Записки переселенца начало

Мы шли, не говоря друг другу ни слова. Все, что произошло в это июньское утро, потрясло нас обеих до глубины души. Уже далеко позади осталась колючая проволока, шлагбаумы, и вышки.  Впереди меня ждала полная неизвестность. Быть капитаном в солнечную погоду может быть каждый. Попробуй управлять кораблем во время шторма. Вот и у меня так же наступил переломный момент, и я стояла на капитанском мостике, пытаясь распоряжаться своей судьбой.  Время от времени я бросала тревожный взгляд на свинцовое небо. Кое-где, сквозь небольшие разрывы в облаках, пробивался слабый дневной свет. Но тучи постепенно сгущаются, и этих проблесков все меньше и меньше. Время уже обеденное. Но также темно, как ранним утром. Ветер срывал подвявшие листья с тополей, и гнал куда-то вдаль, по полупустой дороге. Вот и нас так же гнал ветер перемен, как эти сорванные с родного дерева, листья. Все предвещало сильный дождь, а у нас не было ни зонтика, ни дождевика, даже простой куртки.  Куда идти? Что дальше делать? В спину подул холодный, резкий ветер. Мотя расплакалась от холода. Я порылась в рюкзаке, но ничего, кроме махрового полотенца, лучшего не нашла. Бегство было таким поспешным, что я ничего, только документы, расческу, мыло, полотенце и бутылку воды, да горстки мятных леденцов, спросонья не сообразила с собой взять. Правда, еще прихватила зачем-то учебник французского. Зачем он мне только сейчас нужен? Париж? О, Париж, как ты сейчас от меня далек. Наверное, как Марс или Меркурий! Дура, лучше бы взяла ребенку тёплую кофточку! – Мысленно укорила себя, набрасывая на худенькие плечики дочери это полотенце, это хоть немного согрело. Я устала, хочу тепла, горячего молока, и туда, где правит тишина. Но нужно идти, только вперед. Я сожгла за собой все мосты. Назад дороги нет. Женщины совсем не слабый пол, как нам пытаются вбить в голову с младых ногтей. Слабый пол, это всего лишь гнилые доски. А мне никак нельзя быть слабой. У меня ребенок. И это уже придает силы бороться и искать, найти и не сдаваться!
Мы, опустив головы, понуро брели по серой дороге, с одной стороны забитой грузовиками, рефрижераторами, фурами. Они тянулись на несколько километров. Жизнь на дороге словно замерла. Водители кто курил, кто спал в кабине, или собирались в кружок, и резались в подкидного дурака. Откуда-то нарисовались журналисты. Они деловито сновали между машинами, разговаривали, записывали, снимали. Но я держалась от них подальше. А погода портилась. Начинал моросить мелкий холодный дождь. Вскоре журналисты исчезли. Водители, как по команде, попрятались в машины. А дождь начинал лить все сильнее. Я шла и плакала, а капли дождя смешивались с моими слезами, текли по лицу.  Милая мамочка, в самый тяжелый момент у меня, как всегда, нет носового платка. И тебя нет рядом, чтобы положить мне, как всегда, в карман этот белый кусочек материи. Это просто невыносимо, что ты меня бросила, когда я так нуждаюсь в тебе, когда тебя так не хватает. Мы медленно брели вперёд, не зная, куда идем. Дождик все усиливался, и уже стал густой серой пеленой окутывать огромные фуры, которые высились на обочине, как громадные доисторические животные. Это мне напомнило старые черно-белые хроники, где показывали перепуганных беженцев с чемоданами, узлами, сумками. Они тоже куда-то упорно брели по дороге. Дождь шумел и шумел, напевая грустную песню разлуки. По обочинам дороги шумели грустно тополя. Моя душа рыдала вместе с ними кровавыми слезами. Но что я могла сделать? Только то, что уже сделала. Если ничего невозможно изменить, остается только одно, уйти. Что остается зверю, которого охотники загнали в глухой угол? выход один. Хватать детеныша и спасаться бегством.  Третьего не дано.