Слово из трех букв

               
                Первомайская быль
          Рассказ из цикла «Ветерок с Большой войны»
               
            Девочке Гале семь лет. Первого сентября она пойдёт в первый класс, но это ещё когда случится!
            А сегодня – Первое мая, красный день календаря. В календаре есть и другие красные дни – 7 ноября, например. Мама и бабушка почему-то называют этот праздник октябрьским. Так и говорят: «На октябрьские в прошлом году весь день дождик лил, а сегодня с самого утра солнышко, слава Богу».
            Странно… В календаре – ноябрь, а праздник октябрьский.  Бога нет, а слава ему есть.

            Но всё это неважно – главное, что творится  за окном на площади  с песенным названием Кольцо:  вместо привычных трамваев и машин идут люди, много людей – целые колонны. Они заполняют площадь и разноцветной рекой текут куда-то.
           Люди несут красные плакаты,  ветки с белыми бумажными цветами, розовые и голубые воздушные шары и чьи-то портреты – наверное, своих друзей и родных. Всем весело – в распахнутое окно врываются голоса, смех, крики «ура!» и буханье большого барабана вперемешку с нестройным пением духовых оркестров.
           Один оркестр играет «Катюшу», другой - что подальше, у магазина «Спортивные товары» - наяривает «Польку-бабочку», а третий у сквера играет вальс «Амурские волны».

            Дома тоже весело – мама на демонстрацию не пошла. Она примостилась на широком подоконнике, поверх которого накинуто толстое шерстяное одеяло, смотрит на площадь и комментирует происходящее.
            - Кировский район пошёл, - объявляет она домашним. – Ой, как грузовик украсили, погляди, Галочка!
            Галочка подбегает к маме, карабкается на подоконник. Действительно, грузовик необычный – борта откинуты, кузов обтянут красным, а над кабиной возвышается огромный глобус. На голубом глобусе крупными буквами написаны слова МИР, МАЙ и ещё что-то.
             Галя умеет читать давно – целых полгода назад она  самостоятельно прочитала сказку «Курочка Ряба».
Правда, сказку эту она лет с двух знала наизусть, и память подсказывала ей слова во время чтения. Чем-то  Курочка Ряба была очень близка Галочке. Может, оттого, что напоминала о существовании в семейном сарае другой курочки – не сказочной, а живой, нашей.
               Но с тех пор Галочка может читать всё – только печатными буквами, конечно. Да она и писать может – ничего, что буквы немного кривыми получаются. Зато, когда она впервые написала слово «папа», бабушка почему-то заплакала.
              «Вот ведь, как отца любит ребёнок…»  -  сказала бабушка самой себе и погладила Галочку по голове.
             А сейчас бабушка пекла пирог с капустой в печи. Печь находилась в конце длинного коридора – в квартире дворника Фатимы. Чтобы попасть к печи, необходимо  заранее записаться в очередь. Тридцать шесть квартир в одном коридоре  – и всем ведь хочется своих пирогов к празднику – это вам не шутка! У бабушки пироги получались отменные – с золотисто-коричневой корочкой, сочные, ароматные, ммммм…
             Папа ушел на демонстрацию со своим заводом, а дедушка брился перед зеркалом в маленькой прихожей.  Щеки были в белой мыльной пене, язык дедушка упирал в щеку, отчего она надувалась бугорком – так бриться было удобнее. Через плечо дедушки висело вафельное полотенце, он убирал им излишки пены. Он внимательно смотрел в старинное зеркало в черной раме, а оттуда на дедушку смотрел молодеющий на глазах человек с гладкой розовой кожей, выступающей из-под бритвы. Два раза в месяц дедушка брил ещё и голову, ну, а нынче было обычное ежедневное бритьё. Правда, по случаю праздника дедушка брился особенно тщательно и не спеша. Время от времени он останавливал процесс бритья и начинал править бритву. В ход шёл широкий кожаный ремень – дедушка прицеплял пряжку к крючку вешалки, туго натягивал ремень и любовно водил лезвием по полотну. Ш-шик, ш-шик – и дедушка снова подмыливал засохшую пену и с приятным шорохом косил щетину.  Потом он  смывал остатки пены, вытирал лицо и брызгался одеколоном со смешным названием «Тройной».
             Галочка подходила к дедушке и протягивала руку. Тот наклонялся, и внучка гладила его по атласной после бритвы щеке.
             - Золлинген! – говорил дедушка о бритве уважительно. – Немецкая! 
            «Немцы – дураки, – думала  Галочка. – Они убили Валю Котика… и других».
            Галочка видела фильм «Орлёнок» про юного партизана – мальчик, который играл героя, ей очень понравился.
           «Этот никогда с девочками не дерётся, - решила Галя. – А немцы – дураки, мы их победили. Так им и надо!».
           Неожиданно она вспомнила, что в мамином зеркальном шкафу, который назывался шифоньер, в глубине лежит немецкий аккордеон. Аккордеон привёз с войны бабушкин брат дядя Лёня и подарил маме на день рождения. Временами, когда у мамы было свободное время и весёлое настроение, она доставала аккордеон из футляра, накидывала ремни инструмента на плечи и, тяжело разворачивая меха, наигрывала разные мелодии. Аккордеон был огромный, почти с Галочку ростом, весь малиново-перламутровый, переливающийся.
              Мама играла только правой рукой – клавиши аккордеона были почти такие же, как клавиши черного рояля, занимавшего  полкомнаты. С кнопочной клавиатурой мама справляться не умела, но Галочке всё равно очень нравилось, как мама, старательно раздвигая меха, извлекала красивые протяжные звуки.  А когда приходили гости, мама садилась за рояль. Звучали арии из оперетт, танцы, песни из кинофильмов. Странно, она никогда не упражнялась, как делают это студенты консерватории, расположенной по соседству, а просто садилась и играла, легко и красиво.

             Когда мама открывала свой шифоньер, комната превращалась в сад: она наполнялась ароматом сухих духов, чистого старого дерева, кожи, меха, крепдешина  и чего-то еще, особого – молодого, женского, маминого.
             Но сейчас мама сидела на подоконнике, а Галочка рядом с ней.
             Народ внизу не кончался – колонны шли, флаги плыли, а музыка лилась. Голубого земного шара на площади уже не было – он уполз вместе с грузовиком по широкой улице на другую, главную площадь, туда, где стоит бронзовый дедушка Ленин  так благожелательно и приветливо,  будто просит всех куда-то пройти, а уж он пойдёт после.
             На улице было тепло, майский ветерок кружился по площади, словно в  небрежном вальсе, и во время одного шального поворота дунул в окно и растрепал маме прическу. Прядь светлых маминых волос легко коснулась Галочкиного носа – и она неожиданно чихнула. Мама взглянула на дочку – и обе звонко рассмеялись.

            -  Скоро пирог поспеет, - сказала мама. – Папа вернётся,  и сядем за стол все вместе.
             Галочка соскочила с подоконника.  Папа придёт, пирог поспеет, а потом Галочка с бабушкой и кошкой Читой   пойдут гулять в сквер – когда демонстрация закончится. Черная с белым галстуком Чита будет восседать на бабушкином плече, покуда они не дойдут до Тукаевского сада – а там кошка спрыгнет с плеча и побежит по своим кошачьим делам.
             А пока что… пока что… надо  сделать так, чтобы сегодняшний прекрасный день не ушёл вместе с демонстрацией, не пропал, не забылся. Надо, чтобы все-все узнали… узнали… узнали и не забыли.

              Галочка подошла к письменному столу, выдвинула ящик и достала чистый лист бумаги. Цветные карандаши лежали на вытертом сукне стола. Галочка подложила под лист большую книгу сказок – чтобы карандаш не проткнул бумагу во время рисования. Первое, что она нарисовала, это большой голубой круг – глобус. Тот, что плыл на грузовике.
Потом она расчертила круг-глобус коричневыми линиями, напоминавшими сетку со смешным названием  авоська. С ней бабушка ходила в магазин.
              Слова, которые Галочка начала писать на глобусе, оказались плохо видными – сетка мешала. Тогда девочка придумала написать их везде, а не только на глобусе. И на белом листе появились слова МИР, МАЙ. Появились наверху, внизу, с боков. Галочка рисовала буквы красным, синим и зеленым карандашами. МИР, МАЙ, МИР, МАЙ, МИР, МАЙ… И круглый… ну, чуточку кривоватый глобус в бабушкиной сетке.
               Но чего-то на картинке не хватало, а чего, Галочка не знала. Тогда она подошла к маме, которая уже слезла с подоконника и расставляла на столе посуду.

               - Тютя, - нарисуй мне что-нибудь красивое, пожалуйста.
               ТЮТЯ – это было имя мамы для Галочки. Никто не знал, почему она так её называла.
              «Мамы – это у всех, - думала Галочка. – А у меня – тютя».
              Галочка была странной девочкой, даром, что через несколько месяцев в школу идти. Бабушку она называла БАСЮКОЙ, дедушку – ТЕТЕНИХ. И только папу называла просто – ПАПА.
              - Что тебе нарисовать? Рисуй сама, мне некогда – сегодня еще дядя Слава с тётей Ниной придут, надо всё успеть к обеду.
             - Ну, что-нибудь, ты же умеешь… Цветочки нарисуй.
            Мама села к столу и начала рисовать цветочки. Когда она бралась за что-либо – у неё всё всегда получалось замечательно. Как будто на рояле играла – легко и красиво.
Вот и цветы на белом листе расцвели просто замечательные. Ну, как будто это картинка из книжного магазина!
            Но и этого было мало. Сегодня и вправду необыкновенный день – Галочка поняла, что надо сделать, чтобы все-все узнали!

            На письменном столе рядом с пластмассовым стаканом с карандашами стоял пузырёк с полузасохшим канцелярским клеем. Галочка схватила этот пузырёк, свою картинку и побежала к двери. В коридоре она чуть было не столкнулась с  бабушкой – та на вытянутых руках несла доску с горячим пирогом, покрытым льняной салфеткой.
            - Ты, куда, Галочка?
            - Я во двор… на минутку!
            - А почему без жакетки? Простудишься!
            - Тепло, бабушка. Я на одну минутку!
            Галочка  сбежала по деревянной лестнице, которая называлась «чёрный ход» и вела во двор – в каменный мешок, залитый асфальтом, сквозь трещины в нём кое-где пробивалась робкая зеленая травка. Со двора на улицу вела арка с облупившейся штукатуркой.
            Галочка вошла в арку, в её сырой полусумрак, здесь уличный, дворовый и домовый запахи смешивались в один сложный букет – керосин из соседней лавки в полуподвале все-таки главенствовал над  запахом дровяных сараев, общественного туалета, кошачьих отметин и  белья, сохнувшего на длинных веревках.
            Галочка выбрала самое лучшее место – там, где штукатурка на стене дома  еще не совсем облезла. Она не без труда открыла пузырёк с клеем и кисточкой, как могла ровно смазала края листа с рисунком. Листок не приклеивался. Тогда девочка приклеила его на дощатую некрашеную дверь, ведущую в дом – и арка преобразилась, стала праздничной.  Галочкино сердце радостно забилось.
             «Вот так – теперь все увидят… узнают…»
             Она полюбовалась немного на рисунок, где особенно ярко выделялось слово, написанное на самом верху самыми крупными буквами – МИР.

             Голос мамы, звавший дочку из коридора, заставил Галочку оторваться от сладостного созерцания своего труда и вдохновения. Она провела рукой по листу с рисунком, прикрепляя его прочнее к двери, сказала «пока!» и вприпрыжку побежала домой.
             Дважды во время праздничного обеда Галочка выбегала к арке – посмотреть, как ловко и красиво висит её рисунок.
             Майский ветерок приятно обдувал  ноги – чулки по традиции разрешалось снимать именно первого мая. Из их семейного сарайчика во дворе неслось кудахтанье курочки-несушки – почти каждый день бабушка кормила внучку яйцом всмятку.

             Когда Галочка выбежала во двор в третий раз… листка с рисунком на двери не было. Девочка подошла поближе – нет, зрение не обманывало её. Листка не было так, будто никогда и не существовало – только крохотные клочки бумаги, присохшей к двери накрепко, свидетельствовали о том, что здесь совсем недавно что-то было приклеено.
             На месте сорванного  листка красовалось одно слово синего цвета – слово из трех букв, написанное крупно, ужасным почерком  и, скорее всего, химическим послюнявленным карандашом.
              Галочка этого слова не знала, оно показалось ей  обрывком какого-то другого, более длинного.
              И пока она так стояла в недоумении, в арку вошли двое незнакомых дядек, от которых пахло пивом, потом и папиросами. Они взглянули на девочку, в отчаянии застывшую у двери, на свежую синюю надпись – и ухмыльнулись. Один из них, лениво ворочая языком, спросил у другого:
              - А ты, Вован, знаешь, какое слово из трёх букв пишут на заборах, любят женщины и берегут мужчины?
              - Знаю, Коляныч! – заржал приятель по имени Вован.
              - Не-е-ет, это не то, что ты думаешь. Это слово «мир»! – заржал уже сам Коляныч.
              - Верно, девочка? – подмигнул Коляныч Галочке.
              - Верно, - вежливо сказала Галочка и строго сжала губы. – И ничего смешного тут нет!
              - А никто и не смеется… - миролюбиво сказал Коляныч, и оба дяденьки побрели куда-то через двор – наверное,  праздновать день солидарности всех трудящихся.

        Галочка постояла еще несколько секунд, вздохнула и пошла домой. Да, ей было грустно, как будто она сегодня узнала какой-то унылый секрет из жизни взрослых, которые смеются над словом из трёх букв, как над чем-то постыдным.
              «Они просто дураки, - сказала себе Галочка и тут же пришла в прекрасное расположение духа. – Завтра с утра  опять нарисую такой листок и попрошу папу, чтобы он его приклеил повыше, где его никто-никто не сможет достать. Зато видно будет всем – МИР».