Что в имени тебе моём?

                "Что в имени тебе моем?
                Оно умрет, как шум печальный…"
                А.С. Пушкин

       В семье Колчановых переполох…
       Оказалось, что зачать, выносить и родить ребёнка легче, чем дать ему имя. Уже третью неделю в их квартире проживал крохотный член семьи, который, как и полагается в этом возрасте, спал, сосал материнскую грудь, мочил пелёнки, кричал, требуя к себе внимания, но при наличии отчества и фамилии, увы, не имел ещё имени – вот с этим-то неожиданно и вышла у Колчановых закавыка.
Тёща Сергея Колчанова, Мария Петровна, которая во внуке души не чаяла, заявила, что по её твёрдому убеждению, новорождённому следует дать имя деда, по отцу или по матери – без разницы, то есть, назвать Фёдором или Андреем, и что она от своего решения не отступит ни на шаг.
         Жена Сергея, Аллочка, и слышать не хотела про всяких там Федек,  Андрюшек, Ванюшек... «Имя должно быть необычным, древним, благозвучным…», стояла на своём она.
         Самому же Колчанову чертовски нравилось имя Афродита, как он и назвал бы своего первенца, родись он девочкой. Но как быть с мальчиком? По правде говоря, у него были кое-какие соображения на этот счёт, но сначала он не решился их озвучить, а потом, став свидетелем ежедневных баталий между тёщей и женой, решил, что лучше будет промолчать, – лишь бы быстрее улеглись дома страсти!
Мозг его неусыпно, круглые сутки, работал над решением этой неожиданно возникшей проблемы, которую он без успеха пытался решить как дома, так и на работе.
         В отделе нас четверо: мы с Колчановым – молодые специалисты, только год как со студенческой скамьи, и две сотрудницы среднего возраста, сметчица Люся и проектировщица Валя. Если в первые дни все мы с интересом ввязались в эту авантюру и наперебой предлагали свои варианты, то на второй неделе, заметив, что дело это принимает затяжной оборот, а нам не удаётся посоветовать сослуживцу ничего дельного, поубавили энтузиазма;  на третьей же – нам это уже до такой степени осточертело, что стало действовать на нервы: женщины, то и дело бросали работу и выбегали из кабинета в туалет перекурить,  мне же, некурящему, бежать было некуда, и я оставался в комнате один на один с Серёгой.
          На мою беду стол незадачливого папаши стоял напротив моего. У меня перед глазами целый день маячила его уныло-задумчивая физиономия с непрерывно шевелящимися, словно читающими молитву или что-то жующими губами – шёпотом, приспустив веки и закинув вверх голову,  он проговаривал очередные варианты искомого имени. За эти дни Колчанов стал неузнаваем: он осунулся и побледнел, всё валилось у него из рук, на работе появлялся в самый последний момент, и мы со страхом ожидали, что вот так в какой-нибудь день мы так его и не дождёмся  –  по пути на работу подберёт его где-нибудь «скорая».
         Сегодня, когда Люся с Валей убежали на очередной перекур, Колчанов, тяжело вздохнув, с тоской и безнадёжностью снова посмотрел на меня, взывая к помощи. Я выпалил ему полтора десятка специально выуженных мной из литературы по Древней Греции имён (лишь поскорей он отвязался!), но на каждое произносимое мной имя тот, в знак несогласия как баран мотал головой. Это вывело меня из себя, и я, сам  не зная почему, вдруг выдал ему всплывшее откуда-то из потаённых закоулков памяти слово – «Афедрон».
    Колчанова вдруг словно парализовало. Затем он дёрнулся и снова замер, а и через несколько секунд вполголоса перепросил:
         – Как-как ты сказал? Афедрон? Афедрон… Афедрон… Постой, постой… А, ты знаешь, ведь здорово! По-моему, это то, что надо! И греческое, и как бы соединяет в себе два имени, Федя и Андрей!
Вне себя от радости он тут же позвонил домой, и домашние его, похоже, оценили его выбор, поскольку лицо Колчанова впервые за последние дни озарилось счастливой улыбкой. Положив трубку, он торжественно уведомил меня, что они с женой договорилась, не откладывая дело в долгий ящик, встретиться сегодня же у ЗАГСа, чтобы наконец-то зарегистрировать сына как Афедрона Сергеевича Колчанова, и сейчас он помчится к начальнику отдела отпрашиваться…
        Итак, Колчанов ушёл с  работы на пару часов пораньше, а я, с облегчением вздохнув, наконец-то смог спокойно поработать.

        На следующий день он явился на службу явно не в себе. Уже с порога бросив на меня леденящий душу и, следовательно, не предвещавший ничего хорошего, взгляд, приблизился к моему столу и вынул из портфеля толстенную книгу (как позже оказалось, это был «Словарь иностранных слов»). Не успел я  и рта раскрыть, как он, размахнувшись, с такой силой двинул меня книгой по моей несчастной голове, что у меня даже очки слетели, а  Люся и Валя, взвизгнув от неожиданности, повскакивали со своих мест.
       – Вот тебе за твой Афедрон! – сквозь звон в ушах едва расслышал я его пояснение к только что содеянному им злодеянию. В кабинете воцарилась всепоглощающая, щемящая тишина. Сотрудницы наши притаились, ожидая развязки.
Видя, что я, водрузив очки на положенное место, всё ещё непонимающе моргаю глазами, Колчанов раскрыл книгу и протянул её мне.
       – Читай, олух!
       И тогда из протянутого мне словаря  я узнал следующее:

                Афедрон (др.-греч.) — 1)  туалет, отхожее место;
                2) анус, задний проход, а также ягодицы.



                *   *   *

          В конечном итоге своего розовощёкого и чуть лопоухого мальчугана Колчановы к пущей радости Марии Петровны нарекли Андрюшенькой, а я после того случая дал себе зарок никогда больше не давать чужим детям имена…