Жареные каштаны

В 1995 году я вдруг очутилась в Париже. Я приехала туда в феврале по приглашению Мишель Мартен изучать влияние радиации на кожу свиней. Когда я летела в самолете, меня охватывал ужас. Дело в том, что я толком не знала ни одного языка кроме русского. В самолете я рассеянно листала словарь французского. На глаза попалось слово tirbushon, что по-русски означает штопор. Я в отчаянии захлопнула книгу, думая, что никогда я не одолею этот язык, если даже такое простое слово совершенно не  запоминаемо. Самолет уже закладывал виражи над Парижем. Меня встречал Франсуа – сотрудник той же лаборатории, в которой работала Мишель. Мы живо общались с Франсуа жестами. К моему счастью он тоже плохо знал английский, и его речь я немного понимала. Он привез меня сначала к  Мишель. Мы поздоровались. Мишель очень удивилась тому как я была одета. На мне были зимние сапоги и теплая куртка. А вокруг уже цвели цветы. Я пробормотала что-то невразумительное про крещенские морозы, после чего Франсуа повез меня в общежитие. Там мне сняли очень уютную красивую комнату, окна которой выходили на городскую улочку.
                Дело происходило не в самом Париже, а очень близко от него в поселке Жули-Жен-Жузас, который находится как раз посередине между Парижем и Версалем. Там располагается научный институт, в котором мне предстояло работать. Франсуа познакомил меня с соседями по общежитию и откланялся, обещая заехать за мной завтра утром, чтобы вместе поехать на работу. Соседи, среди которых преобладали темнокожие студенты, хотели со мной пообщаться. Они свободно говорили по-английски, пробовали со мной заговаривать по-французски и на вовсе неизвестных мне языках. Я молчала, поскольку фактически ничего не понимала из их речей. Я чувствовала, что в воздухе повисла напряженность и все от меня чего-то ждут. Тогда я состряпала единственно возможную фразу, почерпнутую из словаря: U el a tirbushon? Что означало, «А где же штопор?». Тут напряжение как рукой сняло, все заулыбались, откуда-то появилась бутылка вина, отведав которого, я успокоилась и стала пробовать строить простейшие фразы по-английски. У меня получалось все лучше и лучше, и в конце застолья у нас текла оживленная беседа. Это был практически мой первый опыт общения на английском, на котором я никогда не разговаривала, а только читала научные статьи.
               Местность, в которой я жила, была очень живописна. Вдоль улиц тянулись стены особняков, по-видимому, очень зажиточных людей. Стены поросли разноцветными лишайниками и мхами. И что удивительно, поверху этих стен цвели маки. А внизу под настилом около стен шуршало бессчетное количество ящериц. Прямо за моим домом дорога поднималась в горы, поросшие почти что тропическим лесом. Место называлось Montenblo. У меня сложилась привычка по вечерам прогуливаться по этому лесу. Когда распустилась листва, я сплела себе из ветвей деревьев огромную корону. В этой короне я спустилась в город. Когда я прошла мимо окон какого-то кафе, все сидящие внутри него разразились смехом. Возможно, они сначала испугались. На самом верху этой местности я нашла окаменевшую ракушку. Значит когда-то, там было древнее море. Однажды, блуждая в этом лесу, я встретила юношу. Он стоял на пне и был абсолютно голый. Он кричал мне: Regarde! Regarde!, что значит – Смотри! Смотри! Я смотреть не стала, а поскорей спустилась к дому, больше мы с этим юношей не виделись.
         У меня был абсолютно бешенный российский будильник. По утрам он будил все общежитие, но однажды всех разбудила моя батарея. По вечерам я включала ее на полную мощность и разогревала на ней пиццу. Видимо, в ней что-то переклинило. В ночи она просто завыла. Все французы проснулись и стали барабанить мне в дверь. Я так крепко спала, что не слышала ни батареи, ни французов. Меня разбудить мог лишь будильник. Наконец я проснулась, услышала страшный вой и стук в дверь. Я открыла, французы вошли, что-то сделали с батареей, выть она перестала, затем они извинились и вышли.
            Сколько я помню то время, кажется, что вообще не было дождей, все было залито солнцем. Солнце играло в витражах Сент-Шапель, освещало рабочий стол, горело в мензурках и стаканах.
              Для французов очень велик авторитет их начальника, иногда это приводит к конфузам. В боксе случился пророст. Клетки, которые растут в жидких средах, заросли грибами. Мишель затеяла генеральную уборку. Она стала мыть водяную баню. Баня была до краев наполнена водой с медным купоросом. Мишель взяла трубочку, опустила ее в воду, а второй конец засунула в рот и стала сосать, чтобы вода потекла через край водяной бани. Разумеется, она тут же нахлебалась купороса и побежала к раковине отплевываться. Трубка выпала из бани. Тут пришел лаборант Оливье, и стал пытаться сделать то же самое – заменить воду в бане. Я ему сказала, что нужно взять грушу и попытаться отсосать воздух из трубки, чтобы пошла вода. Но он сказал: Нет! Как это делала Мишель? Я в сердцах сказала – да ртом она сосала, ртом! Оливье ничуть не смутившись, взял трубку, опустил ее в воду и стал сосать. Он тут же, как и Мишель набрал полный рот купороса.
              Мне кажется, что французы поздно взрослеют, я видела, как в ресторане бабушки и дедушки кидались фантиками и хохотали. А на королевской площади здоровый детина играл в радугу – окрашенную пружинку из пластмассы.
             Вдоль Сены были великолепные книжные развалы, но купить я практически ничего не могла – книги очень тяжелая вещь и за них приходится платить большие суммы за перевоз багажа.
           Я долго не отваживалась сходить в городской туалет, который напоминает будку. Я думала, что не смогу оттуда выйти. Я знала, что наши сотрудники, бывавшие в Париже до меня, имели печальный опыт общения с этим заведением. Они решили воспользоваться им по очереди, а заплатить только за одного. В результате, с первым посетителем было все в порядке, а когда вошел второй, то его окатило с головы до ног мыльной пеной, которой омываются эти туалеты после каждого  пользователя.
           В центре города и в Версале чернокожие продают жареные каштаны. Мне очень нравился их запах, и поэтому до сих пор этот аромат ассоциируется у меня с Версалем и Парижем. В Версале меня поразил странный оптический эффект. Казалось, что воды Большого канала наклонены в сторону дворца и вот-вот хлынут тебе под ноги. Я была в Версале как раз в тот момент, когда начался дождь с градом. Воды прудов буквально вскипели, колесница Аполлона летела прямо на меня, и казалось, что кони еще чуть-чуть и выскачут на сушу.               
            Передо мной две фотографии из тех мест – две цветочные вазы. Вместо ручек два амурчика с крыльями смотрят друг на друга. Интересно, что в одной вазе выросло красивое дерево, и амурчики любуются на него, а вторая ваза пуста, и кажется, что амурчики ждут чуда – рождения дерева.
             Как-то в один из первых дней приезда я заблудилась в районе Трокадеро. Я безуспешно пыталась найти метро, а было уже давно темно и достаточно поздно. Прохожих вокруг не было. Вдруг я увидела компанию молодых людей достаточно странного вида. У некоторых на голове были цветные ирокезы, кто-то был наполовину брит, все они были в черных кожаных куртках с цепями. Я подумала, что они вполне могут меня зарезать. Но выбора у меня не было. Я подошла к ним и спросила – где метро. Они на чистом английском очень вежливо объяснили мне, как туда пройти, и пожелали мне счастливого пути. Я была в восторге.
                Мне очень понравился Булонский лес. Там в пруду около каменного грота плавали здоровенные рыбины ярко оранжевого цвета. Я похлопала одну по спине. Она была такая жирная, что ей даже лень было уплывать. Помню, я приставала к местному павлину, эти птицы там свободно разгуливают и летают. Я говорила: Курица, распусти хвостик! Но павлин понимал, видимо, только по-французски и поворачивался ко мне сложенным хвостом. Интересно, что я видела валяющегося павлина. Он реально лежал на боку, показывая ярко оранжевые перья подкрыльев. Когда я подошла, он вскочил на лапы и улетел.
                Однажды с друзьями французами мы пошли в художественную галерею, где выставлялись и продавались современные картины. Меня спросили – какая из картин мне нравится больше всего. Я посмотрела и показала на одну, в точности сослепу ее не видя. Когда я подошла ближе, то увидела, что на ней нарисован негр с удочкой и подпись – Саша Бараз, то есть наш, русский, художник. Французы удивились, что я выбрала именно эту картину.
               В другой раз мы с ними пошли в Лувр. Под Лувром множество маленьких магазинчиков – бутик. В них продается всякая всячина. Продаются книги, репродукции картин, все, что нужно для рыбалки, имеется специальный магазинчик  Nature, где предлагают купить все, что связано с природой – образцы горных пород, пород деревьев, силки для птиц, шумы моря и пение птиц, записанные на кассеты. Кроме всего прочего, там был отдел парфюмерии. Француженки бросились выбирать духи. Продавщица им рассказывает состав духов и говорит, что эти ароматы притягивают мужчин. Тут я полушутя полусерьезно спрашиваю, есть ли ароматы, которые отпугивают мужчин. Продавщица задумалась, сверилась с каталогом и говорит на полном серьезе, что такой аромат есть.  Это смола священного дерева кедра, которая отпугивает мух, блох, тараканов и от мужчин вероятно поможет тоже. Мне ничего не оставалось, как сказать, что я покупаю эти духи. Тут продавщица сказала, что это подарок мне от фирмы. Я поблагодарила, и мы проследовали в другой бутик.
           Когда я улетала в Россию, в аэропорту Шарль де Голь труба, по которой пассажиры попадают из самолета в здание аэропорта, никак не могла присоединиться к самолету. Пришлось нам на самолет подниматься по трапу. У меня был жуткий багаж – тюки и сумки килограмм на 25. Когда я с этими тюками вскарабкалась по трапу, то по привычке сказала стюардессе: Bonjur, madam! Она, посмотрев внимательно на меня, сказала чуть укоризненно: «Здравствуйте, девушка!». Видимо только русские могут с такой поклажей двинуться в путь.