Б. Глава третья. Главка 5

     Проводив Тёму до его нового жилища и убедившись, что у него есть всё необходимое на эту ночь, Нина решила пройтись до дома пешком. Был уже двенадцатый час, и автобусы не ходили. Она не боялась темноты, но всё же некоторое неприятное чувство от необходимости идти одной в такое время присутствовало. Впрочем, путь занял бы не больше двадцати минут. Она шла неспешно, прислушиваясь к засыпающему городу. В домах, мимо которых лежал её путь, люди ложились спать или сидели за столом, радуясь наступавшим выходным. И им не было никакого дела до её проблем и огорчений. Они прочитают утром очередную заметку в газете о нападении фашистов на “чурку”, покачают головой, выскажут пару остроумных замечаний и сразу же забудут. А ей теперь с этим жить… Да, именно так – жить.
     Нина никогда особенно не задумывалась, что же так привлекало её в Тёме. Он был её первой любовью и вообще первым, с кем она настолько сблизилась. Конечно, он нисколько не походил на ангела или прекрасного принца. Он был скорее полной их противоположностью – тёмной, иногда разрушительной силой, силой грубой, иногда даже животной. Однако именно это нравилось Нине, именно эта необузданность, вспыльчивость, именно этот внутренний его огонь. Тёма казался существом из совершенно иного, незнакомого ей мира. Её жизнь до встречи с ним была расчерчена по линеечке, правильная, уютная, систематизированная жизнь. Она всегда отлично училась, как в школе, так и в институте, всегда была примерной дочерью и сестрой, любила родителей и брата, выращивала на окне цветы и рисовала весёлые, ни к чему не обязывающие картинки маслом. Невзгоды и неприятности никогда не касались Нины, и ей не из-за чего было хмуриться или расстраиваться. Она никогда не думала о том, что можно жить как-то по-другому. Да и зачем, если её всё устраивало?
     А потом появился Тёма, и отношения их, развивавшиеся с головокружительной скоростью, всё перевернули. Старый мир пал, как падают стены древнего города, не выдерживая обрушивающихся на них волн вражеской осады. У Нины было чувство, будто она родилась снова, во второй раз, и глаза её открылись, а в лёгкие ворвался с болью поток свежего, живого воздуха. Да, Тёма был совершенно иным существом, иной субстанцией, раньше она таких людей не встречала, избегала встречать. Он презирал всяческие рамки, смеялся над порядком и необходимостью делать то, что должно. Он был дерзким, свободным и неистовым. Нину это пленило. Тёма давал ей всё то, чего никто в её окружении дать не мог. Его любовь напоминала поток раскалённой лавы, сметающей все преграды и все возражения.
     В первые несколько месяцев она совсем потеряла голову. Потом, постепенно, начала видеть и иные стороны их отношений. Артём не умел быть по-настоящему нежным. Страстным, сильным, настойчивым, желающим – да, но не нежным. С этим ничего нельзя было поделать, но Нина не особенно переживала. В конце концов, невозможно требовать от огня ласки, той ласки, которую могут дать шёлк или вода. Если всё внутри тебя замирает от грубых, жёстких прикосновений человека, то чего ещё желать?
     Конечно, Тёма пил – пил много и часто. Поначалу в этом был даже известный шарм: приняв пару рюмок, он становился почти галантным. Проблема в том, что парой рюмок дело обычно не ограничивалось. Между тем Нина выросла в семье убеждённых трезвенников. С самого детства ей последовательно прививали отвращение к алкоголю и к тем, кто его регулярно употребляет. Поэтому периодические запои Тёмы, как бы ни старалась она закрыть на них глаза, отталкивали её, заставляли раздражаться и нервничать. В этом, конечно, тоже проявлялось его стремление к свободе, однако грань была уж слишком тонка. Сама Нина за всю свою жизнь даже не пригубила что-либо крепче яблочного сидра, да и то лишь в ознакомительных целях. Примерно такая же ситуация была с сигаретами, и хотя Тёма курил немного, у них нередко возникали из-за этого стычки.
     Но самое главное – он был просто человек-катастрофа. Частота, с которой ему удавалось попадать в различные передряги, поражала воображение. Не проходило и недели, чтобы Тёма снова не вляпался в какую-нибудь историю. Первое время Нина была в восторге – в её расчерченной, предсказуемой жизни появилась неизвестная величина, не поддающаяся прогнозированию. Однако постепенно эти вечные неожиданности начали её утомлять. До поры до времени её вмешательство не требовалось и он сам как-то выбирался из всех сложных ситуаций. А в этот раз получилось по-другому.
     Нина совсем замедлила шаг, хотя и подошла уже довольно близко к дому. Да, нынешнее происшествие, при всех допущениях, было просто из ряда вон. Честно говоря, она испытывала растерянность, несмотря на все попытки казаться спокойной и рассудительной. Её губы произносили правильные слова, давали верные советы, а внутри царил кавардак. В голове никак не укладывалось, что Тёма, её Тёма, мог быть способен на такое. Нет, конечно, он не был пай-мальчиком, нечего и говорить. Он мог вспылить, нагрубить, накричать, мог схватить её так, что на теле ещё долго оставались синяки, но он никогда не поднимал на неё руку. И не только на неё. По сути своей Тёма был добрым человеком, по крайней мере, ей так всегда представлялось. Обидеть слабого… нет, он посчитал бы это ниже своего достоинства. Или она ошиблась, или всё дело в этом проклятом Павле.
     Да, Павел… Откуда он только появился, хотела бы она знать. С тех пор, как Тёма впервые о нём упомянул, многое стало не так. Павел обладал трудно объяснимой властью над людьми. Сама Нина видела его лишь однажды, да и то мельком, но из рассказов Артёма смогла составить довольно полное впечатление. Он был неразговорчив, даже скрытен, почти никому не доверял, а тем, кому доверял, сообщал о себе лишь очень расплывчатые сведения. По сути, о нём было известно лишь, что он контрабасист и играет в филармоническом оркестре. Дома у него, где Тёма несколько раз был, стояли лишь кровать, складной стул, да на подоконнике красовался электрический чайник. Ну и, конечно, инструмент в углу. Странно было, что Павел вёл столь аскетический образ жизни. Такие люди всегда вызывали у Нины бессознательное недоверие. Если тебе не нужны обычные жизненные блага, значит, тебя подпитывает нечто другое, нечто высшее, идейное. А Нина знала, хотя знала только из книг, что идеи – вещь очень сильная и опасная. Она сразу начала предостерегать Тёму от излишнего доверия этому человеку. Напрасно! При всём своём бунтарстве и свободолюбии он был удивительно подвержен чужому влиянию. Это удивляло её, и удивляло неприятно. Достаточно быстро Тёма уверовал в Павла, как можно уверовать в бога или, ещё хуже, в пророка. В буквальном смысле внимал каждому (нечастому) его слову. Нину это по-тихому бесило.
     И дело было не только в том, что, увлёкшись этим холодным гордым контрабасистом и его идеями, Тёма стал уделять ей меньше внимания. Просто что-то менялось в самом его характере. Раньше Артём совсем не был скрытным, а теперь у него появились от неё секреты, он начал недоговаривать, умалчивать. В конце концов – это не составило особого труда – Нина поняла, какие именно идеи прививает своим “сподвижникам” Павел. Когда узнала, то испугалась. Поначалу, по крайней мере. Затем Тёма смог убедить её (или она дала себя убедить), что ничего страшного нет и ни к каким “действиям” они переходить не намерены. Сейчас Нина корила себя за то, что поверила в столь красивые сказки. Но сделанного не вернёшь… В следующий раз она постарается быть умнее. Вот только будет ли следующий раз?
     Нина стояла перед дилеммой, перед вопросом, который сама себе она ещё напрямую не задала, но чувствовала, что рано или поздно это надо будет сделать. Когда сегодня в прокуренном зале бара «Дикий енот»Тёма сказал, что не хочет её терять, она мысленно возмутилась самой возможности такого развития событий. И заявила, что было бы нечестно с её стороны бросать его в трудную минуту. Однако “бросать” – коварное слово, и смысл его зачастую может легко ускользнуть от не очень внимательного слушателя. Действительно, одно дело – отказать в помощи человеку, попавшему в передрягу. Это недостойно, и на такое она бы никогда не пошла, о чём сегодня и сказала Тёме. То, что будет в её силах в данной ситуации, она сделает. Уже сделала, собственно говоря. И совсем другое дело – переоценить своё отношение к человеку, попавшему в передрягу, и ваши отношения в целом. Тут была загвоздка, больно царапавшая где-то глубоко внутри.
     Пожалуй, пришло время признаться самой себе, что Тёма стал другим. Раньше она замечала лишь отдельные признаки, но теперь они уже сложились в целостную картину. Идеи, привитые Павлом, изменили её “молодого человека” (как неуклонно называли его родители Нины), сделали его незнакомым, почти что чужим. И не в том суть, одобряла ли она сама эти идеи или нет. Просто между ними встало нечто, препятствующее нормальным открытым отношениям. Слишком серьёзное, чтобы его игнорировать, слишком сильное, чтобы преодолеть. Артём, напавший на беззащитного человека с битой, не был её Артёмом. Рано или поздно он бы и на неё мог напасть – пусть даже и не в буквальном смысле. Это была неприятная, тревожная мысль, с которой нельзя долго жить и долго мириться. Фашистские идеи фашистскими идеями, но здесь речь шла уже о действии, о настоящем, недвусмысленном действии, от возможности которого Артём так открещивался. И это пугало Нину, пугало своей нерациональностью, непредсказуемостью.
     Но вот ведь что ещё она сегодня вдруг поняла и прочувствовала – не только Тёма изменился за это время. Изменилась и она сама, и произошло это как-то незаметно, неуловимо, так что нельзя было бы остановить время в какой-то определённый момент и сказать: вот оно! Разве могла она пару лет назад представить, что будет заниматься любовью в подсобке детского сада? Нет, даже не так: могла ли она представить, что будет способна заниматься любовью в таком месте? Боже упаси! Пару лет назад, до знакомства с Тёмой, она вообще бы не подумала, что способна заниматься любовью где бы то ни было. И могло ли ей прийти в голову, что она будет стоять перед своей начальницей и, нимало не смущаясь (разве что самую капельку), говорить ей, что человек, с которым её застукали, не посторонний? Да раньше она бы со стыда сгорела от одной только мысли, что кто-либо может увидеть её за подобным занятием. А сейчас… а сейчас ей совершенно плевать на то, что думают о ней другие люди. Действительно плевать. То есть, получается, она приобрела именно те качества, которые поначалу казались ей столь романтически-бунтарскими в Тёме. Но в нём они хотя бы были гармоничны, а вот про себя то же самое Нина не могла сказать…
     А ещё… а ещё она чувствовала, что у неё нет никакого желания брать на себя ответственность за чужие ошибки. Конечно, стоит признать, что её никогда и не готовили к ответственности. Все важные решения принимали родители, спрашивая мнение дочери лишь для проформы, а она для проформы брала время на размышление, после чего соглашалась с их выбором. Так было заведено, и вплоть до последнего времени, вплоть до сегодняшнего дня это Нину вполне устраивало. Однако сегодня Тёма, умудрявшийся раньше решать свои проблемы, не обращаясь к ней, разом вылил на её голову такой ушат, что она никак не могла прийти в себя. Уверенность и твёрдость, с которой она старалась держаться, были лишь внешними, показными. Сейчас Нине больше всего хотелось запереться в своей комнате, закутаться в  одеяло, накрыть голову подушкой и ни о чём не думать, ничего не решать, просто снова стать маленькой девочкой, о которой все заботятся и которая никому ничего не должна. Да и, по правде говоря, почему она должна разделять ответственность за проступки, которые не совершала? Против которых, более того, всегда выступала? Между тем, если всё-таки обстоятельства дела вскроются, её вполне можно будет привлечь как минимум за укрывательство преступника и ценной информации (спасибо брату, который всегда пичкал её подобными выражениями). Готова ли она к такому развитию событий?
     Она, наконец, дошла до своего дома. Нина приложила таблетку магнитного ключа к замку, но никакой реакции не последовало. В раздражении она приложила её ещё раз, уже с большой силой, – безрезультатно. Звонить по домофону не хотелось, родители, конечно, уже легли спать, но и стоять перед подъездом в надежде на то, что в этот поздний час кто-нибудь будет входить или выходить, тоже не хотелось. Нина попробовала ещё несколько раз, пока не поняла, что прикладывает ключ не той стороной. Это ещё больше её разозлило: значит, она совершенно выбита из колеи, раз так долго не могла сообразить столь элементарную вещь. “Чёрт бы побрал этого Павла! – ещё раз подумала она. – Все наши беды из-за него!”