На раме

Золотая белка солнца мелькает в велосипедных спицах. Я сижу на раме и держусь за стойку руля, а рядом покачивается в нитяной сетке стеклянный пупырчатый графин красного цвета с квасом. За рулём велосипеда - старший брат Толя.
Дорога похожа на стиральную доску. Стучат, кажется, не только зубы, но и все кости моего длинного, худого подросткового тела. И сидеть на металлической узкой трубке, держа согнутыми ноги, совсем неудобно. Однако всё это мелочи жизни, потому что мы едем на Усолку.
Толя – мой брат по отцу. Он приехал после армии и остался у нас жить. Работает он на заводе во вредном цехе, поэтому, когда смена у него начинается в 15.00, мы с ним при хорошей погоде с утра непременно отправляемся загарать.
Брат – человек веселый, общительный, музыкальный. У него волнистый светлый чуб  и ослепительная белозубая улыбка.  Он легок на подъём и готов к любым приключениям. Я, конечно, чувствую Толину взрослую заботу и ответственность.  Но он никогда не смотрит на меня сверху вниз. Дружба наша радостна и безоблачна.
  Чтобы не терять времени , Толя по дороге пересказывает «Парижские тайны» - популярный фильм, путь на который мне заказан, потому что он «до 16».
Мчится велосипед. Пролетают мимо дома, люди, церкви, сараи, опустелый грачевник в старых тополях…
И вот мы уже за городом. Всё ближе лес: зеленые кусты, тёмные пики елей, мелькающая слева от шоссе узкая извилистая ленточка реки. Ещё немного, и мы останавливаемся как раз там, где Усолка круто изогнувшись, обтекает пологий бережок с полоской чистого песка.
Это наше место. Толя ставит велосипед  под  дерево. Я на траве расстилаю старенькое  байковое одеяло. Чтобы квас не нагрелся, мы закапываем графин в песок у самого уреза воды.
Брат сбрасывает с себя одежду и с разбега прыгает в речку! Мне нельзя. Вода в Усолке ключевая, холодная, а я вечно простужаюсь. Да и плаваю неважно. Точнее сказать, кое-как держусь на воде.
Речное зеркало дробится и слепит солнечной рябью. Толя, как дельфин, плывет. Я слежу из-под ладони  за мощно отмахивающими сажёнки руками, и загорелой спиной, выпрыгивающей наверх то одним, то другим боком.  Потом сама подставляюсь ласковому теплому ветерку и закрываю глаза…
В какой-то момент я их открываю и вижу, как наш пупырчатый графин, грациозно покачиваясь на волнах, плавно уплывает по течению. Он уже далеко от берега.
Я вскакиваю и ору что есть мочи, а Толя не вдруг может разобрать, о чём я. Кажется, он даже в первое мгновение пугается. Мигом развернувшись, тут же плывет назад, навстречу бродяге-графину. Возвращает беглеца на место, но для страховки привязывает шнурком от кед за горлышко к ветке прибрежного куста.
Мы смеемся! Мы хохочем во всё горло! Наш хохот окрест разносит река. И упав животом на горячий песок, едва отдышавшись, Толя возвращается к рассказу о кинофильме, изображая героев мимикой и жестами. А я слушаю, раскрыв рот, вся во власти придворных интриг и тайн далёкого Парижа.
Но фильм кончается, а время ещё есть. Мы идём по берегу. Заметив что-то с обрывчика, брат велит мне стоять на месте, а сам идет к велосипеду и неожиданно возвращается со столовой вилкой, извлеченной, должно быть, из сумочки, что прицеплена под седлом.
Осторожно становится на колени и нагибается над водой, замерев с вилкой, как с острогой, в руке. Вдруг резким движением втыкает во что-то вилку, а когда рука показывается над водой, в воздухе серебряно трепещется наколотая рыбка.
«Налим! Поймал!» - Кричит Толька. И я с восторгом кричу тоже: «Ура!!! Поймал!!!»
Потом мы заворачиваем налима в полотенце и едем  домой. Я снова сижу на раме, придерживая рукой сетку с пустым графином и рыбацким трофеем. Велосипед  снова ловит  спицами солнце. Ветер ерошит волосы, играет  подолом моего выцветшего сарафанчика и пузырем  надувает Толину рубашку. Мы  едем  и  предвкушаем, как изумятся и обрадуются улову наши родители.
…А когда мы вернемся, кот Буська – стервец  сопрёт и съест налима, неосторожно оставленного в кухне на столе.
Обо всём этом помнит солдатская пуговица со звездочкой, что была когда-то на дембельском   братовом кителе.