Би-жутерия свободы 36

      
  Нью-Йорк сентябрь 2006 – апрель 2014
  (Марко-бесие плутовского абсурда 1900 стр.)

Глава#1 Часть 36

Продолжу достихотворный рассказ, из которого нельзя не заключить, что нехваткая дочь пошла в отца, а слабоумный без зарницы просветления в голове папаня, привыкший задевать слабый пол за живое, пошёл в неё (разве это не инсест?)
Выйдя во двор, я – когда-то повреждённый в правах, а теперь обезвреженный временем мужчина более чем средних лет с заметно улучшившимся рациональным питанием экстренными новостями, увидел высокомерного петуха-буддиста, надзирательно передвигающегося короткометражными пробежками по свежевыбритой лужайке меж подопечными несушками.
Короче, тайный покровитель бандитских крыш и незарегистрированных насестов, который мог бы занять достойное место в мемуарах ирландского поварёнка «Дневник О'Крошки», предстал передо мной во всём своём великолепии, прохаживающимся в приофисном курятнике, оформленном с большим вкусом в стиле клекочущего рококо-ко-ко. Случись нахохлившемуся горлопану родиться мужиком, он бы представлял собой повышенный интерес для курочек на предмет полакомиться бифштексом при свечах в ресторане «Говяжья душонка», где его прорвало, но он знал, что замолчит, когда откусит коровий язык. Не предавая особой значимости создавшейся ситуации, жертвой которой я невольно оказался, я ткнул наугад узловатым мизинцем в приглянувшуюся мне хохлатку, перламутрово улыбавшуюся во весь клюв извивающемуся в зелёной травке молодцеватому червяку.
Обессиленная несушка явно только что вырвалась из-под петушиного плейбоя, надоевшего ей призывными звуками наподобие издаваемых точильщиком топоров и ножей, а тот, пребывая в нетрезвом состоянии, открывает саркофаг с мумией, над соском которой синеет татуировка со стрельчатым луком  указательного знака «Для не-в-ротиков». Тогда он навалидоленно восклицает сюрпризёрке: «Мадам, я знаю, что я поросёнок, но вы не уточнили какой из сосков мой, хотя я и привык слепо верить женщинам на ощупь».
Во мне, как в члене клуба одно-жвачных, прорывающихся в радиоэфир, теплилась надежда, что такая не подкачает. И если не станет послойной котлетой по-киевски, то снесёт нашей сексуально дезактивированной семье золотое яичко, когда тройская унция на Уолл-Стрите в результате избыточной энергии вкладчиков вновь радостно подскочит в цене (согласитесь, в свежем дыхании соснового леса можно идти против времени, но никогда поперёк при случайных поляночных связях, имеющих целью подсластить пилюлю горькой действительности на опавших иголках тенистого папоротника).
Развенчанным цветком куриценосно возвращаюсь к себе домой, как хмырь болотный, относящий себя к растениям, и представляю как далеко в фантастическом Париже в воздухе Булонского леса вальсируют ночные бабочки с сильно подмоченной репутацией.
И кто сказал, что я не вращаюсь в Высшем Иллюминационном Свете, в котором режиссёр мюзикла «Пламенная соска» особое внимание уделял губастому подбору действующих лиц и исполнительниц. По вечерам я появляюсь в зеркале ванной и декламирую  обличительное стихотворение в адрес зарвавшегося радиоведущего, служащего полигоном моего безжалостного остракизма. Конечно, после прочтения я унизительно каюсь, признавая мой невскрытый творческий абсцес-шен.

Слышу голос привычный, музон в интервале
Под распевки в рекламу удаётся нырнуть.
Вас гротескно «обули», вы безумно устали,
Времени не хватает прилечь, отдохнуть.

Никого не убили, ничего не украли
Это бизнес такой, где все средства «гадны».
Добиваете время, как слониху в сафари –
За версту браконьерства пороки видны.

Где-то место рожденья больная Россия,
С ним осадочный привкус впитался навек,
Не спасает проигрывание Пако де Лусия,
А по Вашему Люче для глухих и калек.

Открываю дверь, а заботливая жёнушка, с которой мы встретились много лет назад в слякотный день по грязной случайности на пороге офтальмологической клиники «Соринка в глазу», что наискосок от церкви Святой Троицы на перекрёстке Бродвея и Уолл-Стрита, показалась мне прицельной девушкой, возможно снайпером, и опять кем-то недовольной. Легко внушаемая жена с испытательным сроком испытываемого ко мне интереса, не похожая на тягловое животное, заманчиво одаривает меня той улыбкой, которую я уже давно ей простил, за то что она ревновала меня только к женщинам с двенадцатимесячным набором яйцеклеток, которые смеялись моим экологически чистым шуткам.
Они заказывали номера в гостинице «Индейская резервация заранее» и тщательно промывали под душем рабочие санчасти полнеющих тел (сказывался их опыт работы в отделе лифчиков в бутике «Рай для безгрудых»). И всё же в меру корректная и снисходительная жена не наставила каких-либо значительных следов в моих рогатых воспоминаниях о неравнобедренном любовном треугольнике, выстроенном с грехом пополам придурком соседом родом из кладбищенской страны Некрополитании. С этим типом, чистым как стёклышко, с отёчными мешками под глазами, я предпочитал не связываться, учитывая, что карьеру снайпера с заросшими массивами бедер он выбрал себе с дальним прицелом.

Мне на старости хочется стать малолетним преступником,
чтобы детские шалости сходили с морщинистых рук,
и желание страстное не кажется мне недоступным,
хотя дома все думают, попаду в некий замкнутый круг.

На неделе позвонил специалисту эндокринологу.
Медицинский состав рассмешил в это утро до слёз
настоятельной просьбой, достойной шизойда-уфолога,
не вернуть ли мне молодость пересадкой свинячьих желёз?

Мол, научно доказана связь человека со свиньями,
и достойные самые возможно произошли от свиней.
Взять митральные клапаны – сколькие обязаны жизнями,
не скажу о своей, двадцать лет я делю ложе с ней.

Я в семье крест тяну, как Иисус по дороге к Галгофе,
но моя вечно хрюкает в койке: «Помолодей!»
На ночь бреюсь и пью желудовое кофе,
приживутся яички, ведь я некошерный еврей.

Из потока скоропостижных слов, напоминавших извержение вулкана, выплёвывающего лаву в тектонических конвульсиях, я мало что ухватил, не считая того, что она пребывает в полном восхищении от перфекционистских гомериканских школ, в которых растолстевшие от гамбургеров на элеваторе знаний своих гражданских прав дети охвачены элитарным образованием, сопровождаемых тщательным изучением бесплатных завтраков и получения инвалидности в процессе тотального ожирения. Её параллельно заботили инкапсулированные мысли и хлопоты о моём досрочном освобождении от прямых супружеских обязанностей и посещении дорогостоящего кардиолога с прицелом на получение бурёнки с проколотыми ушами в стиле Procol Harum.
После радушной встречи в дверях могла последовать привычная сцена – жена садилась пообтёртым задом на обогреваемое биде, подмываемая желанием громко поделиться со мной чем-нибудь умным, вроде того, что современные ракеты годятся только для того, чтобы вывозить навоз на магнитные поля.
Ей же никогда не выпадет шанс проехаться по зернистой икре темно-серого асфальта под искристое шампанское золотистого дождя. Тем самым она с её исключительным видением в скважины, лишний раз во весь голос подчёркивала сложившееся впечатление у соседей, что у неё со мной не утомительная жизнь нитки, отмотавшей свой срок на клубке, а кинотеатр повторного фильма «Брезентовый», опутанный сетью сочувственных взглядов, бросаемых из-за импровизированной китайской стены. Но разве соседи подозревали, что возвратясь домой их светского кафе «Коленные чашечки», я попадаю в музей женского изобразительного искусства истерик с честолюбием балалайки? Так что мне не приходило в голову изображать из себя царя Соломона с 900 детьми – прямым доказательством его мужской силы.
Верующую подслушницу жену, являвшую собой продвинутую представительницу загнивающего капиталистического общества с его патологическим консумеризмом, как путану с необыкновенно узкой специализацией, будоражила многоступенчатая карьера и полудетские сны, вдохновлённые радиопередачами «Фаллосиана», «Обделанные мечты», «И какой чёрный не стремится к белой, возлагающей неоправданные надежды на вторую палочку-выручалочку и ответственность за венки?» Понимая, что означают низвергнутые с пьедесталов авторитеты, я был вынужден многое ей прощать, ведь она читала забрызганные непонятно чем «Воспоминания кокотки, продававшей старым клиентам газометры для анусов и баночки с икроножными мышцами, потому что ей всё было по Геленджику». Я с моей болезненной чувствительностью к ласковым матерным словам догадывался, что ей намного больше нравилась поэзия Вознесенского в гору, отказавшегося от панегириков властям, чем «немногословного» Евтушенко, ни в какую не желавшего примкнуть своим острогранным словесным штыком к платному популярному движению Союза Писателей. Это оставляло её, страстно желавшую поваляться на топчане мужского рода, безразличные ноги холодными, в то время как подвыпившая женская совесть не подозревала, что наиболее выраженная тенденция к росту наглости – ответное хамство (у некоторых переоценка целкостей в стране, перенесшей черепно-мозговую травму, наступает только после нокаута – о чём заусенчато свидетельствуют губчатые ткани надорванных пунцовых ртов).
В соответствии с этим она после второй шоковой дефибриляции, не отделяя диабетические желудочки от предынфарктных предсердий, поступает с задуманным ею по собственному усмотрению от всего сердца с пересаженным митральным клапаном  породистой свиньи, спасшейся от потопа в Паранойевом ковчеге (до этого она лежала убитая горем после молниеносного озарения, касающегося моего финансового статуса). А недальновидный я всё ещё не могу отделаться от соблазнительного ромштекса из  мыслей о пыхтящей близости с нею, возвращавшей в моей памяти совместные политзанятия любовью в Паровозостроительном депо до попадания в приусадебный милицейский участок на пятнадцать суток.
 Но многое может показаться совершенно непонятным и неуместным, если не учесть, что романтично настроенная супруга только что оторвалась от радиоприёмника с возмудителем спокойствия – ведущим, у которого с годами сложились нелёгкие отношения с недостойной его высокого интеллекта аудиторией, не обладающей кочерыжкой самосознания. Он с минуту как закончил под литавры радости чтение ехидного опуса, засланного мной по Интернету под анонимной подписью «ваша Наташа в брючном костюме».

Вас в радиовиварии
заботы не состарили
среди квакушек дряблых и ужей.
По горло сыт шипеньем
проталкиватель гениев,
гоняя их, настойчивых, взашей.

Презрительно шипящие,
они, в эфир входящие,
отыскивают микрофонный паз.
Их в сливки фразы сбитые,
не в писсуар отлитые,
с шести и до восьми находят нас.

Эфирные создания
приводят оправдания
идеям и задумкам неспроста.
Не покоряются судьбе,
кто не в ущерб самим себе
под  солнцем ищут тёплые места.

Но если призадуматься,
не вы ли – свет и умница –
создали и взрастили феномен
курьёзов и оплошностей,
не избегая пошлостей
(одно из проявлений наших ген).

По окончании прослушивания не сформировавшегося стишка из цикла «Профилакторий любви», проникнутого предзнаменованием свежей зелёнки долгожданной весны, наивная жена заподозрила, что у меня всё-таки завелась постоянная любовница, и разубедить её в анонимности послания было не в силах подосланных мною дружков. До неё я, прошедший школу жизни с переменным успехом, увлекался труднодоступными женщинами с менопаузой в кульминационном периоде, думающими что плюшевый диван состоит из плюшек. Одним из таких баб был любопытный типаж трансвестит Лепаж Татино, выходец из дружной семьи без двойняшек с поштучным производством даунов со времён дедушки, разъезжавшего в пролетарской пролётке.
Я и раньше довольно смутно догадывался, почему чувственная супруга, мысленно пребывавшая на Маркизетовых островах, с клюквенной настойкой в мелководье слёз в озерцах глаз и с переносной трубкой прелюбопытнейшей формы в вибрирующих от страсти руках, подозрительно часто бегает в туалет (если практика показывает, значит, ей не стыдно). Там она, нахмурив нейлоновые бровки у поблёскивающих дорожек миндалевидных глаз, успевала поспешно надраить обгрызенные ногти, пока ведущий по радио копался в рухляди ничего не значащих сообщений, так же необходимых, как закапывание атропина в дверной глазок.
Вместе с передовыми учёными разобщённых в идеологическом аспекте стран жена размышляла над католическими проблемами: «Чем отличается предрассветный туман от послевечернего?» и «Чем старше Папа, тем дольше простатный вытекан – результат подсматривания сквозь нечистоплотно прикрытые занавеси».
В секунды ожесточённой любви ко мне, сопровождаемой вербальным домогательством и дисциплинарными взысканиями, супруга-маркировщица всего, что под руку попадётся, возбужденная моим нерешительным протестом, а может быть и сексопатологической завязью зависти к подругам, напоминала персик с аттестатом прелости, в который, за отсутствием контейнеризации рассудка и иного выхода, погружаешься губасто и скалозубно. При этом стоит учитывать, что деньги – предмет грязный, поэтому не стоит принимать всё за чистую монету. Вот тогда я, воспитанный на прописных истинах с большой буквы, впервые почувствовал себя беззубым навозным жуком, питавшимся перетёртыми шнурками от старых замшевых ботинок, в дни когда солнечные запонки лунных затмений не мешали мне измываться над самим собой, но когда в ночном кошмаре представлялось упёршееся в мой седеющий висок ледяное дуло её острой коленки, от психушки спасала дерзкая догадка – вгрызаясь в гранит языковой науки и наловчившись на Западе канючить газировку с помощью пластмассовой трубочки.
Для этого только стоит завести любовницу, настаивавшую на превышение скорости в сексе и у меня появится взаправдашняя механическая игрушка. Ведь не даром же когда-то я – небывалый парень с душой нараспашку (без плуга) занимал на задворках планеты ответственный пост при закрытых дверях министерского туалета. Там я проводил периодические зубочистки, щедро раздавая их налево и направо нуждающимся, поэтому посетители говорили про меня: «Этот изверг работает округлённым рублём без сдачи».
Отчасти я не могу не согласиться с ними. Недавно мой радиокумир, всеавенюшно и общестритно известный ведущий,  создатель утрусского радио (или как у нас принято говорить родоначальник его), опробовал себя на телеэкране в вечерней часовой передаче, и я опять не удержался, чтобы не без ехидства прокомментировать «Явление святого народу» в присущем мне саркастическом стиле,  ведь он, всегда такой строптивый и независимый, выглядел агнцем на заклании у камер и руководителей телеканала. 

Вас видел не в окне, экран запечатлел
в компании испанской шестиструнки.
Искрился взгляд и голос томно млел,
в улыбке зубы... всё как по задумке.

Доступность не страдала простотой,
корректны вставки, артистичны жесты,
и интеллект блистал то с тем, то с той
в живых ответах, чётких и уместных.

Успех во всём преследует везде,
раскрывши рты народ в восторге замер.
Большой талант не удержать в узде
цензуры и ригидных телекамер.

Вас я и ране живо представлял
в компании с совсем иной бутылкой,
где столик, с витой ножкою бокал,
и мой герой игривый, дерзкий, пылкий.

Звонили черепахи, лани, львы
с приветствиями, словно в день родильный.
Но вот беда, неужто это Вы –
конфликтный и привычно абразивный?               

Не придерёшься, всё высокий класс!
Так их держать, восторженных (подальше).
Но лично мне приятней видеть Вас
без поз наигранных и безразмерной фальши.

Надеюсь, что Всевышний мне простит
критический ряд едких замечаний.
Ваш друг во мне притворно говорит:
«Не выгляди как агнец на закланье».

(см. продолжение "Би-жутерия свободы" #37)