Радий и золото

Автор Шаторный Александр
               

                «Вагонов – двадцать шесть. Они полны.
             

                Петля на шее – золото страны»...
               

                Лариса Юрьева. Из цикла  «Поэмы о Колчаке».

                1.

   Высокие тёмные разлапистые ели мрачным кольцом окружали этот безвестный полустанок, стихийно возникший в глуши лесов ещё при строительстве Транссибирской магистрали, когда на шпалы и железнодорожные постройки требовался добротный лес. На складах сосновые бревна  приходилось сушить долго, и большая часть их, сильно подгнив, шла потом на дрова. Поэтому на шпалы чаще шла сырая смолистая сибирская лиственница, устойчивая к тлению, крепкая и тяжелая. Со временем, лиственницу вокруг полустанка, где поблизости выросла небольшая деревня, полностью вырубили, и близ дороги остались только эти еловые леса, тогда ещё молодые и никуда не годные. На лесопилке, где раньше пилили лиственничную шпалу, перешли на сезонную заготовку соснового кругляка, и на месте временного полустанка вырос обширный разъезд с запасными путями и вагонами-лесовозами. В тайге на отдаленных от железной дороги лесных делянах появился верхний склад леса, и нижний склад – у деревни ниже по течению реки, по которой сплавляли к лесопилке сосновые бревна. Ангарская сосна была ценным строительным материалом, и из неё рубили не только просторные сибирские дома и хозяйственные постройки, но и делали мебель, а отходы шли на дрова. Летом сплавщики и лесорубы жили в бараках и землянках далеко от дороги, а на полустанке круглый год работали жители местной деревни, грузившие сосновые бревна на платформы, и промышляя в тайге охотой. Даже с началом Германской войны, когда многих мужиков забрали на фронт, полустанок, числившийся в железнодорожных отчетах как «Разъезд 86», не утратил свое значение. Война – прибыльное дело для ловких дельцов и промышленников, армейских поставщиков и интендантов. И звонкая ангарская сосна с сибирским кедром шла на приклады к винтовкам, вагоны-теплушки для перевозки войск, строительство наплавных мостов, и другие армейские и местные нужды. Лишь развал фронта, а затем и самой Российской Империи, да кровопролитная Гражданская война окончательно порушили местный уклад жизни. Разъезд захирел. Тут не было ни водокачки, ни угля, и пассажирам проходящих мимо поездов с красными, белыми, чешскими легионерами и беженцами негде было разжиться даже кипятком. Пассажирские составы редко останавливались здесь, и за окнами идущих мимо разъезда поездов теперь мелькали только брошенные вагоны-лесовозы, длинные железнодорожные платформы, ржавеющие без дела в тупиках, да слежавшиеся груды щепы и опилок.  Лишь когда многочисленные составы чешских  легионеров забили весь Транссиб от Красноярска до Владивостока, и не стало хватать паровозов и угля, солдаты и беженцы с застрявших на полустанке эшелонов начали крушить тут всё на дрова, частично разобрав даже бараки и склады, заборы и брошенные на запасных путях вагоны.
   
   Часть старых железнодорожных платформ пригодилась для перевозки дров. Их подцепляли к составам рядом с угольным тендером и паровозные топки пожирали тонны дров и деревянного хлама чтобы продвинуться дальше – к Иркутску, перед которым и встало больше всего воинских эшелонов, растянувшись на сотни километров. Полустанок стал пристанищем ставшего ненужным железнодорожного транспорта. Тут бросали теперь не только отдельные  вагоны-теплушки со сломанными осями и пульманы с замороженной системой отопления, но и целые составы без паровозов и угольных тендеров, забив ими все запасные пути и тупики. Если не хватало места, под откос с рельс сталкивали старые вагоны-лесовозы, и теперь они ржавели в сугробах, почти занесенные снегом, а их деревянные стойки, частично тоже использованные на дрова, торчали из сугробов подобно чёрным виселицам. Иногда кто-то из беженцев и дезертиров, застрявших на полустанке, ночевал в брошенных вагонах, где мародеры уже выломали наиболее пригодные чугунные и железные печки, и люди жгли костры прямо на полу пульманов и теплушек, подложив под дрова лист железа. Тогда вагоны горели, и обугленные остовы их, тоже покрытые снегом, придавали теперь полустанку вид железнодорожного кладбища, усиливая впечатление полной общей разрухи и запустения.
   
   Зима в этом году выдалась особенно морозной. Над замерзшей рекой, где на дне били теплые ключи, из проталин поднимался плотный туман. Ветер гнал его с укрытых снегом гор мимо елей в низину на полустанок, и вагоны брошенных и остановившихся здесь составов покрывались инеем. В сером белесом небе светило тусклое зимнее солнце, освещая заснеженные разбитые и горелые вагоны, мрачный еловый лес, откуда по ночам доносился тоскливый волчий вой, и загнутую дугой нитку железной дороги, заставленную чешскими эшелонами и поездами с беженцами. В разномастных вагонах постоянно топили печи, и дым от труб прямыми столбами уходил в серое небо, смешиваясь с туманом и мелкой снежной крупой, которой ветер засыпал отхожие места, протянувшиеся вдоль полустанка, и яростно полировал промерзшие до звона рельсы. Эту мрачную обстановку на разъезде довершал «Мёртвый эшелон»,  застывший поодаль на запасных путях, тоже уже без паровоза и кочегарки, частично разграбленный мародерами с проходящих мимо поездов, если нужда заставила их ненадолго останавливаться в этом глухом месте. Никто из жителей местной деревни не знал, когда появился здесь этот эшелон, где в вагонах-теплушках на двухъярусных нарах и в проходах лежали мёртвые замерзшие люди. Умерли они не от холода – этих солдат в серых шинелях и беженцев с узлами и чемоданами скосил тиф или другая хворь, вроде гриппа «испанка», которые бродили по стране, объятой братоубийственной войной, собирая обильные жертвы. Кто-то загнал этот состав в тупик, когда в вагонах уже не было живых, и отцепил паровоз, которых катастрофически не хватало на всей магистрали. Мародеры, которым сам чёрт не брат, поживились в вагонах «Мёртвого эшелона» кто приличной печкой - «буржуйкой», кто личными вещами умерших, разбросав по теплушкам чужие узлы, чемоданы и солдатские сидоры. В открытые дверные проёмы вагонов ветер заносил снежную пыль, и она плотным слоем покрыла застывшие лица умерших людей, хоронить которых пока никто не собирался.
   
   Причуды неспокойного военного времени собрали в этом месте вагоны и даже локомотивы самых разных составов, среди которых встречались настоящие шедевры вагоностроения и редкие экземпляры железнодорожного транспорта, бурно развивавшегося последние десятилетия, непрерывно совершенствующегося и меняющегося. Первых примитивных паровозов тут уже не было, зато попадались образцы железнодорожного творчества, ставшие в наше время ценными экспонатами любого музея транспорта. Красные, зелёные и синие вагоны, вагоны цвета мореного дуба и просто крашеные суриком, вагоны-рефрижераторы и вагоны-конюшни, вагоны для перевозки угля и леса,  для транспортировки заключенных и скота. Попадались простые платформы, и забранные решеткой, железной сеткой, вагонетки, дрезины, шикарные спальные апартаменты и простые теплушки, вагоны-рестораны и увешанный рваными плакатами с изображением толстых буржуев в шляпах-цилиндрах и карикатур на Антанту агитационный вагон большевиков – как будто кто-то собрал тут уникальную коллекцию вагонов всех мастей и времён. 
   
   Если стальные переборки морских кораблей  моряки и судостроители в своих каютах любовно украшали панелями из ценных пород дерева, роскошной мебелью, роялями и картинами, то железнодорожное ведомство, будучи довольно молодым и перспективным, старалось от них не отставать, создав для элитного класса комфортабельные уютные спальные вагоны. Сюда, на безвестный промороженный зимними ветрами полустанок, эти вагоны попали из разных губерний, где захватила их Гражданская война в России. Чешско-польские легионеры и правительство Колчака в Омске составляли свои эшелоны из того, что имелось, используя большей частью теплушки времен Германской войны и пульмановские спальные вагоны. Вагоны со сломанными осями, неисправным отоплением, или вообще без печек и труб бросали затем на разных станциях, где за их сохранность и ремонт должны были отвечать местные ремонтные депо. Но теперь на крупных станциях остались только локомотивные бригады да путейцы, которые без продовольственного пайка давно бы бросили эту работу. Порой некому было даже расчистить пути, и на уборку снега кидали солдат и пассажиров. Машинисты паровозов были очень ненадежными, и чешские легионеры охраняли их, чтобы те не сбежали, а за кочегаров уголь и дрова в топки паровозов  кидали чаще солдаты. Беженцы бросали застрявшие на запасных путях поезда, и пустые вагоны забили все тупики.  Примечательно, что на этом забытом Богом полустанке мародеры не тронули зеркала и обтянутые синим бархатом диваны уютных купе спальных вагонов I класса с трогательными шторками на окнах, выломав только наиболее надежные чугунные печи и трубы к ним, да изрезав на кожу сиденья и спинки диванов. В одном из вагонов стояли громоздкие вагонные камины, модные в Европе в середине XIX века, на которые никто не польстился – согреться у них можно было лишь сев вплотную к огню. Вершиной творчества отопительной системы того времени было паровое отопление, но чаще пульманы обогревались горячей водой, идущей от бака по трубам, а теплушки – печами-буржуйками. Творчество в совершенствовании печей для вагонов не знало границ, и попадались очень оригинальные экземпляры. В одном из вагонов-ресторанов стоял громоздкий шедевр такого творчества в виде огромной тяжелой и широкой низкой чугунной печи для приготовления горячей пищи в больших котлах, которую мародеры даже не пытались выломать и использовать в других вагонах – для этого потребовалось бы разобрать вначале весь вагон. Вагоны для министров путей сообщения, начальников дорог и прочей элиты поражали изяществом отделки, кожаными диванами и креслами, шкафами и буфетами красного дерева. Один такой состав из разномастных элитных вагонов, отправленный должно быть из Омска или Казани во Владивосток, стоял на тупиковой ветке полустанка уже давно. В нем попадались даже европейские вагоны, неведомо какими путями попавшие в Россию и переставленные на вагонные оси для более широкой колеи. Выкрашенные под  мореный дуб, они имели над окнами броскую медную надпись «Compagne Jnternationale des Wagons-Lits et des Grands Express Europeens», уже немного потускневшую и напоминавшую о тех временах, когда из Санкт-Петербурга поезда ходили в Париж, и «Международное общество спальных вагонов и европейских экспрессов» стремилось связать все столицы Европы железнодорожным сообщением. Такие элитные международные составы, вроде «Норд-Экспресс», до сих пор ходили где-то далеко в Европе, тоже уже сильно выпотрошенной революциями и Первой мировой войной. В первый же день пребывания на полустанке группа офицеров и чиновников бывшего правительства Колчака в Омске обнаружила на путях несколько вагонов со снарядами, застрявших тут с начала зимы, и обратила внимание на эти, неприметные с виду, международные вагоны. Полковник Силин по затвердевшим плотным настом сугробам не поленился добраться до тупика с вагонами «Норд-Экспресс», как на экскурсию, и долго с умилением разглядывал сохранившуюся полировку и тисненую кожу спальных купе, вытянутые тюльпанами лампочки настенных бра с колпаками от света, гламурные столики и кисти абажуров. Казалось, сейчас тихо включатся лопасти вентиляторов под потолками, тихо заиграет музыка патефона и из вагона-ресторана принесут минеральную воду, горячий шоколад, кофе со сливками, тарталетки с черничным вареньем и горячие вафли. Женский и детский смех, пышные платья, тонкий аромат изысканных духов, шелест газет, звяканье серебряных чайных ложечек о стаканы тонкого стекла,  и вежливые услужливые железнодорожные служащие…
 
   Где это всё? Как во сне остались комфортабельные путешествия в таких вот купе с конечной остановкой в Мадриде, с остановкой по пути из Парижа в Биаррице. Там было уже тепло, и дамы сбрасывали свои легкие манто, шуршали платьями, заказывали мороженое и засахаренный миндаль, а мужчины листали газеты и биржевые ведомости, пили темный искристый мускат, разглядывая из окна местный пейзаж, и в каждом бокале на дне лежал крапчатый орех, придающий этому вину своеобразный вкус. М-м-да… Это вам не окопные вши, германские газы и сыпной тиф с горячкой, именуемой «испанка», уложившей столько жизней. Этим вагонам не стоять бы здесь в глубине Сибири, а мчаться через Пиренеи из Парижа в Мадрид, унося в своих купе былых беззаботных людей, не понимавших своё счастье в предвоенные годы. Какие уж тут тарталетки и горячие вафли под бразильский кофе в ожидании лунных пейзажей из окон отелей Биаррицы? Где теплые пляжи Лазурного залива, ласковое солнце, обнаженные тела женщин в полосатых купальниках под зонтами и тентами и искрящееся шампанское в бокалах, а бутылка тёмного стекла «Mumm» запотевает в серебряном ведерке с колотым льдом?
   
   Вместо этого за широкими окнами европейского спального вагона выл холодный зимний ветер, занося колючим снегом пути, сурово застыли под шапками снега старые ели, охраняя покой усопших из «Мертвого эшелона», а на огромной территории вокруг полустанка люди продолжали вести братоубийственную войну, поражающую своей жестокостью и бессмысленностью. Полковник вздохнул и тяжело вылез из европейского вагона в высокий сугроб, заменивший ему специальную подставку с ковровой дорожкой, которую некогда подкатывали на перронах столиц к подобным экспрессам, пока не догадались делать в тамбурах ступени и выдвижные лесенки. 
 
   Штабные вагоны «Верховного Правителя» были куда проще, чем два бронепоезда наркома Троцкого, разъезжавшего по фронтам с невиданным шиком. В бронированных вагонах создателя Красной Армии были свои радиостанция, типография, автопарк, вагон-баня и вагон-ресторан, там снимали кинохронику и демонстрировали новые фильмы, а «Золотой эшелон» и штабные вагоны Колчака были обычными пульманами, вошедшими в моду не так давно, но не имевших особых изысков. Кто-то из окружения адмирала даже предлагал расчистить снежные завалы к тупику и забрать из брошенного состава пару европейских вагонов, находящихся вполне в сносном состоянии, но зажатых между другими своими собратьями со сломанными осями. Адмирал, прекрасно зная, что лишних локомотивов нет, а чехи, забравшие лучшие паровозы, сейчас озабочены предстоящими переговорами с эсерами, захватившими власть в Иркутске, равнодушно пожал плечами:

- Это уже не важно. Если генерал Каппель не успеет, наш эшелон обречен. Не всё ли равно, в каком вагоне нас будут конвоировать до Иркутска – в теплушке или мягком спальном «Норд-Экспрессе»? Меня более заботит сейчас судьба золота и тех остатков армии, которые прикрывая нашу эвакуацию сейчас безнадежно отстали.
   
   Все понимали, что если бы от назойливого сопровождения чехов с их настойчивым и наглым требованием предоставить свой конвой для охраны «Золотого эшелона», удалось отвязаться ещё на станции Тулун, то теперь все ценности могли стать легкой добычей красных партизан-шахтеров станции Черемхово, а за Тайшетом по пятам отступавших шла Красная Армия. От былого солидного сопровождения эшелона, состоящего из бронепоезда, платформ с пулеметами, и внушительного личного конвоя адмирала и охраны самого эшелона осталось всего 600 человек. Дезертирство, нехватка паровозов, измена и общая обстановка в войсках после боев под Красноярском превратили отступление армии Колчака в неуправляемое бегство разрозненных колон и отрядов. Исключение составляли, пожалуй, только надежный и сильный своей дисциплиной офицерский корпус генерала Каппеля, совершавший беспримерный переход от Красноярска к Иркутску по тайге и руслам замерзших рек, да черноморские флотские офицеры, входящие в конвой. Впрочем, большая часть этого конвоя, которая могла бы уйти с адмиралом через Саяны и пустыню Гоби в Монголию, едва Верховный Правитель предложил им свободу выбора, бросит потом его с чехами на станции Зима, и перейдет на сторону красных. Колонна Каппеля, где было много офицеров-добровольцев, напротив, железным потоком перейдёт замерзшее озеро Байкал, и довезет в санях тело своего генерала до Читы и Харбина, сохранив полную боеспособность и дисциплину.
               
                *******
   
   Зашуганные вечными требованиями красных и белых, порой останавливающихся на полустанке, и требующих тепла, продуктов и теплой одежды, жители местной деревеньки избегали появляться на разъезде, заставленном эшелонами, поездами, и брошенными вагонами. Частично они переселились на глухие таёжные заимки, частично ушли дальше от железной дороги в другие деревни, где не так часто появлялись вооруженные люди. На улице не было ни души, и только в нескольких избах мелькал свет керосиновых ламп и топились печи, когда вечером во дворах глухо залаяли собаки, и к крайним домам из ельника на рысях тихо подъехал эскадрон забайкальских казаков. Мужики были все, как на подбор, крепкие, не измученные фронтовой жизнью, а свежие, как из глубокого тыла, с лихими чубами, жёлтыми лампасами на штанах и в косматых бараньих папахах. Передние всадники спешились, и шустро забегали вдоль пустой улицы, выясняя у оставшихся редких стариков и баб, что за эшелоны стоят на полустанке, и где теперь поезд адмирала Колчака с золотом, идущий в сопровождении чешских эшелонов на Иркутск. Командовал казаками бравый есаул с монгольским разрезом глаз, белозубый, и с хищной щеточкой чёрных усов под горбатым носом. Этот эскадрон был одним из тех, что атаман Семенов послал из Забайкалья на Иркутск, когда власть там захватил некий Политцентр, состоящий сплошь из меньшевиков и эсеров, ратующих за создание в Прибайкалье новой демократической республики, свободной от Власти Советов и диктатуры Колчака. Такой разброд в умах обывателей стоял в ту пору не в одном Иркутске, и самостийные органы управления росли в России и по Сибири, как грибы после дождя, а эсеры одно время были довольно популярны со своими идеями, хоть и требовали продолжения войны с Германией до победного конца. Со временем стало ясно, что Политцентр реальной силы не имеет, и набравшие силу местные большевики, опираясь на многочисленные отряды красных партизан и местные гарнизоны, требовали передать всю власть им, угрожая военным переворотом. Это могло произойти в любой день, и положение в городе и окрестностях пока спасали только войска чехословацкого корпуса и интервентов, представители которых засели в Иркутске, ведя переговоры, и ожидая, когда последний эшелон с легионерами пройдет через байкальские тоннели дальше на Восток.
   
   Торговались из-за адмирала Колчака со всем его штабом, и русского золота. Ещё за станцией Тулун, недалеко от которой в небольшой деревне несколько дней спустя умирал от воспаления лёгких генерал Каппель, провалившийся под лёд на реке Кан, чешское командование получило ультиматум от красных партизан станции Черемхово с требованием сдать «Золотой эшелон» вместе с Верховным правителем Сибири. Иначе будут взорваны мосты через реки. Мосты чехам, эшелоны которых крепко держали власть на всех крупных железнодорожных станциях, удалось отстоять. Теперь идею передачи золота и адмирала подхватил Политцентр, и в этом плане большевики охотно их поддержали. На этот раз угрожали взорвать тоннели Кругобайкальской железной дороги. Это означало для легионеров остаться в Сибири на неопределенный срок, а сзади подходили ожесточенные в боях и походах верные адмиралу войска генерала Каппеля, а следом шла Красная Армия. Из Якутии и с севера Байкала могли подойти отряды красного анархиста Нестора Каландаришвили, а черемховские партизаны с большевиками совсем не шутили, угрожая взять Иркутск силой. Американские и японские интервенты, осевшие в Иркутске, понимали, что город не удержать, и ДВР – буферную Дальневосточную Республику, надо создавать за Байкалом, опираясь на войска атамана Семенова, и как возможность отсрочки установления Советской Власти по всей стране. И пока в Иркутске шли переговоры сторон, и в городе ожидали штурма войсками Каппеля, застыли на путях эшелоны чешских легионеров, стремящиеся к причалам Владивостока.
   
   Забайкальские казаки атамана Семенова, так и не взяв Иркутск вместе с основными войсками, в которых царил разброд, и не подумали возвращаться к Верхнеудинску, где тоже шла борьба за власть, а отсиживались по аймакам у богатых иркутских бурят-скотоводов. Те уже жалели, что вовремя не угнали свои табуны и отары на зимние пастбища в Монголию. Зима выдалась суровой и снежной, а власть в губернии часто менялась, и все требовали лошадей и мяса, но норовили платить не золотом и полновесной серебряной монетой, а «сибирками» и другими ассигнациями, почти не имевших хождения. В соседней Монголии тоже было неспокойно. Потомок тевтонских рыцарей и бывший российский офицер-фронтовик барон фон Унгерн, нацепив Георгиевский Крест и генеральские погоны на жёлтый буддийский халат, очищал от ценностей монгольские дацаны и грабил китайские караваны. Заручившись поддержкой самого Богдыхана, барон со своей Азиатской дивизией, набранной из забайкальских казаков, бурят, калмыков, баргутов, монголов и маньчжур, изгнал китайских чиновников и войска за пределы страны. По сути дела, этот странный генерал спас Монголию от оккупации Китаем, как это произошло во Внутренней Монголии, ослабленной местными князьками в войнах между собой, и ставшей автономной частью Поднебесной Империи. Скотоводам барон Унгерн не угрожал, но кроме него в степях и полупустынях Монголии развелось немало хунхузов всех национальностей, которые отбирали скот у аратов, угоняя его на продажу. Старые буряты, подливая отдохнувшим забайкальским казакам в чашки крепкий архи*, невозмутимо сосали свои трубки, набитые светлым виргинским табаком от Антанты, пили жирный зелёный чай с топленым маслом и молоком, и поддакивали: «Да, однако, совсем, паря, худая жизнь настала. Надо уходить за Байкал, но сейчас зима, шибко много снега, гололёд, в пути погибнет много скота». Впрочем, часть табунов и стада коров и быков хитрые буряты давно перегнали на юг, дальше от города, и только отары овец держали их близ Ангары и у острова Ольхон. Из бурятских юрт казаки делали вылазки до самого Нижнеудинска, а потом окольными путями вышли всем эскадроном к полустанку – встретить адмирала, в недобрый час взявшегося командовать армиями на суше, и колонну генерала Каппеля, идущую в стужу по бездорожью от самого Красноярска. Войска Каппеля они не нашли, и чуть было не нарвались на отряды черемховских партизан, перекрывших все пути близ Иркутска, и забравших в плен немало дезертиров и перебежчиков из Белой Армии, скитавшихся по дорогам. Это не чехи, на которых казакам было глубоко плевать, пока они сидят в своих тёплых вагонах. Шахтерам давно надоела вся эта бодяга с переменами власти и войной, и они решили поставить на этом большой жирный крест. Среди них много опытных фронтовиков и кадровых военных, которые тоже устали ждать мирной жизни. Дай им волю, так и чешских легионеров прижмут к ногтю, и оставят замерзать в лесах Сибири. Дисциплинированные и вполне боеспособные чехи, слегка онемеченные, но отнюдь не сентиментальные, не стали бы воевать в условиях сибирского мороза, и  в стороне от железной дороги. Воевать легионеры любят с комфортом, и окопную войну вспоминать не любят. Не способны они и устроить новый Ледяной поход, как это делали корниловцы, колонна Каппеля, Барнаульский полк и другие войска, отступавшие от самого Томска по руслам замерзших рек и тайге. Если Транссиб вывести из строя, легионеры будут сидеть по крупным станциям, но пешком в колоннах по тайге не попрут. Вот удержать любую станцию или отбить атаку на свой эшелон они способны. Теперь, перед Нижнеудинском, когда стало ясно, что столкновения с красными партизанами не избежать, эшелон с золотом не пойдет дальше, пока его не передадут под охрану чехов. Конвой адмирала и охрана «Золотого эшелона» будут просто блокированы и окружены. Им придется, либо принять условия чешского командования, либо сдаваться в плен. Адмирала с его штабом и золотом надо выручать. Первоначально есаул даже собирался предложить адмиралу охрану «Золотого эшелона» своими силами, чтобы продержаться до подхода колонны Каппеля. Но, трезво оценив создавшуюся обстановку, он понял, что дело не выгорит. Сотни хорошо вооруженных, сытых и обогретых дисциплинированных чешских  легионеров представляли немалую силу. С эшелона с золотом они глаз не сводили. Займут с пулеметами и лёгкими орудиями глухую оборону вдоль всего железнодорожного полотна, а сзади ударят партизаны со станции Черемхово, и эскадрону конец. Местность открытая, сплошь вырубленная под поля, а в глухом ельнике долго не высидишь. Действовать надо скрытно, и уносить ноги отсюда, захватив с собой адмирала, которого не сегодня-завтра сдадут вместе с золотом даже не Политцентру, а тем же большевикам из Иркутска. И часть золота можно взять. Оно, паря, нам ещё пригодится. Эскадрон заблаговременно запасся лёгкими подводами и свежими лошадями. Много этого, тяжелого как свинец, металла, подводы и сани-розвальни с гнутыми деревянными полозьями не увезут, но будет, с чем уходить назад к атаману. О том, как теперь пробиваться к Верхнеудинску, думать казакам не хотелось. Бог не выдаст, свинья не съест, а забайкальцам-фронтовикам тайга – мать родная. Где-то у станции Байкал или у Слюдянки застряли на путях два бронепоезда, высланные атаманом из Читы на подмогу войскам, пытавшимся взять Иркутск. Но к ним уже не пробиться – обратный путь на Верхнеудинск вдоль всей магистрали и населенных пунктов блокировали местные партизаны, и с золотом бои нежелательны. Кроме Монголии, где за высокой горной грядой казаков смущала продутая всеми ветрами бесснежная и безбрежная пустыня Гоби, можно было уйти через Байкал, или Урянхай. Других вариантов просто не было.
   
   Старики и бабы деревни, растянувшейся одной улицей вдоль реки рядом с разъездом, пожимали плечами: адмирал, вроде, здесь, в штабных вагонах при эшелоне Красного Креста. Насчёт золота никто не знал, а чехов побаивались – отберут и порежут последнюю скотину, попрятанную на охотничьих заимках в тайге. Сами искать спрятанных коров и овец и шастать по лесам не будут, а возьмут с десяток заложников, и расстреляют без суда. Поневоле отдашь последнее. Особенно эти мадьяры с чехами! Между собой мадьяры и чехи шибко не ладят, и едут отдельными эшелонами, но народ жёсткий и озлобленный. Словаки с сербами и поляками проще, но тоже не сахар. Эти норовят забрать даже теплую одежду, и все требуют самогон, свежий хлеб и картошку, муку и сало, хотя в вагонах у них полно крупы и консервов. Старики темнили – наверняка тут у каждого под стрехой крыш и на сеновалах припрятана хорошо смазанная винтовка, а за мясо, картофель, соленые грибы и мороженую бруснику с клюквой да сало у каждого отложены на чёрный день не «сибирки», а звонкая золотая и серебряная монета. Эвон, сколько беженцев тут проезжало, и каждый волок с собой наиболее ценные вещи, меняя в пути их на станциях на молоко, хлеб, и другую домашнюю снедь.
   
   Насчет мадьяр старики что-то путали. Венгры больше служили у красных, а отдельные крупные части, сформированные из военнопленных венгров уже в России, ехали не во Францию кружным путем через Владивосток продолжать войну с Германией на стороне Антанты, а наоборот: на стороне Германии и Австрии, и давно уже были на фронте или дома. Впрочем, среди легионеров были представители всей бывшей Австро-Венгрии, и от власти прогнившей династии Габсбургов мечтали избавиться и многие венгры. Сибирь 1919 года была настоящим Вавилоном, и по улицам городов за Байкалом разгуливали японцы в шинелях с воротниками из собачьего меха, и американцы в своих плоских кепи с наушниками. На Восток к пароходам тащились в своих эшелонах представители половины Европы, которых Германская война закинула в Россию. Одни прибыли сюда в качестве интервентов под видом помощи Белому движению, другие не нашли общего языка ни с красными, ни с белыми, и тоже стали по сути интервентами, оставив по себе в России недобрую память. Скоро эту накипь смоет, как волной, и коптящие черным дымом пароходы увезут из страны всех чужаков, оказавшихся в этой стране совершенно не нужными, и обреченными на поражение.
   
   В целом, жители деревни не сообщили ничего нового, и казаки только лишний раз убедились, что партизан поблизости нет, а старый тракт от Нижнеудинска к границе Монголии совершенно заброшен. Поезд Красного Креста? Старики не путают? На этом разъезде нет даже водокачки, и поезд с ранеными с больными черемховские партизаны давно бы пропустили к Нижнеудинску и Иркутску. Что-то тут не так. Эшелон с золотом может иметь от сорока до двух с половиной десятка вагонов, и должен хорошо охраняться. Что же, весь личный конвой адмирала и охрана следует в штабных вагонах и в санитарном поезде с ранеными?
   
   Есаул понял, что только зря теряет время. Адмирал тут – это показали сбежавшие накануне из эшелона солдаты личного конвоя. Поезд Красного Креста – просто камуфляж, задуманный ещё в Омске. Ещё почти сразу за Новониколаевском** на «Золотой эшелон» Колчака была устроена диверсия, и после перевода стрелок на путях и начавшегося обстрела с грохотом столкнулись два состава, идущие с эвакуируемой казной и войсками от Омска. Под откос частично полетели и опломбированные вагоны с золотом бывшей Российской Империи, закамуфлированные под санитарный состав с ранеными и больными. Окна вагонов этого эшелона Красного Креста не светились по вечерам огнями фитильных ламп и свечей, и над ними в морозные дни не вились печные дымы. По пульманам не сновали сёстры милосердия в белых передничках и озабоченные военные доктора в халатах сто стетоскопами, и не было ни перевязочной, ни операционной. Наглухо закрытые окна, опломбированные двери, платформы, на которых за мешками с песком хищно ощетинились рыльцами станковые пулеметы охраны – это говорило о многом. Нарисованные ещё в Омске красные кресты на опечатанных пульмановских вагонах, где в тамбурах тоже сидела вооруженная охрана, никого в заблуждение не ввели, и только подогревали интерес к эшелону разных банд, и примкнувших от Омска и в пути к эвакуируемым составам остатков разбитых белых войск. Тогда на разъезде Кирзинское перед Барабинском, на перегоне от Омска к Татарску, литер «Д» с охраной врезался в хвост эшелона с золотом, и 9 вагонов Красного Креста сошли с рельс и разбились. В довершение от удара взорвались боеприпасы в вагонах охраны, прицепленных впереди состава, и вспыхнуло пламя пожара. Паники не было и, несмотря на поднявшуюся стрельбу, нападение легко отбили. Не зря «Золотой эшелон» от Омска  сопровождал бронепоезд и почти тысяча человек охраны и личного конвоя с пулемётами. Золото из опрокинутых вагонов Красного Креста тогда спешно перегрузили в другие вагоны. Потом на станции Тайга, где генерал Пепеляев** требовал у адмирала снять командующего войсками Сахарова с должности за развал фронта и сдачу красным Омска, наскоро сформировали новый состав. И теперь к пульмановским вагонам Красного Креста добавились другие разномастные спальные пассажирские вагоны I и II класса, совершенно не подходящие для перевозки золота. Однако с этого момента число вагонов с ценностями, которых первоначально было 28, теперь варьировало от 26 до 21, которые и дошли потом до Иркутска.
   
   Перед тем, как гнать свои эшелоны на станцию Зима и к Нижнеудинску, где уже ждали адмирала и золото представители иркутского Политцентра, чехи опять попробуют забрать золото под свою охрану. И, на этот раз, после массового дезертирства и сдачи в плен к красным большей части людей, сопровождавших адмирала, выхода у Колчака не будет. Пяти-шести сотням оставшихся офицеров, казаков и солдат не удержать «Золотой эшелон» до подхода колонны Каппеля. Красные пустят в ход артиллерию, а вооруженные до зубов легионеры вмешиваться не станут.  Днём, как только составы медленно поползут к Нижнеудинску, начнется массовое бегство охраны и конвоя. Никто из них не стремится предстать перед военным трибуналом в Иркутске, где всех колчаковцев огулом записали в палачи. Гораздо проще добровольно сложить оружие, а наиболее отчаянные и непримиримые офицеры и казаки уйдут в тайгу. Адмирал сам отпустит их, сознавая, что иного выхода нет. Но сегодня бравый семеновский есаул ничего этого предположить не мог, кроме того, что дальше нейтрального Нижнеудинска Колчака с его конвоем и золотом просто не пропустят, и этот небольшой городок в руках красных партизан. Решит ли адмирал уйти сам? Вместе с другими? Есаул был уверен, что бывший полярный исследователь легко согласится махнуть через заснеженные Саяны и монгольские горные хребты в студеную Гоби, и с ним пойдет большинство офицеров. Станции Нижнеудинск и Зима сейчас вроде заслона, где чехи, эсеры и большевики попробуют договориться, и никакой вооруженной защиты «Золотого эшелона» не предвидится. Что стоит красным просто оцепить на станции штабные вагоны и золото, и потребовать сдать оружие? Где-то в Иркутске сейчас генерал Жанен продолжает тянуть время, торгуется с меньшевиками и эсерами, уповая на то, что в Казани золотой запас России был отбит у красных не одним отрядом Каппеля, тогда ещё полковника, а вместе с сербско-польскими легионерами. И что, мол, в подвалах банков Праги русское золото было бы в большей безопасности, пока в России такое смутное время. Последний аргумент не принимали в расчёт ни белые, ни красные, ни Политцентр Иркутска. Тем более что легионерам предстояло кругосветное турне по трём океанам, а в Европе сейчас с грохотом рушились империи, на обломках которых возникали новые страны. Франция, в состав армии которой теперь входил чешский легион, наивно полагала, что чехи, словаки, венгры и другие бывшие солдаты и офицеры Австро-Венгрии будут отважно воевать с Германией и гнить в окопах. Эти солдаты и офицеры сдавались русским целыми полками в Германскую войну, а в России устроили мятеж. Им бы только добраться до своих стран. И не через линию фронта, а именно так – с комфортом на пароходах, а там и война в Европе закончится. Пусть себе едут дальше на Восток. Вместе с поляками и прочими чешских и словацких легионеров по Транссибу наберется едва ли 30-45 тысяч. Некоторые из них уже покинули Россию на пароходах из Владивостока. Но, несмотря на грабежи и наглое поведение, и белые и красные желают только, чтобы бывшие союзники быстрее убрались из России. При отсутствии организованности Белого движения, где разваливались армии и процветало дезертирство и саботаж, чехи, захватившие все станции Транссиба и сотни составов, представляли собой силу, с которой пока приходилось считаться. Но теперь красные могут предъявить им такой ультиматум, что легионерам придется сложить оружие. Атаман Семенов, сам отъявленный бандит, не прочь ограбить и чешские эшелоны, но пока в Читу стягиваются остатки разбитых белых армий и идет их переформирование, заигрывает со своими союзниками-японцами, которые только мечтают о том, чтобы красные и чехи схлестнулись в битвах. Один из составов с золотом из Омска был перехвачен в Чите атаманом Семеновым. Он забрал золото под предлогом, что оно и предназначалось для нужд армии, но в Чите могло достаться эсерам, большевикам или японцам. Атаман бы тоже не прочь задержать под любым предлогом чехов, но не хочет ссориться с Антантой, которая помогает на Юге генералу Деникину.
   
   Есаул раскинул мозгами, и решил, что открыто к эшелону адмирала всему эскадрону пока соваться нечего. Но время не ждёт, и скоро начнет темнеть. Стало быть, надо скрытно пробраться от деревни к штабным вагонам. Так, чтобы не начали стрельбу свои, и не всполошились легионеры разных наций, которых в Сибири всё население называло чехословаками, а красные – белочехами.
               
               



                2.

   На разъезде было тихо. Лишь ветер завывал в переулках из составов и отдельных вагонов, загнанных в тупики. Чернел вокруг глухой ельник, а длинная череда эшелонов с чешскими легионерами скрывалась в темноте за поворотом, огибавшим гору, поросшую теми же елями. Туман над разъездом ветер рвал в клочья, смешивая с поземкой, и это мутное марево было как нельзя кстати. По льду замерзшей реки, а потом - перебираясь от полуразрушенных складов к полотну железной дороги, конники увидели в свете костров, ярко горевших близ вагонов, таких же, как они казаков в лохматых папахах, выставившим на подходах и у самого эшелона с золотом свои кордоны. Только лампасы у них были другими – уже не жёлтыми, а светло-синими и красными. Каждый казачий военный округ России имел свою форму и знаки отличия. Свои люди. Хотя и приписаны к чужим для забайкальцев Оренбургскому и Енисейскому казачьим округам. Тихо заржала под кем-то из всадников лошадь, оступившаяся на наледи, и караульные у Золотого эшелона лихо развернули сани с пулемётами стволами на неясные тени конников, вынырнувших из темноты и тумана. Блеснули штыки казачьих винтовок.  Охрана была настороже, но гостей уже ждали. Есаул ещё заранее послал из деревни двух казаков предупредить охрану, чтобы не поднимали зря шум. Перекинувшись словечком-другим с енисейскими казаками, забайкальцы спешились, и стали ждать у огня, пока есаула проведут к адмиралу. У костра сразу завели негромкий разговор о том, что если бы атаман уральских казаков не сидел сиднем, наблюдая за ходом этой войны, а вовремя погнал бы красных за Волгу, армии Деникина и Колчака могли соединиться. Новая линия фронта с Востока могла растянуться до самого Архангельска. Теперь, как уже раструбили об этом в своих газетах большевики, Южный фронт пал, и уральские казаки, кого миновала красноармейская пуля, вместе с атаманом Дутовым ушли в Китай. 
   
   Быстро темнело, и в чешских вагонах зажгли трехлинейные фитильные лампы, топили печи и с азартом резались в карты, ожидая ужин. Располагая десятками составов, и взяв под контроль Транссибирскую магистраль, легионеры везли с собой в эшелонах целые вагоны обмундирования, провианта, оружия и боеприпасов. Часть этого добра была получена от Антанты, часть награблена на складах захваченных станций. Из России во Владивосток ещё до всеобщего отступления чехи отправляли к пароходам целые составы сукна, меди и других цветных металлов, награбленный скот. Это был корпус мародеров, и даже последние эшелоны легионеров, уходящие из Сибири, вели себя нагло, отбирая у населения скот. Поэтому, странно, что в наше время погибшим в России далеко не героями легионерам ставят в городах памятники, а братские могилы белогвардейцев вообще не уцелели в вихре перемен, когда во многих городах сносились и застраивались парками отдыха и аллеями старинные кладбища и церкви при них. Между тем, вагоны чехов ломились от мешков с мукой и крупами, сухарями, ящиков с макаронами и галетами, мясных консервов, которых в России успели выпустить столько, что их хватило на две войны – Германскую и Гражданскую. Для армий всех стран консервы оказались незаменимым новшеством, и обернулись невиданной прибылью для их производителей. В САСШ наладили даже производство фруктовых консервов, и из тунца, но для солдат всегда была лучше свежая пища. Прямо на одной из платформ крайнего к Золотому эшелону состава чехов стояла полевая кухня, в котле которой булькало сытное варево из тушенки и макарон. В одном из вагонов затесавшаяся в легион рота венгров, которых чехи терпеть не могли, как и немцев,  готовили себе любимый гуляш с кашей. По случаю морозов в большинстве вагонов легионеры просто разогревали себе консервы или варили ужин на вагонных чугунных печах в котелках. В некоторых эшелонах были целые вагоны-кухни, оснащенные кладовыми, и легионеры исправно получали паёк, меняя даже излишки продуктов на табак, тёплую одежду и ювелирные украшения. Антанта исправно снабжала всем необходимым этот контингент войск, и лишь полная коррупция в войсках Белого движения, саботаж, и захват некоторых крупных станций красными помешали обуть, одеть, накормить и обеспечить боеприпасами Сибирскую армию Колчака, имевшую для этого достаточно золота. Вдоль составов чехов, словаков и сербов блестели заиндевелые штыки патрулей, ежившихся у костров в своих теплых шинелях от холодного ветра и опасливо прислушивающихся к далекому, как из-под земли, тоскливому волчьему вою. На дрова легионеры и конвой адмирала ломали на полустанке всё, что придется, включая полы и стены брошенных беженцами вагонов, и запасались в путь впрок, навалив на платформы и в тамбуры обломки досок и колотые поленья чурок, привезенных с заброшенной лесопилки. К ночи крепко подморозило, и дым от вагонов, где жарко топили печи, смешался с морозным туманом. Вдоль состава Красного Креста, где лишь в хвосте и голове эшелона одиноко светились фонари и тоже горели на снегу костры охраны, чешские патрули пока ходить избегали. Там в тамбурах, где постоянно жарко топились походные печи-«буржуйки», ощетинившись рыльцами станковых пулеметов, хорошо укрытых за штабелями мешков с песком, ещё с самого Омска сидели вооруженные казаки и офицеры, готовые без предупреждения открыть шквальный огонь по любым подозрительным людям, появившимся без всякого предупреждения у насквозь промерзших вагонов. На ночь охрана и выставляла ещё свои патрули у костров, поскольку в туманном мареве видимости не было никакой, а с наступлением сумерек разъезд погрузился почти в полную темноту. У штабных вагонов крутились одинокие всадники в лохматых казачьих папахах, да подводы подвозили дрова для обогрева. Лошадей в эшелоне охраны оставалось мало. Их везли в тех же теплушках с надписями «Сорок человек – восемь лошадей», а подводы и сани для подвоза дров и продуктов держали на одной из железнодорожных платформ, где под чехлом были укрыты несколько лёгких орудий и ящики со снарядами. Вагоны-теплушки того времени были устроены так, что их можно было быстро приспособить с помощью деревянных щитов для перевозки войск, собрав полки-нары в два или три яруса, или разделить вагон на загоны для лошадей. При необходимости, в таких вагонах перевозили только лошадей, или двадцать всадников вместе с их конями, при этом вагон просто делили на две секции. Лошади, несмотря на наличие автомобилей и первые английские танки, оставались самым распространенным видом транспорта и использовались в большинстве родов войск. Это бронепоезд Лейбы Троцкого возил с собой целый автопарк, штат шоферов и цистерну с горючим, а на фронтах и в эшелонах лошади и фураж для них были неотъемлемой частью войск. И личный конвой адмирала с охраной тоже вез из Омска своих лошадей, которых в связи с массовым дезертирством оставалось уже немного.
   
   Воспользовавшись быстро наступившими сумерками и туманом, русские оживились. В вагоне, где в своем купе мрачно сидел бывший Верховный правитель Сибири, казаки и офицеры что-то затевали втайне от сопровождавших их эшелонов чехословацкого корпуса. Шуршали картами, на которых за Саянами начинались монгольские горы с двухтысячниками и выше, и голая пустыня Гоби, прикидывали маршрут в вёрстах, делая поправку на горные перевалы, и озабоченно переглядывались, взвешивая шансы на удачный переход. Выходило, что монгольской границы всего около 250 вёрст по старому тракту от Нижнеудинска, но дальше карты грешили неточностями, а населенных пунктов на пути вообще нет. Суровые, почти неприступные зимою горы страшили, но сами Саяны были относительно невысокими, да и ехать можно по руслам замерзших рек между гор. Настоящая Гоби начиналась гораздо северо-восточнее, и залазила скалистыми плато, пустынями и полупустынями между реками и озерами вплоть до границы горных отрогов. Название «пустыня» тут было чисто условным, и Гоби занимала огромное пространство на территории Монголии и Китая, составляя обширную местность, где были разрушенные неведомой силой горы с высохшими руслами рек, каменистые равнины, оазисы лесов и озер, настоящие пески, и степи. До Урги было не так уж и далеко, а сразу за горными перевалами лежало чистейшее озеро, где веками никто не ловил рыбу, и при наличии жилья можно было перезимовать.

- Выходит, что можно двигаться целым обозом! – оживленно переговаривались офицеры, - Но золота с собой много не взять – тяжело, не исключена и погоня. Отряд в 500 штыков может отбиться от банд партизан в Саянах, так что резон есть. Нужно только достаточно провизии и фуража. Не Альпы, где прошёл Суворов со своими чудо-богатырями! Вон, отряд Каппеля от Красноярска сюда идет, и сохранил боеспособность, хотя и потерял часть своего состава.
   
   Колчак, сам загоревшийся походом в Монголию, тянул время до последнего, решив, что время ещё есть, и с основными силами охраны и конвоя можно будет уйти за кордон со станции Зима или из нейтрального Нижнеудинска. У него действительно была такая возможность. Считается, что главная ошибка адмирала во время трехнедельного сидения в Нижнеудинске состояла в том, что покинуть эшелон он собирался в случае угрозы выдачи его легионерами большевикам или Иркутскому Политцентру, и только тогда взять часть золотого запаса. Едва в Нижнеудинске он объявил личному составу, что они могут действовать по своему усмотрению, покинув эшелон, или оставаться с ним, как весь личный конвой, включая флотских офицеров, перешел к красным. Адмиралу следовало разъяснить, что он не собирается больше ждать перемен, и приказать всем идти в Монголию на соединение с генералом Анненковым или бароном Унгерном. Но он даже не заикнулся о намерении идти в Монголию, и к утру от более 500 человек его свиты осталось не более десятка преданных офицеров. Это был конец. Тем более, что охрану эшелона с золотом чешский легион, опасаясь партизан, сразу взял на себя.
   
   Судьба многих сдавшихся и перешедших на сторону красных, остается неясной. Известно только, что часть членов Омского правительства, прибывшая в Иркутск раньше, была расстреляна, а другие из приближенных к Верховному Правителю лиц получили немалые сроки. Даже гражданская жена адмирала отсидела по тюрьмам и лагерям более 30 лет, а уцелевшие в вихре Гражданской войны генералы, другие старшие офицеры и прочие военспецы, даже служившие у большевиков, сгинули в роковые 30-ые годы. Были и такие, кому удалось добраться до Читы и Харбина, а позже перебраться в Европу или САСШ. Уходить с частью золота надо было всем, и гораздо раньше, не ожидая колонны Каппеля, отставшей где-то на притоках реки Ангары, и вырвавшейся из таёжной глуши только во второй половине января. Возможно, что эти три отряда были не первыми, кто увез из эшелона часть золотого запаса. Недаром личный конвой адмирала вначале был вдвое больше. Но почему то до сих пор находятся энтузиасты, верящие в клады, которые никто не стал бы прятать в промерзшей земле на оставляемой территории. Такое могло произойти только в случае угрозы захвата золота партизанами, либо из-за отсутствия возможности его транспортировки, и подходили для этого больше заброшенные шахты, колодцы, либо реки и озера. В легендах есть доля истины, подтвердившаяся в 50-ые годы XX века, когда некий русский эмигрант, приехавший в СССР в качестве туриста, пытался пронести через турецкую границу 200 кг царского золота в слитках, пролежавших более 30 лет неведомо где. Другие случаи просто неизвестны.
               
                *******


   Поезд Красного Креста, составленный из обычных пульмановских вагонов, действительно был тем самым составом, который вошел в историю под названием «Золотого эшелона». В спальных вагонах I и II класса с санузлами и наглухо забитыми тамбурами адмирал вёз из Омска золото, серебро, и другие ценности, захваченные в Казани  объединенным сербско-польским отрядом легионеров и войсками Каппеля. Эшелон этот, вопреки некоторым мнениям, был уже восьмым составом с эвакуируемым золотом, и самым большим из них. Пять эшелонов, где золота было гораздо меньше, благополучно дошли по назначению, свернув на КВЖД, и ценности осели в банках Шанхая и САСША*** для будущих нужд Белого движения. Один эшелон с золотом перехватил в Чите атаман Семенов, и использовал его для своих войск в Маньчжурии. Седьмой эшелон, где было много серебра и платина, пришел в Иркутск незадолго до описываемых событий, и был перехвачен Политцентром. Из 21 оставшихся от 28 вагонов в «Золотом эшелоне» с литерами «В», «С» и «Д» лишь 17 были с золотыми слитками и монетами. Три вагона были загружены серебром, и ещё в одном находились ювелирные изделия, некоторые  исторические ценности, эвакуированные Временным правительством во время Германской войны в Казань из крупных городов, и Радиевый запас Российской Империи. В штабных вагонах про этот радий многие давно забыли, или даже не знали, как и про бриллианты с необработанными алмазами и изумрудами, хотя после крушения вагонов Красного Креста перед Барабинском часть этих бриллиантов перекочевала из разбитых вагонов в вагон адмирала. Позже ему это поставят в вину, хотя ни в одном из опубликованных в конце XX века материалов допросов Колчака о золоте даже не упоминается – очевидно, эти данные НКВД засекретило. О Радиевом запасе России на полустанке помнил лишь ответственный чиновник Министерства финансов правительства Колчака в Омске, принимавший непосредственное участие в подготовке и погрузке всех ценностей, и имевший полную их опись. Сейчас его данные понадобились – в штабном вагоне зрело решение немедленно отправить с казачьим эскадроном два-три отряда с офицерами конвоя и охраны, и не с пустыми руками. Пока адмирал разговаривал с есаулом и решал, офицеры уже быстро собрались. На следующей станции им грозил арест и расстрел, и размышлять было особо некогда. Тут же прикидывали, сколько золота можно захватить с собой. Не на личные цели. Офицеры того времени способны были тащить с собой в несусветную даль по бездорожью полковую или армейскую казну, как это сделал Барнаульский полк и финотдел армии генерала Пепеляева, сдавшие все деньги в Чите, и не присвоившие ни монеты из доверенного им золота. От разъезда 86 можно было увезти лишь немного золота, чтобы можно было уйти от возможной погони, и без помех перейти Саяны или горные хребты у Байкала. Кто-то вспомнил об алмазах и изумрудах, и идею поддержали – легче, да и стоит намного больше. Тут же и накидали примерную опись того, что можно было взять с собой, учитывая провиант, фураж и оружие. Из вагона, где застоявшиеся лошади мирно жевали сено, казаки уже тихо выводили их на платформу, с которой раньше грузили лес, и быстро запрягали в сани и подводы. Всё пришло в движение, но на платформе перед вагонами с золотом пока не маячили, чтобы не привлечь внимания чешских патрулей. Лишь ярко горели костры казацких кордонов, едва различимые издали в плотном морозном тумане. Эскадрон тихо стоял за разбитыми складами разъезда, ожидая, когда на подводы погрузят золото. И вот вдоль состава Красного Креста решительно прошла небольшая группа людей, и в темноте глухо лязгнули засовы и скобы, которыми наглухо закрыты двери литерных вагонов. 
               
                *******
   
   Вначале адмирал, сильно сдавший в последние дни, очень оживился, услышав об эскадроне забайкальских казаков. Но потом сник, и вяло отказался от предложения покинуть разъезд и пробиваться в Монголию. Бросить золото? Нет! Возможно, в Нижнеудинске или на станции Зима поезда застрянут ещё на несколько дней, и колонна Каппеля догонит их. Да, не сегодня-завтра чехи возьмут эшелон под свою охрану. Конвой и штабных офицеров представители Политцентра могут арестовать. Лично ему чехи пока гарантируют полную безопасность и свою охрану. В общем, сопровождающие адмирала люди сильно рискуют, если останутся. Надо, надо использовать шанс, и пробиваться в Монголию. Об этом Колчак думал и до прихода сюда эскадрона казаков, прокрутив в уме все возможные варианты. Когда ему доложили, что кроме колонны Каппеля, как стало известно красным, на соединение с атаманом Семеновым от Красноярска по тайге пробивается ещё немало войск, в том Барнаульский полк и колонна генерала Сукина, он безнадежно махнул рукой:
- Вы полагаете, что они обойдут Байкал с Севера? Там сплошное безлюдье и бездорожье! Даже если они выйдут к Транссибу, то измотанные физически и морально, они не могут противостоять Красной Армии и партизанам. Но возможность перейти Байкал по льду озера у них есть. Если Верхнеудинск в руках красных и Баргузинский тракт блокирован, у них всё равно есть шанс выйти к Чите от реки Витим. Помнится, богатые промышленники легко пробирались к своим приискам от Баргузина до Витима, а там есть Романовский тракт на Читу. Кстати, этот шанс можно успешно использовать и вам. Путь тернистый, но всё ближе, чем через Монголию. Урянхайский край? Там, вроде бы, давно установлена Советская Власть, но местные нойоны недовольны, и уже колеблются – не совершили ли они ошибку, поставив на Россию, а не на Китай? Сейчас их больше привлекает Монголия, откуда барон Унгерн изгнал китайцев и восстановил власть Богдыхана. Вот вам и выбор – Монголия через Саяны, Монголия через Урянхай, где можно переждать зиму у местных нойонов, и прямо отсюда через Байкал с выходом на Баргузинский тракт. Или от Баргузина на Романовку и Читу. Золото дам. С ним ещё неизвестно, что будет, а вам пригодится. Но под расписку, и в сопровождении моих подчиненных.
   Из почти тысячи человек конвоя, охраны и сопровождающих лиц у адмирала оставалось ещё за станцией Тулун едва ли половина, а затем ряды пассажиров штабных вагонов и охраны золота стали таять катастрофически быстро. Каждый день люди уходили группами и поодиночке, и с каждым днём, услышав это, Колчак тягостно переживал это, как измену, хотя понимал, что приближенные спасают свои жизни, не желая бесславного плена. Те же казаки даже не надеялись на снисхождение большевиков, считающих их опорой трона в прошлом, и реальной силой Белого движения. Между тем, из более четырех миллионов казаков России, большинство просто не приняло участия в Гражданской войне, заняв выжидательную позицию. Впоследствии, такое явное непонимание событий очень дорого им обошлось. Отпуская сейчас своих лучших офицеров и казаков, адмирал понимал, что этот шаг, возможно, спасет их от бессмысленной гибели. Позже, в Нижнеудинске и на станции Зима, где его пытались арестовать партизаны, адмирал фактически был уже под конвоем чехов, и практически оставался один, если не считать премьера Пепеляева, гражданской жены Тимирёвой, и ещё нескольких человек. Остальные, ещё раньше просто ушли в безвестность, растворившись в Сибири, или сдались в плен красным. На разъезде 86 адмирала покинули наиболее преданные ему люди, составлявшие ядро охраны золота и личного конвоя.
               
                *******
   

   Эскадрон, со слов есаула, был сыт, обеспечен тёплой одеждой, провиантом и свежими лошадями. Есаул подтвердил, что колонна Каппеля не так далеко, но ждать её уже нет смысла. Откуда известно? Перехвачены переговоры красных по телеграфу и телефону. Красные крайне неохотно берут в плен обнаруженных и добровольно сдающихся белогвардейцев. Рядовой состав, недавно мобилизованный, чаще просто записывают в красноармейские роты, остальных пускают в расход. Пленных надо кормить, а нет ни провианта, ни дров. Конечно, им нужны военные специалисты, и в Красной Армии втрое больше бывших офицеров, чем тех, кто участвовал в Белом движении. Иначе, они бы никогда не выиграли эту войну, не очень популярную у населения. Немного золота казаки, конечно бы, взяли. Оно ещё пригодится для новой армии, которую сформируют в Забайкалье. Да, конечно под личную ответственность ваших офицеров, которые поедут с нами, господин адмирал. Много не увезём, да и чехи могут поднять шум, но резон есть. Прямо сейчас. Завтра будет поздно, и генерал Жанен просто отдаст приказ перегнать штабной вагон адмирала и всё золото под охраной легионеров в Иркутск. Все станции до Иркутска просто блокированы большевиками, и вы даже не представляете, что будет с вами на следующем переезде. Лучший вариант, если партизаны схлестнутся с чехами, и перестреляют друг друга. Сомнительно, чтобы чехи пошли на это. В противном случае, до Владивостока им никогда не доехать. Нет, господин адмирал, Политцентр и большевики никогда не согласятся передать золото на хранение Франции или чехам. Достояние страны дальше Иркутска не уйдет, интервенты покинут город вместе с легионерами. Но после такого перехода очень сомнительно, чтобы колонна Каппеля могла штурмом взять Иркутск. Всё зависит от обстановки в городе. А эти красные партизаны…Они вроде наших атаманов и генералов, помешанных на самоуправлении, и стремятся здесь никому не подчиняться. Просто банды, которые, если они не войдут в состав Красной Армии, те же большевики просто разоружат и расформируют.
   
   Адмирал спросил ещё о том, что предлагают японцы и атаман Семенов для решения вопроса о создании ДВР, и хотя бы временной передышки от войны. Хотя, и так было ясно, что буферная республика с военным положением на территории будет существовать не дольше зимы, а там опять начнутся бои. Он больше не колебался. Возможно, удастся договориться с генералом Жаненом и представителями других стран затянуть переговоры с Политцентром, а там подойдут войска генерала Каппеля. Да, он даст эскадрону золото и полномочия, даст надежных офицеров из своего личного конвоя, но идти лучше разными маршрутами. Целый эскадрон, обремененный обозом, далеко не уйдет. Черемховские партизаны устроят погоню.
- Нужно не менее трёх мелких отрядов, - предложил он, - Маршруты такие: через Байкал, если найдете проводника, через Саяны в Монголию, что выглядит невероятно, но колонна Каппеля и другие прошли по Сибири не меньшее расстояние. Есть и третий вариант – от Саян на Урянхайский край, где можно перезимовать у скотоводов. Весной добраться до Азиатской дивизии Унгерна в Монголии и атамана Семенова. Да, много золота не увезёте. Возьмете бриллианты, и немного ящиков с золотыми монетами. Ими удобно платить, и это сейчас самая твердая валюта. Быстро формируйте из эскадрона три отряда, и так, чтобы легионеры не заметили. Груз сейчас получите. Прямо на подводы. По описи. Подъезжать всем к эшелону сразу не нужно – это вызовет у наших «друзей» чехов подозрение. Грузиться быстро и в режиме полной секретности! С Богом!
               
                3.

  Ещё до полуночи был утвержден состав трёх отрядов и составлена примерная опись того, что они могли вывезти с полустанка. С золотыми монетами проблем не было – ящики с ними лежали в вагонах того же литерного состава «В», куда их погрузили в Омске, но что тогда ушло целых пять дней. С одним из отрядов решили отправить и другие ценности, и быстро просмотрели списки того, что хранилось в остальных вагонах. Долго не думали – бриллианты и изумруды. Как можно больше. Тем более, они весят  совсем немного. Вскрывать опломбированный вагон с этим добром отправилось всего несколько человек. Офицеры и представитель министерства финансов Омского правительства Колчака в полной темноте двинулись вдоль состава Красного Креста, хрустя сапогами и валенками по сухому снежку, нанесенному на наст ветром. Видимость по-прежнему не превышала десятка метров, и в густом морозном тумане и темноте с трудом нашли вагон, обозначенный в списке. Сани и две подводы, запряженные лошадями, пока благоразумно отогнали за полуразрушенный лесной склад, и вскрывать вагон отрядили не более двух уральских казаков. Где-то у чешского эшелона, где ярко горели костры патрулей, и слышалась гортанная чужая речь, сменился караул. В костры подкинули свежих дров, и в небо взметнулся целый сноп искр. Замерзшие двери пульмановского вагона никак не открывались, и казалось, что они обледенели, и попасть внутрь будет непросто. Вот, наконец, сняты все замки и стальные скобы, отвинчены все болты, и казаки со скрипом отодвинули одну половину двери. Тут же подъехала подвода охраны с пулемётами, но чтобы не привлекать внимания чехов, казаки живо задвинули пулемёты прямо в тамбур, едва члены комиссии, скрипя промерзшими полами, влезли с фонарями в вагон.
   
   Несколько прибывших забайкальских казаков, пользуясь темнотой, подобрались к вагонам чешского эшелона, и многозначительно переглянувшись, тихо отползли по скрипящему снегу обратно – в темь и стужу хаотически расставленных по разъезду вагонов и целых составов. Ощетинившиеся пулемётами и лёгкими орудиями чешские вагоны и платформы могли отбить не одно нападение. Справиться хотя бы с одним из таких эшелонов могла только целая батарея тяжелых орудий. С интересом разглядывая попавшиеся им по пути разномастные вагоны, многие из которых были выпущены ещё в прошлом веке, и их пытались использовать даже сейчас, но бросили здесь, казаки обошли мёртвый эшелон и уткнулись в вагон-ледник. Совсем неуместный в это время года, он одиноко стоял торцом к «Золотому эшелону» Колчака, и в его окнах тускло мерцал свет фонарей. Один из казаков осторожно заглянул в открытую дверь и обнаружил двух мародеров, испуганно сжавшихся при виде человека с оружием. Это были мужики соседней деревни, промышлявшие здесь в потёмках тем, что срезали кожу с уцелевших диванов вагонов I класса. В вагон-ледник их загнала та же нужда: термоизоляция тут была выполнена из картона и войлока, и мужиков прельстил именно этот добротный войлок, сваляный из  чистой шерсти. Разоренные стены вагона с разодранной обшивкой теперь зияли дырами до самых стен. Войлок хозяйственные мужички аккуратно сворачивали в свертки и обвязывали веревками. В общем-то, это были даже не настоящие мародеры, а просто любители попользоваться брошенным добром в это смутное время. Должно быть, где-то рядом стояли подводы, куда мужики таскали кожу и войлок, и всё, что могло пригодиться в продажу и в хозяйстве. Казаки, притворившись обычным патрулем, заметившие свет в вагоне-леднике, мирно разошлись с мужиками, и вернулись к своим, неторопливо ожидавшим ценный груз с подводами, укрытыми за разрушенным лесным складом.
   
   В штабных вагонах спешно собирались офицеры личного конвоя адмирала, давно сменившие свою форму, вызывающие насмешки, на английские френчи, галифе, и романовские полушубки. Форма личного конвоя Колчака, как и форма личного состава поезда Льва Троцкого, давно вошла в легенду, и обросла мифами. На деле всё было проще, и экзотичная одежда не то улан, не то лёгких гусар, была взята за образец только ввиду того, что в стране ощущался острый дефицит военной формы. Носили, что придется. Отсюда и кожанки в ЧК-ОГПУ: красные просто как-то захватили целый склад формы, заготовленной ещё в царские времена для военных лётчиков. Это уже позже кожаны стремительно вошли в моду, как стойкая к износу одежда, и их стали шить, неумело раскрашивая анилиновыми и природными красителями во все цвета радуги. Та же история была и с оружием – если пистолеты системы «Наган» давно входили в состав личного оружия офицеров, то легендарные маузеры у красных появились в массовом количестве, после того, как они взяли в виде военного трофея несколько вагонов этих револьверов, в спешке оставленных немцами на Украине. Суровый декабрь 1920 года тоже внёс свои коррективы в одежду войск, и привычные шинели сменили шубы, романовские полушубки, бекеши, зипуны, и длиннополые меховые дохи с валенками. Не без сожаления оглядев вагон, где в окне купе адмирала горела лампа, люди покидали эшелон, и по одному, по двое спешили к подводам забайкальских казаков, оживившихся, когда узнали, что золото будет, и что охрана дополнительно даёт для этого свои подводы, сани, и лошадей. Перспектива разделиться на три отряда не слишком обрадовала эскадрон, но поразмыслив, казаки решили, что адмирал прав. Отсюда надо было быстро  уносить ноги, и длинный обоз привлечет внимание населения.
   
   В казачьих станицах Забайкалья уже хорошо понимали, что сулит им Советская Власть, недолго просуществовавшая там, и закончившаяся расколом на тех, кто примкнул к красным, кто стал воевать с ними, а кто, и таких было много, занял выжидательную позицию. Но богатые казаки, не надеясь на японцев и атамана Семенова, всё больше поглядывали в сторону Маньчжурии, где на КВЖД жило немало россиян, сохранивших почти дореволюционный уклад жизни. Туда Красная Армия не сунется, соблюдая договор, подписанный Россией о невмешательстве во внутренние дела Китая. Лишь бесшабашный барон Унгерн с согласия атамана Семенова ушел в Монголию создавать там из казаков и местного населения Азиатскую дивизию, чтобы изгнать из этой страны китайцев и основать новое государство. Барон знал, что делал, поскольку Внутренняя Монголия, управляемая местными князьями, давно была разобщена и фактически уже была захвачена Китаем, а в Урге под домашним арестом томился Богдыхан – первое религиозное лицо в стране после Далай-ламы, и правитель Внешней Монголии. Обе Монголии мечтали соединиться в единое целое независимое государство, но барон смотрел шире, добавив сюда многочисленных бурят, занимавших обширные территории в Забайкалье и Прибайкалье. Его идею чуть позже подхватят японцы, давно стремившиеся сделать из Монголии ещё одно марионеточное государство, вроде Маньчжоу-Го, созданного в 30-е годы. В 1920 году забайкальские казаки ещё не думали, что японцы с Корейского полуострова и Юго-Восточной ветки КВЖД, занятой ими после поражения России в Русско-Японской войне, просто оккупируют Маньчжурию и даже захватят все крупные морские порты Китая. Харбин, Далянь (Дальний) и другие города и станции КВЖД с приданной ей полосой отчуждения железной дороги, где жило много русских служащих, железнодорожников,  эмигрантов из России, рассматривались казаками и офицерством, как путь возможного отступления и сохранения Белой Армии. Поэтому, путь от безвестного разъезда перед Нижнеудинском в Монголию казался наиболее подходящим вариантом. Тем более, что в Верхнеудинске, казавшимся тылом, тоже хозяйничали красные, и только в Чите собирались сейчас разрозненные остатки сибирских армий Колчака. Туда же попал и генерал Пепеляев – родной брат премьера правительства Колчака, избежавший отступления от Томска со своими войсками только потому, что его свалил сыпной тиф, и его эвакуировали ближайшим поездом на Восток в один из госпиталей. Впрочем, Пепеляев и другие генералы не воспринимали власть атамана Семенова, которому Колчак дал полномочие командующего войсками в Забайкалье, и присвоил генеральское звание. Полнота власти всего Белого движения сохранялась за Деникиным. И в Чите, и позже в Маньчжурии это вылилось в раскол движения, и одни войска затем подчинялись непосредственно атаману Семенову, другие – только своим генералам и атаманам.
   
   Пока войска атамана Семенова крепко окопались в Забайкалье, но большинству офицеров не нравилось его заигрывание с японцами, которых они воспринимали не иначе, как интервентов и временное явление. При упоминании атамана Семенова офицеры пожимали плечами: кроме этого выскочки в Чите и Харбине сейчас достаточно других генералов. Главное – не допустить того хаоса, какой развалил армии Колчака, и с помощью интервентов сдержать наступление на Восток Красной Армии. А там видно будет. Теперь, когда власть Политцентра в Иркутске стала шаткой, а интервенты покидали его, никто уже не верил в возможность создания временной республики в Прибайкалье, и новой целью отступавших отрядов и групп стала Чита. 
   
   На этом участке Транссиба эшелон Верховного правителя Сибири оказался фактически в окружении, и наступавшая сзади Красная Армия с пленными казаками и офицерами, как и черемховские партизаны, не стали бы церемониться,  а засевшие впереди черемховские иркутские эсеры с меньшевиками тоже не внушали доверия. Оставаться с эшелоном у оставшихся людей охраны и личного конвоя не было резона - разоружат и пустят в расход, как чуждый класс и бывшую опору самодержавия. Выход был один – прорываться кружным путем до казачьих станиц Даурии к атаману Семенову. Либо махнуть через дикие заснеженные Саяны в Монголию, где генерал Унгерн в желтом халате буддийского ламы громил отряды китайской армии и грабил дацаны. Уйти в Забайкалье можно было, только свернув с Транссибирской магистрали к застывшему Байкалу, а неведомый путь через Саяны страшил даже тех, кто прошел огонь и воду. Слишком уж дикими и необжитыми казались эти места, где таёжная глухомань переходила в горный массив, а за перевалами лежали продуваемые ледяными ветрами степи. Оставался ещё третий путь – в забытый Богом Урянхайский край, куда красные доберутся не скоро, и можно будет перезимовать у богатых скотоводов. До последнего момента в свите адмирала и в догнавшем его эскадроне витала надежда, что отступавшая от Красноярска колонна генерала Каппеля догонит «Золотой эшелон», и это даст возможность с боями прорваться за Иркутск. Но теперь люди торопливо и молча грузили тяжелые ящики с золотом на подводы, укрывая их брезентом, соломой и сеном, а на задок последних саней ставили пулемет и коробки с патронами. И пока у эшелона возились в темноте люди, вновь закрывая один из литерных вагонов с золотом, один из отрядов, взяв золотые монеты и слитки, уже тронулся  в путь в сторону Байкала. Пока комиссия вскрывала другой вагон, где в промерзлых сейфах лежали бриллианты и изумруды, тяжелые табакерки времен Екатерины II, украшенные драгоценными камнями, всевозможные ювелирные украшения и безделушки, вроде яиц Фаберже и малахитовых шкатулок, за пределы разъезда выехала вторая группа. Этот отряд намеревался пройти через Саяны в Монголию, и уже там найти Азиатскую дивизию барона Унгерна. Золота они взяли не меньше, но для мобильного движения по бездорожью и перевалам немного. Ровно столько, чтобы двигаться достаточно быстро.
   Лишь третья группа ещё медлила, неторопливо покуривая махорку и английский табак у костров охраны и подвод за лесным складом. Золото из литерного вагона в подводы уже загрузили, но ещё три подводы стояли пустыми, ожидая куда более ценный груз, чем тяжелый металл. И есаул, наблюдавший, как вскрывают последний вагон, подцепленный к литерному составу Красного Креста на станции Тайга взамен разбитого пульмана, тоже ждал, негромко переговариваясь с офицерами личного конвоя, которые должны были отправиться вместе с ним.  Этот отряд  взял с собой золота больше, надеясь перезимовать в глухой тайге Урянхайского края, и лишь потом идти в Монголию. И никто офицеров группы даже не предполагал, что в обозе вместе с ними, золотом и драгоценными камнями поедет и Радиевый запас Российской Империи.
   
 
                4.

   Миф о том, что именно на станции Тайга пропало много золота, пошел гулять по стране не сразу, а лишь спустя много лет, когда некоторые исследователи опубликовали данные о поисках НКВД, в связи с показаниями одного из мнимых участников событий. Тогда специальные группы долго рылись близ станции Тайга в поисках тайников и зарытых кладов. В ту морозную зиму 1920 года никому в голову не пришло долбить промерзшую землю или искать заброшенную шахту, чтобы прятать золото на оставляемой большевикам территории. Золото хорошо охраняли. И не просто охраняли, а вели строгий учёт. Лишь очень немногие, в том числе и за рубежом, знали о том,  сколько и в какие страны и банки было переведено золота, на какие нужды часть его уже истрачена. Естественно, что велся строгий учёт того, какие ценности следует считать бывшей казной Российской Империи, какие ранее принадлежали частным лицам и банкам других городов России до эвакуации их в Казань, сколько золота и других ценностей было в каждом из 8 эшелонов, и какие именно.  Для этого в эшелоне Верховного правителя Сибири были особо доверенные лица из числа работником Омского банка и Министерства финансов правительства Колчака. В ящиках всё же были не кирпичи, а тонны золотых слитков и звонкой монеты в виде золотых империалов и полуимпериалов с профилями бородатых русских царей, ювелирные изделия, тонны серебра.  Среди них запасы радия выглядели так ничтожно и крохотно, что о них никто не вспоминал в грохоте текущих событий и в беспросветно медленном движении эшелона на Восток с ежедневно тающим сопровождением и охраной. Некоторый свет на это могли бы продлить члены Омского правительства Колчака, эвакуировавшиеся в Иркутск из Омска гораздо раньше. Но в том то и дело, что в действительности в ЧК-ОГПУ-НКВД-КГБ очень неплохо владели ситуацией, и в отличие от современной прессы, совершенно безосновательно раздувшей очередной миф о золоте на дне озера Байкал, хорошо знали сколько, когда и куда золота ушло. И не торопились опубликовать эти данные для обывателей. А на статьи серьёзных исследователей, тоже неплохо умеющих считать в тоннах и фунтах, в пудах и даже в золотниках, обыватели внимания не обращают. Толпе всегда хочется верить в мифы о зарытых где-то кладах, или о сокровищах на дне самого глубокого в мире озера, и не хочется верить в то, что их никогда не было, или что золото, пропавшее из эшелона, давно уплыло за границу. Даже те, кто находил какие-либо ценности и клады, чаще предпочитают помалкивать об этом, помня о том, что все клады принадлежат государству, и что за их присвоение грозит статья УК. Но легенды живучи, и даже спустя многие годы вспоминают клады Стеньки Разина, библиотеку Ивана Грозного, исчезнувшую Янтарную комнату, и «золото Колчака, атамана Семенова и барона Унгерна». И даже немногие энтузиасты, продолжающие поиски с современными металлоискателями в деревнях у Байкала, у высоты в Саянах, где сложили свои кости безвестные казаки и офицеры, у станции Тайга или у разъезда Половина свято верят в то, что золото где-то спрятали, и непременно зарыли, как горшок с монетами. И оно лежит там до сих пор, ожидая удачливого кладоискателя. А не истрачено давным-давно на нужды Белой гвардии и казачества в далеком русском Харбине.  Последние версии о золотых слитках на дне Байкала, в Тобольске, и близ шлюза на Обско-Енисейском канале не выдерживают никакой критики. Хотя бы потому, что в то время железная дорога у Байкала уже проходила совсем в другом месте, а пароходы из Омска не могли идти на Иркутск через шлюзы мелководного и узкого Обско-Енисейского канала, где могли пройти только небольшие баржи и мелкие судна. Наиболее вероятно выглядит факт попытки вывоза золотых слитков эмигрантом Богдановым, застреленного при попытке перейти советско-турецкую границу в 1959 году. Но он был причастен к смерти лишь небольшой группы белогвардейцев, вероятно -  остатков более большого отряда, пытавшегося прорваться в Монголию. Непонятно только, как два немолодых человека собирались нести по горной тропе 200 кг золота, в итоге доставшихся КГБ в багажнике брошенного автомобиля. Зато этот случай делает версии о пропаже золота из эшелона реальным фактом, в отличие от легенд о других кладах, сравнимых по своей реальности со сказками из «Тысячи и одной ночи» и царе Кащее. В том числе, и байку о золоте на дне озера Байкал, где, как известно, никакой железной дороги в предполагаемом месте крушения, в то время уже не существовало. Как и парома, перевозившего поезда до окончания строительства железнодорожных тоннелей.   
               
                *******
               
   Внутри  вагона было чертовски холодно и темно. Это был один из обычных пульмановских вагонов эшелона, замаскированных под поезд Красного Креста. Только вместо больных и раненых там размещались ценности, не подходящие под определение «золотые монеты и слитки». В описи золотого запаса, составленной в Омске, они значились под общей графой «Прочие ценности». Сюда относились различные ювелирные изделия, самородки и камни из хранилищ Горного института, драгоценные камни и ценная церковная утварь. И радий. Далеко не все предметы, находящиеся в литерном вагоне были из государственной казны. К ней не относились, например, ценности, эвакуированные в Казань или Новгород из других крупных городов России. Радий в Казанский банк доставили уже большевики. Как и некоторые ценности, которые они успели экспроприировать, изъять из дворянских тайников и хранилищ других банков. Естественно, что исторических ценностей, вроде короны Российской Империи, здесь не было. Бесценное ожерелье последней царицы Александры Федоровны и усыпанная бриллиантами шпага наследника Алексея, изъятые новой властью у царской семьи вместе с другими дорогими вещами и бриллиантами, историческими ценностями большевики не считали. Часть ювелирных изделий, вывезенных из банков других городов, вообще была достоянием частных лиц или Церкви. Здесь же находились золотые и платиновые части приборов, принадлежащие Главной палате мер и весов, не включенные в государственный запас.  Бриллианты, крупные рубины и изумруды хранились в несгораемых ящиках, тоже опломбированных и опечатанных ещё в Омске. Большая часть платины и несколько вагонов серебра были вывезены из Омска в Иркутск раньше. Не ограненные алмазы хранились отдельно, вместе с металлическим химически чистым радием.
   
   В углу вагона, не привлекая внимания, скромно стоял штабель узких деревянных коробок с окисями и солями необогащенного урана, считавшегося тогда бросовым металлом. Эти соли были богаты радием, но его ещё надо было извлечь из этих соединений. Хранились они уже тогда очень грамотно – деревянные коробки были выложены изнутри свинцовыми пластинами. Видать, в Радиевой комиссии Академии наук и в Радиогеохимической лаборатории, созданных в  1910 году академиком Вернадским, прекрасно знали о том, насколько активен этот радиоактивный элемент, излучающий массу энергии, но химически нестойкий и агрессивный по отношению к другим металлам и веществам. Об опасности радиоактивного поражения, хотя самого термина и понятия «лучевая болезнь» ещё не существовало, знали безбожно мало. Об этом свидетельствует тот факт, что сама Мария Кюри безбоязненно носила на шее амулет с открытым ею новым химическим элементом, а чешские стеклодувы,  нередко умиравшие от онкологических заболеваний,  даже не догадывались, что причиной этого является урановая «смолка», состоящая из солей урана и радия, которые они использовали для получения цветного стекла.
   
   Наибольший интерес для специалистов представлял, конечно, металлический радий, количество которого в России перед Гражданской войной хотя и превышало запас чистого радия всей Европы, но было ничтожно мало, и исчислялось в граммах. Тогда меры веса были другими, и в России обычные товары и грузы измерялись в пудах и фунтах, драгоценные камни в каратах, золотой песок могли взвешивать в золотниках, фунтах и даже унциях, как некоторые сильнодействующие лекарственные средства, а объёмные меры жидкостей сильно отличались от общепринятых европейских стандартов. В связи с этим возникали немалые трудности при обмене ценностями на внешнем рынке. Даже такой спиртной напиток, как водка, выпускался в отдельных ёмкостях в виде штофов, полуштофов, и ещё более мелких бутылей, а обычное вино меряли ведрами. Радий в виде включений в окислы и соли урана вообще невозможно было взвесить и оценить. В Санкт-Петербурге в Радиевой лаборатории могли с трудом очистить только очень небольшие количества руды, и металлический химически чистый радий для России и из российского урана могли получить в те годы только в Германии. Немецкие ученые прекрасно знали обо всех 5-6 радиевых рудниках России, где перелопачивали тонны руды ради граммов модного металла, и придавали им очень большое значение. Наибольший интерес после чешской урановой «смолки» для немецких физиков и химиков, изучающих строение атомного ядра и возможность использования атомной энергии в промышленных,  представлял целях российский минерал  тюямунит. 
   
   Урановую руду в забытом Богом Туя-Муюнском руднике в Ферганской долине ввиду полного бездорожья вывозили на ишаках и верблюдах, совершенно не думая о такой штуке, как ионизирующее излучение. Если рабочие там и потом и болели, то сваливали причину на что угодно, поскольку о радиации никто не знал, и причинами смерти считали горячку, лихорадку и другие маловразумительные термины. Сам рудник в Туя-Муне был известен ещё древним китайцам, добывавшим на территории нынешней Киргизии медную руду. Возможно, что уже они значительно истощили запасы этого уникального уранового месторождения. И ещё много лет сам уран шёл в отвалы, а удивленные небывалым спросом на радий промышленные дельцы тщетно искали пути применения других радиоактивных элементов.  Способность радиоактивных элементов светиться в темноте первыми начали использовать в приборостроении ещё до начала Первой мировой войны военные моряки Кронштадта. И лишь с легкой руки той же Марии Кюри, объявившей о целебных свойствах радия, поднялся небывалый ажиотаж и спрос на радий, мода на который продлилась до середины 30-х годов ХХ века. Сейчас историки называют эпоху радия «величайшей глупостью ХХ века», но было время, когда этот элемент стоил в 300 раз дороже золота, и вещества с очень незначительным содержанием радия пихали в зубную пасту, питьевую воду и шоколад, в косметические средства, и даже выпускали модные «радиевые камины» и лампы. Радий незаслуженно считался панацеей от целого ряда заболеваний, но немцы всерьёз интересовались тюямунитом именно с целью изучения его ионизирующих свойств. Богатый радием тюямунит, имеющий сложный и уникальный химический состав, испускал могучий поток заряженных частиц небывалой мощности, но годился лишь для изучения строения атомного ядра и свойств новых изотопов, изменений веществ, подвергнутых бомбардировке электронами, да привлекал внимание исследователей испускаемой при этом энергии.
   
   Заинтересовались радием в России лишь физики-атомщики, и то, как чрезвычайно активным элементом, испускающим массу заряженных частиц и быстро превращающимся в другие изотопы. Новый небывалый интерес возник значительно позже уже к урану, который, как и плутоний, оказался более подходящим для создания атомных котлов, как называли тогда будущие ядерные реакторы, и атомного оружия. О возможности создания такого оружия, как источнике новой колоссальной энергии, писал ещё академик Вернадский, тоже вначале ратовавший за поиск и разработку в России новых радиевых месторождений. Но первыми, кто реально указал на возможность создания такого оружия, были ученые Германии времен Третьего Рейха. С этого момента все исследования атомной энергии были засекречены не только в Германии, но и в США, Великобритании, Японии и Советском Союзе. Из научных журналов исчезли статьи, посвященные новым достижениям в изучении атомного ядра, и долгие годы учёные этих стран бились над вычислением необходимого для создания реактора количества урана, и использования для той же цели графита, «тяжелой воды», искали способы очистки радиоактивных элементов, которых требовалось десятки тонн. И ещё немало лет потребовалось на поиск богатых месторождений и создания целой новой отрасли промышленности, получившей название атомная энергетика.
   
   В период Германской войны и революции в России было не до радия. Озабоченные многими другими вопросами в первые месяцы существования Советской власти, народные комиссары, возможно, и не вспомнили бы о запасах радия, стоившие баснословные деньги, но имеющиеся в ничтожном количестве по сравнению с золотом, если бы не Германия. Немцы прекрасно знали о существовании в Ферганской долине небольшого, но чрезвычайно богатого солями урана и радия руднике Туя-Муюн и других небольших месторождениях, открытых  в России незадолго до начала Первой мировой войны. Кроме золота, в качестве контрибуции для подписания Брестского мира и прекращения войны с Россией, Германия потребовали передать все запасы радия, «урановые останки», под которыми понимались неочищенные соли урана с содержанием радия, и сами радиевые рудники. На тот момент Туя-Муюн принадлежал небольшой кампании, которая планировала сбывать «урановые останки» именно немцам, поскольку учредители хотели иметь ощутимую прибыль от минерала, добываемого из затопленной подземными водами глубокой пещеры-расселины. Российские физики не имели достаточного финансирования для своих исследований и, если бы не война с Германией, большая часть радия давно уплыла бы за границу. Между тем, когда лучшие учёные поняли, что в качестве источника энергии лучше добывать уран, а это случилось значительно позже. Богатейшими залежами этого элемента владела Бельгия, имевшая свою колонию в Конго. Захватив эту страну, немцы получили не только самые крупные запасы урана в мире, но и сам рудник в Бельгийском Конго, принадлежавшем ранее самому королю Бельгии, не знавшим что делать с этим металлом. Таковы парадоксы истории, и на тему бельгийского урана и его судьбе можно написать не один роман.
   
   Радий большевики отдать Германии не успели. Очевидно, не слишком и торопились, надеясь на всемирную революцию. Но немцы заняли не только Прибалтику и Украину, но и угрожали Петрограду. И часть золота Ленин Германии отдал. Успели вывезти, ни много, ни мало, но 98 тонн. Наверное, сторонники дальнейшего продолжения войны с Германией и ярые противники большевиков, включая эсеров, скрежетали зубами, наблюдая, как легко  Советская Власть распоряжается захваченным ими достоянием страны. Остальные 152 тонны, промышленные товары и сырьё с радием, обещанные немцам, просто попридержали – Германия проиграла войну Антанте, и вопрос о репарациях отпал сам собой. Теперь платила Германия. Надо сказать, что победители ограбили немцев настолько сильно, что это дало толчок идеям реванша и началу Второй мировой войны. Хотя, своим могуществом и небывалому подъёму экономики вкупе с бурным ростом химической и военной промышленности, Третий Рейх  обязан, как это ни странно, еврейским банкирам США, щедро снабжавших Германию для новой войны, сулящей им огромные прибыли. 
   
   В хранилищах Радиевой лаборатории и на складах новые власти страны обнаружили не столько самого радия, всё количество которого уместилось бы в любом кармане, сколько не полностью очищенных от примесей солей, окислов, полиметаллических слитков  и других полуфабрикатов с высоким содержанием урана и радия. Всё это тоже не было вывезено в Германию для очистки из-за начавшейся мировой войны в тот самый момент, когда немцы начали проявлять повышенный интерес к препаратам радия, и были готовы купить их у России для нужд своей промышленности. Когда возникла опасность захвата Петрограда и Мурманска большевики вывезли многие ценности туда же, куда эвакуировало золото страны и Временное правительство – в банк Казани на Волгу.
   
   Вопреки многим слухам и легендам, Колчаку в Казани досталась только часть золотой казны царской России. Один из крупнейших в Европе золотых запасов был порядком истрачен на военные нужды ещё в Первую мировую войну и сократился с 1312 тонн до 848,5 тонн. Золото в целях безопасности начали вывозить из Санкт-Петербурга в Казань и Нижний Новгород в 1915 году, а вовсе не при Советской власти, когда Петрограду угрожали немцы, а уж затем бывшие царские генералы, стремившиеся скинуть власть большевиков. В Казани золота было лишь на 651 миллионов рублей, а в хранилищах Нижнего Новгорода около 440 миллионов рублей. Опасаясь взятия Казани войсками Временного правительства Сибири, большевики организовали  эвакуацию части золота из Казани в Самару пароходами и баржами, и лишь стремительное наступление полковника Каппеля с сербско-чешскими легионерами помешало это сделать. Очевидцы рассказывали, что золото в Казанском банке охранял отряд, состоящий всего из 20 красноармейцев. Остальные люди были брошены на прокладку рельсов к пристани для быстрого вывоза ценностей к баржам и пароходам,  и на оборону города. При этом, в Казани хранилась не только часть золотой казны империи, но и немало золота, ассигнаций и ценностей, которые вывезли туда крупные банки  России и частные лица. В сохранившемся реестре филиала Госбанка в Казани  после пересчёта в мае 1919 года золота выяснилось, что всего Каппелю и союзникам досталось 505 тонн, не считая других ценностей. Осенью того же года это золото белые ещё долго таскали по другим городам в 40 вагонах, да ещё 12 вагонов занимали охрана и сопровождающий персонал, пока оно, наконец, оно не попало в Омск. Счастья эти ценности никому не принесли, и «золото Колчака» ещё дольше мыкалось по всей Сибири, постепенно уменьшаясь в объёме, и распыляясь по банкам чужих стран.
   
   Судьба радия была иной. В Архангельске, Мурманске и Петрограде большевики сразу наложили на радий и его соли особым декретом секвестр, и отправили его, как большую ценность туда же, в Казань, избежав выдачи ценного радиоактивного металла Германии. Надо сказать, что некоторые соли урана в частично переработанном и очищенном виде отнюдь не напоминают ценный металл, и больше похожи на тёмный тяжелый шлак или даже густую краску, вроде сурика, которую можно хранить в бочках. Едва ли господа офицеры, обнаружившие в Казанском банке тщательно упакованные тонны золота и серебра, обратили внимание на этот хлам, особенно при отсутствии документов и даже описи. Банковские служащие вместе с представителями Министерства финансов Омского правительства, срочно прибывшие из Омска, производившие учёт и новую перепись ценностей, тоже не придали особого значения каким-то полуфабрикатам, почему то хранившимся в одном из подвалов банка в Казани. В одном из сорока выделенных под ценности вагонов, отправленных в Омск, был лишь металлический очищенный радий, казавшийся на фоне тонн золота сущим пустяком, да металлические слитки урана, содержащие немало радия. «Радиевые останки» . как их называли немцы, в виде окислов и солей, почти целиком остались лежать в ящиках и бочках в подвале банка Казани.   К великой радости сотрудников ГРИ – Государственного радиевого института, созданного по инициативе академика Вернадского в 1922 году. Они же подняли и вопрос о передаче им «урановых останков» и Радиевого запаса России после возвращения ценностей обратно из Иркутска. И даже ездили в Иркутск выяснять, куда пропал весь металлический радий, химически полностью очищенный, и составлявший ядро этого запаса. Впрочем, первые российские и советские исследователи свойств атомного ядра и ученики академика Вернадского не терялись и в самые сложные годы Гражданской войны, основав ещё в 1918 году Радиевое отделение Государственного рентгенологического и радиологического института. Революцию они приняли, как возможность передачи в их ведомство всех радиевых рудников и безвозмездное использование радия для нужд науки. До начала урановой гонки в СССР, начавшейся только в 1943 году, было ещё очень далеко, но научными кадрами Советская Власть располагала. Кроме Петрограда, свои радиевые лаборатории в стране имели ещё несколько городов.  Они то, как раз, были далеки от использования радия в оздоровительных целях, мода на которые глупейшим образом существовала несколько десятилетий. Физики и химики того времени с энтузиазмом изучали явление радиоактивности, повторяли опыты Резерфорда и других маститых ученых, искали и находили новые изотопы и радиоактивные элементы, постоянно пополняя периодическую таблицу Менделеева, и преследовали иные цели для возможного использования атомной энергии. Чего им пока не хватало, так это хорошо организованных геологических экспедиций для обнаружения новых месторождений, дорогого оборудования, и средств для углубленного исследования свойств радиоактивных металлов и научных выводов. В России упор был на увеличение выплавки чугуна и стали, а из цветных металлов добывали больше медь и олово. Многие ценные редкоземельные металлы, попутно встречающиеся в полиметаллических рудах, ещё не использовались, на них не было спроса, и им пока не нашли должного применения.
               
                *******
   
   В литерном вагоне, куда морозной декабрьской ночью 1919 года вошли офицеры личного конвоя и ответственные лица, кроме металлического радия хранились в деревянных ящиках именно слитки урана с большим содержанием радия. Слитки были тяжелыми, как свинец, которым были проложены изнутри сами ящики, и неприглядно серыми. На них никто не обратил внимания, поскольку среди заманчивых несгораемых ящиков и тяжелых сейфов с изумрудами, бриллиантами и драгоценностями царской семьи в центре вагона стояла тяжелая рака с крышкой, доверху заполненная отнюдь не святыми мощами. От качки и толчков старые портьеры и брезент, закрывавшие этот громоздкий церковный предмет культа, сползли, и в свете ярких фонарей взору вошедших в вагон людей предстала сверкающая золотом увесистая урна, выполненная в виде овальной чаши с двумя огромными ручками. Барельефы на крышке и выпуклых боках чаши изображали события из жития святых, а объём раки позволил бы использовать её вместо ванны. Сейчас вместо бренных останков святого, неизвестно где преданных земле большевиками, в раке хранились те же ценности, вывезенные из Омска. Однако, никто из вошедших в вагон этого не знал, и взоры членов комиссии, от дыхания которых шел пар, непроизвольно обратились к этому громоздкому предмету, сияние которого усиливалось от мельчайших частиц инея. В свете фонарей рака была единственным ярким предметом на фоне тусклых несгораемых ящиков, тоже покрытых морозным узором.
   
   Зрелище было настолько впечатляющим, что вошедшие первыми начальник личного конвоя полковник Удинцов и товарищ министра финансов Хроновский не удержались, и осторожно приподняли тяжелую овальную крышку раки. Вопреки ожиданию, внутри лежали не сокровища капитана Флинта или пещеры Алладина, ослепляющие блеском жемчугов, сапфиров и рубинов. Ценные камни мирно хранились именно в опечатанных сейфах и несгораемых ящиках, а в раку кто-то из служащих банка в Омске в спешке свалил менее ценные предметы, которые не вошли в ящики. Они были хорошо упакованы в мелкие опломбированные мешки, и блеск самой раки внушал значительно большее почтение, чем эти свертки. Великолепное изделие сибирских и уральских литейщиков напоминало  своим видом саркофаг египетского фараона, и полковник Удинцов удивленно присвистнул. 

- Это всего лишь золочёное серебро! – заметил государственный контролер Краснов.

– Рака весит тридцать пудов, и принадлежала какому-то святому. Не отвлекайтесь, господа! Тут есть более интересные предметы!
   
   В процессе отделения государства от Церкви и изъятия ценностей большевики уничтожили довольно много мощей, лежавших в таких вот раках, серебро на которые давали купцы, именитые граждане и армия. Особенно много ценностей были изъято у Церкви значительно позже, однако на наиболее известные и ценные предметы большевики положили глаз сразу, едва объявив об отделении Церкви от государства. Так, например, монахам Соловецких островов пришлось даже прятать в тайниках многочисленные дары русских великих князей и царей, среди которых были древние братины, кубки, богатое украшенное оружие и личные вещи русских полководцев, завещанные монастырю, и бесценные книги. Подобно французам, в поисках ценностей выбросившим в 1812 году из могил кости княжеских семей из соборов Кремля, большевики не гнушались опустошать и раки святых. До наших дней дошла едва ли не одна лишь рака с мощами Александра Невского, только недавно передали из Эрмитажа в Александро-Невскую лавру.  Останки великого князя долго покоились в одном из музеев, а сама рака Александра Невского тоже едва не пошла на переплавку и за рубеж в уплату за турбины и трактора. Специальная комиссия в Эрмитаже признала многие раритеты не имеющими исторической ценности, и с молотка пошли многие картины старых европейских художников, царская посуда с фамильными вензелями, табакерки фаворитов Екатерины Второй, усыпанные бриллиантами, яйца Фаберже, и многое другое. Церковная утварь вообще не имела никакой ценности у большевиков, и наряду с раками в переплавку шли серебряные оклады и ризы икон, из которых предварительно тщательно  выковыривали все самоцветы, разные, там, паникадила и тяжелые наперсные кресты. Не миновала эта участь и Казанский собор, в котором особую художественную ценность представлял алтарь, собранный из многих пудов литых серебряных фрагментов, украшенных резьбой. Широко известные советские серебряные полтинники и рубли образца 1924 года были отлиты именно из серебра Казанского собора, переданного в дар казаками Платова. Войны, революции и великие потрясения всегда заканчивались тем, что победители просто плавили церковные и ювелирные ценности, нисколько не жалея труд многих поколений, поскольку слитки золота и серебра было удобнее вывозить. В отличие от Французской революции, когда многое уничтожили и переплавили, а гобелены шли на портянки, российские Робеспьеры и Мараты просто сплавили множество ценностей за рубеж, не понимая, что сами изделия ценятся гораздо выше, чем слитки из них. Должно быть, после Гражданской войны в России и эта рака тоже была переплавлена, и «Торгсин», работавший под крылом ВЧК-НКВД, продал всё серебро за границу.
               
                *******
   
   Всего в вагон вошло шесть человек, одетых в военные шинели, шубы и романовские полушубки, вооруженные кольтами и маузерами, с  трёхлинейными лампами в руках. В тамбуре они немного замешкались, и предусмотрительно зажгли лампы уже в вагоне, хотя сквозь плотно зашторенные и закрытые ставнями  окна не мог пробиться даже луч света мощного фонаря. В промерзлом вагоне было холодно и крайне неуютно, но шкафы, ящики и коробки находились в идеальном состоянии. Скользя валенками по холодным полам, один из офицеров прошел к длинному шкафу, похожему на картотеку, хотя каждый пронумерованный ящичек в нем был бронирован и надежно закрыт на ключ. Он порылся в карманах полушубка, сунул руку в карман галифе с двойным красным лампасом, и извлек связку ключей. Остальные, выдыхая в морозном воздухе клубы пара, рассматривали покрытый инеем потолок, и негромко давали распоряжения конвою, которому пришлось остаться в ещё более холодном тамбуре с пулеметом Гочкиса и гранатами. Эти предосторожности совсем не были излишними, и даже у вагона и костров на платформе казаки бдительно вглядывались в туманную мглу, откуда могли появиться встревоженные чешские патрули, или неизвестная банда. Войдя в вагон, полковник Слащев, занимавший не раз посты начфина армии, швырнул меховые перчатки на ближайший несгораемый ящик и нервно закурил папиросу:

- Я предлагаю не тянуть время. Не стоит рыться в этих ювелирных изделиях и ящиках с платиной! Берём бриллианты, не ограненные алмазы, и чем больше, тем лучше. Остальное – мелочь! По крайней мере – в данном случае, когда шансы на успех тем больше, чем меньше груз! Да, наши уральские изумруды тоже пригодятся. На мировом рынке крупные изумруды чистого цвета дороже, чем бриллианты. Просто смотрим по описи, что где хранится, изымаем, и быстро грузим. Время не ждёт, и если у кого-то есть желание оставаться в эшелоне до утра, то я искренне сочувствую этим смельчакам.  Генерал Сыровы и Жанен вполне могут объявить Нижнеудинск нейтральной зоной, но красных партизан там, в Черемхово и на станции Зима больше, чем нашей охраны и конвоя. Вряд ли они выпустят кого-то с территории станции. Нижнеудинск – это ловушка для нас, и хорошо, если всех оставшихся с адмиралом сразу повезут в Иркутск. Может статься, что будет, как в Кронштадте, и офицеров просто перестреляют. 
   
   Ему никто не ответил, поскольку многие, кто решил пока остаться с Верховным правителем, не были уверены в завтрашнем дне, и это обстоятельство удручало их. Чехословацкий корпус гарантировал охрану только самого адмирала и эшелона с золотом, и это выглядело настоящим предательством. Остальным тоже пришлось снять перчатки, когда дело дошло до тугих мешочков с алмазами. Работали быстро, тихо переговариваясь, и посматривая на часы. Было самое время отправлять в дорогу последний отряд, одну из подвод которого тут же подогнали к литерному вагону. Остальные подводы покинули стоянку за разбитым лесным складом, и перебрались к «Мертвому эшелону». За вагонами с трупами людей на нарах и у давно потухших печей обоз было практически не разглядеть от вагонов чешского корпуса.
   
   С широкого обеденного стола, примыкавшего к холодной чугунной печке, скинули на пол разный хлам, поставили две трехлинейные лампы, и один из офицеров наскоро составил опись изъятых в этом литерном вагоне ценностей, которые остальные вынимали их заиндевелых несгораемых ящиков. К одному из них ключей не оказалось.

- А что там по описи? – осведомился старший из членов этой наспех собранной комиссии, бывший генерал царской жандармерии Бабушкин, ранее возглавлявший у Колчака контрразведку и особый отдел государственной охраны, нетерпеливо заглядывая в бумаги, - Может быть, не следует и вскрывать? Инвентарный номер ящика?

- Шестьсот седьмой! – Тут же ответил товарищ министра финансов, который по долгу службы никак не мог бросить проклятый эшелон, - Там значатся, всего-навсего радий и какие-то «урановые останки».

- Ничего себе «всего-навсего»! – Генерал вынул из кармана френча плоскую флягу, пригубил, и закурил хорошую папиросу, - Радий на мировом рынке в сотни раз дороже золота! Там его совсем немного. Нечего его тут оставлять. В крайнем случае, сбагрим японцам. За снаряды и аэросани. Чудо-техника для наших снегов, только ломаются эти сани слишком часто. Ломайте шкаф! Что касается «урановых остатков», то это неочищенный от примесей радий, и с ним возиться не будем. Лучше бриллиантов взять. Или изумруды.
   
   Про радий перед Германской войной слышали все. Газеты наперебой писали новости о новых открытиях, явлении радиоактивности, Менделееве, необычайных оздоровительных свойствах радиоактивных элементов, достижениях супругов Кюри, и урановых рудниках. События последних лет затмили память на то, во сколько тонн переработанной руды обходился каждый грамм радия, но все помнили, что количество добытого в России радия едва ли не превышало запас всей Европы, в которую металл, ставший в одночасье дороже золота, привозился из далеких колоний Африки. Слова «урановые останки» напротив, никому ничего не говорили, а предположение Бабушкина  казалось кратким и точным. Чиновник, имевший должность «товарищ министра финансов», поднял голову от бумаг и присвистнул:

- Это те самые урановые останки, которые вместе с радием и всеми радиевыми рудниками немцы требовали у большевиков при заключении Брестского мира! И те им этот радий так не отдали! Наверное, просто не успели, да и не слишком спешили рассчитаться! Давайте, посмотрим!
   
   Мнения о необходимости заключения Брестского мира были самые разные – от факта сговора с Германией, до предательства и бесславной сдачи значительных территорий, густо заселенных, экономически развитых и хлебных. Хотя бы и временно. Брестский мир был непрочным и недолговременным, но все были согласны с тем, что Ленин с большевиками выиграл для страны необходимую передышку, и прекратил никому не нужную войну. Оккупация Украины вызвала ожесточенную партизанскую войну, а вскоре немцам пришлось убраться и с других территорий. Тем не менее, эвакуация большевиками ценностей в Казань, как и перенос столицы в Москву были связаны с угрозой захвата Петрограда Германией, когда линии фронта просто не стало.
   
   Два офицера уже ломали стальную двойную дверцу несгораемого шкафа, и им удалось поддеть её ломиком за щель. Замок не выдержал. С треском вылетела какая-то пружина, замок щёлкнул, и офицеры, как заправские взломщики -«медвежатники», сноровисто вытащили всё содержимое  ящика ближе к свету, завалив стол тяжелыми освинцованными коробками.

- Тяжёлые, черт! – Разочарованно заметил полковник Удинцов.  Бабушкин вновь поглядел на часы. До рассвета отряду, отправлявшемуся через Саяны в Монголию, надо было кружным  миновать большое село, чтобы не нарваться на разъезды красных партизан, отряды которых после начала антиколчаковского движения в Сибири плодились, как грибы. За селом второму и третьему отряду было назначено рандеву, после которого им надлежит ехать порознь. Всё зависело от погодных условий, наличия погони, глубокого снега на перевалах и между отрогами гор, и многого другого. Время ещё было, но и оставаться долго в этом промерзшем вагоне, полном сокровищ, подобно пещере Сезам, тоже не следовало. Золото, точнее, всего два десятка ящиков из-под снарядов с монетами, уже было уложено в сани и на подводы, прикрыто сеном, овчинами и мешковиной. Раздобыли и теплые тяжелые полсти, без которых в Сибири лучше не отправляться в дальний путь в санях и подводах. Пошитые из медвежьих, сурковых и собачьих шкур, полсти надежно защищали путников от мороза, и под ними в дороге можно было даже вздремнуть. Некоторые из офицеров , предусмотрительно надевшие в валенки и  рывшиеся сейчас в бриллиантах и коробках с радием, намеревались покинуть полустанок с третьим отрядом. Почему эти ящички с радием так много весят? Не проще ли утопить их до лучших времен в проруби, где деревенские бабы полощут бельё?
   
   Один из адъютантов Верховного правителя - штабс-капитан Матвеев, чудом избежавший затем ареста в Нижнеудинске и пробравшийся в Харбин, простуженным голосом зачитал из списка очередной предмет, числившийся там, совсем не как радий:

- Продолжаем, господа… Пункт сто тридцать четыре. Свинцовая коробка с ценным металлом серебристого цвета в четырех запаянных свинцовых ампулах. - Адъютант сделал паузу и озабоченно почесал пальцем в перчатке собственную переносицу, - Радия тут совсем немного, господа! В остальных ящичках уже менее ценный сплав радия с ураном! Берём только радий! Незачем тащить с собой ещё и слитки урана! Прямо в ампулах! Ящички просто выложены свинцовыми пластинами, которые нам ни к чему. Вес указан в граммах. Взвешивать некогда, да и незачем. Ещё и в таких условиях. Просто запишем в описи количество ампул. Так же и бриллианты с изумрудами: вес, количество и инвентарные номера указаны, можно не пересчитывать, а сразу валить в мешок и отмечать по списку, что нами изъято. Естественно, что никакого акта с подписями составлять не будем. Неизвестно ещё в чьи руки попадет потом этот акт. Все списки изъятых ценностей я размножу в трёх экземплярах.

- Да, именно так!  - Генерал пододвинул к себе две тяжелые свинцовые коробки с притертыми крышками, и с трудом открыл одну из них, - Всё сходится. Инвентарный номер и четыре свинцовые ампулы. Герметичность ампул не нарушена, и взвешивать содержимое мы и не собирались. Иначе, мы тут до утра просидим. Читайте дальше, штабс-капитан… По списку должна быть и вторая коробка с очередным инвентарным номером. Только вес другой. На чёрта было запаивать эти крупинки металла в свинцовые ампулы? Положено так?

- Возможно! – товарищ министра финансов равнодушно освободил оцинкованные коробки, где лежали  ампулы с радием, от свинцовых пластин, тем самым значительно облегчив груз, и Радиевый Запас Российской Империи полетел в плотный кожаный мешок. – Давайте сюда изумруды. Красавцы! Я, господа, даже не знаю, почему эти алмазы ценятся выше? Из-за твёрдости? Стекла резать? Нет, вы только взгляните на цвет! Оттенки от ярко – зеленого до тёмного с синевой перелива! Такая роскошь! Я что-то не замечал у наших дам много изумрудов. За кордон в Европу всё шло?

- Иной камень, даже не изумруд, может быть дороже бриллианта! – заметил убеленный сединами Краснов, кутаясь в бобровую шубу, - Ну, убедились, что в мешочках не горох с булыжниками? Нечего было, и срывать с них пломбы! Всё строго по описи. – И крепко завязал обычный солдатский сидор, в который свалили все мешочки с изумрудами каким-то шнурком. – Давайте быстрее, господа! Да, радий! Его лучше отдельно. Вот в этот тулун*! Странная у него упаковка, у этого радия! Ещё бы золотыми пластинами обложили! Наверное, так положено!
   
   Краснов был прав – об опасности радиоактивного и рентгеновского излучения господа физики уже знали. Недаром свинцовые пластины применяли при хранении и транспортировке уже тогда, а костюм врача-рентгенолога тех лет напоминал рыцарские латы. Золотыми пластинами стали выкладывать ящики уже не с радием, а с ураном, чуть позже те же немцы, пытавшиеся создать первое атомное оружие. Именно в ящиках, выложенных золотыми пластинами, уран перевозили в Японию из Германии, когда стало ясно, что ядерная программа Третьего Рейха терпит крах. На фоне таких предосторожностей сплошное пренебрежение к радиологической опасности в том же СССР наблюдалось ещё много лет, вплоть до открытия богатейшего месторождения урана близ границы с Маньчжурией и трагедии Чернобыля.
   
   В этом литере, пока было темно, и чешские легионеры не обратили внимания на вскрытый вагон и снятые пломбы, собирались взять лишь бриллианты и другие ценности в мешочках, почти не имевших веса, но баснословно дорого стоящих. Не имевшие понятия о радиации и лучевой болезни офицеры и чиновники не поняли значение свинцовой тары. Вскрыв ампулы, они бы обнаружили крупинки серебристого металла, похожие на дробь, а также комочки и чешуйки радия неправильной формы с тем же характерным цветом . Полковник Кудинцов пробежал взглядом по описи, равнодушно пропуская перечень ящиков со слитками урана, имеющих  высокое содержанием радия, и сосредоточив внимание на пунктах, отмеченных ещё в штабном вагоне галочками:

- Да мы с вами, господа, дилетанты в этих камешках! Тут местами указано даже количество граней, степень чистоты камней, вес, и примерная стоимость каждого камня или партии по курсу золота! Следовало бы брать только самое лучшее. К чему, например, не ограненные камни, стоимость которых значительно ниже? Бриллианты ведь дороже алмазов? Брать, так брать с умом! Список слегка изменить. У нас ещё достаточно времени, а мы ведём себя, как воры в своём собственном вагоне, наспех кидая в мешки всё, что попадется! Этот радий…Да нужен он самураям в Харбине? Используя дешёвую рабочую силу Китая и Кореи, они намоют его больше и быстрее, чем вся Европа! Эта глупая мода на никому не нужный металл скоро пройдет, а бриллианты и золото останутся в цене! Вот в ящике под номером 916 значатся ограненные бриллианты чистой воды и с синеватым оттенком! Каждая партия таких камешков в пакете, который можно легко спрятать в кармане френча, стоит больше ящика с золотом! Берём!
   
   И всё же металлический радий в ампулах, занявший без коробок и свинцовых пластин совсем немного места, оставили. Отдельно уложили отборные уральские изумруды, уже ограненные, и бриллианты чистой воды, разложенные по мешочкам с бирками, на которых указан вес в каратах, количество камней, степень чистоты кристаллов  и другие данные. Поэтому опись изъятых в вагоне ценностей составили легко и быстро, отмечая галочками перечень, наскоро составленный заранее в штабном вагоне. Два казака быстро отнесли ящики и мешки с ценностями к одинокой подводе у вагона, и так же быстро вернулись назад, зыркая глазами при входе в вагон на сияющую золоченую раку, и на выходе косясь на освещенные луной фигурки чешских патрулей вдали. Несмотря на темень, снежную пыль, которую ветер нес, с силой стегая снежинками по лицам, и густой туман, тот же ветер временами разгонял эту морозную хмарь, и тогда отчетливо были заметны патрули легионеров и казаков у костров, и тусклый свет фонарей. Подводы, поочередно загружавшиеся золотом с литерных вагонов имитировали подвоз дров для вагонов охраны, и не вызывали подозрения. Луна, неожиданно большая и яркая, всё же показалась в разрывах тумана, и теперь светила не хуже прожектора, но без костров всё равно невозможно было бы рассмотреть всадника или пешего ближе, чем за десять метров. Близ эшелона в темноте уже нетерпеливо ждали всадники, покуривая на морозе светлый английский табак, которым, как и оружием с обмундированием, Антанта снабжала Белое движение за это самое золото. Но крепкие английские ботинки солдаты давно поменяли у казаков и местного населения на более надежные валенки и унты, а полушубки, дохи и тулупы, любимые ранее городскими дворниками были в Сибири, вместе с косматыми папахами и меховыми треухами, куда уместнее привычных шинелей, ватников и курток. Треухи в Сибири шили целиком из одной рысьей шкуры, и они играли роль не только головного убора, но и башлыка. На то, что это не банда партизан, а войны регулярных войск указывали только лампасы на брюках, кокарды на папахах, да погоны с крестами на английских френчах защитного цвета, и казачьих гимнастерках под овчинными полушубками и волчьими дохами. Все три отряда неузнаваемо изменили обличье, и вблизи в своей верхней одежде больше походили на местных разбойников, чем на регулярные войска. И контрразведчик Сахаров, давно снявший свою форму, и солдаты конвоя, щеголявшие раньше в черкесках и гусарских доломанах, теперь смахивали на обычных мужиков, только до зубов вооруженных, и их бритые лица заросли щетиной, а лайковые перчатки заменили рукавицы грубой шерсти. Эти люди и не думали сдаваться красным, как вышло потом с остальными после трехнедельного сидения сопровождавшими адмирала лицами в Нижнеудинске, взятом в кольцо красными партизанами, и откуда уже невозможно было бы отправить обозы с золотом без ожесточенной погони и перестрелок. Они уходили в ночь, и не всем суждено было дойти.
   
   В литерном вагоне уже заканчивали отбор ценностей. Кто-то всё залез в золоченую раку святого и вывалил на стол перед офицерами горсть новеньких малахитовых крестов, блестевших эмалью и платиной. Это были ордена «Освобождение Сибири» и «Возрождение России» Сибирского временного правительства, низложенного Колчаком. Адмирал тогда распорядился отправить все ордена в банк Омска, и пока не собирался награждать ими своих отличившихся солдат и офицеров. Заказанные почему-то в Японии, эти награды впоследствии так никто и не нашел. Сейчас было не до них, и адъютант, вместо того, чтобы оставить в вагоне кресты, не имеющие большой ценности, зачем-то сгреб часть их в мешок с радием, где уже лежали ещё несколько мелких ценных вещей, отмеченных в описи. При этом он по незнанию забрал кресты III и IV степени, выполненные из более дешёвых металлов. Пора было уходить. Всего не увезти, и время поджимало. Ни у кого из присутствующих не возник соблазн положить в карман тяжелый золотой портсигар, легкие пакеты с бриллиантами, или перстни с изумрудами и подвески царской семьи. Такие давно покинули эшелон адмирала, и здесь оставались наиболее преданные люди, готовые, если понадобится, отдать свои жизни завтра в Нижнеудинске. Адмирал рассудил иначе, предоставив им другую судьбу. Кроме того, у него оставались ещё несколько сотен охраны и личного конвоя, среди которых была рота фанатично преданных ему черноморских моряков-офицеров. У вагона тихо заржала лошадь, и ей ответила другая – из обоза возле «Мёртвого эшелона. Офицеры переглянулись и, наверное, у некоторых из них мелькнуло сожаление, что этот состав нельзя взорвать. Или спрятать. Золото, на которое возлагали столько надежд, и ценности этого литерного вагона, приходилось оставлять в безвестности. Хорошо, что часть средств уже покоится в надежных хранилищах банков разных стран, но эти тонны драгоценного металла многим не дают покоя в России. Почти 600 тысяч винтовок, 200 тысяч комплектов английского  обмундирования, 30 аэропланов и свыше 200 автомобилей, купленных за бешеные деньги у Англии и Франции, растворились в Белой Армии, как мелочь. Не хватало даже патронов, в тылу многих новобранцев не во что было одеть, а наиболее ценные грузы Антанты застряли в грузовых вагонах где-то в Приморье.
   
   Взглянув последний раз на тяжелую золоченую раку, тускло светившуюся даже в темноте вагона, генерал Бабушкин истово перекрестился, и вышел в тамбур. Следом заторопились остальные, словно ценности в литерном вагоне жгли им руки и спины. С лязгом, едва слышным за несколько саженей в туманной мгле, где ярко светилось только пламя больших костров, закрылись двери вагона, и тяжелые скобы с болтами вновь встали на своё место. Государственный контролер Омского правительства Краснов, раздумывая над тем, что расспросов и допросов в Иркутске потом всё равно не избежать, щёлкнул щипцами, накладывая пломбы, и все шестеро быстро пошли назад. Докладывать адмиралу. Последняя повозка с заиндевелым стволом пулемёта «Максим», выглядывающим с торца из-под кожуха, медленно объехала золотой состав, и примкнула к обозу у «Мёртвого эшелона».
   
   Шагая по хрустящему под ногами мелкому колючему снегу, и прикрыв лицо от ветра воротником, Бабушкин подумал о том, что чешско-словацкие легионеры вряд ли помешали бы уйти с этого разъезда всему конвою и офицерам вместе с адмиралом. Это во многом облегчило бы им возможность беспрепятственно проехать станции Зима, Нижнеудинск и Иркутск, отдав Политцентру золото в качестве пропуска. Чехи прекрасно понимали, что почти тысяча штыков, собирающихся сделать бросок через Саяны в условиях суровой зимы, хотя и способны отбиться от партизанских отрядов, но не смогут взять с собой многотонные сокровища Российской империи. 
   
   Приказ адмирала надо было выполнить. И три группы отправлялись небольшими обозами в ночь  – в бездорожье, в морозы и прочие невзгоды, связанные  с нехваткой продуктов и кормов для лошадей, опасностями, предательством, лютой ненавистью местного населения, и  почти полной безвестностью. Как три стрелы, выпущенные из одного колчана, отряды незаметно от чешских патрулей покинули «Золотой эшелон» и адмирала, чтобы спасти хотя бы часть ценностей для тридцатитысячной армии генерала Каппеля, затерявшейся где-то на переправах и таёжных тропах. Себя спасали тоже. От расстрелов и тюрем, от предательства. В эшелоне ещё не знали, что колонна Каппеля понесла большие потери. Весной 1920 года по рекам поплывут на льдинах замерзшие в пути трупы офицеров-добровольцев. Оставшиеся в живых офицеры пройдут ещё много верст и, обогнув Иркутск, перейдут по льду озеро Байкал в его южной части. Каппелевцы  сохранят боеспособность, и почему то оставят по себе недобрую память. Красная пропаганда обвиняла колчаковцев  и каппелевцев, в жестоких пытках и казнях местного населения и пленных красноармейцев, и казаков с офицерами в плену тоже не жаловали. В этой братоубийственной войне в ходу были расстрелы – после короткого допроса и раздевания  на морозе до исподнего  белья.  Впрочем, зверствовали, иногда и красные, чего уж греха таить. Вплоть до того, что одного полковника сварили живьем в асфальте под Красноярском. Красным тоже нужен был провиант, корма, ночлег, и грабили они зажиточные крестьянские и казачьи сёла не хуже белых, а уж ненавистное офицерьё стреляли в плену пачками, предлагая записаться в Красную Армию только тёмной солдатской голытьбе, насильно мобилизованной правительством Колчака в окрестных сёлах. Мучителей, издевавшихся в то время над людьми и устраивающих массовые казни, хватало и у красных и у белых. После окончания войны, во время которой многие были расстреляны без суда и следствия, Советская власть устраивала показательные судебные процессы, обвиняя белогвардейцев в бесчеловечном отношении к населению, но сама эта власть, уничтожая тысячи офицеров, только начинала свою кровавую жатву, и впереди были расправы с казачеством, служителями церкви, и другими сословиями, куда попала и большая часть крепких крестьян.
   
   Трём, сравнительно небольшим группам казаков и офицеров, которых адмирал отпускал на прорыв к восточным формированиям Белой Армии, понимая, что иначе их ждёт гибель,  невозможно было увезти даже малую часть всего многотонного груза, и поэтому брали на каждую подводу совсем немного.  Избегали ящиков с тяжелыми клеймеными слитками, не чеканенных золотых кружков, полос и старых золотых рублей времён царицы Елизаветы образца 1756 года, полтин и рублей Екатерины II,  и предпочитая червонцы и империалы последнего царя. Среди монет, выпущенных во времена правления российских цариц, усаженных на российский трон бравыми гвардейцами во время царских переворотов, попадались и старые золотые монеты достоинством 2 рубля  1785 года, не бывшие в употреблении. Запас империи! Официально, эти рубли и полтины XVIII века именовались «для дворцового обихода». Почему – уже никто не помнил. Наверное, одаривали такими монетами царицы своих приближенных, изредка слуг  и особо отличившихся солдат, своих фрейлин и офицеров, а уж фавориты прятали в свои сундуки, проигрывали в карты и пропивали в кабаках такие монеты уже не штучно, а горстями. Кроме червонцев царя Александра III и Николая II, в золотом запасе страны было немало империалов достоинством в 15 рублей и полуимпериалов по 7 с полтиной, выпущенных в 1897 году. Это сейчас многие путают червонец с империалом, а раньше золото считали не в граммах, а в золотниках, и проба была высшая, царская. Такими монетами в это лихое военное время было проще рассчитываться за продовольствие и патроны. Особенно в Монголии, где ассигнации вообще не ценились, и в ходу было множество серебряных монет разных стран. Барон Унгерн с его странными буддистскими замашками и идеей создания новой империи в Монголии, как и дикий атаман Семёнов, не особо привлекали тех, кто стремился прорваться на Восток. Там были и другие военные формирования и российские генералы, неподвластные японцам и атаману. В этой раздробленности, когда одни атаманы и генералы не признавали других, была историческая закономерность поражения Белого движения. Как мелкие русские князья, ведущие меж собой междоусобные войны, генералы проиграли войну со своим народом и большевиками с самого начала. И долго ещё в далеком Харбине возникали и распадались военные формирования этого движения, ограничиваясь лишь диверсиями и нападениями на приграничные села РСФСР. Все попытки начать восстание, как это сделал генерал Пепеляев, высадившийся со своим отрядом на побережье Охотского моря, заканчивались неудачей. Не разобравшись ещё толком, что сулит им Советская Власть, крестьяне и часть казачества рассматривали Белое движение не иначе, как попытки возрождения монархии. После того, как ДВР прекратит свое существование, и последним оплотом Белого движения станет Харбин, не желая подчиняться атаману, многие офицеры вообще снимут погоны и разъедутся по миру, пополнив ряды миллионов российских эмигрантов.
               
                *******
 
    В этом была и одна из главных причин поражения Белой Армии в Гражданской войне в России. Неорганизованность и раздробленность. Генералы и атаманы не желали объединиться, и каждый норовил воевать отдельно, каждый видел новую Россию по-своему.  Адмирал Колчак, ехавший из Японии через Сингапур воевать с Германией на стороне Великобритании, поэтому и был приглашен Антантой на роль Верховного правителя, который мог бы объявить любую другую власть недействительной. Интервенты себе такого  позволить не могли, мечтая оторвать от России лишь крупные порты, Закавказье с его нефтью, Украину и Крым, в уме английских, французских и прочих зарубежных политиков давно были поделены лакомые территории и сферы влияния. Но спасти положение было уже невозможно. После триумфального шествия по Сибири начались поражения, армии разваливались и таяли на глазах, и никакой диктатор не в силах был изменить этот необратимый процесс, когда одни проливали кровь, а другие только выжидали, большую часть занятой территории захватили восстания, а в тылу царили воровство, саботаж и коррупция.
   
   О второй важной причине того, почему боевое офицерство и казачество проиграли войну рабочим, крестьянам и серым солдатам, данные появились не так давно. Оказывается, большая часть офицерского состава, разочарованного итогами Русско-Японской и Германской войн, коррупцией среди командования и царских чиновников, приняла революцию, и воевали на стороне большевиков. В Красной Армии служило 75 тысяч бывших офицеров, а в Белой Армии около 35 тысяч. Всего офицерский корпус Российской Империи в 1917 году насчитывал 150 тысяч офицеров. Вот так. И революцию, то бишь Октябрьский переворот в России делали не рабочие с крестьянами, а дворяне. От Юденича в 1919 году красных спасли умелые действия фронтовиков-офицеров, которым надоела прогнившая империя, и хотели служить новой демократичной России. Высшие командные кадры РККА составляли кадровые офицеры Императорской Армии, носившие ранее полковничьи погоны и штаны с генеральскими лампасами. Другое дело, что у  обеих сторон были проблемы с организацией, снабжением и дисциплиной, включая массу разногласий и местничества. Поэтому чехословацкий корпус, насчитывающий вместе с поляками, сербами и венграми почти 60 тысяч штыков, оказался самым организованным. Он сумел захватить контроль на железной дороге, изъяв для своей эвакуации лучшие составы и паровозы, уголь и захватив армейские склады. Попасть к себе на родину легионеры могли и морским путём через Архангельск и Мурманск, но Германия давно требовала разоружить чехословацкий корпус. Немцы могли потопить транспорты с  легионерами, по сути дела, переметнувшиеся в ходе войны к противнику и сдававшиеся русским целыми маршевыми ротами и батальонами. Спустя ещё немного времени красные сами испортили отношения с чехословацким корпусом, потребовав их полного разоружения. Да и планы большевиков, с трудом установивших Брестский мир, шли наперекос с легионерами, желавшими продолжать войну с Германией уже на стороне Франции. Австро-Венгерская Империя Габсбургов разваливалась на части, и венгры с чехами и словаками горели желанием обрести независимость. Теперь они ехали к Владивостоку и, надо сказать, благополучно прибыли на родину. Не забыв захватить часть золота России из эшелона, который передали в Иркутске эсерам ….. Расстреливали адмирала Колчака и начальника штаба Пепеляева уже большевики, взявшие власть в Иркутске в свои руки и опасавшиеся атаки каппелевцев на город с целью освобождения Колчака. К тому времени сам генерал-лейтенант Каппель уже скончался от гангрены и воспаления легких в районе станции Тулун, провалившись с лошадью под лёд на реке Кан, где местами на дне бьют горячие ключи.
               

                *******
   Заминка с выходом третьей группы вышла лишь с этими самыми бриллиантами и уральскими изумрудами в платиновой оправе, которые надо было изъять из другого литерного вагона. Казаки ждали, поглядывая в сторону эшелона, в окнах вагонов которого лишь кое-где тускло горел свет. Это не спалось адмиралу и личному конвою со штабными. В вагонах с особыми литерами, опломбированных и наглухо закрытых было темно, и там торопились, рассовывая ценности в солдатские мешки и кожаные бурятские тулуны. Брали не чужое, своё, и сунься сейчас сюда чехи, с подвод не задумываясь, открыли бы по ним плотный пулеметный огонь.
   
   Одна за другой подводы незаметно отъезжали от эшелона, огибая какие-то склады, невесть, зачем построенные на этом безвестном полустанке, и исчезали в темноте ночи. Каждая группа знала только свой маршрут и, собравшись вместе, одна из них, состоящая из двух десятков всадников и десятка подвод и саней, уже отбыла далеко на Восток, торопясь к Байкалу. Это сейчас уже в течение целого ряда лет Байкал замерзает лишь в январе. Вплоть до появления больших водохранилищ  с каскадом электростанций и других сооружений, изменивших климат, озеро замерзало ещё в декабре, ломая штормами первые тонкие льдины, и нагромождая торосы и ропаки. В суровую морозную зиму 1919-20 года, стоившую многим жизни, Байкал давно сковал прочный лёд. До него ещё надо было добраться по бездорожью, минуя крупные местные сёла и наезженные дороги, избегая стычек с партизанами, и подыскивая место под ночлег. На последней подводе ощетинился рыльцем покрытый овчиной станковый пулемет. Сани и подводы  казаки выстелили меховыми полостями, пошитыми из медвежьих шкур, и теперь мороз им был не страшен. Всадникам было хуже, но до рассвета надо было добраться до местечка Михайловка, где можно было отогреться и дать отдых лошадям. Дальше путь лежал к Байкалу. По плану адмирала группа сотника  Калугина должна была выйти к озеру, пересечь Славное море по льду и выйти на тот берег в районе Баргузинского тракта. Дальше действовать по обстановке, но все ценности передать в Верхнеудинске именно на нужды армии Каппеля, вложив тем самым свой вклад в армейскую казну. Офицеров личного конвоя адмирала в отряде почти не было – сплошь казаки. Путь им предстоял не близкий и тернистый, но всё же более лёгкий, чем двум другим группам. В санях было только золото в империалах, никаких слитков и бриллиантов. Да харчи в дорогу.
 
   Вторая группа до рассвета дошла до места рандеву с третьим отрядом, и остановилась на отдых. В морозном мареве пар от дыхания лошадей оседал в ноздрях животных сосульками, и казаки привычно выковыривали их пальцами, а спины коней покрыли попонами. Развели костер, и дым английского табака смешался с дымом махорки, а над пламенем неторопливо развешали чайники и котелки. Стояла кругом нетронутая топором тайга с редкими проплешинами старой гари, заросшей осиной да кустарником, и в соснах чёрными кочками сидели настороженные тетерева. Шмыгали меж осин по своим тропам зайцы, и ловкие непуганые белки в шикарных зимних шубах проверяли свои запасы грибов и орехов. Пламенели на белом фоне снегов кисти алой рябины, привлекавшие рябчиков, и серое небо постепенно осветило яркое солнце. День был морозным, но погожим, и колею от саней и повозок, оставленную в снегах отрядом, ещё не замело.
   
   Тут было больше офицеров. Они щурились от солнца, разглядывая карты местности, и ничуть не сомневались, что дойдут до своей цели. Где-то впереди за мрачными гольцами и перевалами лежат горы и степи Монголии, где шляются отряды хунхузов, и араты угнали скот на зимние пастбища. Там, ближе к степным рекам и крупным аймакам зимует Азиатская дивизия барона Унгерна, набранная им из забайкальских казаков, офицеров, бурят, калмыков и монголов. А позади застыл на путях эшелон с адмиралом и золотом. Пройдет ещё немного дней, и оставшиеся в эшелоне люди из свиты и конвоя адмирала начнут перебегать к красным, опасаясь, что их пустят в «расход». Об этом ещё никто пока не догадывался, но предчувствие неминуемого краха уже висело в воздухе, и было ясно: красные не пропустят эшелон, а чешские легионеры договорятся с ними. Спасти положение могло только появление войск генерала Каппеля. Он опаздывал, и медлить было тоже нельзя.
   
   В последние подводы грузили уже не ящики с золотом, а какие-то туго упакованные мешки. У подвод старались не толпиться, чтобы не вызвать подозрения у чешских патрулей, сменявшихся каждые два часа у своих вагонов. Сюда, в конец состава, где было немало озлобленных казаков конвоя, легионеры старались не соваться.  В тамбур открытого пульмановского вагона втащили на всякий случай два пулемета, и запаслись ящиком гранат. Охрана сидела в промерзшем тамбуре и слышала, как члены наскоро собранной комиссии выбирали из несгораемых ящиков ценности, вполголоса ругались, светили фонарем и свечами и, наконец, составили небольшую опись.
   
   Тут были служащие Министерства финансов Омского правительства Колчака, которые знали, где, что и сколько упаковано, и несколько офицеров штаба. Сняв перчатки и дуя на замерзшие пальцы, офицеры,  как картошку, швыряли мешочки с бриллиантами и изумрудами на стол, но составить опись вывозимого было легко – ещё в Омске и после крушения эшелона в районе Новониколаевска на всех упаковках висели бирки с весом, количеством и прочими данными. Да это сейчас было и не столь важно. Разве что для отчета казначейству армии генерала Каппеля…Сколько, мол, получили в эшелоне, столько и сдаём в новую казну. Это было правильно.
               
                *******   
 
   Отряды, выполняя последнее поручение адмирала, сгинули в ночной тьме. Судьба их была разной и не баловала ни в пути, ни позже – когда красные вышибли белых из Урянхайского края, Забайкалья и, введя войска в Монголию, расправились с Азиатской дивизией барона Унгерна.  Но в целом, задание они своё выполнили. Группа Калугина благополучно перешла Байкал с самом широком его месте и вышла к заимкам на Баргузинский тракт. По легенде, золото замаскировали в снарядных гильзах, и оно долго ещё переходило из рук в руки, пока не попало по назначению. Второй отряд пробился через горы и бездорожье, лютые ветра и морозы в долины Монголии, где позже примкнул к Азиатской дивизии барона Унгерна.  Странный потомок рыцарей в желтом буддийском халате с пришитыми к нему погонами генерала, вывезенными ценностями не интересовался. Ему перепало золото от одного из первых золотых эшелонов, отправленных из Омска и доставшихся в Чите атаману Семенову. Кроме того, после освобождения Богдо-хана и, практически изгнав китайских чиновников из Монголии, потомок воинственных рыцарей получил большую власть и немало ценностей из дацанов. Клад барона Унгерна до сих пор ищут, и о его судьбе ходит немало легенд. О судьбе последнего отряда, ушедшего в Урянхайский край известно крайне мало. После разгрома Азиатской дивизии барона Унгерна, установления советской власти в Монголии и на Дальнем Востоке последним оплотом оставшихся вооруженных формирований белоэмигрантов стал город Харбин. Там и дожили до 1945 года некоторые из тех, кто покинул адмирала Колчака на безвестном полустанке перед  станциями Зима и Нижнеудинск. Когда в Харбин вошли войска НКВД и многих участников Белого движения начали допрашивать, часть этих казаков и офицеров скитались уже далеко от Китая, покинув Харбин, ещё когда туда вошли японцы, и позже. Через порт Шанхай они разбрелись по всему свету и, ненавидя Советскую власть, всё же радовались и гордились победе русских войск над Германией и Японией, которые поставили точку Второй мировой войне.
               
                *******
   
   Адмирал Колчак сидел в это время в своем купе, курил, прихлебывая остывший чай из стакана с серебряным дорожным подстаканником, на котором среди узоров из виноградных листьев и лимонов крупно выделялись царский вензель и корона Российской Империи, молчал и думал. Разглядывая подстаканник, усмехнулся.  Часть посуды в штабной эшелон попала явно из вагонов состава императорской семьи, либо было отправлено с другими ценностями в Казань, где и досталась Каппелю,  тогда ещё полковнику, вместе с отрядом союзных войск легко захвативших огромный город с золотой казной, в которой  было немало других ценностей, ювелирных изделий  и серебра. О том, что вместе с другими ценностями в эшелоне едет и радий, адмирал не знал. От этого он был давно далек, хотя, конечно, помнил газетные сообщения об успехах в области открытий новых радиоактивных металлов и  одобрял первые опыты в Кронштадте со светящимися радиоактивными составами, которые использовали в приборостроении для флота. Кронштадт был не просто крепостью, прикрывавшей столицу России, но и научной колыбелью многих открытий, имеющих мировое значение. Часто эти открытия не имели никакого отношения к флоту, но сам коллектив небольших научных лабораторий на острове-крепости был необычайно талантлив, и сюда стремились проявить свои способности наиболее талантливые инженеры и офицеры. Кронштадт, без сомнения, был родиной многих научных открытий, центром новаторства и длинный перечень изобретений и новшеств, в короткие сроки сделанный в этом форте русскими офицерами внушает уважение.
   
   Сейчас адмирал думал о том, что в этой войне, не похожей ни на одну другую, он взялся не за свое дело. В эмиграции можно было бы спокойно заниматься любимым делом, изучая северные подводные морские течения и дрейф льдов где-нибудь в Канаде или Швеции, а в России, где они генералы остались ярыми монархистами, а другие стремились действовать в одиночку своими силами,  поражение было неизбежным. Террор среди населения был вынужденной мерой, но привел к тому, что Белое движение стало непопулярным, и привел к восстаниям по всей Сибири. Наряду с этим, новая власть, построенная на крови, не сулит России ничего хорошего. Возможно, так и надо, и старую отсталую аграрную Россию другими способами изменить невозможно. Петр Первый тоже ломал старые уклады кровью и большими потерями, но заслужил титул Великого, а не Кровавого императора, как последний царь. И всё же, эта шайка политиков, дорвавшаяся до власти и в тяжелых условиях одержавшая победу над Белым движением, необходимо было сломить, и загнать назад в бараки, шахты и на заводы. Слепые кровавые мужицкие бунты на Руси всегда заканчивались поражением, поскольку эти тёмные люди способны только на тяжелую работу, и не могут быть созидателями, за исключением  отдельных одаренных слоев населения, являющихся ядром нации. Большевикам помогла идея, десятилетиями созревавшая в умах гнилой интеллигенции, внушавшей мысли о возможности диктатуры пролетариата и всеобщем равенстве. Эти утопические фантазии не выдерживают никакой критики. Новая правящая элита начнет эксплуатировать остальных, а в ближайшее время верхушка большевиков начнет борьбу за власть, уничтожая друг друга, как это было во Франции. Революций без крови не бывает. Зачем это было нужно ему, когда он уже успел покинуть Россию, и находился далеко от неё? Вон, его боцман Бегишев, с которым вместе прошли полярные экспедиции и Порт-Артур, не принял этой войны, и по-прежнему исследует Север где-то далеко на Таймыре. Ему ни к чему эти кровавые распри между красными и белыми, и вдали от этой людской суеты и полуразрушенной России, боцман живет простой жизнью, добывая себе пропитание охотой в полярных снегах. Адмирал остро позавидовал Бегишеву, которому не нужны уютный кабинет, блага цивилизации, и вся эта война с небывалым разгулом эпидемий, разрухой и голодом, и который спокойно ставит сейчас ловушки на песцов, смотрит на северное сияние, и ловит из-подо льда северных рек жирную рыбу. Там, на Севере, конечно, тоже испытывают из-за войны острую нужду в предметах первой необходимости, но только не его Железный Боцман, привыкший обходиться немногим.
   
   Когда адъютант вручил адмиралу копию перечня ценностей, изъятых для трёх отрядов, Колчак равнодушно просмотрел список, и сжег его в пламени свечи, наблюдая, как сворачивается в рулон и догорает в пепельнице обгоревший лист бумаги. Держать этот список при себе ни к чему, это дело финансистов и тех, кому поручен вывоз ничтожно малой доли всех ценностей.  Взгляд Верховного правителя выхватил из списка лишь бриллианты с изумрудами, и металлический радий. Этот радий…
 
   В чудодейственные целебные силы этого элемента, бум которым продолжался потом до середины 30-х годов ХХ века, адмирал никогда не верил. Он был, весьма, прагматичен, и явление радиоактивности, с переходом одного элемента в другой, рассматривал, как алхимию. Это что же, свинец может стать золотом? Чушь! Несомненно, полезное открытие, но никакой металл не может служить панацеей от многих болезней, и излучение заряженных частиц такими элементами интересно применить совершенно в иной сфере.
   
   Несколько раз адмирал пробовал заснуть, но без привычного перестука вагонных колес, гудков паровозов и раскачивания вагонов на этом тёмном полустанке было тревожно на душе. Хотя, разве они ехали под перестук колес и гудки паровозов? Еле тащились по Сибири, подолгу простаивая на маленьких станциях, вот таких безвестных полустанках и просто посреди тайги. То нет паровозов, то не хватает угля… Теперь, вроде бы, всё ясно. Продадут чехи и эшелон и его со всем штабом, спасая свои судьбы и шкуры. Где-то теперь генерал Каппель? Как его не хватает! Его войска сдерживали наступление Красной Армии, а теперь спешат к Иркутску, занятому красными и эсерами. Этих войск хватит, чтобы навести порядок, и сбить спесь с сытых и уверенных в себе легионеров, практично, совсем по-немецки, пытающихся решить судьбу золота.
   
    Он вновь вставал, косился на спящую жену, отказавшуюся ночевать в соседнем купе, курил и думал о том, что утром нужна свежая голова и где-то в хвосте состава сейчас спешно исполняют его приказ. Всё золото не спрятать. Но, на всякий случай надо, чтобы у Каппеля были деньги. И именно в золоте и бриллиантах. Надежные офицеры конвоя выполнят этот приказ, и хотя бы часть ящиков Каппель получит, как основу армейской казны. Возможно, до передачи золота красным дело и не дойдёт, и отряды генерала вот-вот появятся здесь. Но только Каппель идет к Иркутску не по железной дороге, совершая поистине суворовский переход по замерзшим руслам рек, напрямик. Он опять покосился на дремавшую гражданскую жену и присел, боясь потревожить её сон. Но она не спала.
   
   Тимирева долго не могла уснуть. Ей тоже было тревожно и немного грустно обидно: так недалеко оставалось уже до Иркутска, но и там теперь новая власть, которую делят большевики и эсеры, подчиняющиеся Москве. Ещё эти банды из местных шахтеров, именующие себя красными партизанами, и требовавшие отдать им золотой запас и адмирала, иначе не дадут угля для паровозов и взорвут мосты через реки. Где теперь генерал Каппель? Как хорошо бы было, если его отряды подоспели сюда, и чехи сразу бы поджали свои хвосты. В Иркутске сейчас собралось немало важных чинов, представляющих интервентов, пытающихся разодрать Россию под флагом помощи Белому движению, и легионеров, обсуждающих с новым правительством условия дальнейшего продвижения к Тихому океану. Почему большевики не мешают легионерам уйти? Впрочем, им лучше избавиться от этой вооруженной орды. Целыми ротами и батальонами сдавались Русской Армии на фронтах Мировой войны, а теперь хотят продолжать её за независимость своих стран в развалившейся Австро-Венгрии. С кем они хотят воевать там, на стороне французов, англичан и американцев? С немцами? Но Германия уже проиграла войну Антанте и там была своя революция. С Австрией? Эта страна всегда выигрывала войны только при помощи России или Германии. Почему для легионеров придумали такой путь – через всю Россию и три океана, чтобы вернуться в Европу. Эти 60 тысяч легионеров могли бы создать свой фронт , наступая из России, но большевики в Москве хотели разоружить все иностранные легионы. Теперь их пропустят за Байкал, где крайне неласково встретят японцы с атаманом Семеновым и казаками. Они рассчитывают купить себе свободу за счёт русского золота? Что ждет адмирала? И почему бы ему не уйти вместе с другими офицерами через Саяны в Монголию? Она смогла бы перенести все тяготы пути вместе с ним.
   
   Эти легионеры при поддержке русского корпуса с полковником Каппелем захватили тогда казну Российской Империи в Казани. Но золото принадлежит вовсе не чехам, полякам и венграм. Это золото России и некоторых частных лиц.  Тимирева задумалась.  Обстановка ещё может сильно измениться, если подойдут войска Каппеля. Тут, от Иркутска до Владивостока можно удержаться от слабеющего напора Красной Армии. Забайкалье и Дальний Восток могут стать оплотом Белого дела, сохранив за собой контроль на КВЖД с Харбином и на Тихом океане. Но какой-то злой рок преследует их.
   
   Она тихо начала молиться, и страшно хотелось выпить горячего чаю и выкурить папиросу. Наконец, сквозь неплотно сжатые ресницы она увидела, как адмирал извлек из нагрудного кармана кителя порошок кокаина и жадно вдохнул его хищным носом с хрустящей бумажки. Скоро он забылся в тревожном сне, и Тимирева согрела чай, закурила длинную папиросу и долго смотрела на высокий лоб Александра Васильевича, которому лучше бы  командовать флотом да ездить в далекие морские научные экспедиции, а не брать на себя эту громаду власти, подлости, лжи и предательства, которая именуется Гражданской войной. Быть лучшим адмиралом России и учёным-гидрологом куда спокойнее, чем Верховным правителем. Ещё это золото…
               
                *******

   Прошло время, и река Ангара унесла с собой трупы расстрелянных большевиками адмирала Колчака и премьера Пепеляева. Останки генерала Каппеля, довезенные его офицерами в санях до Читы, покоились теперь в далеком Харбине. В буферной Дальневосточной Республике, раскинувшейся от Забайкалья до Владивостока, остатки белогвардейских армий и японцы пытались установить крепкую власть, но она шаталась под напором партизан. Азиатская дивизия генерала Унгерна была разбита в Монголии, и сам барон казнен в Новониколаевске. В самой Монголии была установлена Советская Власть, и неизвестный ранее степным аратам Сухэ-Батор, работавший ранее в читинской типографии и ставший в Красной Армии пулеметчиком, делил власть в стране вместе с Богдыханом, оставшимся формальным правителем и главой Буддизма. 
   
   Золото из  Иркутска благополучно вернулось в Казань, и новые хозяева подсчитывали убытки, нанесенные войной золотому запасу страны. Вместе с золотом и другими ценностями вернулись и «радиевые останки», хранящиеся в виде солей и окислов в ящиках и даже бочках. В Радиевой лаборатории не досчитались очищенного металлического радия, и в Иркутск, Казань, Омск, Новгород и порт Мурманск с Архангельском зачастили командированные товарищи, пытаясь отыскать след этих эвакуированных сокровищ. Хотя, вроде бы, всё было ясно. Радий, кроме бочек с солями, был вывезен из Казани в Омск и отправлен на Восток с последним золотым эшелоном. Слитки с окислами вернулись, а очищенные металлические крупинки драгоценного металла канули в Лету, потерявшись с тоннами золота на пути к Иркутску, где он  уже не фигурировал в списке ценностей, переданных чехами большевикам. И всё же в Радиевой лаборатории надеялись, что небольшие освинцованные коробки с ампулами радия не привлекли внимания финансистов Омского правительства Колчака, и попали в хаосе войны совсем в другое место. Окислы в слитках были вывезены из северных портов страны, когда там высадились англичане. В Мурманске они оказались ещё до начала мировой войны для отправки в Германию для очистки. А может быть, в качестве контрибуции Ленина по условиям Брестского мира. Так, или иначе, но некоторое время металлический радий продолжали искать, как искали и выясняли судьбу нескольких десятков тонн золота и других ценностей.
   
   Одновременно, хотя далеко и не сразу, большевики возобновили работу радиевых рудников. Мода на радий в Европе и САСШ набирала силу, и этим металлом молодой Советской Республике приходилось, как и золотом, расплачиваться за всё для восстановления промышленности и борьбы с голодом. В далекой Ферганской долине и под Петроградом артели добывали крохи радия тяжелым трудом, и Маяковский писал о том, что «Поэзия – та же добыча радия», запустив в обиход фразу «Тысячи тонн словесной руды». 
               

                *******

    Целенаправленных геологоразведочных урановых экспедиций ни в царской России, ни в СССР никогда не проводилось. Поисковые партии лишь отмечали наличие радиоактивных минералов в тех или иных рудах или месторождениях. Позднее, когда интерес к открытому явлению радиоактивности сильно возрос в научных кругах, появились сообщения и отчёты, где часто  указывалось наличие в рудах некоторых встречающихся радиоактивных минералов, которых в природе оказалось не так уж мало. Появились новые названия  впервые открытых минералов, характер залегания их в природе в виде включений в другие руды, но нигде не отмечалось наличие богатых месторождений. Для этого понадобились бы крупномасштабные целевые исследования местности, дорогостоящее оборудование, труд многих сотен рабочих-горняков и использование новейших методов выделения радиоактивных элементов в чистом виде. Отмечено лишь было гнёздное залегание, или  «оруднение»  отдельных мест, где искали и добывали совсем другие минералы и руды, чаще – металлосодержащие. Так, довольно известное, первое месторождение урано-ванадиевых руд с высоким содержанием тория было открыто горным инженером Антуровичем совершенно случайно еще в 1908 году на перевале Туя-Муюн в южной Киргизии. Частное «Ферганское акционерное общество для переработки редких металлов» пыталось создать в Петербурге завод по переработке руды и продаже радия в Германию. Способы получения радия, к которому быстро рос интерес в Европе, оказались настолько громоздкими и дорогостоящими, что предприятие потерпело фиаско.
   
   В дальнейшем, уникальным рудником Туя-Муюн заинтересовалось военное ведомство, но никакой речи об использовании урана в военных целях еще быть не могло. Военных привлекали свойства радиоактивных элементов и их солей для применения в фотографии и приборостроении. Светящиеся составы длительного действия получили применение для производства  флюоресцирующих маркеров и получения редких красителей.
   
   Скачок в исследовании атомной физики был сделан академиком Вернадским, объединившим усилия столичных и провинциальных исследователей, создавший специальные лаборатории при академии наук. По инициативе В.И. Вернадского и известного купца П.П. Рябушинского,  в 1915 году началась промышленная эксплуатация рудника Туя-Муюн.  Но еще раньше, сразу  после открытия и описания месторождения, академик организовал первую урановую экспедицию в Ферганскую долину для исследования характера месторождения и возможности промышленного производства.
   
   Рудник Туя-Муюн (Верблюжий горб) расположен на склоне Алайского хребта в подземных пещерах сложной замысловатой формы, извивающихся в толщах мраморизованного известняка. Большинство пещер было заполнено водным осадком с рудными массами, в которых лишь  гнёздами встречались вторичные соли урана с очень богатым содержанием. По чистоте радия месторождение занимало первое место в мире, но крупных запасов не имело. В 1922 году запасы руды, по оценке уже советской экспедиции, не превышали пяти тысяч тонн. Этого было крайне мало для создания первого ядерного реактора. Слово «реактор» еще не существовало, и будущее  устройство по производству атомной энергии именовали «котлом», циклотроном,  и другими терминами.
   
   Созданный в Бондюгах радиевый завод  и лаборатория в Ленинграде ставило своей задачей пока лишь изучение атомной энергии. Параллельно, в стране  развивалась радиотерапия, и в 1925 году была создана установка для получения радона. Препаратами радона снабжалось более двух десятков медицинских учреждений, разрабатывались лучевые устройства для контроля качества отливок и экспресс-анализа твердых веществ, подобно аппаратам Рентгена.
   
   Уже тогда, в своих выступлениях и лекциях Вернадский неоднократно говорил о перспективах практического использования атомной энергии и опасности ее военного применения. Однако, начиная с 1932 года, так успешно начатые исследования в области ядерной физики, почти перестали финансироваться. Интерес правительства к изучению атомной энергии, как энергии отдаленного будущего, заглох. Тем более, что многие страны вначале придавали огромное значение лишь радию, который, с точки зрения общепризнанной всеми Марии Кюри, считался наиболее перспективным в качестве источника заряженных частиц. Для его получения требовалась промышленная переработка многих тонн урановой руды, и годовой итог первой промышленной установки по производству радия составлял не более 1,5 грамма металлического радия. Это делало его чрезвычайно дорогим. Тому, что радий – всего лишь изотоп урана, долгое время не придавали значения. Зато подрастала целая плеяда молодых ученых, будущих известных физиков-атомщиков, среди которых были Курчатов, Иоффе и Флеров.
   
   Остаётся вспомнить, почему из всех радиоактивных металлов добывался лишь радий, почему он так дорого стоил, и зачем он вообще был нужен. В то время свойства атомного ядра и его строение только изучали, и  о возможности использования атомной энергии в военных целях учёные только могли догадываться, думая лишь о способах получения и использования новых источников энергии. Мир почти ничего не знал о лучевой болезни и с давних времен стеклодувы Богемии использовали соли урана лишь при производстве цветного стекла. Под названием «урановая смолка»  ураносодержащий минерал, из которого получали эти светящиеся составы и редкие красители,  был известен лишь металлургам Чехии, и в минералогии знали только несколько, схожих с ним по своим свойствам, минералов и полиметаллических руд. С открытием явления радиоактивности, признанием периодического закона Менделеева и выявлением новых химических элементов, большинство из которых оказались лишь изотопами ранее известных веществ, интерес к изучению свойств атомного ядра и выделению при этом энергии  резко вырос. В том числе и в России.
   
   Пройдет время, и в передовых странах появятся свои секретные урановые проекты. О радии забудут. Зато вспомнят, где и в каких количествах встречался уран, ранее идущий в отвалы. В ход пойдут и эти отвалы, и восстановят сами рудники и шахты, давно заброшенные за ненадобностью. Особенно интенсивным такой процесс был в СССР, где кроме кустарного труда местного населения и сезонных рабочих широко использовался дешёвый труд тысяч заключенных. Даже там, где можно было найти лишь крохи золота или урана, до открытия богатых месторождений перелопачивали тонны песка и отходов, тяжелым трудом добывая эти стратегические металлы, и позже десятки и сотни заброшенных и законсервированных шахт и рудников покрыли страну целой сетью таких памятников сталинской эпохи.
               
                5.

   В Петрограде о том, что радиевый запас России попал в руки Белой Армии вместе с частью золотого запаса страны, узнали сразу после известия о том, что Казань пала. Если быть точным, то о радии вспомнили только научные работники радиевой лаборатории и института. Остальные, даже те ответственные лица, которые принимали решения о принятии секвестра на все запасы радия в стране и включили его в список эвакуируемых ценностей, теперь были потрясены только потерей золота, крайне необходимого новой власти. Они дружно ругали уполномоченных и комиссаров, не успевших вывезти ценности из Казани, и предлагали наказать их по всей строгости революционного времени. Если бы это была Парижская коммуна, то эти люди, несомненно, отправились бы на гильотину. Одни из них заблаговременно скрылись, другие дружно обвиняли друг друга в том, что оборона Казани была организована крайне плохо, и прорыв полка Каппеля с чешско-польско-сербскими легионерами явился полной неожиданностью. В Совнаркоме угрюмо молчали, переваривая новость, и строили планы перехвата многих тонн золота. Поскольку для вывоза такого количества белогвардейцам нужны время и транспорт.
   
   Через несколько дней новость из Москвы докатилась до Петрограда. В тишине большого уютного кабинета, где книжные фолианты на стеллажах рябили надписями на корешках на всех языках Европы, собрались четыре человека, непохожие на государственных служащих или чиновников, и имеющие при старом режиме определенные заслуги в науки и ученые степени.
   
   Императорская Академия Наук, её институты и лаборатории переживали трудное время, но отнюдь не прекратили свою деятельность. Финансирование многих работ и изысканий, конечно, временно отсутствовало, но та часть научных работников, которые вошли в список, утвержденный наркомом, и продолжили свои работы, даже получала паёк. Просторные квартиры ещё не отбирали под коммуналки, хотя немало зданий уже было передано различным советским ведомствам. Пока это были лишь особняки, а в многоквартирные дома подселяли по ордерам и мандатам, прежде всего туда, где жила настоящая буржуазия. Фронт то приближался к городу, грозя нашествием немцев с финнами, или белых генералов, грозящих развешать большевиков на фонарях, то наступало относительное спокойствие. С потерей запасов радия присутствующие смирились ещё, когда Германия потребовала включить этот радиоактивный металл, его соли и радийсодержащие препараты, а также сами радиевые рудники в список контрибуций за заключение мирного договора в Бресте. Об этом знал узкий круг лиц, но сотрудников радиевой лаборатории сразу поставили в известность. Тогда стоял вопрос: что понимать под «урановыми останками», как выразились немцы в своем списке требуемых ценностей, сырья и готовой продукции? Ясно было, что речь шла о всех препаратах урана и ванадия, добытых «Ферганским акционерным обществом для добычи редких металлов» и переработанных на пробном заводе в Санкт-Петербурге. Созданное в 1913 году в Берлине Международное акционерное общество активно скупало в России эти препараты для извлечения, так называемого, «туркестанского радия». За время существования   Ферганского общества на руднике Тюя-Муюн было добыто 820 тонн руды, из которых 655 тонн было вывезено в Петербург и переработано на препараты урана и ванадия. По примеру авторитетного купца Рябушинского за разработку других небольших открытых месторождений взялись и другие предприниматели. Ферганская долина оказалась отрезанной от научных центров в ходе Гражданской войны, а на других рудниках все работы, естественно, свернули. Однако в Казань по приказу большевиков уехали не все препараты, которые некоторое время ещё продолжали добывать из привезенной руды на пробном заводе. Об этом и о событиях в Казани и разговаривали сейчас несколько учёных, собравшись на квартире академика, впервые водрузившего в своём кабинете самовар и приготовившего всё для чаепития. Паёк гости захватили с собой. Время было голодное, и в гости ходили с тем, чем всем удалось разжиться. В том числе, и на «черном рынке». В ход шла лишняя одежда, обувь, цепочки, часы и портсигары. Научная братия избавлялась от граммофонов, пластинок с записями Вари Паниной и Вертинского, бобровых шапок, столового серебра и янтарных шкатулок. Человеческие ценности в это время быстро менялись и пересматривались. Зато, кроме продуктов, на «черном рынке» можно было теперь перехватить за бесценок редкие книги и произведения искусства, уже экспроприированные разным жульём у дворян при диктатуре пролетариата или обменянные у барыг самими хозяевами за те же продукты.
   
   Завидев самовар, гости заулыбались. Посыпались шутки. Хозяин радушно пригласил всех к столу, за которым он обычно много и напряженно работал, но теперь был покрыт свежей скатертью и блистал приборами и посудой:

- Проходите, присаживайтесь! По некоторым причинам я решил обедать сегодня здесь, а не в столовой. Там, знаете, разместились мои родственники, не успевшие уехать в Ригу.
   
   Пока гости доставали и деловито раскладывали по тарелкам принесенные с собой дары в виде помятой бочковой сельди, серого хлеба и даже сахара-рафинада, горничная, еще не покинувшая своих хозяев, торжественно внесла в кабинет «гвоздь программы» - дымящееся блюдо отварного картофеля. Корнеплод был сварен по всем правилам голодного времени –  с кожурой, или, как было принято говорить – «в мундире».  Гости шумно выразили своё одобрение, и бородатый физик-исследователь Червинский таинственно извлек из глубин портфеля штоф питьевого спирта, готового к употреблению и подкрашенного клюквенным морсом.

- Итак, - сказал он, наполняя бокалы алым напитком, в то время, как все остальные ученые мужи, обжигая пальцы, очищали каждый на своём блюде саксонского фарфора по горячей картофелине, - Большевики эвакуировать золото из Казани не успели. А вместе с ним и наш радий. Трудно было захватить, когда грузили пароходы? Его же там совсем немного? Вместе с препаратами урана?

- Флотилия большевиков потерпела поражение в устье Камы, - ответил ему дородный профессор Волопаев, нарезая кусочками сельдь, - А 5 августа отряд полковника Каппеля уже высадил десанты на пристани и противоположном берегу Волги.  Я ещё удивляюсь, как большевики ухитрились вывезти из Казани 100 ящиков, и их не взяли на абордаж. Охраны, как говорят, было совсем немного. К полудню 7 августа Казань была уже взята. Кроме золотого запаса России в 650 миллионов золотом, там было много ценностей из других городов. Платина с ювелирными изделиями и тьма серебра в монетах.

- Откуда такие сведения? – прищурил глаз академик, - Сто ящиков? Я слышал, что в них было более четырёх с половиной тонн. Это что? В каждом ящике было менее трёх пудов? Столько весит коробка повидла! Слухи! Впрочем, смотря какие ящики… Насколько я знаю, в банках для монет используются специальные стандартные ящики. Но в этом хаосе, как говорят, ценности в Казань и из Казани транспортировали, как попало. Даже в солдатских вещмешках и ведрах. А вы что, коллега, получаете сводку из Ставки армии Колчака? Информация точная?

- Каппель телеграфировал полковнику Чечку о трофеях в Казани. Это тот чех, чьи отряды тоже приняли участие в подавлении Советской власти на Волге и во взятии Казани. Естественно, белая гвардия раструбила новость не только в своей прессе, но и телеграфировала о своих успехах в другие города. Хм-м… Фраза «Взятие Казани» звучит, как название известной картины о Иване Грозном. А тут Казань берет российский полк с отрядом чехов!  Невероятно! Надо было настоять, чтобы пароходы за этими чешскими легионерами пришли из Франции в Архангельск. Теперь мы имеем в тылу самых настоящих интервентов.

- Прямиком немцам в плен! – подхватил академик, - А немцы поступили бы с ними, как с дезертирами. И утопили бы в море вместе с пароходами союзников! Давайте, господа, за встречу! Картошка остынет!

- Хочу вас немного порадовать, продолжал он, когда все выпили, и сосредоточенно закусывали селедкой, картошкой и хлебом. Червинский даже салфетку повязал, и ел с аппетитом, малыми кусочками, пользуясь, как в ресторане, ножом и вилкой. Волопаев, напротив, на вилку подцепил соленый грибок, а картофелину держал в руке, с наслаждением разглядывая её, как некий деликатес. – Отыскался один из железнодорожных составов, застрявших где-то на запасных путях ещё во время последней отправки из Ташкента. С рудой. Да не просто руда, а уже частично очищенная от примесей. Это нам последний привет от Тюя-Муюнского рудника. Сколько там тонн, не знаю даже приблизительно, но это дело времени.
   
   Разговор перешел на минерал тюямунит, равных которому по чистоте радия и высокому содержанию урана в мире пока нет.  Месторождение содержит и много других урано-ванадатов. Предприниматель Спечев, собиравший в 1899 году образцы руды на Памире и в заброшенных старых рудниках Ферганской долины, привез в Ташкент и образцы медного уранита. Ещё в средние века китайцы добывали там медь, позже рудник неоднократно использовался в поисках медной руды местными жителями. Из Ташкента образцы медного уранита попали в Петербург, где на нем обнаружили чешуйки редкого минерала, получившего название тюямунит по названию местности Тюя-Мун, что означает «Верблюжий горб». Через 5 лет месторождение было исследовано горным инженером Антуновичем, а академик Вернадский нашел спонсора в лице купца Рябушинского для промышленной добычи урано-ванадиевых минералов. До городка Ош в 30 верстах от рудника Тюя-Мун, урановую руду долго возили просто в мешках на ишаках и верблюдах. С тех пор академик Вернадский организовал целый ряд экспедиций в поисках урановых месторождений, но интерес представляли лишь немногие из них, где тоже была налажена добыча руды. Радиевых руд, подобных  минералу в Тюя-Муюне с его замысловатыми пещерами в мраморизованном известняке, залитых водным осадком тюямунита, обнаружено не было. Радий встречался в виде других соединений, в том числе и в водных осадках термальных подземных источников, но чаще попадался в отвалах полиметаллических руд вместе с ураном.
   
   Уже тогда тот же физик Червинский и его коллеги широко использовали приборы для  определения радиоактивности горячих источников и ионизации атмосферного воздуха на Кавказе и в Туркестане. Это были фонтактоскоп Энглера и Зивекинга, электрометр Салярда и дорожный электрометр Шмидта. Эту группу учёных, вдохновителем и организатором работ которых был академик Вернадский, привлекала возможность изучения строения атомного ядра, новых минералов и изотопов, а также способы получения колоссальной энергии, выделяемой при ядерном распаде. Практически свойства радиоактивных элементов стали использоваться в установках для получения радона в медицинских учреждениях, лучевых устройствах для контроля качества отливок и экспресс-анализа твердых веществ, подобно тому, как это делали аппаратом Рентгена. Военные моряки-исследователи в Кронштадте впервые применили флюоресцирующие свойства радиоактивных веществ в различных приборах, где теперь светились цифры и шкалы, различных маркерах и производстве редких красителей.
   
   До создания академиком Вернадским Государственного радиевого института, в который вошли Радиогеохимическая лаборатория и Радиевое отделение Государственного рентгенологического и радиологического института (ГРиРИ), оставалось ещё два года. С 1918 года все работы с радием проводил ГРиРИ, физико-технический отдел которого возглавлял талантливый молодой ученый Иоффе. Именно его отдел первым осознал, что радий годится лишь в качестве изучения свойств заряженных частиц, а для создания мощного источника новой энергии нужны уран и плутоний. Но радиевый бум продолжался ещё долго, вплоть до 30-х годов. Способность радия излучать мощный поток энергии был поставлен, прежде всего, не на научную, а на коммерческую основу. Впрочем, ученые-атомщики занимались своим делом, и их высокий спрос на радий только радовал. Тем более, что в оздоровительных, рекламных и коммерческих целях использовались препараты, содержащие ничтожно малое количество радия. Ничего не зная о вредных свойствах рентгенологического и радиоактивного излучения, и пытаясь найти им полезное применение, радий и рентген широко применяли в бытовых, оздоровительных и лечебных целях. Плакаты и журналы пестрели объявлениями о чудесных свойствах зубного порошка с радием, радиевого шоколада и газированной воды. Больные и любопытные просвечивали организм рентгеновскими лучами, рассматривая собственные кости, в модных обувных магазинах стояли рентгеноскопы, где каждый мог полюбоваться на прилегание сапог и туфлей к изгибам стопы, а во Франции вошли в моду радиевые камины, испускавшие полезные лучи. Никто не имел понятия о дозах излучения, уровнях радиации, безопасности при работе с радиоактивными элементами и  R-лучами. Должно быть, эти люди умирали от онкологических заболеваний, которые никак не связывали с модными излучениями. Опыт и осознание опасности пришли с годами, когда накопились статистические данные о высокой смертности среди рентгенологов, и персонала, использующего рентгеноскопы. Затем обратили внимание на разрушительную силу радиоактивных элементов и поняли, что заряженные частицы, легко проникающие в организм, разрушают ядра клеток, меняя структуру ДНК, и приводят не только к заболеваниям крови, но и к наследственным патологиям.
   
   И Вернадский и Иоффе в 1920 году, когда Гражданская война практически закончилась, но в Ферганской долине ещё кипели стычки красных аскеров с басмачами, а баи и муллы уводили население и скот через горы в Коканд и Кашгарию, были озабочены пока поисками запасов радия, вывезенного в Мурманск и Казань. Из Казани радий мог попасть в Саратов или Омск, часть его вывезли в Иркутск, но в грохоте Гражданской войны о модном и дорогом металле многие быстро забыли. Золото и бриллианты царской казны и буржуазии были востребованы больше. Но все помнили о том, что Германия требовала отдать все запасы «урановых останков», радий и даже радиевые рудники, и осознавали, что в условиях разрухи и голода этот металл и содержащие его окислы и соли представляют большую ценность. Однако Вернадский добился того, что все оставшиеся в стране препараты радия не ушли за рубеж, и были переданы в ГРиРИ.
   
   Постепенно, отыскались и бочки с густыми окислами урана и радия, похожие на сурик, которые не привлекли внимания белогвардейцев, взявших Казань с золотым запасом империи. Очевидно, они не стояли в хранилищах банка вместе с сияющими слитками золота, империалами, платиной и драгоценными камнями, а скромно пылились где-нибудь в подвальном помещении. После долгих поисков нашлись и частично очищенные от примесей препараты радия, вывезенные вначале в Мурманск, а затем эвакуированные с русского Севера, где высадились интервенты, вглубь страны. Теперь, вот, нашлась и очищенная от шлаков руда с месторождения в Туя-Муюне, где угоняли сейчас отары овец вооруженные до зубов англичанами банды басмачей. Из Иркутска вернулись слитки урана с высоким содержанием радия. Не было только самого основного компонента Радиевого запаса России – металлического радия, полученного  в  Германии, в основном из тюямунита, ещё до начала Первой мировой войны.
   
   Естественно, что начиная с 1918 года, судьба российского радия, стоившего баснословных денег и массы труда, беспокоила научный коллектив. В Иркутск летели телеграммы и депеши, выезжали уполномоченные представители ЧК и бородатые научные светила, в банках Казани, Саратова, Омска и Иркутска рылись в документах, проверяя описи, списки и акты, но, как и тонны золота, драгоценные граммы радия исчезли бесследно. Маститые ученые писали в ЦК, подчеркивая, что радиевый запас царской России превышал весь запас радия Европы и его значение для страны, и всё новые комиссии пытались разобраться в сложной путанице того, сколько и чем составов и эшелонов было отправлено Колчаком из Омска. Что успели вывезти сами красные из Казани и куда, что адмирал успел истратить, а что перевел в банки САША и Шанхая. Сколько и чего попало к японцам, чехам, атаману Семенову и барону Унгерну, и куда исчезли тонны золота по пути из Омска в Иркутск. Этому не видно было конца, и в ЧК-ОГПУ была создана специальная группа, которая более десяти лет пыталась разобраться в крайне запутанной истории золотого запаса, тонны которого стали исчезать из Казани задолго до взятия города полковником Каппелем. Золото и другие ценности большевики вывозили пароходами и баржами и автомобильной колонной.  Для ускоренной доставки от банка к пристани использовали городские трамваи и даже пытались проложить рельсы для вагонеток. Уже тогда возникла путаница в оценке количества тонн, пудов и ящиков с монетами. Тем более, что золотой поток в Казань хлынул не только из Петрограда и Москвы, но и из других городов. Сосредоточив ценности в одном месте, красные и погорели на этом, поскольку затем просто не успели их эвакуировать. С этим делом блестяще справился Каппель, но и его сорок вагонов, отправленных из Казани, долго мыкались, пока не попали в Омск, где адмирал Колчак сразу потребовал устроить новую ревизию. Дальнейшая судьба ценностей была не менее запутанной, и продолжала обрастать версиями, слухами и легендами. Одновременно чекисты рыскали в степях Монголии в поисках клада барона Унгерна и допрашивали бывших офицеров личного конвоя Колчака, участников передачи золота в Иркутске, и осматривали банковские хранилища целого ряда городов.
   
   В Москве на Лубянке в те же дела вникал и анализировал полученные данные некий помощник комиссара Михельсон, уставший отвечать на запросы Вернадского из Петрограда. Одновременно его отдел усиленно занимался экспроприацией ценностей у буржуев, не успевших вывезти свое достояние из страны. Время было горячее, и многие свидетели успели погибнуть, выехать из страны, попрятаться в отдаленных губерниях, и многих ещё продолжали «пускать в расход» за контрреволюционную деятельность, бандитизм, саботаж и по другим мотивам, связанным с введением военного коммунизма.
               
               
                6.               

   В кабинет этого вечно занятого ответственного работника ЧК с трудом пробрались два научных работника.  Совсем молодые ещё люди, решившие, что новая власть в стране будет оказывать теперь науке всяческое содействие. Гражданская война в России закончилась, и теперь отряды ЧОН, чекисты и отдельные армейские эскадроны добивали на окраинах страны внутренних врагов Страны Советов. Новая советская интеллигенция и свои научные кадры ещё не выросли, но эти двое были ещё достаточно молоды и напористы, вышли почти из народа, успели окончить Горный институт и физмат университета ещё при старом режиме, и горели одержимым желанием принести пользу новыми открытиями и свершениями в науке.

- В чём дело, товарищи? – устало спросил чекист, только что приехавший из пригорода, куда был вызван по тревоге, и не выспавшийся. В душе он был рад немного отдохнуть в разговоре с этими грамотными товарищами, и выпить чаю. Может быть, потом и удастся поспать час-другой прямо в кабинете на жестком диване, реквизированном у какого-то буржуя. Паёк из селедки с ржаным сухарем вызвал неодолимую жажду, и один из служащих принес в кабинет кружку рыжего морковного чая, сетуя на то, что из пригорода можно было привезти на прокорм служащим хотя бы конины, а то и мешок муки. Чекист недовольно отмахнулся, но всё же подписал какой-то  документ на выдачу со склада хорошего пайка для нужд отдела, пробивавшихся неделю на одной картошке, морковном чае без сахара, да этой селедки с сухарями. Штат надо было кормить, и кормить хорошо. Иначе протянут ноги, не дождавшись светлого будущего. Вестовой шустро сгонял на склад и разжился не только продуктами, но и махоркой, душистым китайским чаем, и даже британскими консервами, привезенными из далекого Мурманска. В коридоре, где стояла добротная чугунная печь, снятая из вагона императорского состава, зашумел медный чайник, и довольный вестовой, желая угостить голодную научную братию, торжественно внес в кабинет целый поднос с угощением. Учёный люд обращался к чекистам не часто, и всё больше по делу, а здесь ценили тех, кто и в тяжелые годы не покинул страну и продолжал работать. Ответственный   товарищ ЧК недовольно взглянул было на вестового, но увидев наколотый сахар-рафинад  в дешёвом блюдечке и умело сделанные бутерброды, оттаял и извинился перед этими интеллигентами, выглядевшими нелепо здесь в своих пальто и нелепых шляпах. В век шинелей и кожанок с наганами и маузерами эти атрибуты мирной городской жизни выглядели нелепо и архаично. Ещё бы зонтики захватили, но за окнами стояла мартовская петроградская стужа.

- Пейте чай, товарищи! – сказал он приветливо, и освободил край стола от надоевших бумаг. – Ещё когда придется выпить настоящего чая, да ещё вприкуску с рафинадом! Но, не надо думать, что мы каждый день получаем такой паёк. Бывает, что и сахарину не видим, и кроме ржавой сельди да сухарей завариваем сушеную морковь. Это нам из Смольного подбросили за эшелон угля, да целый состав вагонов конины из братской Монголии. Обеспечили доставку и охрану.
   
   Выслушав обоих научных работников,  сразу предъявивших мандаты сотрудников Радиевой лаборатории, чекист припомнил суть дела, и удивился:

- Я не совсем ясно понял суть проблемы, - сказал он, наливая густой чай из чайника, принесенного вестовым, в высокие барские стаканы с подстаканниками, на которых с виноградными гроздьями и лимонами переплелись старорежимные двуглавые орлы с императорскими коронами на хищных плешивых головках.  - Да,  я принимал участие в приёмке и доставке ценных грузов из Иркутска. Того самого золота и ценностей из Казани и Омска, которые чехи передали временной власти Иркутска. В Сибирь выезжала специальная комиссия, и всё, что осталось от Радиевого запаса России, привезли обратно. По описи. Всё сходится. Сколько препаратов радия было отправлено из Иркутска, столько и получил. По запросу из вашего института препараты были переданы вам. С доставкой под охраной. Ещё часть таких же препаратов радия, но в бочках, и больше похожих на краску, вроде сурика, белые из Казани даже не вывозили в Омск, а затем в Иркутск. Не польстились. Там были тонны золота. Зачем им было брать эту замазку? Из Казани ваш институт тоже всё получил в полном объёме. Радием сейчас никто не интересуется, кроме вас. Вот Германия, помнится,  требовала отдать им весь радий, и даже радиевые прииски. Вместе с золотом – в качестве репарации при заключении Брестского мира. Потом ещё, помню, радиевые соли по спискам значились на хранении ещё в двух городах. Тоже вернули на ваши нужды.

- Э-э... Товарищ Михельсон! – фальцетом выкрикнул  один из учёных, имевший козлиную бородку и чудесные глаза в пушистых ресницах, - Речь идет о металлическом радии! Нам вернули только неочищенные препараты радия. В виде солей и сплавов с другими металлами. В частности, из Иркутска мы получили слитки сплавов, а из Казани соли. Куда делся основной Радиевый запас России? В виде химически чистого металлического радия? Он стоит баснословных денег, и по своему количеству превышает радиевый запас всей Европы! Пять, нет, шесть рудников России годами перелопачивали тонны руды, чтобы добыть ничтожные граммы радия!

- Вот, именно – ничтожные! – Чекист ловко расколол на ладони тупой стороной ножа кусок сахара, высыпал назад в блюдце и подвинул по столу посетителям: - Вприкуску с чаем! Не стесняйтесь! Небось, тоже на одной селёдке паёк дают? Нам, как на фронте, стараются дать всё лучшее, даже неудобно перед  другими товарищами. Итак, этот ваш металлический радий сейчас пока не представляет особой ценности. Иначе, его давно бы обменяли на хлеб и более нужные товары первой необходимости. Что я знаю о радии? Почти ничего! Его препараты впервые использовали наши военные моряки в Кронштадте  для своих приборов, циферблаты которых светились в темноте? Так? И это было не так уж давно. Потом эти французы с поляками, открывшие явление радиоактивности и кучу новых химических элементов с радиоактивными свойствами. И ещё эта дурацкая реклама о чудотворных свойствах препаратов радия, радоновых ваннах и лечении раковых заболеваний. Ну, и кто из вас хоть раз нежился на радоновых источниках? Кому они помогли, эти препараты радия? Буржуям? Или представители новой власти рабочих и крестьян теперь толпами пойдут лечиться солями радия? Хлеба, и то не хватает! Насколько я знаю, крупных радиевых рудников нет ни в одной стране мира. Это просто побочный продукт переработки других руд. Чаще, полиметаллических. Не так ли?

- Вы прекрасно эрудированны, товарищ Михельсон! – воскликнул тот же чудак с козлиной бородкой, - Это делает честь вашему учреждению. Уверяю вас, что скоро на радий снова будет спрос в Европе. И наша задача возобновить промысел на имеющихся рудниках. Мы не занимаемся лечебными свойствами радия. Как вы правильно заметили, нас интересуют его радиоактивные свойства. Мы изучаем строение атомного ядра и ядерную энергию. Известно ли вам, что при радиоактивном распаде атомное ядро выпускает огромное количество энергии? Это – энергия будущего! Небольшое количество химически чистых радиоактивных элементов вполне способно заменить тонны угля и нефти, и обойдется дешевле строительства плотин для получения электричества от гидростанций!
 
   Ответственный чекист, разморенный горячим чаем вприкуску с сахаром, едва сдержал зевоту. Он щедро высыпал на расстеленную газету горсть моршанской махорки, подумал, и извлек из ящика стола изъятый у кого-то портсигар с дорогими папиросами. Портсигар этот он намеревался вручить с дарственной гравировкой кому-нибудь из ветеранов отдела ко дню рождения, но папиросы, сделанные ещё при старом режиме из отличного виргинского табака, грозили рассохнуться, расклеиться и рассыпаться в пух и прах. Михельсон не был жадным, и с большим удовольствием наблюдал, как научные работники недоверчиво рассматривали блестящие надписи на мундштуках папирос, и долго неумело прикуривали от   

- Ближе к сути дела, товарищи! – заметил он, строго поглядев на часы, - Металлический радий из Иркутска не поступал, и в Иркутске его не было. Вот так. Ни в одном из найденных финансовых документов Омска не упоминается, чтобы радий загнали Антанте в обмен на оружие и мундиры. В Казани он числился, есть в описи ценностей, вывезенных из Омска  с последним «золотым эшелоном», но до Иркутска не доехал. Там его было по описи, какие-то граммы, фунты, золотники или караты – не помню, но очень немного. Это и есть основная часть Радиевого запаса России? Немного, братцы, совсем немного. Если металлический радий стоил больших денег и весил совсем немного, то его, как изумруды или бриллианты, могли просто спрятать в кармане кителя. И вывезти. Скажем, в Харбин. Это уже любопытно. Можно узнать, не предлагали ли наши эмигранты в Харбине радий японским властям. Кому он ещё нужен, кроме японцев? И даже если учесть, что радий в 300 раз дороже золота, то всего несколько золотых червонцев равнозначны по цене вашему радию. Конечно, я понимаю, что для вас важна не эквивалентная стоимость радия в деньгах, а качество его химической очистки для грядущих изучений свойств атомного ядра. И количество его в граммах или каратах было баснословно большим, и стоило немалых трудов. Ну, и что горевать! Где его добывали, ваш радий? В Ферганской долине? И как побочный продукт металлургии при производстве других металлов? Нашей республике предстоит великое будущее, и новой промышленности потребуется много стали и цветных металлов. Кому принадлежали радиевые рудники в стране? Частным лицам! Берите их в свои руки, мы поможем, увеличивайте добычу, и Радиевый запас царской России покажется вам ничтожным! Всё теперь в ваших руках, товарищи! Можно подать предложение о передаче радиевых рудников, которых так добивались немцы, на нужды вашего института.

- Кроме тюямунита, очень богатого радием, его добывали примитивными способами ещё несколько частных фирм, - озабоченно заметил обладатель козлиной бородки, - Спасибо, товарищ Михельсон! Проект постановления о национализации рудников и передаче их на наши нужды мы подготовим. Жаль эти, как вы сказали, «ничтожные граммы» радия, бесследно сгинувшие в эшелоне адмирала Колчака по пути в Иркутск. Это невосполнимая потеря для науки. Но вы правы, что теперь нам не нужно пресмыкаться перед частным капиталом, покупая соли радия втридорога! Они будут принадлежать всей стране!

-Это всё, что я могу пока для вас сделать, - устало сказал ответственный товарищ Михельсон, которого жутко разморило после чая с бутербродами, и он мечтал выспаться прямо здесь на слегка потертом кожаными штанами чекистов диване, который расторопный вестовой ещё в 18 году приволок на подводе из дворца Юсупова. Должно быть, именно на этом шедевре XIX века сидел в гостях у князя бородатый молоканин Григорий Рвспутин, поедая любимые пирожные, начиненные цианистым калием. Громоздкие напольные часы в кабинете скрипнули, и отбили полдень. За окнами тускло светило весеннее мартовское солнце 1921 года. Михельсон привстал, и пожал посетителям руки, а шустрый вестовой, давно заглядывающий в кабинет уставшего начальника и многозначительно указывающий глазами на часы, вручил гостям сверток с харчами, чтобы будущие советские ученые светила могли протянуть до очередного пайка. - Творческих удач вам, товарищи!
               
                *******

   В марте 1920 года сводная колонна Барнаульского полка под командованием полковника Камбалина и отряд генерала Сукина перешли по льду озеро Байкал, выйдя к поселку Усть-Баргузин, расположенному в то время на правом берегу реки Баргузин. Отсюда до Читы было два пути. Первый из них по Баргузинскому тракту, по которому некогда везли в ссылку декабристов братьев Кюхельбекеров, вёл в захваченный красными Верхнеудинск. Второй был сложнее, и шёл от городка Баргузин, отстоящего от Байкала за 50 верст до реки Витим и Романовскому тракту. По дороге к Барнаульскому полку пристало немало отступавших групп других армий Колчака, в том числе и казна армии генерала Пепеляева. В обозе колонны ехали также беженцы и семьи офицеров, и к берегу Байкала отряд вышел с боями. В Усть-Баргузине ещё на льду озера колонну обстреляли местные охотники-партизаны, но сильного сопротивления не оказали, и скрылись среди ледяных торосов и ропаков – вставших дыбом льдин. Посёлок был покинут местными жителями, и над деревянными домами с лодками на берегу не дымилась ни одна печная труба. Как оказалось впоследствии, население поселка, запуганное большевиками о зверствах колчаковцев, спряталось на летних стоянках Чивыркуйского залива и озера Сор. Ближе к паромной переправе через реку Баргузин уже шёл Баргузинский тракт с вполне исправными телеграфными проводами, а на левом берегу реки виднелись амбары, лодки и дома местных охотников-казаков. Телеграф в колонне был, и удалось перехватить переговоры красных о том, что в ущелье Черном у городка Баргузин партизаны готовят отряду засаду. Путь к железной дороге на Верхнеудинск тоже был закрыт сильными отрядами местных большевиков. В самом Баргузине власть менялась неоднократно, и на данный момент представляла что-то вроде органов местного самоуправления, в которых партизаны больше смахивали на обычные банды.
   
   Полковник Камбалин, отступавший со своим полком от Барнаула вокруг Красноярска по льду Енисея и Ангары, ни секунды не колебался.
- Пойдем на Баргузин! – сказал он веско, и недомогавший после тифа генерал Сукин поддержал его решение. – С местными партизанами мы справимся. В Баргузине и окрестных деревнях найдем проводников до Витима, свежих лошадей, провиант и фураж. Стоять здесь – только смерти ждать. Наше спасение в движении, и пока из Верхнеудинска подойдут войска, мы будем уже на Романовском тракте по пути в Читу.
   
   Казачий разъезд, переехавший по льду замерзший Баргузин, пока остальные члены отряда отдыхали, мылись и варили ужин в брошенном жителями поселке, разыскал на левом берегу реки старого казака, жившего в большом, добротно срубленном доме, окруженном высоким забором. Он и рассказал барнаульцам о том, что в декабре 1919 года с иркутского берега Байкала к Баргузинскому тракту тоже вышла группа казаков и офицеров, покинувшая эшелон адмирала Колчака на какой-то станции. Вышли они не через широкий Баргузинский залив, а южнее, у реки Турки, где находятся известные в этих местах горячие и минеральные источники. Куда они делись впоследствии, никто не знал. Некоторое время группа отдыхала на Туркинских минеральных водах, а потом долго скрывалась по окрестным деревням и селам, избегая боя с отрядами красных. Приезжавшие сюда из Верхнеудинска красные комиссары убедились в том, что казаки не уходили на север в сторону Баргузина. Предполагают, что они с небольшим обозом просто прошли по льду Байкала от реки Турка к югу, а там перевалили через горы в Монголию.
   
   Камбалин, удачно разгромив засаду партизан в ущелье у Баргузина, где подранили генерала Сукина, осуществил с колонной свой план. Из Баргузина, наняв проводника, и похоронив Сукина, он вывел всю колонну на Романовский тракт и, перевалив Яблоневый хребет, вышел к Чите, где их никто уже не ждал, и считали погибшими. Счастливый полковник даже обнаружил в Чите свою семью, и долго потом мыкался в Маньчжурии, но сумел выбраться с женой и детьми в США, оставив после себя мемуары. Предположительно, отряд из эшелона Колчака, перешедший Байкал у реки Турка, успешно дошел до Монголии, где орудовал в то время генерал-буддист барон Унгерн со своей Азиатской дивизией. Судьба барона известна, но в Монголии было немало и других самостоятельных отрядов из бывших армий Колчака и гарнизонов сибирских городов. После установления Советской Власти в Монголии они ушли в Маньчжурию, и разъехались от Харбина до Шанхая, откуда впоследствии, когда Япония начала захватывать крупные морские порты Китая, уплыли пароходами кто в Австралию, кто в США и Канаду. Судьба золота, вывезенного ими из России, неизвестна.
   
   Второй отряд, переваливший Саяны в декабре-январе 1919-1920 года, тоже попал в Монголию. Как и золото барона Унгерна, которое он награбил в местных буддийских дацанах, и получил в качестве даров за изгнание китайских войск и освобождение Богдыхана, судьба золота этого отряда тоже не выяснена. В Монголии неоднократно бывали группы чекистов, выяснявшие все обстоятельства по делу барона, и даже обнаружившие списки его казны. Но, как и большинство других кладов, золото Унгерна остается так и не найденным. Что уж говорить о золоте небольшого отряда, путь которого лежал через Монголию в Харбин к атаману Семенову, и никто ему в этом там не мешал. Дикий атаман, казненный в Хабаровске только в 1946 году, и грабивший всех подряд, включая китайцев с грузом опия и намытым в ручьях Дальнего Востока золотым песком, на судебном процессе заявил, что потратил всё золото на содержание своей армии. Известно, что большую часть золота атаман действительно отдал на хранение в японские банки, и какая-то часть была истрачена за 25 лет существования казачьего войска в Маньчжурии. Но чекисты и любители искали и ищут, так называемое, «Золото атамана Семенова», и легенды продолжают жить.
               
                *******
 
  Участь третьего отряда, решившего перезимовать в Урянхайском крае, была незавидной. У подножья Саян в распадке, где журчал полузамёрзший ручей, весной превращавшийся в настоящую реку, у безвестной высоты, ещё не отмеченной на картах топографами, отряд скосила безвестная эпидемия. Был ли это сыпной тиф, или гулявший по всему свету грипп «испанка», достоверно неизвестно. Высокая температура, упадок сил и интоксикация уносили всё новые жизни на всем пути следования отряда, и последний раз казаков и офицеров видели в одном крупном селе, куда обоз завернул пополнить запасы продовольствия, фуража и сменить усталых лошадей. Не задерживаясь в селе, куда могли нагрянуть отряды партизан, отряд двинулся дальше, отмечая свой путь одинокими могилами, выложенными из дикого камня. После одного из таких ночлегов вперёд ушли самые сильные, а большинство остались на берегу ручья в этом распадке, где в кустах сидели на ветках непуганые рябчики, да рдела по берегам яркая рябина. Кругом стеной стоял глухой лес, по мшистым соснам стучали дятлы, да прыгали белки, а глухая каменная стена безымянной высоты, за которой начинались заснеженные горы, внушала ужас и безысходность. Отряд жёг костры, рыл землянки, похожие на норы, и умерших потом так и хоронили в этих землянках, обвалив вход. Осталась весной лишь куча ржавых винтовок и казачьих сабель с потускневшими эфесами и выцветшими темляками, да кое-где из влажных мхов торчали кости, обглоданные зверьём. Оставшиеся у безымянной высоты люди вымерли полностью. Тех, кто прорвался в Урянхайский край, долго ещё гоняли по тайге отряды ЧОН, и их заимки в глухих местах встречались вплоть до 30-х годов. Но таких было немного. Иногда глухой распадок у высоты навещали местные охотники, приходящие сюда не за тем, чтобы стрелять в такой дали от жилья рябчиков да косачей с белками, а разжиться добрым казачьим клинком или ржавыми винтовками. Из двух-трёх таких винтовок собирали одну приличную, переделывали на обрез, а из казачьих шашек получались отличные тесаки и ножи. Если эти охотники и находили что-либо ценное, то об этом никто не узнал, а бойким приказчикам в советских магазинах «Торгсин» было всё равно, какими путями попали золотые царские монеты к населению. Ещё до создания лагерей ГУЛАГа, намывших тонны золота для нужд страны, «Торгсин» вытянул из населения за продукты и хорошие товары не только припрятанные на «чёрный день» золотые полуимпериалы, пятерки и десятки. В ход пошли перстни и безделушки, но и обручальные кольца с христианскими крестиками, и всё это пошло на турбины, трактора и новые паровозы за границу проклятым буржуям. Конечно, в  магазины «Торгсин», где полки ломились от реквизированной у купцов и дворянства посуды, люстр, ковров и мебели, добротной одежды, деликатесов и нужных в хозяйстве предметов, никто из обывателей не носил золото сумками и пригоршнями. Таких сразу брали на учёт в ЧК, и отбирали всё даром, а хозяин этого добра долго потом кормил вшей за решёткой, предварительно дав показания, где и как он разжился проклятым драгметаллом или ювелирными безделушками. Тяжелые слитки царского золота с выбитыми на них цифрами и короной, в такие магазины никто никогда не носил, меняя на товар чаще всего лишь пару червонцев или серьги, оставшиеся ещё от бабки, да столовое серебро. И суровый распадок с ручьем у высоты, теперь уже отмеченной на картах, продолжает хранить свои тайны.
   
   Должно быть, слухи о груде костей с оружием и землянках, всё же дошли окольными путями до жителей отдаленных деревень. Таясь от местных властей, в распадок зачастили по тайге группы искателей приключений. Что они искали, оружие или золото, мы уже никогда не узнаем. Но сведения о первых таких посещениях массового захоронения белогвардейцев в таёжной глуши встречались ещё в конце 20-х годов.
   
   За заснеженными гольцами к югу лежали не менее суровые горы Монголии, а направо так же щетинились в вышине скалы и поросшие лесом горы бывшего Урянхайского края.  В глубоком распадке у безымянной отвесной каменной стены, хорошо защищавшей эту низину от сильных ветров, кочками темнели на берегу широкого ручья старые обвалившиеся землянки. Среди них выделялся крепкий сруб, сшитый крест-накрест из стволов лиственницы и кедра. Крыша частично провалилась, изъеденная тленом, но жильё с печкой, выложенной из дикого камня, ещё годилось для ночлега. Вокруг ручья по кустам водились косачи, и можно было день-другой пострелять, пока глупая птица не покинет распадок и переберётся в более безопасное место.
   
   Это урочище жители отдаленных таёжных поселков, забиравшиеся за шишкой, брусникой, но чаще во время охоты в несусветную даль от своих селений, много лет избегали посещать. О нём неохотно рассказывали друг другу охотники, не знали далекие власти, болтали бабы и ребятишки. Мальчишки постарше несколько раз собирались найти это место, но каждый раз удерживали глухомань, полное отсутствие всяких дорог и отдаленность урочища. Известно было только, что  зимой 1920 года сюда забрели войска, отступавшие от красных между станцией Тулун и Иркутском. Это был целый обоз, состоящий из вереницы саней, розвальней и повозок. Офицеры и казаки были усталые, озлобленные и больные. Трудности перехода не помешали им после короткого отдыха, во время которого они постреляли в селе всех злющих псов, отобрать и ли купить у местного населения хороших коней, продукты и фураж. Кое-кто рассказывал потом тайком, что за коней ему заплатили новенькими золотыми монетами, но чаще люди больше молчали, и до властей эти слухи тоже не доходили.
   
   Колонна ушла в Саяны, намереваясь перевалить через горы в Монголию. Там тогда ещё гонял свою Азиатскую дивизию по степным просторам и долине реки Керулен генерал-лейтенант барон фон Унгерн, фактически освободивший большую часть страны от Китая. Странный дикий барон с погонами  генерала на жёлтом буддийском халате в том же году предпринял безумный поход на Верхнеудинск, был разбит, пленен и расстрелян красными в Новониколаевске, а большевики, используя этот набег для вторжения в соседнюю страну, установили в феодальной Монголии Советскую власть. Про Урянхайский край, лишенный дорог, крупных сёл, заброшенный и дикий, тогда никто всерьёз не подумал. Там можно было лишь перезимовать, а потом найти проводников до Монголии и Китая. Больше жители этой заброшенной окраины России людей из отступавшей от красных колонны не видели, и считали, что казаки погибли в урочище все до одного, скошенные эпидемией тифа. Только иные старики порой болтали, что идти зимой через эти горы почти невозможное дело. Возможно, небольшие группы и прошли в Монголию. Не обязательно той зимой, а переждав её у границы гор или в улусах соседнего Урянхайского края. В ЧК-ОГПУ знали больше, и даже то, что один из отрядов, разрозненные группы и одиночки ещё раньше ушли в Монголию. Не все из них присоединились к Азиатской дивизии бесноватого барона Унгерна, известного своей жестокостью, и позже ушли через горы Внутренней китайской Монголии в Маньчжурию, где осели в Харбине и других городах объятого войной Китая многие белоэмигранты, каппелевцы, семеновцы, и даже моряки Тихоокеанского флота.
   
   Местные жители долго избегали посещать места, где по слухам скрывались в тайге казаки, расстрелявшие по пути к границе несколько групп жителей окрестных деревень. Вроде бы за отказ дать лошадей и фураж. Спустя несколько лет после Гражданской войны отправились в это место охотники на зимний промысел. Пришли загодя, чтобы до снега срубить новое зимовье и заготовить дров. В урочище по берегам ручья повсюду лежали растащенные таёжным зверьём человеческие и конские кости и черепа. Торчали из травы сабли в ножнах, портупеи и набрякшая влагой кожаная обувь, ржавое оружие, и прочая армейская амуниция. Сруб с обвалившейся крышей превратился в громадный муравейник, и шустрые насекомые натаскали целую кучу хвои, сухих веточек и застывших катышков смолы, превратив зимовье в холмик. В сырых землянка, куда явно часто затекали весной талые воды, на нарах из сосновых жердей лежали скелеты в истлевшей одежде. Тоже при ржавых шашках, с винтовками, и казачьими лампасами на штанах. В срубе, судя по погонам, жили давно умершие офицеры, да покрывались паутиной и трухой два станковых пулемёта. Печь, сложенная из плитняка и дикого камня, была цела, лишь труба давно обвалилась, и всюду сновали деловитые муравьи. Видать, свалила отряд, если не «испанка», то тиф, и вконец ослабевшие живые вытаскивали трупы своих товарищей просто на берег ручья, не имея сил их похоронить. Часть костей охотники сложили в одну общую яму и прикрыли камнями. Перекрестились на братскую могилу, и ушли по распадку дальше от проклятого места. Про оружие, которым они там, конечно, поживились, охотники помалкивали. Пулемёты им были ни к чему, а вот винтовки, да патроны к ним, а также карабины и тяжелые армейские тесаки были в ходу. Оружия в Сибири в царские времена хватало. Не трудно было купить у иностранных скупщиков пушнины и моржовой кости хороший карабин, а иные склады ломились от устаревших ружей системы Бердана. Даже после Второй мировой войны, вплоть до конца 60-х годов, в Сибири у охотников были не редкость карабины «Винчестер», винтовки старого образца, и ножи, сработанные из закаленной сабельной стали. По подпольям и под стрехами сараев, заботливо завернутые в промасленные тряпицы, лежали почти негодные маузеры, штыки, и обрезы. Какие только патроны и заряды не приспосабливали для этого оружия! Но и ижевские, и тульские ружья тогда продавались свободно в любом «Сельпо», хотя по убойной силе с винтовкой, имеющей нарезной ствол, это гладкоствольное оружие значительно уступало при охоте на крупного зверя. Всё дело было в отсутствии патронов, и оружие Антанты окончательно  было забыто, когда промысловики обзавелись современными карабинами, затмившими славу даже трофейных «Зауэров», вывезенных из Германии.
   
   Время от времени, урочище всё же посещали. Дорог в этих глухих местах не прибавилось, но охота никуда не исчезла. Почти ничего уже не напоминало здесь о трагедии, разыгравшейся зимой 1920 года. Исчезли холмики могил, сровненные временем, истлели кости, разбросанные меж камней, окончательно обвалились землянки, похоронив своих обитателей, и поверх них потянулись к небу молодые сосны и ели. Лишь лиственничный сруб с провалившейся крышей всё стоял, зияя дверным проёмом, а выложенная из дикого камня печь обвалилась, превратившись в кучу камней, и трудолюбивые муравьи устроили там себе целый город, натаскав хвои и былинок. 
   
   Охотник, пробиравшийся к далекому таёжному зимовью, где зимой он заготавливал мороженые туши лосей да ловил в давилки местного желтоватого соболя, зашел в распадок у этой безымянной скалы пострелять косачей. Он слышал о том, что земля тут напичкана костями погибших белогвардейцев, но ему и в голову не приходило что-либо искать. Стояло тревожное предвоенное время сталинских репрессий, когда НКВД выполнял план по арестам, и могли в кратчайший срок шлёпнуть после скорого суда, или послать в далекие лагеря валить лес и добывать руду для великих строек страны. Самое время отсидеться в тайге, где вдоволь мяса и рыбы, но нет муки и хлеба, и трудно без женской ласки и верного товарища. Товарищ у охотника был, дожидаясь его уже в зимовье урянхайской тайги. Была и бойкая подруга в дальней таёжной деревне, ожидавшая к весне соболей на продажу, да намытого в таёжных ручьях серого шлихового золота, которое охотно скупали барыги в Иркутске. Поэтому охотник, заглянувший в распадок, где уже не таял первый снежок, живописно украсивший рощу рябин, не горевал, был бодр и весел. Он шустро натянул у ручья небольшую парусиновую палатку, развёл костёр, и вздумал выломать на дрова из старого сруба пару иссохших жердей. С хрустом отодрав иссохшие нетолстые бревнышки сруба, он заметил засыпанные трухой нары и истлевший пол, выложенный из стволов деревьев. Нары тоже пошли в костёр, а под трухлявой половицей охотник заметил ссохшийся бурятский мешок-тулун, крепко завязанный офицерским аксельбантом с кистями, потускневшими от времени.
«Поди, золото!» - мелькнуло у него в голове. – «Не зря мужики баяли, что эта колонна была из «Золотого эшелона» Колчака! Не с пустыми же руками они бросили адмирала!»
   
   Торопясь, он разрезал темляк с некогда жёлтыми, а теперь бурыми кистями, и вытряхнул из мешка  тяжелый плоский металлический ящичек и целый ворох каких-то орденов и крестов, вывалившихся из раздавленных и смятых коробочек. В глаза ударило зеленью малахита, эмали, и медным блеском новеньких крестов, но охотник не обратил на них особого внимания, и острием ножа вскрыл тяжелую плоскую коробку. Внутри оцинкованный ящичек был выложен свинцовыми пластинами, а в специальных углублениях лежали две металлические капсулы, тщательно закрытые. С досадой раскрыв одну из них, охотник высыпал на ладонь щепотку не бриллиантов, которых он отроду не видел, а лишь тяжелых комочков металла, похожих на дробь, и таких же серебристо-серых чешуек с металлическим блеском. Недоуменно ковырнув одну из дробинок ножом, незадачливый искатель сокровищ убедился, что металл чрезвычайно твердый, хотя по весу не уступал свинцу. Блеск тоже выдавал не свинец, а что-то другое, неведомый и непонятный ему металл. Охотник вздохнул, разочарованно ссыпал крупинки металла назад в коробку, и взвесил на ладони свинцовые пластины, которыми была выложена коробка. Хоть это могло сгодиться на отлив жаканов и картечи. Он перебрал чёрными от приставшей смолы пальцами медные и оксидированные кресты, украшенные малахитом и зелёной эмалью. Таких наград он тоже никогда и не видел. Должно быть, это награды, утвержденные Колчаком для солдат своей армии, которые никому не успели вручить. Взамен царских Георгиевских крестов…
   
   Охотник оглянулся на покосившийся сруб, который хорошо бы разобрать совсем. Может быть, найдется что-нибудь более ценное, кроме никому не нужных зелёных крестиков, которыми только теперь ребятишкам играть. Он ссыпал в кисет несколько штук крестов, не ведая, что за  ордена «Освобождение Сибири» 3-й и 4-й степени, некогда утвержденные Временным Сибирским правительством  Колчака, некоторые коллекционеры со временем предложили бы хорошие деньги. Заказанные в Японии, эти ордена имели 4 степени, из которых первые две степени были сработаны из золота и серебра, украшены хризолитами, малахитом и звёздами. Кресты 3-й и 4-й степени были проще, без драгметаллов, но тоже из малахита. Долго они будут теперь мешаться ему в махорочном крошеве кисета за время сезона, и уникальные награды, не имеющие аналогов в России, потускнеют от времени. Однажды он просто забудет свой кисет у очередного таёжного костра, и украшенные малахитом и зелёной эмалью крестики смоет ливнем в бурную речку, текущую с диких гор.
   
   Уже сидя на старом пне лиственницы при свете костра, наскоро перекусив, охотник вытянул из видавшего виды патронташа тусклую гильзу патрона. Придирчиво осмотрел капсюль, и поболтал патрон, прижав к уху. В гильзе расхлябано и глухо забренчала дробь, небрежно заткнутая пыжом. Охотник покачал головой, вынул ссохшийся пыж, и достал новый – вырезанный из голенища старого валенка. Подумав, всыпал в патрон из обеих капсул найденные им в зимовье дробинки и чешуйки, и крепко притиснул пыж шомполом.  Ещё едва светало, как охотник двинулся по кустам вдоль ручья туда, где по его расчётам могли сидеть косачи, питающиеся подмороженными почками и таёжной ягодой. Один из этих красавцев и впрямь неподвижно сидел на ветке, отчетливо видный в зареве рассвета. Грохнул одинокий выстрел, и весь Радиевый запас Российской Империи впился в бок тетереву, удостоенному великой чести быть убитым металлом, стоившим в 300 раз дороже золота, который в течение ряда лет добывали тяжелым трудом на далёком отсюда старинном медном руднике в Ферганской долине.