынущих широт. Обмякшие растерянные виды, пастозных полные тонов, подавленно и робостно пустые, уже зовут податься в никуда. Истощённые тщетною хмуростью дали задумчиво являют одинокий, сочувственно скорбящий всем пейзаж. Повсюду боль. Повсюду тон надрыва.
Заглянув в благовестный приют бакалеи, героиня вальяжно раскинулась на стилизованной скамейке, всей новизны столь жаждущей душою отдавшись в узы сей локальной атмосферы, проникнутой заманчивым теплом и бесподобным запахом съестного. Поодаль в круг обыденные лица горожан, пустые и накрытые столы, снующий вдоль прилавка продавец да стойкое присутствие покоя, царящего во всякой из щелей. Настроение предсказуемо лучше гадкого, но всё же весьма далече от восторга, рассудок беззаботно отчуждён и в резервации от мысленных оков беспечно занят погружением в комфорт - в безмятежную негу прострации. Поборовшее быль благоденствие монотонно сквозит по нутру. Облик мира являет тот столь редкостный образ гармонии. Красота.
"Заприметить ещё бы кого, приглядеть. А там и участь будет в шляпе, и сердце мигом оживёт. Ещё б удача хвост не показала, тогда и смелость в тщетность не отдаст."
Вокруг беспрецедентный плюрализм: людской пошиб всех типов и сортов, поголовно во всю вовлечённый во процесс поедания выбранной пищи. За одним из столов, близ не оформленного в дверь сквозного входа, сидел привлёкший вдруг пытливый взгляд, без дела проводивший время кавалер, не броско, но со вкусом разодетый, имевший при себе цветной журнал и портмоне, а визуально вдумчиво-степенный.
"Весьма не частый в крае нашем сорт. Ещё и горделиво одинокий. Уж слишком утопичное раздолье, но малым чудом тешиться ведь - грех, поэтому разинем рот на это, авось и вправду повезёт." - заключила дама и, оживив воспрявший ловко норов, сподвиглась выдвинуться в путь.
"Приветствую! Надеюсь, не напрасно. Я Таня, познакомиться желаю, а вас как подобает величать?"
"А я Егор, и так мою персону и зовите, хотя и к прозвищам мой нрав миролюбив. Что ж именно во мне вас притянуло, что заставило взять вдруг да и подойти?"
"Одиночество собственное. Ну и ваша свободность, столь к нему в унисон пришедшаяся. И ничего большее. Чем занимаетесь то хоть? На веку, здесь судьбою отпущенном."
"Да вот по свету нашему, сугубо удалому, благие странствия веду, с одних земель да в оные кочуя да вновь и вновь то там, то тут гостя. Вот и сейчас,
земли твердь всласть исколесив, и в вашу местность въехать соизволил, экскурсией дорогу утрудив. А сам я вольно страждущий художник - задерживаюсь в новой обстановке и, весь её вбирая колорит, отображаю после таковой на плоти беспристрастного холста, внося и закрепляя в вечном то всё, что мною видится вокруг. Так и строю маршрут за маршрутом, дополняя и опытов личных черёд, и работ новых спектр зачиная."
"Ипостась не банальная. И имеется ль у такой витиеватой натуры на знакомство со мною намерение?"
"С превеликим энтузиазмом и горячно настойчивым рвением."
"Правда? Даже как-то обескураживающе и до щёк покраснения лестно."
"Как по мне, так вполне ординарная вещь, и даже до трагедии банальная. Ведь всякий новый эпизод предполагает в пару к обстановке новьё и музою назначенной души. Без таковой любой любой из закутков лишь скуку да тоскливость поставляет, ни телу, ни нутру не длясь во прок. А коль отыщется какая-то кокетка, то сразу обретается и прыть, и настроение, приподнято благое, и страсть да жажда до чудес, и окрылённость творческих порывов, и чуткостью насыщенный настрой. Вот и тебя мне эта быль не зря, сдаётся, подарила. Ведь я любой удачей дорожу, не просто чёрственно беру, а через сердце пропускаю. Всех помню - и не только поимённо: и запах их, и вкус, и встреч места, ведь, всё и вся спеша увековечить, на кисти святость положить, и в памяти ведь тоже сохраняю - до всех мельчайших ноток их страстей и самых самых призрачных деталей. Ведь что бывает романтичней - сойтись, проникнуться друг другом, побыть в сей сказке до поры и, с дрожью в голосе расставшись, вовек потом не забывать, как добрый случай дал вам этот шанс и как бывает душам двум отрадно. Надеюсь, наш с тобой альянс такою спелой вишенкою будет, что опьянит сильней всех вин. Ведь ты же любишь знойные сюжеты?"
"И вы спокойно и легко, без даже совести зазрений, мне предлагаете всерьёз побыть вам временною парой и, подарив себя, отдать в приют дальнейших муз? У вас в порядке с головою? Столь показушно окультуренных мерзавцев, столь беспринципных и пустых, мой мир доселе не встречал. И как так можно изгаляться, при чём и глазом не ведя. Подонка вы последнего огрызок, сугубо конченный и годный лишь в утиль. Прощайте! В гнидах не нуждаюсь." - Татьяна Сергеевна встала и, прямиком направившись на выход, в один момент исчезла прочь из виду.
"Ну вот ещё одна досада на мой и так не самый дивный век. И что ж за общество такое, что столь муторно бросить и взгляд. Не принять мне его, не придать оправдания светлости. Несуразна, потеряна быль, безвозвратно утоплена в гнили, бесполезна для чувств иль высот. Как в темнице я тут, как во пыточной эры допамятной. И не видно, увы, ни спасения, ни бороться иль буйствовать повода. Ведь нету даже и отчасти ни смыслов, веских и глубоких, ни шансов хоть что-либо изменить. И выживать то даже не охота. Напротив - срок свой отдышать, обмякнуть, скукситься да сгинуть. Ведь ни мечт не исполнить нам тут, ни собою себя сохранить, ни к блаженству души не добраться. Коль лишь в бездну успеть предначертано, то и спешка ничуть не оправдана. Мир стал склепом, исчадием дна. Не раскинуться в нём, не расцвесть. Лишь зачахнуть да в лету уйти. Побывать кое-как до поры да ни с чем в никуда и умчаться. Ни следа от судьбы не оставив. Как и не было вовсе её. Ни её, ни порывов, ни лет."
Татьяна Сергеевна молчаливо и безразлично огляделась, монотонно ускорила шаг и спокойно и с вечною в паре тоской забрела в свой усталый и пасмурный двор, с допустимою долей сочувствия заглянувши в лицо облачённым в забвение сонным местам: "Вновь назад. Во квартирную пустошь бессменную. Вот удел то ведь - боль с забытьем во смешении. Обыденности мёртвая неволя, бесславная да серая, как хворь. С безропотностью тщетных ожиданий и горечью поникшего нутра и в абсолютнейшем отрыве от чего бы то ни было утешительного и целесообразно логичного. Тяжело быть заложницей грёз, безотрадно. И едва ли иное придёт, нет ему ни единого повода, ни мотива, хоть самого хилого. Безысходность, досада да мрак. Эх, трагедия. Беспросветность. Апатия. Тьма оголтелая. Убежать бы куда... Только некуда. Да, беда."
Наводнённая грустью Татьяна Сергеевна, безвозвратно утратив последний покинувший пыл, оглядела ещё раз свой двор, опустила безжизненный взгляд и, отринув всю падаль надежд, с неразлучной извечно тоскою повлачилась обратно домой.

III
Из густо запотевшего окна, проглядывая строгостью да болью да мерно расстилая безнадёгой мягкотелую плоть бытия, бесстрастно выглянул расставшийся с вознёю суеты, убавивший темп жизни хмурый город, окутанный тотальной пеленой да скованный в сквозящие тоскою понурые не ласковые тучи, беспечно запрудившие всю высь, разлившую по пустоши небес смятенно проступающую бледность.
Сергей Григорьевич с Евгением Валентиновичем, на этот раз без вышедшей Татьяны, уже во всю ведут беседный спич.
"Как всё ж несметно вездесущ фатальной фальши привкус едкий. Как рьяно властен и силён." - вздохнул Сергей Григорьевич с тоской: "С чего всё так в обители земной..."
"Так бред,увы, обычно монархичен. От идеи к идее бессменно ведом. А лучшее, как факт, лишь утопично. В текущей то потерянной среде. От коей сторониться бы уместно. Ведь глупость разуму ни капли не товарищ, а камень черепушке не партнёр. Посему ограждайтесь активней, отрицайте наветов наплыв. Ведь обмана строптивое море об доверья лишь плещется брег. Но убеждённость газ, жаль, не инертный, испариться спешащий в момент. А заблужденья - занавес сплошной. И счастье заслоняет капитально. И жизнь, увы, чудесна лишь извне. Ведь мира щедрость однобока, верна тут разве что для бед. Да и судьбы фасон не всем, жаль, по размеру. Увы, но мир земной таков и таковы его основы, что ни добру, ни полноте в них в долгожительство не впасть. И если в славе и сиять, то по спонтанности лишь только. Ведь в том то весь и кроется подвох, что соревнование жизни поощряется по принципу случайных номеров: победителем назначается схоластически взятый экземпляр, случайный персонаж - и никак иначе. Представьте себе гонку, эстафету, где по итогу награждают не наиболее быстро пробежавшего и пришедшего к финишу первым, мотивируя тем самым всякого участвующего нестись как можно быстрее, и даже не исходя из реверсивного подхода - самого медленного, мотивируя наоборот отставать, а просто хаотично отобранные отдельно занятые места - 37е, 291е, 1443е..., назначая их обладателей чемпионами. В такой модели невозможно повлиять на свою участь, невозможно сформировать какую-то однозначную тактику, гарантирующую победу, невозможно понять, какого поведения придерживаться и кем быть - самым добрым, самым злым, самым беззаветно честным или самым паскудно безнравственным. Ты не знаешь, что от тебя хотят, не ведаешь - за что похвалят, а за что накажут. И именно в этой то особенности как раз и кроется вся сущность нам представленной жизненной специфики. Тут нельзя сделаться победителем за заслуги, лишь по удачной благосклонности стечений, и никак по-другому. Уж таков здесь вселенческий крой. И все таланты ваши - дым да пыль. Ведь без наличия замка и ключ - не больше чем пустышка."
"Но в этом всём как быть нам при покое?"
"Увы, наверное, никак. Покой - попутчик нерадивый: то вовсе выйдет, то уснёт. Да и веселие любое тут полноценно не всегда. Ведь смех сквозь слёзы редко громогласен."
"Покой сохранен лишь в могиле."
"Соглашусь, безупречное место."
"То жизнь - схоластики рабыня, то случай - дел её прораб. Всё так запутанно и странно, неоднозначно и темно."
"Случайность - писарь предрешений. Грядущее ж не шпиль, грядущее - магнит. И под его сценарий неизвестный и рвётся всё подстроиться наш мир. И пусть срок дней и исчерпаем, но быль - канва во всём без дна."
"Утопиться бы в ней со печали."
"Так грусть река, где дно милей вояжа. Сии желания вполне себе банальны. Естественны до мозга всех костей. Тем более для веского рассудка, что понимает весь абсурд и чует в раз все здешние изъяны. Ведь сущность истин холоста. Досадна в собственном мотиве. Цена - любовница товара. Трагизм - осадок от забав. Возможности - обрезки от амбиций. Всё плохо, гадко и прескверно. Но разум - печь, а не дрова. Порой пережигает и такое. Ведь мысль - венец любых масштабов. По крайней мере мнится так во сласть."
"Ещё забыться та бы помогала, от общей оторваться суеты..."
"Со впрямь возвышенных высот низин и вскользь не наблюдают. Вы рвитесь, мир же не указ. Для этого потребен лишь рассудок. Простая обстоятельность идей. Но ум с осмысленностью - редкие награды, нелёгкие в ведущим к ним путям."
"Да и быль эфемерна да временна..."
"Так временность - до вечности повестка. Но надо правда потерпеть. А роль терпения уму как раз не в радость. В осознанности делать то трудней."
"Да душа подчас ему мешает..."
"Почти что так, но не совсем. Душа с умом - не конкуренты, а оба узники судьбы. Где всё решает лишь сценарий, а выбор строится за вас. И актуальность - редкостный в ней куш. Уместность - цензор всё ж ведь беспринципный. И лишь ему вовек определять - списать вас иль пока ещё оставить."
И вновь добро пожаловать в тоску.

IV
По тихой улице, постылой и невзрачной, оставленной безвестно тосковать в страдальчески забвенной астении, среди задавшей хмурому пейзажу тон боли, грусти и хандры скупой осенней непогоды влачился робкий силуэт Татьяны Сергеевны, статично созерцающей просторы, отдавшие свой пасмурный ландшафт вырвиглазой невзрачности мест, в миг разыгравшейся вокруг неодолимой чередою столь кричаще пронзительных, слёзно терзающих нот осиротелой косной безнадёги, растворённой скорбеющей томной рекой в сугубо безутешной и лихой тотальности страстей минимализма, бессовестно проевшего всю явь. Настроение терпеливо пассивно, темп походки вальяжно расслаблен, мысль чиста от помоев позитива, а состояние нутра всецело отдано прострации в безвестность. Обмякшая от бренности душа, послушно погружённая в трагичность, беспечно придаётся смуте дум. Растерянно доверчивая быль бесперебойно генерирует забвенье. Расцветшая в обилии апатия стремительно пленяет строй ума.
"Ну вот... Совсем теперь тревога. Осенняя минорная бесцветность да вымирание всего. Лишь тосковать да чахнуть и осталось. Отчаянью в объятия идя. Бесцеремонен жизни груз, невыносим до боли нестерпимой. Тоска, бессменная тоска. Иного попросту не дали." - вздохнула озадаченная дама, безразлично уставившись в мрак простывшей, беспросветно хмурой дали, до конца обветшавшей за осень поредевшим убранством листвы: "Хоть место бы приличное найти. А там уж и другому поиску поддаться. Занятие то свойское, родное. Превыше слабостей стоящее любых. И явно их уж заходящее полезней. Жаль, с фортуной не в братии я. Ну а в оном - рискну, как обычно. Лишь не вышло бы так, как всегда."
На роль локации, способной одарить соответствием личной стилистики предназначению удобной человечьей мини бухты, где и улов опробовать - не грех, пришёлся небольшой трущобный бар, примостившийся скрытным довеском близ одной из бесчисленных арок. Средь низенькой, залитой дымом залы, посвящённой в раздолье тоски теснились неуклюжие столы тяжелые, как жизненное бремя, с монументальностью гранита вонзившиеся ножками в паркет. Скупые прорези окон с завидной продуктивностью калеки являли горько истощённый, молчаливо притушенный свет, шедший в сладкую верную пару ко крысиным глазкам скудных ламп. Во спёртом воздухе царил зловонный чад.
"Застенки обстоятельно немые. В таких и сдохнуть не печаль." - вздохнула удручившаяся дама и без малейших из надежд уставилась на редкостных немногих задержаться удумавших вдруг, не дюже избирательных сограждан. Вменённый выбор не велик: неважнецкие кислые хари на обмылках брюзгливых телес да безликая тень официанта.
"Ну вот, пустынная пустыня, прибежище для тленных горемык, оплот апатии да храм бессмертной боли. И выискать то некого. А жаль."
И вот, освоивши безрыбье, уставшая от вечного простоя бедолага таки приметила терпимый экземпляр и, распустив смятение и страх, настырно ломанулась на знакомство.
"Позволю приобщиться к вашей доли - чем время коротаете своё?"
"А тебе то какая мура? Часовщица мне тоже сыскалась! Я свой водки стакан в бездну глотки гоню, а какая-то пришлая шваль мне в компанию бьётся напалмом, как рыбенции стая об лёд. Вот же днище. Ну на что мне бабьё? Я вот месяц сижу без работы, моргаю, глядя в потолок, да благоверную превредную свою, что сгинуть, не простившись, учудила, отборным матом крою напролёт. А тут вот ты с базарной харей. Мне что, своих проблем что ль мало иль на безмозглого я сильно так похож? Чего прилипла? Дуй, пока цела."
"Фантасмагорная мразота. Вочеловечившийся шлак и падали паршивой и никчёмной всеотравляющий пример. И нынче идентичных полстраны. Но для досады явно не причина. Вовек не лей напрасных слёз. Девиз сей и во гробе не отрину. Да, вновь знакомая трагичность, да - опоносили, и что... Пережую и толще буду. Домой, всего скорей, пора. Как раз там дискурс намечался - на долю вечера и радость веских дум. Пойду. Ведь гоже лишь к началу."
И впрямь - в квартире уж квартет: Сергей Григорьевич с Евгением Валентиновичем в тандеме ведут привычный диалог о бытие и тлене лет и доли:
"Вот так на мир на сей посмотришь, и страх лишь явственный берёт. Ведь что здесь в идеалах и примерах - обман лишь, фальшь, предательство да зло. Чем шире популярность у маршрута, тем чаще тот иль тщетен, иль убог. Весь мир идёт толпой в тупик. И кличет оных в качестве команды. С чего так всё в нём безрассудно? И почему глас логики молчит? Как совсем тут она подневольная..." - Сергей Григорьевич задумчиво зевнул.
"Так логика - мерило лишь себя же. Ведь здравомыслия светило планет своих лишь греет твердь. В бреду подобным не согреться. Не исцелить адептов безрассудства, пред их когортой смысл любой бессилен. За них ответственность схоластика несёт."
"И так засмотришься порой - на рой сей спятивший людской, и так неловко, неуютно в твоём становится мозгу - к чему тебе средь них быть вовсе, к чему тебе иметь сам этот мозг, коль всё напрасно, тщетно и за зря. Коль ты средь них извечно не удел. И плен сомнений двери открывает. Прося признать, что сам ты идиот."
"Сомнения - билет во два конца: иль прямо к дьяволу, иль к богу. Но чаще первое, увы. Ведь зло не просто соблазнитель, а настоящий ловелас. И гигантизм его сетей подчас почти что фантастичен."
"Так всё ж ещё запутано вдобавок, неоднозначно, двойственно, темно. Где бог, где бес не разобрать..."
"Сие поистине непросто. Но всё же есть специфика своя. Ведь бог коктейлем не бывает, сие лишь дьявола резон. И посему критерии прозрачны, к простейшей догме сведены, что однозначность начинаний, затей, решений и ходов и есть мощнейший маркер светлой воли."
"Но кто из них над кем главней? Коль бог так часто тут бесправен."
"Так бог для дьявола не власть: и тот, и тот есть власть лишь человеку, чей выбор и решает, с кем идти, куда, зачем и коим из путей."
"А люди, помнится, лишь дрянь..."
"А так лишь в сущности и есть. Ведь суть всех нынешних забот лишь в пожирании друг друга. И яд для отравителя не фетиш, а средство повседневного труда. И осознав сие, в рассудок вдохнёшь уразуменья сладкий бриз. Ведь осмысление реалий есть зёрн спасения посев. Но ниша есть и для кокетства, изящества и грации земной. Иль той же этики народной. Народ ж у нас воспитанный, культурный, на тротуар вовек не наплюёт, лишь только в душу или святость - они за урну здесь теперь. И не исправить никого. Избравших дно к высотам не привяжешь. И чернокнижников когорта не так уж в сути и глупа: коль бог и впрямь - лекало человека, то мир взаправду ада прототип."
"И так порой ведь нелегко хоть маломальскую уверенность взрастить, окутав ум в благую убеждённость."
"Так содержательность свободы - неволи сломленной экстракт. Преодоленье - сил любых колодец. Источник твёрдости, покоя и ума."
"Но чаще нас самих лишь угнетают, любою ересью вновь взятой в плен беря."
"Так жизнь, увы, на ощупь словно ёж. Ведь лес сличают по капканам, а быль по бедам и страстям. И трудно ждать, не зная даже что. Тем более нить планов вить и резать. Картина - плод ведь не палитры, а замыслов творящей головы. Сам холст шедеврам не предтече. Любые шансы - разве что лишь фон. А доле смысл даёт лишь идентичность, лишь чёткость ощущения себя и обозримость доступа до целей. С которою едва ль себя сведёшь. Но всяк матрос - зачаток адмирала. Надейтесь, ждите. Может, и придёт."
"И так легко сорваться и погибнуть. Тем более на правильном пути..."
"Чем выше уникальность, тем хрупче экземпляр. Величие ж - арена для коварства. Чем благородней выбранная сфера, тем изощрённей будет в ней цинизм. Но всё ж триумф судьбы в победе человека. Пусть даже и над нею же самой. Ведь в школе жизни смерть любая всего лишь просто выпускной."
"Эх, жизнь - за бездною погоня... Где время скачка без кобыл. А ум с душой - любовники лишь в сказках. И пыл любой - лишь вакуум греть средство."
"Так всяк костёр прижизненных страстей надежд лишь дым один всегда и сеет. Лишь дым надежд да трупы глупых жертв."
"Кто мир создал, был явно сумасшедшим. Ведь и костёр, и свечка, и пожар обязаны одной и той же спичке. И уродства, и счастье, боль - плод лишь жизни и данных ей сфер."
"Кто мир создал, давно уж пожалел."
"Сколь в унисон подобный мне анализ, сколь близок он каскаду грустных дум, что всё плодит мой разума чертог." - влилась в дискуссию Татьяна: "Как-то глупо у сущего всё, несуразно, топорно, нестройно. Ни чёткости, ни тверди, ни гарантов, ни содержательно оформленной канвы, ни строго обстоятельной основы, ни веских шансов, поводов иль сред, ни верных страт, процессий и подходов. Ни постоянства праведной стези, ни перемен разительного плюса. Стагнация, бесцельность да дерьмо, что властвует, кутит да раздражает."
Под дерьмом, как не трудно понять, понималось вражьё человечьего рода.
"Так я об этом и трещу. Как птица, замкнутая в прутья. Не просто выжить без петли." - понуро процедил Евгений Валентинович: "Тяжела нашей бытности лямка, конкретно траурна, болезненна, скверна. Ведь и уверенность любая - одних лишь мёртвых нынче куш, и обнадёженность - утопия и только. Лишь дым тут всё, иллюзия, мираж. И не сверстать ведь, жаль, не справить, не обособить колею, чтоб хоть чуть чуть оправданной сложилась. И выход просится один - во земли колыбель перманентную да на заслуженный покой. Всё зряшность всюду да разлад, о коем твёрдо памятуя, дано с ума лишь и сойти. Мир куц, убог и примитивен. И только в гниль одну и обрамлён, в обман, густейший и сплошной, да в злых последствий горькую досаду. Не очень долюшка, не очень... И врагу посулить даже страх. А сами всё же как-то коротаем. За вакуум цепляясь да терпя. А после в гроб - туда, где всяко легче."
"Не факт. По мнению немалого числа поверивших материи основам и скепсису отдавших всё нутро, за финишной конечною чертою рубеж кончается ничем. Но, соглашусь, сие судьбы милей."
"Да, всякий крах приятней ноши были, что в убыток один лишь идёт да в недостатков накопительство и боли."
"Не бытие, а экзекуция." - прокомментировала рухнувшая в грусть, во всю поникшая Татьяна Сергеевна.
"Экзекуция... Она самая. Точней и не подметишь."
Оставив мысль в щедротах забытья, подряд страдальцев медленно затих.
____________________________________________________

V
Неяркие стандартные кварталы, являя глазу напоказ продрогшую пустую протяжённость тоскующих средь холода земель, бесцеремонно тянут и влекут бесправно гаснущее сердце в разверстую безмолвною рекой неосознанность пришлой печали затянувших бесследно и в раз осиротелый, куцый и немой, сонливостью наполненный без меры, статичный и нахмуренный пейзаж, просторный и настойчиво бесстрастный, забывчиво уроненный во мрак обмякшей от дождливости округи, подавленной и скованной в туман. Неловко кутаясь, как в сряду, в боязливый осенний озноб да созерцая боль избравшим взглядом самостоятельно и лихо вдали бредущие ветра, по неуютной мокрой мостовой влачился смутный силуэт - в привычном поиске отбывшая из дома Татьяна Сергеевна планомерно сквозит средь широт, наблюдает их томные виды да терзает апатией ум:
"Ну и быль, досада да никчемность, отвращение, муторность, смрад, агония да тяжкое несчастье. И для чего сей мир ещё да сносен, для коих ипостасей и затей... Болото ж. Да, болото, а не явь. Загон для стада человеков, шалман, бесплодная верста, анклав из бед и поражений. И вот средь сей всей безнадёги и я каким-то образом вплелась, достоверно зачем неизвестно. И не понять ведь этой всей игры, запутанной во множество ходов, обманной , неустойчивой и спешной, простой, как ядерный реактор. За всем ведь лишь случайность да удача, а мне до них, как в юрте до луны. Эх, пропасть, пропасть, а не жизнь, кошмар, болезненный и горький. И бесправен любой пред страстей злободневной историей и за долю свою неокрепшую не в ответе ни капли ничуть. Да и что, кроме бед, ожидать... Дожить бы кое-как и как-нибудь, до могилы добраться да сгинуть, безвозвратно коньки да отбросив. Ведь нечему себя здесь посвятить, и нет канвы, что счастье б приносила, нет повода пытаться и цвести, цепляться, начинать и тратить силы. Запустение только одно, букет изъянов и потерь да шведский стол неполноценностей. Для вдохновения, как прежде, ни мотива, ни надежды малейшей - ни в чём. Бренность, боль - вот и всё, что оставлено. А в высокое - хрен, а не тайная тропочка. Вот и маюсь одна у руин зряшной участи. Эх, судьба, похоронный ты цирк."
Героиня заметно ускорила шаг и с потерявшим пламенность настроем поплелась по окрестности вдаль, с тоской заглядывая в матовое небо да всё косясь на фасадный ансамбль.
Прогулка медленно продолжилась и, отсчитав за час изрядно так кварталов, опять уткнулась в местное кафе, на этот раз чуть более большое, украшенное в шарики и ленты - ибо и трудящееся первый свой лишь день.
Поравнявшаяся с ним Татьяна Сергеевна без всякой примеси раздумий шагнула внутрь зовущих в праздность стен.
Средь обликов цветного интерьера, в избытке полного кричащей пестроты, уже толпится скученная стая притянутых маркетингом особ, охотно запрудивших до краёв не самую вместительную залу. Под потолком пузатый абажур, совсем, конечно, не уместный, но всё же как-то взявший этот пост. Вдали у торцевой из стен резная статуя из дуба да безжизненный веник акации. В пространстве барной возле стойки копошащийся дуэт из пары рослых официантов, из всех возможных только сил посредством голоса и жестов старательно пытающихся захватить внимание толпы - и не всегда ведь безуспешно! Средь многоты физиономий на этот раз пришедший сам собой внезапнейше возник галантный ухажёр - довольно юный и во фраке, безо всей шелухи промедлений обратившийся вдруг к героине достопочтенно предложивший разговор:
"Я с вами вечер сей в единстве справить думал, двух жизней наших вектор обсудить, их на сближение возможность - на гармоничность мирскую обыденную."
Уловившая данный пассаж героиня, загоревшись всем бренным нутром, со рьяной чуткостью и подлинным стараньем, благодушно кивнув, стала мерно вникать в нарастающий ход диалога.
"Так вот. Коль вы позволите, конечно, побуду с вами тут вдвоём. Побеседуем в раз обо всём. В основном о друг друге, о стезе отношений да чувствах. Ведь без пары и бытность, что чад беспросветнейший, дно кромешное, тьма."
"Соглашусь, так и есть. Опишите себя."
"Так ведь рядом сижу. Всё и сами воочию видите."
"Ну а так - если дышите чем, разузнать?"
"Коль о себе да о судьбине, то сам я родом из Алтая, а здесь как слесарь же тружусь. Непривычно, что слесарь да в смокинге, согласитесь. Ну а что... Все мы люди."
"У меня папа - архитектор, я приучена быть к человеку труда уважительной."
"Тогда и вовсе наш тандем на три уж трети сопоставлен. Ведь понимание - залог любой канвы. А вы чем были суть вершите?"
"От многих прочих не отлично - учусь на первом курсе на лингвиста. Банальное до скуки постоянство. Как, впрочем, и у каждого и всех. Ведь жизнь во многом трафаретна. Типична в заурядности основ."
"А вам, я понимаю, хочется иного? Забав, конкретики событий да плюрализма перспектив?"
"Почти... Мне хочется банального комфорта, наличия открытости и чувств, логичности вменённого маршрута и чуда воплощения для мечт."
"Забавно, лихо, многогранно... Закажем рыбу? Поедим."
"Давайте. Я была б не против."
"Ну и чудно. Официант!" - подозвал оживлённо герой: "Дайте с рыбой меню."
Заказ прошёл, ход дискуссии мерно продолжился.
"Я всё ведь близости просто найти да выцепить пытаюсь." - вздохнула страждущая дама, осторожно убавив свой тон.
"Ты продолжай, я во внимании во всю."
"Так вот. Я всё ищу себе, ищу, а чуда нет - видать, экзотики сродни его неведомый задел."
"Видать... Ведь кто же точно то то знает."
"А я ищу... Но результата не имею. Не знаю, как порой и быть, куда идти и где стараться. Ведь всюду стены да тупик, а на душе... На ней тоска."
"Ну ну, ты продолжай, я нить ловлю."
"Ищу, ещё раз повторюсь, а не находится ничто, но мысль толкает на попытки, неумолимо говоря, что должен же быть шанс однажды."
"Ты молодец. Тебе успехов. И чисто искренне - побед. Прости потом, коль благодушна. Надеюсь, ты при кошельке." - герой стремительно поднялся и юрко вырвался за выход.
"Вот это да, вот это мракобес! Ну что за дура я такая - до непростительности злой, до высшей степени безумства. Поел, послушал и ушёл. А мне за тупость расплатись да за поеденную рыбу. Вот тварь то сучья. Идиот."
"Мадам, тут с вами юноша сидел." - вдруг обратился официант.
"Сидел, а что?"
"Его полиция тут ищет. Говорят то, что смокинг украл. Из ателье напротив прям."
"Ну вот, приехали, трындец." - вздохнула горестно бедняга: "Он и меня на рыбу расстелил. Пусть подойдут, я опишу им по приметам."
И вот, дав стражам интервью, Татьяна Сергеевна откинулась на стуле и устремила зенки в потолок: "Тоска. Хоть в петлю полезай. Таких провалов редко встретишь. Невероятный пессимизм. И что - опять идти ни с чем? Опять домашние пустоты, опять лишь тленность да надрыв. Ну для для чего я существую? Для коих, молвите, задумок? Ведь всё иль боль, иль мысли гнёт, безжизненность да рабство безнадёги. Куда душою ни залезь - всё обольщение лишь только, нескладность, тщетность, суета. Как и совсем тут смысла нету. Ни в чём, нигде из ипостасей. Погибель. Бренность да погибель. Лихой разлад, обман да склоки. Безвестность, вакуум да фальшь. Живи, страдай, а после сдохни. Сценарий чёткий и простой. Да только что-то незавидный. И на кой хрен такой нам мир? Проклятье."
Героиня уныло вздохнула и порешила двигать паровозом. И вот, всем тяготам назло, вновь натянув обноски оптимизма да ободрив наивностью настрой, исправно и бесстрашно подалась в настоятельно тщательный розыск хоть отчасти пригодных натур для грызущего сердце процесса столь заветной межличностной стройки. На этот раз уже средь уличных красот.
И фокус взял и удался.
У небольшой пустующей парадной на глаз попался стройный незнакомец с портфелем и со свёртком из бумаг.
"Я вас сейчас поотвлекаю." - без лишней скромности запел девичий глас "Мне пара ужас как нужна. А вы могли б вполне ей стать."
"Какой чудесный марафон. Я обязуюсь добежать. До самой ленточки финальной, до крайней финишной черты. Ты кто у нас? Как звать кокетку?"
"Татьяна... Татьяна Сергеевна."
"А я Геннадий Олегович. Но можно просто Гена. Ты откуда так лихо взялась?"
"Из пустоты и безнадёги. Ты лучше б за руку бы взял. Мне быть родною не хватает. При чём до ужаса, до слёз."
"Уже беру. Пошли - расскажешь всё попутно."
"Всё расскажу! Подробно и взахлёб."
И вновь пошёл рассказ мучений, деталей доли и всех бед. Герой вздохнул и с удивительной заботой обнял пришедшую беднягу: "А я геолог. Всё тоже странствую, ищу. Почти, как ты, но только страны да ископаемых набор. Пошли ко мне, вина попьём."
"Так я не пью..."
"Тебе то и не надо. Мне больше будет, а тебе мой мир."
"Тогда всецело по рукам."
Маршрут подался вдоль трущоб и вскоре вывел к маленькой постройке.
"А вот и мой прекрасный дом. Сугубо скромный, но уютный."
"Веди. Я вся уже полна охоты."
"Идём - по лестнице и вверх. По эскалатору ступенек."
"Да хоть по минным из полей."
"А ты отчаянна весьма."
"Да нет. День попросту такой. Не самый щедрый на любовь."
"Так уж вечер. А скоро и ночь."
"Ну это свойская пора. Для приключений самый сок."
"Тебя искать то не помчатся?"
"Я до полуночи вернусь. У нас как раз ещё есть час."
"Тогда садись, а я за кружкой."
"Сажусь. Вещай давай, дружок."
"А что желается услышать?"
"Тебя. Твой личный жизненный рассказ."
"Тогда спешу его начать."
И тут пошёл структурный спич.
"Я, как ты видишь, вечный странник. Катаюсь в новые края да выполняю там работу. Не тунеядствую, тружусь. С киркою, картою и лупой. А после пишется отчёт. Бумаг у нас, поверь, хватает. Всяк камень ведь возьми да опиши. Сфотографируй да измерь. Но мне профессия по нраву. Всегда какое-то новьё. Всегда пейзажность да ландшафт. Звук ветра, вдохновенье и свобода."
"А я лингвист. Точней пока ещё студентка. la soledad es peor que la muerte."
"Какой забавный каламбур. А что сия какофония означает?"
"Одиночество хуже смерти."
"Соглашусь. Даже штемпель поставлю. И откуда в тебе сей настрой?"
"От судьбы. От канвы бытия. Бытие упреждает сознание."
"Ну и ну. Как глубинно сечёшь. Это здорово очень, что такие мыслишки бывают в умах, поразительно. Что ещё мне доложишь в сей обители тесных стенах?"
"Доложу, что сугубо довольна от знакомства от нашего тут и желаю ему прогрессива."
"Добротным штукам он лишь и нужён. Чем ближе душе, тем ведь лучше."
"Не только души... И тела."
"Забавная ты всё таки натура. Таких и с пламенем не сыщешь, при чём в предельно яркий день."
"Да обычная, одинокая только лишь просто."
"Но ведь всё тут всегда неспроста. Ты же веришь в судьбы ремесло?"
"А во что же ещё здесь и верить?"
"Ну тогда быль лишь только за нас. Коль мы с нею в один унисон."
"Было б здорово... Если взаправду."
"Так, возможно, и будет. Не дрейфь."
"Хорошо. Постараюсь посильно."
"Ну и чудно. Ведь киснуть - порок."
"Ну порочных обычно и любят."
"Предусмотрительный пассаж."
"Неужто хитрою сочли? Не слабоумной, а пытливой."
"А мне иначе думать подобало?"
"По оным судя если - да."
"До оных дела нам не много. Запомни это и расслабься. Вино я полностью допил. На циферблате ноль часов. Кажись, кого-то отругают."
"Не отругают, а поймут."
"Да, понимание чудесно. Вне бездны сострадания есть только тирания."
"Я завтра снова загляну. Позволишь? Я во всю надеюсь."
"А разве можно отказать? Ты только правда не с утра, а то мне надобно проспаться."
"Я ближе к вечеру приду. С утра идти в университет. И до полудня где-то ровно. А после дома сделать переводы и прибежать без памяти сюда."
"Ну ты в безумство то не прыгай. Я всё ж не идол, не кумир."
"Ты про бутылку?"
"И про морду. Неделю как не выбрит, свитер мят, волосья повзъерошены во всю."
"Ну это дело наживное."
"Тогда прилежно буду ждать."
"А я приду. Часов так в восемь."
"До завтра, чудо. Убегай."
"До завтра, мой не-идол, не-кумир."
Татьяна лихо подмигнула и резво зашагала восвояси.

VI
На кругляшке часов наручного пошиба заботливо застыл условленный восьмой. На ждавшем девушку крыльце возник её размытый хрупкий образ.
"Ну вот и я. Давай встречай."
"А я уже стою и жду. И даже несколько волнуюсь."
"До мурашек и дрожи в локтях?"
"До самой высшей степени людского предвкушенья."
"Какой прекрасный сладкий факт."
"Пошли, сладкий факт полусладким приправим."
"Да с радостью. Пошли."
"Ну и чудесно, поднимайся."
И вновь беседа за вином.
"Тебя вчера не придушили?"
"Как видишь, нет. Сочувственно простили."
"Тогда вещай привычную тираду."
"Как соизволишь приказать." - улыбнулась довольная дама и принялась описывать свой день.
"Как всё у вас там интенсивно. Что ни урок, то кладезь информаций." - прокомментировал изложенное Гена: "Ты молодец - стараешься, корпеешь. Не все так могут, не любой."
"Так, если в радость специальность, то и познание не груз. Мне в самом деле нравится учиться. Иначе прогуляла б всё подряд. И только тут бы и торчала."
"Какой шальной энтузиазм! Я рад бы был питомице подобной."
"Так я и так всяк вечер буду тут."
"Тогда сочту их лучшим из времён. Мне в нашем маленьком мирке точь в точь, как в рая филиале - покой, беспечность и уют, ни волнений, ни тяжб, ни излишеств."
"Как мы заманчиво нашлись..."
"А так лишь мир и совмещает - чтоб и водою не разлить. Но мне так прохлаждаться две недели, а после ноги в руки и в поход - на остров Сен-Мартин в Филипсбург."
"А что там?"
"Там опять работа. На этот раз исследовать рельеф. А после увольнительных на месяц и вновь какой-то призрачный маршрут."
"Как всё погибельно трагично, как безутешно горько для ума и для как факт принятия душою."
"Увы, таков у нас удел. Иные выбраны не нами. А нам сплошной авантюризм. Но с ним и приобщение к тревоге."
"Там не опасно, не критично?"
"Не опасно - не север. Но сдохнуть всюду ведь не трюк."
"В паранойю меня так загонишь."
"Там не долго. На три лишь недели. А потом с придыханьем сюда. Вновь к тебе в распростёртые узы."
"Тогда не будем распинаться да тратить время кое-как и придадим себя друг другу."
"А ты настырный образец. В хорошем смысле, не подумай."
"Так что же медлить или думать? Я чувствам верю больше, чем уму."
"Позиция похвальная, крутая. Вне всех аспектов веская, как слон."
"Ну вот и славно, и прекрасно. Как раз раздолье выдадим себе да в смесь эмоций быль свою оброним."
"Ну что ж... Как скажешь. Лезть - так с головою. До предела, до пика и грёз. И, коль всё так - тогда пленяй. Всех таинств сущность воплощая да уводя в свой ласковый капкан."
"Ну ты сейчас и завернул! Обнял сперва бы для начала. Без беспардонной дерзости стремлений и явственной развязности потуг, а просто с нежностью невинной."
"Тогда сама градацию держи, дозволенного рамки упреждая."
"Так я границ не навожу, лишь планомерность предлагаю."
"А я как раз и не спешу."
"Ну и сказочно, значит. Приступай. Апогей бесподобности ждёт."
"Всё ясно. Отправляюсь в экскурс в счастье. В шальной гармонии романс."
"Давай давай. Подкинь мне впечатлений." - Татьяна встала, сделала полшага и, отбросив стеснение прочь, отрешённо сдалась во всесильный разгар пикантной общности двух душ. Сомкнувшись в сласти поцелуя, герои отпустили мысли в рай, спокойно утонув в приятном. Наполненная трепетностью дама, фривольно задрала подол, доступным жестом указав на упразднение издержек аскетизма и полный абсолютный тотализм всего, что только можно породить посредством извращённости фантазий. Растаяв в сфере плотских парадигм и отменив последние барьеры, влюблённые сплелись в единстве уз, сокрывшись до конца и без следа в максимализме деликатности контакта и в полной автономии от всех. В кураж вступившая Татьяна, расправив волю до бесстыжих проб, с элегантным да милым кокетством отдалась в непомерно бескрайнюю заводь шкодливой неуёмности утех да пылкого безумия страстей, снимающего в раз и навсегда все рамки или нравственные вето. Стащив излишнее бельё, она услужливо раздвинула для щедрости блаженства свою обитель упоённости и тайн и зону знойности и лакомств: "Дегустируй меня, поглощай и собой угощай в полной степени."
Геннадий снизошёл в благоуханье липких рос и рьяно впился в мокнущую плоть, пахучую, как пряный фимиам, до дна самозабвенно окунувшись в колдовской аромат сокровенных охальных местечек.
"Ты чудесна! Ну просто объедение и всё."
"Не отвлекайся, продолжай."
"Не бойся, больше не посмею."
"Мне всё лучше и лучше! Убыстряйся, молю!"
"Как только порешишь и пожелаешь." - герой ускорил взятый темп и монолитно слился с куртизанкой. Тон возгласов преобразился во стенанье.
"Ещё, ещё, ещё и строго пристально без пауз. Я нынче жадная, что прорва."
И вновь прибавлен ритма норов. И вновь повтор скольжений и нарастанье хлюпающих нот. И вот, движений пару после, экспрессия постигла свой финал, ошеломив неистовой разрядкой.
"Ещё и после полобзай, понежь." - бессильно выдохнула дама: "О да, бесценная истома. Какая роскошь, этот секс! А дальше мой уж жребий смаковать - я тоже голодна тебя не меньше. Давай, бери меня силком. Прижми и делай это грубо."
"Без даже шанса продохнуть?"
"Без, без! Давай же, прыть свербит покуда."
"Готовь позицию и чур не извиваться!"
"Уже готова. Действуй, не жалей! Без сантиментов. По-дикарски. И только вдоволь и с лихвой, чтоб захлебнуться по итогу."
"Тогда блаженствуй и терпи."
И вновь акт буйного контакта с развязкой в милые уста.
"Ну вот и я тобой наелась." - елейно пискнул голосок: "Ты молодец. Доставил мне приятность. Спасибо. Мне безмерно хорошо."
"Ты несказанно горяча и, как никто, неотразима."
"Я знаю. В той же степени и ты."
"Ещё разок собою угостишь? И до завтра тогда разойдёмся."
"Да, давай. Я как раз там рекой. Попотчую в рачительном избытке."
"Ох, красота. Насыть меня, мой сон."
И вновь палитра сладких звуков и гамма вкусностей и нег. А далее прощание в объятьях и расставание до завтрашних восьми. Чудесная, коль мудро справить, цифра. Во всяком случае, как минимум, на вкус.

VII
И вот, спустя недели беспробудства, настал и срок поездки в Филипсбург. Отринуться решили без прощаний, но с обещанием активно ожидать. Герой уселся в пароход и потерялся в сини волн пучины. А Татьяна осталась одна - в кулуарах родимых пейзажах да не менее близкой тоске. Настроение явственно пало. А точнее и вовсе ушло, улетучившись вместе с партнёром, дух поник, нрав пустил слабину. Даже в бывшим лишь в радости ВУЗе ничего не дарило тепла. Всё поблекло, поникло, иссякло. Всё, что грело, дарило задор и влекло. Всё, что стало безмерно знакомым, оказалось без доступа, вне. Вот и боль. В первый раз настоящая.
"Как же горько мне, как же надрывно. Будто сердце в миг вырвали прочь да стеклом мелким битым заполнили, всё пространствие, прежде им взятое. Впервые в жизни плачу и реву. И не беспочвенно, не в имя пустозвонства. А на накал души дрожащих струн. Я так прониклась, так им пропиталась и от и до лишь рядом ведь была, ничто иное в мысль не подпуская. Мне было так безмерно хорошо, так явственно блаженно и беспечно. Я поняла, что значит рай - прижизненный, бесценный, роковой. Не описать, как было мне в нём сладко, не передать, что делалось внутри. Я вся - всей плотью, всей своей душою, всем вечно страждущим умом одним лишь им мгновенно наводнилась, и счастье, и безбрежность обретя. Окрылившись, оживши, взлетев. Взлетев и так и скрывшись там в высотах. Без них всё сущее - лишь дно. Лишь мимолётность, мелочность да раны. Возня, предательства и ложь. Посредственность, цинизм, дерьмо и тупость. Как было мне здесь хорошо, как стало нынче одиноко. Я знаю, что за всё порою платим. За даже миг, потраченный с искрой. Но так же точно знаю, что, увы, разлуки пережить я не сумею. И лишь одно неистово хочу - чтоб снова мы в соитии сомкнулись, чтоб вновь была я попросту своей - любимой, нужной, близкой и желанной. А оное... Всё оное лишь тлен. Лишь бренная никчемность для толпы - придурошного мелочного стада из узколобых иродов и сук. Я верю, что к нему я не вернусь. Я верю, что вовеки не забудусь. А быть чему... Да кто ещё бы знал... El destino no honra la eternidad ni las leyes."

VIII
В отшлифованной грусти пейзажа, колдующей над участью поры, безнадёжно стремясь растворить обступившую пологом хмурость, безмолвствует сникающий ландшафт. В задумчивом и тихом окруженьи безвольно обнажившихся аллей, закованных
бесславным и скупым трагическим неверием в цветенье, плетётся окончательно немой, финально углубившийся в безвестность, одиноко чужой силуэт безутешной Татьяны, в который раз один топча маршрут - до заветно желанной двери, разузнать - не вернулся ль её обитатель. Настроения нет и в помине. Блеск в глазах заменён на протяжную скорбь, шаг неловок, походка дрянна. И, как финиш, опять там закрыто.
"Ну вот, ещё один я бой дню жизни безвозвратно проиграла. По-новой лишь пугающий засов да строгая кошмарная статичность. И за что мне мучений сих кон? Я ведь чуда хотела... Нашла... А теперь вот с ним всласть и рыдаю. И, увы, не напрасные слёзы. Знать, придётся пролить. И во всю. Эх, судьба. Лишь немного себя ты познать мне вменила и опять убежала за мрак. И в каких из бескрайних широт моё счастье сейчас пребывает? Где конкретно, сказали бы кто... Ну а я... Я лишь ждать вновь покладисто буду. И, надеюсь, что всё же дождусь. Вновь взойдя краше солнца зенитного. Вновь совпав, прикипев навсегда. А пока... А пока только вязкое горе. Да досады осенней наплыв. Только право банально терпеть. Вот и всё. Вот и всё, что дано."
Добывший лишь апатию да холод, отдавшийся в плен осени пейзаж, заполонённый всклень в меланхоличность, охотно принял бедную кокетку и так её в забвенье и унёс. До лучшего. До праведной поры.
__________________________________________________________

IX
Всё на свете на этом бывает - и досада, и финиш её. И вот, сверстав ход дней в недели, судьба раскинула и добрую пору - случилась столь немыслимая встреча: дверь-разлучница сбросила скобу, а на стук потянулись шаги.
"Гена! Радость моя! Боже, божечки, я так счастлива, так благодарна, что здесь тебя да снова вижу. Ты как? С какими из вестей?"
"С прекрасными, как контур глади моря. Мой долг свершён, и месяц быть нам тут. Но по-первой писать ещё бумаги. И так каменей полный чемодан - всяк до песка под строгий протокол. А так - привычный славный мир и наши трепетные узы. Сама то как? Скучала?"
"Вплоть до слёз. Я места тут себе не находила, тоскою, что крапивой, поросла. И о тебе лишь только и мечтала. Чуть не подохла от расстройств."
"Ты так натуру не терзай. А то и спятить ведь не долго. Неужто так в тебе пророс?"
"До самого, наверное, скелета."
"Шальная ты. Вон гвоздь - снимай и вешай юбку. Сейчас от грусти исцеление начнём - той самой самой действенной манерой, единственной пригодной от хандры."
"Я с радостью, что хочешь - то и делай."
"Оголяйся, не бейся в тоске. Расставание кончилось, хмуриться - грех. Ну снимай ты уже свою юбку. И, под ней всё что, скидывай прочь. Вдвоём печалью срок не коротают."
"Я всё всё всё сейчас сниму. Сейчас. Уже, уже снимаю."
"Ну вот и чудно, а тоску отставь. Не хорошо быть в паре и мрачниться. Не гоже, не во славу иль к добру."
Татьяна скину одежду и нагнулась: "Так лучше? Всё нативно напоказ."
"Так - ангельски. Впускай."
"Входи - открыто!"
И вновь сеанс единства и утех. А после передышка и беседа.
"И часто так ты пропадаешь?"
"Ты же знаешь - раз шесть за весь год. Всякий раз поневоле, но за звонкий заманчивый рубль. Я привык. А точней приучили. Год назад юбилей в четверть века отметил в чужбине. Четверть века - раз в жизни ведь дата, а не дома, не смог, не пустили."
"Это тяжко. Я еле смогла - каждый день к этой двери ходила."
"Ну и ну. Как чума, я твой мир одолел. Это ж жуть. Дай себя мне ещё - пусть хоть телом тебе полегчает."
"Да, возьми. Я скучала, хотела, ждала... Понимаешь?" - тонкий голос ударился в плачь.
"Не рыдай. Ну ты что? Вот дурная. Ну давай - отпускай вглубь себя."
Вновь контакт, вновь период беседы.
"Пообещай, что всякий раз вернёшься. Что ни за что нигде не пропадёшь."
"Коль не помру, то точно буду тут. Ты более так впредь не убивайся. Разлука - не прощание, не крах."
"По мне, так полностью похожа. Пойми, я так боюсь нас потерять."
"А ты не бойся, просто будь со мною. И никаких потерь нам не делить."
"Прости... Я просто столь чрезмерно полюбила и просто не могу теперь одной."
"Ты не одна. Идём опять ко мне."
"Все соки высосать решил?" - заулыбалась щедро дама.
"Ну вот - уже во всю смеёшься. Идём. Их явно про запас."
"Иду. Куда ж теперь я денусь."
"Ну вот и славно. Счастье - наше всё."
На этой ноте снова в волшебство - то самое, что только и чудесно. А далее... А далее повтор.
_________________________________________________________

X
Так бывает, что осень сменяет зима. Иль весна. Или даже и лето. Ну а здесь одну нахмуренную осень сменила занимательно другая. Промчавшийся взаимства полный год имел и взлёты, и разлуки, и, главное, - урок, что значит ждать. Урок болезненный и, жаль, неоднократный. И вот торжественная дата - 12ть месяцев как вместе. Татьяна собирается в любовь. Сергей Григорьевич сидит и созерцает: "Опять к Геннадию и снова до утра?"
"Да, пап. Опять. У нас ведь годовщина."
"Тогда привет ему."
"Конечно, передам."
"А что он к нам то не заходит? Полгода уже не был. Как же так?"
"Он обещал. Но, видимо, был занят. Ведь ты же знаешь - то отъезд, то я, то вечные бумаги."
"Не нравятся отъезды эти мне. Не к светлому подобная контекстность."
"А мне то как не нравятся! До ора. До дрожи и извечных горький слёз."
"Совсем себя ведь извела! Ну что сие, скажите, за единство. Пусть к нам идёт. У нас работ полно. Простецкие, увы, но платят жирно. Строитель может запросто авто всего в два года справить, быт свой не стесняя. А то поездки, страны, города... Ведь надо бы порой остепениться."
"Я знаю, говорила, вновь скажу. Надеюсь, что услышит, согласится. Пойми, он этим, видимо, живёт - каменья, карты, срезы грунта. Он открыватель. Реалист. И в то же время странник и мечтатель. Нельзя его за то винить. Как и меня корить за слёзы."
"Так я ничуть и не корю. А просто напросто жалею. Как в ВУЗе тянутся дела?"
"Todo esta completamente es genial!"
"Ничто не понял, но кивну для виду. Чтоб в глазьях дочери казаться поумней."
"Так я сто раз же эти фразы повторяю."
"А я сто раз твержу про сопромат. Но вряд ли ты мне формулы напишешь."
"Ну вот - извечная беда: кто на что научиться сумел, тот на том навсегда и застрял. Однобокость, что яд."
"Соглашусь. Многогранность милей."
"Побежала я, пап. До утра!"
"Про привет не забудь."
"Ни за что."

XI
В плену надежды и объятий, спустя прелюдии и секс, лежат схлестнувшиеся двое. Татьяна смотрит в потолок. Геннадий смотрит на Татьяну.
"Ты снова едешь за моря?"
"Да, еду - послезавтра отправляюсь. На этот раз на север. В бездну льдов."
Татьяна вздрогнула и хрупко оробела: "Надолго?"
"Три недели. Как всегда."
"Я буду ждать - считать часы и ночи."
"Я тоже. Ты лишь только не грусти. Повторим тел эдем на прощанье?"
"Повторим! Я... Я буду так ждать. Каждый миг, каждый шаг в циферблате, каждый сделанный в участи вздох. Я..."
"Не плачь."
"Я люблю тебя. Знай это, милый. Я люблю! Непомерно люблю."
"Ты - что ангел, давай прижимайся. Не рыдай, не терзайся бедой."
"Постараюсь... Хоть едва ли, конечно, смогу."
"Не грусти."
И вновь идиллия контакта и дрожь прощальных ломких фраз. И вновь бесславная разлука.

XII
Как долго длятся три недели? Всего примерно 20ть дней, точней чуть дольше - на один. Но так бывает лишь в теории, в макете. На деле же по-разному идёт. Сперва промчался первый месяц. Потом второй. Потом ещё один. А Гена так, увы, и не явился. Щеколдою затворенная дверь всё так же продолжала пустовать, пылиться и скрываться в паутине. Крыльцо взрастило мелкий мох. А ставни до конца осиротели, отвыкнув от свечения внутри. Иссохшаяся, сникшая Татьяна в конец погасла и лишилась сил. Ход дней её финально вышел в пытку, а бытность обратилось в стаю мук. Столь некогда любимый ею ВУЗ был безвозвратно брошен от бессилья, а будни перешли к домашней кройке, а после вовсе к взгляду в потолок. Былая стать сменилась на убогость, красивый бойкий силуэт померк, ссутулился и сделался невзрачен. Понурый образ стал безлик, глаза беспомощно запали, румянец выдохся со щёк, а сердце поросло осокой скорби. Её судьба, до этого идя, бесправно невзначай остановилась, не в состоянии смириться с пустотой. И вот, покоясь на кровати, она смотрела в пустоту и медленно пыталась воссоздать тот некогда пленивший душу облик.
"За что? За что и почему? Сей мир пригрел и резко бросил стынуть. Зачем теперь дышать мне или быть? Для коей удручающей рутины? Для коих неизвестных мне страстей? Всё кончено. Всё попросту допето. Допето и допито вплоть до дна. До финиша, до досочки гробовой. И кем я сделалась теперь? Во что сумела превратиться? В какое жалкое подобие себя... Я так цвела, так пламенно горела, так искренне была в плену любви, так сильно верила, мечтала и ценила. Пыталась, устремлялась и ждала. Всегда ждала. Всегда хранила веру. Всегда любила лишь всецело, на разрыв. И где теперь моё осталось чудо? Где Гена? Где он? Где пропал? Ни весточки, ни даже похоронной. Быть может, где то в льдин сплошном ряду грызёт медведь белёсый ему кости, а он уж и не ведает о том. А может, просто утонул. Наткнулся кораблём на айсберг и проиграл ему в борьбе. А может... Да какое дело. Теперь всё кончено. Всё сломлено. Финал. И нет теперь ни смысла, ни мотивов. Лишь бренность да зовущая земля. Да рай, в который я, увы, уже не верю. Ну вот и всё, ну вот, увы, и всё."
За окнами поплыли облака. Сквозь серость проглянул обрывок тучи. Скупой пейзаж укутался в туман, в клубы кромешной серости и скуки, как будто тоже тщательно скорбя и чётко, но безмолвно понимая.
Как будто понимая. Всё и вся.
Как будто столь детально понимая.


ПОСЛЕСЛОВИЕ:
Насколько вам известна география? Коль отучились - значит, хорошо. Найдёте ли на карте то, где север? Найдёте? Уверяю вас, что нет. Каким то чудным образом и видом расположился севера предел в вполне себе не северных широтах. В нескладном городе Тамбове, где оказался странник наш Геннадий, нашедший там вторую из двух жён, ничто не знавшую о первой и уж тем более о временной Татьяне. Эх, глобус - гадкая ты вещь. И транспорт уж придумали, и сеть инфраструктуры. А спрятаться, как встарь, лишь только миг. Да и что глобус с тварями сделает - погребёт лишь в себя их потом, скверным прахом их плоть засорив. Не в укор то ему. Не в укор. А Геннадий... Да что он, Геннадий. Вновь всё с тем же вином и небритостью. Вновь вкушает, но только других. Таких и геноцидом не раздавишь. Не изгонишь со света. А жаль...
********************************************************
Вдоль пасмурной кладбищенской стены идёт босой горбатый попрошайка. "Эх, быль, тоска. Два дня уже не ел. Послал господь бы хоть кусочек... Хоть крошку в рот бы положил. Хотя... Кажись, узнал, где поживиться. Спасибо, господи, за всё. Тут ведь могила рядом есть - одной отлучницы какой-то - за оградой. Самоубиенная, говорят. Даже и ума не приложу - молиться или нет. Там обычно всегда есть цветы и еда. То конфеты, то булка какая. Эх, найти бы..." Бедняга пошёл и, спустя четверть часа исканий, опустился пред серой плитой: "Воснецова Татьяна Сергеевна. Двадцати одного годка отроду. Эх, печаль... Дай тебе Бог... Иль не дай..."
Призадумался.
"А пусть Бог и решает. Уж ему то видней. Ну а мне... Хлеб лежит, и отрадно. Всё же дай ей, господь, коль ты есть. Ну а мне уже дал - благодарствую."
Бродяга съел оставленный кусок, ещё раз осмотрел предел могилы и мерно потащился прочь в закат - куда-то в дальние широты, где есть и север, и Тамбов, и любовь.
Не для всех лишь, как видно. А жаль.