Лесная опушка

  Глубокий  полдень. 
Яркое  солнце  тешит  луговину,  речушку  Липенку,  лесную  опушку.
Ручей  пересекающей  луговину,  правым  боком  тесно  жмётся,  к лесной  опушке.
Пологие  берега  плотно  обложили  ольхи, тут  прохладно, сумеречно, загадочно, таинственно.
Ручей  булькает, нашёптывает, что-то своё, давнее-давнее, а  натыкаясь  на  коряжину, похожую  на  лешего, сердито всплёскивая, чмокая. Вода  была  тёмной, торфяной, но  удивительно студёной, холодной, словно  родниковая.
В сосняке  отчётливо  слышится  песня  овсянки- «Тинь-тинь-тинь». Из  поднебесья летит  вдохновенная  трель  жаворонка.   
На  краю  болотины  журавль-самец отвесив  низкий  поклон и  свесив  вниз  крылья, приглашает даму  к  танцу. Если она повторяет то  же  самое, значит, согласна. И  вот начался  сам  танец.
Взлёты, подпрыгивания чередуются   один за  другим. Нет  в  такте, вежливости, в  тяге  друг  к  другу этим  птицам  не  откажешь. Всякий   по-своему  радуются  и  печалится. 
Журавли  скрылись, а  я  стоял на  краю  болотины, подняв  лицо  к  удаляющейся  паре. Было  радостно,  журавли  исполняют  танец   любви.
Застрекотала сорока, постовой  объявил  тревогу
Даже   ручей  струился  не  слышно.
На  опушке начала  издавать  звуки  песенки пеночка, послышался  приглушённый  звук:» Цик-цик-цик» Это  летел вальдшнеп  с  другой  стороны.  Разрезая,  воздух  крыльями проносятся  к  озеру  дикие  утки.
Дятел  старательно  долбит  сухой, словно  медный  брусок  ствол  сосны. 
Солнце  подымалось  всё выше, всё  выше, укорачивая, сжимая сиреневатые  тени, шелестели молодой  листвой  бородавчатые  берёзы.
Как  крепко, тонко, душисто запахли  ландыши. Опушка  стала  похожа  на  сосуд  с  тёмными  таинственными  рядками рослых  елей  по краям.
В  дождевой  луже светилось, колыхалось отражение  солнца. На  траве горела, переливалась  роса. В кустарнике  что-то затрещало, бурая  тень  метнулась.  Лось ломился сквозь  кусты, а потом  шум  стих.
Я  вздрогнул, поднял  голову  на  оранжевый  ствол  сосны и  увидел зелёную  птичку. Дятел –пёстрый, лютый  враг  рыжих  муравьёв.
Здесь  берёзовый   лесок  опушки  разрывался. Между  берёзовым  подростом-проход, отросток  от  лосиной  тропы к  опушке. Слева, перед  осиновой  гривой, взметнулись папоротники, похожие  на вазы.  Зелёное  перо  широкое и  выгнуто  к  верху. 
Сколько  тут  этих  ваз! И  не сосчитать?! 
Залюбовался  голубыми  колокольчиками, жёлто-оранжевыми  звёздами зверобоя, огнистыми  взрывами Иван-чая.  Легко  дышалось и не  хотелось уходить от  ваз  папоротников, от  буйного цветового  росплеска.
На  самом  краю опушки  из  травы  взвились  пять  тонких  берёзок. Чуть колыхнулся  ветерок- зажурчала ручейком листва на  берёзках- подружках.
Боковиной  опушки выбредаю  в  зелёный  сумрак  елей, ольх, черёмух,
дикого  хмеля к  студёному  ключу. Внимательно  слушаю  его  голосок. Он  воркует, как  голубь и его прозрачной  воде  отражаются кустики небесной  глазури-незабудки.
Сразу  за ними  цветущие  ромашки, крупные, лепестки  белые-белые, а в середине, сердцевине кружочки  солнца. С  ромашек басовито гудя, слетает шмель и от этого  толстяка гнутся, долго  раскачиваются белоснежные  цветы.
Над  опушкой  трезвонит  жаворонок-юла, слышится дружное жужжание  пчёл: одни  прилетают, а другие улетают  грузно, как  самолёты с взятком.
Берёзовый  залог в опояске  опушки, а  южный  угол подкатывается к  берегу  речки Пекши. В самой  середине  залога  густая  стенка  чистотела. Кажется, что это бабочки-лимонницы присели, приморились, решили  отдохнуть на  солнышке и  не могут взлететь, как  приклеились. 
Слабая  звериная  тропа  напрямик  секла  опушку  на  две   части и  выводила к  двум сторожевым  приметным  соснам, они  как  бы были  воротами в  лес, в чащобу. Хочешь, не хочешь, а в эти ворота входи, без  злых  намерений. Вдруг  из  сосняка   выступила  лосиха и  этой  же  тропой подалась  навстречу  мне. Тревога, неожиданность, любопытство, радость  охватила  меня. Красивая  лосиха, освещённая  мягким  солнцем.
Тут  моему удивлению  не  было    конца: на  широкий  круп  лосихи  села  рябенькая  трясогузка, и стала  тщательно  выискивать для  себя то  мошку, то  букашку, принесённых  лосихой  из  чащобы. Видно  давно  эта  птичка  в  дружбе  с  лосями.   
Нежданно  из  гибких  кустов  краснотала, выскочил  зайчишка-серый  комок, с  солнечными  крапинками, удивлённо  вздыбил  уши, потоптался  на  месте  и  шмыгнул в кусты, испугался.
Из  глуби  лесной  доносился  клекот
молодых  дроздов. Глянул  я  проход сосновый  и ахнул от  удивления, постелен  для  меня  ковёр, светло-лимонный, хвойный, местами  даже с лёгкой  зеленцой  мха, и  весь  в  росистых  каплях, как  сохранился?  Такие  чудеса  бывают  только  в  сказках.  Дивная  лесная  картина! 
Досаждали  лишь  настырные  комары.
Красивое  гнездо  устроила  в  кусте  бузины  щеглы. Гнездо  помещается в  том  месте, где  крупные  ветки отходят  от  ствола  и  провисли к земле. На  маковке заливался  песней  щегол. Юрко  повёртываясь  из  стороны  в  сторону, приседал  на  ветке и   вертел  хвостом.
Я сделал  вид: что  не  замечаю  птиц, отвернул от  тропинки подальше –не  прерывать же  песню  щегла.
Юркая  четырёхкрылая  стрекоза, шевеля  крыльями, кружится  над  дождевой  лужей, и  любуется  своим  отражением.
Размашисто  шагая  вместе  со  своей  тенью  через  опушку, полную  мягкого вечернего  солнца и  фиолетовых сумерек, уже   заползающих  под  кусты и  еловые  лапы, ощущал душистое  дыханье  цветов  и  трав.
Ещё  светило  лимонно-жёлтая  заря, ещё  можно  было  чётко  увидеть пролетающего  над  опушкой  ворона
В  тишине  лесной  одиноко  куковала всё   кукушка. Впереди с шатровой  ели прилетела рыженькая, с  кривым  клювом  птичка-клест.  Смелая и  любопытная, она  косилась на  тропинку, на меня, выпуклыми глазками и тихо  попискивала.
Закатное  солнце  уже  зашло, но на  небе было без единой звезды, ещё  розовато  светило вечерняя  заря,
 серпик луны  стал  наливаться  голубовато-серебристым светом, освещая  прибрежные  кусты  в каплях  мелкой  вечерней  росы.