Ревизор и рыжики

                РЕВИЗОР И РЫЖИКИ.
                (Из романа “Армейский синдром).

   Из Читы в ракетное соединение приехал с проверкой офицер СЭО армии – строгий майор с неулыбчивым бледным лицом, дотошный и въедливый. Майоров в армии – пруд пруди, но тут главное, это должность. В медицинской службе соединения майор соответствовал должности начальника медицинской службы полка. В военном госпитале на должность любого заведующего отделением назначали подполковника. Госпиталь не входил в состав медицинской части ракетного соединения, и имел поликлинику и СЭО, где кадровые врачи-офицеры получали очередные звания очень быстро. Смотришь, ещё молодой мужик, сорока нет, а уже подполкаш. Госпиталь подчинялся командиру части – начальнику военного госпиталя, а медицинская служба соединения – начмеду – начальнику медицинской службы ракетного соединения, и входила в состав службы тыла. И начальник военного госпиталя, и начмед тоже были подполковниками. Выше тут уже не прыгнешь – должности полковника медицинской службы в соединении не положено. Даже, если закончишь Медицинскую Академию в Питере, надо ещё ухитриться попасть потом на должность полковника, а их в армии немного. Как и генералов. Офицерам-контрактникам и полковым врачам очередные звания шли туго. Начмед полка дальше майора не шёл, и его это либо устраивало, либо он стремился попасть в госпиталь на должность заведующего, и стать, наконец, старшим офицером. Контрактник при каждом очередном контракте, равнозначном новому призыву, получал очередное звание быстро, но тоже редко прыгал выше майора, даже если занимал должность подполковника. Начмеды вечно испытывали нужду в молодых полковых врачах, и даже зелёный лейтенант, попав в полк, обычно назначался хотя бы начальником медицинского пункта полка. В этой армейской иерархии, когда один начальник не стремился переводить своих врачей в госпиталь, а другой брал к себе в отделение только одаренных врачей с опытом, непосвященному было трудно разобраться. Бывало, что из-за нехватки кадров капитан или старлей временно получал должность подполковника, а строевые подполковники командовали отдельными автобатами, где справился бы и майор или капитан. Хлебные места были у многих прапорщиков, которых в ракетных войсках тоже хватало с избытком.
   
   Майор из штаба армии, несмотря на то, что имел там должность даже не начальника СЭО армии, а врача-специалиста СЭО, всё равно являлся «шишкой оттуда», и имел право проверять и госпиталь, и полковую медицинскую службу. Все замечания его рапорта попадали на стол начальника штаба тыла армии, от него – к командующему ракетными войсками округа, и в соединении кое-кто мог отделаться потом не просто строгим выговором, но и потерять должность. В данный момент проверка угрожала начальнику штаба тыла соединения, которому подчинялся начмед и вся полковая медицинская служба. В штабе армии считали, что полковник зажрался, и над ним давно сгущались тучи, сулящие не просто отстранение от должности, но и отчисление из славных ракетных войск. Полковник это знал, изо всех сил держался за свою хлебную, но хлопотную должность, и намечал пути отступления на случай лишения должности в одно из высших учебных заведений страны заведующим военной кафедрой. Выше его по должности в дивизии и ракетном соединении  были только наш генерал-майор и его начальник штаба.
   
   Полковые врачи, которых и так без конца проверяли, сами знали недостатки своей службы, в которой присутствовали элементы бестолковщины, нехватка кадров, лечебных, диагностических и дезинфицирующих средств, и к приезду специалиста из Читы отнеслись спокойно. Наказать их, заваленных ежедневной работой, не накажут, а вот помочь улучшить обстановку вполне могут.
   
   Начмеду тоже было глубоко начхать, хотя ему и начальнику СЭО приходилось несколько раз в день встречаться с приезжим майором, и отвечать на кучу вопросов. Всё шло к тому, что в рапорте майора будет отражено халатное отношение начальника штаба тыла к полковой медицинской службе, вопросам её обеспечения, и наплевательское отношение к профилактике кишечных инфекций среди личного состава в целом.
   
   В этом была доля истины. Ракетные площадки находятся в тайге, и личный состав необходимо постоянно вакцинировать и ревакцинировать против клещевого энцефалита. Вакцину завозили перемороженную, или с истекшим сроком действия. Дезинфицирующих средств не хватало. В полках ежегодно летом свирепствовали дизентерия, а зимой платяная вошь. Питьевая вода на ракетных площадках была очень сомнительного качества. Все эти вопросы можно было решить. Нужны были толковые, хорошо обученные кадры, налаженное снабжение и контроль.
   
   С виду начальник штаба тыла соединения Зубов был настоящий полковник. Бравый рослый офицер с командным голосом, очень уверенный в себе. Такие мужчины нравятся женщинам. Наверное, ему просто не повезло в постсоветское время, когда в армии был напряг с ГСМ, и прочим снабжением. Продовольственное снабжение, тоже полностью входившее в его обязанности, было самым тёмным делом, которое мне приходилось наблюдать в армии. На этом кто-то и где-то делал большие деньги, и тонны продуктов, целые вагоны и составы овощей, тушенка и другие консервы просто списывались, расхищались, и портились в дороге и на складах. Как и платяной педикулёз, который я никак не ожидал увидеть в Российской Армии конца XX века, снабжение продовольствием ракетных войск заслуживают отдельного рассказа.
   
   Сейчас полковник Зубов был сильно озабочен. Где-то в Москве ему уже обещали должность не просто начальника военной кафедры, а начальника военного училища в каком-то городе далеко от холодной Сибири, которую многие приезжие офицеры откровенно не любили. Но надо было продержаться ещё год. И тут какой-то майор из Читы может испортить всю карьеру. Зубов навел справки о проверяющем из СЭО армии, и воодушевился – приезжий майор страдал запоями. Следовательно, надо только повод, и хорошее застолье. Метод стар, и проверен временем.
   
   Но майора трудно было уговорить на шашлыки на природе, столик в кафе «Военторга», или хороший ресторан в городе. Не помогли, ни приглашения посетить «генеральскую дачу» за городом, где была хорошая сауна с бассейном, ни отдельная палата-люкс в госпитале, куда обычно заселяли таких ревизоров и командированных из Москвы и Читы в нашу часть медиков. Майор СЭО армии избегал разговоров на посторонние темы, и педантично проверял полк за полком, ракетную площадку за площадкой, медицинские пункты, качество воды, содержание казарм, банно-прачечный комбинат, питание и соблюдение личной гигиены личным составом.
   
   Сегодня он мрачно встал с утра в военном городке соединения у солдатской столовой на 800 человек, хотя основная часть рядового и сержантского состава дивизии находилась, как обычно бывает летом, на ракетных площадках. Вытащил и меня. Чтобы не было скучно, и было, кому задавать вопросы. Я откровенно скучал, не понимая, что он затеял. Оставшиеся в городке ракетные дивизионы вот-вот должны были подойти строем на завтрак. Дивизия состояла из пяти полков, каждый из которых был воинской частью. Но всё ракетное соединение состояло из 24 войсковых частей, в числе которых были отдельные автобаты, госпиталь, имевший свою столовую, вспомогательные части, и даже ОВЭ – отдельная вертолетная эскадрилья. На данный момент в городке кормились несколько ракетных дивизионов (рот) и вспомогательные подразделения соединения. Столовая только открылась, и из пекарни несло духом свежеиспеченного хлеба. Дежурный врач поликлиники уже снял пробу - ежедневный процесс, который заключался в том, что где-нибудь в подсобке столовой он сожрал второе блюдо, куда ему дополнительно вывалили целую банку тушенки, и сделал отметку в журнале. К главному входу столовой не спеша подошла строем рота какой-то части. Не помню, кто её вёл, прапорщик, или лейтенант, да и не важно. Майор остановил роту, преставился, и скомандовал:
- Кругом! – Солдаты повернулись к нам спиной, недоумевая, почему затягивают с завтраком.
- Полюбуйтесь! – обратился ко мне майор СЭО армии, показывая на тощие солдатские задницы в камуфляже, - Личные фляжки на поясе имеются далеко не у каждого. И это в разгар лета, когда их косят кишечные инфекции? У меня впечатление, что они нарочно пьют паршивую воду и едят что попало, чтобы отдохнуть в инфекционном отделении. Как вы думаете?
- Думаю, что не очень приятно сидеть на горшке с кровавым поносом, - чистосердечно ответил я, - Плюс температура, тошнота, рвота, не очень приятные медицинские процедуры, и бесконечные анализы. Кроме того, вместо дизентерии они рискуют получить вирусный гепатит, а это уже грозит осложнениями на всю жизнь. Тёмные, это точно. Сколько ни говори, а будут пить из одной фляжки. И руки они ленятся мыть. Всё зависит от прапорщиков. Контролировать надо.
- Рота! – зычно скомандовал майор, - Назад в казарму шагом марш! И не возвращаться к столовой без фляжек! Старшина роты!  Проверить в столовой наличие кипяченой воды и отвара кровохлебки во флягах личного состава! Кипяченой, я сказал!
- Есть! – И рота поспешила назад в казарму. 
 
«Майор прав! Учись, капитан!» - подумал я, и заметил:
- В столовую большинство из них приходит без фляг. Наполнить они могут их и в казармах. Из баков. Кипяченой водой.
- Нет! Фляга должна быть при них постоянно! И отвар кровохлебки они получают из баков в столовой. Пусть носят с собой фляги постоянно. Как положено!
   
   Отвар лекарственной кровохлебки был действительно хорошим лечебным и профилактическим средством, применяемым при самых различных кишечных и желудочных недугах.
   
   Взвод за взводом, ракетный дивизион (рота) за дивизионом подходили солдаты к столовой в предвкушении завтрака, и майор всех заворачивал обратно в казармы. График питания личного состава был безнадежно сорван, и из кухни, хлеборезки и пекарни уже недоуменно глазели на нас повара, хлебопеки, хлеборезы, дневальные солдаты, и дежурный офицер.
   
   Я вспомнил, как зимой по поводу обеспечения личного состава индивидуальными флягами меня по телефону озадачил какой-то полковник из Москвы.
   
   Дело было утром. Я только что передал по телефону в СЭО армии сводку об инфекционных заболеваниях за истекшие сутки, и заполнял данные к еженедельному отчёту. Голос в трубке телефона был какой-то старческий, как будто московский полковник из медицинской службы РВСН был сущей развалиной. Мысленно, я тут же, по примеру бравого солдата Швейка, обозвал его «Полупердун». Покашливая, и кряхтя, полковник спросил:

- Скажите, капитан, каково обеспечение личного состава индивидуальными флягами для питьевой воды? Мне нужно для отчёта. Вспомогательные части меня не интересуют. Только ракетные полки. Обеспечение флягами в процентах. Слушаю вас!
   
   Говорить «Не знаю», в армии не положено. Это ещё Суворов учил, и говорил: «Терпеть не могу немогузнаек!» Не знаешь, так узнай! И я лаконично ответил, как обычно отвечал в таких случаях:

- Я выясню и доложу! Сегодня же, товарищ полковник!

- Выясните! – спокойно отреагировал Полупердун, - Доложите мне в течение часа!
   
   Мне ничего не оставалось делать, как идти в штаб тыла. Такие данные могли быть у начмеда, а уж у начальника штаба тыла обязательно. Начмедом, которые иногда менялись, на данный момент был майор-контрактник Лёня Крицкий, страшный матершинник, пессимист и желчный очкарик, но любящий отец двух дочек-двойняшек, дивно поющих в церковном хоре, и неплохой служака. Лёня попал на беспокойную собачью должность начмеда временно, до приезда опытного подполковника, но желающих стать начмедом пока не нашлось, да и лишних врачей ни медицинская служба дивизии, ни госпиталь никогда не имели. Лёню назначили приказом, и очевидно пообещали очередное звание. В это лето Крицкий сбился с ног, налаживая медицинскую службу и обеспечение  в полках, и порой ночевал в своём куцем обшарпанном кабинете на диване, где порой спал не раздеваясь. На мой вопрос о фляжках в полках Лёня хитро улыбнулся:

- Доложи Москве, что во всех полках обеспечение флягами стопроцентное! – сказал он, - Но, в 5-м полку всего 70 процентов. Мол, полк молодой, обеспечение ещё недостаточно налажено.
   
   Я с недоверием покосился на Крицкого, но спорить не стал. Вопрос – ответ. Ответ я получил, и есть на кого сослаться. Вернулся в СЭО, и позвонил в Москву.

- А почему только 70 процентов? Причины? – прокряхтел в трубку полковник.
   
   Я ответил, как советовал Лёня, и забыл об этом разговоре. Спустя какое-то время, на одном из рабочих совещаний начальник штаба тыла озабоченно заметил:

- Какая собака доложила Москве, что в 5-м полку не хватает фляг? Прозвучало на всю страну! Я солдатам на каждую ягодицу по фляжке повешу! Обеспечение будет 200 процентов!
               
                *******
   
   После истории с фляжками, майор из СЭО армии решил навестить ракетную площадку славного 5-го ракетного полка. Там были изумительная по чистоте и набору посуды столовая, подсобное хозяйство с курами и поросятами, идеальная казарма, толковый начмед полка, и даже не совсем достроенные очистные сооружения. На ракетных площадках других полков канализационные воды сливали в ближайший овраг,  платили за загрязнение окружающей среды штрафы, а от оврагов летом несло соответствующими ароматами нечистот. Септики и ассенизационные автомашины в соединении отсутствовали.
   
   В 5-й полк, отдаленный от города на 80 километров, любили возить московское начальство, и американцев, с которыми обоюдно контролировали не только уничтожение определенного класса ракет, но и решали другие вопросы. Одно время янки-ракетчики жили в специально выстроенных для них лёгких домиках на площадке 1-го ракетного полка. Потом решили, что совсем недавно отстроенная ракетная площадка 5-го полка подойдет больше. Отсюда и хрустальные люстры в столовой, буфет с баром, и прочие прибабахи для пускания пыли в глаза всем приезжающим.
   
   Бичом ракетной площадки 5-го РП была грязь и плохая питьевая вода. Весной талые воды и грязная жижа заливали накопительные емкости, врытые в землю на артезианских скважинах. Не помогали, ни бетонные крышки, ни канавы. Дождевые воды тоже стекали туда же, и качество воды было безобразным. По какой-то причине военные строители понастроили скважины в низинах, не оборудовав их толком бетонными кольцами, и не предусмотрев надежную изоляцию. В ёмкость можно было попасть через люк, хотя чаще специалисты СЭО брали пробы питьевой воды на бактериологическое и санитарно-химическое исследование из кранов в столовой, офицерском общежитии и из казарм. Спускаться в люк никому не хотелось. Кишечных инфекций тут было не меньше, чем в других полках. И не только из-за воды.
   
   Кроме меня и майора из Читы, в район, где некогда парился в ссылке Железный Феликс, а теперь возле небольшой деревни выросла ракетная площадка, поехали начальник инженерно-технической службы из штаба тыла и полковник Зубов. Естественно, на «УАЗе» полковника. Выехали с утра, и всю дорогу Зубов пытался завязать с майором СЭО непринужденный разговор. Майор отвечал односложно, и больше сам спрашивал начальника ИТС об артезианских скважинах, состоянии систем отопления казарм на ракетных площадках, и даже о наличии туалетов на отдельных боевых постах.
 
   Впоследствии, начальник ИТС соединения рассказывал мне:

- Мы как-то подсчитали с начальниками ИТС полков, во сколько обошлось бы строительство септиков, и покупка двух асс-машин. Это куда меньше, чем соединение ежегодно платит штрафы Комитету охраны природы за загрязнение окружающей среды! Нас внимательно выслушали, прочитали все расчёты, и дело не сдвинулось ни на шаг.

   Я ответил, что во всём нашем городе с гражданским населением более 100 тысяч человек имеется всего две асс-машины. В районе канализации вообще нет, а в городе её ещё надо строить. Пока городские власти врезались в канализацию биохимического завода. Она переполнена, и поэтому один из районов города ежегодно заливает, нещадно удобряя частные огороды, и картошку в подпольях. Всё дело в деньгах, которые на строительство очистных сооружений и  системы канализации должен дать городу краевой центр.

- Две ассенизационные машины? – удивился он, - Это очень мало. Как же тогда выкручиваются в районе, где в сёлах есть больницы и детские сады. Тоже в овраги сливают?

- Да, нет, сливают в септики, - ответил я, - Забьют дерьмом один септик, роют рядом другой. Глядишь, через несколько лет вокруг крупного детского комбината в большом селе несколько септиков, доверху набитых, сам понимаешь, чем. Это Россия!
               
                *******
   
   На ракетной площадке полка в таёжной глуши  мы пробыли почти весь день. Казалось, майор зациклился на питьевой воде – в колодцы и ёмкости лазили солдаты, и начальник ИТС штаба тыла, предусмотрительно натянувший поверх камуфляжа  новенькую «Эльку»   - костюм химической защиты. Из ёмкости он вылез весь в грязи. Солдаты вычистили накопительные ёмкости,черпая вёдра чёрной жирной и липкой грязи, промыли их, и майор заявил:

- Такую воду пить нельзя! Хоть они и кипятят её. Якобы кипятят!Я запрещаю! Ищите водовозку, или организуйте подвоз воды в чистых ёмкостях. Хотя бы, для нужд столовой! Контролировать употребление только кипяченой воды! Ёмкости сегодня же обработать хлоркой! Хлорка есть? Могу организовать несколько тонн, но лежалой - с с истекшим сроком годности. Ах, вы уже достали им гипохлорит кальция? Очень хорошо! Где брали? 
   
   Он исписал несколько страниц замечаниями для будущего акта обследования и для рапорта, проверил работу медицинского пункта, столовую, казарму, и остался, буквально всем, недоволен. Отклонил предложение устроить небольшой банкет в офицерской столовой или в медпункте полка. Зубов мрачнел, и о чём-то раздумывал. Наверное, просто мечтал влить в майора стаканчик спирта, а дальше дело пойдет, как по маслу. Но приезжий ревизор был непоколебим, как скала.
   
   Я, между делом, посетил продовольственный склад, где зимой видел немало крыс. Тогда стояли сильные морозы, и в промерзшем складе на мешках с продуктами дремали жирные пушистые коты с заиндевелыми пышными усами. Между мешками и ящиками то и дело шныряли крысы.
- Чего это коты у тебя крыс не ловят? Зажрались? – спросил я бойкого начпрода полка.
- Ловят! – ответил он, - Задавят парочку крыс, скушают, и дремлют. Переваривают!  Без них совсем бы была труба! Отравы никакой нет, капканов тоже. Вот и держу котов.
   На этот раз на складе было подозрительно чисто. Коты шныряли где-то в тайге рядом с ракетной площадкой, а может быть отправились в ближайшую деревню навестить кошек. Коробки и ящики аккуратно лежали на стеллажах, сыпучие продукты были надежно спрятаны от лесных грызунов в алюминиевые ёмкости, а морозильная камера и холодильники были в исправном состоянии. Масло хранилось отдельно от рыбы, и склад был в идеальном состоянии. Из деревянного бочонка, аккуратно закрытого плотной крышкой вкусно несло солеными грибочками.

- Рыжики! Объяснил начпрод полка, застенчиво улыбаясь, - Их этим летом в лесу много. Решил заготовить солдатам на зиму. И брусники бочонок замочим! Ты не сомневайся, никакого тут ботулизма не будет! Солил, как для себя! Хочешь, презентую баночку-две?

- В другой раз, - отказался я, хотя страстно любил солёные рыжики. Пусть там, в России, сохнут по боровикам, из которых варят супы и подливы! В Сибири царь грибов – это рыжик. Нет грибов вкуснее рыжика  в солёном и в жареном виде. Почему бы нам не набрать по ведру на обратном пути? Зубов – заядлый грибник, а майора мы и спрашивать не будем. Подождёт в машине.

- Эврика! – обрадовался полковник, выслушав моё предложение, - Это то, что надо, Васильич! Как я сам до этого не додумался? Такие, вот, запойные пьяницы начинают именно на рыбалке, на природе, словом! Ну, и организуем сейчас это дело прямо в лесу! На «тихой охоте»!

- Ты думаешь, клюнет? – с сомнением спросил я. С полковником мы давно были на «ты». – Будет смотреть, как мы пьём и закусываем, и брюзжать. Стойкий майор! Наверное, давно завязал.

- Это мы сейчас проверим! – уверенно ответил полковник, и едва мы выехали за ворота КПП, невинно спросил:

- Говорят, в Чите нынче засуха, и дождей совсем нет?

- Засуха! – лаконично подтвердил майор, - Жара, лесные пожары, и пыль.

- Нет дождей, значит, и грибов нет? -  продолжал Зубов.

- Какие грибы без дождя? – хмуро ответил майор, - Это здесь, наверное, их хватает. Тайга кругом зелёная, реки да озера. И дожди по ночам. Дачникам в городе свои участки и поливать не надо.

- Любите соленые рыжики? – продолжал спрашивать полковник, и толкнул водителя коленом, чтобы тот свернул на лесную дорогу, ведущую через обширную поляну в сосновый бор.

- Кто их не любит! – только и успел ответить майор, и мы лихо остановились у кромки леса, где из-под хвои одуряюще несло грибным запахом, где-то куковала кукушка, и по веткам сосен прыгали рыжие белки. Запасливый водитель извлёк из машины четыре крепких картонных коробки, заменивших нам корзины и вёдра, и все дружно отправились в лес, разбредаясь за деревьями. Пахло смолой, прелой хвоей, и грибами. Было ещё светло, и когда я в третий раз вышел к «УАЗу» с полной коробкой грибов, которые мы вываливали на чистую холстину, на капоте машины Зубов уже нарезал колбаску с хлебом, стояли бутылки с водкой, и разная домашняя и армейская снедь. Начальник ИТС озабоченно вскрывал консервы, а майор ещё плутал по тайге. Тайгой этот чистый сосновый бор можно было назвать лишь условно. Тайга – это ельники, марь, буреломы, а тут был такой ландшафт, что хоть картины маслом пиши. Типа «Медведи в сосновом бору». Скоро меж сосен замелькала прямая фигура врача-специалиста СЭО, который с счастливым видом тащил большую коробку красавцев-рыжиков. Венчали эту горку медно-рыжих красавцев два крепких груздя. Впервые я увидел, как майор улыбается. Его бледное хмурое лицо оживилось, и приняло вполне дружелюбный вид.

- Ну, спасибо, мужики! – растроганно сказал он, сняв фуражку, и смахивая пот с бледного лба, - Отвёл я душу! Люблю это дело, знаете ли… Тихая охота.

- Мои орлы в госпитальной столовой и засолят их вам сегодня же! – Зубов не терял времени даром, и твёрдой рукой налил каждому по половине стакана, - За грибы, значит. С удачной тихой охотой! 
   
   Водки, как водится, не хватило, и я, немного подумав, достал из сумки-термоса для анализов солдатскую флягу не разведенного медицинского спирта. Зубов крякнул, и одобрительно кивнул головой, а начальник ИТС озабоченно вскрыл тушенку и шпроты, приложив вместо хлеба армейские пайковые галеты.
   
   В госпитале, куда мы явились уже в потёмках, в палате-люкс для командированных, нас уже ждал накрытый стол с коньяком. Когда полковник успел расстараться, я не заметил. Начальника госпиталя уже не было, и в приёмном покое лишь покосились на нас, когда мы ввалились в просторное фойе, и направились в коридор к «люксу». Начальника ИТС полковник отпустил, но мне сказал:

- Не спеши, Васильич! Поддержи компанию! Вы с майором оба врачи-специалисты СЭО, медики, и порой отпускаете такие термины, что мне и не понять. Живешь ты недалеко, я дам машину – доставить тебя домой. Майор даже не захмелел ещё. Продолжим банкет!
   
   Коньяк я ещё усидел. Правда, плохо помню содержание застольного разговора. Говорили что-то о грибах, рыбалке на реке Агул, о бруснике, которая скоро пойдет в тех же лесах у ракетной площадки 5-го полка, но не о службе, не о питьевой воде, и не о заболеваемости кишечными инфекциями, из-за которой ракетчиков можно смело назвать засранцами. «УАЗ» полковника благополучно доставил меня домой, а пара загулявших офицеров всё ещё сидела за столом в «люксе», где на салфетке появился запотелый графинчик с какой-то настойкой.
   
   Утром я майора не видел. Как и последующие два дня. Навалились дела, и я вспоминал о нём только когда выписывал из журнала в приёмном покое госпиталя данные на новых больных инфекционными заболеваниями. Эти данные, включавшие фамилию, возраст, дату призыва заболевшего, и даты анамнеза, я тут же передавал по телефону в СЭО армии. На мой вопрос о майоре из СЭО армии дежурные врачи приёмного покоя неизменно отвечали, что тот из «люкса» не выходил. Одни думали, что он строчит там длиннющий акт или рапорт, другие многозначительно ухмылялись.

- Пьёт ваш майор! - шепотом сообщали они мне, - Третий день уже квасит. И не один. Вечером к нему приходят полковник Зубов и начальник госпиталя. Для поддержки компании.
   
   На четвёртый день из Читы, когда я передал очередную сводку, вяло поинтересовались:

- Васильич, а где наш майор? Не звонит, и назад не едет. Пора бы. Срок его командировки уже закончился.  В общем, пусть возвращается.
   
   К вечеру полковник решил отправить майора назад с оказией – в Красноярск из Новосибирска прилетел транспортный военный самолет,  к которому загулявшего читинского офицера можно было доставить вертолетом ОВЭ, везущим какой-то груз для армейских нужд. Мне нужно было тоже передать с ним какую-то вакцину, и я поджидал майора в приёмном покое. Он появился, прямой, как будто жердь проглотил, ещё более бледный, чем был, и ступал осторожно, но твёрдо. Серьёзный, но сильно помятый.

- Акт я в Чите напишу, - с трудом сообщил он мне, - И вышлю вам на подпись. Вам и полковнику.
 
  Майор медленно влез в кабину, и дежурный «УАЗ» унёс  его на площадку ОВЭ. Больше я его не видел. Акта тоже. Лишь под Новый Год я вновь услышал о нём, и о начальнике СЭО армии. В конце осени начальника СЭО армии в Чите сбила машина. Наповал. А под Новый Год история повторилась. На этот раз под машину попал майор – тот самый врач-специалист СЭО армии. Два ведущих специалиста СЭО погибают одной и той же смертью, но в разное время? С чего бы это офицерам-врачам бросаться под автомашины? Я подумал о страшном беспределе в РВСН, связанном с пищевыми продуктами, и решил, что офицеры СЭО армии раскопали что-то крупное, связанное с хищениями, и могли подготовить материалы в военную прокуратуру. В лихие 90-ые годы за это могли легко убрать. Не взирая ни на какие должности.