Краски. Часть II

      Однажды осенью, когда ветер гонял по улице пожухлые листья платанов, а небо сыпало мелким дождём, вдоволь насмотревшись в окно он вновь решил сходить к людям. Вошёл в кабинет. На стуле стоял старенький ноутбук, ворохом лежали распечатанные листы недописанного автобиографического эссе. Писать не хотелось. Грудь что-то щемило. Может одышка восьмидесятилетнего старика, может острое чувство одиночества, а может и то, и другое. Рядом с этажеркой стоял старый обшарпанный мольберт с тюбиками красками и кистями, оставшийся от умершей год назад жены.  На этажерке жиденькая пачка неоконченных эскизов. Боль снова пронзительно шевельнулась в груди. Он вздохнул. Вынул шарик Нитроглицерина, положил под язык. Постоял, бесцельно оглядываясь по сторонам. Когда боль немного улеглась, найдя привычное место, он решился. Порылся по шкафчикам, достал целые тюбики с краской, бутылочки с маслом и скипидаром, грунт для холста. Собрал в видавший виды портфель. Поглядел на колонковые кисти, он подарил их ей лет сорок назад, достал с неимоверным трудом. Нет, кисти останутся, мольберт он тоже оставит. Поставил портфель в прихожей и прошёл в ванную комнату. Посмотрел в зеркало. Из пластмассовой рамки пожелтевшими глазами с красными прожилками на него смотрел еще подтянутый, но отвратительный седой небритостью старик. Тщательно выбрил редкую седую многодневную щетину, умылся. В шкафу еще была пара стираных и глаженых рубашек. Надел костюм, ловко и методично повязал галстук, накинул плащ и привычным движением пристроил шляпу. Процедура одевания заняла немного времени, пока завязывал шнурки ботинок что-то взрывалось в пояснице, отдавая в ногу. Но все это вернуло к жизни. Это была привычная процедура, которую он выполнял ежедневно, как казалось, с рождения. Взял трость, портфель и подволакивая ногу направился к лифту. Еще пять лет назад он не пользовался лифтом, пешком по лестнице, пешком по улице с работы и на работу. Ровно в шесть тридцать он выходил из подъезда, кивком головы приветствовал водителя и одновременно отпускал служебный автомобиль. Семь километров на то, чтоб спланировать день, обдумать дела, расставить приоритеты. Лифт был чистым, но душным. Как в карцере, мелькнула мысль или в гробу. Какая долгая, бессмысленная жизнь! Уже скоро. Зачем я так долго жил? Я никогда не думал о жизни. Главным было оставаться при деле. Он мысленно вернулся к недописанному эссе, вспомнилось уже описанное военное детство, нет, это потом.

     На улице было тихо. Дождь перестал. Он решил идти пешком сколько сможет, галерея была недалеко. Прохожих было мало, под ногами в платановой аллее шуршали коричневые скрюченные листья. Детей на улице не было. После смерти жены люди стали раздражать, он сторонился общения, зато научился видеть детей. Их горящие счастливые глаза дарили миру прощение. Он старался почаще ходить в парк, где играли дети, там его на время оставляли мысли, там он смотрел как изучают мир совсем другие создания. Потом он вспоминал, что не увидел, как вырос его сын и в груди разгорался огонь. Он спешил прочь. Прочь от всего, от себя.

        Перейдя дорогу, он остановился возле розария, цветов уже не было. Вот и осень. Он подумал о том, что никогда не дарил ей цветов. Он считал это иррациональным. Она никогда этого не просила. Он вообще не знал, что она думала о цветах. «Знал» - шевельнулась память и услужливо предоставила образ - Соня сидела на лугу и плела венок. Где это было, когда? Судя по её возрасту в институтские годы. Она любила полевые цветы. Да, он это знал. Он многое знал, он знал, что в жизни не бывает мелочей, любой фактор может иметь решающее значение и он это знал и требовал знать других.

   Скоро зима. Кто закроет твои глаза? Эта мысль стала формулой одиночества. То, что ЭТО случится он теперь не только твердо знал, но и понимал, и с этим пришло осознание тяжести груза и груз оказался тяжел, как донести? Почему все мысли, приходящие в голову, выжигают остатки его сил? Почему все то, что было основополагающим, без неё потеряло смысл. Сын давно не приезжал в страну. Он часто ей звонил, и они подолгу говорили по телефону разную ерунду, но он помнил, как сияло счастьем её лицо.

    Картинная галерея располагалась в пристройке многоэтажного жилого дома, светлая с большими витражами. В ней кто-то выставлялся. Десятка полтора разномастных работ. В уголке располагался прилавок с разными принадлежностями, там же сидела невзрачная скучающая женщина лет пятидесяти. Посетителей не было, разве что долговязый худощавый седой старик, смотревший в окно на тротуар.

    Тяжело дыша и сильно хромая, он подошёл к прилавку. Голос его был тихим и осевшим.
- Здравствуйте, я хочу передать вам кое-какие принадлежности, возможно кому-то пригодятся. Поставил на прилавок портфель и вынул тюбики с краской.
- Они старые, я не знаю годны ли. Взгляните. Женщина не шевельнулась, с высока разглядывая портфель – мы не берем на реализацию. Он подавил раздражение, - я хочу отдать, это дорогие, хорошие краски, может у кого-то нет денег, и вы могли бы передать.
- Вон там художник, спросите его. Голос женщины был безразличным. Он сложил краски в портфель и пошёл к художнику.

       Он вспомнил как лет 5-7 назад хотел отдать библиотеку. Он начал собирать ее в двадцать пять – тридцать, там были настоящие раритеты. Конечно, он понимал, что пришло время электронных книг. Но если почувствовать запах настоящей бумажной страницы, услышать ее шелест…не каждый может позволить себе полежать на кровати с электронным устройством, есть люди с низким уровнем дохода. Есть пенсионеры, у которых…У него теперь было время, масса времени. Он мог читать, читать целыми днями или даже месяцами. Почему он решил отдать библиотеку? Сотни книг, он прочел каждую страницу книг своей библиотеки. Он помнил какой это был труд в то время найти интересующую тебя книгу. В то время это когда был молод, полон сил, когда совершал восхождение, когда с ним считались, когда боялись перечитать. Теперь он обращался в общественные библиотеки, различные общественные организации, детский дом и даже дом престарелых. «Каталогизируйте, разложите тематически по коробкам и привозите, мы рассмотрим». Господи! Что вы можете рассмотреть? Он сел за каталог, как делал любую работу, надлежащим образом отделил лучшее на свое усмотрение, остальное разложил по коробкам и в итоге перенес на мусорку. Книги никого не интересовали.

      Он подошёл к художнику. Старик был в поношенной рубашке, жилетке, мятых брюках, но чист и опрятен. Он представился и объяснил суть. Отошли к подоконнику, он достал краски. Художник с интересом рассматривал содержимое портфеля. Закончив осмотр заключил.
– Хорошие краски, им лет двадцать, но они годны. Я все возьму. Это все?
 – Дома еще есть. – Ответил он. - Я дам визитку, приходите, забирайте.
 – Спасибо, я приду. – Художник принял визитную карточку, почитал.
– Вы ещё работаете?
 – Нет это старые визитки, я на пенсии. Он разглядывал этого человека с интересом. Что-то было в этом старике. Что-то делало его старше, может пепельная шевелюра, может быть манера держаться. Старше, не дряхлее, от этой мысли он почувствовал себя сильнее. – Это ваша выставка?
–Да. Надеюсь, что-нибудь продать, как всегда нужны деньги. Да и пристроить их надо. Я стар, других детей нет, отдать некому. Впрочем, едва ли Вы заинтересуетесь. Хотя я профессиональный художник, член союза художников. Хотите взглянуть? – Художник указал на картины.
   
       Он кивнул и пошёл к началу выставки. Осмотр был не долгим, но содержательным. Картины были из разных периодов жизни. Было время, когда художник был под серьёзным влиянием Ван Гога и Петрова – Водкина, затем ненадолго появился Дали. Ко всему был очень неплохим портретистом, был дружен с известными людьми искусства и политическими деятелями прошлого. Интересный человек.

         Ему понравилась пара картин. Он подумал о своих работах. Об институте, о государственных проектах. С чем сравнить? У него более семидесяти авторских свидетельств и патентов, горделиво украшавших стену его кабинета, наверное, с этим. Перед глазами бежала жизнь. Бежала с огромной скоростью. Голодное военное детство. Работа, учеба. Завод, проектно- конструкторский институт, министерство, научная работа. Трудная, но достойная карьера. Он никого никогда не бросил, для друзей друг, для оппонентов - враг. От чего же такое неудовлетворение? Думал он. Что за глупый вопрос не выходит из головы? Зачем я все это делал?
– Это портрет моей жены, - словно из далека донесся голос художника – все это посвящено ей и только ей.  Утонченное, бело- голубое создание в тонких точеных каблучках в тонах импрессионизма. Он поднял на художника тяжелый взгляд. Он не помнил туфель у Сони, он вообще не знал были ли у неё туфли на каблуках!
Художник долго и вдумчиво изучал его лицо – я вдовец, сказал он спокойно, давно, очень давно. А ведь это не Ваши краски. Давно Вы один?
 – Год, - сухо ответил, он его голос был не тверд — это были её краски, это все, что у неё было. Спасибо Вам за экскурсию. Я должен идти. Жду вас у себя, у меня есть хороший коньяк. Не дожидаясь ответа, он, не спеша пошел к выходу. Надел шляпу и запахнул плащ. Его ждали ветер и моросящий дождь.

      По дороге он зашёл в магазин, купил кое-что из еды. Для пенсионера у него был весьма приличный доход.  Но прилавки вызывали раздражение, ценообразование не вмещалось в понимание. Он не принял новую власть. Эти люди не заботились о населении страны, и главное не заботились о детях. Вспомнилось, как в целях профилактики авитаминоза Д в детстве заставляли пить рыбий жир. Он видел, как новая власть игнорировала старых служак, видел, как исчез в небытии его институт. Он вглядывался в лица прохожих, но не видел глаз. Что же он делал все эти годы? Не желал подчиняться дуракам? Для чего так много работал, забираясь все выше и выше, что не заметил, как прошла жизнь. А как только стал не нужен его забыли. Но он с этим жил. Он ушёл на пенсию в семьдесят пять. Он сто раз все это передумал. Но год назад вдруг стал старым и одиноким. И теперь перед ним возник этот проклятый вопрос.

    Дома он отряхнул дождь. Разделся, поел. Принял лекарства. За год или два до инфаркта, убившего её у него на руках, она перестала лечиться. Он использовал все свои связи чтобы продлить ей жизнь. Но она приняла решение. Он смотрел в окно, там все ещё моросил дождь, а безразличный ко всему ветер гонял остатки пожухлой листвы. Звонили старые друзья, коллеги, он что-то механически отвечал. Но он ждал другого звонка, ждал и не понимал почему.

    Художник пришёл вечером через неделю и принёс завернутую в оберточную бумагу небольшую картину. Выпили коньяку, закусили солями. Он показал ему оставшиеся принадлежности, тот кое-что выбрал, осмотрел и похвалил состояние, и качество кистей, и положил их на место.
- Что будет с Вашими картинами, — спросил он, когда это случится?
 – Я об этом не думал. Но у них уже есть место под солнцем. Моё имя внесено в реестр стоимости и утверждено союзом художников. Каждый квадратный дециметр имеет цену.
Их продадут и куда-нибудь пристроят. Какие-то пристрою сам. Художник встал, подошел к стене, где висели её картины, несколько минут смотрел.
 - Что скажешь. – Тихо спросил он.
- Очень живо и красочно. – Сказал художник. - Но на её работах мало солнца, посмотри, оно всегда в облаках.
 Одевшись, художник развернул картину, —это тебе - сказал он, одна из лучших моих работ, может поможет тебе понять, что происходит. Спасибо тебе за краски.
Он запер дверь, почему-то дождался, когда затих лифт и посмотрел картину. Там в левитановском стиле была изображена вологодская христианская церковь. Он перевернул полотно и мелкими буквами в левом нижнем углу прочёл - «раскаяние».
               
                BenZin   16.08.2017г.