Лесная речка ушма

   Полдень.  Солнце  во  всю  полыхает и  от  земли, и  от  травы, и  от  кустов- зной.
Тропинка  наискосок  простегнула  лесной  взгорок. Спускаюсь  ниже, ниже…  Вот  уже  пошли  папоротники. 
Нежданно  на  тропинку  из  папоротников выскочил  зайчишка- серый  комок,   удивлённо  вздыбил  уши, словно  на  кого-то  обиделся, выказав  досаду, юркнул  в  кусты. 
Тетерев  бормотал  где-то  за  просекой, словно  никак  не мог  подобрать подходящий  мотив:» Чур-бур-тур….Чур-бур-тур»
Спускаюсь  к  лесной, заросшей  ивняками, кустами  ольховыми, смородины, мелкой  берёзкой  речке  Ушме, хочется  послушать  её голос: тихоструйная, чистая, студёная, пошумливает  на  перекате, расплёскивается  в  излуке!
На  берегу, под  берёзами, мне  попался  первый  гриб: тугая  шляпка, чудесной  выточки  ножка-подберёзовик.
На  ветке  бородавчатой  берёзы затрещала  сплетница-сорока, взмахнула  крыльями и  полетела  в  сторону  березняка, будто  на  меня  обиделась.
На  ветвистую  иву на  левом  берегу Ушмы,  села  шустрая  синичка, с  жёлтой  грудкой и  неторопливо, взахлёб, запищала. Синичка   немного  попела, попищала и  уступила  свой  сольный  номер  солисту-дрозду.  Дрозд поцокал, поцокал, настраиваясь  на  лирический  лад  и  зажурчал, как  перекат. 
Взлетели, сели  на  куст  береговой  ольхи, молодые  сороки,  нацелили  головки  на  меня, скорее  всего в  первый  раз  увидели  человека, и  любопытно  же  им: зачем  пришёл, что  будет  делать дальше. Я разглядывал  их, а  они  меня.   
Рослый  лосёнок  переплыл  речку Ушму и  коснулся дна  заводи, остановился, прислушался, рыжая  спина  долго  мелькала  среди  ольховника.
Среди  лесной  тишины, раздавалось   
торопливое  постукиванье  дятла. Надсадно  с  одинаковым интервалом ухала  выпь  в  болоте. Глухо простонал  в  глуши  филин. 
Какой –то  незнакомый  зверёк шуршал  у  берега  в  тростнике.
Я  повернул  голову. И  сразу  подскочил на  месте. В  двух  шагах  от меня, распластавшись  во  всю  длину и вытянув  вверх  голову, на  кочке  лежала  серая  змея. Её  злые  глаза    пристально  смотрели  на  меня.      
Это  было  так неожиданно, что  я не  успел  испугаться, а  просто пошёл  дальше, от  греха  подальше…
Прошмыгнула через кусты к омуту на  водопой, огненно-рыжая  лиса.
Жёлтенькая  трясогузка уселась  на  черёмуху, раскинула  в разные  стороны  крылья: жарко. Пискнула, перелетела на  другой  куст, посидела-посидела, нырнула  вниз. 
Трясогузка брызгает  на себя  водой, пьёт  маленькими  глотками, лупит  по воде  крыльями, упругими  и  длинными.   Какая  проказница!
В омуте ходят, стоят, прячутся  под  корягами  язи, голавли, окуни, плотва, щуки.  Коряги,  высунувшись  из  воды,  перегородили  русло  местами.
Мне  было хорошо видно, как из-под  коряги, снизу  вверх, против  течения выплывали  окуни.
Вдруг  окуни  заволновались  и     кинулись врассыпную.  С  верхнего омута стремительно летела  щука, как  стрела, такая же  стройная и стремительная: пятнисто-серебристая-это пред ней  все  окуни  рассеялись, уступая  ей  дорогу.
Я  сразу  узнал  окунёвое  место.  Поймал первого  окуня, за ним  пошла  плотва. 
Мелкая  рыбёшка плещется  в заводи и по воде  идут  плавно  круги. Окуньки  плыли, плыли, но вдруг  уступили,  течению и  их  снесло за корягу, тут  они  спохватились, виляя хвостами, шевеля малиновыми  плавниками, подплыли  под  берег и  стали  в ряд  по  три, греться  на  солнышке.    
Вдруг  увидел, как  кукушка по-воровски  подлетела  к гнезду  дроздов, выкинуло одно яйцо оттуда клювом и  взамен оставило  своё. 
Наконец я наткнулся на выстроившиеся  в  ряд  тонкие  берёзки, от  густой  листвы зарябило в  глазах. До  чего  же  тут  всё  заросло, не  узнать  знакомые  места, словно  джунгли: высокий  гребень  берега затенили  ветвистые  ольхи.
Журчит вода, обегая  мысок, сбивается узкий  следок  пенки.
И вот нежданно, то  ли  из  поднебесья, то  ли  из  луговины  повеял ветерок, лёгкий, свежий, отрадный. Опахнул  лицо, дышалось
легко, свободно. Мигом  снялась  усталость, в  теле появилась  сила и  бодрость.
Сделал  заброс  на быстрину- вот-вот должна  рыба  взять. Вот  язь  пробует  червяка своими  мягкими губами-поплавок  начинает  покачиваться, не  тороплюсь и  не  делаю лишних  движений.
Но  вот  поплавок медленно, но уверенно  пошёл  в глубину. Теперь важно  не опоздать. Привычным  движением руки коротко  подсёк  и  сразу  почувствовал на крючке рыбину, тяжёлая, живая.
Осторожно, не дёргая, но и не      и ослабевая леску, я  стал  выводить язя на  мель.  Куда  там! Забунтовал, затрепыхался, забился  в  прозрачной  воде.
Вот  потянул  в  глубину, потом  в одну  сторону, потом в  другую, а я терпеливо  сдерживал его  попытки  освободиться, уйти и  мало-помалу  подавал  на себя, отступая к  ивняку.
Я вывел  его на мель, и вот  рука,  наконец,  коснулась  литого серебра  рыбина.
Повеселел я, рыбалка  продолжается.
Если  пробует  червяка  плотва, то а поплавок  нервно  дёргается. Так  и  есть, поплавок  задёргался, медленно пошёл  вниз, удочка пошла  вверх, делает  полудугу  и в сачок  опускается жирная  серебристая  плотва. Так  и  льнёт  к рукам, так  и  прилипает.
Прилетела  сойка, села  на сосну и  зашумела  по-своему, слышно  было, как  в омуте  дальнем  плещутся  дикие  утки, а в моховом болоте  начал  раздаваться хохот  куропатки.   
Какой  новой и удивительной  открывается мне  речка  Ушма. Всё  тут  необычно и торжественно. Берег  правый  густом  ивняке, а левый в мелком  березняке. 
Сижу на  берегу, с  интересом  наблюдаю  за рыбёшкой, которая плещется, снуёт  туда-сюда, дробя, колебля  солнечный  свет.
 А  вот  стоит  на  берегу  шатровая  ель, и  она  тоже  отражается  в  спокойной  воде  омута, как  в зеркале. Речка  Ушма  узкая, в  противоположный  берег не умещается, не  вписывается  ель.
Было  сумеречно, таинственно  под  береговыми сводами  вечно  зелёной  густой  ели.
Ель похожа  на огромный  шатёр.
Над  самым  ухом  надсадно  пищали  комары.
Где –то  совсем рядом, вскрикивала  малиновка, а  муравейнике, словно  кипели  муравьи.
Птичка-пеночка  всё  трепыхалась, трепетала  на  одном  и  том  же  месте. Её  движения были какими-то  расслабленными. Постепенно  она  опускалась  всё ниже, ниже и  наконец, села в  куст  багульника.
Зеркальная  гладь  бочага  приобретала  тёмно-вишнёвый  оттенок.  Вечерело. Вечерней  лес наполнялся не только  чудесным  цветочным  ароматом, но и  всевозможными  звуками.  Где –то  недалеко  крикнул дятел:» Пик …Пик…
Пик…»
Заверещали в кустах  выводок  синиц. Гонясь  за родителями, коротко  кричал  щегол. Мохнатый  шмель басовито  гудел  на  другом  берегу. Затаённо перешёптывались молодые осины. Серая  стая  птиц пролетела  низко  над  болотом.
Покой и  такая  благодать  разливается вокруг, в лесу, что хочется сидеть неподвижно и  слушать  пение  птиц,
голос переката, лесную  тишь  часами.
Речку  Ушму  обступили густые папоротники местами, которые  подходят  к самой  воде и  от них бывает вода, отдаёт зелёным  отсветом. 
Солнечный  свет неровно растекался
по лесу. И  только мглистый ельник оставался  сумеречным, мглистым. Зарастающая болотина шла  неровно: появились  островки  тростника, жёсткие  лезвия  осоки, карликовые  кусты  ольхи.      
Глаз  не  может  не  радоваться украшению  болотины- изумрудно-зелёному  ковру  мхов.
А  само  русло  речки Ушмы, словно  в  оправе густых  камышей, с прозрачной    коричневой торфяной  водой и  живописными  лесными  берегами.
Солнце  пошло  на  закат. Лесная  тропинка  выглядела, как накрахмаленная  скатерть, вся в  седине мха.
Облака  на  западе были  окрашены лучами  заходящего  солнца. На  небосводе  стали  проступать  краски вечерней  зари, потянулись длинные  тени, вперемешку с золотисто-мягкими  бликами  заката.