Забытый поход Барнаульского полка

                Забытый поход Барнаульского полка.



   Где-то далеко позади остались конные отряды красного анархиста Нестора Каландаришвили, потерявшие отступающую к Байкалу колонну белогвардейцев, с боем покинувшую дорогу на Качуг, и скрывшуюся в лесах. Теперь разведка красных искала их на реке Лене, считая, что с громоздким обозом белым далеко не уйти, и они будут вынуждены свернуть к северу на Киренск и Якутск. Именно таким маршрутом  пошла другая колонна отступавших войск Колчака  под командованием генерала Перхурова и полковника Казагранди. Теперь эта последняя колонна, из тех, что обогнули захваченный большевиками Красноярск по льду Енисея, попала на Лене в клещи окружения и, не имея боеприпасов, была вынуждена сдаться.
   Сводная колонна Уральского корпуса генерала Сукина и 3-го Барнаульского Сибирского полка под командой полковника Камбалина с примкнувшим к ним отрядом Томской милиции, так стремившаяся выйти к берегу Байкала у Качуга, почти не изменила свой маршрут. Казаки Барнаульского  полка надолго задержали красных партизан, пока обоз с ранеными, больными и беженцами не ушёл таёжными падями к бурятскому улусу. Там и удалось выяснить, что есть старая тунгусская тропа к деревне Кадагон на Лене, откуда по притоку Лены реке Чанчуру можно было спуститься к Байкалу. По льду Чанчура, перевалив Байкальский хребет,  вышли к озеру. В бурятском улусе устроили дневку и запаслись досками и жердями для переправы через трещины и промоины на льду Байкала. Пока разведка Каландаришвили искала следы колонны, и зашла далеко к северу, колонна Сукина-Камбалина успела отдохнуть и подготовиться к переправе через замерзшее Священное море.
   Яркое мартовское солнце слепило глаза. Байкал искрился в его лучах ровными синими полями льда, сверкал снегами у груд ропаков, и в прозрачном чистом воздухе отдаленные горы казались совсем близкими. От Онгурена ясно просматривались скалистое изголовье полуострова Святой Нос и тёмные кочки Ушканьих островов. Колонна вышла из Онгурена рано, и скоро достигла полуострова, горной грядой рассекающего Байкал в самом широком его месте на два живописных залива. Ещё не так давно полуостров Святой Нос был островом – с того самого момента, когда осела под воду часть прибрежной территории вместе с устьем реки Баргузин, образовав большой Баргузинский залив, и хлынувшие волны перекрыли узкий пологий перешеек, связывающий  полуостров с материком. С течением времени Байкал штормами  забросал узкий пролив между Чивыркуйским и Баргузинским заливами песком и галькой. Образовались песчаные и галечные гряды, между которыми пролив быстро заболотился, и окончательно зарос песком. «Мягкая карга» - так называют этот перешеек местные жители, а песчаные дюны по всему берегу к северу от реки Баргузин называли Большой Каргой.  Вся Баргузинская долина была, по сути, некогда бывшим огромным ложем Байкала, простиравшимся далеко на северо-восток от своих нынешних границ. Когда-то с гор тут постепенно  сошли древние ледники, местами сгладившие зазубренные вершины скал до голых сопок, и вода ещё много лет скатывалась с этой местности в тектоническую расщелину Земли, образовав самое глубокое в мире озеро. Остались вокруг Байкала и другие многочисленные озера, некоторые из которых впоследствии высохли или заболотились, образовав огромные мари. Озеро Арангатуй в марте 1920 года ещё было заливом Байкала, постепенно отделяясь от него заболачивающимися протоками, и называлось озеро Сор. Так называют на Байкале мелководные заливы, постепенно зарастающие травой и затягиваемые песком. Залив Провал, в который ухнуло в новогоднюю ночь 1862 года сразу пять бурятских улусов и часть Цаганской степи, тоже давно стал сором – раем для комаров, птицы и прибежищем мальков рыбы. Подобные явления  характерны не только для Байкала. Известная в Одессе Пересыпь тоже рождена штормами, когда на месте залива образовался вначале заросший камышами лиман, а затем песчаная пустошь.
   Казаков из полка Кардашева мало привлекали геологические особенности и история озера Байкал. Они равнодушно глядели на темнеющие во льдах острова Ушканьего архипелага с лежбищами байкальской нерпы, севернее которых на берегу находился заповедник, созданный в 1916 году для спасения баргузинского соболя. Полковник, знавший ещё с Иркутска, где он окончил юнкерское училище, что Ушканьи острова являются лишь вершинами подводного Академического хребта, тоже сейчас был озабочен другими мыслями.
   Было совершенно не ясно, в какую сторону вести колонну от Баргузинского тракта, к которому ещё предстояло выбраться через Баргузинский залив.  В пути колонна  не раз останавливалась в населенных пунктах,  вроде Усть-Кута и Илимска. Из газет и перехваченных по телеграфу сообщений знали, что адмирал Колчак был предан чешскими легионерами, и расстрелян в январе 1920 года, а колонна генерала Каппеля обошла Иркутск стороной, и тоже по льду Байкала, но в самом узком его месте.  Пройдя путь от станции Минино под Красноярском по льду реки Кан и Ангары, каппелевцы уже давно были в Чите, куда доставили на санях гроб с телом своего генерала. Теперь стоял уже март, и Верхнеудинск, откуда можно было пробраться в Читу к атаману Семенову или в Монголию к генералу Унгерну, мог быть захвачен красными. От неприветливого полуострова Святой Нос, севернее которого на материке простиралось полное  бездорожье, колонна свернула через замерзший залив к тракту на Верхнеудинск. Ближайшим местом от него на берегу был рыбачий посёлок Усть-Баргузин, построенный в незапамятные времена у озера близ тракта и речной переправы. Там и решено было сделать дневку. Оскальзываясь на льду, колонна бодро шла наискось через залив, торопясь достигнуть берега до наступления темноты.
               
                *******

  Из-за отдаленного тороса глухо тявкнула выстрел берданки, и в морозном воздухе над ледяной гладью замерзшего озера эхо подхватило звук, отозвавшись три раза, как будто началась перестрелка. Картечь угодила в ропак, торчком вставший из нагромождения плоских льдин, сквозь прозрачную толщу которых уже светился желтый байкальский песок прибрежной отмели. Брызнуло ледяное крошево, и юлой завертелись под ногами людей срикошетившие комочки свинцовой картечи. Колонна замерла.
   Идущие в авангарде отряда стрелки томской милиции, привычно насторожившиеся, едва только завидели долгожданный берег и тёмные крыши домов Усть-Баргузина, с колена открыли огонь из винтовок. Тоже без прицела, на звук выстрела, в белый свет, как в копеечку. На байкальский лёд падали, звеня, латунные гильзы дефицитных патронов, и слышались лязганье передергиваемых затворов винтовок, да озлобленный мат казаков, надеявшихся отдохнуть в поселке после целого дня пути через заснеженное озеро со скользкими ледяными равнинами, трещинами и редкими разводьями, в студеной воде которых плескалась чёрная байкальская нерпа. Теперь впереди, казалось, ждала засада. Казаки поспешно сбрасывали с плеч тяжелые меховые дохи и разворачивали ближайшую подводу со станковым пулеметом, а идущая за ними колонна уфимского полка залегла на лёд и стрелки зорко вглядывались в подступы к берегу, готовясь к бою. Заиндевевшие штыки их винтовок сверкали на ярком байкальском мартовском солнце. Отступать на льду у самого было некуда, да и по звуку сразу определили устаревшие ружья системы Бердана, снятые с вооружения армии ещё в XIX веке. Теперь, кроме обычных винтовок Мосина, в ходу было сплошь трофейное с Германской войны и присланное странами Антанты оружие, а десяток пулеметов, установленных на сани, могли дать отпор, несмотря на почти полное отсутствие в колонне боеприпасов.
   Но засады не было. Где-то в стороне у самого берега, где тоже громоздились измазанные в песке льдины, щелкнуло ещё два выстрела из берданок. Так, чисто для острастки незваных пришельцев с того берега, перемахнувших по льду через всё озеро. Больше выстрелов не было. Берданки, да ещё старые винчестеры, завезенные в сибирскую глушь в конце прошлого века для промысла пушнины, указывали, что стреляли охотники или местные партизаны, больше напоминавшие обычных бандитов. Партизанами, кстати, именовали себя в России и некоторые повстанческие отряды белых, которыми командовали настоящие генералы.
   Казаки-пластуны, зашедшие в обход стрелявшим, увидели вдали только собачью упряжку, быстро удалявшуюся к замершей реке Баргузин, и облегченно вздохнули, разглядев на берегу четыре десятка добротно строенных домов, перевёрнутые днищем вверх рыбачь остроносые рыбацкие  «чайками» и баркасы, да одиноко стоящую деревянную часовню. Седой казак-урядник перекрестился на неё, и с чувством сказал:
- Слава те, Господи! Выбрались! – И призывно замахал рукой стрелкам томской милиции, скользившим в своих разбитых валенках по льду к берегу.
   Колонна войск, составленная из разношерстных военных формирований разбитой армии адмирала Колчака, и отступавшая с боями от самого Барнаула, медленно потянулась на песчаный берег Байкала к долгожданной цели – рыбацкому поселку Усть-Баргузин. Совсем рядом отсюда проходил  тракт на Верхнеудинск, возможно, уже захваченный красными, а на северо-восток тянулась меж сосен наезженная колея на уездный городок Баргузин – бывшую столицу скупщиков пушнины и владельцев золотых приисков. Там же издавна отбывали ссылку внутренние враги старого режима, начиная от декабристов и бомбистов-эсеров с прочими социал-демократами и разночинцами, и заканчивая махровыми анархистами и большевиками. Баргузин расцвёл благодаря сосланным сюда за неуплату налогов польским евреям, которые сразу оживили в этих местах бойкую торговлю, построили лавки, склады, магазины, синагогу и даже банк. Осели по деревням вокруг Баргузина русские казаки-первопроходцы, сосланные сюда польские повстанцы, отбывшие свой срок борцы с царским режимом, крестьяне-переселенцы,  русские поморы старой веры, и разный ушлый люд, бежавший с каторги и кормившийся здесь охотой и рыбалкой. Здешняя земля и климат не особо располагали к землепашеству, хотя уже в 50 верстах от Байкала в иных селах выращивали в скудной почве овёс, рожь и пшеницу, капусту и картофель, держали скот, а пришлые китайцы торговали тепличными ранними овощами и зеленью. На улицах Читы и Верхнеудинска ещё можно было встретить верблюдов, пришедших с поклажей из Китая и Монголии, а здесь население предпочитало ездовые собачьи упряжки и добрых лошадей. В Усть-Баргузине, расположенном в отличие от Баргузина тогда не на реке, а на самом берегу Байкала, жили сплошь рыбаки и охотники, среди которых лишь немного выделялись более зажиточные оптовые поставщики солёной и мороженой рыбой, да те, кто торговал пушниной. Коров тут почти не держали, а огороды и крестьянскую работу в полях даже презирали. Выросшие в этой глуши люди были далеки от властей, не знали крепостного права, и промышляли сезонной рыбалкой не собираясь платить за аренду рыбных тоней, как это было организовано в Нижнеангарске. Дальше к востоку от Баргузинской долины до реки Витим лежала Золотая тайга, славившаяся своими довольно убогими теперь золотыми приисками и полным бездорожьем.
   Рыбацкая деревня на берегу словно вымерла. Ни над одним из домов Усть-Баргузина не видно было дыма топившейся печи, и не брехала во дворах ни одна собака. Дома рыбаков окружали крепкие заборы с высокими резными воротами, и во дворах имелись бани и хозяйственные постройки, где солили в огромных чанах и бочках рыбу, держали мелкую живность и хранили сети. Четырехскатные крыши домов, резные наличники окон, широкие завалинки и высокие ворота с перекладиной, напоминали стрелкам милиции улицы Томска. В ещё не остывших избах не было людей, и лишь пушистые местные коты, избалованные свежей рыбой, радостно мяукали с заборов и крылечек, завидев чужих людей. Котам было всё равно, кто сюда пришел, лишь бы не забыли их покормить. А люди устало сбрасывали поклажу, искали корм лошадям, и рыскали по подпольям и сараям в поисках картошки, муки, и мороженой рыбы. Особых припасов казаки не нашли, но соленая рыба и мороженая в домах была в избытке – тут каждая семья солила впрок бочку-две омуля, иной раз балуя себя и местной осетриной, а зимой рыбаки добывали крупного окуня, щуку, байкальских сигов и баргузинских язей. С мукой было хуже, но картошку нашли, а усталым лошадям задали вместо овса сено. Дров было в избытке, скоро в каждой избе топилась печь, и усталые люди, наскоро перекусив, засыпали вповалку на полу на медвежьих шкурах и половиках, укрывшись шинелями и полушубками. Наиболее шустрые уже поили своих лошадей и топили бани. Бани на отдыхе были для отступавших войск первым делом, как единственное, кроме мороза, средство от свирепствовавшего в ту зиму сыпного тифа. В течение всего похода колонна высылала вперед с авангардом своих квартирьеров топить во встречных деревнях бани, чтобы отряд мог вымыться и постирать бельё. Врачей не было, и медицинскую помощь больным оказывала сестра милосердия Александра Чахлова, вынесшая все тяготы пути от Барнаула до Читы. Сейчас наибольшее опасение Александре внушало состояние генерала Сукина, который давно сдал общее командование войсками полковнику Камбалину, и сильно ослаб во время пути. Через байкальский лёд до Усть-Баргузина генерала везли уже в санях. Иногда, когда сильно подскакивала температура, Сукин впадал в беспамятное состояние, и в бреду поминал штабных офицеров Уфимской армии, адмирала Колчака, и пропавшего без вести на станции Ачинск во время страшного взрыва генерала Голицына. Причина трагедии на станции Ачинск, унесшая жизнь сразу более одной тысячи людей, так и осталась нераскрытой. Красные партизаны, которых считали виновниками гибели людей, отрицали свою причастность к этому взрыву, разметавшему на сотни метров несколько составов, и сорвавшего крышу со здания вокзала.  Тело генерала Голицина так и не нашли, когда собирали на путях обрывки тел, руки и ноги разорванных взрывом людей. Одной из версий причины взрыва считали неосторожное обращение со снарядами, которыми был забит целый состав и склады на станции. Когда сводный отряд Сукина-Камбалина проходил Ачинск, вокруг города уже шастали большие отряды вооруженных людей, называвших себя красными партизанами. На самом деле, по соседней Хакасии и Урянхайскому краю ещё долго бродили разные атаманы, не имеющего никакого отношения к Советской власти. Из Урянхая те, кто не погиб от тифа в горной тайге, ушли в Монголию, а так и не пойманного отрядом ЧОН под командой будущего детского писателя Гайдара атамана Соловьева предали, как предали барона Унгерна в Монголии, или того же Степана Разина, свои же. Часто Сукин вспоминал в бреду и молодого генерала Пепеляева, которого тоже свалил тиф, но его успели эвакуировать с чешским эшелоном в госпиталь Нижнеудинска. Эпидемии не разбирались в чинах и званиях, и «испанка» с  сыпным тифом одинаково косили в ту зиму рядовых и генералов.
    Уже темнело, но никто из жителей Усть-Баргузина так и не вернулся. Должно быть, партизаны эвакуировали их в соседние деревни. Выставили охранение, и полковник Камбалин послал небольшой разъезд к переправе через реку Баргузин, где могли быть люди. Узнать обстановку и проверить дорогу. У отворота на Баргузин разъезд обнаружил в исправном состоянии местную телеграфную линию. Именно по ней передавали из Верхнеудинска и Иркутска в Баргузин все новости и сообщения. Возникла идея узнать переговоры и планы красных, подключившись к линии. Аппарат в обозе отряда имелся. Именно по телеграфу местные партизаны могли узнать о движении колонны белогвардейцев по льду Байкала. Значит, с острова Ольхон колонну всё же заметили. На светлом снежно-ледовом фоне замерзшего озера даже фигурки одиноких рыбаков во время подлёдного лова видны издалека. Не мудрено не засечь полторы тысячи людей с конным обозом.
   Включенный в телеграфную сеть Баргузин — Верхнеудинск  телеграфный аппарат позволил узнать, что регулярные красные части действительно уже заняли Верхнеудинск и Петровский Завод. Это означало, что путь на Читу нужно искать северным обходом этих городов, и для этого необходимо разбить группу красных, которая отошла на Баргузин. Из перехваченных переговоров стало известно, что силы в Баргузине небольшие, и что готовится засада у «Шаманского камня». Камбалин задумался. Ещё в Иркутске, когда два года назад он участвовал в разгроме красных на юге Байкала у села Посольское, ходило много разговоров о золотых приисках по Витиму, которые успели отобрать у владельцев. Сообщались эти прииски ранее тропами с Баргузином, где жили золотопромышленники и купцы, а также по Витимскому тракту с Читой. Одинокие старатели, торговцы спиртом, китайцы, и разный беглый разбойный люд избегал путь в Читу по Витимскому тракту, который охранялся забайкальскими казаками.  От Баргузина через весь Баргузинский залив и Золотую тайгу издавна существовали тайные тропы через горы до самого Амура и Китая. Если из Баргузина до Витима проходили конные приказчики и доверенные люди владельцев приисков, а пешие китайцы проносили спирт и золотой песок, то пройдут и русские войска. Вспомнился переход Суворова через Альпы, и Камбалин невесело усмехнулся: в Швейцарских Альпах солдат фельдмаршала не косил сыпной тиф, и там не было таких морозов, не говоря уже о тысячеверстных маршах. Даже какой-то Шаманский камень есть с засадой, как Чёртов мост у гвардейцев Суворова. В Баргузине отнюдь не регулярные войска РККА, а какие-то местные партизаны, которым не удержаться против казаков его полка. Надо идти брать Баргузин, делать там дневку и, не задерживаясь уходить на Витим. Из Иркутска и Верхнеудинска, как стало ясно из перехваченных по телеграфу переговоров, сюда спешит погоня. Неясна лишь судьба отрядов Перхурова и Казагранди, идущих вслед за ними. Они могли пересечь Байкал на севере озера, и уйти в Якутию, либо тоже спуститься по страшному бездорожью от северной оконечности озера к югу, перевалив через Баргузинский хребет. А может быть, полегли уже в боях, перехваченные посланной на их разгром армией Каландаришвили. Камбалин надеялся, что последний отряд войск адмирала Колчака, тоже проделавший путь по льду Енисея и Ангары, выйдет на Усть-Баргузин, и не станет плутать в безлюдных непроходимых дебрях за Нижнеангарском.
               
                *******
   
   В  сумерках дозорный разъезд казаков переправился по льду через реку Баргузин к тракту на Верхнеудинск. Дорога,  больше похожая на просеку в соснах и буйных зарослях багульника, уходила прямо, к невысоким заросшим лесом сопкам, которые местные жители именовали Братьями. Место переправы через реку Баргузин было тоже давно обжито, и кроме лодок на берегу стояли рыбные склады и несколько домов. В одном из окон тускло светился огонёк керосиновой лампы, и когда казаки подъехали ближе, залаяли псы. Хозяин жил справно, нужды не знал, и когда-то тоже носил желтые лампасы забайкальских казаков на действительной службе, воюя в Маньчжурии. Он угостил служивых крепкой брагой и подтвердил, что путь на Читу через Верхнеудинск давно закрыт красными. Теперь в Чите и на Дальнем Востоке формируется новая власть. В Баргузине же власть временная, местная, но и она получила предупреждение, что через Байкал сюда идут отступающие войска. Большевики и агитаторы из Баргузина  заставили местное население покинуть Усть-Баргузин, и оно прячется на летних рыбацких стоянках Чивыркуйского залива и озера Сор. Про засаду близ Баргузина засада у ущелья Шаманка он ничего не знал. Отряд партизан в Баргузине немногочисленный и серьёзного сопротивления оказать войскам не сможет.
- Куды, там! Они, ведь, как – пальнуть могут, но чтобы в бой вступить, своя шкура дороже. Ежели пулемёты у вас с гранатами есть, то какой бой с берданками? Вам, паря, одна дорога – на Витим. Через Баргузинскую долину на Романовку, а дальше по приисковым дорогам на Читу. Тропа есть. По ней и конные с Баргузина добирались, и спиртоносы. Старая тропа.  Если найдете  местного проводника, то через неделю будете в Чите.
   Помолчав, он добавил, хитро сощурившись, и подливая усталым казакам хмельной браги, настоянной на таёжной ягоде:
- Правду бают, что вы золото везёте? Из того эшелона, который Колчак из Омска вывез? Сказывали, что российского золота там семнадцать вагонов было. В монетах и слитках. И многие, мол, попользовались.
   Чубатый сотник, разомлевший от тепла и браги, лишь отмахнулся:
- Золото? Да ещё из эшелона адмирала? Мы же не от Омска свои войска догоняли. Полк оставил Барнаул 9 декабря, и пошел на соединение с ними, когда Ново-Николаевск был уже занят красными. На Транссибирскую магистраль и Московский тракт путь был закрыт. В картах разбираешься? – Он расстегнул нагрудной карман и достал много раз сложенную и мятую карту с отметками на ней стоянок колонны, и пройденного казаками маршрута.  Никакой военной тайны пройденный маршрут колонны теперь не содержал, но сам тернистый путь от Барнаула до Усть-Баргузина с обходом Красноярска по Енисею и Ангаре мог впечатлить любого.  Узловатый палец в ружейной смазке с прилипшей к нему чешуйкой байкальского омуля двинулся от Барнаула на Восток: - Вот смотри: от станции Тальменской Алтайской железной дороги наш полк шёл к Красноярску через Салаирский хребет и Мариинскую тайгу. С боями. Снега там по пояс, и в декабре уже были сильные морозы. Одно хорошо – сёл много, и народ богатый. Хлебные места. Правда, «сибирскими» деньгами брать за лошадей и харчи уже не хотели, но у нас в полковой казне своих денег достаточно было. Так что эшелон Колчака с золотом мы и не видели. Вышли через Кемерово и Тисуль к Ачинску и только на станции Кемчуг догнали свои войска, и влились в общий поток. Это было в начале января, когда Колчака уже предали чехи, а колонна Каппеля шла на Иркутск. И всё равно пошли другим маршрутом, не по реке Кан, как Каппель, а по льду Енисея и Ангары.
- Эвон, откуда бредёте! Так вы не каппелевцы? – удивился хозяин. – А нам баяли, каппелевцы через Байкал идут. И золото со станции Тайга в обозе везут. Тут же одна группа уже проходила в январе. С золотом! Они за него сильно беспокоились, и скупили лучших лошадей, а у кого и силой  отобрали. В Устье они не заходили. Их всего десятка два-три было. Вышли они через Байкал не здесь, а на Туркинские минеральные воды. Теперь это ещё курортом Горячинск называют. Ночевали там, а утром ушли на санях по Баргузинскому тракту. Больше я о них и не слышал, но спрашивали об этой группе многие.  Они могли тогда и по льду Байкала санным путём уйти. А откуда вы о гибели Колчака и Каппеля знаете, если два месяца по тайге бродили?
   Сотник хотел обрезать не в меру любопытного говорливого хозяина, хромавшего после осколков шимозы, засевших в ногах ещё с Порт-Артура, но сдержался. Свой человек. Не сбежал на дальние заимки, как другие жители. Про засаду предупредил, и подтвердил, что через страшную глухомань на Цыпикан и Романовку пройти можно за неделю, если с проводником. Было, что доложить полковнику Камбалину. Он зевнул, и посмотрел на часы с кукушкой, висевшие в просторной светлице, рубленой из сосен. За окном уже было темно, и пора было возвращаться. Не ровен час, налетят местные партизаны, или банда какая. А из Иркутска, как сказал хозяин избы, сюда идет на санях вооруженный отряд.
    «Каппелевцы»… Это определение подходило только к колонне уже покойного генерала Каппеля. Объединенными армиями Колчака в штабе командовал генерал Сахаров. Лишь на  станции Тайга адмирал, уступая нажиму братьев Пепеляевых, решил сместить Сахарова, и общее мнение было в пользу Каппеля, которого и назначили командующим только в декабре 1919 года. Главкомом он был всего месяц. С его смертью колонну войск Каппеля возглавил генерал Войцеховский, а общее командование войсками в Забайкалье адмирал Колчак передал атаману Семенову. Впоследствии, другие генералы в Чите и Харбине не захотели подчиняться бывшему простому казаку. Из-за этого боевые действия белых были не очень хорошо организованы, часто самостоятельны, и после ликвидации буферной Дальневосточной Республики, поодиночке легко разбиты Красной Армией.
    Громыхнув деревянной кобурой маузера о столешницу, сотник встал и перекрестился на икону в углу. Пора было возвращаться к своим – на ночевку в брошенном жителями рыбацком поселке.
- Я ж тебе говорю – мы из Барнаула идём, - нехотя ответил он, надевая папаху на заросшую диким волосом голову, -  Другие отряды шли от Красноярска, когда красные железную дорогу им перекрыли. Вот и обходили Красноярск по Енисею и Ангаре, но в разных местах. Новости знаем по газетам и телеграфу. Не всё время тайгой шли. В Усть-Куте дневку делали, в Илимске, и в других местах. Иные из них с боем брали. И население там не шибко от нас пряталось. Даже помогали, чем могли. Лошадей своих, правда, отдавать нам им жаль было. Что тут сделаешь? И наши, и красные мужиков мобилизовали, и коней забирали. Только мы взамен часто своих коней отдавали. Из тех, что охромели, или из сил выбились. Так всегда в армии принято было делать. Мы же казаки! Понимаем… Сколько лошадей просто бросить пришлось! Прямо на льду Ангары и Енисея! Может, и добрели до жилья… А золото… Армия без денег - не армия! Ты же на фронте был в Русско-Японскую войну? Службу знаешь. Любой полк, корпус или дивизия имеет свою кассу или денежный ящик. Кто больше, кто меньше. У нас своя полковая казна. Как положено. Полковник наш население грабить не даёт. За фураж, харчи и лошадей наличными платим. Золотом, а где и «сибирками». К «Золотому эшелону» адмирала отношения не имеем. Мы этот состав из Омска и не видели. Жаль, Каппель не догнал эшелон Колчака. Только бы чехи и видели наше золото! Всё могло быть иначе.
   Про то, что золота Барнаульский Сибирский полк имел  целых 12 миллионов, сотник благоразумно умолчал. Как и про обоз, который сильно затруднял движение колонны. Но спросил, что за люди проходили в январе через Туркинские минеральные воды, где они перешли Байкал, и как фамилии офицеров.
   Хозяин пожал плечами: - Мне, паря,  это не докладывали. Знаю, что когда перед Иркутском от адмирала стали уходить люди из личного конвоя и охраны вагонов с золотом, он понял, что у них и другого выхода нет. Ему предлагали пробиваться к Байкалу или уйти через Саяны в Монголию или Урянхайский край, а он, вишь, золото России оставить не мог. Совесть не позволяла. И сгинул с тем золотом. Но остальных сам отпустил по этим маршрутам. Вот и смекай сам – не с пустыми же руками. Всё одно бы это золото иркутским эсерам и большевикам с чехами досталось. Все вагоны с собой не утащишь, увезли что могли. Не себе. На нужды новой армии. Я же говорю, Семёнов с японцами хлопочут о новой республике. Только слышно, что другие ваши генералы атамана не признают. Согласия у них нет.
- Быстро у вас слухи разносятся! Прямо телеграф! – Сотник грузно встал из-за стола и гаркнул задремавшим, было, в тепле казакам, как выстрелил: - По коням!
               
                *******

- Идти нам сейчас на Якутию, как это сделали другие – верная гибель, - сказал полковник, выслушав дозорных. Там на приисках не крестьяне, а местный пролетариат, и они власть на золотодобыче давно к рукам прибрали. Бездорожье, да морозы, ни овса, ни муки. Оно нам надо? В этом случае уж лучше пробиться в Монголию к Унгерну через Кяхту. Это опять бои, а люди измотаны.  В общем, маршрут колонны меняем. Идём, как и планировали  –  на Читу, но не через Верхнеудинск, а через Баргузин на Витим. Оттуда есть тракт на Читу. За нами уже идут войска Красной Армии из Иркутска и Верхнеудинска, и с обозом нам от конных не уйти. Заманчиво, конечно, лесами выйти к Монголии. Это ближе. Но у нас тут больные, женщины и дети. Только на Читу! Баргузин возьмём. Это не Качуг с целой дивизией красного анархиста!
   Генерал Сукин, сильно ослабевший от лихорадки, поддержал Камбалина. Полковник поделился с ним своим мнением о тропах из Баргузина в богатую Золотую тайгу, о которых он слышал ещё  в Иркутском юнкерском училище.  Пусть сейчас  в тайге глубокий снег – с приисков, где, несмотря на войну, продолжают мыть золото, по этим тропам ещё ходят группами и в одиночку старатели и спиртоносы, возят продукты, оружие, товары и золотой песок. Пусть часть приисков давно заброшена, и теперь с Витима чаще пробираются на Читу, чем на Баргузин. Надо только найти в Баргузине опытного проводника. Несмотря на большой крюк, путь вполне преодолим.
   Обсудили беспримерный поход колонны Каппеля, тоже перешедшей по льду Байкал. Очевидно, были и другие отряды, покинувшие брошенные на путях составы без угля и паровозов, когда к застрявшим на станциях Транссибирской магистрали отступавшим войскам подошли части Красной Армии. Сошлись в едином мнении и в том, что адмирал Колчак сам мог отпустить личный конвой и охрану эшелона с частью золота, когда чехи предали их, и сопровождавшим Верховного правителя Сибири  людям грозил плен. Они могли уйти в Монголию, или тоже пересечь Байкал в надежде дойти до Читы. Группа, вышедшая к Туркинским минеральным водам, явно могла быть одной из тех, что покинули адмирала под угрозой окружения и плена. Возможно, они ушли с Транссибирской магистрали ещё до того, как чешские легионеры взяли под свой контроль «Золотой эшелон» и штабной вагон адмирала. Тогда они могли везти с собой в Читу золото. Если их успели отрезать от Верхнеудинска, то путь оставался только один – в Монголию, которую генерал Унгерн освободил от китайцев. По Байкалу от реки Турка санный путь вполне возможен. Если рыбаки Бочарово и Усть-Баргузина возили рыбу в Верхнеудинск по Баргузинскому тракту, то из далекого отсюда Нижнеангарска на севере Байкала промысловики уже два столетия возят зимой омуля санным путем по льду озера до самого Иркутска.
   Вспомнили отчаянную храбрость барона фон Унгерна, о котором слышали ещё по Германской войне.  Рожденный для войны потомок тевтонских рыцарей был странным малым, и не особо охотно общался с другими офицерами на фронте. Получив прекрасное образование и свободно владевший несколькими иностранными языками, барон очень пренебрежительно относился к своему внешнему виду, был чудовищно вынослив, и вообще жил аскетом и анахоретом. Он сильно переживал неудачи войны с Японией, в которой принимал самое непосредственное участие, и видимо тогда ещё ему запала в голову мысль о создании нового государства в Азии. Предпосылками этой навязчивой идеи барона были планы и доклады известного художника Рериха и знатока тибетской медицины царского советника Петра Бадмаева. Освобождение всей Монголии от власти Китая, и создание нового государства, в которое вошли бы местности, населенные бурятами и баргутами, позже планировали и японцы, успешно создававшие марионеточные государства в Азии в 30-ые годы. Сейчас, в марте 1920 года, командир Азиатской дивизии барон фон Унгерн охотно принимал у себя в Монголии бежавшие из России войска Колчака. Но вместо победного шествия в захваченную Китаем Халха-Монголию, он двинет в том же году свою дивизию в безумный поход на Верхнеудинск, будет разбит, предан, пленён, и расстрелян в Ново-Николаевске. Воспользовавшись возможностью погони за разбитой Азиатской дивизией, Красная Армия вошла в Монголию и установила там Советскую власть. Но сейчас впереди колонну, отступавшую от самого Барнаула, ещё ждали образование Дальневосточной Республики, новые бои, и последнее отступление в Маньчжурию.
               
                ********
   
   Всю ночь горели костры на улицах Усть-Баргузина, и казаки из охранения, прикрывшиеся от ветра рядом пустых многопудовых омулевых бочек, вкопанных в снег, сожгли старый бот и несколько смоленых рыбацких «чаек», пустив на дрова и заборчик часовни. Лёгкие дрова, заготовленные жителями у своих домов в поленницах, горели в кострах жарко и быстро. Генерал Сукин, взмокший от обильной тифозной испарины, предлагал сжечь весь посёлок, но Камбалин не согласился. Нечего рушить жильё и обижать рыбаков. Это красные вынудили их бросить дома, вывезти продовольствие и корм для лошадей. Следом за ними сюда идут отряды полковника Казагранди и генерала Перхурова, заплутавшие где-то в тайге на севере от Байкала. На Якутск им не пробиться, и они пойдут сюда тем же путем, либо от северной оконечности озера, достигнув Нижнеангарска. Пусть найдут тут себе ночлег и кров. Сейчас надо с боем брать Баргузин, но это будет последний бой. Дальше до самого Витима просто нет жилых мест. Не считая заимок охотников-тунгусов, да оставшихся зимовать в Баргузинской долине и по берегам рек бурят-скотоводов.
  Камбалин не знал, что отряды Перхурова и Казагранди попали в окружение, и теперь в плену у красных. Только небольшие разрозненные группы офицеров и казаков ещё бродили где-то в тайге под Качугом, или ушли в Якутию. Отряд Камбилина был последней отступавшей колонной армии Колчака, и в Чите их уже не ждали, считая погибшими.
   Жители Усть-Баргузина, вывезенные партизанами на рыбацкие стоянки Чивыркуйского залива и озера Сор, так и не увидели «каппелевцев», рано утром покинувших берег Байкала. Колонна с обозом и верховыми в арьергарде маршем ушла на Баргузин по старому тракту, которым ехали в свою ссылку братья-декабристы Кюхельбекеры и «бабушка русской революции» Брешко-Брешковская. В почерневшей покосившейся часовне на берегу Байкала пришлые с того берега озера люди оставили лишь трупы умерших от тифа беженцев, следовавших вместе с колонной почти от Красноярска. «Пусть жители рыбацкой деревни сами хоронят, если уж не могли по-людски встретить колонну, где были и женщины, и дети» - решили казаки, которым недосуг было оттаивать кострами мёрзлый песок. Вырастет на Большой Карге ещё одна безымянная могила, едва обозначенная крестом, который скоро повалится под напором ветров, и песок скроет все следы. Немало таких могил на побережье Байкала – всё больше безвестных рыбаков, выброшенных волнами на отмели. Славное море порой безжалостно топит лодки внезапно налетевшим ветром, и в холодной воде смерть наступает быстро. Со временем и сам посёлок Усть-Баргузин будет вынужден перебраться с Байкала на высокий левый берег реки Баргузин в двух верстах от озера, но до строительства Иркутской ГРЭС и подтопления берега пройдёт ещё несколько десятилетий.
   В ясной синеве неба сверкал заснеженными вершинами полуостров Святой Нос, по уровню видимости которого с утра определяли погоду. Бывало, что полуостров отсюда едва различим в туманной дымке, а иногда, вследствие особых свойств местного воздуха отчетливо видны горы  противоположного берега. За поворотом дороги на бывший уездный центр пошли дремучие леса и вырубки. Изредка  дорога шла вдоль петлявшей замерзшей реки Баргузин, где тоже темнели в снегу наезженная рыбацкими санями глубокая колея.
   Угрюмые казаки Камбалина, настороженно ехавшие впереди колонны на Баргузин, лишь косо смотрели на встречавшиеся по тракту оставленные жителями деревни и сёла. Бочарская, Адамово, Зорино… Там тоже не дымились трубы домов, не мычали коровы, и всё население ушло, зашуганное рассказами про зверства белогвардейцев в Сибири. Как будто шла не войсковая колонна, а толпа мародеров или отряд карателей. Поход в Якутию, где ещё не скоро наступит весна, казаков не прельщал. На карте, хоть и бездорожье, рукой подать до Витимского тракта.  Полковник грамотный. Сказал, что это не Альпы, где фельдмаршал Суворов шёл со своими солдатами по чужой земле. И ущелье Шаманка  - не Чёртов мост. Эта наша земля, и русские везде пройдут. Если тропами на Витим пользовались местные жители, то и мы пройдём. И казаки, отступавшие сюда от самого Барнаула, не сомневались в словах своего командира. Позади колонны скрипел по насту гнутыми деревянными полозьями розвальней обоз с больными, ранеными и беженцами, вместе с которыми отряд насчитывал более 1600 человек.
   Снега тут были такие, что свернув в лес с колеи, можно было сразу провалиться по грудь. Так же сияло яркое местное солнце, но стало заметно теплее – уже через несколько верст не так сказывалось влияние огромного озера на погоду, а от ветра людей прикрывали горы. После горных троп, глубоких снегов и льда Байкала двигаться по наезженной колее Баргузинского тракта было веселее. Впереди лежал городок, больше напоминавший большую деревню, а что будет дальше, пока никто не думал. На Читу!
   Что такое Шаманка, о засаде в котором говорил хозяин дома на переправе, казаки узнали уже в тот же день. Узкая дорога Баргузинского тракта над рекой прижималась к высоким скалам, и теперь за поваленными деревьями и камнями там засели красные партизаны, решившие дать отпор регулярным войскам. Но не для того полки шли сюда, с боями, обходя крупные населенные пункты по руслам замерзших рек, чтобы пугаться горстки стрелков. Озлобленные казаки просто далеко обошли засаду по льду реки Баргузин, и зашли с тыла. Разгадав маневр белых, красные бежали. Путь на Баргузин был свободен.
   Посёлок, некогда имевший статус города, в марте 1920 года ещё хирел не так бесславно и стремительно, как значительно позже, когда отсюда в Харбин и Шанхай перебрались купцы и владельцы приисков, а в далекую Палестину уехал Моисей Новомейский, основав на Мёртвом море промышленное производство по добыче промышленных солей. Внук сосланного  в далекое Забайкалье из польского еврея, Новомейский был известен в Палестине и как один из тех, кто отстаивал право на создании для еврейских беженцев нового государства, каким и стал  впоследствии Израиль, но до этого события прошло ещё немало времени. В советское время история семьи Новомейских, которые привезли в Баргузинскую долину первую драгу, и даже имели свои промыслы под Минусинском, предали забвению. Горный инженер и талантливый предприниматель Моисей Новомейский, искавший в здешних горах медь, основавший фабрику по добыче солей для производства стекла, о котором в Израиле сняли фильм и чтят его память, покоится теперь в Париже. Неиссякаемой энергии этого человека многгие современные предприниматели, торгующие  сейчас заморским барахлом, могут только завидовать.
 Сводные полки генерала Сукина и полковника Камбалина ещё застали в бывшем уездном центре крепкие особняки с огородами, через которые бежал с гор к реке чистый живописный ручей, а на старом еврейском кладбище стояли фамильные склепы купцов и золотопромышленников, скупщиков пушнины и торговцев рыбой. Немало было тут и могил ссыльных, попавших в Баргузин ещё в незапамятные времена со времен Николая Палкина, в том числе и повстанцев из Польши и Австро-Венгрии. Буряты зимой кочевали со своими табунами на зимних пастбищах южнее Баргузинской долины, и сейчас по окрестным лесам жили лишь эвенки, промышлявшие зверя, и всё вокруг было покрыто глубокими снегами. Большинство добротных домов на узких улицах Баргузина было брошено. Население и здесь частично бежало, скрывшись у своих родственников и знакомых по окрестным деревням, и угнав с собой лучших лошадей. Часть таких беженцев, далеко не бедных, казаки потом обнаружили в селе Душелан, и в отместку отобрали у них самых добротных коней вместе с санями и крепкими резными розвальнями, выложенных медвежьими шкурами. Собачьи, волчьи и медвежьи полсти, которыми выложили сани и розвальни, не пробирал мороз, и это очень помогли выжить раненым и больным обоза.
   Ни погромов еврейских домов, ни арестов и расстрелов местных властей полковник Камбалин в Баргузине не допустил. Не было ни визитов офицеров в зажиточные дома местной знати с вечерними посиделками и чаепитиями, ни сходок с оставшимся населением, ни обысков или арестов. Дневка, не больше. Кто не успел помыться в бане и наскоро постирать бельё в Усть-Баргузине, сделали это перед последним дальним переходом здесь. Камбалин, как и в Усть-Баргузине, занял для ночлега дом богатого еврея, а больного генерала Сукина уложили в местной школе, пристроенной под временный лазарет для тифозных больных. Удалось немного разжиться примитивными лекарствами того времени, и собраться в дальнейший тяжелый путь. В местном архиве Камбалину разыскали старые документы, и он бегло просмотрел скупые упоминания о давно исчезнувших и действующих приисках, но никаких карт с указанием троп к Витиму не обнаружил. Зато внимательно прочитал сохранившийся отчёт жандармского пристава Загрядского о причинах бунта рыбачьих артелей в Чивыркуйском заливе, когда все доходные рыбные промыслы  арендовал там арендовал какой-то купчина. Вот, оказывается, куда ушло население Усть-Баргузина, и в узком Чивыркуйском заливе тоже кипела жизнь. Упоминались и некоторые места, когда жандармам приходилось сопровождать намытый на приисках золотой песок от Витима до Баргузина. Документы были старыми. Позже, новый Витимский тракт от Романовки до Читы вытеснил другие направления, и о старых тайных тропах старателей и спиртоносов стали забывать.
  В Баргузине колонна не задержалась. Вокруг городка шастали безвестные банды из местных душегубов, не признававшие ни красных, ни белых, и хорошо организованные партизанские группы, в помощь которым спешил вооруженный отряд из Иркутска.
  Едва подкрепившись харчами и фуражом в богатом селе, колонна маршем ушла на село Бодон и к реке Ине. С проводником сговорились быстро. Торговаться было некогда. Проводник был из местных охотников-соболятников, и согласился провести колонну до Кыджемита за 25 тысяч рублей «сибирскими», лошадь с санями и винтовку с патронами. И скоро стрелки томской милиции и уральские казаки уже шли по горным тропам, лесам и древней Баргузинской долины, где некогда обитали дружественные Чингисхану племена баргутов. Не ведая того, что повторяют путь тунгусских племен и родственных монголам баргутов, некогда пришедших сюда с Амура и Шилки, колонна вышла из Баргузина на Душелан. От реки Ина маршрут отряда намечался к гольцам Баргузинского хребта, и от перевала до реки Кыджемит, руслом которой можно выйти к Витиму. Дальше начинался Витимский тракт на Читу.
    Фактически всей колонной теперь руководил молодой командир 3-го Барнаульского (Сибирского) стрелкового полка полковник Камбалин, много читавший ранее о местности, примыкающей к озеру Байкал. Генерал Сукин в Белом движении зарекомендовал себя не с лучшей стороны, сменив немало постов в Оренбургской армии атамана Дутова и в штабе 3-го Уральского корпуса армии генерала Ханжина. Свою карьеру Сукин закончил командующим 6-м Уральским корпусом, расформированном ещё в мае 1919 года за партизанщину при освобождении Уфы и крайне неудачные боевые действия с армией Блюхера на Поволжском фронте. Известный своими интригами генерал Сукин просто оказался старшим по званию в сборной колонне стрелкового полка Камбалина, томской милиции и 11-го Оренбургского казачьего полка, вместе с которыми отступали обоз с ранеными, гражданские беженцы, и даже семьи офицеров. Во время тяжелого таёжного похода генерал Сукин страдал от возвратного тифа, и командование колонной по существу давно уже перешло к полковнику Камбалину, известного войскам своим боевым прошлым по войне с Германией и обороной Барнаула.
   Во время перестрелки передовой части колонны с красными в ущелье Шаманка у городка Баргузин шальная пуля задела генерала Сукина, насквозь пробив нагольный полушубок, и засев в боку. Возможно, по генералу пальнул кто-нибудь из своих, поскольку он никак не мог принимать участие в преодолении партизанской засады на Шаманке. Это ранение оказалось роковым, и добило больного генерала. Овчинная шерсть, забившая рану, вызвала заражение крови и, несмотря на помощь фельдшера, оказанную Сукину уже в Баргузине, он вскоре скончался во время дальнейшего продвижения колонны с нанятым проводником, и был похоронен в селе Душелан. Здесь и наметили окончательный маршрут колонны.
   Проводник попался хороший, и отряд двигался быстро, испытывая трудности лишь с транспортировкой обоза с ранеными и больными. Оставлять их в Баргузине не решились – слишком уж быстрыми на расправу с пленными были обе стороны в ту войну, и не обременяли себя ни питанием, ни обустройством быта многочисленных жертв. Именно по этой причине было столько погибших на льду реки Кан во время Ледового похода колонны генерала Каппеля, к которой примкнули и другие отступавшие отряды. Они предпочли смерть от холода и тифа плену, и весной 1920 года их замерзшие трупы долго носило на льдинах вскрывшихся рек. Попавшим на реке Лене в плен отрядам Казагранди и Перхурова ещё повезло, что их отправили в лагеря на заготовку угля и леса. Полковнику Казагранди довольно быстро удалось бежать, и он долго ещё не давал покоя красным южнее Иркутска, закончив свои дни уже в Монголии у барона Унгерна.  Попавшие до этого в плен в  Мариинской тайге и под Красноярском в боях у станции Минино  отступавшие белые часто просто подлежали расстрелу, и весь путь войск Колчака от станции Тайга до Читы отмечен братскими могилами и захоронениями.
   Старые захоронения встречались и здесь. Если баргуты хоронили своих родичей в деревянных и берестяных гробах в обычных могилах, то жившие здесь позже племена  предпочитали оставлять умерших в долбленых деревянных колодах, поставленных на опоры. В истлевших колодах, омываемые дождями, а сейчас заваленные снегом, лежали кости безвестных охотников и воинов, наконечники стрел и деревянные чашки. У женщин хорошо сохранились длинные чёрные волосы, а под костями мерцали яркие камешки рассыпавшихся бус. За перевалом, на вершине которого гуляли ветра, и перед которым бросили большую часть повозок, оставив лишь сани,  в глубоком распадке парил на морозе горячий сероводородный источник, где некогда жили и лечили людей тунгусские шаманы. Судя по цветным и выгоревшим на солнце добела ленточкам, привязанным к стволам молодых сосен, охотники-тунгусы продолжали посещать святой для них источник и теперь, каждый раз оставляя небольшое угощение своим богам. Ветви и стволы были обвязаны порыжевшим конским волосом, а в толще хвои под деревьями жертвенной рощи попадались монетки, кости животных, бусины и осколки стекла.  По желобам, сделанным из цельных стволов деревьев, вода горячего источника струилась в ямы, выдолбленные в скальном грунте, где местные охотники принимали лечебные ванны. Рядом, в чистом сосновом бору в долбленых колодах покоились останки безвестного племени, жившего здесь много лет назад. Казаки, не раз встречавшие в Сибири такие открытые тунгусские захоронения и источники, лишь подивились на крупные черепа, скалившие зубы в колодах, да рассмотрели наконечники стрел и дротиков, оставленных рядом с истлевшими мертвецами. Дневку делать не стали. Спешили добраться до первых приисков, пока позволяет погода.
    «Золотая тайга», о которой слагали песни,  не стала здесь новым Клондайком, и прииски местных золотопромышленников были временными и небольшими. Примитивное оборудование, применявшееся старателями-одиночками и артелями, не могло дать богатой добычи.  Лишь немногие прииски имели драги, завезенные в эту глухомань по частям невероятным трудом по руслам рек. Большинство приисков были крайне заброшены, и отвалы успели зарасти осиной и березой. На других жильё было крайне примитивным, вроде бараков и землянок, и кроме сезонных рабочих и бродяг, на приисках бывал разный сброд, включая большое количество пришлых китайцев, проникавших в Сибирь через Маньчжурию. Назад они уносили в Поднебесную Империю маленькие кожаные мешочки, туго набитые золотым песком, а на тайных таёжных тропах в тайге, по которым проносили на прииски ханжу и спирт, китайцев поджидали бежавшие каторжане и хунхузы, нещадно грабившие и убивавшие торговцев спиртом и старателей-одиночек. Жизнь человека в здешней тайге ничего не стоила, но Витимский тракт от разбоя издавна контролировали и охраняли казачьи разъезды. От Витима путь по тракту казался уже более лёгким, и завершением всего дальнего похода. Вот и спешила колонна, отмечая на картах пройденный по глубоким снегам и руслам рек свой маршрут.
   Характерной чертой этого беспримерного тяжелого перехода, который полковник Камбалин, спустя почти 20 лет, назвал в своих воспоминаниях «Сибирским Ледяным походом», было наличие значительной суммы денег, вывезенной 3-м Барнаульским полком при отступлении. Это очень помогло в походе для оплаты снаряжения, фуража, продуктов и смены лошадей. Мародерство и грабеж мирного населения полковник запретил. Жители сибирских городов и деревень и так настрадались от постоянных  поборов красных и белых, и настраивать людей против отступающих и измученных боями войск было себе дороже. Были, конечно, случаи, когда казаки 11-го Оренбургского полка попросту отнимали лошадей, забирали зерно, овец и кур. С этим было трудно бороться. Всякий раз, узнав о приближении колонны, население уходило в леса, пряча скот и припасы. Вот и в Усть-Баргузине колонну встретили пустые холодные избы и выстрелы из-за торосов, а в Баргузине часть населения тоже ушла, напуганная рассказами о зверствах колчаковцев, другие попрятали лошадей, продовольствие и фураж. В казне полка Камбалина с самого Барнаула было двенадцать миллионов рублей золотом, которые на всем пути обеспечивали людям пропитание и подмену лошадей. Эту значительную сумму полк получил во время успешной борьбы с красными партизанскими отрядами на Алтае в то время, когда Верховный правитель Сибири адмирал Колчак уже начал вывозить золото Российской империи из Омска на Восток – в зарубежные банки и Читу.  В богатом хлебом Алтае золото полку особо было некуда тратить деньги, тем более, что обещанная Антантой помощь в виде обмундирования и боеприпасов оплачивалась не из средств полка, а министерством финансов Омского правительства Колчака. Только, вот, эшелоны с крепкой обувью, патронами и консервами из далекого отсюда Владивостока застряли где-то на путях необъятной Сибири. Пропаганда большевиков о том, что Белой армии на золото России помогают все капиталистические державы мира, и частушки, вроде «Мундир английский, погон французский, табак японский…» не имела ничего общего с истиной. Несмотря на наличие золота для нужд своей армии, захваченного в Казани сводным отрядом тогда ещё полковника Каппеля, и польско-чешскими легионерами в, уже в 1919 году в армии Колчака в войсках не хватало даже патронов, и не во что было обуть новобранцев. Победы Красной Армии в Гражданской войне в России с Белым движением объяснялись не только её численным превосходством. На стороне красных было в десять раз больше кадровых офицеров царской армии, на их территории были расположены важнейшие военные заводы, но главное – у большевиков была цель и программа, а в Белом движении царил раскол и несогласованность. Знаменитые психологические атаки Белой гвардии, когда офицерские роты на Урале шли в полный рост на окопы красных, объяснялись не столько бравадой и презрением к смерти, сколько отсутствием патронов. Барнаульский  полк Камбалина, сформированный им на Алтае, имел свой фронт борьбы -  с красными партизанами. Наличием крупной суммы в золоте полк выгодно отличался от других отступавших частей. Так, встреченная колонной на Енисее группа войск генерала Пепеляева имела денежный ящик с крупной суммой «сибирских» денег, выпущенных правительством Колчака в ассигнациях, которые красные, продвигаясь в своем наступлении на Иркутск, повсеместно отменяли, и местное население брало их неохотно. Пепеляев – самый молодой из генералов Белой Армии, был вывезен чешским эшелоном в тифу, почти в бессознательном состоянии, в госпиталь Нижнеудинска. Он успел там выздороветь, и благополучно добрался до Читы, избежав расстрела партизанами шахтерской станции Черемхово.
   Здесь же не было никаких селений, где можно было бы обогреться и просушить обувь.  Лишь горы, тайга, за замерзшие реки. Ранняя весна 1920 года уже была помехой для движения отряда, и иногда приходилось идти по мокрым руслам рек, где поверх льда уже выступила вода, и не спасали ни валенки, ни сапоги. Полозья саней обрастали льдом, и их приходилось выдалбливать, а на болотистых равнинах сибирской мари не было леса для разведения костров. Очень пригодились бурятские ичиги, которые отряд приобрел в улусах на западном берегу Байкала. Смазанные нерпичьим жиром, эти сапоги без каблуков, не промокали на льду. Они были далеко не у всех, и во время скитаний по Ангаре и Енисею многие приоделись в купленные у местного населения меховые унты, дохи, полушубки и даже малицы с треухами, которые преобразили стрелков, носивших шинели. Теперь колонна, слаженно двигающаяся по руслам малых рек, мало напоминала регулярные войска. Сани и повозки ощетинились рыльцами десяти пулеметов, но запас боеприпасов почти иссяк, и серьезного сопротивления врагам колонна оказать не могла.
    Отряд прошёл от реки Ина через Баргузинский хребет до реки Кыджемит, где встретился первый бурятский улус. С этого момента переходы шли от улуса к улусу и, наконец, у озера Тасей 13 марта колонна вышла на Витимский тракт, ведущий от Романовки на Читу. Проводник не обманул: путь от Баргузина, откуда отряд вышел 6 марта, до Витимского тракта занял всего неделю.
   Здесь была ранняя оттепель, с отрогов гор Яблоневого хребта уже сошел снег, и сани пришлось толкать по голому песку. Впереди виднелась пойма реки Читинки и городские окраины, но отряд без сил дошёл только до домиков противочумной станции, расположенных поодаль от города. После эпидемии чумы в Маньчжурии в 1910 году здесь исследовали местных грызунов на наличие возбудителей этой инфекции, готовили сыворотки и вакцины. Небольшой персонал станции, навидавшийся за годы войны чехов, поляков, венгров, японцев и даже американцев, ничуть не удивился появлению большого отряда, и доктора тут же принялись оказывать помощь раненым и больным. Решено было ночевать на противочумной станции, чтобы утром 14 марта войти в Читу. Почти одновременно на станцию въехал конный отряд казаков из Читы, заметивший длинную колонну, спустившуюся с Яблоневого хребта.
   В Чите к походу колонны Камбалина отнеслись почти равнодушно. В сумятице тех дней, когда там  решалась судьба ДВР, шло формирование новой армии, и отступавшие с беженцами прибывали в Читу и Харбин почти ежедневно, было не до оценки дальнего похода. Скоро полковник и его казаки оказались в Маньчжурии – последнем оплоте российской эмиграции. Но в Харбин Камбалин привёз свою семью, не имевшую о нем вестей с самого Барнаула, и ожидавшую его в Чите. Позднее, после долгих лет скитаний и мытарств, полковник перевёз семью в Сан-Франциско.
               
                *******

   Оценивая сейчас поход колонны полковника Камбальского, которого, наконец, вспомнили, как автора мемуаров о Сибирском Ледяном походе, мы восхищаемся не переходом через Байкал в самом широком его месте, составляющим примерно 70 верст, учитывая путь от изголовья Святого носа через Баргузинский залив. Подобными переходами местных жителей было не удивить, Ещё две сотни лет тому назад из Нижнеангарска в Иркутск через весь Байкал каждую зиму шли обозы с рыбой.  В марте 1920 года, едва только колонна Камбалина покинула Баргузин, туда приехал по льду озера, пожалуй, один из самых талантливых баргузинских промышленников Моисей Абрамович Новомейский, наняв для этого сани где-то в Посольском. Кроме лошадей и собачьих упряжек в Гражданскую войну в Сибири уже использовали и трофейные  японские аэросани. Как правило, их изымали у частных лиц, и использовали в труднодоступных местах местные чекисты, работники  уголовного розыска, врачи и ветеринары. Только по Байкалу, с его торосами, на них ездить было опасно.  Абрам Новомейский в том же году навсегда покинул Баргузин, после того, как у него отобрали прииск и драгу большевики, и основал новое дело в далекой Палестине, оставив нам книгу «От Байкала до Мёртвого моря». Могила его отца, некогда жившего в доме Михаила Кюхельбекера, сохранилась на еврейском кладбище Баргузина.
   Поражает весь путь, пройденный двумя колоннами – Каппеля и полковника Камбалина в тяжелейших условиях по заснеженной тайге, руслам рек и горным перевалам. Для этого достаточно взглянуть на карту Сибири. Всего Красноярск, уже занятый восставшими и перешедшими на их сторону войсками генерала Зиневича,  с южной и северной стороны обошли три крупные колонны отступавших белогвардейцев. Про поход Каппеля, выбравшего более короткий путь на Иркутск по руслу реки Кан, стоившего ему жизни, известно много. Сводный отряд генерала Перхурова и полковника Казагранди ушли от Красноярска по Енисею до Стрелки – места, где Ангара впадает в Енисей. Далее она двигалась по льду Ангару в тех местах, где сейчас стоит Богучанская ГЭС, и вышла на реку Лену, где была окружена партизанской армией Каландаришвили, и сдалась в плен.
   Колонне полковника Камбалина выпал ещё более тернистый путь – от Барнаула до Читы. С боями, с обозом, беженцами, ранеными и больными. Этот переход не имеет аналогов в мировой истории по своей протяженности и трудности пути. Если кому-то кажется, что сейчас уже несложно совершить подобный маршрут: 3 марта 1920 года колонна вышла к Усть-Баргузину, а уже 14 марта была в Чите, попробуйте повторить. Что касается «золота полковника Камбалина», которое «чёрные копатели» безуспешно ищут в колодцах и на огородах сёл Иркутской области, то эта версия не выдерживает никакой критики. Всё золото полка Камбалин благополучно сдал в Чите в армейскую казну, и в Харбине отчаянно нуждался, работая даже грузчиком. Легенда, основанная лишь на том, что опасаясь окружения и плена, колонна спрятала золото по пути к берегу озера Байкал, ни на чём не основана. Войска, проделавшие столь беспримерный путь, и сохранившие даже свой обоз с ранеными, больными и беженцами, в панику не впадали.
   Ещё одна из легенд, появившаяся в советское время, гласит, что «каппелевцы» шли на Баргузин как каратели, была создана в угоду тому времени. Тот же приём показан в знаменитом фильме «Чапаев», где  форма отдельного офицерского полка «каппелевцев», идущего в полный рост в «психологическую»  атаку на красных, ни имеет ничего общего с действительностью. Она больше напоминает мундиры офицеров - «марковцев» и «корниловцев», воевавших совсем на другом фронте. С Чапаевым воевали не только войска Каппеля, который был тогда полковником и ещё не командующим всеми войсками Колчака. Зловещая эмблема с черепом и скрещенными саблями на чёрной форме «каппелевцев» в фильме, так напоминающая атрибутику гитлеровских эсэсовцев,  на деле означала лишь девиз корниловских и марковских офицеров «Умираю, но не сдаюсь!» Колчаковцы носили английскую форму установленного образца, которая сильно отличалась в разных армиях и родах войск. Стрелковые дивизии были одеты в обычные шинели с фуражками, и обуты даже не в сапоги, а в крепкие ботинки с обмотками. Казаки носили свою форму, в которой по цвету лампасов можно было отличить забайкальцев, кубанцев или уральских и донских казаков. На снимках 1919 года можно увидеть бойцов тыловых частей армии Колчака, в которые часто призывали местное население – с винтовками, но разномастно одетых, и даже босых. Что касается часто упоминаемого в прессе «золота Колчака», которое папарацци то хоронят в Байкале там, где в то время уже не ходили эшелоны, то ищут на станции Тайга, то следует отметить, что в материалах допросов адмирала Колчака, занявших целый том, нет ни единого упоминания о золоте Российской Империи. Чекисты на самом деле долго искали след «золота Колчака», «золота барона Унгерна» и  «золото атамана Семенова». Но  вот докладывать о результатах своего расследования обывателям они не спешили. Тем более что, как выяснилось, больше всего российского золота пропало уже на обратном пути эшелона из Иркутска в Омск и Казань. Стало быть, золото спёрли сами большевики и примазавшиеся к ним разные, там, эсеры и анархисты. Хорошо известно, сколько его досталось японцам и чехам, и сколько отдал Германии Ленин за Брестский мир, сколько истратил сам Колчак на свою армию, и что «золотых эшелонов Колчака» было целых восемь. А потом грянул военный коммунизм и НЭП, золото населения рекой потекло из карманов населения в магазины Торгсина, и золотые прииски КолымЛага позволили Сталину начисто переплюнуть золотой запас царской России. Но это, как говорится, уже совсем из другой оперы.
   
               
                Александр Шаторный.
               
                Усть-Баргузин-Иркутск-Ачинск.