Прошу, сочти меня за чудо

I
В не самом броском тихом интерьере, средь строгости вещей да тесных стен, набравшись веяний бесстрастной атмосферы, сидела удручённая судьбой, понурая, задумчивая дама - Елена Васильевна, персоналия, безнадёжно угрюмая и перманентно тоскливая и подавленная. Беспросветно забвенное окружение из гнетущей апатией скучно-безликой привычности и устало измученной серости безучастно таилось безмолвным, одиноко безропотном забытьём. Однотипное время не спешило спешить и свободно текло эмпирически неподвижно статичным потоком. За окном без затей занимался печально густеющий вечер.
"Вот и снова для сумерек час, вот и вновь тьмы покров обступил... Люди спать пойдут, а я о жизни думать о пропащей, о вечных горестей компании моей да о напрасности бездонной. Ведь так посмотришь здесь на света то разруху, и бессилия омут берёт, страха едкого, душу крушащего. И на что очутилась я тут... Для какой, прояснил бы кто, миссии... Всё ведь бренное - от, жаль, и до, крайне суетное, не благое ничуть, не заветное. И сам мир, на случайности лёд лишь возложен - сам себе то порой не гарант, не владыка, поистине если. Ну а время, эпоха, среда - то и вовсе мираж и не более. Наваждение, былью привитое. С коей целью все варимся в нём, с коим умыслом...? Коль нельзя эфемерности этой твёрдой воли стезёй обуздать или мысли лучом да окинуть. Всё тут сон, всё одних обстоятельств лишь плод схоластический. И столь огромен жизненный размах, столь непростительно и рьяно необъятен, безоговорочно несносен и строптив. И порой так всех фактов ансамбль меж друг другом в их гуще шальной сопоставишь, и лишь боли неистовый привкус в мозгу. И когда всё закончится, чем... Коль безвыходность всюду лишь вечная и не выискать к счастью ни мостика, ни тропинки, ни хоть указателя - где такое и вовсе находится, существует ли в мире сим в принципе. Тяжко в сущем, темно. А потом и того безотраднее - мрак да финиш, тупик, в погребение шаткая лестница, в бездны плен, оголтелый и алчущий. А лета звонкая всё перемелет - и страхи, и несбыточность, и шансы, и утраты, и утехи, и боль, и обман, всё в себя поглотит на века. Но должно быть хоть что-то, что не канет в неё никогда, Ведь должна всё же где-то идти эта грань между былью и небылью. А вот есть ли... Как знать..."
За окном объявился сгустившийся вечер. Поползли силуэты теней. Заискрились сквозь мглу погружённые в ночь фонари. В сонном мареве, лёгшем над миром, показалась седая луна. Завершившийся день, не прощаясь, отрешённо пошёл на покой. Утомлённая ношею мысли Елена Васильевна осторожно подкралась к стеклу: "Спать пора, в полой койки приют, в забытья первозданную тишь. В грёз анклав соблазнительный. От мирского да прочь."
Дама медленно отдалилась от ставень и, обособившись в периметре кровати, беззаботно откинулась в сон.

II
"Конечная! Та самая, где дальше лишь тупик."
"Никак жизнь мою объявили." - подумала встрепенувшаяся Елена Васильевна: "Как быстро время протащилось. Ведь вот уже и довезли. А будто миг назад лишь только и садилась. Вот же прыткая нынче пора, не угонишься."
Героиня простилась с задумством и во всю посеменила к выходу, не без должной сноровки сопрыгнув на потресканный бордюр. Ну вот и шанс на прогуляться. А путь вполне себе благой - к давнишней и затейливой подруге, Лидии Андреевне, миловидной безобидной девушке, исправно и бессменно пребывавшей колоссальной единомышленницей всех совместно свершаемых начинаний. По сей вполне не кислой перспективе не грех прибавить даже шаг, углубившись в бесстрастность окрестностей. Елена Васильевна лаконично ускорилась и непринуждённо огляделась. Не обеднённые пейзажностью окраины безучастно встречают глаз богатой щедростью ландшафта да скромной ветхостью построек и дорог. Привычное городское захолустье. Последний обитаемый квартал. Безлюдный и печально одинокий. С унылостью понуренных домишек, безжизненной обшарпанностью стен, немой тоскливостью неброских очертаний да скучною плаксивостью небес, безропотных и робко невесомых. Вояж привычно не насыщен - визуально доступная апатия да наглядное приобщение к разрухе, вот и всё отпущенное многообразие. Время однотипно монотонное, настроение заурядное, мысли вразброс. Вокруг безынтересная наружность, приправленная смесью безнадёги, меланхолии и стагнации, в равной мере бескрайней рекой растворёнными в роковом постоянстве трафаретно бессменной озадаченно невесёлой статичной безликости. По пустым сторонам разобщённые скудные мрачные дали, обескровленные и потерянно бездыханные, с повсеместно распахнутой понуростью, обрамляющей неширокие истощённые блёклые улицы в до конца захватившую строй композиции грусть, сиротливо напевающую бессловесно прощальную эпитафию без следа день за днём отмирающей и внутри, и с наружности радости.
Место встречи предписано тихое - в позабытой народом прибрежной беседке у витого речного канала позаросшего в гущу нестройно-худых камышей. Маршрут до славной сей локации пролегает угрюмо - посредством узкой каменистой тропки, боязливо отданной низкорослым, обманчиво пестроватым высыхающим зарослям. Воздух густ, приятно прян и ненавязчиво сладок. Пейзаж тускл, сонно полон побледневшей осенней застенчивости и, увы, безвозвратно лишён уж дотла догоревшего прежнего буйства и почившего в лету все раздавшего силы обилия. Шаги экономны. Походка сдержанно спокойна. Единение с миром сугубо интимно - до предела своей гармоничности. Ну а вот и настигнутый пункт - углублённые в заросли доски с небольшой поржавевшею крышей и под нею сидящей мадам.
"Приветствую я странницу свою!" - сразу же заприметила долгожданную визитёршу Лидия Андреевна: "И как тебе не лень ко мне в такую глухомань тащиться. Ведь последний квартал."
"Так что ж тут шибко несусветного, чай ни какая ведь степь зачужбинная. Дело бытовое, не сверхъестественное. Уж кое-как таки да доехала, и даже не с горем пополам."
"Ну и славно. А я тогда с облегчением предложу тебе посидеть вплоть до полдника тут, а потом заглянуть ко мне и, собравшись поосновательнее, податься в жерло кабака, но это уже под вечер."
"Вполне не дурный рацион. Всецело даже одобряю. А что у вас тут с лавкою текстильною, кстати? Таки открыли?"
"Да если бы... Пока простой - одну лишь вывеску прибили, а вот дебют безвременно отложен. Видать, со спросом тут не густо."
"А так везде, в любом из закутков. Иль деградации рассадник, иль стагнации твёрдый приют. Достояние здешних реалий. Так сказать, специфичная местная фишка практически. Испокон веков тут идущая."
"Задворки сущего и мы..."
"Угу, не маслицем картина. И ведь всё под одно - и застывшая быль, и в брожение впавшие души, и безумные дюже умы. Нынче времечко дым, объективно мираж и не больше."
"И как сильно коптит! Куда обильней первых паровозов."
"Категорично смрадное местечко. Наглядней всякой преисподней и нарицательней всех бездн."
"И как на свет нам выбираться... По коим смутным маякам."
"Да, утопичная затейка. По мере бесшабашности своей похожая практически на вздор."
"И ведь так вот сидишь тут на пару, говоришь, на тенденций мотивы глазеешь, и столь рьяный, столь резкий разрыв с этим всем, столь, увы, искажён всяк удел иль расклад, тут вменяемый, всяк сюжет ипостаси людской, столь разительно пуст и никчемно бесцелен, столь во всём зачастую банально напрасен, исковеркан, уродлив, забит и убог. Во всём тут бесполезности зараза, несметной тщетности, абсолютной ненужности, обделённости, жуткой личностно-внутренней неполноценности и безмерного буйства изъянов. И так досадно сердцу в этой смуте, в лихом кругу из бедствий и сует, так тесно, неуютно и погано. Так хочется подчас податься прочь, подальше от постылого земного, хоть в бездну, хоть в болото, хоть в петлю."
"В последнюю, увы, здесь всем подчас охота. Особенно в сегодняшних то днях. Ведь нет душе людской альтернатив - страдать да ждать скончания эпохи. Я никогда себя не помнила счастливой. Ни часа на имеемом веку. Всегда выход яростно искала, пыталась в избавление попасть, в иной стези благую ипостась. Но всякий раз стучалась лишь об стену. Мне нечего хоть среднего припомнить, хоть сносного - во всей своей судьбе. И вот сейчас я сижу здесь с тобою, с аналогично страждущей душой, быть может, чуть сильней оптимистичной. И посему хочу спросить - отыщем ли за лету тут хоть что-то? Сумеем ли, успеем, победим?"
"Вот и во мне узрели оптимистку. Забавно. Но от правды далеко. Ведь я, как ты, тоскою лишь забита, заполнена до самых до краёв. О лучшем и в мыслишках не гадаю. Но всё же верить - верю. Здесь ты подловила. И иногда порою даже жду. А то и вовсе, как сегодня, иду и думаю найти."
"Ну вот, уже меня светлее. Ведь я, увы, и не ищу. Не нахожу на то порывов. Хотя, быть может, стоило б и выйти  - на промысел охоты на любовь. Азартное ведь дельце, говорят."
"Лишь, жаль, по щедрости не гуще, чем рулетка."
"Видать, на числа на неправильные ставишь. Да на неверные цвета."
"Да кто б ещё спектр верных подсказал..."
"Воспетые врунишки гороскопы. Хоть я не верю им ничуть."
"И я не верю. В жизнь и Бога тоже."
"А я не верю и в себя."
"Ну это явно хуже атеизма."
"Уж нигилисткой раз скроили, иной не буду никогда."
"Ничего. И на нашей улочке фонари зажгут."
"Неуместная, жаль, метафора. У тебя тут и вовсе таковые перебили давно. Асфальт стал чем-то схожим с духом леса - есть те, кто говорят, что он здесь есть, но мало кто взаправду сам увидит. Вымирание на лицо."
"Главное, что душа уже век, как подохла. Посему мозгу легче. Просто включаю невосприимчивость, и всё. Я ж здесь с детства живу. Да и что там в центре - суета только лишняя. Для нас, домоседок, ведь разницы нет."
"Если честно, мне у вас тут даже комфортнее. Особенно грустить. Смотришь на всеобщий разлад, и мысль о суициде кажется не такой уж колюче отталкивающей."
"Ну уж нет. Коль помирать, то только с музыкой! Идём, кстати, ко мне - послушаем что-нибудь, я кассету Валерии Тайской купила. Но у неё такая же тоска."
"Пошли. Тоска нам тут, увы, что пища."
В опустело-бесцветной и сумрачно тихой обители занимаемой Лидией Андреевной комнатки статично воцарившийся покой. Обезличенно скромное убранство тривиально простенького интерьера монотонно незатейливо и однотипно. На тусклых стенах блёклые обои. Под потолком глазок старинной люстры с одним обломленным рожком и парой полностью рабочих. У окна цветы. За диваном в углу искривлённый торшер. На столе большой красный магнитофон с миловидной цветастою грудой кассет.
"Ну давай, активируй дискотеку."
"Сейчас. Хоть электричество в доме имеется."
"Как на передовых мануфактурах 19го века! Торжество же прогресса."
"Вот и я считаю, что недовольной быть мне - свинство."
Всунули кассету. Нажали play. Из хриплого динамика полились мелодичные ноты.
"Ты подарил мне розы, я подарила сердце. Розы завяли быстро. Сердце разбилось в щепки." - заливался пронзительный женский голос.
"Твой ящик говорливый - реалист." - заметила Елена Васильевна: "Единения поиск - участь вечно мытарческая. На планете на сей в счастье пропуска нет."
"Может и есть... Не для нас, жаль, лишь только."
"Оптимистка ты моя пессимистская. Вот и я тут подобных воззрений. Невезучие мы..."
"Ну а кто здесь везуч? Все куда-то бегут, рвутся, сходятся, ссорятся да разводятся, галдят, злятся да изменяют. Счастливых нет по определению. Есть лишь несчастные и симулянты."
"И ведь и подумать страшно, что такому гиблому пропащему миру тут всю вечность ещё процветать - во гниении перманентном собственном."
"Ну это миру. А нам и половинки века за глаза вдоволь будет."
"Да уж. Долголетие нынче почти что проклятье."
Музыкальный сеанс продолжился и вскоре благодушно завершился финишем начатого плейлиста.
"Эх, теперь ещё тоскливей стало." - вздохнула Лидия Андреевна: "Вот же заунывный аппарат. Хоть бы сломался побыстрее."
"Не гневайся. Ведь сами петь ему подобное внушили."
"Угу. Увы."
"Ты куда-то меня потащить собиралась?"
"Всё верно. И не куда-то, а в бар."
"В кабацкие широты?"
"В них... В них..."
"Тащи."
Лидия Андреевна нерасторопно наложила косметику, собрала небольшую походную сумку, натянула новенькие прозрачные колготки и самодовольно сделала пару пируэтов пред запылённым прямоугольником зеркала: "Ну вот, слепила всё ж себя в красотку."
"Ну что, гетера, в бой?"
"В него."
"Ведь всё же вдруг пробьёмся..."
"Как знать..."
В темноте многолюдьем богатого праздно несносного бара неуёмно гуляет когорта веселящихся мирян, во всю кружащихся в проворном темпе танца. Толпа практически кишит. Пол ломится от стука каблуков, а воздух уступает дыму. Обыденный разгульный классицизм. Лишь в вопиющей степени масштаба.
"Ну как тебе сей сказки передряга?" - вопросила Елена Васильевна.
"Подозрительная орава. Но так с натяжкою сойдёт. По мне вполне себе терпимо, и, в целом если, даже не противно. Точней противно не сверх мер."
"А что тут делать то надо?"
"Сдаваться общности тенденций."
"К их смрадной стаи примыкать?"
"Как минимум, пытаться..."
Смешавшись с неустанным многолюдьем, обделённые дюжей удачей героини неумело принялись подражать разошедшейся прорве народа. Однотипные лица, нарицательно пустые и топорные, с суетой завертелись вокруг. Время лихо взяло в оборот. Пир дебютировал.
Завершиться подобный решил через час - утомились. Ничего, помимо усталости, само собой, не досталось. И вот, простившись с переставшим казаться рентабельным, фарсом, дамы медленно выбрались наружу. У ворот тошнотворного заведения небольшая компания, рядом сепаратно стоящий одинокий юноша.
"Вон один кто-то стоит, подойду попробую." - доложилась воодушевившаяся было Лидия Андреевна.
"Иди. Может, посчастливится."
Героиня шагнула вперёд и несмело начала диалог.
"Привет. Один стоишь - как и я... Что скажешь, если познакомимся друг с другом?"
"О, новоявленная порция плоти упала. Ты откуда будешь?"
"С Замалининского околотка. Где конечная."
"Да это не важно. Ты другое мне лучше измолви, ты телес своих пышных меня теплотою одаришь?"
"Это в коем же смысле таком?"
"Да в прямом. В размножения способом служащем. Задери лучше юбку повыше - посмотрю, что за куш на кону."
"С данным умыслом да в терпимости б дом."
"Да мы и тут спокойно сладим. Кустов в округе предостаточно. Посторожат приватность нашу, не откажут."
"Предложение, конечно, жирное, бойкое, да, увы, отклоню - я актриса во многом хорошая, но постилку, боюсь, не сумею сыграть."
"Ну и двигай тогда прочь отсюдова. Раз сама подошла, то сама будь добра и проваливай. Не тебя, так другую пойду откупоривать. Бабьей масти полно."
"До свидания."
Елена Васильевна расторопно и суетно подступилась к отвергнутой спутнице: "Как, как ты это ещё да стерпела?!"
"Ну а что ещё сделать мне с ним полагалось то? Об оскал его контр-аргументами поелозиться? На потеху ему же. Пошли. Ничего страшного не стряслось. Простая незадача."
"А ты сильная дама... Я бы не смогла терпеливо так."
"А иначе сейчас и не получается. Сорт у люда такой уж тут выдался. Да ведь тоже ничего - живём же как-то. Ну а юбку и впрямь задеру - хоть сама на себя ж в отражениях луж полюбуюсь."
___________________________________________________________

III
Во скрашенном редеющим рассветом, задумавшемся пологе небес беспечно занимался пламень утра. Серовато-бесцветные туши облаков отправлялись за не отчётливо набросанные грани спящих далей. Одиноко понуренный край не спеша наливался холодными строгими красками. Очищаясь от гущи тумана, обнажался в тиши затаённый квартал. Поочередно начинали высовываться первые силуэты пешеходов. В аккурат напротив неуклюже увенчанной пасмурной шалью пелены террасы заполняла своё молчаливое пробуждение безучастною меланхолией заурядно печальная Елена Васильевна - свыкалась с мыслями да мирно тосковала:
"Как всё же гадко и надменно обошлись вчера с моей Лидией Андреевной, как же ошеломляюще нагло и беспринципно, надругательски, похабно и вызывающе... И ведь как она только столь много надыбала сил, чтоб с подобною мерзостью смочь совладать. Как так явственно можно хамить - и на что, на простое знакомство, лишь единства нуждой продиктованное, безобидное в каждом воззрении. Не понять мне сей были людской, не принять. Ведь так хочется именно счастья, магнетической тёплой взаимной любви, доверием пленения святого, упоительно жаркой мечты, не предвзятой глубинной гармони да блаженной сплошной обоюдности, так жаждется обычной доброты, насыщенной, густой и неподкупной, всё утверждающей, сверх пламенной и терпкой. Но веришь, ждёшь, а рядом пустота... А мир наш движется, катится, мчит. Да, увы, в никуда. Ведь жизнь же только в средствах полноводна, а в целях, в шансов череде, в подобном ввек одна лишь мель. И дни, сменяясь без конца, жаль, только бренность и рождают. Да новый перечень сует. И уж как тут ни вертишься только, а ко счастью в приют попадать, как ни грустно, увы, не спешишь. И так чудится мне, что, как сильно и рьяно ни рвись, не получишь его вплоть до финиша, даже вскользь да и то не сличишь. Ведь что отпущено нам тут? - до доски гробовой лишь добраться. Объективно не лучший удел. Без надежды на победу состязание превращается в пытку. А жизнь... Жизнь - в обузу."
Утомлённый, растерянно зыбкий пейзаж растянул по своей полноте растворённые в пепельной скуке единичные слабо-цветные оттенки, охватившие отрешённым и бездыханным, но всё же умиротворением однородно беспомощный сникший рельеф окаймлённого в тени ландшафта. Добротно обнесённые статично-плотным кольцом удручающей томной безликости, мало-контрастные, безынициативно ватные, исполненные строгости покои, облачённые густо и всласть безразмерным шатром пелены, без малейших страстей и надежд углублялись в смятенную чёрствую скупость. Постепенно смелея, начинали сквозить и свербеть обострённые грустью ветра.
"Эх, боль... Одна ты нам осталась. Ведь надеяться не на что тут. Да и глупо и даже опасно. Надежда ж - удочка несчастий, досады опытов скупых. А счастье всё, как премия во многом - лишь получается тобою, но, жаль, отнюдь не создаётся самостоятельно. И кому повезёт в этой странной шараде, не ответит ни случай, ни бог..."
Героиня уныло вздохнула и устало понурила взор: "Пора бы выйти прогуляться... Иль вновь в окраины бессменные сгонять. Вдвоём ведь удручаться продуктивней. Да и, как знать, быть может, и опять куда меня наведаться сподвигнут - в какой очередной кабацкий смрад. Всё ж лучше повседневной безнадёги. Противнее, но явно веселей."

IV
В квартале ж не окраинном, а полностью центральном в квартире правда тоже небольшой, простой и заурядно небогатой, сепаратной, свободной от внешнего мира компанией сидела парочка друзей - Арсений Дмитриевич и Виктор Анатольевич, молодые сотрудники местной машиностроительной артели, персонажи сугубо индивидуализированные и жадно преданные категорично самобытной альтернативности  поддержанной мыслительной стези.
"Как мало в мире светлых начинаний, заветных истинных основ, один лишь мрак, тоска да скупость, один разлад и суета..." - вздохнул Арсений Дмитриевич, уныло хмуря взор.
"Так жизнь на лица не богата, на пёстрость масок лишь щедра. Корабль судьбы - хранилище пробоин. Набор из заблуждений да потерь. И всяк обман - всегда лишь победитель. Ведь бред, увы, мерзавец дружелюбный, ко всякой сфере знающий подход. И ложь для правдой обделённых - приют безвыходный, увы. А с безголовыми гуляя, про башковитость позабудь. Уж так людской устроен ум, что пред сдурить попытками не властен. И посему и жизнь сама, увы, одной лишь смертью интересна, а всё что до - банальный просто фарс."
"И так скудна средь происков её любая склонность до прогресса, не отыскать и повод для такой, коль всюду лишь плачевность да руины, лишь безразличия раздолье да размах. Да бедствий рок с забвением в альянсе - как вечный фон, всеобщий и сплошной."
"Так жизнь как власть лишь хороша, как исполнитель же - ужасна. Ведь та лишь бедствиям начальник, а для высот сама - раба. И мир наш, пусть и грозный, и огромный, а всё ж широт своих держатель никакой и сам себе хозяин не надёжный. Ведь быль игра со всеми разом. И сбиться ей не мудрено. А явь - конторка удалая. И отчуждённость - вовсе в ней не горе, напротив - ободрения исток и вечно веская огромная удача. Ведь мира безразличие есть чудо - рассадник прав и взрыв инициатив. Коль жизнь примерна лишь в невзгодах, где ум - фрегат без парусов, а мозг фортуне не коллега, то от стези её свободность - лишь до сохранности билет, до благоденствия путёвка. Берите и немедленно в вояж. Ведь тут удачливости плен - темница, сданная в вакантность. Входи и радуйся взахлёб. Коль есть на то пока что шанс... Ведь явь - лисица озорная. Да ко всему скупая, что аж крах. Подолгу в чудо не зовёт. Помногу радостью не манит. И быль её, пускай и великан, да всё ж отнюдь не полноценный - и неуклюжий, и хромой, и вечно вязнущий в пути, а доли срок - полёт без парашюта, без прав что-либо после отыграть. Ведь сущее не разума творенье, а происк схоластической стези. И, зная то, логичнее не медлить. Противоборствовать рутине вопреки. Идти, давлеть и добиваться. Дерзать, пытаться и вершить."
"Да, понимаю тоже это всё: что и жизнь - не урок, а экзамен, и успех - без застёжек кафтан, но как покой тут сохранить, как удержаться в рамках светлых стигм?"
"Хранить душевный позитив. Уметь не плакаться и в муках. Без должной доли оптимизма прийти доступно лишь в кошмар. Но явь - не камень преткновенья, а в мечт безудержность трамплин. Ведь степень хаоса для чуда не критична. Коль порешит, взрастёт в любом из мест. Альянс из бед удаче не соперник, лишь мелкая дробина во слона. Не сомневайтесь, счастье доминантно. Не бойтесь припадать к его стезе. Надейтесь, верьте, ждите, помышляйте. Ведь проиграть достаточно лишь раз, погибель - инструмент метаморфозы, деления на поле и на до, без даже шанса, жаль, на обратимость, на право отыграть сюжет назад. И дна приют вкусившей субмарине по глади водной вновь, увы, не плыть. Ведь жизнь - ресурс не бесконечный, и время - ямка, а не грот. Хоть на чуть чуть замешкавшись сейчас, потом, увы, былого не восполнишь."
"Согласен, надобно спешить."
"Спешить не надо, надо успевать."
"Да вот только куда лишь вопрос - в кои дали успеть то успеем..."
"В этом деле, увы, солидарен: нелегко во благое прийти. Чем ярче бой, тем больше проигравших. Чем жарче жизненное пламя, тем меньше шанс себя согреть."
"Нереально сие в этой были. Лишь в мечтах свой тут разум и тешишь..."
"Мечта - убежище от яви. Спасенья вязкий концентрат. Ведь быль - масштабность холостая. И что с пустот её и взять... Коль небо - вотчина лишь птиц да канцелярии всевышней. А нам бесславным - суета. А от неё большого не дождёшься. Не для таких она вещей. Не для возвышенных материй. Полёт ж хождению не друг, и ветер штилю не товарищ. Но финиш подлинный приходит лишь с могилой. И мир не замок, а времянка. Посему не сдавайтесь, стремитесь. Да храните себя и покой. Да от общества дальше держитесь. От дна его до неба лестниц нет. Ведь бог - властитель одинокий, для люда месива чужой. Зверьё толпы их - жизни не питомец. Скорее так - побочный лишь продукт."
"Увы, и нам дерьмом ведь сим питаться..."
"Согласен, горестно, увы."
_____________________________________________________

V
Пустынный и бесформенный, страдальчески безрадостный ансамбль потухшего в забвении пейзажа сосредоточенными стайками тенями смотрел с бездонною и вязкою тоской на тихие поникшие пределы, во всю закованные серой и немой безразмерной угрюмостью плена скупого бесстрастия. Бесчувственно отвыкшие от всякой красоты и хоть какой-то живописности просторы, столь незадачливо объятые в простой, с категорично въевшеюся болью, размешанной по фону суеты, тащили по растерянным местам остывший в истощившихся порывах, лишённый сил запутавшийся ветер. Средь попустительски безалаберной неуклюжести старомодных, устало покосых фасадов тосковал в монополии давящей грусти городской, взятый в боль марафет.
Смотрящая на пепельное утро, заведомо внедрённая в печаль, уставшая от пагубности мира Елена Васильевна, довольная отсутствием забот и огорчённая избытком безнадёги, с беспечным и обыденным минором встречала свой грозящий скукой день, глазея по вещам да тая в думах:
"Кроме боли и права на мысль, жизнь дала мне лишь это вот небо. Эх, быль - постылая привычность да плен из тесных голых стен. И что за бытность, за доля такая... Зародиться и вечно терпеть. Не судьба, а болезнь. Хоть поездкою явь свою что ли украшу, вновь окраинам честь да воздав."
Дама встала и, накинув одежду на плоть, подалась в незатейливый путь.
На опустелой остановке, аккуратно опутанной в тень, идеально безлюдный покой. Ни души средь разверстой окрестности. Забытьё, безнадёга да тлен. Ход времени беззвучен и тосклив. Склад мыслей безучастно равнодушен. А настроение приспущено к нулю. И вот поникший горизонт родил буханку прибывшей маршрутки. За окнами поплёлся сонный край, а бдительность нырнула в плен забвенья. Пейзаж растаял и пропал, а разум свыкся с шумом от мотора да ласковым шуршанием колёс. Всего лишь час, и вот тебе развязка - конечная и путь к подруге в дом.
"Приветствую коллегу по печали. И вновь в моей ты кельи комнатной гостишь."
"Гощу. И очень этому довольна. Одной ведь вовсе мрак сплошной. А ты хоть вытащишь куда - в иные рамки заарканишь."
"Да, с этим бедствий нынче нет. Сегодня выставка фарфора."
"Как славно я, быть стало, заглянула."
"Под самый событийный пик. В не дюже щедрой нашей то судьбине, где всяких новшеств раз лишь в вечность жди, и мухи факт слоном клеймить не грех."
"Давай ка поподробней обо всём."
"А вот сейчас поднимемся с тобой и непосредственно в вояж и угодим - ведь близ полудня там как раз разгар, а значит, уж пора и выдвигаться. Пока ещё нас транспорт довезёт, как пить дать, будет явно за начало."
"Района здешнего прекрасность бесконечна: как встал, как только пробудился, так сразу можешь и спешить - ведь всё катить не менее чем час, чудесный околоток, бесподобный. Диковинны сейчасшние забавы - прыть нищеты да тщетности спектакль. Дух времени сугубо фееричен. Не иссякнуть приволию тут. Сюрреализм сплошной и только. Апатия, напрасность да тоска."
"Они дают нам шанс забыть про бренность. Разруха будет вечной, это факт. Убогость строго незабвенна, бессмертна на столетия вперёд."
"Хоть что-то долговечность обрело, уже прогресс, уже для веры повод."
"Фантастика. В чистейшем даже сорте. До одурения наваристая правда, до визга изо всех щелей и дыр."
Доев иронии плоды и снарядив себя в дорогу, героини в момент разминулись с порогом и побрели в намеченный поход.
И вновь автобус, долгая езда да долгожданность завершения вояжа.
Средь площади понуренного града, являя всем дощатые бока, тоскует одинокий павильон. Над невысоким узким входом висит растянутый плакат: "Большая выставка фарфора." Ну вот она, настигнутая цель.
Внутри обыденная скука с добротной примесью толпы, заставленные в плошки стеллажи да пара бытописных инсталляций на тему исторической тропы, проделанной народным мастерством создания и росписи посуды. Средь стаи морд, торчащих с ассорти порождённой всеобщею стадностью давки, различать тех нечастых, пригодных для уз, удаётся бесспорно с трудом. Ведь социум у нас же живописный - на уроде урод и с уродцем в руке, чтоб уж именно всех доконать и собой, и настряпанной порослью. А лица... Лиц немного, жаль. И вот, отсеяв и сличив одушевлённый общий мусор, уставшая таращиться в галдёж Лидия Андреевна смекнула напроситься хоть к кому и, выискав отнюдь не без труда наименее скверное рыло, рванула созидать себе роман.
"Позволю буйной душеньке своей время личное ваше знакомством с собою уверенно, но сдержанно занять."
"Да занимайте, дело свойское. Так с чем изволили набиться?"
"С не самым изощрённым из делов, до банальства почти тривиальным - две судьбы наших парой наречь."
"Пассаж размашистый, добротный, да забракую, жаль, в момент - уж ровно как десяток лет вам в очевидную досаду бесперебойно в браке состою. И даже чадо малолетнее имею. Чего и вам вне ёрничеств сулю."
"Goodbye." - удручившись, проронила героиня и возвратилась к ожидающей рядом соратнице: "Пошли. Окончена премьера. Опять с пустотами в горстях. Отметается пиршества кон. Поражение вновь."
И вот, во всю потупив взоры и обронив былой восторг, опять отставшие от рейса на успех, исконно не устроенные дамы потопали в возвратный марафон.
"Апатия. Апатия да внутренний осадок. Наш неразлучный гастролёр." - вздохнула, примиряясь с пустотой, словившая фиаско горемыка.
"Опять отказ?"
"Сугубо монолитный. Уж заняли все лавры до меня."
"По-новой тщетность да досада."
"Да ладно. Так - простой провал. Известная до боли мизансцена, избитая и старая, как быль - я вновь активно предлагаю и вновь и вновь ловлю отказ. Всё в принципе привычно."
"Я всё столь же тебе поражаюсь: с такою стойкостью по жизни продвигаться - пример беспрецедентный, как по мне."
"Да разве. Просто так уж долей приучилась. Иных подходов и не чту."
"Ну всё равно... Вот я б так не сумела. Не сохранила б крепости такой. Ты бесподобный молодец. Слывёшь мне как пример позитивизма."
"Ну и славно. Пошли. Ведь всё равно за зря в сей бой ввязались."
И вот опять поездка в пустоту. Опять бессменная тоскливость да меланхолия и грусть. Казалось бы, вернуться да рыдать. Иного тут и близко не осталось. Но оптимизм, проросший в человеке, подчас и впрямь неизводим. И, только что примерив неуместность и обольщение вкусив, ничем не осаждаемая Лидия Андреевна с упрямостью идущего на смерть вновь оживила тягу до мечты и, воспылав задором соисканий, отринула бессмыслицу сомнений и с храбростью приметила на глаз стоящего в с полями шляпе парня, столь обстоятельно привлёкшего пытливость извечно одинокого ума.
"День добрый, вот одариваю вас приветствия радушностью расхожей. Надеюсь быть одаренной взамен - дальнейшею процессией знакомства."
"Ну неплохо. Подкат остросюжетный, пробивной, отрепетированный годно, да только харя мне твоя и как заначка не сдалась... Уйди. Просто уйди. Оперативнее как можно."
Неловко огорошенная дама, подавленная порцией хулы, с истомою угрюмого минора, безвольно отступила прочь назад к свой во всю оторопевшей, для сострадания тут взятой в пару спутнице:
"Ну что ж. Вполне себе привычно. Не смог задаться нынче день."
"За что они все так с тобой?"
"Да со всеми ведь, с каждым первым теперь обиход идентичным тут стал. Нынче время то - сказка ж прелестная. Бесподобная в личной идиллии. Лишь благоденствия в краях её и жди."
"Эх, участь, ярмарка потерь...""
"И не нова канвы её ведь твердь, пора б и свыкнуться подавно. Ни дорожить, ни восторгаться, увы, но нечем даже вскользь. Хоть всё и вся в судьбинушке испробуй, с одной лишь горечью тропу здесь и сведёшь."
"Тоска да нарицательность развала. Сплошная тьма да полный декаданс. Несбыточность всего, в чём тлеет смысл. В сей сей бездне лишь подохнуть и охота. Но всё ж ведь держимся - всем ужасам назло и дней рутинности во славу. И на что нас стезя обрекла..."
Маршрут продлил себя же самого и потащил в привычные широты. За тусклым транспортным окном постелился скучающий город. Одиноко безвестное время потянулось без устали вдаль.
Не лучший день, не самый плодовитый. А впрочем, так ведь вся и жизнь. И то ли тут ещё и совершится. И тем ли мир ещё ошеломит. Эх, быль. Борьба судьбы с рассудком. Эх, явь. Бесчинства да отстой, апатия, разлад и безнадёга. Петлю бы каждому по квоте. Гуманитарней и нужнее сегодня помощи банально не найти.
_______________________________________________________________

VI
И вновь спокойный быт квартиры опять сошедшихся друзей. Стены обшарпанной напротив сидит Арсений Дмитриевич, глядит на рядом бдящего Виктора Анатольевича, твердит о сущего изъянах:
"Как скромен смысла всякий всплеск, как всё же редкостно диковенен, несбыточен и чужд - для яви общего контекста, для дел и хода событийных ипостасей, как глуп подчас земной наш мир... С чего ж всё так? Зачем?"
"Так жизнь болезненная сказка, перверзий полная и лжи. Где всем схоластики лишь рулит командир. А смысл на хаосе растить, что зёрна в вакууме сеять. Но надо всё же выживать. Судьба бесспорно чехарда, да всё ж ведь с происком и правил. Да только видно их не всем. Тем более коль всюду только ересь. Чем терпче ночь, тем меньше фонарей. Хоть раз взаправду заблудившись, дорогу точно не найдёшь. Ведь быль - наваристый мираж и оттого правдоподобный. А рассудок - партнёр деликатный, ощутимый лишь в пике страстей, ведь разум в битвах дилетант и безрассудству не соперник."
"Как во всём этом дельному быть? Как вершить что-то полное смысла? Да во счастье лишь верить с лихвой."
"Неверие во счастье не критично, критично лишь неверие в себя. Про мир же вовсе позабудьте, покиньте гадств его простор, как тень проворно ускользнув в прекрасный плен индивидуализма. Ведь только он согреет и спасёт. И лишь в его заботливых покоях ты будешь рад и сохранён. Ведь и сам гроб земного глобализма гвоздями частностей лишь сбит. А единение есть дно, дорожка именно на дно, любая общность - самобытности могильщик, твой персональный яростный палач."
"Но шило частности да в этой общности мешке едва ли вдоволь ведь заточишь..."
"А тут нутра уж качества благие во смертный бой во всю идут. Твоя весомость, суть и смысл. Идейность - степень доступа до бога. И лучшей лестницы к заветному и нет. Но ввысь по ней идя пешком, хранить лишь твёрдость надо рьяно. Лишь твёрдость, ясность и покой. Ведь шторм эмоций - чудо лишь для чувств, для разума же - верная погибель."
"Покой - оазис малодушный, с лихвой обильный лишь на вид."
"И это тоже явный факт, но, мало этого лишь только, так ведь досаде сей вдобавок, любой просроченный покой в конце становится тревогой."
"И где добыть хоть горстку шансов, хоть единичный до чуда билетик..."
"Всяк шанс - случайности побег, житейских дебрей порожденье. Но иногда тут в помощь есть рассудок, как этих сладких случаев ловец. И вся задача во простом - лишь в прямоте его держать, в добротной непрелонности пред фальшью. Ведь стройность всех нужнее лишь уму, не талии иль облику фигуры. Но и она хранит, жаль, не всегда. Ведь ум - гуляка бесшабашный. А мысль - сударыня без нравов и госпожа без тормозов. И смысла чувство чаще лишь фантомно, искусственно по сущности своей, сугубо призрачно, увы. Но всё ж храните прямоту. Иной стезёю не согреться."
"Чем ты прямей, тем больше будут путать."
"Увы, но так."
"Досадно это - вплоть до дрожи, надрывно в сущности своей и на последствия щедро, на груз фатальности тщеславной, лихой губительности злой, на пламень смерти роковой."
"А так и есть. Судьбой владеет лишь фортуна - обидный гиблый инструмент. И лишь беда всегда права. Увы, но трон идеализма занять сумел один трагизм."
"Да, здесь трагизм не специя, а блюдо."
"А что же оное воспеть? Вся жизнь - лишь лестница в безвестность, что по трагедий да восторгов ступеням ведёт сквозь век беднягу человека. И крыша небу не аналог, а мысль к реальности не ключ. За всем ведь были промысел стоит. И не всегда такая дюже в плюс. И, если так, то смысл уже не пара. Увы, но созидательность идей в земной эмпирики разрухе вольна лишь только умереть. И стигм земных не умолишь, а склад умов не переложишь. Не сделаешь героев из лжецов. Не слепишь из осколков идеал. И как бы жизнь о чуде ни врала, но быт её сугубо механичен, безмерно прост и рьяно скуп. Проблема жизни ж есть проблема камня - лежащий не покатишь, катящийся не остановишь. Всё тривиально вроде до тоски, да всё равно, увы, ведь не исправишь."
"И ведь ужас весь сей осознав, в тесноту лишь упрёшься несметную, во тупик."
"Увы, но ум - медаль с три пуда. Для загребущих дюже птиц и небо - клетка. И не жить возжелаешь, а сдохнуть - коль взаправду то всё тут поймёшь. Коль взаправду поймёшь, уж ценить не возьмёшься. Ведь уникальность тут не пропускной - ни до чудес, ни до успеха. И жизнь, и смерть - товар, сугубо штучный, судьбою отпускаемый лишь раз, да, жаль, увы, всегда почти за зря."
"Как сильно ж плох сей грешный мир..."
"Так это даже же и в плюс, ведь мир наш плох не тривиально - иллюстративно, до чудес! Так плох, что хуже и не слепишь. И пустошность ему тут, что доктрина - непререкаемый указ. И вроде знаешь даже то и ничего хорошего подавно и не ждёшь, лишь неудачи ярые да горесть, пытаясь быть готовым ко всему, но жизнь - стрелок не уловимый, всегда таящийся вблизи, и посему ведь всё равно порою жнёшь и обольщенья. А то и вовсе - крах, трагизм. Ведь ошибаются лишь раз. Успех уходит, не прощаясь. И вот сперва его ты ждёшь, всю жизнь скитаясь в предвкушеньи, а после он сдыхает и прощай. И не понять, кому сей мир в угоду. Ведь всё двулично, двойственно, увы. До жути роковой неоднозначно. Иссохла речка - ну ведь горе! А для геологов презент."
"Но так желается ведь тут - и ждать, и верить, и с надеждой в несносном вальсе пребывать."
"Надежда - опытный сектант. Хужей магнита в бездну манит, в свой омут знойный и шальной, что вечно жидок да бесплоден. А дальше бездна, пустота... И так судьба ведь и идёт: лишь как ей свыше предписали - от малого к великому и снова в пустоту. И ход её меняется лишь смертью. Как и стези любой отпущенной канва."
"И так страшно в сей яви канве. Так страшны её монстры мирские, её сущее - то, что всё в лжи. И так важен подчас каждый шаг, каждый миг. Так нестерпимо это долга чувство. До жути, до досады до сплошной."
"Так важность - плод банальной веры. Вас зовут играть, рисковать, жертвовать жизнью, помогать и просить помощи, идти непонятно за кого на войну, ими же и начатую, спасать людей, чей смысл - быть умерщвлённым, и отдавать себя за так. И вас зовут, а вы ведь и идёте, вы верите - в реальность бытия, в лихие происки событий и в свору алчущих людей. Они вам попросту вменили - играть за них, и как им отказать? А вы не верьте - ни в кого. Ни в свет, ни в дьявола, ни в бога. Забудьте всех. И следуйте на бум. Всё лучшее сугубо лишь случайно."
"Но случай редко виртуоз. Ведь бездна чуду не обитель. Не соискатель никакой. И столь твёрдо сие разумеешь, столь отчётливо ведь и конкретно, но всё равно желается пытаться, идти и ошибаться вновь и вновь."
"Так жизнь процесс неумолимый и в счёте во конечном роковой."

VII
Встречая беспризорные ветра, сквозящие по призрачным широтам, скучал во всю остывший скучный край. Раскинувший свой матовый шатёр небесный поредевший грустный полог, прилежно окаймленный сединой, раздав последние все силы и пропитав в унылось каждый вздох, в нерадостной смятенной окантовке из смутной непогоды и тоски безропотно терялся с каждым мигом во хмурой бездне звонкого дождя, задумчиво повисшей над домами густой завесой сумерек и туч. Смиренно и безрадостно внимая скупому вымиранию широт, отдавшихся легко и безвозвратно в бесстрастные объятия сезона, кручиной завершившего свой век, печалились бесстрастные ландшафты.
Тоскуя в комнатной темнице, средь повседневной пустоты томилась сданная в кручину, апатично поникшая Елена Васильевна, удручённо раздавленная и угрюмая, монотонно свыкающаяся с обессиленным пленом судьбы:
"Эх, горечь жизненной рутины, эх муки холостого бытия. Ну что в пучинах скверных сих душа моя избитая забыла? На что явилась в сей кошмар? Ведь нету здесь - ни света, ни отрады. Один лишь мрак да пагубность рекой. Сплошная жуть, надрыв да безнадёга. Вот посмотреть хотя бы на вчера - как жёстко, беспринципно и надменно была отставлена подруженька моя. Как непотребно пакостно и дико. С таким раскладом страшно и пытаться. Ведь нынче нечего и ждать. Ничто ведь не спасёт, не обласкает, не подсобит, внезапно поддержав. Нет чуда. Нет на счастье права. Нет смысла в нынешней канве. Вот нет и всё. И сдохнуть только впору. Хоть самолично смерть и накликай. Ну неужели может быть иначе? Неужто вправду есть и чувства, и любовь? И преданность, и искренняя верность, и щедрость и направленность тропы. И то, что будет поводом гореть, пылать и отдаваться в жар единства. Ведь всё, что хочется, - прожить тут не за зря. Не в пустоту смахнув под финиш душу. Зачем мы все? Оправдан свет ли этот? Во имя чьё страдаем всё да мрём? Эх, мироздание - бесцельности обитель. Хоть на миг ощутить бы успех, хоть на раз... Не дано, не дано нам благого. Нет высот. Нет, увы, и не быть. Что за век... Пустота да расстройство. Тоска. Безутешность надрывности рьяной. Вот же доля. Вот ж дни. Фатализм, отрешённость да траур. По себе же несчастной самой. Снова плакать сегодня мне, видимо. Эх, удел. хоть сквозь землю вались."
Героиня протяжно вздохнула и финально нырнула во грусть.
Вот тебе и помыслить попыточка.
__________________________________________________________

VIII
Квартира. Двое. Диалог. Арсений Дмитриевич вещает:
"Как всё же мир наш сей разрознен, как тщетно свёрстан и нелеп, ужасно и несметно фрагментарен, разбит, растерзан, разделён. Как жить в таких его пределах?"
"Так мира здешнего лихая разобщённость и есть его же главный клей. Средь вечных множеств из осколков любой мотив не навсегда, любой из штормов - миг лишь, а не век. Как и успех, увы, любой. И вера в жизнь - отчаянья лишь происк. В ней перманентны лишь основы, лишь суета да вечный бег." - вздохнул с печалью Виктор Анатольевич.
"И как в погибели такой о благоденствии каком-то помышлять..."
"Так об ином чём-либо и не надо, ведь в самом деле умирая, лишь фоном музыки свой разум и заботь. Уж, коль идёшь на дно и только, то вряд ли что дано менять. А посему расслабиться лишь нужно. Смотреть трезвей и лучшего не ждать, не лезть в обманчивости сеть и заблуждений не растить, от всех неволей избавляясь. А в этом деле тут лишь разум нам сподручен. Одна из всех ведь истина верна - избрав диктатором рассудок, ни дня в плену не проживёшь. Хотя и он подчас тут барахлит. В аспекте бедствий в частности и склок. Ведь зонт в потоп не актуален. По правде вымолвленной сей подчас полезен тут и случай. А в таковом удача лишь хозяйка. И не всегда она щедра. Увы, но мира виртуоз подчас являет лишь калеку. И горько факт сей признавать, но всё равно идти ведь надо и участь далее слагать, ведь жизнь бессмертием не кончишь, а значит, временен весь мрак."
"И в том то всё и дело, что лишь мрак. И так мало благого, увы. Даже в памяти тлен лишь да горесть."
"Так память - склад не благодатный. Где всё лишь меркнет да гниёт."
"И столь обманчив мира крой, столь жутко призрачен всегда и ненадёжен. И нет покою веры никакой."
"Так штилем в шторм один и манят. Дрова добра - для зла костра заправка. Любой побег, увы, есть флирт с погоней. Суда ж - любовники пучин. И страшен факт сей роковой. Но истинная степень человека любого мира происков сильней. Любых боязней и страстей. Тех, что лишь гнать нещадно надо. Ведь страха гиблые ветра в попутном векторе не дуют. Всяк страх - приспешник только дефицита. Его задача - взять и обобрать, лишить чего-то ценного, сломить. Увы, в пред жизнью трепетаньи не мудрено и околеть. Уйти в стези пропащей колею. А плен потерь до выкупов бесстрастен. Коль чью-то душу заберёт, уже обратно не воротит."
"И так не просто жить и не робеть."
"Вберите принцип эпицентра - крутите мир вокруг себя. Не наблюдайте их - других, ведь тьма свечению не пастырь. А люда стадо вам не царь."
"И столь жесток ведь и ничтожен - пошиб и склад нутра людской, столь гадок каждый и любой. Столь рьяно ненависти предан."
"Их ненависть к другим беспрецедентна, но ко себе самим в сто крат сильней. Ведь сами вшей не даровитей. И эта гниль у них во всём. И в сердце выжженном и в вере. Господь ведь - зеркало народа. Ведь бог - ресурс не коллективный, а в каждом сердце лично свой. И бог людей и бог как бог - есть два, увы, антагониста. И глупо жалость тут питать к отродья человечьего когорте. Ведь быть гуманными к червям не птиц отнюдь прерогатива. Давите общества дерьмо, месите твёрдою подошвой. Учтите, беды только в нём. Ведь жизнь себя лишь прародитель, а зло есть плод уже людской. Гнетите каждого и всех. Без раздумья иль сожаления. И не вздумайте хоть кого-то оправдывать. Ни одного из всех их экземпляров. Ведь зло ролей добротных не играет. Не преломляется условий чередой. И лишь в материи спасение и встретишь. Вещизм - отдушина, награда, ведь суть изделий лучше, чем людей. Не просто лучше. На порядок!"
"И быль, конечно же, не сказка. Но люд и впрямь совсем уродств набор."
"И люди с былью в унисон - одна гнетёт, другие терпят."
"И столь смраден уклад их воззрений, их тенденций и правил любых, всевдо-нравственной ереси склизкой."
"А лишь так тут извечено и было. Цинизм - морали наполнитель. А правил всяких энный свод - лишь беззаконья обложка. И жизнь по форме управленья - кооперации пример, где прав и акций большинство, увы, бессменно лишь за тьмою. Ведь дьявол с богом не партнёры, а конкуренты за людей. Но то обыденно вершится однотипно - с победой только злобных сил. Ведь мрак где хочешь прорастёт, везде корней несметность пустит - хоть в сердце праведном и чистом, хоть в светлом логове святынь. И истина - приманка, а не приз."
"И как от тьмы себя сокрыть..."
"Самим к ней в лапы не идти и на себя взахлёб не кликать. Ведь дьявол - гость лишь приглашённый. И бог - лишь компас, лишь намёк, а с ним альянс - уж ног заслуга. И жизни всякой попущенье - лишь часть её же личных игр. Но бедствий шайка пунктуальна. Приходит лишь нежданно и врасплох. И посему нам впору б поспешить, ведь вкус побед посмертно не смакуют."
"И так непросто разобраться - где дна обитель, а где свет."
"Так дьявол с ангельским лицом и есть портрет текущих дней. Где нет доверия порою и себе. Средь яви то оскаленной масштабов. От них хорошего не жди. Чем больше глаз, тем ярче запуск пыли. И расслабляться тут нельзя. Беспечность - кредо слабоумных. Ведь слёзы все - лишь хохота плоды, пустой бездумности и глупого кокетства. А жизнь - товар неповторимый. Раз потеряешь, и кранты. Но иногда бывает так, что горе горю и подмога - идя стреляться, вешаться не станешь."
"Но так непросто с жизнью совладать, узду найти ей и управу..."
"Так сие лишь от слабостей всё, ведь судьба не игрок, а игрушка. Для с рассудком знакомых всё так. Лишь не бойтесь - никогда, ничего и ни капли. И соблазнам давайте бои. Ведь дьявол кнут с собой не носит, лишь пряник людям подаёт."
"Дьявол - дитя бога, а люди - выкидыши."
"Интересное выдали. Одобряю."
"Только как в интересности сей, средь все щели окутавшей фальши, хоть к какой-то из истин прийти?"
"Лишь позитивный положительным примером. Ведь глаз, исколотый об правду, на ложь глазеть не побежит. Удостоверившись во счастье самолично, с иным не спутаешь ни с чем. А без сей практики благой трястись лишь в ужасе и будешь. Да жизни рьяно присягать. Коль сам лишь вошь и мощней. Ведь так лишь в сути и бывает. Чем меньше лодки габариты, тем выше преданность реке."
"И так сей мир подчас масштабен, на прав обилие горазд. А разберёшься хоть немного - одних обязанностей плен да долговой конкретный омут."
"Так прав мираж обуз киркой и рушат. Всё круто, классно и атас, а вникнешь чуть и понимаешь: и жизнь - тропа не без камней, и рыба времени не вся отнюдь бескостна, и нет ни чуда, ни высот. Но всё равно надеешься, радеешь. Ведь навык ждать - умение лихое. А тяга к логике наркотика сильней. Иным сознания чертог и не пленишь. Ведь смысл - идейности мерило и всех концепций господин, да только редкий, жаль, правитель, ведь зверь познанья - норная лишь живность, и выманить его не так легко. Но смысла факт надёжней шрама: с телес ума уж не сойдёт. Ведь чудо - диво роковое, что обжигает за момент. Сильней него лишь только счастье. Его уж точно не забудешь."
"Пусть счастья пламень и всевластен, да, жаль, горит всего лишь миг..."
"Да, счастья свечи долго не пылают и свет несут лишь в малый уголок - в души усталые застенки, где есть ещё в открытости нужда. Ведь чудо - покровитель прихотливый: чуть что опалою грозящий покарать. И уходить, лишь чтоб вернуться, - стезе его, жаль, принцип не родной."
"Наш мир ко счастью не готов."
"Не просто не готов, а непригоден... И ведь есть всё ж оно у судьбы, должно ведь быть - любых при чём сортов и вариантов, да отчего-то не сулит, не дарит, не даёт, не доставляет - видать, курьерский дефицит."
_________________________________________________________

IX
Средь обдуваемого сыростью ветров, поникшего и блёклого ландшафта, где за скатертью хмурой белёсости, поредевшей местами до дыр да во все растянувшейся стороны, невесомою дымчатой лестницей опускался с бездонного, полного серости неба одиноко далёкий и непрочно слоистый туман, средь во регресс ушедшего убранства зовущего в бесчувствие и грусть. Вальяжные пространные черты озябшей засыпающей округи, без даже эха света и тепла пустующей в забвении да мраке, увядшею приветливостью края манили в пасмурность и тлен да строго озирали отрешённый, простившийся с цветением пейзаж, безропотно смирившийся с бессрочной с пропиской в тусклом доме из дождя.
По томной улице, средь этой всей картины плетётся вдоль бульвара вдаль утомлённо угасшая Елена Васильевна, глазеет на холодные тона да придаётся мелкому ознобу.
"Совсем ненастье разошлось. Эх, осень, вечная разбитость, приют забвения да ливни и вода. Хоть согреться бы где... Как никак дом не близко. Эх, сама же себя да прогулкою в глушь затащила."
Героиня понурила взор и зашагала дальше между луж. И вот, спустя один квартал, дошла и до спасительного места - неброского локального кафе, аристократски скрашенного парой объёмистых гранитных чёрных тумб.
Внутри заботливо тепло. Интерьер дружелюбно приветлив и ощутимо радушен, совершенно ничем не богат, однако мил, красив, и лаконичен. Под в меру низким побелённым потолком раскиданы в пять ровненьких рядов сочувственно прищуренные лампы. Агония банальной атмосферы вполне гуманна, спущена в застой да взявшие безвестною рекою онемелые сети затишья, до рьяной безупречности густые да перманентно вязкие, как дым, бездонные и полные тоски, статичной меланхолии и грусти. В душе пленившая несмелая разбитость, стреножившая вялостью нутро. На люд изрядный дефицит - пара лиц и те в конце лишь зала.
Увлечённая в мысль героиня монотонно глазеет вокруг:
"Ну вот опять для осени сезон. Опять хандра, грязь луж и слякоть с ветром. Опять застой, тревога да туман, засилье однотипной непогоды да крепкое желание пропасть. А годы мчат и миловать не рвутся. Щадить умеют разве что наш быт - всё столь же серый, скудный и рутинный. И неужто ход времени здесь и впрямь всегда прямолинейный, неужто всё уходит строго в никуда и исчезает лишь сугубо без возврата, неужто всякое из жизненных событий - лишь просто маленькая часть перманентной сплошной непрерывности во безвременность мчащих веков, нерушимых, статичных и чёрствых, беспринципных да жадных до жертв, неужто всё творится здесь впервые, неужто я уж не была сто раз и способов собою, неужто не топтала сей земли, не дышала её ароматом, не взирала в распутицу лиц и бесчинство творимых деяний, неужто я - лишь редкая крупица, а не вселенский монолит, неужто каждый мой момент не Богом писан и проверен, а просто так схоластикой мирской на бренности полотнище положен, неужто я лишь капля средь морей, при чём уж явно пересохших, давно иссякших от и до, неужто есть лишь только вероятность, лишь механизм удачи и конец, неужто мы лишь призрачная вспышка, неужто всё взаправду и всерьёз..."
Елена Васильевна сжалась и уныло взглянула в окно. За занавесом стойкой непогоды, опутавшей скорбеть уставший край, раскинулся звенеть припавший ливень. Места безжизненно пусты. Везде туман, везде печаль да мрак.
"Безвыходность. Безвыходность да бренность."
Внезапно сзади прозвучал с чего-то показавшийся знакомым, спокойный, довольно низкий, но приятственно простой, заботливо начавший дискурс голос: "Позволю вас несмело, но отвлечь." - вздохнул возникший моложавый человек и с явной робостью продолжил: "Я фортуне не верю - всё брешет, неизменно предать норовя, но мимо вас пройти по оказии некой не смог. Разрешите в единстве совпасть. Коль удастся, конечно, сей фокус."
"Ну неужель такое да бывает." - подумала расцветшая в миг дама и, взявши гостя за руку - для полной уж надёжности альянса, за паузою вслед отозвалась: "Садитесь рядом, будем толковать."
"Сажусь."
"И как же вы вот так вот да пришли? Нежданно и магически амурно."
"Случайно. Не предвзято, не с нароком. Так посчастливилось попасться вдруг на вид персоне вашей зацепившей. Проигнорировать не смог."
"Ну слабость, скажем так, благая, похвальная, сомнения в том нет. Лишь разыграть по-полной нам осталось - сей пьесы весь сценарный марафон."
"Схлестнёмся - палкой не разгонят."
"Приятный облик перспективы, я однозначно только за."
"Душа - магнит, особенно родная."
"Ещё какой, незыблемый вовек. И ни одной из сил не одолимый."
"Я весь свой век ищу простого счастья, взаимности, гармонии и чувств. Ищу и всякий раз лишь ошибаюсь..."
"Ошибки - направители в порядок, источники дальнейшей полноты. Цените, их то нам порой и не хватает."
"Какой смекалистый подход, а я не знал, что так они полезны, всё за пустое, зряшное их чтил."
"Коль так, то надо исправляться. Закажем сок? Я б выпила с ведро."
"Я б тоже был вполне и очень за. Какой вам вкус всех больше по нутру?"
"Тот самый, что таится в ананасе."
"Вы выбор свой украли у меня, я тоже фрукт лишь сей и одобряю."
"Какая дивная похожесть. Вопиющая просто тождественность."
"Я тоже в меру ошарашен и даже мельком изумлён."
"Столь миловидная забавность. Ну просто происк волшебства."
"А без него пар крепких и не строят. Не воздвигают и на миг. А с волшебством так сплошь и рядом. Ведь подчас лишь одним мановением, лишь единственным росчерком стигм обстоятельства в долюшку сходятся, в событийную линию лет мерной участи, не с того, не с сего очень часто столь полной по случаю необъяснимых странностей и сцен, стихийных волевых переполохов, уместных иль излишних передряг да чистой мистики, верстающей сюжетность и финишный рисующей резон - и личностно тебе, и всей эпохе."
"Да, бывает под небом сим пасмурным и чудесность, и магии фарс - той, что тягой банальной представлена друг до друга голодных двух душ. Страшно мощное дело, так к слову."
"Соглашусь, дельце сильное, увлечёт - так потом не отвертишься, не отделишь себя от страстей, от персональной нутром приобщённости. И не объять строй близости умом, не оправдать осмысленным подходом, не отделить от сердца закутков. Не умолить."
"И в том обыденно и прелесть: натур двух слившихся альянс во страсти пекло упекать. Про всё забывшею душою любить ведь только и дано."
"И так желается в канвы подобной стать, в сплошные узы нравственных феерий, чарующих, пьянящих и густых."
"Коль сим мотивом загореться повлекло, то надо попросту поддаться."
"Совет определённо идеальный, с головой окунуться в разгул подстрекающий. А там уж только и держись - у счастья то в гостях да на пороге."
"Окунёмся?"
"Да запросто. Жги."
"Забери меня разом и полностью, но сперва, если можно, опутай в соблазн."
"В невидимые шали из страстей, комфортней коих только рай?"
"Да, в них. И только целиком."
"Тогда заступим в буйство сладких стигм. В окрылённости ласковой степь бесконечную."
"Интрига славная, давайте воплощать."
"С удовольствия прытью шальной!"
И вот благая обоюдность, упав покровом из надежд, отворила свой терпкий анклав, утащив в предвкушение счастья - столь шальное и трепетно знойное место, то самое, где просто хорошо.
__________________________________________________________

X
Без затей обрамляя сплошным горизонтом окантованный скукою край, онемевшим и плотным шатром опустилось просторное небо, густо облачной мутью объятое в грусть, с бескрайней ширью, синью и тоской, неумолимо мигом наводнившей убого сморщенную высь, застывшею сплошною сединой в бессменно незатейливом миноре. Постылая и хмурая окрестность вдалась в задумчивость и тлен, подспудно исподволь включив не стихающий говор тревоги, монотонною песней ветров объявшей пасмурную глушь, залитую печальною рекой всеобщего скупого увяданья да явственной обильной полнотой, лишь жаль что одного минимализма, проникшего во все из закутков. Пейзаж поник, округа замерла.
Под сей не самый позитивный, но до глубин привычный фон по узкой и состаренной аллее шагала прочь гуляющая пара - Арсений Дмитриевич и Елена Васильевна, безынтересной всей наружности назло, бредущие сугубо наугад.
"Как всё же славно просто быть друг с другом, смотреть в глаза и чувствовать тепло, пусть даже и средь осени иль снега." - протянул с придыханьем герой: "Ты явственно мой главный талисман."
"Заманчиво. А что - есть и другие? Не главные которые совсем?" - пытливо обратилась дама.
"Главный и единственный. Лишённый и подобий, и замен."
"Пассаж уверенно засчитан. Коль так, то льни и прижимай."
Арсений Дмитриевич ободрённо распростёр плен объятий и окружил кокетницу собой: "Как восхитительно мила такой гармонии обитель."
"Не прерывай её тогда. Держи и прочь не отпускай."
Мужчина исполнительно кивнул.
"Ну вот и рай, кажись, настал." - подумала, оживши, героиня, продолжив, не стесняясь, наслаждаться кооперацией в нежнейший способ уз.
А далее, как водится, домой - постели в вожделенные пределы.
___________________________________________________________

XI
И вновь заброшенный район небезызвестной Лидии Андреевны. Вокруг сплошное забытье, столбами вросшие кривые фонари, потухшие назад как четверть века, средь запустения и норова тоски в апатии обители безвестной хранящие не свет, так хоть банальный символизм, во всю густеющий трагизмом да шлющий всласть бесстрастные приветы перекошенным мордам домов, бесправно вялых и убогих, склонённых с горечью к земле. В душе покой и смесь из томных мыслей. Внутри обыденный озноб.
По полному разбитости кварталу шагает Елена Васильевна, скучает в думах, смотрит вдаль да держит путь к заждавшейся подруге.
Окрестная скупая повседневность внимает расстелившейся тоске, редеет монотонными местами да спешно меркнет в холоде поры. Просторы мокнут в сырости ненастья, а ледяной, упруго хлёсткий ветер всю лижет обезлюдевшую ширь, раскинутую в сникшей и больной неукротимой преданности тлену, оскоминно лишённую эмоций да стиснутую тщетной и безликой, окаменелой, траурной и блёклой, всецело всё сковавшей пустотой. Маршрут знаком и вот уже и пройден. А дальше дверь, звонок и интерьер.
"Приветствую. Ты что ж теперь так редко?"
"Так быль собою не пускала, точнее небыль, сказка, как бы и сказать - какое именно из рая отделений согласилось меня поглотить."
"Начало угрожающе шальное, давай неумолимо продолжай."
"Постараюсь, коль слов мне да хватит. Случаются же радости в миру, что и поверить, знаешь ли, не просто. Но всё ж попробую донесть всю, что стряслась, ситуативность. Завертелось всё действо внезапно. Скоротечно и с полной верностью сюжету небылиц. Едва расправила я траурные крылья да отдалась безвестности в приют, как что-то соизволило вмешаться и вклинить в рок чудес и волшебства. Теперь вещаю натуральней. Сидела, значит, я, деля забвенье, в тоске, как водится, да полной пустоте, как вдруг, возникнув с неоткуда, в мой бренный склеп ворвался незнакомец, почему-то приметить решивший не кого-то, а чётко меня. Я, безумной не будь, лишь дослушав сей спич, вне раздумий и с дикарским восторгом изъявила максимализм согласия. И вот взаимности плоды, едва посеянной меж нами, весьма не слабо так взошли и одарили всласть единством. Таким, что и представиться едва ль когда-то искренне могло, а тут, как на поверхности лежало - всё необъятное добро. Меня одну и дожидаясь, с лихвой готовое на всё. И я шагнула за мечтой, которою теперь и проросла, облачившись в огонь обожания, безошибочно давший мне шанс, всем нутром игриво засияв."
"Ну и страсти у вас. Шторм да буря. Нежной склонности сей позавидовать только умею. И поздравить с победой такой. Ну а я... Я, как встарь."
"Не омрачайся. Всё придёт. И состыкуется, и ласкою завалит. Реализация фантастики ведь всякой в её же выгоде, поверь мне."
"Как быстро склад твой в позитив перековали."
"Перепрошили, соглашусь. Но сущность прежней уцелела. К фиктивности в трясину не ушла, не хизнула, к фантомности не сплыла. Через призму эмпатии преломилась, не думай, не вся. Лишь новых опытов плоды тайком вкусила. Понравились, душою не скривлю."
"Деликатес невкусным не бывает. Везучая ты стала. Красота. В каких же праведных широтах такой встречается улов?"
"Да в забегаловке одной."
"Ну даёшь. Разбежалась да в рай."
"Так и ты принимай эстафету."
"Факел дашь?"
"Без вопросов."
"Атас."
___________________________________________________________

XII
В приюте комнатной обители приволья, на острие диванных уз, друг с другом в полном единеньи балдеют сданные в комфорт Арсений Дмитриевич и Елена Васильевна.
"Я так хотел тебе сказать... Вернее, даже попросить..." - несмело начал изъяснение герой.
"Ну так проси, ты волен делать всё."
"Прошу, сочти меня за чудо."
"Предложение сладкое, знай. И я давно его уж воплотила. Детально и сугубо от и до. Ты мне, что рай. И даже чуть получше."
"И ты... достояний я больших не знаю, всяк свой миг лишь тобою живу. И житием таким доволен от и до."
"Нырнём в идиллии затон?"
"Во всеобъемлющий дурманящий анклав святого сладострастного эдема?"
"В него, в него. В неотступную тягу к блаженству."
"Тогда вопросов не имею, ворую прямо в благодать." - герой заманчиво мигнул и сократил дистанцию до нет, бесповоротно повинуясь власть обретающим страстям, обступившим в пленительный рой.
Распростёртая лихо лагуна интима окаймила рекою утех. Арсений Дмитриевич растаял в бездне ласк и полностью отдался пеклу уз, подбираясь за шагом шажок к наиболее нежным и ценным локациям предусмотрительно снявшей одежды возлюбленной да без раздумий опускаясь по нисходящей траектории к сокровищнице жаждущих телес, чтобы впиться безудержным трепетом губ в изумительно терпкий нектар вожделенно пульсирующей плоти, устремляющей вглубь опьяняюще знойной телесной гармонии, благоухающим хмелящим ароматом зовущей в райский апогей проникновенности друг другом.
Процесс отправился в кураж.
"Как бесподобно хорошо." - чуть слышно выдохнула дама по завершении развязки: "Ты просто нечто, просто рай. При чём заоблачный, небесный."
"А нам земного и не надо. О тривиальность бытия пусть кто-то оные елозят, а нам положен лишь триумф - перманентный, лихой и всесильный, нерушимый, бескрайний, как жизнь, столь чрезмерно желанный и яркий, безупречный навечно во всём."
"Я согласна. Под всем подпишусь. Не пускай меня прочь ни на миг."
"Ни на шаг не пущу."
"Красота..."
___________________________________________________

XIII
За чёрствой твердью небосвода в опустошившей чувственность тоске непрошеной постылой визитершей виднеется густая стая туч, роняющая сумеречный город в скупое равнодушие дождей. Простой и незатейливый рельеф остывшей и подавленной округи безмолвно погружается в печаль. Обузою статичной пустоты крадутся увядание и тщетность. Поникшие и блёклые широты сдаются в онемение и тишь.
Вдоль сонного и скучного проспекта, листая мысли, свитые в клубок, плетётся, путешествуя по граду, захваченная осенью в печаль не спешащая Елена Васильевна - наблюдает ландшафт да томится в безбрежности дум. Вокруг обыденность да грусть, а на душе возросшая надежда - ведь день за днём мощней её альянс.
"Как несказанно хорошо являться попросту любимой, не позабытой, а родной, вплетённой в святость двух сердец, в единства сладкую обитель, в тот славный мир, что превосходней всяких сказок, всех дурманов и мантр бесконечно сильней. Ведь без чувства чем свет наш окажется - лишь рутиной бездушной пустой да отравой смердящею горькою. Без взаимности смысла в нём нет. Ни большого, ни даже хоть скромного. Без разделённости, без тяги двух натур, без неразрывной крепкой связи, без волшебства желанных уз не найдётся и повода жить, оправдания дням и дороге, не найдётся земной траектории ни малейшей уместности быть, ни мельчайшей весомости ввек не отыщется. А в окантовке из заботы, в кольце из понимания и ласк - там дело оное уже с тобой играет, заветный рай без жадности даря да кайф навалом раздавая. Какое чудо - двух союз. Феерия. Фантастика. Безумство. Как явственно я счастлива. Как сильно чувствую сей пыл, сей безупречный сладкий трепет, сей непомерно ценный мне огонь. Всевластный жар двух свитых долей. Я, как на небе, как в раю. В такой беспрецедентной благодати, в таком святейшем забытье. В такой немыслимой нирване. Так хорошо, что не опишешь. Мне просто очень хорошо. Мне просто очень очень очень, до дрожи пика хорошо."
Героиня довольно поёжилась и ускорила выбранный шаг - ведь там дома её уже ждут: наслаждения, мир и приятность.
"Даже дивно, что я не одна. А Лидия Андреевна вот нет. Не ко всем тут судьба благосклонна. Хотя... Да точно! Как же сразу я мозгом своим не дошла - мне ж мой Арсений говорил, что так с ним наши участи похожи - и я с единственной подругой, и он всю долю с другом лишь с одним, и как я только нынче догадалась, что их бы гоже и свести - тот кореш у него ведь тоже одиночка, как раз схлестнём всех горемык. Как я практично порешила! А то и совестно немножко даже было - счастливой средь несчастных пребывать. А теперь уравняем. Эх, класс!"

XIV
Перескочив тайком чрез зиму, широты встретили весну. Пейзаж ожил, дела зашли в исходы.
В просторе светом скрашенной гостиной сидит компания людей. Ведёт активную беседу о ситуации в стране. В углу на кресле близ окна - Лидия Андреевна и Виктор Анатольевич, друг с другом сблизиться успевшая донельзя, сведённые Еленою Васильевною пара, напротив них на пустоши дивана сама Елена Васильевна и её неотъемлемый Арсений Дмитриевич, день назад заключившие брак. Диалог лишь их правда отнюдь не любовный - обсуждают грядущую стачку, намеченную плебсом на апрель.
"Затея, я признаюсь, непростая. Сомнительная в сущности своей." - вздохнул Виктор Анатольевич: "Едва ль чего-то да добьёмся. Но ваш настрой внушает оптимизм."
"Я не об этом. Не о спектре перспектив. Я просто не могу сидеть без дела, когда нам урезают фонд зарплат. Я не могу сидеть и знать, что завтра мне не хватит и на воду. Не могу принимать факт того, что меня обирают, что липу, да ещё и, простите, твердят, что и права перечить им нет. Это нонсенс. Я живу для семьи и возможности дать ей комфорт, для того, чтоб рождённый ребёнок и минуты про голод не знал, для того, чтоб не помнить нужды, не смотреть в кошелёк, как в пустырь. И с чего б это вдруг я обязал молчать и сдаваться? Я отлично, поверьте мне, знаю, что пассивность - дорога во мрак. Мы пойдём, соберёмся и сможем. Не пристало нам тряпками быть. Ведь сие не какая-то роскошь, не каприз иль пример баловства, а простая борьба за кусок. За банальное право на хлеб. Я настойчиво верю в успех. В то, что надо идти и стоять - до конца и без тени сомнений. И, покуда всех треб не исполнят, не пытаться и думать о том, чтобы сдаться и, скиснув, уйти. Без усилий не будет и мечт. И тем более их исполнения."
"Вдохновляюще, хлёстко. Горжусь." - отозвался Виктор Анатольевич: "Я тебя поддержу безусловно. Но, увы, мой настрой не такой. Не внушает затея мне твёрдости. Но терпеть тут и впрямь есть позор."
"Бунт - занятие, часто безумное. Осторожнее там. Я народ предпочла б избегать." - протянула через паузу Лидия Андреевна.
"Соглашусь. Но иначе никак. Без стачки не увидим и подвижек. Увы, но мера тут неотвратимая сие." - ответил Арсений Дмитриевич: "Но ведь всякое было за век, и различные трогали трудности, но всегда продолжалась борьба и порою отнюдь не бесплодно."
"Коль собрались, то и пойдём. Замётано. На этом прекратим. Детали мы вдвоём уже обсудим. А нынче сходим-те в кино - сегодня пятница: эпоха для премьер." - подытожил поднявшийся Виктор Анатольевич: "Ведь и в не лучшие этапы хранить потребно только оптимизм. Пойдём, Арсений - женщин развлечём."
"Пойдёмте, мы всецело только за." - в унисон отозвались им дамы.
Герои натянули по пальто и подались верстать киношный вечер.
В вестибюле существенно людно, то и дело то взад, то вперёд суетливо шныряет народная масса. Все галдят, создают толкотню и кичатся.
В этот раз дают комедию - "Рука в синице", наверное, особенно смешную.
В белёсой мутности зеркал, частично треснутых местами, частично густо взятых в пыль. Интерьер непростительно прост. По стенам золотой гобелен, щедро выцветший, блёклый и мятый. Под потолком громаднейший плафон - характерный аналог хрустальной конструкции люстры. По углам пара пальм, все в горшках. У скрипучей двери в сам же зал - повседневный косой контролёр. Само собой, в очках. Фойе как фойе, одним словом. Классика.
В итоге, всё ж расположившись, уткнулись в начатый сеанс, по окончании которого сквозь ту же давку выбрались наружу.
"Мне понравилось. Уморительный фильм." - прокомментировала Лидия Андреевна: "А вам он как? Зашёл?"
"Вполне терпимое безумство. Довольно даже с юморцой." - отозвался Виктор Анатольевич: "Хоть где-то ржём, а не рыдаем. Уже значительный прогресс."
"Да, без иронии здесь нынче беспросветно. На ней одной стезю всю и мостим." - кивнул Арсений Дмитриевич: "Теперь по домам?"
"По домам. И по дамам своим - мы ж теперь обустроенный люд, не ничейный, а хозный, степенный."
"Соглашусь, мы счастливый квартет."
Провозгласившая себя сама счастливой компания потопала сквозь темень, обуздавшую улицы в ночь. Вокруг лишь мгла да холод мрака. Мерцанье луж да глазья фонарей. Типичная вечерняя картина - забвение, безвестность да покой. Ни люда, ни машин, ни чьих-то звуков. Статичность да примерность забытья. По всем фронтам лишь пустошь околотка. Лишь обездвиженность и полог черноты. И мерный шаг, ведущий душу к дому.
___________________________________________________________

XV
На свеже-сбитой баррикаде стоит пузатый гражданин, сугубо пьяный и шальной, с горящим факелом и матерной тирадой. Внизу средь вьющейся толпы, вооружённой средствами для быта, стоят Арсений Дмитриевич и Виктор Анатольевич - с памфлетом, парой револьверов и твёрдой верой в правоту.
"Я вас всех в рты бессчётно трахал." - заливался глашатай взахлёб: "Чтоб я на вас, чертей, да за такую дань работал! Да чтоб вы сгнили до костей."
"Ну вот, обыденный галдёж. Простая злоба и ни капли конструктива." - прокомментировал Виктор Анатольевич: "А мы ещё и организовать эту свору планировали. Едва ль удастся. Дрянь сие."
"У нас памфлет. Мы расписали перечень претензий, составили из требований лист."
"Законодательно то да, мы объективно в самом плюсе. Но как её ещё бы пропихнуть - повестку нашу, столь насущную до боли. Ведь тут чистейший маскарад."
"Прорвёмся. Надо брать напор, отнимем рупор, будем слать указы."
"Как знаете. Я сердцем только за."
"Позвольте! Дайте молвить слово. У нас памфлет. У нас есть чёткий план." - ппытался вклиниться Арсений Дмитриевич.
"Куда ты лезешь, сучья морда? Я первым место здесь забил. Я главный. Мне пусть выдадут зарплату. Хоть вдоволь с радостью нажрусь. А ты, ублюдок, не мешай. Нам всем тут жалованье, знамо, не отвалят. Я предводитель. Мне весь весь будет куш."
"Спускайтесь. Вы ж совсем пьяны. У нас памфлет, у нас есть список треб - для всех, на постоянную основу. А не единоразово и лидерам одним."
"Ты что, баран, меня да и не понял?! Да я тебя, паршивая ты вошь! А ну всеките этому уродцу, он стачку развалить нам порешил."
И тут лавиной ринулся замес. Неловко звякнул выбитый в секунду револьвер, полезли клочья рваного памфлета, почуялась и ликом, и боками лихая вереница каблуков. Один, вдруг отыскавши где-то камень, швырнул последний в тело на земле. Ну вот и всё. Кажись, приплыли.
__________________________________________________________

XVI
В руках залитой горькими слезами, трясущейся Елены Васильевны свежий выпуск ежедневной газеты "Вектор эпохи." На самой первой полосе большая мелкописная колонка "Артель решает бастовать":
"На Никодимовской артели в минувший день, к обеду близ, произошёл внештатный инцидент - в числе двенадцати десятков забастовал литейный цех, остановив свою работу и учинив не согласованную стачку, желая большей платы за свой труд. Зачинщик показательно уволен. На остальных наложен штраф. Насчёт размера заработной платы от руководства спущен манифест, подобную задавший вне коррекций, но с удлинением обеденной поры на 10 и 15, соответственно, минут для разных категорий должностей. Последствий в плане прибыли и имиджа руководитель не нашёл. Считая жертв, отметим безобидность - три раненных и лишь один убитый, сотрудник 3го разряда Горбунков Арсений Дмитриевич. Примечательно, что оборудование и собственность предприятия повреждены не были. Полиция не вызывалась. Обошлись силами городовой дружины. Администрация выражает сочувствие потерпевшему начальству и призывает граждан к солидарному состраданию. Комментарии от духовенства отсутствуют."
"За что? За что? Скажите мне, за что? Я только нарекла себя счастливой, едва смогла вдруг стать сама собой, отдаться в столь пленительное счастье. В столь жаркий омут чувств, страстей и мечт, всю душу посвятив сей эпопее. А тут... За что? Скажите мне, за что? Я каждый миг жила лишь им одним. Любой свой вздох ему лишь посвящала и от и до лишь вместе и была. За что, за что тут так со мною? Я так любила, так была близка, так счастлива в простом двоих союзе. За что такой мне поворот? За что так раз - и в омут бездны, в могилу да при жизни при живой. За что?... Я нынче просто сдохла. Как дальше быть? Как жить мне и дышать? Зачем? С какой, скажите, целью? Мой смысл сводился лишь к нему. Лишь к тем столь трепетным минутам, лишь к той единственной любви. Единственной и ныне безвозвратной. Я умерла. Я просто умерла. Убила ты меня, судьба. Теперь хоть погребай, хоть четвертуй. Мне нынче абсолютно безразлично. За что? За что оно всё так?"
Елена Васильевна задрожала и залилась безудержностью слёз. Недавний рай остался недоступен.
__________________________________________________________


ПОСЛЕСЛОВИЕ:
В освещённой в свет лампочки комнате, средь приволья цветного ковра, копошится забавный малыш - в неловких жёлтых панталонах и с длинной лентой в роли реквизита. Рядом трое - мама с папой, Лидия Андреевна и Виктор Анатольевич, и тётя - Елена Васильевна, проникшаяся чадом, как своим.
"Мы оставим его. Посидишь? Нам на почту сходить да назад." - застенчиво попросила Лидия Андреевна.
"Конечно. Вы бегите, а мы вас тут прилежно подождём."
И вот родители ушли.
Женщина мило взглянула на дитя и аккуратно поправила ему волосы.
"Тётя Лена, ведь вам же можно доверять?"
"Доверяй. Я другим ни за что ввек не выдам."
"Хорошо..." - карапуз замолчал: "Мне... Ну как бы описать... Ведь так вот сразу и не молвишь... Мне девочка понравилась одна. А я не знаю, что ей и сказать..."
"Скажи - прошу, сочти меня за чудо." - отозвалась Елена Васильевна и, отвернувши голову к стене, безудержно и горько зарыдала:
"Пускай не прямо и не здесь, но доброта моя найдёт себе дорогу. Как знать, зачем так создан наш весь мир... Как знать, на что и радости, и горе. Я верю, что жила здесь не за зря. И пусть уже не для себя, не для довольствия здесь маюсь, но верю в прок всего, что тут творю. И пусть счастливой больше мне не быть, но будут счастливы другие, будет счастлив вот этот малыш и, быть может, с моей лишь подачи обретёт то, чем грезит любой. Я верю, всё идёт не в никуда. Я верю в смысл. В наличие устоев. И в их оправданность, пускай и лишь в веках. Я верю. И от этого теплее. Покуда есть, кого согреть, и сам ни капли не замёрзнешь. Я верю. Верю и ЖИВУ."