Junk Sculpture. Очень-очень старый рассказ ец

Junk Sculpture.
 
Скандал был неизбежен, но вспыхнул, как всегда, неожиданно.
- Ты что, не слышишь, что ребенок не спит и плачет, и уже двадцать минут
мы валандаемся, все никак успокоиться не может?
- Ну и что, я с ними два часа на улице проваландался, пока ты тут сидела.
- Да причем тут, дело же не в том. Я говорю - надо же, наверно, подойти и
помочь мне успокоить.
- Не можешь справиться сама?
- Твои родители, что, по углам отсиживались, когда дети плакали?
- Сколько раз договаривались, не трогай своим языком моих родителей.
Все, вали отсюда.
- Сам вали. Господи, ну извини, да я же ничего плохого о них не говорила.
Взывала и все.
  Сын между тем заснул, и, слегка поплакав, К. вошла в  гостиную, то
бишь, ливинг рум - с намерением выбрать что-нибудь почитать. Как
всегда, неожиданно оказалось, что и читать-то нечего. Полтора десятка
вывезенных из России книг читаны-перечитаны. А то, что покупалось уже
здесь - в Австралии - на book sales - перечитывать не станешь - все
больше Агата  Кристи, да читанные еще по-русски и с познавательной
целью прочитанные по-английски Моэм и Ивлин Во, да разноообразные Ифешл
ащк иупшттукыб Огтл Ысгдзегку ащк умукнщту б Швшщеы ыефкештп Афикшс
Сщддфпу - содержащие, в сущности, не столько ыеуз-ин ыеуз штыекгсешщтыб
сколь, главное, - щедрый аванс - "вы можете творить". Но творить с
помощью зкудщмув ыеуз-ин -ыеуз пгшвуы ащк умукнщту не получалось. Да,
наверно, не это и было нужно. Нужно было закрыться  от чуждого
непроницаемого мира вокруг, а чем уж там, неважно. Забавно, однако: мир
вокруг почти непроницаем для нас, чужаков, но хочется и еще закрыться от
него, чтобы и этой непроницаемости не чувствовать.
   Порыскав глазами по полке и вздохнув, она сняла Набокова. Отец как-то
прислал с оказией, когда он только-только начал там выходить. Раскрывши
наобум, попала на "Защиту Лужина". Вот Лужин в гостях у невесты:
 " Я, между прочим, всегда интересовался, нет ли в шахматной игре
такого хода, благодаря которому всегда выиграешь. Я не знаю, понимаете ли
вы меня, но я хочу сказать... "Нет, я понимаю, сказал Лужин, прилежно
пораздумав. Мы имеем тихие ходы и ходы сильные. Сильный ход..."Так- так,
вот оно что" - закивал господин. "Сильный ход, это который,- громко и
радостно продолжал Лужин,- который сразу нам дает несомненное
преимущество. Двойной шах, примерно, со взятием фигуры тяжелого веса
или пешка возводится в степень ферзя..."
  Даже от жизни загораживаться, и то, у них, тогда, лучше получалось.
Это, все-таки, получше, чем Огтл Ысгдзегку. Но выморочный писатель,
все-таки. И о чем только писал? Ведь уехал семнадцати лет, той жизни и не
знал, можно считать. И из чего он делал свои романы? Фантазии, как Иутв
Ыштшыеукб да возня в эмигрантских вольерах. Или вольеры пошире были, что
ли? Знакомый текст бежал перед глазами, иногда вдруг зацепляя внимание:
"Лужин, с тех пор как стали приходить гости, появлявшиеся теперь
каждый вечер в различных комбинациях, ни минуты не мог остаться один с
невестой, и борьба с ними, стремление проникнуть через их гущу к
невесте немедленно приобрело шахматный оттенок. Однако побороть их
оказалось невозможно- появлялись все новые и новые  .."
   Новые и  новые... У них в К. друзей было три семьи. Друзья
появлялись, когда очередной физик, не выдержавший безденежья в столичных
академических институтах, приезжал на двух-трех-пятилетний контракт в
местный университет. И исчезали, как правило, так же: контракт
кончался, и семейство ехало дальше - на просторы ли богоспасаемой
Австралии, например, в Перт, в Америку ли - какая разница. Из их поля
зрения друзья исчезали, и все, связанное с ними, кончалось.
  Между этими двумя точками - началом общения и его концом - все
развивалось примерно одинаково.
  Первое очарование и чуть ли не ежедневные встречи.
-Извините, что без звонка, но вы у нас вчера свои сигареты забыли. Вот мы
их вам привезли. Как у вас тепло, что, газовую печку топите? А мы
экономим. Я спину погрею. Все-таки австралийцы удивительные козлы. К
тебе могут хорошо относиться, но только до тех пор, пока они не видят в тебе
дееспособного конкурента. И тут все, считай, отрезало. Все будет делаться
для того, чтобы напакостить, и в крупном, и по мелочи. Сегодня говорю
одному на работе: слушай, помоги мне tax return заполнить, как тут лучше
обойтись, подскажи. А он мне: там все написано, следуй инструкциям. Ну
козлы...
-Слушайте, может, вермута купим. Еще открыто у нас.
-Сегодня, кстати, "Зеркало" по телевизору.
-Слушайте, да зачем оно вам. Я вообще не понимаю, чем Тарковский так уж
хорош...
-Так идем за вермутом или нет - а то сейчас закрывают.
   Потом ежедневные встречи кончались, и, выпивая на week-end’e они
предавались, в основном, воспоминаниям.
- Все-таки университет - лучшие годы моей жизни.
- Что ж тут удивительного- юность все-таки.
-Да не в юности дело, а в эпохе. Было у эпохи очарование, сила.
-Наоборот, в этой брежневской полудреме общество могло нам позволить
делать что угодно, это-то и славно было.
-Как это - что угодно?
-Ну, в некоторых пределах, естественно,- исключая демонстрации и тому
подобное.
-Здесь общество тоже в полудреме, и делай, казалось бы, что хочу, а тебе
славно?
-Нужна же почва, среда. Россия, все-таки, культурная страна. Вот что
меня убивает, никому невозможно объяснить, какая Россия была страна. Они
все думают, что бедность и бескультурье - это одно и то же. Просто не могут
понять, что страна может быть бедной и культурной, как Россия, и дикой
и богатой.
-Как Австралия.
-Ладно, Америка тоже дикая, а жизнь там бьет ключом. Просто денег им здесь
не хватает и деловой активности.
-Женька ездил в январе в Америку и вернулся злой и разочарованный.
-И что?
-Кстати, о русской бедности. Не бывает бедности с уроками музыки. Нас
всех, каждого второго, учили в детстве музыке и фигурному катанию, или
еще чему-то в этом духе. Это что - бедность? Этого, кстати, они тоже не
понимают. Как это: родители жили бедно и учили чадо музыке пять лет.
- Но это все кончилось, ребята. Вот мне родители написали...
  В конце концов наступал период, когда спор, весьма  напоминающий
брань, возникал почти без повода.
- Мы тут познакомились с одним типом - он занимается благотворительной
деятельностью и пропагандой какой-то смешной моральной доктрины.
Моральное разоружение - они это называют. Ничего ребята, интересные. На чай
пригласили, свой журнал прислали бесплатно.
-Да не лезьте вы в это. Каждый человек думает прежде всего о своей выгоде. И
этот ваш благотворитель, естественно, тоже.
-Слушай, ты же не знаешь человека, как ты можешь его заглазно оскорблять?
-Оскорблять? Чем это? Это ты меня оскорбляешь сейчас.
  И это кончалось. И наступал мир - как с дальней тетей - с которой
говорить особенно не о чем, но и ссориться не имеет смысла. Так что между
началом и концом все развивалось похоже. Но уезжающих все-таки было всякий
раз жалко - уж больно тесен был их мир - и каждый отъезд делал его еще тесней.
- Надо пойти еще помириться,- подумала К. Или, может, сделать из
консервных банок такого жирафа, как там на обложке с полки высовывается...