Субъективный реализм. О преобладании разума

В каком-то благостном ощущении мира, зачарованный напрасными усилиями, влекомый наивным мистическим воображением, поглощённый иллюзией и погружённый в относительное затишье охлаждённого морального безразличия, я проваливался в воспоминания с бессловесной синергией подлинных чувств. Я думал о том, что не могло произойти, но цепляясь за нелепость всё же сбылось. Кем бы я стал, если бы со мной не произошло то, что теперь остаётся воспоминанием прошлого и стало неизменной реальной действительностью, которую и могу, и не могу принять. И как говорят или предполагают в таких случаях: поступил бы я так же, если вернуть время назад? Разумеется, я никогда не повторил бы ни одного своего поступка и хотел бы быть другим человеком. Тем не менее, отрекаться от себя такого, каким стал неразумно. Более того, я люблю себя таким, какой есть и предпринимаю усилия, чтобы с симпатией относиться к себе безусловно. Мне подходит моя жизнь и как бы противоречивы не выглядели эмоциональные выражения о прошлом сожалений никаких нет. Сравнивая тех, кто меня окружает, я без сомнений им не завидую. Их бытиё далеко от тех идеалов, о которых я могу мечтать. И как говорится, завидовать нечему. Все происходило и следовало так, как предначертано логикой моих вкусов и предпочтений. Я обретал опыт через тернии своих ошибок, опираясь на дарованную мне интуицию. И чтобы понять, как может быть лёгок путь, для сравнения нужно попробовать его сложность. Мое противоречивое признание открывает двери в секретные двери загадочного сознания, которое я осваиваю с любопытством и трепетом. Подвергая сомнению сентиментальные переживания и, слепо веря в их искренность, я не могу позволить себе лишаться разума, чтобы увлекаться эмоциями. Прекрасно понимая, как жизнь и её время бездарно тратится, а нещадные попытки ограничить себя от бесцельных занятий становятся навязчивой, любительской выдумкой, я сосредоточился над компиляцией дисциплинарных методик, которые хоть как-то тормозят моё нелепое представление о жизни. Уж очень хочется, чтобы оно перестало диктовать и требовать свои права на безликое, но саморазрушающее бытие. На удивление, пройдя через определённое терпение и ожидание, удалось добиться того, что старое и почти консервативное представление о жизни стало испаряться, как туман под лучами солнца. Для того чтобы подобные испарения, подобные трансформации оказались возможными требовались лишь усилия, концентрация и намерение. Верится, что теперь эти три неразрывных требования составляют мою натуру и личность. Я думал о них и мне всегда хотелось их объединить в единую цель, чтобы на раздумья и сомнения не оставалось даже мгновения. Нельзя сказать, что мои старания были фанатичными, что я был преданным поклонником идей и следовал им беспрепятственно или что мои усилия были безупречно направлены на прогресс, а изменения вот-вот наступят. Скорее, мой выбор был похож на изобретение колеса, в конструкции которого могут возникнуть сложноизменённые невостребованные свойства. Так или иначе, я старался, как мог. Самое странное в моих стараниях было то, что чем больше я пытался себя ограничить, тем чаще оказывался в каком-то неведомом мне состоянии. Я не мог подобрать слова, чтобы описать состояние, в которое погружался. Меня и сейчас что-то тянет к этому состоянию. Прошло немало времени, а я не могу описать ни ощущений, ни чувств, предшествующих ему. Единственное, что приходит на ум, это слово прострация. Непростое слово, само по себе и значащее что-то абстрактное или совсем далёкое от физического мира. По медицинскому определению такое состояние характеризуется, как крайнее состояние сознания, проявленное через слабость и апатию, получившиеся в результате отравления или после нервных срывов. Несмотря на то, что мне по серьёзному не приходилось испытывать организм на выносливость и стойкость к всякого рода потрясениям вроде глубокого отравления или жуткого нервного расстройства, состояние прострации приглашало меня в свои объятия не раз и не два. К счастью, а я уверен, что это именно так, у меня хватало ума не допускать условий, при которых можно захотеть подвергать себя бесполезным и бессмысленным испытаниям. Точнее сказать, мне удавалось сохранить самообладание, чтобы не запускать ситуацию до точки невозврата. Возможно, меня вел не ум, а душа посредством интуиции. В очередной раз, своевременно опомнившись, иногда в судорожном ознобе, я прибегал к осознанию и безошибочно принимал решение ретироваться, чтобы избежать ненужных последствий.
Окунаясь в эту прострацию, вдруг понимал, что время, проведённое в ней, отражало моё прошлое. Словно перемотанная кинолента хаотично переносила внимание из одного продолжительного фрагмента в другой, оставляя за мной решение, которое я обязан сделать во время и после перепросмотра. Я видел себя перемещающимся, как фантомное существо, которому нет дела до всего происходящего и до самого себя.
Считается, что иметь амбиции, это нормально. Думать о них и неистово стремиться к ним, это уже полдела с точки зрения рационального образа жизни. Если есть цель, то жизнь обретает смысл.
Когда смотришь на муравейник и его обитателей, складывается полное ощущение этой жизни. Муравьи заняты делом, несутся друг за другом, чтобы выполнить задание. Мне кажется, что люди живут по тем же принципам, что и муравьи. На нас действуют одни и те же законы, и эволюция является тоже принципом, а не только результатом. Если наблюдать за муравьями и делать сравнение с поведением людей, то можно прийти к определённым выводам. По крайней мере, наблюдение за муравьями может снизить напряжение и отвлечь от насущных проблем.  Но что делать, когда появляются противоречия и что-то не укладывается в голове. Когда приходится принимать то, что невозможно ни к чему приобщить. Есть вещи, которые никогда не станут приемлемыми, даже если к ним привыкнуть, как к явлению. У муравьёв есть антиподы. Появляются они посредством паразита ломехузы. Они гипнотически воздействуют на здоровых муравьёв, постепенно подчиняя их своей воле. Со временем здоровые муравьи теряют ориентацию и жертвенно служат ломехузе, словно наркоман дилеру за бесплатную дозу наркотика. У когда-то здоровых муравьёв пропадает всякое желание к целевым занятиям. Они бродят по тропам, неожиданно меняя направление, и сходят с намеченного пути. Теряются в пространстве, становясь антисоциальными особями, и подвергаются негативной девиации. Постепенно заражённый муравейник увядает, словно древняя цивилизация. Схожесть муравьёв с людьми в некоторых аспектах поведения вполне очевидна, если представить за основу сравнения общие принципы. Конечно, сравнение людей с насекомыми относительна и не требует подтверждения, однако это уместно лишь в тех случаях, когда поведение и повадки выглядят на первый взгляд идентичными. Разумеется, у людей всё по-другому. У людей гораздо больше шансов. И я это утверждаю, потому что не смогу задать вопросы муравьям. Люди по сравнению с муравьями имеют более разнообразный выбор амбиций. Иногда запросы человека зашкаливают настолько, что он меняется местом с насекомыми и уже действует от их имени. И тогда такому человеку тоже невозможно задавать вопросы. А если такая возможность появляется, то они либо не отвечают на вопросы, либо несут только им ведомую ахинею, притворяясь здоровыми. Если человек имеет дефекты, но пытается их скрыть от окружающих, беспардонно гарцуя уверенностью, то на самом деле он для окружающих остаётся похож на убеждённого инвалида, которому необходима поддержка и сочувствие.
Интересы свободного человека не имеют границ, и он смело делает выбор по жизни. Кто-то читает книги, разучивает языки и становится полиглотом, кто-то пишет эти книги или доказывает теоремы, развивая свой научный потенциал, а кто-то накапливает материальные ценности, увеличивая стоимость своего состояния. Где в этом правильные амбиции я не берусь судить. Это относительный и, по сути, риторический вопрос, ибо во всём остаётся единственный смысл - обретение счастья, обладание им и сохранение его, как можно дольше. Даже невротичные зехеры и словесные вертиля, которые откидывает очередной помешанный эксцентрик, лишь говорит о его нарциссической скучающей натуре, которая ищет свой путь к удовлетворению.
Если бы переход от слов к делу сопровождался практической методологией, а намерение не было единственным критерием, чтобы предотвратить залипание на чём-то воображаемом, то у меня не нашлось бы иного способа, чем дурачить себя творчеством или одиночеством и в каком-то смысле жалостью и унынием. Следуя намерению придерживаться заповедей, как знания, как закона, я лишь баловал себя одолжением. Индульгируя перед воображаемой реальностью, я продолжал представлять своё прошлое, проецируя его на будущее. Мне хотелось оказаться там, где меня пронзало безликое вдохновение. Я хотел пройтись по тем же местам, где когда-то был, чтобы почувствовать то же самое, что чувствовал тогда. Я вспоминал себя гуляющим по Москве, Барнаулу, Ростову-на-Дону, Перми, Оренбургу, Омску, Тюмени и Кустанаю. Я колесил по регионам России, Украины и Казахстана, наслаждаясь непостижимым масштабом огромных территорий. Словно вчера я ходил по Таганрогу, Белой Калитве, Константиновску и Семикаракорску и Киеву. Я помню город Азов, Шахты и Гуково, Матвеев курган и Миллерово, Пролетарск и станицу Вёшенская. Горячую кровь Южного Северо-Кавказского региона я познал непосредственно. Меня очаровала украинская речь Тернопольской глубинки и обескуражила неистовая тяга отдельного местного населения к идеям под черно-коричневым флагом, символизирующим освободительное движение Украины. Я не забуду смачное застолье в этническом кафе Кировограда и стейк из акульего мяса в экзотическом ресторане Запорожья. Торговые центры Харькова подарили мне образ той Украины, которую не встретишь где-то ещё. Житомир и его провинция Новоград-Волынский приоткрыли завесу неизвестной мне украинской души. Черновцы оказались каким-то чудом в разнообразии смешанных понятий, которые я находил для себя. Сумы показался мне родным, а Донецк и Мариуполь удивили гостеприимством. Николаев и Одесса до сих пор бередят мне душу. Были и другие населённые пункты Украины, которые оставили меня неравнодушным.
По Абакану я гулял вдохновлённый его жителями и особенно проститутками, которые каждый вечер составляли мне компанию на лестничной площадке в гостинице, где они располагались в ожидании очередного обхода номеров и где я курил не в себя. Именно от них я многое узнал о Хакасии и в целом о сибирской глубинке, о том, какие правила и уклад царили в том месте и в то время. Хакасия покорила меня сразу. Я искренне поразился неповторимой экскурсией на Саяно-Шушенскую ГЭС. Особенно меня вдохновила дорога туда. Это скалистые утёсы вдоль дороги и раскрывающиеся пейзажи с широким Енисеем, влекущим за собой в жерло электростанции. Для гомельчанина, белоруса, жителя равнин встреча со скалистым ландшафтом, это уже незабываемое впечатление. Не менее интересное путешествие в историко-этнографический музей-заповедник «Шушенское», который возник с целью увековечить память о пребывании в этом сибирском селе в конце XIX века В. И. Ленина как политического ссыльного, поглотил меня в ту жизнь, что царила в то время. Проникаясь увиденным и компилируя образами из книг той эпохи, я как будто проваливался в прошлое. Частный дом местного жителя, дом суда и тюрьма того времени заставляли вообразить её конкретных обитателей. Село Шушенское, оставшееся, как историческое наследие сохранило даже запах того времени, в котором осталась эпоха невообразимых перемен. Надеюсь, что у людей хватит ума, чтобы сохранять память об истории, не внося в неё искусственно придуманные данные.
Запоминается приятное ощущение, с которым не хочется расставаться. Его не испытываешь где угодно. Это ощущение появляется у каждого в каких-то неожиданных местах. Какое-то возбуждение, вдохновение, стремительный прилив сил, чувство радости, пылающее в груди и внизу живота. С этим впечатлением я находился в своих путешествиях. Где-то это ощущение усиливалось, а где-то затихало. Видимо из-за этого чувства хочется путешествовать. Хочется вновь и вновь почувствовать комплекс тех ощущений, о которых уже не забыть. Именно тогда мне было настолько хорошо, что я почти забывал о том, как мне было плохо, когда слёзы непроизвольного счастья катились по щекам, невзирая на мои стыдливые и скромные позывы наивной сентиментальности. Тем не менее, я искренне был готов испытывать чувства даже от воспоминаний о тех моментах. Рассматривая фотографии на экране своего монитора, я шёл маршрутами, листая панораму за панорамой, набирая в поисковой системе знакомые названия улиц, олицетворяя в своей памяти, искусственно вызванные ретроспективы, пытаясь вернуть то, чем я жил в давно минулом прошлом. Это не были какие-то особенные и чем-то удивительные моменты моей жизни. Мне вспоминались дворы и улицы городов, где я бродил, погружённый в раздумья, чувствуя себя одиноким и одновременно самодостаточным, и счастливым. Меня одолевали воспоминания о местах силы, которые притягивали меня тогда и которые притягивают меня и теперь. Интересно, рассматривать фотографии похоже на отождествление с прошлым? Можно ли брать за основу сравнения заданный тон осуждения. Наверное, найдётся немало бедолаг, повторяющих это маленькое сумасшествие. Вот так же, как я сидят в одиночестве и смотрят сохранённые фотографии. Только предметы своего отождествления каждый определяет по уровню взглядов и скрытых намерений. Кто-то даже страдает от утрат, а кто-то ещё пытается вернуть потерянное.
Тогда я ещё не знал всей правды моих побуждений и ведомый избытком энергии следовал позывам воображаемой силы, которая оказывалась лишь моим внутренним намерением. И нынешняя мысль отправиться туда была вызвана одним желанием - встретиться с самим собой, чтобы ещё раз, хотя бы на мгновение, почувствовать себя счастливым. Я нарушал все законы справедливости и приличия, которые можно применить в размышлениях, чтобы оставаться безучастным провидцем своего невообразимого страдания. Мои слёзы счастья исчезали вместе с внутренней силой, исключая теплоту любвеобильного сердца. Мне хотелось верить, что всё самое лучшее впереди, а былое всего лишь репетиция. Я как будто готовил себя к путешествиям. Я учился наслаждаться дорогой и новыми местами, которые не требуется обживать. Ещё не понимая того, как вредно заниматься самоуничижением, я устраивал себе самосуд, на котором являлся то судьёй, то компанией присяжных, не исполненных жизненным опытом, но переполненных гипертрофированным чувством справедливости, то оклеветанным преступником, не сознающимся в обвинении. Я как будто уворачивался от злословия и на вызывающий вопрос о применении нецензурной брани отвечал: мне похуй, как самовыражается человек. Делая перепросмотр частично забытого прошлого, акцентируясь на смысловом значении, я лицезрел циничного и мерзкого человека, которого ненавидел за всё. Именно так портит себе жизнь каждый, кто не может принять собственную свободу, спонтанный выбор и фактический уровень бытия. Ловя себя на частой ненависти к себе, пытаясь жалеть себя, я всё же боялся наказаний и не ждал наград в виде возмездия, которые в образах проносились сквозь лицемерие и эгоизм личного влечения. Мне было стыдно за то, что я не использовал ни одной частицы своих возможностей, и стал ведом похотью своего нетерпения к надменности некоторых товарищей - тех, кого по собственной глупости и доверчивости считал благодушными и открытыми людьми. Я невольно копил обиду и уже тогда подозревал последствия и патологию, которые воплотятся во что-то ужасное и обязательно отплатит мне сполна. Я смотрел на фотографии из своего прошлого и заслуженно принимал непомерно глубокую депрессию, предназначенную для терзания моей души. С тяжестью в груди я следовал по ретроспективе красивых, но болезненных воспоминаний и надеялся найти способ для получения шанса на реабилитацию.
Мучительно предаваясь мыслям о том, как распоряжаться большим или относительно большим потенциалом возможностей, мне представлялась картина, где реализуются мои мечты. Мне казалось, что всё моё творчество, это ключ к успеху в любом начинании. Но признаваясь себе в том, что не могу определить своё естество, потому что не разбираюсь, как следует в себе и, погружаясь в воображение на счёт своих желаний, имея собственное мнение о жизни и её предназначении, смысле и образе, я не мог предположить, где и как ошибаюсь. Продолжая фантазировать в подобном обстоятельстве и мироощущении, забываясь в пространстве иллюзий и подвергаясь влиянию пьянящего состояния, я верил: если есть потенциал возможностей, значит, есть и потенциал способностей. Видя такое нагромождение чужеродных мыслей, мне мерещилась вера в свои силы. Мне не хотелось приобщаться к этим мыслям. Они как будто втягивали меня в ту жизнь, за которую придётся расплачиваться монетой, которую ещё не заработал. Однако, в отличие от множества мнений, которые мне приходилось слышать, я не соглашался с тем, что способности существуют, как некий вид практического инструмента, которым можно пользоваться для определённой цели. Не мог также рассматривать эти понятия и как вид наследственного дара, которым обладают за какие-то душевные заслуги. Если всё так просто, как пишут и говорят: когда приступить к чему-либо необходимо практически, чтобы сомнения проявились раз и навсегда и перестали мучить заблуждениями, то почему я не делаю даже самые простые действия и цепляюсь за всё привычное, что мне привито без утверждённой гарантии со стороны моего практического намерения. Почему я не живу так, как считаю нужным, а то, как я живу, не приносит дивиденды? Я никому не мешаю, однако почти всякая моя позиция либо не понятна окружающим, либо раздражает их. Не смотря на стремление жить в согласии, самого согласия нет априори. Я боюсь презирать людей, но не могу сопротивляться такому желанию, когда наблюдаю негодующее безразличие к логике и здравомыслию. Когда человек не ищет мотивы созидания, не желает сотрудничать и сопротивляется очевидному аргументу, выдумывая нелепые мыслеформы, основывая своё мышление на патологии своих пристрастий и домыслов. Разве обязательно придерживаться своих представлений о жизни, когда в них нет основательного опыта, а примеры подлежат безжалостному осуждению? Ведь всегда есть альтернатива, которая позволяет договариваться, вести переговоры, хоть это и требует больше времени и в чём-то лишает свободного и праздного существования.
Видимо даже пассивное презрение раздражает не только окружающих меня безумцев, но также стимулирует пространство объективной жизни мстить мне и гармонизировать в извращённой манере мою судьбу, давая понять, что идти следует по другой тропинке. Не желая превращаться в тех, кого я презираю, поглощённый судьбой, как по заказу, я становлюсь точной копией своей противоположности и покорённый немыслимой силой воздаяния искупаю вину за допущенное злословие и осуждение. Не принимая свод законов, которые подсказывают, намекают и даже предостерегают, я вновь и вновь допускаю те же ошибки, не желая меняться и получаю унизительные оплеухи одну за другой.
Среда обитания, в которую попадаешь по воле обстоятельств, в результате намерений, вкусов, понятий, спонтанного выбора или даже в соответствии с планом может оказаться нежеланным воплощением реальности. Почему, если я хочу отличаться от всего, что понимаю в среде своего обитания, когда выбираю наименее популярное, но наиболее практичное для своих замыслов не приводит к позитивной оригинальности? Почему я следую судьбе, придерживаясь последствий, забывая о том, что есть свобода выбора и сознательный взгляд на самого себя? Мои размышления и выводы о них пропадают, как только приходится принимать решение. Я ошибаюсь и понимаю это только после, получения ясного ответа от сложившихся обстоятельств. Почему-то эти ясные ответы не нуждаются в разъяснении. Ну, разумеется, если ответ ясен, то какие ещё нужны разъяснения? Что нужно объяснять? Кто не понял? Разве кто-то не понял?
Я так и не добился объяснения таких понятий, как талант и гениальность. Обычно для меня за этими словами ничего не стояло, кроме этимологической фантазии. Я и сейчас не верю в сверхъестественность этих особенных качеств, которые скорее служат описанием особого вида людей, диктующих правила новых образов, компиляций и форм. И всё чем они отличаются от большинства, это увлечение. Они увлекаются каким-то делом и раскручивают его грани до предела. По сути, у них растёт опыт и навыки. Расширяя связи своего увлечения, растут и способности, а затем и возможности. Возможно, хоть и в одном направлении, увеличивается количество нейронных связей.
Я был уверен в том, что желания быть целостным и здравомыслящим недостаточно, чтобы без труда и усилий осуществлять естественный контроль над простыми и примитивными эмоциями. Для меня было очевидным, что человек не может справиться с собой, лишь пользуясь информацией или методом. Даже глубокие потрясения не могут изменить человека в его пристрастиях и привычках. Страдания подобно свече, поместившейся в руке, капающим воском способно лишь растопить локальную поверхность на мизерном участке ледяной глыбы, не влияя на всю кристаллизацию в целом. Человек переживает печальное состояние и опять берётся за старое. А в большинстве случаев поведение, восприятие и проявление характера становятся хуже прежнего, и застывший воск от свечи нагромождает новые слои обстоятельств, с которыми приходится иметь дело с учётом прежних влияний. Поэтому и говорят, что человек не меняется. И мы вместо придания всему своих имён слепо верим в иллюзии собственных фантазий, изобретая и усложняя пути только нам известной мотивации. Но в одном качестве нам всё-таки нет равных: однажды определив для себя плохого человека, приходится сталкиваться с необратимым препятствием – решением, как быть с ним.
Многие примеры частной жизни свидетельствуют о том, что бытие человека не меняется. Адаптируясь к внешним условиям, он проявляет одни и те же тенденции своего бытия. Мне не хочется углубляться и следовать спорному рассуждению о косвенных впечатлениях, тем самым указывая на упущение деталей, но учту, что за каждой невидимой деталью, как всегда, скрывается более близкая принадлежность вкусов и предпочтений к сознанию, обличающих ограниченный образ возможностей к потенциалу субъективных преобразований. В случаях сомнений достаточно лишь терпения и более длительное время для олицетворения неопровержимых фактов, доказывающих очевидность.
Я не верю ни одному слову экс-курильщика с больными лёгкими, который говорит мне, что он не курит. Сбросившему лишний вес экс-толстяку придётся признать, что через некоторое время он вернётся к своему привычному образу жизни и начнёт беспорядочное употребление вредной пищи, незаметно становясь прежним. В глазах борющегося с самим собой всегда отражается страдание. Я не смогу доверять тому, кто безвольно оказывается злостным противником добра, несмотря на то что принято иметь большое снисхождение к тем, кто переживает страдание. Считается, что именно эти люди склонны к сочувствию, что они обломаны жизнью и не равнодушны к различению подлости. Они могут с уверенностью давать точную оценку поступкам и с лёгким отношением безразличны к обману, ханжеству и цинизму. Их любовь уже не похожа на любовь ребёнка, который когда-то был открыт миру через любопытство и любознательность. Теперь пережитые впечатления, усвоенные невинным детским осмыслением, превратились в подобие чувств, сформировав в нём безжалостного или наоборот сентиментального взрослого человека, которому нет дела, если это не приносит доход. Никто не виноват в том, что беспечное употребление ядовитых ингредиентов морали, перемешавшись с невежеством, мутирует и уничтожает человека изнутри. Превращаясь неизбежно в недочеловека, что он может предложить себе в альтернативе, кроме как обиду и злобу? Несмотря на то, что он тщательно скрывает свои чувства и тайно ведом жаждой отмщения, его беспокойство когда-нибудь проявится, как шокирующая боль. Он будет проливать слёзы горя, и проклинать всё нелюбимое. Что ещё может нести в окружающий мир такой человек кроме страданий? Испытываемая горечь влечёт за собой его натуру, усиливая натиск беспечных желаний. Вместе с ними в копилку характера попадает желчь, отравляя всё, словно ложка дёгтя бочку мёда. К таким людям возникает одно желание - исключить их из сферы доверия, а лучше изолировать подальше. С такими людьми не хочется сопряжение мыслей и чувств. Чтобы не уподобляться тому, что искажает, что не позволяет оценивать объективно, что мешает и зудит, приходится скромничать и уступать, благосклонно давая возможность появиться пониманию. Хочется своим примером предоставить шанс одержать нужную победу над собой, чтобы впервые открыться миру для настоящего познания. Для того познания, которым отныне будешь дорожить. Когда то, что открываешь, что познаёшь, является твоим первым осознанным "Я".
Мне хочется избавиться от модного украшения. Я желаю искоренить в себе вкус к ненужным вещам. Мне уже не подходит блеск сверкающих брекетов, которые в улыбке искусственного счастья звучат в складном песнопении убеждений. Это пение под фонограмму. Оно изобилует фальшивыми нотами и пошлыми стихами. И если кто-то слушает такую музыку даже фоном, не может рассчитывать на благословение. Нужен ли буфер сознанию, когда поются оды, предназначенные благочестивой молитве? Я слышу хоровое пение о невозмутимой душе, но не различаю смысл. До меня доносятся редкие слова, из которых приходится выстраивать предложения. Всё моё понимание, это интуиция, где я могу ошибаться бесконечно.
Я поражался действию заложенного во мне программного обеспечения социальной системы, в которую уже не верил на всех этапах её влияния. Понимая расхожесть мнений, которые вмещали во мне досрочные сомнения и одновременно убеждения из среды обитания, зная об истоках психопатии и нарциссического расстройства личности, я, однако, позволял себе быть инертным. С одной стороны для меня не было позволительной мысль о том, чтобы оставить болезненную скованность и нерешительность перед мощным демоническим миром, а с другой стороны приходило осознание, что по-другому у меня не получится и природная скромность прильнёт ко мне щекой и скажет: терпи, не твоя это борьба. Мне хотелось думать, что не нужно пасовать перед каждой неудачей, а следует просто жить своими фантазиями и желаниями, определяя их реальными возможностями. И вместо того, чтобы жить затворником, скрывая одну неудачу за другой, мне предстояло найти способность делать простые вещи и добиваться успеха в том, что доступно и очевидно. Браться за простые дела и делать их интуитивно. Не строя заимствованных планов просто заниматься деятельностью, которая близка и нравится безусловно. А беспокойство о том, как превратить воображаемое в действительность оставить позади, освободив свой разум. А самой жизни отдать право на воплощение реальности так, как это должно быть. Всё, что от меня требуется, это организовать в себе минимальное намерение. И если намерение является ничем иным, как тандемом из желания и действия, то решение о том, чтобы делать - должно быть принято. Стоит следовать старому утверждению: всё гениальное просто.
На протяжении скорых и наивных мыслей меня не оставлял зоркий взгляд наблюдателя, который прекращал питание во мне всякого намерения к действию, открывая действительность перед пустотой моей бездны. Душа не хотела идти там, куда я ступал. На меня даже не действовала идея о благоприятном и эфемерном влиянии, когда человеку внушаешь мысль о том, на что он может быть способен, чтобы в нём не проявилась его обратная сторона, где он бредёт к самому худшему из своих вариантов судьбы. Барахтаясь в этой идее, как муха в воде, мне хотелось похвалы и признания. Но внутренний голос ныл о полном отрицании таких желаний и подвергал объективному сомнению всё, что может быть достигнуто на подобной почве.
Я уже легко понимал всю относительность сказанного извне и лишь опирался на сказанное изнутри. А внутренний голос давал исключительно только советы и ни одного предложения. Я устал от этих советов и прогнозов, которые комментируют развитие событий, не давая взяться за пространство собственного бытия. Чувствуя угнетение от навязанной мудрости, которая распознаёт бренность внешних влияний и не позволяет жить воплощением простых желаний и внутренних намерений, я оказался на подступах личных разрушений и верований. Для более естественного состояния было выбрано бездействие. Я проникся течением времени, пуская на самотёк происходящее и наблюдаемое. Моя тень не смогла устоять перед доверием к убедительной силе контроля и соединилась с тем состоянием, которое наступает после каждого переживания любви. Когда не видишь будущего и обращаешься к воспоминаниям, где чувствовал себя счастливым. Я стал понимать любое значение, которому придавал особенность мнения, где не мог разглядеть очевидную ложь о себе. Я казался истинно подлинным и неизменным. В этом и заключалась моя ложь к самому себе. В этом и проявлялась моя нелюбовь к себе.
Не хотелось браться за привычный плуг и вспахивать рыхлую неплодородную почву заученных методов, представляя хорошее и плохое в той системной плоскости координат, в которой никогда ничего не получалось. Само собой, пришёл конец сомнениям, где главным мотивом была надежда. Сколько можно бороться с ленью, которая лопается, как мыльный пузырь и обратно возникает лишь ухватив слабый ветерок надежды. Метаясь из стороны в сторону от лёгкого дуновения новизны из неизвестности, закрепляя иллюзию за иллюзией, мы действуем до первой усталости. И вновь поднявшись в полный рост, боремся с тем, чего никогда не хотели знать. Когда сил хватает на то, чтобы утолить моментальный голод и, сделав два-три шага, вернуться к исходному состоянию безучастия. Когда внутреннее убеждение давно стало аксиомой, и мысленно подтверждает мнение, что не нужно поддаваться реакции и следовать обманчивому всплеску навязчивого состояния активности. И всё, что требуется, это мотивировать сбор информации для определения продуманной технологии последовательных действий, которые сопрягаются с тем, чего желаешь и реально можешь.
Сначала я положил перед собой чистый лист бумаги и принялся выбирать авторучку. Мне показалось, что для определённых мыслей писателю нужно иметь несколько авторучек, которые способствуют своеобразному настрою. Однажды обратив внимание, как авторучка воздействует на меня после того, как ею кто-то воспользовался, я стал более обходительным в организации эпистолярного процесса. Может быть, в этом и есть какая-то странность, которой мало кто придаёт значение, но для меня, как человека, который ведёт записи и находится в состоянии долгих и многочисленных концентраций над мыслительным процессом становится не по себе и приходится волею чувств быть чутким к устойчивому ощущению творческого настроя. Выложив на белый лист бумаги несколько авторучек, которые, кстати сказать, были смешным подобием моего увлечения коллекционированием, наряду с памятными магнитиками городов, где мне посчастливилось быть, я с улыбкой приступил к выбору. Разумеется, над таким пустяковым делом, как выбор авторучки, я не стал зацикливаться и взял ту, что писала. Не исключено, что выбор шарикового помощника произошёл по принципу выбора пятна Карлосом Кастанедой в его легендарном произведении. Прочертив на лежавшем листе посередине линию и в условной форме, стал записывать в левой колонке всё хорошее, что о себе помню и знаю, а в правой старался указать соответствие, но плохое. И первое, что я заметил это ассоциации с конкретными людьми. Мой эксперимент незаметно от персонажа меня самого перепрофилировался в персонажи тех, на кого обратились ассоциации. Я стал записывать фамилии тех, кого вспоминал. Я писал о том, какой был для них объективно и субъективно. Мне на ум приходили воспоминания в чётком осознании всех ситуаций. И чем больше я вспоминал людей, тем ярче прорисовывалась ретроспектива моей жизни, связывая историческую точность по годам, дням и даже минутам. Меня удивляло, как во всех подробностях память стремится передать именно те моменты, когда эмоции были затронуты максимально. Когда я вспоминал фамилии, а следом вырисовывались характерные черты, манеры и поведение того или иного человека, всё более ясно проявлялось качество, которое влияло на формирование моей горькой и унылой судьбы, тогда ещё никем не прописанной. Я не мог полюбить тех, кого вспоминал. К некоторым, конечно, возникало и параллельное, посредственное чувство, а некоторых возненавидел заново. Я сожалел о том, что встретил многих из них на своём пути. Мне пришлось воспоминать их, как чёрных учителей. Должен заметить, что они никогда не добивались от меня смирения и согласия. И здесь мне хочется поставить акцент на особенности моего характера. Несмотря на то, что посредством смягчения того давления, которое на меня оказывали, возникала кажущуюся податливость и противник, а я сразу вычислял врага, подвергался собственной мнимой уверенности в преобладании, когда на самом деле упускал то, что я просто искусно маневрирую, чтобы нанести сокрушительный удар за счёт его беспорядочно расходуемой силы. Я не мог позволить одержать над собой победу тому, кто не готов к сражению. Любой агрессор всегда получал что-то в ответ. А победа надо мной всегда превращалась в поражение. Почему я в этом уверен? Эти ненавистные мне люди исчезали из моей жизни тогда, когда я удовлетворялся возмездием. Это возмездие не требовало от меня участия. Я лишь был наблюдателем, который свидетельствует против них на каждом этапе созерцания. Я искал возможности, чтобы появиться на глазах у тех, чьё наказание неизбежно, чтобы практиковать своё айкидо. Я неистово ждал возмездия без перерыва. Мне всегда хотелось убедиться в том, что закон справедливости есть, и действие этого закона никому не избежать. Не смотря на подобную категоричность и упрямую приверженность к справедливости, я не был злопамятным и не чувствовал обиду. Меня интересовало то, как скоро приходит возмездие за допущенные ошибки. Меня интересовало каким будет возмездие. И когда человеку воздавалось, я лишь хотел узнать связь с тем, что мне известно о допущенных им ошибках. Мне предстояло разгадать интерпретацию наказания. Иногда казалось, что я стал отличным специалистом по распознаванию наказания.
Анализируя ход подобных мыслей, я пришёл к пониманию относительности влияния на моё поведение. Ко мне пришло осознание того, как я постепенно становился плохим человеком. Во мне отражалось неприязнь. В своё время я упустил контроль, и паразиты вселились в меня хитрым способом. Они заразили меня многочисленными зависимостями и привычками, чтобы уничтожить прочную связь с душой. Они не стали подкупать меня иллюзией, но предоставили возможность и способы самоуничтожения через отражение случайных влияний. Одно окружение чёрных учителей сменялось другим. Я не понимал эту коварную напасть и ждал, когда наступят перемены. И со временем понял, что перемены не приходят снаружи. А внутри уже давно потерялась связь с тем, чего я хотел. Невероятно, но я не мог отыскать ничего, что могло бы сдвинуть меня с места. И тогда ничего не оставалось, как ждать. И чем больше я реагировал на всякие ухищрения привычных моделей, таких, как: надо действовать…, чего ты ждёшь…, время уходит… и т.д. Тем разрушительней становилась окружающая среда. Тем хуже появлялись люди, и тем глубже я видел их сущность. Это не было раздражение. Просто было видно, что шансов на возврат нет. Точка отсчёта миновала давным-давно. И я обратился к тем мелочам, которые владели мной и управляли моими эмоциями. Но однажды я перестал пугаться одной мысли, потом другой. Я перестал пугаться тех мыслей, которые когда-то меня беспокоили. Когда ещё одно мгновение и я сделаю что-то неподвластное контролю и стану слепым последователем чужих идей, которые владеют моим сознанием заочно. Но мне было интересно, как долго они мною будут владеть. И я увидел, что маленькое достижение вполне себе хороший результат. Мне понравилось то ощущение, когда тобой не владеет нечто, что раньше вырывало сердце и клонило разум в сторону.
Достаточно часто в моём лексиконе используется слово осознание. И поэтому возникает вопрос: что именно я понимаю под этим словом. Одним из примеров для понимания этого слова служит пример, когда перед убийством комара, моли, мухи или любого другого гада, который по природе своей нарушает комфорт, вдруг ловишь себя на мысли, что намерен лишить жизни существо, которое пытается выжить естественным и доступным для него способом. Злишься и, стиснув зубы, намереваешься «замочить» живое существо... Не какое-то абстрактное существо, а конкретное, имеющее глаза, лапки, крылья. Устраивая охоту за этим существом, желаешь подтвердить своё невежественное величие. Испытывая ненависть к насекомому, не обращаешь сознание к осмыслению картины в целом. Просто уподобляешься функции и непременно достигаешь результата, полностью игнорируя принцип Ахимса. Пополнив копилку сомнительных удовольствий, забываешь о случившемся и продолжаешь заниматься привычными делами. Однажды мне захотелось предотвратить возникновение привычной эмоции. Во время инстинктивного поведения насекомого я обратил его жажду мимо себя, открыв шире окно и приподняв штору. Теперь я стараюсь не появляться там, где кишмя кишит плотоядными насекомыми, а в помещении прощаюсь с ними, выгоняя их вихрем разнообразного подручного материала. Они летят прочь, закручиваясь в шлейфе.
Осознание, это такое состояние, в котором одновременно видится несколько точек зрения. А самым поразительным в таком виденье является то, что эти взгляды несмотря на то, что они могут быть противоречивы, принадлежат одному и тому же человеку и составляют его представления для постижения картины мира, которую он наблюдает. Очень странно ощущать себя в роли судьи, когда ты оправдываешь себя и наказываешь за одно и то же одновременно. Таким образом, я вижу ещё один образ сознания. Я не исключаю и другие способы сознания, которым может быть наделён или подвержен человек, но без преувеличения всегда могу определить каким я был в тот или иной момент.
Дурная привычка обвинять кого-то в своих несчастьях оборачивается неприятностью. Ведь никто не вынуждает связываться с теми, кто неприятен, а потом зависеть от них. Для практики выяснения отношений, конечно, это полезно, если цель для этого научиться не уподобляться пагубному влиянию. Можно себе позволить побыть в роли жертвы, чтобы дать проявиться недостаткам знакомых, а иногда и близких людей. Но делать это следует лишь с одной целью – научиться себя вести, получая опыт от негативного поведения окружающих. А если до конца разбирать поучительный процесс встречи с неугодными людьми, то отмечу важное значение адекватного поведения со своей стороны. Каким бы плохими не были поступки окружающих, они обязательно заметят мою реакцию и мою манеру поведения в ситуации. И здесь я склонен минимизировать влияние привычного образа перед выбором адекватности. Потому что адекватным поведением можно назвать любое поведение, которое воздействует на поведение окружающих более убедительно, разрушая деструктивность оппонента. И действий, которые предлагаются формой общепринятых формул в поведении достаточное количество. Но я бы хотел смотреть дальше. И не советую выбирать варианты из предложенных моделей поведения. Здесь я хочу сделать акцент на душевный опыт и сознательный выбор поведения, когда человек поступает из соображений своей действительности, которая определяется его незаимствованными уровнем сознания.
В данном случае меня интересует механизм, которым пользуются, чтобы ухудшить свою жизнь. А ещё точнее, в какой момент происходит действие этого механизма. Под воздействием каких внешних и внутренних влияний человек переходит к патологическим действиям с летальной перспективой? Так или иначе, предлагаемые формы адекватного поведения против неподобающего поведения имеют сугубо тонкий характер и выставляются для пользования в формате рекомендации. Их можно использовать для размышления, а не для прямого воздействия. Но такое восприятие форм адекватного воздействия следует воспринимать лишь с целью самовоспитания, а не формирования принципиальной позиции. Человек воспитывает себя и учится на собственном примере, где интеллектуальная составляющая встречается с чувственным опытом, задействуя интуитивный аспект магической сферы сознания.