Язык

Не минула нашей компании и уже тысячу лет известная забава с примораживанием языка к металлу.
Дело было, что называется, вечером, делать было, в общем-то, действительно, нечего. Мы в очередной раз залили горку во дворе, кататься до завтрашнего утра было нельзя, с крепостью затеваться казалось поздновато – вот-вот нас начнут зазывать по домам, поэтому мы, девчонки, бездумно вырубали из замёрзшего наста сугробов лопаткой плоские фигурки, а пацаны у нас эти фигурки отбирали и бросали друг в друга.
- А почему, - спросил вдруг Васька. – на морозе язык к металлу приклеивается?
- Потому что слюна замег`зает, - равнодушно буркнул Серёга Картавый, целясь очередной ледышкой сидящему к нему боком Мишке Евсееву в ухо, прикрытое меховым наушником заячьей шапки.
Васька высунул язык и добросовестно подержал его снаружи, после чего разочарованно убрал обратно в рот и спросил:
- А почему так не замерзает?
- Потому что у железа высокая теплопг`оводность, - так же безэмоционально отозвался Серёжка. – А у воздуха – нет, -  и пустил, наконец, ледышку по назначению.
Андрей высунул свой язык и полизал вытащенную из кармана гайку:
- Не примерзает – видишь?
- Она тёплая, - лаконично забраковал Сергей.
- Да брехня это всё, - отмахнулся туповатый, но авторитетный Губасов. – Ты, Картавый, вечно строишь из себя. А вот я сейчас на спор лизну штангу от качелей – и ничего не прилипнет.
- На что спог`им? – оживился Картавый.
- На твою шайбу, - и посмотрел с хитрым прищуром: мол, слабо?
Губасов презирал интеллигенцию, предпочитая разуму грубую силу. За это дети интеллигентной прослойки – мы с Иркой, Картавый, Юрка, Женька - его порой недолюбливали. Вот и сейчас Серёжкины глаза недобро сощурились. Его зацепило.
При упоминании шайбы уже и мы, девчонки, заинтересовались. Потому что хоккейная шайба у Серёжки была не простая, а сувенирная, с напечатанным автографом Третьяка, привезённая Серёжкиным отцом из Москвы сыну на день рождения.
- Хитренький какой, - высказался справедливый Юрка. – А со своей стороны что поставишь? Прошлогодний снег, что ли?
Многодетные Губасовы жили небогато – мать убирала двор, отец ворочал мусорные ящики, кроме Серёги им приходилось кормить ещё пятерых детей – грудного малыша, дочек-близнецов на выданье, старшеклассника Валерку и Ленку – нашу ровесницу, так что, как справедливо заметил Юрка, ставить в споре, кроме прошлогоднего снега, Серёге было нечего.
Однако, Картавый проявил великодушие:
- Ничего не надо, - сказал он. – Останется победа за мной, тебе и так мало не покажется. Пошли.
Штанга, которую следовало лизнуть, представляла собой опору дворового турника. К ней и направились Мишка, оба Серёги. Юрка, Андрей. Васька и мы с девчонками.
- Ну, давай, - сказал Картавый дёргая подбородком в сторону штанги. – Лижи. Если конечно, ума не хватит отказаться, пока не поздно.
- Сдрейфил? – обрадовался Губасов.
Картавый только плечами пожал.
- Я фиксирую, - предупредил Андрей. Ему не так давно подарили детский фотоаппарат – «мыльницу» «Смена» производства знаменитой «Ломо», он таскал его с собой и щёлкал всё подряд, торопясь отснять первую плёнку для проявки.
- Валяй, - разрешил Губасов. Он торжественно продемонстрировал собравшимся широкий, лопатой, язык, повернулся туда-сюда – только что не раскланялся – и лизнул.
В тот же миг выражение его лица сделалось чрезвычайно задумчивым.
- Попался, - заключил Серёга Картавый.
- Фоткай, фоткай, - заторопил Васька Андрея.
- Не тог`опись, - махнул рукой Картавый. – Куда он тепег`ь денется!
Губасов стоял у столба, пригнувшись, и бешено вращал глазами.
- Э-э-э! – наконец издал он громкий протестующий звук.
- Чего «э-э-э»? – передразнил Картавый. – Слушать надо умных людей. Пацаны, поздно, я домой пошёл. Ужинать.
-Э-э-э!!! – громче запротестовал Губасов.
- Подожди, - вмешался Юрка. – Ему что же теперь, так оставаться?
- Замёрзнет ночью, - заметил Васька, не без интереса разглядывающий скульптурную композицию «Мальчик, лижущий столб».
- Не успеет, - покачал головой Картавый. – Его мамка найдёт и отклеит.
Протестующий вопль Губасова взлетел до небес. Все понимали: если его грузная пожилая мать с ухватками портового грузчика и вздумает его отклеивать, то проделывать это будет исключительно ремнём, а то и Ленкиной прыгалкой.
- Ампутировать можно, - злорадно предложила я, заодно похваставшись «умным» словом из арсенала матери-врача.
Губасов снова замычал протестующее – видимо, тоже знал «умное» слово.
- Пусть стоит до весны, - предложил Андрюшка. – Тепло станет – он и отклеится.
У Губасова намокли глаза.
- Ладно уж, смилостивился Картавый. – Лен, тащи тёплую воду.
Ленка, которая жила на первом этаже, побежала за водой и тут же высунулась в форточку:
- Чай подойдёт?
- Тащи.
Ленка выбежала с кружкой, над которой курился пар.
- Давай!
Серёга плеснул из кружки на место контакта Губасова со штангой. Губасов взвыл и отскочил, живо отклеив язык – правда, не без потерь – на штанге и губах остались следы крови.
- Ты чего? – удивился Картавый.
- «Чего»! – хнычущее передразнил Губасов. – Там кипяток! – и высунув окровавленный язык, стал дышать, как собака в жару.
- Лена, – строго сказал Губасов. – Я же тёплой воды пг`осил, а не кипятка.
- Ну, не знаю, - развела руками Ленка. – У меня градусника для воды не было. Мама с папой пили…
- Огнеупорные у тебя мама с папой, - заметил Юрка.
Губасов мало-помалу успокоился, спрятал язык и побрёл домой. Остальные тоже начали расходиться.
А через два дня Андрей вынес во двор фотографию, на которой Серёга Губасов, выпучив глаза, крепко обнимает столб, далеко вывалив язык.Уже оправившийся от своего приключения Губасов, благосклонно рассматривал шедевр фотоискусства и охотно показывал всем желающим.
- А знаешь, Сег`ый - задумчиво проговорил, разглядывая фотографию Серёга Картавый. – Если лампочку засунуть в г`от, то назад уже не вытащишь.
- Брехня, - неуверенно пробормотал Губасов.
Картавый засмеялся и хлопнул его по плечу.