Эхо и Нарцисс

На рубеже двадцати семи лет мне выпала удача руководить самодеятельным драматическим театром. Работая в нём над постановкой спектакля, я не рассчитывал на высокие творческие достижения. Они были невозможны изначально. Спешить на репетицию меня заставляло нечто другое.

Мне нравился энтузиазм моих аматоров, который передавался мне и заряжал меня вдохновением. Мне нравился дух творческой свободы, отсутствие цензуры и худсоветов. Мне нравилась царившая в нашем театре неформальность. А больше всего мне нравилось самоощущение востребованности, и неподдельный интерес к моей персоне, и улыбки, и горящие глаза, и импровизации, и аплодисменты.

Одна из актрис, по имени Лиза, очевидно, попала под влияние моей тогдашней харизмы. Она никогда не кричала мне «привет!» издалека – здоровалась только глаза в глаза. Когда, во время перерыва в репетиции, я для эмоциональной разгрузки начинал рассказывать анекдот, то по её лицу видел, что она уже сразу готова рассмеяться. Если в коллективе возникали разногласия, творческого или иного характера, она поддерживала мою точку зрения.

На наших закрытых «корпоративных» вечеринках Лиза прикладывала максимум усилий к тому, чтобы все мои медленные танцы принадлежали ей. По домам мы обычно расходились вместе, и она всегда шла по левую руку от меня (чтобы занять излюбленное место, ей иногда приходилось мягко оттеснить от меня кого-нибудь из господ артистов, а для этого нужно было совершить сложный маневр). В её взгляде всегда читалось: «Вот я! Я здесь! Ты не меня ищешь?».

Я настолько привык к повышенному вниманию ко мне со стороны Лизы, что в какой-то момент перестал придавать ему значение. И тогда заметил существенную перемену: находясь вблизи меня, она стала располагаться чуть сзади, и едва заметно прикасаться к моей руке или спине грудью. Невозможно не вздрогнуть, когда тебя бьёт током!

Поначалу я думал: случайность, произошедшая из-за моей неуклюжести. Со временем от такой трактовки событий пришлось отказаться. Случайность, которая регулярно повторяется, называется закономерностью. Во время наших традиционных прогулок по вечернему городу, всей труппой, привычно занимая место слева от меня, она стала брать меня под руку. И я читал в её глазах мольбу: «Мне так хорошо! Не запрещай мне наслаждаться моим маленьким счастьем!».

Взгляды, прикосновения, краткий обмен ничего не значащими репликами, и ничего более. Такие взаимоотношения между мужчиной и женщиной я бы не назвал заявкой на роман. Даже флиртом их можно было считать с некоторой натяжкой. Если бы не одно происшествие.

В тот вечер я ушёл из клуба последним. Был поздний час. На автобусной остановке, и поблизости, кроме меня, не было ни души. Компанию мне составлял только чудесный тёплый майский вечер. Я услышал, как хлопнула дверь клуба, и оглянулся: по лестнице сбегала Лиза. Она махнула мне рукой и направилась к остановке. Я с удивлением подумал: «Неужели она меня ждала?». Сократив расстояние между нами до нуля, она решительно взяла меня за руку и спросила: «Можно тебя на минуту?». Слово «взяла» надо бы заменить на «схватила».

Я согласился, не успев подумать. Лиза, как ребёнка, повела меня от остановки куда-то вглубь соседнего двора. Вопросов я не задавал, поскольку ничего плохого случиться не могло. Какие могут быть вопросы? Вскоре от внешнего мира нас отгородила высокая стена из кустов цветущей сирени. Сюда едва проникал рассеянный свет от уличных фонарей. Лиза отпустила мою руку, и я остановился. Она сделала несколько шагов от меня, повернулась и на мгновенье застыла, глядя мне в глаза. Её душевное состояние в тот момент я назвал бы мрачной сосредоточенностью. Я подумал: «Не драться же со мной она собирается?». По-прежнему, ничего не понимая, я ждал объяснений.

Вместо объяснений, Лиза одним движением, почти рывком, сняла с себя водолазку. Под водолазкой было обнажённое тело. Я был напуган, но, повинуясь всесильному инстинкту, взглянул на её красивые, слегка вздёрнутые кверху, груди. Чтобы расставить все точки над «и», Лиза сказала: «Я хочу к тебе. К тебе домой». Это была не просьба, а почти ультиматум. Её чувства ко мне не ограничивались одной симпатией, и это, во всяком случае, мне стало ясно.

Некоторое время мы с Лизой так и стояли друг напротив друга, как два вопросительных знака, ничего не предпринимая. Я лихорадочно перебирал в памяти вежливые слова, пытаясь сочинить ответ. Нужные слова на ум не приходили, и я воспользовался домашней заготовкой, которая подходила к любой ситуации: «Прости!». Я услышал спасительный шум подъезжающего автобуса, попрощался и убежал на остановку.

Надо признать, что всё необычное нас, всё-таки, пугает. Во всяком случае, я был изрядно сбит с толку. Глядя на тот день с высоты прожитых лет, я понимаю, что Лиза совершила поступок, достойный восхищения. Не могу себе представить, что ей пришлось в себе побороть, и что пришлось пережить в тот момент, когда она решила перестать быть моей тенью, моим эхом. Но знаю, что изобрести лучшее оружие против моего тогдашнего заскорузлого нарциссизма, пожалуй, было невозможно.

На следующую репетицию Лиза не пришла.