Откровение

«Жизнь слишком коротка, и не стоит тратить ее на то, чтобы лелеять в душе вражду или запоминать обиды».
                Шарлотта Бронте

    Как мудро сказано, но как же трудно осуществить это в реальности. Мне больно и очень стыдно об этом говорить, но я каждый день прошу Господа дать мне силы, чтобы убрать из души боль и обиду на свою собственную мать. Грех? Да, грех. Но обида, родившаяся в далеком детстве, не исчезла с годами, и разъедает мою душу, как серная кислота разъедает материю.
    Всё началось очень давно. Родителей из своего детства я почти не помню. Обрывки каких-то воспоминаний иногда всплывают, но снова растворяются, как облака в небе. Помню бабушку, дедушку, тетю Валю, свою крестную,   которую я называла мамой. Она этого очень стеснялась, потому что  замужем в то время еще не была, а отношение к одиноким женщинам с ребенком в начале 60-х было не очень благосклонным. Бабушка рассказывала, как крестная, возвращаясь со мной с очередной прогулки, просила ее отучить меня от этой привычки.
    Папа с мамой жили отдельно от своих родителей, на попечении которых я находилась. Встречались  мы редко. По выходным. Да и то не всегда. В то время выходной день – только воскресенье, а маме надо заниматься домашними делами, папе – уйти на рыбалку с друзьями. Наверное, я появилась на свет слишком рано для того, чтобы быть «востребованной» своими родителями. Так было недолго. Родители «не сошлись характерами», последовал развод, раздел имущества, и определение места жительства ребенка: с матерью. Мама пришла с судебным исполнителем к дедушке и бабушке, забрала меня и отвезла… к прабабушке, с которой я прожила более 10 лет.
     Родители устраивали свою жизнь, кто как мог. У отца были женщины, но официально он ни разу больше не женился. Я – его единственная дочь. А вот мама после нескольких неофициальных отношений, вышла замуж, и во втором браке у нее родился сын. Мой брат моложе меня на 9 лет. С появлением брата отношение мамы ко мне стало еще более прохладным, чем было раньше. К тому же, я жила отдельно от нее, с прабабушкой. Ее визиты были такими же редкими, как и прежде. Потом случилось так, что она была вынуждена забрать меня в свою новую семью, где меня никто не ждал. Так начались годы моего выживания в экстремальных условиях. Маминой любви не прибавилось, более того, ее стало значительно меньше, чем раньше. Я хорошо училась, поэтому мама была избавлена от походов в школу, даже на родительские собрания, разве, что в начале и конце учебного года, когда  я получала грамоты за отличные успехи и активную общественную работу. Второй муж мамы, мой отчим, дважды отсидевший в тюрьме за хулиганство,  хорошим был недолго. Его постоянные пьянки и дебоши заставляли нас прятаться у соседей, иногда и ночевать у чужих людей. Оскорбления и унижения делали маму раздраженной, и, если брат был маленький, и она жалела его, мне приходилось терпеть незаслуженные упреки, как будто во всех ее бедах была виновата я. Тем не менее, я с хорошим результатом окончила школу, но мои мечты о поступлении в институт остались мечтами. Мама сказала, что не собирается кормить меня еще 5 лет и настаивала на том, чтобы я шла работать на завод вместе с племянницей отчима. Бабушка, мать моего отца, была расстроена  такой перспективой, и попросила мою крестную взять меня на работу в вычислительный центр, где крестная работала начальником отдела.  Так началась моя взрослая жизнь.
    Молодые девчонки, с которыми мне посчастливилось работать, учились  заочно в Ростовском институте народного хозяйства, и сагитировали меня подать туда документы. Я поступила и проучилась там два года, постоянно выслушивая упреки, что дважды в год выезжая на сессии, я трачу много денег. Надо сказать, что зарабатывала я совсем  неплохо, но всю  зарплату отдавала маме, поскольку  семья содержалась на две зарплаты – мамину и мою. Вся семья – это мы с мамой, мой брат, сын отчима от первого брака, отчим и его мать. Отчим к тому времени бросил работу, перебивался случайными заработками,  пил, дебоширил, деградировал.
    Я много раз просила маму уйти от отчима, но уходить нам было некуда. Дом, доставшийся в наследство от прабабушки,  по настоянию родственников был продан, незначительные деньги разделены между тремя наследниками: мамиными дядей и тетей, и мамой. На эти деньги я уговорила маму купить ей  что-нибудь на память.  Она купила. Это было золотое колечко и серьги с красивыми розовыми, прозрачными камешками. Светлыми, как память о нашей любимой бабушке-прабабушке, которая воспитывала маму с семимесячного возраста и меня, с четырех до 14 лет. 
    Мама  долго не решалась сделать такой решительный шаг – бросить своего второго мужа. А мне было очень жаль ее оставлять в том кошмаре. Но после очередного погрома, который отчим устроил в доме, после того, как он избил нас, я сказала, что уйду сама. Мама долго плакала, говорила, что я не имею права бросать ее, но все-таки согласилась. Мы втроем, мама, брат и я, переехали к маминой тете, поселившей нас во времянке.  Это была маленькая комнатка с низким потолком, печкой, которую топили дровами и углем. Но как бы тесно в ней не было, нам легко дышалось оттого, что мы избавились от изверга, пившего нашу кровь.
    Через некоторое время я познакомилась с молодым человеком, за которого вскоре вышла замуж, и переехала из нашего убежища.   
    Мама продолжала работать на заводе, брат учился в школе, потом в ПТУ, потом служил в армии, женился. Да и я пошла работать на тот же завод,  в должности юриста: к этому времени мы с мужем учились заочно в юридическом институте, у нас  было двое детей, а жили мы с родителями мужа.
    Наши отношения с мамой оставались по-прежнему прохладными. Она приходила в гости, всегда пыталась найти какие-то минусы в моей жизни.  Иногда по воскресеньям брала мою младшую дочь часа на два на прогулку. Дочка была такой маленькой, ужасно кривоногой, но очень спокойной и жизнерадостной девочкой. Мама, приходя с прогулки, начинала рассказывать, что «все соседи говорят, что у вас девочка - калека, у нее такие кривые ноги». Мне, конечно же было очень больно слушать такое, тем более, что никакой патологии у ребенка не было, и  ножки у дочери вскоре выровнялись. 
    Когда у брата в семье появилась дочь, мои дети у мамы вообще отошли на последний план. Она и свекрам-то моим всегда говорила: «Это ваши». Всё внимание мамы и ее любовь были отданы моему брату и его дочери. К нам в гости она ходила всё реже и реже,  надо было заниматься другой внучкой, которую она водила в детский сад, потом в школу обычную и  хореографическую. В моих детях она всегда видела только недостатки, в то время, как у дочери сына были только достоинства. Таким образом  мамина нелюбовь ко мне плавно перетекла на моих детей. 
   Своим детям я старалась создать такие условия, которых у меня никогда не было. Они получили и материнскую любовь, и отцовскую заботу. Правда, рано остались без отца. После травмы он перенес несколько операций и умер. Сыну было 18, а дочери – 14 лет.  Я пережила трудные годы, когда, оставшись одна, с детьми и психически больной свекровью, разрывалась на части, чтобы прокормить семью: кроме основной работы, я мыла полы в подъездах (кстати, мои дети всегда мне помогали), писала курсовые и дипломные работы студентам по уголовному праву. Спала  не более четырех часов в сутки. Иногда хотелось спрятаться от забот в раковину, как улитка. Помощи не было ни от кого. И мамы рядом не было. Она жила интересами другой семьи. Вообще, у меня создалось в эти годы стойкое убеждение, что она ждала, выживу я в этих условиях или нет. В  эти годы я сблизилась с отцом, который, по мере своих возможностей, помогал мне по хозяйству, присматривал за домом. Маме это не нравилось, о чем, при редких встречах, она говорила мне с нескрываемым раздражением, а ее едкие замечания по поводу того, что я плохо выгляжу и становлюсь похожей на старуху, просто выбивали меня из колеи. 
    Ушла из жизни моя свекровь. Потом отец. Я  прошла и огонь, и воду, и медные трубы.  Карьера пошла в гору.   Дети получили высшее образование, создали свои семьи,  у меня появились внуки.  Они - моя радость, ради которой я пожертвовала, возможно своим женским счастьем, оставаясь   вдовой более двадцати лет, потому что понимала, наученная  горьким опытом падчерицы, что мои дети нужны только мне, матери, и никто не заменит им отца. У меня всё хорошо. Но вот только маминой любви я так и не заслужила.
   Мои успехи, успехи моих детей и внуков не вызывают у нее ни чувства  радости, ни гордости. Ей интересна только жизнь семьи сына, забота о его дочери, которая в свои тридцать лет сменила троих мужей. Обо мне она вспоминает, когда что-то надо решить, договориться, помочь.
    Я уже привыкла к такому отношению. Но боль и обида ребенка, обделенного материнской любовью, не уходит из моей души. Я вновь и вновь молю Господа, чтобы дал мне силы простить. Но, видимо,  еще не заслужила  этой Его милости…