Соловьиный концерт

  Огромное  розовое  солнце  садилось  за  сосняки. С  каждой  минутой  оно  теряло  свою  силу, лучи  постепенно  гасли  в  луговых  далях.  Солнечный  свет  и  отброшенный  с  неба  ровный  розовый  отблеск  лёг,  на  всё  вокруг и  всё  сделалось  светло-розовым.
А  по  низинам, по  молодой  травке  плыл,  нарастая, густея, распространяясь  всё  шире,  белесый  туман. 
Смеркалось. 
Верхушки  береговых  сосен  розовели, краснели,  золотились,  тускнели  разлапистые  ветки в  последних   лучах  заходящего  солнца.
Сумерки  между  тем синели, сгущались, отблески, блики   вечерней  зари  гасли, таяли  в  листьях  берёз, ольх, черёмух.
Берёзки  тонкие, как  свечки  рассыпались  по  обоим  берегам  речушки  Липенки.  Из  середины  перелеска  стал  доноситься  звонкий  голос  кукушки. В  погустевшем  воздухе  стойко  держался   запах  тонкий  распустившихся   ландышей, аромат  цветущей  черёмухи. 
Кваканье  лягушек  раздаётся  из   торфяной  канавы.
  Как  самолёты  грузно  гудят  в  ветвях  берёз  майские  жуки. На  берёзах, как  детские  ладошки  лакированные  листочки.  Ласкают  глаз,  покоем  наделяют.   
В  вечерней  тишине  звонко  раздаётся  деловитое  постукиванье  дятла.  Подолбил-  подолбил, громко  крикнул:»  Пик…пик» !-  и  полетел  в  другое  место. А  мелкие  пташки, как  почётный  эскорт  его  сопровождают, в  надежде  поживиться.
Усиливается  птичий  концерт. Каких  только  голосов  не  услышишь  на  закате. С  тактом  великолепного  мастера- маэстро,  старается  серый  дрозд.  За  дроздом  подала  свой  доверчивый  голос    горихвостка. А  ну-ка, а  ну-ка  послушаем  её  вечернею  песенку:» Конь… конь… конь…» 
-  Не  понятно?  Ну,  как  же, её не  понять,  всё  можно   разобрать.  Птица  напоминает, что  наступил  вечер, покормила  своих  птенцов.         

  Вот,   как  славно,  старается  пеночка, призывно  начинает  издавать  мелодичные  звуки  малиновка, в  ветвях  ольхи.  Старой  дуплистой  ольхи,  как  приятно  слушать  песни  малиновки.    
В  надвигающейся   темноте  гадаю- сохранит  ли  небо  хоть  малейший  отблеск  малиновой  зари  и  можно  ли  будет  разглядеть  речушку  Липенку?
 Никто  не  знает, с  каких  пор  родниковая  струйка Липенки, с  таким  неугомонным  усердием  вытекает  из-под  корней  старой  дуплистой  липы, но  место  рождения  водяной  жилки  никогда  не  зарастающее, 
превратилось  в  небольшой  родничок, с  песчаным 
донышком.  Не  потому  ли  возникло  такое  ласковое  и  славное  название  речушки-Липенка.
Тёмные  сумерки  ушли,  уплыли, растворились, как  будто  наважденье.  Небосвод  становился  тёмно- фиолетовым.  На  востоке из-за  Барского  леса  показалась  яркая  полная  луна, всё  ярче  и  ярче  разгорались, мерцали   крупные   звёзды, лёгкая  дымка  тумана  витала, курилась   над   речной  луговиной,  над  речной  излукой.
Ярко –жёлтая  иволга, которую  в  сумерках  не  просто  заметить, в  кустах  зацветающей  калины  исполнила  спокойную  лирическую  трель.  Как  будто  на  флейте  заиграла.  На  этот  сигнал  отозвался  щегол и  вылетел  из  своего  гнезда, запрыгал  с ветки на  ветку, ответил  удивительно  звонкой  песенкой.
За  щеглом, в  кустиках  вереска  дружно  запели  зяблики.  Заскрипел  на  луговине  коростель.  Скворец  примостился  на  проводах  электролинии, давай  насвистывать:»-Ти-ив-ив ….тюрлю- тюрлю…чурр-чурр…»  Целый  вечерней  концерт   получился.
У  моих  ног в  изумрудной  молодой  травке  рассыпались   мелкие  горошины  росы. Где –то  совсем  рядом, верещала, стрекотала  болтунья - сорока.
Было  тихо. Перелесок был  полон  того вечернего  покоя, который  охватывает  не  только  природу, но  и  человека.      
Лунный  серебряный  свет  тускло  освещал  тонкие  береговые  берёзки,  разлапистые  ели, кудрявые  верхушки  сосен, белые  стволы  берёз,  где-то  в  середине  перелеска  гулко
ухала  сова. Из  березняка, быстро выскочил  заяц, петляя, верно, от  кого-то  спасался.
Я  сижу  на  стволе, словно  бронзовом  сосны,  сосну  повалил  ветер и  продолжаю  слушать  вечерней  концерт  певчих  птиц.
Есть  великолепная  музыка, песни, которые  создаёт сам    человек, но  есть  и  другая  музыка-  музыка  прилетевших  домой  птиц.  Сколько  в ней  живительной  силы и  мелодичности  трелей, радости, в  этой  доступной  каждому  мелодии.  Только  найди  минуту,  только  остановись да  закрой  глаза  и  слушай, и  слушай, сколько  душе  твоей  угодно.         
   Сижу  не шевелясь.  Слабо  пахли,  ландыши  их забивал  бодрый,  душистый  запах  берёзовой  листвы, молодой  травки.
Как   детские  голоса  выделялось  попискивание  куличков  у  самой  воды  и  мелодичный  перезвон  длиннохвостой  синицы.
У  заросшего  тростником  островка  то  и  дело  крякает  кряковая  утка. Над  берегом  просвистел  крыльями  селезень, шлёпнулся  неподалеку  от  утки, поднял  брызги.
В  лицо  освежающе  пахнуло  прохладой. Черёмуха  цвела. Её  нежно-белые  провисшие  до самой  воды  кисти  дурманили  голову, пахли  тонко-тонко  весной.
Бекас,  раскатывался  в  тёмном  небе  барашком. Отчётливо  слышались  сигналы  удода.  В  сторону  зарастающего  осокой  и  камышом  торфяного  пруда пролетели  чирки, еле-еле  видимые  на  фоне  тёмного  неба.
Блеск  крупных  звёзд  заливал  всё  вокруг  таинственным  синим  светом. Глазам  было покойно, от  лунного  серебристого  света, умиротворяющее   
Чувство  вечернего  покоя  проникало  в   душу.   
Живым  серебром  в  лунном  свете  блестел, отливал, мерцал,  впереди  широкий  омут, бочаг, увитый  цветущей  черёмухой. Черёмуха  цветёт и  где-то  рядом, с  усладой, заливается  соловей,- да  так  запел!- будто  золотыми  нитками  прошил  лесную  округу:» Чив-чив-чив»!- слышалось  из  кустов  белой  красавицы. И  тут  же  в  соревнование  с  ним  вступил  соловей на  другом  берегу речушки  Липенки:» Новичок-чок-чок,
Под рруу-гуу-гуу…  прридии-и-и». Получилось, так  как  это  мне  представилось, показалось, что  он  новичок, занял  цветущую  черёмуху  и  ждёт  подружку. И  эта  его  страстная  песня, конечно  же,  для  неё.   
Прилетел  к  черёмухе  и  сел  на  пышную  белую  ветку  серый  рябчик, принялся  вертеть  головкой, посвистывать.
Послышался  необыкновенно  чистый  голос  какой-то
незнакомой  птички, настойчиво  твердившей  свой  философский  вопрос:» Как  жить  весной, как  жить весной»? 
Я  подошёл  к  черёмухе, потрогал  их  белые  живые  кисти, полюбовался  необыкновенной  красотой  майской  невесты, насладился  густым  ароматом цветов, порадовался, как  дитя  новому   открытию.   
     На  том  берегу, в  ольховнике, вдруг  чокнуло, звонко, сильно,  требовательно:»- Чок-чок-чок» 
Соловушка,  прилетевший  из  перелеска, этим: «Чок…Чок…Чок»  сразу  приковал  мои  ноги  к  земле.
Жду.  Пробная  нота  обещала  так  много, что  душа моя  сразу   настроилась  на  лирический  лад. 
Над  прибрежным  берёзовым  перелеском, над речушкой  Липенкой  рванулась   удалая,  ночная  соловьиная   песня, всё  покоряя, радуя  и  тревожа.
-Подаррюю ….подаррюю…. подаррокк… поддаррокк»
Кому  же  он  бесшабашная  головушка, сулил  свой  подарок?  Уж  не  той  ли  соловьихи,  что  всё  ещё трепыхалась,  в  кусте  ольхи.   
Соловей  пел. И  перестала  трепыхаться, волноваться,   соловьиха. Поверила,  поверила,  пленил, пленил.
И  не  только  соловьиха,  была  счастливой  пленницей  соловьиной  трели, но  и  речушка  Липенка, и  оживший  весенней  перелесок, и молодая  травка, и  конечно  я. 
  Во  славу   наступающего  утра.  Во   славу  самой  весны.  Во  славу    жизни  на  земле.
Одурманивающее,   пахло  цветущей   черёмухой.