Преступник

  Гулять днём — это сродни самоубийству: сотни болтающихся глаз, будто диски йо-йо, праздно колотят вас по гардеробу и желают повесить ценник на каждую тряпку. Иногда вам встречаются пылающие угли-глаза какой-нибудь дамы. Вы рассматриваете друг друга как товар, и спустя пару секунд она оставляет на вашем покрасневшем лице клеймо оценки.
  Но что ещё хуже? Думать, находясь в мире секундных стрелок механических часов. Попробуйте выйти на площадь, усеянную цветами жизни и их родителями, а затем начните усердно размышлять, что же заводит эти вечно идущие часы существования? Бьюсь об заклад: через пару минут на вас будут презрительно смотреть, как на бездомного, который коллекционирует бутылки, вытаскивая их из хаоса мусорных баков. И это неудовольствие вы почувствуете физически, ибо каждый прохожий станет швеёй, обрезающей мыслительные нити и пренебрегающей принципом «семь раз отмерь, один раз отрежь».
  Либо попробуйте почитать что-то глубокомысленное, сидя на лавочке в общественном парке. Ваше напряжённо сосредоточенное лицо будет оскорблять чувства праздно шатающихся. Впрочем, можно не переживать: такой статьи нет в уголовном кодексе. Пока нет…
  Но если вы желаете узнать, каково это быть тем, на кого постоянно обращают внимание, то сходите на свидание с природой и помедитируйте, а затем возвращайтесь в мир суеты. Я гарантирую: перед вами будут расступаться, за вами будут наблюдать, вас будут сторониться и даже опасаться, как чужестранца, как … преступника.
  А что же незаконного вы совершили? Самое тяжкое преступление против человечества — быть отличным от массы, поэтому я предпочитаю гулять тогда, когда хозяин Вселенной выключает электричество. В такие часы всё меняется: улицы заполняет пустота, нет человека — нет оценки и порицания, нет лишних вибраций скудной мысли, нет навязчивой бессмысленности присутствия и постоянного болезненно робкого псевдобытия.
  В один из таких часов тишины я вышел из дома на Liberty street (улица Свободная — англ.), предварительно поставив чайник. «Через пару минут вернусь», — подумал я и начал прогуливаться из стороны в сторону прямо перед окнами собственной квартиры.
  Писатель хоть и пишет о читателях, но в большинстве случаев он не желает быть с ними знакомым даже поверхностно. Впрочем, они всё же решили заглянуть мне в душу и вдохнуть запах трупного яда разлагающейся совести. Хотя я и называю заинтересовавшихся мною господ «читателями», они точно не моя целевая аудитория.  Им больше подходит роль писателей. Писателей закона здесь и сейчас.
— Ваши документы, сэр! — начал высокий тип с продолговатым носом, который, видимо, привык вторгаться в частную собственность.
— Какие ещё документы? — недоумённо поинтересовался я.
  Уже этот самый первый вопрос заставил коллег длинноносого полисмена соорудить оцепление из трёх тел, блюдущих закон (это неблагозвучное слово, к сожалению, никак не может быть заменено более возвышенным).
  Почесав нос, защитник народа объявил на всю улицу:
— Вот смотрите: это мои документы. А ваши где?
— Дома.
— Как так? Но вы же здесь?
— И что?
  Это резкое «и что?» так смутило и озадачило полисмена, что он окинул меня взглядом и подал знак своему товарищу.
  Субъект с непропорционально длинными руками настолько искусно и быстро меня обыскал, что это было похоже на молниеносную кражу.
  Длинноносый собрался с мыслями и выдал весьма глубокомысленное заключение:
— Так если ваши документы дома, то вас здесь нет. Кто вы без них?
  Мне не хотелось пререкаться. На улице холодало, дома меня ждал горячий чай. Я максимально вежливо пояснил, что живу буквально в двух шагах и могу предоставить документы.
— Нет-нет, так дело не пойдёт. Известно, кто я, потому что у меня с собой удостоверение. А вот кто вы? И есть ли вы вообще?
— Я же говорю вам: давайте поднимемся ко мне, и вы убедитесь, что я существую.
  Несколько раздражительный тон покоробил полисменов, и они хором пробурчали что-то невнятное, напоминающее слово «закон», если, конечно, они произнесли не «окон» или «оков». Впрочем, закон — это и есть такое удобное окно, помогающее проникать в личное пространство абсолютно невиновных людей.
— О нет, не положено. Время позднее. Вы, может, преступник?
— Я? С чего вы взяли?
  Полисмен, смахнув невидимые пылинки со звёздочек на погонах, посмотрел на звёзды Вселенной и отчеканил судейским тоном:
— А вы оказываете сопротивление закону. Более того, вы его не уважаете, ибо при себе не носите паспорт, так что вам придётся проехать с нами в отделение.
  Это заключение меня слегка насмешило. Однако стоит признаться: я люблю эксперименты и даже был доволен таким абсурдным поворотом событий. Меня впервые в жизни везли в участок за то, что я, по сути, просто вышел из дома.
  В самом участке я ощутил на себе груз вины, при этом ничего не совершив. Виноватым меня делало всё: решётки, пристальная охрана и даже сердито поглядывающий памятник какому-то Эйнштейну пенитенциарной системы. В ожидании я бродил по серым коридорам, отдалённо напоминавшим улицу. Однако теперь, будучи преступником, я мог наслаждаться лишь её копией. Комизм и несправедливость ситуации, словно бег, взвинчивали пульс. Я начал волноваться. Да и как не выйти из себя, когда полисмены, записав сведения, пошли устанавливать подлинность моего существования и не возвращались уже более получаса? Может, меня действительно нет?
  Но вот появилась важная персона. Вернее, сначала вывалилось огромное брюхо:
— А вы, кажется, не существуете: вас нет в базе данных.
— Но как?
— А вот так! — ни с того ни с сего заорал полисмен, и от напряжения лопнула пуговица на его животе, отскочив прямо в глаз статуе. — Вас. Нет. В базе. Данных.
— Позвольте, но я же вот, смотрите, стою перед вами!
  Полисмен поднял бровь и высокомерно заявил:
— А это нуждается в доказательствах, преступник!
  Кивнув в мою сторону, он привёл в действие отточенный механизм. Две пародии на личность, соединённые осью, как колёса единого механизма, схватили меня под руки и потащили к стене, у которой обычно фотографируют будущих заключённых. Яркие вспышки, стандартные, «делинквентные» позы для фото, увлечённые полисмены — в общем, вся эта процессия ещё больше укоренила меня в мысли, что я — преступник.
  К пузатому господину подбежал тощий сотрудник с каким-то листочком. Мне он сразу не понравился, ибо сулил что-то недоброе.
— Так вы ещё и экстремист?!
— Я?!
  В моей душе что-то упало на самое дно. Может, это был якорь, символ того, что я нашёл свою «тихую» бухту.
— Ну не я же! Вот!
  Начальник швырнул мне в лицо бумажку. Жить — это однажды не стать, а проснуться экстремистом и преступником.
  Впрочем, всё разрешилось вполне благополучно. Моё существование было доказано через несколько часов. Оказалось, что ошиблись при написании фамилии. Я — Смит, если что. Соответственно, и экстремистом меня перестали считать, но всё же на всякий случай сняли отпечатки пальцев и сделали какие-то пометки.
  После всех формальностей я уже не был преступником, однако до сих пор им себя чувствовал. Пробираясь по темноте улиц, я обдумывал сюжет новой истории, но вдруг ощутил какую-то тяжесть на плечах:
— Доброй ночи! Ваши документы!