Одного поля ягоды

  Серёга сидел, понурив голову, думал. Думы у него были не весёлые. Кто бы знал, что он вообще когда-нибудь задумается о жизни, о простых её вещах.
  Рос Серёга весёлым бесшабашным пареньком. Родители в нём души не чаяли – поздний ребёнок. Учился легко, не прикладывая усилий. Голова была умная – бог дал, да и родители старались. Вот и думал Серёга, что вся жизнь такая беззаботная простая, что стоит захотеть и всё тут же станется по его велению. Но редко так бывает, чтоб без сучка, без задоринки по жизни человек прошёл. Где-то да расставит судьба сети, и выпутаться из них не так-то легко.
  Так вот и у Серёги: то блины с маслом, а то корка сухая.

  Ушли родители один за другим, как говорится, в одночасье. Вроде, не болели или он не обращал внимания, что скорее всего. Да что он вообще знал о родителях, о их жизни, здоровье, о их внутреннем мире?! Знал, что любили его без ума и только. Всё лучшее – ему, другого и быть не могло. Он не вникал в их жизнь, а они старались оградить его от любых забот и хлопот.
  Думали, видно, два века жить.

  Теперь вот все заботы и хлопоты ему одному достались. Родня есть. Но он-то никого не признавал – сам себе хозяин. Вот и хозяйничай!
А как?!
  Дом, усадьба, небольшое хозяйство есть. Родители, видно, как занемогли, извели скотину. Остались куры да телёнок, такой же, как Серёга, бестолковый. Вон, под окном стоит, ревёт, требуя внимания и кормёжки. А Серёга и сам ничего не ел, кажется, со вчерашнего утра. Всё думает.

  Приходили ходоки с разных сторон с советами, но он отправил всех – сам и решать будет. Зря, что ли, у него голова на плечах, зря, что ли, его родители учили уму разуму. И, как оказалось, неплохо учили, потому что Серёга знал точно, что из деревни не уедет, дом не кинет. Крыша над головой – главное. Дом – полная чаша. Родители всю жизнь старались – ему навек хватит. Огород есть – с голоду не помрёт, если руки, конечно, приложит. А он приложит – это Серёга где-то внутри знал точно. Не умел, но знал, видно, с молоком матери усвоил.

  Предлагали дружки загнать всё да в город, покутить, разгуляться, но он это даже в голову не взял. Нельзя. Инстинкт самосохранения, наверно, сработал. А, может, потому, что  не осознавая, не задумываясь даже, любил Серёга всё это, прикипел к родным полям, к простору, вот, к этой лавочке под окном. Бывал он в городе – тесно ему там, воздуху мало, голова сразу кругом – нет туда ему ходу. Здесь останется.
  Огляделся Серёга – один. Жутко как-то.

  Ещё совсем недавно здесь хлопотала мама: тихо, молча, уверенно – по-хозяйски.
Серёга заплакал. В первый раз за всю, пока, недолгую жизнь. Даже, когда упал с дерева и зашиб больно ногу, не плакал, только ругался. А тут, надо же, слёзы ручьём. Стало легче. Почему? Ничего не изменилось, но стало легче.

  Когда-то Серёга в пику родителям утверждал, что жить здесь не останется, что не его это дело в деревне дерьмо ворочать. Но своего дела ещё не придумал, хотя задумывался иногда по ночам между делом, засыпая. Как-то ничего не грело, и он решил, что ещё не время, успеет выбрать дело по себе – достойное дело.
А сейчас он вдруг понял, что его дело тут, в родном доме, на родной земле. Что он, как, вон, тот усик, отросший от земляники, ещё не совсем укоренился, но крепко держался за родное гнездо. Понял, что он ягода того же поля, что и родители, и родня.

  Стало опять легче. И по лицу, словно, тёплый ветерок прошёлся.
Откуда? Закрыто всё.
Мама. Её запах, её дух.

Серёга встал. Телёнок кричит, загнать надо, напоить – кто кроме него – хозяин.