Над кручей Глава 31

31
(Апрель – май 1919 года)

Человек предполагает, бог располагает. Две недели растянулись почти в месяц. Александра не выписывали из госпиталя, опасаясь возвратного тифа. «Слабы вы, молодой человек, никакого иммунитета», – говорил ему, сомнительно качая головой, главный врач. Шведские аппараты тоже мало помогали Боре. Так и ковылял, опираясь на тросточку. Встречаясь каждый день на прогулках во дворе, друзья дружно ругали медикусов и поглядывали на горы, которые никак не хотели зеленеть. Удивительно долгая и противная весна на Минводах, моросит, дует со всех сторон, бродишь в шинели с поднятым воротником, как француз под Москвой. Осточертели жёлтые стены старой кисловодской крепости, облезлые двухэтажные корпуса офицерского госпиталя, унылый двор с чахлыми деревцами миндаля. «Горячий бой – лучшее лекарство», – бубнил Боря, Александр поддакивал. Куда ещё бедным ландскнехтам податься? Для них с Борей другого пути нет. Или пан или пропал, а в драке лишних бойцов не бывает. Глядишь, выпущенный тобой снаряд окажется решающим. Договорились – не выпишут в ближайшие дни, удерём. Побег из госпиталя на фронт не сочтут за дезертирство.
Димино письмо Александр прочёл и сунул в печку – спасибо за душеспасительные советы, как-нибудь обойдусь без нянек. Вам, посиживающим на бережку Кубани, пощёлкивающим семечки, не понять, какой ветер гонит меня. Отвечать не стал.
Наконец Боря произнёс долгожданное:
– Мой юный друг, не пора ли нам совесть знать? Прислушайтесь? Явственно слышу зов трубы.
Александра смущала хромота друга, потому и не вылезал вперёд. Но раз Боря решился, значит, готов.
– Едем в Екатеринодар, в Главное артиллерийское управление, – заявил Боря. – За направлением на бронепоезд.
– А не пошлют ли нас оттуда по матушке? – сомневался Александр. – Заявятся два поручика с требованием – вынь и положь им бронепоезд! Да таких, как мы, никто слушать не будет!
Боря хитро ухмылялся.
– Открою вам страшный секрет, мой скептический друг. Инспектором артиллерии в недавно созданной Кавказской армии служит никто иной, как мой родной дядя Иван Тимофеевич, генерал-майор. В дядином ведении находится формирование новых бронепоездов. Неужели он откажет любимому племяннику в его скромной просьбе? И моему неразлучному боевому товарищу, непревзойдённой меткости артиллеристу, тоже. Мы едем на готовенькое, Саша.
Ну и проныра Боря! И ехидина вдобавок. Мою позорную стрельбу под Шишкино, когда с пятисот шагов умудрился дважды смазать по громадине-трактору, без стыда не вспомнишь.
Путешествие до кубанской столицы вышло ожидаемо тягомотным. Прямых поездов не ходило, тащились от станции до станции на перекладных. Действовали нахально – грудью со знаками первопоходников вперёд вламывались к станционному коменданту, Боря надменно стучал тростью по столу, Александр беззастенчиво, не предъявляя никаких документов, орал о срочной командировке, и ошалевший комендант спешил втиснуть скандальных клиентов в первый попутный состав. С бешеными марковцами лучше не связываться. Но всё равно торчали на вокзалах подолгу, соглашаясь с отчаяния и на санитарный поезд, и на тамбур товарного вагона, благо Кубань встречала настоящим весенним теплом. Только на Кавказской попали в нормальный классный вагон, где можно было вытянуться на полке и тут же заснуть. Настигшую мысль, что поезд пройдет через родную станицу, Александр выбросил из головы, как окурок в окно. Некогда разводить бодягу, одно расстройство.
По закону подлости проснулся на остановке в Рубежной, словно прозвонил будильник. Боря спал, обняв трость, как ненаглядную возлюбленную. Подавив требование голодного желудка, Александр не ринулся штурмовать вокзальный буфет. Чего доброго, напорешься на поручика Лощилина. Так и просидел в купе, опасливо выглядывая в окно, пока поезд не тронулся. От резкого рывка паровоза Боря открыл глаза.
– Скоро Екатеринодар?
– Скоро. Спи.
– А ты чего сидишь сычом? Опять казак с шашкой приснился?
– Знаешь, он мне уже три месяца не снится. – Александр перекрестился. – Избавил господь. Сплю спокойно. Наверно, контузия мозги перетряхнула.
Боря значительно поднял палец.
– Нет, мой мнительный друг. Не всё так просто. Тебе дан знак свыше – твоего преследователя уже нет на белом свете.
Любит Боря изъясняться мистически. Аж холодок пробежал по макушке.
– Ну, и слава богу. Одним красным меньше.
– Вы совершенно правы, сэр, – Боря потянулся и сел. – Но сколько их ещё точит на нас шашки. Правда, в данный момент меня больше волнует меню нашего завтрака. Что у нас в провиантских запасах?
Насчёт «готовенького» Боря оказался прав наполовину. Служебно-родственный визит к дяде генералу прошёл на ура. Боря был удостоен личной высочайшей аудиенции, Александр курил и болтал в приёмной с адъютантом. Без проволочек были выписаны соответствующие документы, и два новоиспечённых командира орудия, поймав извозчика, отправились разыскивать славный бронепоезд «Вперёд за Родину», стоявший где-то на запасных путях Черноморского вокзала.
В дальнем тупике, куда их направил дежурный по станции, обнаружился сборный состав из классных и товарных вагонов без паровоза. Ни бронеплощадок с грозными орудийными башнями, ни платформ с торчащими рылами пулемётов. На верёвках, натянутых меж вагонами сушится бельё, в тени рощицы позади путей гомонит и азартно шлёпает картами по врытому в землю столу полураздетый народ, о принадлежности которого к военному сословию намекают одни брюки защитного цвета. Впрочем, вдоль состава прохаживается казак в папахе, в армейской форме. Судя по винтовке на ремне, часовой.
– Вам кого, ваши благородия? Командира? Он в отъезде. Старший офицер вот в цем вагоне. Пожалуйте.
Недоумевая, Боря с Александром поднялись в вагон. Дверь во второе по счёту купе полуоткрыта. Постучались, услышали басовитое «входите». Навстречу встал широкоплечий человек в английском френче с погонами русского капитана. Острижен наголо, короткая чёрная бородка, густые усы. Манеры размеренные.
– Капитан Юрьев, – ответил на щегольское, с щёлканьем каблуками представление господ поручиков, – Виктор Андреевич. Присаживайтесь. Давайте сразу условимся – у нас в команде офицеры обращаются друг к другу по имени-отчеству, как во флоте. Бронепоезд от корабля отличается только меньшей свободой манёвра, а во всём остальном та же замкнутая стальная коробка.
– А где же, собственно, сама стальная коробка? – Боря легко взял непринуждённый тон. Александр ошеломлённо воззрился на лежащую на столике перед капитаном библию. Ничего себе чтение выбрал старший офицер бронепоезда! В изголовье койки прибита иконка Николая Чудотворца. Не пахнет ли в купе ладаном? Нет, привычный запах кож и сапожной ваксы.
– Боевая часть нашего бронепоезда приказала долго жить, – спокойно сказал Виктор Андреевич. – В начале апреля попали в окружение под Мариуполем, команду и пушки эвакуировали пароходом в Ейск, площадки столкнули в море. Сейчас нам готовят новую боевую часть. Это уже не первая гибель материальной части, но команда, несмотря на потери, вновь и вновь возрождает бронепоезд. И, коль вы вливаетесь в нашу команду, я обязан рассказать вам историю бронепоезда. Ему уже, без малого, год. Располагайтесь, закуривайте. Я не курю, но табачный дым на меня не действует.
Старший офицер опустил стекло, поставил на столик пепельницу.
– Командир бронепоезда полковник Скоритовский Александр Иосифович – страшный курильщик, приходится держать для него этот предмет. Он в краткосрочном отпуске, поехал в Ростов к семье.
Вагон был благоразумно поставлен окнами жилых помещений на север, конец апреля, а солнце жарит нещадно.
– Чай предлагать не по погоде, но от прохладительного, полагаю, не откажетесь? Приходько! – крикнул капитан в окно часовому. – Скажи каптенармусу, пусть принесёт из ледника три пива.
– Итак, как живой историограф, поскольку нахожусь на бронепоезде с его создания, поведаю вам краткий курс, – начал Виктор Андреевич. – Вы, я вижу, первопоходники, а я сумел пробиться на Дон лишь в мае прошлого года ко Второму Кубанскому. Первого июля на Тихорецкой, из трофейных площадок, лишь условно броневых, поскольку защищены они были шпалами, мы создали свой бронепоезд. Имени он не имел, меж собой мы его звали «Еловый», провоевал ровно неделю и сгорел от вражеского снаряда, как дрова. Второй был изготовлен из того же материала и скоро повторил судьбу первого. Следующий вариант уже не был столь горючим, продержался до ноября, пока не был под Спицевкой спущен с рельс стрелочником, переведшим стрелку в поле. После ремонта в Тихорецкой нас отправили в Донецкий бассейн, там мы сначала потеряли одну площадку из-за тарана брандера, а затем и две другие ушли на дно моря.
– Что такое «брандер»? – спросил Боря.
– Это пущенная навстречу площадка противника со взрывчаткой на буферах. Красные часто применяют этот подлый приём. Спасибо, Толубеев.
Толстый усатый подпрапорщик выставил на стол три запотевших бутылки и стаканы.
– Свободен, голубчик. И нашим командирам, скажу прямо, не везло, хоть называй бронепоезд «Невезучим». За день до взятия Екатеринодара погиб от прямого попадания снаряда первый командир капитан Высевко, в октябре под Армавиром получил смертельное ранение подполковник Григорьев, полковник Скоритовский отделался в Мариуполе лёгким ранением.
– Мы в составе Марковского дивизиона тоже дрались под Спицевкой, – вставил Александр, – но далеко от железной дороги.
– К сожалению, бронепоезд в состоянии помогать полевым войскам лишь в радиусе пяти-шести вёрст от рельсов.
Солиден, обстоятелен старший офицер. Похоже, попали в серьёзную команду.
– А когда мы ознакомимся с новой боевой частью? – Боря нетерпелив.
– Полагаю, скоро. Командование торопит. На май назначено решающее наступление на Царицын, там ждут бронепоезда. Здесь в Екатеринодаре, на заводе «Кубаноль» заканчивают строительство двух орудийных бронеплощадок, пулемётной платформы, одевают в броню паровоз. Одну орудийную площадку изготавливают неподалёку, в Рубежной, на тамошнем мехзаводе.
Александр вздрогнул – в его родной станице куют ему оружие победы?! Не символично ли?
– Я родом из Рубежной, – вырвалось само собой.
– Вот и отлично, Александр Феофанович. Скоро поедете принимать свою собственную площадку. Кстати, вы как намерены поступить – будете делить с Борисом Петровичем бронеплощадку посменно? У нас на каждое орудие два расчёта. Словно корабельные вахты.
– Нет, нет, – Боря едва не захлебнулся пивом, – мы уже свыклись быть локоть к локтю. Если это не нарушает заведённый порядок, поставьте нас в одну смену на соседние площадки. А почему боевую часть строят на разных заводах?
      – О, сейчас взялись за строительство бронепоездов нешуточно. Размещают заказы где только возможно – и в Новороссийске, и в Ростове, и везде, где есть мощности. А командиров орудий у нас некомплект, должны прислать ещё трёх. Мы сейчас находимся в так называемой «базе», нашем передвижном жилом городке, которая везде следует за боевой частью, кроме линии боёв, разумеется. Пойдёмте, я покажу ваше купе.
Борю продолжал одолевать воинственный пыл.
– А какие орудия будут у нас?
– Английские, 75-миллиметровые. От наших трёхдюймовок отличаются только большей дальнобойностью и скорострельностью, что особенно важно. Вот, располагайтесь. Я прикажу Толубееву снабдить вас всем необходимым. На сегодня никаких занятий не запланировано, отдыхайте. Завтра будете входить в курс дел. А вот это почитайте на досуге.
И вручил тоненькую брошюрку на плохой бумаге.
– «Наставление для действий бронепоездов в бою», – торжественно зачитал Боря. – Изделие дядиной канцелярии. Что ж, нам, природным полевым артиллеристам, полезно ознакомиться.
Ознакомление отложили на потом, ограничились обустройством спальных мест при помощи угрюмого, но распорядительного каптенармуса. Тот пригласил отобедать из общего котла, мол, пришёл час.
Боря вдохновенно тряхнул головой.
– Нет, милый друг, душа и тело жаждут очищения. Мы настроены ударить вольной стопой по стогнам Екатеринодара. Как у тебя обстоят дела со сменным бельём?
– Пожалуйста. Капитан Юрьев приказал выдать вам и новое обмундирование.
– Не жизнь, а сказка. Идём.
Вагон-цейхгауз преподнёс сюрприз – обмундирование оказалось английским. Френчи, бриджи, ботинки с обмотками, фуражки с широким и длинным козырьком. Александр брезгливо ворошил заморские тряпки.
– Русского нет?
– Никак нет. Завезли всё аглицкое.
Боря с восторгом примерял чужеземную форму.
– Великолепно! Как по мне сшито! Не то, что наш китель, подобие смирительной рубашки. А сколько карманов!
В итоге взял и тропические шорты, чем окончательно доконал Александра.
– Боря, ты давно вышел из возраста бойскаута!
– Мой привередливый друг, когда мы очутимся в жарких степях Поволжья, да ещё среди раскалённой стали, тогда посмотрим, что ты запоёшь в штиглицевском сукне!
Александр не взял ничего, кроме чистого белья, Боря притащил в купе охапку союзнических даров.
Но в город оба вырядились, не сговариваясь, в парадную марковскую форму, чёрную, с красными артиллерийскими кантами. Парикмахерская, баня, ресторан в Летнем саду. На сцене заливалась певичка, полосовал струны смычками румынский оркестр. Столики под зонтиками-навесами заполняла пёстрая публика – и звёздные военные, и господа в белых пиджаках, и дамы в вечерних платьях и шляпках. Много красивых девушек. Боря восторженно озирался.
– Саша, тебе не кажется, что мы находимся под обстрелом прекрасных шестидюймовых глазок? Вон те две прелестницы в розовых платьях, в компании престарелых родителей, прямо-таки бомбардируют нас зазывными взглядами. Не пригласить ли бравым поручикам их на танец?
– На тебя, Боря, возбуждающе действует кахетинское. А меня оно вгоняет в сон. И вообще, зачем пушечному мясу морочить девичьи головки? Мы сегодня здесь, завтра там. К тому же тебя в Киеве ждёт невеста.
– Не будьте ригористом, мой высоконравственный друг. Лёгкий флирт не помеха высоким чувствам. Иначе мы с тобой совсем зачерствеем, как армейские сухари. Просыпайтесь.
Александр врал другу о своём сонливом настроении. Какой сон, когда душу раздирают воспоминания двухлетней давности. Вон за тем угловым столиком на открытой веранде сидели они с Оленькой. Он – свежеиспечённый подпоручик в отпуске после выпуска, она – воспитанница Мариинского училища. Дело было днём, мариинкам строжайше запрещалось посещать увеселительные заведения по вечерам. Кушали мороженое, пили лимонад. Беспечно рассуждали о счастливом будущем. Давно уже то счастливое будущее стало проклятым прошлым. Он два года не вылезает из смертоубийства и госпиталей, Оленька…  Пожалуй, Боря прав – зачем жить прошлым? Тебе и настоящего-то отмерено с воробьиный клюв. Что будет завтра, не знаешь. Ну, и не обкрадывай себя, живи одним днём. Общество красивых девушек куда благотворней общества самых распрекрасных пушек. Да здравствует новая жизнь!
– А вы, господин поручик, не разучились вальсировать на паркете?
– Обижаешь, Саша. Я слыл королём вальса на училищных балах. Трость, как ты мог заметить, отдал калеке на вокзале Екатеринодара. Готов к бою.
– Тогда вперёд за Родину!
По всем правилам обратились за разрешением к родителям девушек. Отец, классический тип судейского чиновника, милостиво кивнул, мамаша расплылась в поощрительной улыбке. Девушки и впрямь оказались милыми и говорливыми. Пассия Александра по имени Лилия охотно поведала, что их семья совсем недавно прибыла из Карса, где служил их отец, но сам он – коренной екатеринодарец, и её детство прошло совсем рядом, на Екатерининской. А Карс опять стал турецким, и слава богу, скучный и противный город, не то что наш маленький Париж. У Александра кружилась голова от забытого обаяния девичьего голоска, духов, тонких пальцев, нежной талии. Задавал вопросы, уклончиво отвечал, договорились увидеться завтра на городском променаде, в семь вечера, напротив Александро-Невского собора. Боря вдохновенно порхал со своей партнёршей, алея щеками.
После второго танца строгий папаша увёл семейство. На учтивые поклоны привставших господ поручиков изволил слегка кивнуть. Надутые губки дочерей его нисколько не трогали.
– Ну как? – задорно спросил Боря.
– Завтра в семь свидание.
– У собора?
Оба расхохотались.
Прекрасным вечером следующего дня прифрантившиеся друзья битый час напрасно полировали тротуар напротив собора. Зоркие глаза артиллеристов надёжно удостоверили, что во многолюдном потоке разномастного народа их прелестницы не просматриваются. Над белыми, розовыми, голубыми платьями цвело сколько угодно очаровательных лиц, но Лилии и Лидии среди них не было. Глаза проглядели. Александр беспрерывно курил, Боря безнадёжно опустил голову и о чём-то размышлял.
– Слушай, Саша, ты вчера случайно не сболтнул, где мы служим?
– Конкретно – нет. Плёл всякую чепуху. Про бронепоезд ни слова.
– Знаешь, я, кажется, догадываюсь о причинах нашего любовного фиаско. Вчера, когда мы с дядей предавались родственным излияниям, к нему вошёл полковник с бумагой. Дядя быстро подписал, и полковник удалился. Но я запомнил косой взгляд, брошенный им на меня, а сейчас уверенно идентифицирую. Тот полковник и папаша наших барышень одно и то же лицо. Штатское платье меняет людей до неузнаваемости.
– Не вижу причинной связи, – буркнул Александр. – В таком случае папаша был бы просто обязан подтолкнуть свою дочь в объятия столь высокородного жениха.
– Вы, как всегда, демонстрируете своё непростительное невежество, мой наивный друг, – грустно резюмировал Боря. – Намотайте на ус, что я скажу, и пусть больше вас не вводит в пагубное заблуждение мифическая причастность вашего друга к высоким сферам и денежным мешкам. Да будет вам известно, что мой уважаемый дядя – нищ и наг, яко церковная мышь. Имений и акций никогда не имел, живёт на одно армейское жалованье, фанат военной службы, умрёт в мундире. Не во всех кругах подобная репутация приветствуется. Для родителей, имеющих дочерей на выданье, он – персона нон грата.
– Что за бред! При чём здесь твой дядя! Речь о тебе!
– Ещё раз взываю к вашему дремлющему разуму. Во-первых, яблоко от яблони недалеко падает. Во-вторых, мой послужной список находится в штабе и доступен бдительному папаше. Кому нужен жених, отбывающий завтра на фронт?
Александр нетерпеливо дрожал ногой.
– И что дальше?
– Дальше предлагаю направить наш страстный порыв на дам полусвета, в изобилии представленных по кафешантанам. Они руководствуются тем же девизом, что и мы – ловите миг счастья! С ними отлично споёмся.
К чёрту расчётливых папаш и послушных дочерей. Чёрная кровь бунтует, требует свободы. По Сеньке шапка. Идём, Боря!
От повторений походов по шантанам – во вкус войти легко, остановиться трудно – удерживал сквозняк в офицерских карманах, на разгульную жизнь денег отчаянно не хватало. И служба стала занимать всё больше времени. Скомплектовал свой расчёт. Наводчик, прапорщик Новохацкий, казак из запасной артиллерийской бригады, понравился – дельный, хваткий, пороху на Великой войне понюхал вдоволь. Большинство номеров тоже составили казаки второго и третьего сроков, лишь двое были солдаты-артиллеристы. Народ всё бывалый, годами заметно старше молодого командира. Сменный расчёт возглавил поручик Бондарев, офицер придирчивый и недоверчивый, у него с Александром сразу установились натянутые отношения, хотя делить пока было нечего – боевую часть ещё не получили. Боря брюзжал – не бронепоезд, а цыганский табор, сидим на запасных путях, изнываем от безделья.
Прибывший из отпуска полковник Скоритовский резко изменил жизнь «табора» – на общем построении разнёс и наказал нескольких неглижирующих рядовых, собрал у себя офицеров, приказал составить расписание занятий и неукоснительно их проводить. Для тренировок на орудиях ходили строем в артиллерийский городок чуть не через весь город, спуску горячий командир бронепоезда не давал никому. Высокий, порывистый в движениях он напоминал борзую собаку, чему способствовала и светлая кудрявая шевелюра, плохо прикрытая гренадерской фуражкой. Капитан Юрьев повышенным рвением к службе не отличался, на мелкие прегрешения смотрел сквозь пальцы, а в свободное время, когда офицеры сбивались в кружок для организации очередного междусобойчика, нырял в своё купе, к библии. Чудак.
Неподалёку от артиллерийского городка, на пустыре у железной дороги утюжили канавы и мяли кусты гусеничные танки, английские инструкторы обучали русские экипажи. Никогда прежде Александр не видел этих стальных черепах. Неуклюжи, тихоходны, две короткоствольные пушки малого калибра, пулемёты. На пехоту способны нагнать страха, для опытных артиллеристов удобная мишень. В небе кружили аэропланы, взлетая и совершая посадку на поле городского ипподрома. Любознательный Боря быстро научился отличать истребители «Сопвич-Кэмел» от бомбардировщиков «Де Хэвиленд».
– С такой техникой погоним красных до Ледовитого океана, – заявлял он горделиво. – Эх, скорей бы отдавали и нам нашу броню.
Александр заставил себя, наконец, нанести визит Диминому дяде. Собственно, без лицезрения Артемия Филипповича он бы прекрасно обошёлся – кто он ему? –  но торчать почти месяц в Екатеринодаре и не проведать младшего брата Павлика – свинство. Последний раз видались мельком, когда ехали с Димой из ейского госпиталя, поговорить толком было некогда. Разница между братьями в шесть лет всегда заставляла смотреть Александра на меньшого свысока, всегда считал Павлика малышом. Но сейчас-то он – полноценный юноша. Только лучше бы жил в дортуарах училища. Тогда твоему старшему брату не пришлось бы отворачиваться от взгляда Оленьки с фотографии. Похождения с шантанными девицами она бы не простила.
Встретила хозяйка дома, великолепная Ирина Анатольевна. С порога спросила:
– К Павлуше? Опоздал ты, Саша. Проходи.
В гостиной сел спиной к портрету Оленьки, выслушал ошеломительную новость: Павлик с февраля – юнкер Александровского военного училища. Месяц назад их курс убыл в Ейск, обучаться будет там.
Вот так младшенький! И он туда же!
– И родители отпустили?
– Утверждал, что отец благословил. Нас Павлуша просто поставил перед фактом, явившись однажды вечером в военной форме. Поблагодарил, забрал вещи и ушёл. Дальнейшие сведения о нём добывал Артемий Филиппович, Павлуша больше не приходил. А тебе сёстры разве не писали?
Куда – на деревню дедушке? Сам хорош, возомнил себя Магометом.
– Я вечно в разъездах. Почта не догоняет.
– Ну так посиди со мной, поужинаем вместе. Я уже неделю – соломенная вдова, муж уехал по командировке в Лабинский отдел проповедовать тамошним казакам достижения агрикультуры.
Знаем мы вас, бальзаковских соломенных вдов! С наганом не отобьёшься.
– Я проездом, Ирина Анатольевна. Забежал на минутку. Мой бронепоезд на станции под парами.
Оглянулся в дверях на портрет и откозырял.
До бронепоезда под парами оставались считаные дни. Прибыла техническая команда с платформами запасных рельс и шпал, с вагоном, полным железнодорожного инструмента. Вместе с огневыми расчётами артиллеристов и пулемётчиков, с толпой нестроевых, набиралось, по прикидкам Бори, больше сотни человек. С «Кубаноли» сообщили – через день принимайте боевую часть. Синхронно пришёл звонок из Рубежной – завтра площадка будет готова.
Полковник Скоритовский вызвал поручика Высочина.
– Александр Феофанович, поезжайте в свою станицу. Приёмку проведите тщательно. Директор «Кубаноли» генерал-лейтенант Каменев предупреждает о возможных умышленных дефектах при постройке. Среди рабочих сильны большевистские настроения.
– Слушаюсь. Александр Иосифович, разрешите взять с собой поручика Беляева. Одна пара глаз – хорошо, две – лучше.
– Ох, уж мне эти Орест и Пилад. Учтите, найду промахи, снесу головы обоим. Езжайте. И не задерживайтесь в родных палестинах. Никаких банкетов.
Жарким утром пятого мая приёмочная комиссия из Александра, Бори, прапорщика Новохацкого и старшего пулемётной команды урядника Калиберды вошла в сборочный цех механического завода станицы Рубежной. Сопровождал их техник цеха Иван Матвеевич Белашов, рослый, покашливающий мужчина с болезненным серым лицом. Боря важно листал чертежи. Александр, как впился глазами в предназначенное ему детище, так и встал, едва сдержав восхищённый возглас. Какой красавец, какая мощь, какое чудное соединение изящества и грозной силы! Могучий округлённый лоб из двухметровой высоты броневых листов, за ним возвышается бронированная полубашня с прорезью для ствола орудия и щелями для наводчика. Продолжается бронеплощадка пулемётным полувагоном, одетым в ту же 20-мм корабельную броню, с амбразурами для пулемётов и двумя командирскими башенками на покатой крыше. Даже колёса закрыты броневыми колпаками. Воюй, и горя не знай! Разве прямое попадание шестидюймового снаряда способно проломить этакую защиту.
Однако, к делу. Нахмурившись для солидности, поднялись по вертикальной лесенке в стальное чрево. Новохацкий принялся проверять угол вращения станка, обзор сквозь щели башни, пинать зачем-то щиты обшивки. Боря с Калибердой нырнули в тёмный пулемётный каземат. Техник Белашов проследовал за ними. Из отлично резонирующего помещения доносилась его хвалебная речь:
– Проложен водопровод для постоянной циркуляции воды в кожухах пулемётов, сооружены вентиляционные люки, проведена электропроводка, телефонная линия, командирские башенки оборудованы рупорами для отдачи приказаний. На случай морозов установлена печь-буржуйка. Всё согласно чертежей.
– Замечательно, замечательно, – приговаривал Боря.
– Ваше благородие, – окликнул сзади Новохацкий. – Не угодно ли полюбоваться?
Глаза наводчика горят прямо-таки яростным огнём. В чём дело?
Новохацкий ковыряет складным ножом внутренний оголовок заклёпки на орудийной башне, счищая краску.
– Смотрите!
Вместо серебристого блеска стали под лезвием проступает желтизна трухлявой древесины. Листы брони соединяет не мёртвая хватка заклёпки, а воткнутая преступной рукой деревянная затычка, умело обструганная и закрашенная. Да она от простой вибрации через день вывалится!
– Вы думаете – она одна такая, – шепчет Новохацкий, оглядываясь на кучку курящих под стеной рабочих, – половина! Даже болты в лобовой броне изобразили из деревяшек, сукины дети! В первом бою разденемся!
Александр ощупал ребристую рукоять нагана. Ну, сволочи, сейчас покажу вам кузькину мать! И кто подстроил ему верную смерть – свои же землячки, станичники!
Одним махом оказался перед ошалелыми мастеровыми.
– Шеренгой вдоль стены встали! Быстро! Кто шевельнётся – пулю в харю!
По лестнице скатились Боря с Новохацким и Калибердой. Четыре ствола уставились на вжавшуюся в стену шеренгу.
– Господин техник! Прошу!
Белашов медленно спустился. Серое лицо стало синюшным, в дрожащих пальцах зажата выковырянная затычка.
– Чем объясните злодейский саботаж?
Техник удушливо закашлялся.
– Последние две недели почти не был на службе. Я – астматик. Когда зацветает белая акация, обостряется болезнь.
– Я вас вылечу навсегда! – Александр поднёс наган к носу техника. – Пороховые газы лучшее лекарство. Боря, кончаем их сами или сдаём в контрразведку?
Боря задумчиво почесал кончиком ствола за ухом.
– Оба варианта мне нравятся. К сожалению, есть одно «но» – я не владею искусством клепать заклёпки. Ты тоже. А бронеплощадка должна, крайний срок – завтра, присоединиться к составу бронепоезда.
– К завтрашнему утру все недостатки будут устранены, – поспешно проговорил техник.
Воспользовался возникшей паузой и добавил:
– Если, конечно, даёте слово не расстрелять и не сдать контрразведке. А я даю слово устранить брак. Мне можно верить. Можете справиться у своего друга врача Кибирёва. Мы хорошо знакомы. И вас я помню, Александр Феофанович. Вы же наш, рубежанец.
Тесен свет. Не вырваться из пут станичных связей. При чём здесь Дима? Этот техник наверняка красный. Неужели и Дима, тово, покраснел? Не может быть. Руки чешутся прикончить саботажников. С другой стороны – ой как не хочется оставить кровавый след в станице! Сдать негодяев поручику Лощилину – ещё хуже. Развязать узелок миром? Приступ бешенства, помрачивший разум, кажется, проходит. Долой эмоции, возьми себя в руки. Дело прежде всего. Но и оставить безнаказанными заведомых врагов нельзя. Они же продолжат строить пакости. Стоит поглядеть на их рожи – одна могила исправит.
– Слушайте меня внимательно, Иван Матвеевич. Не ради нашего землячества, а единственно из интересов дела заключаю с вами следующий договор. Мы идём с вами в контору и составляем точный список вот этих висельников с вами во главе. Мои люди присмотрят, чтобы они не разбежались и выполнили обещанное. Список я увезу с собой, а при малейшей выявленной неисправности отошлю поручику Лощилину с рекомендациями. Знаете такого? Он – мой приятель. Так что без шуток. Договорились?
Техник Белашов тяжело дышал, держась за грудь, согласно кивая.
– Я восхищён вами, мой решительный друг, – сказал Боря, когда они с Александром, оставив Новохацкого и Калиберду следить за штрафными мастеровыми, отправились навещать рубежанских родственников. – Растёте не по дням, а по часам. И поступили мудро, плохой мир лучше доброй ссоры.
– Скажи ещё – волки сыты, овцы целы, – огрызнулся Александр. – Сам не понимаю, с чего я стал столь сентиментален.
Кибирёвых нашли дома. Катя ахнула, посыпались упрёки, Дима укоризненно молчал. Слава богу, Боря был в ударе, рассыпая цветы красноречия, выгораживая друга. Ехать к Сакмарским Александр не хотел, сдался лишь, когда обвинили в отсутствии родственных чувств. Восседая на переднем сиденье бессмертного фаэтона, Боря преувеличенно восторгался достоинствами станицы, вертел во все стороны головой, задавал тысячу вопросов и вдруг потребовал свозить его на воспетую другом Александром знаменитую рубежанскую кручу. Памятлив, негодник! Засели занозой в нём пылкие дифирамбы Александра грандиозной панораме, что открывается с кубанских круч, перед которой, мол, обзор с Владимирской горки в Киеве жалкое зрелище. Честолюбивый Боря желает лично сравнить и вынести суждение.
Скрипнув зубами, Александр приказал Никитке проехать к самой лучшей смотровой площадке невдалеке от прогимназии. Ему не было стыдно за прекрасный лик родины, но встать перед ним сейчас, в данный день и час, было как оказаться на лобном месте, перед неумолимым судом. Ты не можешь поднять глаза, тебе нечего ответить на обвинения совести, ты ничего не сберёг, никого не спас. Ты чужой здесь. Некогда одушевлённый, звучащий простор нынче для тебя безжизнен и нем. Ты ничего не услышишь, так и уйдёшь отсюда с пустой душой.
И Александр даже не поднялся с сиденья. Курил, ждал, когда Боря, выбежавший на край обрыва, насытится объяснениями Димы и перестанет, наконец, оглядываться на вросшего в фаэтон друга.  Не подойду я к тебе Боря, не хочу пить яд, и так тошно. Ничего не хочу видеть, кроме знойной дымки, дрожащей поверх кромки круч, задёрнувшей снежные горы. А всё, что распростёрлось под этим знойным небом, всё, что так дорого было некогда и теперь стало чужим – зачем оно мне? Уйду и никогда не вернусь сюда.
Догадливый Боря понял, что с другом что-то не так. Бодро протарахтел, что панорама с кубанских и днепровских берегов практически равноценна и больше этой темы не касался.
У Сакмарских всё было по-прежнему, разве племянники подросли и уже смелей таращились на дядек в ремнях и кобурах. Настя ни с того ни с сего пустила слезу – как ты изменился, Саша! Вечный энтузиаст Константин нашёл достойного собеседника в лице Бори. Обсудили наскоро все темы, начиная от народного образования, заканчивая успехами Вооружённых Сил Юга России, как теперь именовалась бывшая Добровольческая армия. Беса противоречия, неизменно встающего на дыбы в обществе Константина, сегодня Александр надёжно укротил самым простым способом – не разжимал рта. Про бегство брата Павла в юнкера решил промолчать – хватит с сестёр одного кандидата в покойники, пускай сами узнают. От приглашения остаться на ужин отказался наотрез, сославшись на служебные обязанности.
И у Кибирёвых, как ни атаковали Катя и Дима, отвечал односложно, мол, всё хорошо. Выпил много, но количество градусов нисколько не разогрело душу – окаменел, и всё тут. От обиженных взглядов Димы упрямо отворачивался. Зачем, дурак, опять вторгся в мирную жизнь счастливых семей? Не надо было показываться ни другу, ни сёстрам, чужой ты им.
Когда курил на крыльце и где-то неподалёку сильный молодой голос затянул «Прощай мой край, где я родился», чуть не заплакал. Нет, ты не сентиментален, просто тебе очень больно. Больно по живому, с кровью и кожей отрывать от себя всё, чем жил и дорожил столько лет. Но надо. «Прощай, и если навсегда, то навсегда прощай». Спасибо, лорд Байрон. Русский поэт сказал ещё точнее – «Дубовый листок оторвался от ветки родимой». Пускай несёт ветер, куда вздумает. Мне, по большому счёту, всё равно.
Ранним утром, похмельные, злые вошли с Борей в контору мехзавода. На диванах дрыхли Новохацкий и Калиберда, в кресле дремал измученный техник.
– В три часа ночи последнюю заклёпку лично проверил, – доложил Иван Матвеевич.
– Как звери молотили, чуть не оглушили, – ухмылялся Новохацкий, – застращали их, что надо.
– Не отпустили, надеюсь?
– Как можно? Спят на площадке.
Ещё раз помахав наганами – Александру подумалось, что из него плохой актёр, коль на физиономиях малопочтенной публики лишь одно угрюмое равнодушие – вызвали паровоз. Ноги моей больше не будет в Рубежной. С высоты бронеплощадки буду обозревать иные степи. И чем дальше, тем лучше. Стучите, колёса, уносите прочь от зачумлённой родины. Бедняга Боря сидит на рифлёной приступке вертлюга с закрытыми глазами, привалившись к стенке полубашни, страдает после вчерашних возлияний. Ничего, Боря, пройдёт.