Палиндром или оборотень законник. Гл. 12

Начало пути.

Для того чтобы какое-нибудь событие, даже неважно какое, возникло, случилось или произошло, так сказать стало той самой реальностью, на которую будущее будет опираться в своём дальнейшем развитии, нужно чтобы для этого вначале возникли все предпосылки для этого, а затем возникли все те обстоятельства, чьё стечение сделало бы невозможным иной сценарий развития настоящего, где в нём бы не нашлось места для того самого события, которое всех так потрясло или наоборот, незаметно прошло мимо.
Но если ко всем этим эфемерным вещам ведут пути неизведанного – обстоятельств и случаев, то в приземлённых случаях, являющихся физическим выражением всей этой эфемерной событийности, всё куда понятней и проще. И чтобы, к примеру, намеченное загодя планированием событие, как заседание комитета по формированию новой комиссии, которая на себя возьмёт функции контроля и надзора за исполнениями поручений высшего законодательного органа государства,  со всеми со всеми сопутствующими ей элементами, произошло, то тут должно сойтись в одном единстве несколько знаковых факторов.
Так сегодня должен настать именно тот самый день, на который запланировано было это по своему знаковое событие, об этом событии никак не должны были забыть все заинтересованные и участвующие в нём лица, и собрать собой нужный кворум, ну и в конце ещё одна немаловажная деталь, здание, где запланировано проведение заседания вышеупомянутого комитета, должно быть свободно и никем не занято. И если все эти три фактора будут присутствовать и отвечать заявленным характеристикам, то можно в одном не сомневаться – заседание комитета, как минимум, должно состояться; что, впрочем, ещё не окончательный факт. Ведь никогда нельзя снимать со счетов факт судьбоносности, со своими непредсказуемыми случайностями и предсказуемыми факторами непреодолимой силы, где за первое отвечает природа со своими аномалиями, а за вторую берёт ответственность, заложившая бомбу под здание парламента, какая-нибудь непримиримая группировка.
Но если в настоящий день, сегодня, всё так запланировано и удачно сложилось, – сегодня именно то сегодня, которое нужно, никто из участвующих в заседании лиц не проспал и не забыл, что сегодня именно это сегодня и их всех непременно ждут в здании парламента, ну и само здание до сих пор свободно и не заминировано непримиримой группировкой, чьих членов вовремя спохватили на этих их намерениях, – то можно с большей, чем вчера вероятностью сказать, что сегодняшнее намеченное заседание комитета по формированию этой дико нужной комиссии, состоится. И единственное, что остаётся сделать участвующим в этой комиссии людям, а это всё очень важные и известные люди, так это дождаться намеченного часа и преодолеть разделяющий их до места проведения этого заседания путь.
И если насчёт хода времени ни у кого не возникает особых тревог и волнений, – время так или иначе, независимо оттого, как оно для каждого течёт и движется, своим ходом доберётся до намеченного часа, – то вот по поводу предстоящего пути к месту проведения этого заседания, которое решено было провести там, где оно всегда и проводится – в специальном зале комиссий, то тут у каждого приглашённого на это заседание, в зависимости от их занимаемой должности и их качества приглашённого, возникали некоторые трудности.
– Сразу пройти в зал для заседаний, или же для начала заглянуть в кулуары, чтобы там для себя выяснить предварительный расклад сил? – ещё задаётся таким вопросом в первый раз приглашённое на комиссию какое-нибудь важное лицо. Тогда как для тех важных лиц, состоящих в основном из конгрессменов, кто на этих комиссиях не одну пачку жвачки съел и исплевал не одну сотню семечек на пол, такого вопроса не существует, они прекрасно знают, что все главные вопросы решаются в кулуарах, а комитет всего лишь выносит итоговое постановление, и поэтому если куда в первую очередь идти, так это только туда.
– Вначале в кулуары, а затем уж туда. – Затягивая на шее галстук, решительно так смотрит на себя в зеркало конгрессмен Вернер, резюмируя свои сборы.
При этом, принимая для себя все эти знаковые решения, господа конгрессмены или же обладающие влиянием важные лица, в точности не знают, что из себя представляют все эти кулуары. Они для них существуют в некоем образном виде, без их точной привязки к своему месту и значению, а вот к одной из колонн, той, которая вечно мозолит глаза, как только выйдешь из столовой, имеет. И получается так, что всем этим людям, крайне и постоянно везёт в том, что они, назначая друг с другом встречу в этих самых кулуарах, когда каждый из них имеет свою точку зрения насчёт этих кулуаров, – это место в курилке, думает один, это там, где у меня всегда берут интервью, решает следующий, ему надо, то его проблемы меня отыскать, не заморачивается третий, – редко оказываются в ситуации своей обойдённости.
Но вопросы ориентирования на местности, всегда стояли перед человеком движущимся вперёд, и они дай только время, всегда решались и сейчас решатся. Что, между тем, не единственное препятствие, стоящее на пути людей стремящихся попасть, не то чтобы только на это заседание, а вообще в это знаковое здание, где своё служебное и часто выходное время, проводят разного рода чиновники, служащие и просто конгрессмены. Которые являются людьми чрезвычайно информированными, – а как им ими не быть, если они сами создают информационные поводы, – за что, в общем, и страдают от повышенного к себе внимания со стороны людей близких к распространению всей этой информации (всему виной информационный голод).
 И если по поводу внимания к ним со стороны тех людей, кто занимается распространением информации в благотворительных и по своей части, в любительских целях (всё больше через слухи и сарафанное радио), у этих информированных господ не возникает особых проблем, то вот с теми людьми, кто собой представляет прессу и занимается этим делом профессионально, им нужно держать ухо востро, лицо непроницаемым, а рот лучше закрытым. А то не дай бог, они тебя подловят на несдержанном слове, то тогда они его так переиначат, отредактируют или вырвут из контекста (так ещё называет несдержанный рот конгрессмена), что этот бывший уважаемый всеми конгрессмен, а после того, что он тогда сказал, он по единодушному мнению общественности, уже таким не является, вынужден досрочно расстаться со своими полномочиями.
Так что перед каждым пребывающим в здание сената или парламента, привилегированным своим положением человеком и даже президентом, вечно стоит это препятствие в виде всполошенных в лицах и причёсках людей с микрофонами и камерами (складывается такое ощущение, что они никогда не спят), которое так и норовит спровоцировать прибывающие в здание лицо на ответ на его до чего же беспардонный вопрос.
– Конгрессмен Альцгеймер! – тыча микрофоном в выставленный ручной блок конгрессмена Альцгеймера, прямо в ухо орёт ему, напористая и нарывистая на неприятности, локомотив новостей пятого канала, блондинка Грейс Келли. – Вы меня помните?! – добавляя голосом и вопросом интригу к своему заявлению, Келли на одно лишь мгновение заставляет поколебать уверенность в конгрессмене Альцгеймере. Который чуть было не повёлся на её провокацию, чьей целью было вызвать у него любопытство, которое привело бы его к небольшой заминке, – чтобы посмотреть на Келли, – чего бы вполне той хватило, для того чтобы вцепиться в него зубами новых вопросов.
И даже если Альцгеймер сумеет не поддаться на все эти уловки, всё равно Альцгеймеру не убежать от заголовков вечерних газет, где он будет заклеймён новым для себя именем «Забывчивый конгрессмен Альцгеймер», и где всё по полочкам разложат, как и при каких обстоятельствах, этот вероломный конгрессмен забыл свою, как оказывается, избирательницу, бедняжку и страдалицу Келли. – Он мне такого(!) обещал, когда шёл на выборы. – От души разволнуется и вся покраснеет при воспоминании обещаний этого забывчивого конгрессмена Келли, что не сразу сможет вспомнить все эти его многообещания, прошёптанные ей конгрессменом в ухо. – Да и это слишком личное, чтобы я могла со всеми поделиться. И если конгрессмен Альцгеймер не вспомнит о своих обещаниях, то даю честное журналистское слово, что я сама ему о них напомню в следующем репортаже.
Ну а если самих конгрессменов, среди которых встречаются люди и близкие к мафии, не ставят, не то чтобы в пример (что в случае с теми конгрессменами, кто подозревается в связях с мафией, вполне нормально), а об них, можно сказать, свои глумливые и полные мокроты губы вытирают все эти репортёры, журналисты и другие блогового типа распространители информации, где прививка в виде аккредитации давно уже не помогает, то, что от них можно ожидать самому президенту.  К которому, не в пример всем этим конгрессменам, имеются вопросы у этой жадной до новостей, а лучше до сенсаций, людской массы, с микрофонами наперевес.
Так что к любому своему прибытию, появлению и проходу через это, с ног до головы считывающее, и всё в тебе замечающее и примечающее, репортёрское препятствие, Мистеру президенту не просто нужно было готовиться, а ему к нему нужно быть всегда готовым. А это две большие разницы.
И вот если, например, президент, подъезжая к месту своей высадки из автомобиля, к красной дорожке, ведущей в здание парламента, вдруг решит настроить себя на нужный лад и сделать на своём лице неприступный вид, для чего он, ну чтобы посмотреть на тех, кто его встречает, возьмёт и прижмётся лицом, а в частности лбом, к боковому окну своего автомобиля. То когда он прибудет на место, и надо будет уже выходить, то будет уже поздно, и никакие манипуляции с дверями автомобиля, решившими не выпускать из салона президента, не помогут ему, вначале избежать испуганных, а чаще заинтересованных взглядов всей этой встречающей публики, а затем взволнованных вопросов в свой адрес.
 Где самый из них простой, произнесённый без лишних вопросов вопрос, прозвучит примерно так: Мистер президент, оппозиция заявляет, что вы с дуба рухнули, когда свой последний твит писали, тогда как сейчас мы отлично видим, что их трактовка этого вашего заявления была в корне не верна. – Совсем не вопросительно прозвучал первый, вызвавший столько смеха вопрос. Что даже ввело в сомнение президента, у которого вдруг с языка сорвалась несдержанное замечание.
– Так это не вопрос. – В сомнении выразится Мистер президент, чем вызовет ещё больше радости, смеха и новых дерзостных вопросов по поводу его такого примятого внешнего вида. О чём Мистер президент только сейчас и догадается, своим лбом почувствовав, какое внимание уделяется ему. А это всё вместе взятое говорит о том, что Мистер президент хоть и готовился к этой проходящей встрече, а всё равно не был к ней готов. А ведь здесь каждая деталь твоего внешнего вида и костюма важна.
И по тому, как ты выглядишь, сразу можно сделать предварительные умозаключения насчёт будущего этой встречи, на которую так спешит или наоборот, шоркая подошвами ботинок об землю, еле передвигает ногами президент. И оттого, как уложены волосы на президентской голове, как выглядит его взгляд –  причёсан он или нет, смотрится ли или так, задумчив, – будет зависеть то, что о будущем переговоров решит написать пресса. Ну а если к этому общему портрету президента добавить его костюм, – точно ли выглажен его костюм, ровно по стрелкам, а не в две двойные, куда заправлены брюки, в носки или ботинки, на его шее болтается галстук, бабочка или какой-то шнурок типа селёдки, – то можно уже не сомневаться в верности их прогнозов.
А вот если бы Мистер президент находился в готовности, то с ним ничего такого не случилось. И тогда этот каверзный даже не вопрос, а указание на что-то такое, что президент и видеть не может, что подло и гадко, он бы легко парировал глубокомысленной фразой: Зрите в корень и тогда вам не нужно будет опасаться лезть на дуб. – И пока все вокруг раскрыли рты от изумления, президента уже и след простыл.
Но вот Мистер президент миновал все эти препятствия на своём пути, пока что только ко входу здания конгресса, и теперь, когда перед ним дверь была открыта для прохода внутрь, этого не просто здания, а одного из фундаментальных основ государства, то он, занеся свою ногу вверх, для того чтобы сделать шаг вперёд, вдруг на одно лишь мгновение задерживается, чтобы обдумать все свои дальнейшие шаги. И здесь нет ничего странного, ведь именно в такие переходные моменты своей жизни, а не загодя, людей которым предстоит сделать этот последний и много чего решающий шаг через свой фигуральный Рубикон, и настигает то самое озарение, которое, показав ему общую картинку событийности, всё и расставляет по своим местам, убирая в нём последние сомнения, если они и были, наполняя его уверенностью в благополучном исходе своего правого дела.
Что же сейчас увиделось Мистеру президенту такого, что озарением остановило для него это мгновение. Ну, во-первых, ему увиделась стена из лиц своих не единомышленников (то, что президент в таком дипломатическом тоне о них подумал, говорило о том, что он был готов к этой встрече), а если точнее, то треклятых врагов, которые на этот раз не скрывали своего негативного отношения к нему, как это они всегда делали на людях, прикрываясь ничего не значащей улыбкой или окаменением лица, а как думали про него, так и смотрели с налитыми в ненависти глазами. Что холодком обдав спину президента, взбодрило его перед предстоящей схваткой.
Во-вторых же, Мистер президент памятливым взглядом обратился к своим тылам, где из всех людей стоящих за ним, как всегда выделялся сэр Рейнджер, с кем он тщательно, вплоть до каждого шага и движения своей души, прорабатывал его сегодняшнее появление на заседании комитета. Хотя нет, чуть раньше, совсем вскользь, как это всегда и бывает, президенту представилась физиономия главы службы протокола, который посмел настаивать на соблюдении им, президентом, какого-то там протокола, которого он в глаза не видел и слыхом не слыхивал.
– Запомни, сморчок, – притянув эту мелочь пузатую, главу службы протокола, чьего и имени нет в реестре памяти Мистера президента, за его галстук ближе к полу, зычно так вспугнул на его голове волосы Мистер президент, – я и только я, определяю все эти правила. А это значит, что кто их и нарушает, то только не я. – Дунув, что есть силы в затылок главы службы протокола воздуха, Мистер президент в тот же момент отпустил его галстук, и как результат его таких согласованных действий, глава службы протокола проткнул своим носом ковёр.
– Всё-таки идея встретиться с Товарищем президентом без галстуков, вполне разумная. – Глядя сверху вниз на поверженного главу службы протокола, подумал Мистер президент. Ну а как только он, таким образом, разобрался с этим навязчивым типом, то перед его лицом предстало памятливое изображение сэра Рейнджера.
– Веди себя как всегда, естественно. – Доводил президента до белого каления своей придирчивостью к мелочам, сэр Рейнджер, в который раз уже позволяя себе такое панибратское обращение к президенту. И ведь нашёл же хитрец объяснение этой своей позволительности. Я мол, говорит, таким образом, подготавливаю президенту к тому прикрытому хамству, которое по отношению к нему будет позволять противная сторона.
– Ни к кому не проявляй уступчивость, если пару ног отдавишь, то это даже лучше – заручишься дополнительной поддержкой, отмеченных тобой людей, – продолжил наставлять президента на путь истинный, сэр Рейнджер, – не ограничивай себя в движениях, а вот с высказываниями не спеши. И на вопросы связанные с прогнозами, посылай всех, но только деликатно, в метеослужбу.
– Не переживай, кому надо отдавлю, а кого надо, пошлю. – Успокаивал сэра Рейнджера Мистер президент.
– Когда первое препятствие в виде журналисткой публики минуешь и окажешься внутри здания, то там, рядом с тобой, уже не будет столько охраны, чтобы оградить тебя от нападок оппозиционеров, так что слишком вперёд не зарывайся, и держись в окружении сопровождающих тебя лиц из числа своего аппарата. Но я думаю, что оппозиция, несмотря на свой количественный перевес, как всегда ограничится одними гневными высказываниями и презрительными взглядами в вашу сторону. Ну а так, на всякий случай, начальник секретной службы, генерал Кленси, всегда будет рядом, и если что, уладит возникшие проблемы. – Кивнув на стоящего неподалеку генерала Кленси, сказал сэр Рейнджер.
– Только пусть попробуют. – Сжав кулаки и расправив плечи, тревожно для некоторых ненавистных голов произнёс Мистер президент, судя по его виду, только и ждущего, когда возникнут эти проблемы на чью-то голову.
– Будь готов ко всему и к тому, что тебя с первых шагов по галерее конгресса, будут провоцировать на несдержанность или какой-нибудь промах в своём поведении. И это будут не какие-нибудь там скандальные выкрики: «Явился, не запылился!» или ещё хуже: «Да, кстати, мне сейчас отличный анекдот в тему вспомнился!», а они будут действовать куда умнее и изобретательней. – Сэр Рейнджер набирает в лёгкие побольше воздуха, и обрушивает на президента ту подлую изобретательность, на которую только и способны, что люди из числа оппозиции. – Они начнут демонстративно игнорировать вас, в упор вас не видя и глядя мимо или сквозь. –  С тяжёлым сердцем сказал это сэр Рейнджер. Что, конечно же, тяжело и больно слышать и президенту, но он крепится и не показывает виду, как ему непросто приходится, представляя всё это.
 – И тут уж надо потерпеть и, сжав зубы, не показывать виду, что готов в порошок стереть все эти наглые физиономии. – Добавил сэр Рейнджер.
– И главное, во всём молчать и особенно взглядом. – Добавил присутствующий на этом совете, президентский имиджмейкер, господин Оброзио.
– Но кто эти все они? – Мистер президент не удержался и задался вопросом.
– Так или иначе, вы их всех знаете, – сказал сэр Рейнджер, – но всё же давайтесь пройдемся по наиболее знаковым фигурам. – Сэр Рейнджер задумчиво посмотрел на господина Оброзио, чья приметливая выразительность внешности, вполне могла считаться знаковой. Что может быть и польстило господину Оброзио, но вот только такая его знаковая ассоциация с противниками президента, ему не очень-то нравилась. Правда тут, в данной ситуации, он ничего поделать не может. И хмурься он, не хмурься, это всё равно будет воспринято сэром Рейнджером, как его желание отразить на своём лице типаж противников президента.
Между тем сэр Рейнджер надумал и вновь взял слово. – На данный момент, наиболее для нас опасным является Анри Кортес Демагог. – Сказал сэр Рейнджер.
– Чем он для нас опасен? – спросил Мистер президент.
– Он говорит правильные вещи. – Как что-то очень значительное, таким условным тоном сказал сэр Рейнджер. Что, между тем, не вызывает у Мистера президента ожидаемого сэром Рейнджером отклика. И Мистер президент хмыкнув, с долей удивления и усмешкой говорит. – Всего-то. Я если что, то тоже умею говорить правильные вещи. – Но видимо президент со своего места не может видеть то, что у него валяется под ногами, и что со стороны прекрасно видит сэр Рейнджер. О чём он и сообщает президенту.
– Но он не обременен обязательствами как вы, и поэтому может говорить всё, что ему вздумается. Тогда как вы по своей должности обязаны держать данное вами слово. – Даёт ответ президенту сэр Рейнджер. С чем президент не может не согласиться. – И то верно. – Говорит Мистер президент. Сэр Рейнджер вновь берёт задумчивую паузу, чтобы там, у себя в голове, припомнить следующую знаковую фигуру. А как только она найдена, то сэр Рейнджер озвучивает её.
– Конгрессмен Альцгеймер. – Так значимо произносит это имя сэр Рейнджер, как будто одного этого имени для президента будет достаточно, чтобы понять, насколько опасен для его президентства этот тип из конгресса. Но Мистеру президенту это имя ни о чём не говорит, ну а то, что он был наслышан о том, как этот конгрессмен себя непримиримо к некоторым конгрессменшам и просто леди ведёт, то он никогда не завидовал и не следил за чужими успехами. В общем, Мистер президент, так ничего и не поняв, что сэр Рейнджер хотел сказать, многозначительно отвечает ему. – Я слышал это имя.
– Этот конгрессмен за словом в карман не лезет и не боится говорить правду прямо в лицо. – И вновь сэр Рейнджер в своём ответе использует специальную тембральную технику своего голоса, чтобы усилить эффект им сказанного. Но Мистер президент сегодня какой-то прямо не пробивной и неотзывчивый, и он вместо того, чтобы как следует встревожиться от перспектив встречи с этим прямолинейным конгрессменом, наоборот, ухмыляется и храбрится.
– Вот удивил, – усмехается Мистер президент, – я тоже не боюсь быть прямолинейным. – И опять у сэра Рейнджера есть в запасе свой контраргумент.  – Но у него для этого есть все основания. – Заявляет сэр Рейнджер в запале.
– Какие? – тут же спрашивает Мистер президент, по вине этого неумолкаемого сэра уже начинающий нервничать.
– Он прошёл в конгресс по квоте. – Как козырем аргументирует сэр Рейнджер. Что вызывает на лице президента смесь удивления и недоумения, которую он попытался стряхнуть головой, а затем уже вопросом к этому, уже начавшему заговариваться, сэру Рейнджеру убрать.
– Вы, наверное, хотели сказать, по партийному списку. – Попробовал поправить сэра Рейнджера Мистер президент. Но как выясняется, то сэр Рейнджер никоем образом не оговорился. – Нет, всё верно. По квоте. – Твёрдо заявляет сэр Рейнджер.
– Да по какой? – не меньше прежнего удивлён Мистер президент.
– Новая политическая повестка сегодняшнего дня такова, что в конгрессе, в этом представительном органе власти, отныне должны присутствовать представители всех слоёв населения, где не должно быть места никакой дискриминации, ни по физическому, ни духовному отличию. А это только и достигается, как через квотирование. Вот конгрессмен Альцгеймер и представляет ту часть населения, которую он отлично понимает и чьи чаяния ему так близки. – Сказал сэр Рейнджер. Но президенту всё равно ничего непонятно и он, разведя в стороны свои руки, непонимающе говорит. – Я всё равно ничего не понял.
Что, почему-то, совсем не нравится сэру Рейнджеру (а просто тема разговора была очень скользкая), и он позволяет себе грубость по отношению к президенту. – Да просто конгрессмен Альцгеймер, больной на всю голову конгрессмен. – Повысив тон своего голоса до мало допустимого, заявил сэр Рейнджер. – А квотируется он от психов, – их, конечно, так нельзя называть, и они зовутся людьми с ограниченными в своей сложности возможностями здоровья, – чьё количество за последнее время так кратно возросло, что пренебрегать их электоральными возможностями было бы просто глупо. Ну а то, что их дееспособность пока что вызывает споры, то ... В конгрессе и появляются такие конгрессмены, как Альцгеймер. – Сэр Рейнджер замолчал, уставившись на президента.
– Вы что, шутите? – так ничего и не поняв, в удивлении переспросил сэра Рейнджера президент.
– Если бы так. – Мрачно сказал сэр Рейнджер, и президент, поверив ему, глубоко, но ненадолго задумался.
– Тогда у меня есть предложение. – С серьёзным лицом заявляет Мистер президент после этой небольшой паузы, потраченной им на размышления. И было его советники настроились на серьёзный разговор, как Мистер президент обрушивает на них такое(!), что они и не знают, как на всё это реагировать – выбор в таких случаях как всегда состоит из двух вариантов: хоть стой или хоть падай.
– Если у конгрессмена Альцгеймера столь специфический электорат, то мы должны довести до его сведения, что их представитель в конгрессе, конгрессмен Альцгеймер, слишком много на себя берёт и занимает собой места. На что указывает его диагноз «на всю голову больной». Ведь на его место вполне могли пройти сразу два выборных лица, у которых только наполовину головы больные. А? Как вам моё предложение? – с улыбкой обратился к своим советникам Мистер президент, в котором сейчас говорил его знахарь.
Ну а что ещё могут сказать в ответ на такое(!) заявление президента его советники, когда на их лицах итак всё их недоумение написано. Разве что только поинтересоваться у президента. – Вы не шутите? – спросил президента сэр Рейнджер. И, конечно, Мистер президент не шутит. Да и вообще, он редко шутит, когда его памятливая мысль несколько увлекается и вносит некоторые смысловые поправки в эти его вспоминания. Ну а как было на самом деле, когда речь зашла об этом конгрессмене Альцгеймере, которого Мистер президент считал больным на всю голову за его непреклонную оппозиционную позицию по отношению к нему, то это выглядело хоть и не так закручено, но всё же не без того.
– Пригласите доктора Диди.  – Предложил Мистер президент, в ответ на озабоченность советников по поводу опасности этого конгрессмена. Что вызывало у них нервное повздрагивание в животах и тут же сглотнулось при упоминании имени доктора – это была всего лишь их рефлексия на белый врачебный халат. После чего все окружавшие президента советники, украдкой посмотрели на своих соседей, в попытке определить по их виду, какая болезнь кого-то из них поразила и могла поспособствовать возникновению этого предложения президента. Но там вроде ничего такого симптоматического и заразного не видно, – жаль, что противность лица не подпадает под категорию болезни, – и тогда каждый советник начал волноваться за себя.
– Если никто вокруг не выказывает желания выглядеть больным, то значит, чем-то таким неизбежным болен я. – Схватившись за самое в себе живое (у каждого оно своё и поэтому здесь не будет упоминаться эта частность), побледнел в холоде неотвратимых мыслей советник президента, пан Паника. А ведь все думали, что он пропал безвозвратно, а он вот, здоров… Хотя быть может и не совсем здоров, раз президент заговорил о докторе. И вообще, где и в каком нездоровом месте пропадал этот пропащий пан Паника? И не выяснится ли совсем скоро, да прямо сейчас, как только Мистер президент чихнёт, что этот пропащий пан, не просто занёс в кабинет президента неизвестную, ясно, что смертельную инфекцию, а он выступает живой бактериологической бомбой в руках непримиримых с президентством Мистера президента безответственных типов – ни у кого нет сомнения, что оппозиционеров.
 – Прежде чем пускать к президенту всех этих пропащих советников, нужно пропускать их через детектор лжи и заодно через карантин. – С ненавистью посмотрев на этого пропащего пана Панику, пощупал себя за своё живое, непримиримый противник всех без исключения советников, глава секретной службы, отвечающей за охрану президента, генерал Кленси.
И так вслед за этими представительными лицами, взбешёнными присутствием на этом президентском совете тех лиц, которых они бы никогда сюда не допустили, начали под собой раскачиваться и все остальные присутствующие здесь люди, начав чувствовать в себе присутствие нездоровья. Ведь совершенно здоровых людей не бывает, и каждому есть за что в себе зацепиться.
 – Я всегда знал, что моё здоровье это моя ахиллесова пята. – Переминаясь с ноги на ногу, изнемогал от желания почесать пятки своих ног, генерал Браслав, которого сюда пригласили, конечно, не для того, чтобы он советы давал. А чтобы его внушительный вид направлял в правильное русло заговаривающихся советников президента, которые частенько грешили тем, что в своих советах отрывались от действительности. А так Мистер президент, когда уже сил нет слушать оторвавшегося от реалий жизни советчика, подаст незаметный знак генералу, – возьмёт себя за мочку уха, – то генерал одним вступлением ногой на ногу витающего в облаках советчика, в один момент вернёт его на землю.
Хотя всё же этот тайный и по своему коварный сигнал Мистера президента, не прошёл незамеченным для тех, кто стал жертвой своей неосмотрительности и тяжеленных ботинок генерала Браслава. И стоило только Мистеру президенту потянуться своей рукой к мочке уха, – совсем не для этих тайных намерений, а по привычке или просто почесать, – как у всех этих неосмотрительных господ уже в ногах тяжестью и болью отдает, а ведь им на их ноги даже не наступили.
– Мне, по моим годам, было бы нездорово не жаловаться на своё здоровье. Это выглядело бы как вызов природе. – Мысленно почесав свою лысину, сэр Рейнджер подумал поискать в себе недомогание.
– А мне уже никаких сил и нервов не хватает, смотреть на эту сволочь. – Глядя снизу вверх на генерала Браслава, единственный, кто сейчас по делу жаловался на своё нездоровье, то это советник по нацбезопасности, Болтан, у которого не было никакой возможности и сил, вытащить из под ноги генерала свой зажатый туфель. Да, чуть не забыл. Болтан и ногу не успел вынуть из своей туфли, когда Браслав немедленно среагировал на поданный президентом сигнал.
Тем временем Мистер президент, даже не предполагая, сколько шума в головах и волнения в сердцах возникло у его советников после этого его заявления, – а это всё длилось мгновение, – как ни в чём не бывало начинает разворачивать это своё предложение. – Пусть доктор Диди походит по залу конгресса и посмотрит на лица наших конгрессменов. Для его практики это уж точно не будет лишним. Мне, кажется, что он может там для себя найти интересный случай. – И хотя прозвучавшие уточнения в изложении президентом своего предложения, по большей части успокоили присутствующих на совете советников, всё же сэра Рейнджера, как человека умеющего заглядывать дальше чем нужно, эти слова президента не только не успокоили, а наоборот взволновали.
– А ведь в здании конгресса, будут находиться не только оппозиционно к нам настроенные конгрессмены, – начал, правда только про себя, контраргументировать сэр Рейнджер, – а если искомый доктором Диди интересный случай, будет обнаружен на лице конгрессмена, не просто лояльного к президенту, а являющегося его опорой, то, как на это посмотрят другие лояльные нам конгрессмены, когда на их лицах вполне может обнаружен такой же интересный случай. Нет, такого допустить нельзя. Этой прямой путь к импичменту. И кто здесь выиграет, так это конгрессмен Альцгеймер, для которого все эти интересные случаи классифицируются иначе, – по твоей крайне недовольной и психически неуравновешенной роже видно, что ты наш человек и тебе прямая дорога в мою партию.
Мистер президент, продолжая не подозревать, сколько негатива вызвали эти его слова у сэра Рейнджера, ведёт свой рассказ. – Но главная цель появления доктора Диди в стенах конгресса, это конгрессмен Альцгеймер. Пусть он постоянно находится рядом с ним, и таким образом, незаметно для конгрессмена присутствует в его жизни. И этот невыносимый конгрессмен, погрязший в своей самоуверенности, вскоре затылком почувствует присутствие доктора, но ничего не сможет сделать. И будет только нервничать и дёргаться, раз за разом бросая косые взгляды на доктора. Что не пройдёт мимо и остальных конгрессменов, до которых вначале дойдёт слух, что конгрессмен Альцгеймер находится под наблюдением врача, – а это не может их не встревожить, и от подозрения Альцгеймера в чём-то большем, а не в простом ОРВи, оттолкнёт их всех от него, – а затем они все, убедившись в том, как это действенно, перестанут так открыто оппозиционировать. Ведь не ровён час, и к ним приставят своего доктора. – Мистер президент замолкает и внимательно ждёт реакции на своё предложение от своих советников, пребывающих в такой глубокой задумчивости, особенно сэр Рейнджер. Что его и подвело в том, что он потерял бдительность и недоглядел того момента, когда был кем-то сзади, локтём в бок, подтолкнут в сторону президента и заодно к ответу.
И только сэр Рейнджер собрался гневно обернуться и призвать к ответу посмевшего его толкнуть наглеца, – это либо пан Паника, так всегда на него принципиально колко смотрящий, либо генерал Браслав, который никогда по сторонам не смотрит, – как Мистер президент, обнаружив желание сэра Рейнджера выделиться, своим к нему обращением оставляет того наглеца без ответа сэра Рейнджера.
– Сэр Рейнджер, я вижу, что вы хотите высказаться. – Улыбнувшись, сказал Мистер президент. И сэру Рейнджеру ничего другого не остаётся делать, как высказаться. – Вы, Мистер президент, не шутите? – задался неожиданным вопросом сэр Рейнджер, заставив Мистера президента сразу перемениться в лице и во мнении насчёт рассудительности и дальновидности сэра Рейнджера. Который в последнее время начал Мистера президента беспокоить своими частыми срывами и откровенными проявлениями глупости. Так по высказанному мнению сэра Рейнджера получается, что если Мистер президент позволил себя улыбнуться, то это обязательно значит, что он пошутил. – Да уж. – Только и оставалось Мистеру президенту, как покачать своей головой.
Но как бы сэр Рейнджер не был подвержен умственным срывам, а остальные советники потенциально на это были способны, Мистер президент не прерывает совет на перекур, – потом будут через раз дышать и при этом так вдымчиво, что от кашля изойдёшься, – а продолжает совет. – Ладно, кто там у нас ещё по списку? – задаётся вопросом Мистер президент ко всем, а не к кому-то в отдельности. Но так как сэр Рейнджер находится на самом переднем крае, да и он, в общем-то, был самым компетентным в этом вопросе лицом, то он и взял слово.
– Но это всё, Мистер президент, видимая опасность. Тогда как кроме неё есть не меньшая, а даже большая опасность, которая таится и ждёт удобного для себя момента со стороны ваших тылов. А именно со стороны тех вероломных людей, а по сути ваших врагов, кто вероломно действует, прикрываясь тем, что называет себя вашим другом. Не сотвори, говорят они, себе кумира. Вот мы не сотворяем. Тьфу, противно слушать. – Сэру Рейнджеру видимо представились все эти подлецы и негодяи, кои никогда не переводятся, и которых всегда полным полно во всяком окружении, в том числе и президента (вычищаешь, вычищаешь их полиграфом, а они всё не вычищаются), и он сделал паузу, чтобы перевести дух.   
Вдохнув же в себя свежей порции воздуха, Сэр Рейнджер вроде как свежеет и с новыми силами продолжает свой рассказ. – Так вот, эти прячущие под личиной ваших друзей и первых единомышленников, ваши наиопаснейшие враги, – здесь сэр Рейнджер бросил более чем красноречивый взгляд на своё окружение, которое оторопью изошло под этим его взглядом, – будут противодействовать вам так хитро и осторожно, что вы до самого последнего момента не будете сомневаться в их верности. А как только вы споткнётесь на подставленную ими подножку, то уже будет поздно, когда вы с пробитой головой будете лежать в куче того, что осталось от вашего черепа. – Сэр Рейнджер так художественно описал все эти осколки черепа президента, что Мистеру президенту ударило давлением в голову.
– Правда все эти подножки прошлый век, – несколько успокоил всех сэр Рейнджер, – сейчас в ход идут куда как изобретательней методы. – Сэр Рейнджер так выразительно и многослойно посмотрел из себя, что ни у кого не возникло и доли сомнения в том, что именно сэр Рейнджер является тем лицом, кто стоит за изобретением всех этих новейших способов, уронить влиятельное лицо в грязь лицом. Ну а пан Паника на собственном примере мог бы подтвердить это – у него до сих пор остался шрам на сердце, после одного памятливого события, где он при деятельном участии ноги сэра Рейнджера, не успел спохватиться, как уже лбом встретил пыльный пол. – Я тебе этого никогда не забуду. – Закипел пан Паника, потирая кулак руки, с помощью которого он так удачно подтолкнул сэра Рейнджера.
Сэр Рейнджер тем временем продолжает. – Сегодня, для того чтобы споткнуть мешающее вам лицо, которое в нашем случае представлено Мистером президентом, не обязательно нужно прямо воздействовать на интересующий вас объект. А всё больше используются опосредственные методы воздействия, прибегая к примеру, к услугам экстрасенсов или гипнотизёров. – А здесь сэр Рейнджер уже был вынужден остановится, и всё потому, что в головах окружающих его людей, в том числе и президента, поднялся такой шум негодования и возмущения, что сэру Рейнджеру не было никакой возможности быть услышанным, пока там, в головах, не успокоятся.
– Сэр Рейнджер окончательно повернулся на этой экстрасенсорике. Хочет жить вечно, вот и ищет способы. – Глубоко задумался советник по нацбезопасности Болтан.
– Неужели дела у сэра Рейнджера так плохи, что он решил лоббировать интересы фокусников. – Покачал головой Мистер президент, глядя на сэра Рейнджера.
– Да сэр Рейнджер, сам загипнотизирован, а точнее, пьян. – Решительно поверил своей интуиции генерал Браслав, чей цвет лица указывал на следственную связь между этим его умозаключением и тем источником, на который он ссылается, так уверенно говоря. В общем, он и сам слегка, и поэтому знает, о чём говорит.
Ну а пан Паника пошёл ещё дальше, попытавшись с помощью гипноза остановить сердце сэра Рейнджера навсегда – а что тут сложного, нужно всего лишь крепко смотреть в одну точку на теле сэра Рейнджера и внушением склонять его к чему-нибудь. Но как пан Паника мог так забыться, ведь он сам часто заявлял, что у сэра Рейнджера совсем нет сердца и, вообще, он бесчувственная сволочь. Так что вполне понятно, почему все его потуги остановить сердце сэра Рейнджера, оказались безуспешны.
Но вот вроде все успокоились – каждый теперь занят своим делом, и сэр Рейнджер может продолжать. – Может это и кажется невероятным и нереалистичным, и больше подходит для сценария фантастического кино, но реалистичность воплощения этого сценария в жизнь, смею вас уверить, гораздо ближе, чем вы думаете. – Сэр Рейнджер закончил своё предложение на приглушённой таинственностью ноте. В результате чего он заставил всех людей вокруг невольно к нему приблизиться и со всем вниманием прислушаться. Ну а сэр Рейнджер вовсю использует представившийся ему шанс, заворожить умы своих слушателей своим рассказом.
– Вы только на мгновение представьте, – сэр Рейнджер начинает не просто говорить, а он с помощью специальных разговорных техник, используя пассы руками, приглушённый голос и нечеловеческую мимику лица, начинает вовлекать слушателей в обрисовываемую им картину происходящего, – Мистер президент, давно уже сопровождаемый взглядами нанятых противником гипнотизёров, которые наперебой пытаются внушить ему самые неосторожные насчёт себя мысли, подошёл к мраморной лестнице, ведущей на второй этаж конгресса, где его ждут сенатские слушанья, и ему никак не избежать этого подъёма. И Мистер президент, как человек с одной стороны решительный и отважный, а с другой, вполне здравомыслящий и рассудительный, прежде чем вступить на ступеньку этой лестницы, решает всё быстро осмотреть и взвесить. И кажется, что на этот раз, путь перед ним свободен и видимых причин свернуть с этого пути не присутствует. И Мистер президент, основываясь на этих своих наблюдениях, вступает на этот путь, где он неспешно, вступая ступеньку за ступенькой (перепрыгивать ни в коем случае нельзя), начинает свой подъём. А вслед за ним начинают свой подъём и сопровождающие его лица.
– И вот когда Мистер президент минует половину своего пути на лестнице, где сил у него, конечно, слегка поубавилось, – здесь сэр Рейнджер начинает нагнетать тревожную обстановку. Отчего слушателям начинает предчувствоваться, что с Мистером президентом обязательно сейчас что-то такое небезопасное случится. При этом сэр Рейнджер даже не думает понизить накал интриги, а наоборот, ещё больше распускает слюни и руки в формировании и обрисовке образов, страшных на свой взгляд гипнотизёров. – И тут, на этой середине пути, Мистера президента, как человека заботливого, настигает несколько волнительная мысль: «А где там мои сопровождающие лица? Что-то я шагов их не слышу». И Мистер президент, так подумав, начинает прислушиваться, что единственное, он при данных обстоятельствах и может сделать. Поворачиваться назад на ходу, при подъёме по лестнице, очень головокружительная, редко остающаяся без последствий примета; и не только для президентов. И вот Мистер президент прислушивается, – сэр Рейнджер очень похоже и уморительно изображает Мистера президента с приставленной к уху рукой и вытянутым в удивлении лицом.
– И что же слышит Мистер президент? – тихо-тихо спрашивает сэр Рейнджер своих слушателей. Но никто из слушателей об этом не знает, даже несмотря на то, что некоторые из них, а именно генерал Браслав, тоже попытались таким образом быть в курсе того, что президент мог услышать.
Впрочем, ответа сэр Рейнджер не ждёт. Ведь он сам прекрасно слышит, что слышит Мистер президент. – Мистер президент. – До Мистера президента доносится еле различимый женский голос, и при этом так жалостливо, что сердце кровью обливается. И Мистера президента, как человека не только отвечающего по своим обязательствам, но и более чем отзывчивого, этот зов о помощи, до основания взбудоражил и на одно мгновение растерял. «Что делать? Немедленно броситься на помощь или всё же вначале узнать, что от меня требуется?», – вопросы один за одним начали наполнять голову президента. – Слушатели невольно посмотрели в сторону Мистера президента, который, судя по его виду, не меньше других волновался за свою судьбу. При этом он тоже на этих словах сэра Рейнджера бросил на себя мимолётный взгляд со стороны. Хотя мог бы так не разбрасываться взглядами и посмотреть на себя изнутри (это говорит о том, что он был крайне взволнован).
– И Мистер президент приходит к наиболее разумному для себя решению. Он решает узнать, что от него хотят. – Сэр Рейнджер продолжает свой рассказ. – «Подайте мне всего лишь руку. У меня уже нет сил подниматься», – до президента доносятся еле различимые (если бы Мистер президент собственными ушами их не слышал, то он бы решил, что он их надумал) слова просьбы незнакомки. И Мистер президент и готов помочь, но как на эту помощь посмотрят все те люди, кто ограничивает своё понимание происходящего одним своим поверхностным взглядом, и главное, первая леди, которая всегда ревностно смотрела на такого рода проявления внимания президентом. – Опять все бросают косой взгляд на президента, который, что тут уж поделать, вынужден признать за первой леди все эти слишком хлопотные для него качества.
– И тут Мистера президента сотрясает озарением, – сэр Рейнджер этим своим резким переходом в громкого себя, чуть не роняет под себя некоторых слишком увлёкшихся его рассказом советников, – «Так это же голос первой леди!», – озаряется догадкой Мистер президент. – Заявляет сэр Рейнджер. И, судя по всполошенному виду Мистера президента, то и для него эта своя догадка, была полной неожиданностью. И настолько полной, что он даже хотел срезать сэра Рейнджера на том, что и речи никакой не было, чтобы взять с собой в конгресс первую леди. Но Мистер президент в волнении слишком замешкался и не успел указать сэру Рейнджеру на эту его не точность, ну а тот уже продолжает всех поражать новыми подробностями случившегося с президентом.
– И тут Мистер президент, явно по причине волнения, и потому, что всё это произошло в его впопыхах, единственное понимая, что в вопросе оказания помощи первой леди, не может быть ни секундной задержки, в том числе и в виде раздумывания, – вот почему он не затруднил свои действия вопросом: «А откуда взялась первая леди, если её с собой не приглашали?», – берёт и протягивает руку помощи, как он думал, первой леди. И тут…– Сэр Рейнджер, что за невозможный человек, в этой кульминации останавливает себя и сердца своих слушателей, которые и вздохнуть не могут, как им интересно, что там за этим «и тут» скрывается. Правда, почему так взволновался Мистер президент, то не совсем понятно, ведь он всё о себе знает. Или нет?
И, наверное, не будь сэр Рейнджер и сам так взволнован, то он не упустил бы прекраснейшую возможность избавиться от своих врагов из числа советников президента. Нужно-то было всего лишь подзадержать их дыхание и всё, больничные палаты для многих из них гарантированы.
Но, возможно, что для сэра Рейнджера такие сведения счётов неинтересны, и вместе с молодостью ушли в прошлое, оставив на его повестке дня более эффектные решения проблем, а иначе он их не запоминает. И сэр Рейнджер так фатально долго не затягивает на шее своих слушателей эту бездушную паузу и раскрывает, что же случилось дальше.
– И вот когда Мистер президент протянул руку назад, чтобы оказать помощь подуставшей первой леди, то за неё тут же ухватились, но только не так, как ожидал ощутить Мистер президент. «Может она так крепко и грубо ухватилась, оттого, что у неё уже нет сил идти?», – в голове Мистера президента, как у человека немного наивного и добродушного, проскочила эта мысль. Правда у него всё-таки затаилось сомнение на счёт этого, уж больно крепкого рукопожатия, и какой-то совсем непохожей на руку первой леди руки. Что и заставляет Мистера президента, для того чтобы окончательно развеять эти свои сомнения, посмотреть вниз на свою руку. О боже! – повергает всех в шок сэр Рейнджер своим экзальтированным выкриком. – Охреневает от увиденного президент в крике, и тут же в панике одёргивается собой, и как ошпаренный, отрывает свою руку от чьей-то загрубелой волосатости, вместо изящной ручки первой леди. – Сэр Рейнджер при демонстрации всего того потрясения, которое испытал Мистер президент, так реалистично всё это показал, что получивший под дых локтём сэра Рейнджера пан Паника, ещё долго в себя прийти не мог от такой реалистичности картинки.
– Ну а дальше события даже не развиваются, а они несутся по ступеням лестницы сломя голову Мистера президента. Где он, потеряв равновесие и устойчивость после того как оторвал свою руку, споткнулся на ступенях и, не имея никакой возможности удержаться на ногах или на крайний случай, сгруппироваться для падения, – Мистер президент нереально сбит с толку случившимся, – полетел вниз по ступеням, снося всех вставших на своём пути людей. – Сэр Рейнджер замолкает, и кабинет президента погружается в тяжёлую тишину. Где, как всегда в такие тяжёлые моменты бывает, только тик часов не даёт всем им тут уснуть.
И теперь всем хочется крайне знать, а был ли он среди тех людей, кого сбил с ног летящий сломя голову с лестницы президент. И это вопрос не такой праздный, как может показаться с первого взгляда. И даже если ты допускаешь возможность того, что твои догадки насчёт верности ответа на этот вопрос более чем вероятны, то и тогда нельзя утверждать, что ты нашёл для себя верный ответ. Так с одной стороны, твоё присутствие среди сопровождающих людей президента, говорит о высокой степени доверия к тебе со стороны президента, что не может приветствоваться, но в тоже время, если там будешь в тот судьбоносный момент находиться, то велика вероятность того, что скатывающийся по ступенькам президент и тебя собьёт вместе со всеми. А это при твоей хрупкой конституции тела, может грозить тем, что ты надолго выпадешь из информационного поля. А это при нынешнем характере политических взаимоотношений, почти что забвение. Вот и думай, что лучше, высокая степень доверия президента или наоборот, тебя ни в коем случае оставлять наедине с полным продуктов холодильником (ну это метафора).
Ну а выход из этого задумчивого положения, полностью находится в руках Мистера президента, которому в отличие от всех остальных, и вздремнуть не возбраняется. Чем он, честно сказать, иногда пользуется. Чего не скажешь о его советниках, которые, конечно, достигли совершенства в изображении в себе внимательности к словам президента, но они опасаются, что невзначай могут всхрапнуть и как потом объяснить президенту эту свою невнимательность, а простыми словами, обман президентского доверия.
Но Мистер президент сегодня не заинтересован в задержке своего совета, – а так он любит без ограничений властвовать, – да и он сегодня вроде как выспался, так что он разрывает эту тишину резким вопросом к сэру Рейнджеру. – И кто это был?
– Не важно. – Сэр Рейнджер своим ответом не просто коробит слух президента и всех здесь находящихся людей, которые горой встанут за президента, а он, можно сказать, встаёт на предательскую дорожку, укрывая от справедливого возмездия этого преступника. – Руки ему оторвать. – Эта мысль в чьей-то голове была не новой. – Свернуть шею. – Эта мысль ещё допотопней. – Если ему эта рука так дорога, то пусть и берёт её себе в жёны или в мужья. – А вот эта мысль пана Паника вполне отвечает времени.
Ну а сэр Рейнджер, скорей всего догадывался о том, каким иезуитским для него способом, решили спровадить его в шею долой, его конкуренты на политическом поприще. И пока они Мистера президента не убедили в том, что он заслужил всё это, он приступает к объяснению своего ответа.
– А неважно по тому, что на месте того, кто спровоцирует вас на падение, Мистер президент, может быть кто угодно. Да и его роль не главная, он всего лишь одноразовый инструмент чьей-то политики. И здесь чтобы противостоять нашим противникам, нужно проявлять повышенные меры безопасности и осторожность. – Сказал сэр Рейнджер и тут к гадалке не ходи, а так понятно, что ему не поверили, что он не знает всех этих подстрекателей по именам и тайным псевдонимам. 
– Тогда скажи нам, – обратился к сэру Рейнджеру пан Паника, – кто тогда обращался к Мистеру президенту голосом первой леди? – И судя по тому вниманию, которым наградили сэра Рейнджера присутствующие здесь на совещании люди, то всем им было очень интересно, как далеко сэр Рейнджер заврётся, чтобы скрыть имена своих подельников. Но сэр Рейнджер даже вида не показывает, что пан Паника его поймал на неувязке в его рассказе. А он смотрит в ответ со всё той же стоящей в его глазах самонадеянностью, и не просто говорит, а чуть ли не наезжает на пана Паника. – А чем вы, пан Паника, всё это время слушали. – Так убедительно это говорит сэр Рейнджер, что все поневоле ещё больше его зауважали и посмотрели на этого, всё же пропащего пана Паника, пытаясь по его виду понять, чем этот пан может их удивить в деле своей слуховой изобретательности. Но там вроде ничего замечательного не видно, и вновь все смотрят на сэра Рейнджера, который всё быстро для всех объяснил, правда только не насчёт пана Паника.
– А нанятые гипнотизёры. Вы разве о них забыли. – Разводит руки в удивлении сэр Рейнджер, бросая полный такого же искреннего удивления взгляд на президента. И, конечно, Мистер президент вместе с ним удивлён такой недальновидностью, а местами и тупостью своих советников, которым во всё тыкать пальцем нужно. – Одна каша в голове. – Красноречиво кивает президенту сэр Рейнджер.
– Согласен. – Полностью соглашается с ним президент, улыбаясь так, что это всех бесит и заставляет с ревностью смотреть на сэра Рейнджера. Где тут всех их ревнивцев и накрывает откровением: «Это волосатая рука принадлежала сэру Рейнджеру!». Где вслед за которым следует своё прозрение: «Мы всего лишь пешки в этой многоходовке сэра Рейнджера. Где он нас будет проверять на преданность президенту».
Ну а сэр Рейнджер как будто умеет читать мысли с подозрением относящихся к нему людей, особенно если они советники президента, и пока эти его конкуренты на информационном поле деятельности, не принялись задаваться неудобными для него вопросами, он наносит превентивный удар, обозначив ту проблему, которую все тут упустили.
– Ну а главная проблема, которая возникнет перед нами, и ради чего собственно всё это затевалось противной нам стороной, то это то, как это событие осветит оппозиционные средства информации. И тут уж не нужно иметь семь пядей во лбу (все тут же бросили внимательный взгляд на лоб сэра Рейнджера, где от когда-то пышной шевелюры осталось как раз эти семь пядей), чтобы понять, в каких красках будут рисовать это происшествие все эти бульварные посты и газетёнки, принадлежащие оппозиции. Одни заголовки чего стоят: «Вот и случилось то, что все так ждали!», «Президент пал!», «Президент уже не столь крепко стоит на ногах, его позиции шатки как никогда», «Земля уходит из под ног президента!», «Все увидели истинное положение дел в президентской администрации, без её поддержки президент не ходок», «Бог шельму метит». – А вот последний объявленный сэром Рейнджером заголовок, показался Мистеру президенту слишком оскорбительным. И не только потому он был оскорбительным, а потому, что сэр Рейнджер слишком от души это сказал, и как показалось Мистеру президенту, то именно сэр Рейнджер являлся автором этого заголовка. Что и подвинуло Мистера президента на мысль, – надо будет проверить руки окружающих на их волосатость. – С чем он внимательно посмотрел на руки сэра Рейнджера, который явно предвидел такой шаг со стороны президента и предусмотрительно засунул их в карманы своих брюк.
– Ничего, – решительно подумал Мистер президент, – придёт время, и ты их всё равно достанешь. И тогда мы узнаем, кто стоял за всем этим. – Наполнившись уверенностью в том, что справедливость восторжествует, Мистер президент вернулся из своего воспоминания и, обнаружив себя в настоящем положении, где он находится в переходном состоянии, в проёме двери ведущей в конгресс, он, быстро забыв о том, что сэр Рейнджер так и не был схвачен за свои волосатые руки, берёт и пересекает этот свой Рубикон.