Всему своё время 1

1.
Влюбился сразу. Иначе, каким словом объяснить то, что на всём разминающемся, бегающем, прыгающем и метающем новом подмосковном стадионе в 7000 квадратных метров, на противоположной стороне беговой дорожки я выхватил взглядом именно эту фигуру.

Бежала легко и изящно.  Распущенные волосы до плеч разлетались в такт движениям и отливали тёмным шоколадом на ослепительном солнце сентябрьского утра. Последнее тепло… Последняя надежда для тех, кто начитался летом сентиментальных романов…

Спортивное трико плотно облегало стройные накаченные ноги, а кислотного кораллового цвета ветровка притягивала взгляд.  Я следил за этим сигнальным пятном краем глаза по всей беговой дорожке, пока мать беседовала с тренером. Вернее, она без остановки задавала вопросы по всем видам спорта, не давая мужику возможности толком ответить хотя бы на один из них. Он бросал ей что-то односложное, а сам ходил вокруг меня и осматривал со всех сторон, как коня на ярмарке.

- Так, мамаша! Вас что конкретно интересует? – наконец не выдержал он её сумбура.
- Я же сказала, мы хотим выбрать спортивную секцию. Что у вас в ассортименте?

Мать презрительно поджала губы: она терпеть не может панибратства и всякие плебейские словечки. «Мамаша» просто вывело её из себя, я-то её знаю,сейчас начнёт нос задирать.

- Ха! Мы не в магазине. Это спорткомплекс,… женщина.

Тренер и сам понял, что эта мелкая особа, на голову ниже своего сыночка-переростка, может доставить кучу хлопот и так просто не отстанет. А уж эти молнии в глазах он уже видывал не раз в своей карьере.

Мне-то было всё равно, чем заниматься, лишь бы пар выпустить. Я был спортивен, вынослив, перепробовал, уж бог знает сколько, видов спорта, включая мини-футбол в предыдущей школе. А мне хотелось что-нибудь помасштабнее.

Тренер вдруг оживился и стал хватать меня за все части тела.

– Мамаша, подержите-ка мою папку, - он бесцеремонно сунул в руки матери папку с файлами и свой мобильник, а сам стал мять мои плечи, бицепсы, похлопал по спине и прислушался, как ветеринар, осматривающий бурёнку. Потом ощупал четырёхглавую мышцу бедра, шлёпнул по заднице самым беззастенчивым образом и простучал коленный сустав.

- Ты каким-нибудь спортом занимался? – спросил он.
- Он всегда занимался и занимается, - мать опомнилась и всунула папку тренеру обратно в руки. – Он плавает, в школе – волейбол, мини-футбол…. Да! И шахматы, конечно!
- Шахматы? – задумчиво протянул тренер без всякого сарказма. – Ну, это меняет дело. Вот удача-то, парень! Ко мне пойдешь, – он задушевно глянул мне в глаза. – Правда, поздновато для футбола, мамаша.  Мои пацаны с восьми лет занимаются. А тебе-то сколько, шестнадцать, небось?
-Да Вы что, товарищ, ему только четырнадцать в декабре будет! – мать взвилась не на шутку. – Тоже мне, профессионалы!

Она была готова тут же развернуться и покинуть этот клуб самодеятельности, гордо вскинув нос. Но тренер вдруг живо отреагировал на слово «товарищ», придержал её за локоток:

- Не кипятитесь, товарищ! Я тут самый главный, мастер спорта международного класса, двадцать лет как тренирую. Сейчас все сертификаты в тренерской покажу, договорчик заключим... А? Товарищ?

Меня их разговор занимал мало. Я скосил глаза на коралловую статуэтку, притормозившую метрах в десяти от нас и усердно разминающую голеностоп.  Пялиться в открытую  посчитал неприличным: у меня хорошее периферическое зрение, и я рассматривал девчонку с восхищением. Тёмные глазища на пол лица, прямые блестящие волосы по плечи, фигура – что надо! Правда вблизи оказалось, что ветровка была ей чуть великовата по росту и прикрывала до середины бедра, так что самого главного было не заценить. Но я уже таял от чувства лёгкой невесомости в животе…

- Нам надо срочно «центрового» заткнуть, а то прежний в Москву переехал. Тем более, ты уже мини занимался: что, да как – знаешь. Сейчас тебя с капитаном познакомлю. Эй, Тёма, подойди к нам. Я «центрового» нашёл, - он махнул в сторону девчонки.

Я стал озираться, ища хоть кого-нибудь достойного звания «капитана». Но к моему изумлению, она махнула в ответ и пошла в нашу сторону, на ходу расстёгивая и снимая ветровку.

- Вот, познакомьтесь, наш капитан, лучший «вингер», -  тренер стал представлять нам подошедшего. – Ты, Казарян, чего рассупонился?! Мигом продует.

Мы с матерью стояли, раскрыв рты. Белоснежная футболка с длинным рукавом облегала торс без малейшего намёка на вторичные половые признаки. А над верхней губой я сразу обнаружил лёгкий тёмный пушок. Он стоял, изящно отставив ногу в сторону, будто готовясь к балетному па. Я тут же уставился между ног. Да что же это?! Парень! Не может быть… Вот так облом. Но почему со мной всегда так: ожидаю одно, а получается всё иначе. Ведь я уже успел влюбиться!

- Ну, что, мамаша? Записываемся?
- Гениально! Отличное решение…, - глаза матери потемнели и загорелись лихорадочным блеском.
- Вот и хорошо, - тренер раздулся от похвалы, как индюк и водрузил ногу на лежащий рядом футбольный мяч.

Знал бы он, что эти слова относятся вовсе не к нему, а означали: «отличное сложение, гениальное решение природы»! Она закусила губу, прищурила глаза и стала ходить вокруг парня. Кто не знал мою мать, мог бы подумать, что это хрупкое создание около сорока одержимо маниакальными пристрастиями.

Парень сначала весело наблюдал за ней, а потом переключился на разглядывание меня, краснеющего и смущающегося под его дерзким взглядом. Тренер же напрягся и сдвинул брови, пытаясь угадать, что обо всём об этом мог бы сказать Уголовный кодекс. Надо было срочно вмешаться:

- Не обращайте внимание! Она профессиональный художник. Вот увидела харизматическую натуру и уже мыслями в работе. Она детские книги иллюстрирует, - поспешно добавил я, чтобы разрядить обстановку.
- Ааа, понятно… Творческая личность. Вся в себе и на нервах! – облегчённо рассмеялся тренер.

Мать даже не расслышала, мечтая поскорее вернуться в мастерскую и взяться за эскизы. Своим цепким фотографическим взглядом она уже запомнила парня во всех ракурсах.
- Так что, Вы согласны? – тренер обошёлся без «мамаши».
- Да согласна она. Мам, ты как, «за»?
 Она встрепенулась и вернулась на землю:
- Что? Ах, да..., согласна. Главное, чтобы тебе понравилось.

Ох, чёрт, знала бы она, как мне понравилось! Я тяжко вздохнул.

И тут же краем глаза уловил чуть заметное молниеносное движение тренера. Мяч из-под его ноги гулко летел в правую сторону от меня. Я неосознанно выгнулся и через мгновение в броске прилип к нему ладонью, повалился на бок и, перевернувшись, подмял «снаряд» под себя. Всё – попробуй, отбери!

Мать даже не ойкнула. Тренер присвистнул, сунул папки в руки капитана и бросился ко мне:
- Ах, ты мой хороший! У нас и вратаря запасного нет! Ну, всёёёёё… Давай, Артёмка, бери над ним шефство. Покажи ему, … как тебя?.. Алексею, где у нас что, с ребятами познакомь. Шкафчиком поделись, а то у нас дефицит - только у капитана отдельный. Вот, обещали после зимних каникул раздевалки расширить…, - он подхватил матушку под руку и потащил поскорее в тренерскую, пока не передумала.

 - Ну, ты даёшь! Классная реакция! Ты где так натренировался? – Артём смотрел на меня с восхищением.
-Да с Котом играем в догонялки за мячом. Он мой главный тренер, - я чувствовал себя менее скованно, довольный его похвалой.
- Пробежимся? Раздевалка в другом крыле.

Я был рад размяться. Пока бежали, парень успел несколько раз обежать вокруг меня, потом пошёл спиной вперёд, нагло рассматривая мою фигуру с ног до головы. Я снова засмущался и покрылся красными пятнами, как все блондины.

А в раздевалку я вошёл с чувством, как будто всё тут давно знаю. Ребята сразу бросились знакомиться, тискали меня: «Наконец-то, хоть заиграем нормально в полном составе!». Их искренность и дружелюбие поразили. Это тебе не московские снобы.

- Наконец-то, - повторил за всеми высокий рыжеватый парень с веснушками на носу. По его атлетической фигуре я понял, что это вратарь. – Умучился уже один весь сезон играть. Тебя к нам вратарем?
- Не, Витёк, центровым, - Артём по-хозяйски водрузил руку мне на плечо, будто мы были с ним закадычные друзья детства.
- А мы его и так, и этак в оборот возьмём, - загоготал Витёк.
Потом отступил на шаг назад и склонил голову на бок:
- А вы смотритесь! Это твой дружок, что ль?

Все ребята тоже склонили головы и уставились на нашу обнявшуюся парочку, одобрительно зацокали и «задакали» без всяких пошлых интонаций. Жгучий брюнет и ослепительный блондин (мать вытравила мне чёлку краской, прежде чем опробовать на себе!). И только из дальнего угла донеслось язвительное:

- Ага, как голубки!

Все дружно развернулись на голос, послышалось: «да заткнись ты», «урод в своём репертуаре». Витёк похлопал меня по плечу:
- Не обращай внимание. В каждом стаде есть паршивая овца. У него папаша спонсор, так он из себя корчит неприкасаемого. Так мы ему - «тёмную»! А, Минаков?

Ребята дружно поддержали.
- Да я не обращаю, - поспешил я их угомонить.

С тех пор прошло уже два года, а мы с Минаковым руки друг другу так и не пожали ни разу.

2.

За эти несколько лет я довольно быстро привык к новому обиталищу, новой школе, новым друзьям. Уже через полгода полностью влился в команду на радость тренеру, который затыкал мною все дыры на поле, матери, которая заботилась о моей загруженности, чтобы я не мешался у неё под ногами, и Тёмки, с которым мы сдружились не на шутку. А что мне оставалось делать?  Моя с первого взгляда влюбленность в это изящное существо никуда не исчезла, а только ушла на второй план. Но каждый раз, ожидая приятеля в парке, чтобы вместе идти на тренировку, и завидев издали его силуэт, внутри у меня всё сжималось от разочарования всей моей недолгой жизни: «Ну, почему это всё-таки оказалась не девчонка!»

К тому же я стал учиться с ним в одной школе, заодно с нашим вратарём Витьком и его братом-близнецом, младше его на семь минут, Толиком - крайним нападающим, атакующим полузащитником и ещё бог знает кем (такой же «затычкой», как и я, смотря, как у тренера карта ляжет).

А вот с тренером нам всем действительно повезло. Я повидал нескольких в «прошлой» московской жизни и могу уверить, что на периферии встречаются уникальные экземпляры: не разочаровавшийся в гадких детях, в извечных повторениях одного и того же, разнообразивший каждую нашу тренировку чем-то новым и полезным. Он и в походы нас таскал вместе со своей женой, поваром на пенсии, и на сборы, и на соревнования. Ладил со спонсорами (то есть знал, сколько и с кем выпить), с администрацией и с нервными родителями типа «моей», уверяя каждого, что именно его сынок – будущий Месси.

Виктор  Васильевич (а для всех просто Вик Вас) организовал этим летом для нас десятидневную поездку на один из Соловецких островов. Всё, что положено для воспитания настоящих мужиков, укрепления их стойкости и выносливости: палатки, утренние пробежки вокруг острова, Белое море, ни душа, ни особых удобств. Зато потрясающий пейзаж, лес с клюквой и морошкой, плоские мшистые камни, отдающие до сумерек нежаркое июльское тепло, и  приятный бонус в виде малого количества комаров и некоторого количества девчонок на расстоянии пятнадцати минут пробежки до соседнего палаточного лагеря.

Эти бедолаги, возглавляемые такой же боевой наставницей, как и Вик Вас, оказались примерно нашего возраста, только волейболистки из Кеми. Мы сразу сошлись на почве любви к мячу и сетке и поклялись в вечной дружбе на оставшиеся пять дней. Вечера проводили с песнями и шутками у костра на их территории, так как возвращаться ночью по каменюгам было нипочём только настоящим джентльменам.

Вот, это испытание на «настоящего мужика» я, кажется, и не прошёл тогда. Только об этом никто не догадывался. Лишь внутренний голос после исподтишка подзуживал меня, и я начинал краснеть, ни с того ни с сего. А началось всё в самый первый день установки палаточного лагеря. Тёмка был «богатенький», и родители снабдили его шикарной дорогущей четырёхместной палаткой с тамбуром и дополнительным отсеком. Вдобавок к двухместному спальному мешку. У меня же был только дешевый мешок времен матушкиной молодости. Но мы собирались жить вместе, поэтому всю поклажу я тащил на себе в качестве компенсации. Не сказать, что современное снаряжение было тяжёлым, наоборот, казалось невесомым в сравнении с моим «наследством».

Уже под вечер, выгрузившись с катера, расставив разномастные временные убежища и готовясь ко сну, выяснилось, что наша медичка, сопровождающая группу, умудрилась забыть дома свой спальный мешок. Вик Вас нежно пожурил её и заставил нас представить своё снаряжение. И только у Тёмки Казаряна был двуспальный мешок. Медичка, тётка чуть постарше моей матери и раза в три её шире, сразу потянула к нему руки. Но Артём бурно воспротивился и заявил, что если мать учует на вещах запах женских духов (а  «сестра милосердия» нещадно душила нас и комаров приторным терпким запахом), то заставит его жениться на ней.

- Ох, Казарян, кабы я не была уже бабушкой, я бы не раздумывала, красавчик ты наш!

Все загоготали, и Вик Вас рассудил, что мы с Тёмкой можем и в одном уместиться, а мой ватный отдал «бабуле». Все хихикали и желали нам приятных снов. И только Минаков добавил своей «отравы»:

- Смотрите, не посинейте от холода! Потеснее прижимайтесь…

Да, ну его…

3.

И надо же было ему ляпнуть… Слова «потеснее прижимайтесь» упали на благодатную почву и, как семена чертополоха, зацепили меня за самое нутро, где-то в районе пупка и стали прорастать.

Мешок оказался даже не двуспальным, а семейным, как Тёма перевёл с этикетки, аж с тремя подголовниками и двумя дополнительными пледами! Места было предостаточно. Но меня как-то знобило и потряхивало изнутри, и я предложил лечь на подложке  в соседнем отсеке.  Друг возмутился:

- А если ты заболеваешь? Так совсем застудишься на земле. Брось дурить.
Он внимательно посмотрел на меня:
- Ты что, боишься, что этот дебил о нас скажет?

Он попал в самую точку. Этого-то я и опасался. Но не того, что скажет Минаков, а того, что это может оказаться правдой. Мне всегда нравилось тесное общение с Казаряном на поле, в раздевалке, на его обширном диване с пультами от игровой приставки в руках.  Или хлопать по плечу, первым броситься на него и облапать после забитого мяча по негласно заведённой традиции.

Так делали все, но я испытывал нечто отличное от тисканий с другими парнями. Его я хотел дольше удерживать в своих объятиях, вдыхать запах шелковистых волос, тереться носом об ухо. Что я втихаря и делал. И мне казалось, что никто не замечает. Особенно, я старался, чтобы сам Казарян ничего не заподозрил.

А может, я себя накручиваю? Гормональный фон к шестнадцати годам ещё не устоялся и выдавал неожиданные всплески. Я же не педик!.. наверное…

Все так устали от переезда на поезде и качке на кораблике, что после ужина заснули, как убитые. Первые две ночи мы спали в полной амуниции – в футболках и спортивных штанах. Я даже носки не снимал. Мешок не застёгивали, а только прикрылись половинкой, как двуспальным одеялом.

Первое утро взбодрило всех северной прохладой и зычным голосом медсестры, распевающей во весь объём обширных лёгких, не поддающихся никакой спирометрии: «Счастье, вот оно!».

Вик Вас и его жена, сопровождающая вместе с ним все наши вылазки, уже успели накрыть к завтраку на всю команду из десяти самых стойких из группы (плюс медсестра). Каша была вкуснейшей, какао густейшим, настроение боевое. И только змеиный шепот с другого конца стола выбил меня из колеи:

- Аааа, вы ещё не посинели! Только поголубели немного…

Послышался удар ложкой по лбу и обиженное шипение. Витёк Свешников громко попросил чистую ложку, а то эта «будто в дерьме измазана». Все тактично промолчали. Тёма шутил, хвалил Вик Васину жену, казался невозмутимым и «глухим» на все уши.  А я вжал голову в плечи… К обеду утренние тучки рассосались на небе, и в моей душе снова воцарилась гармония. Мы недооценили нашу медичку, потому что она оказалась дипломированным тренером по йоге: быстренько настроила нас на медитацию и восстановление дыхания после разминки. 

К вечеру был запланирован визит к новым подругам: сначала поиграть в волейбол для разнообразия, потом – посиделки и танцы до утра, так как через день они отчаливали домой, в цивилизацию.

Мы рылись с Тёмкой в наших вещах, пытаясь найти что-нибудь чистое из одежды. Правда он, эстет хренов, стирает в Белом море каждый день свои носки, трусы и футболки. Вот за одной из них, самой белоснежной, и потянулись наши руки.

- Тём, моя очередь, да она и велика тебе!

Мы спокойно делились друг с другом всем своим имуществом, и только на мои сигареты он не посягал, так как был некурящим. А я баловался, тайно от дымившего как паровоз тренера.

Друг упирался и тянул на себя. Я изловчился, заломил ему руку и навалился всем телом. Тёмка кряхтел, выворачивался, но с хохотом прятал футболку под животом. Я просунул под него руку пытаясь нащупать искомое. И нашёл… вместо тряпки, к своему удивлению… что-то мягкое и твёрдое одновременно, обжигающее мне жаром и пульсацией руку. Мозг ещё не отозвался осознанием, и рука непроизвольно мяла и ощупывала это «нечто», пытаясь помочь ему поскорее определиться.

- Ты мне всё сейчас оторвёшь, к чёртовой бабушке. И придётся на мне жениться!

Всегда он сведёт всё к шутке. Мозг понял. И липкий стыд раскалённой волной обдал всё тело. Я отпрыгнул в дальний конец палатки. Тёмка, надрываясь от смеха, прятал под резинкой выбившееся содержимое трусов. Бросил в меня футболку.

- Ладно уж, я что-нибудь более привлекательное для девочек надену.

И стал переодеваться. Я сидел, не дыша, и наблюдал, как он сначала снял с себя всё до трусов, а потом стал медленно одеваться. Как будто первый раз вижу. И не могу не смотреть. В это время Вик Вас призвал всех выдвигаться.

- Ну, что ты застыл?! Переоденься и вытрись влажной салфеткой – ты весь мокрый.

Я схватил футболку и пачку салфеток и полез в соседнее отделение. Я стеснялся, как никогда. Протер шею, грудь и подмышки. В это время вполз Тёма с полотенцем и стал вытирать мне спину.

- Не надо, - простонал я беспомощно.
- Надо.  Девочки не любят потных мужланов.
- Мне всё равно.

Друг закончил обтирания, отбросил полотенце и вдруг положил ладони мне на спину. Я чувствовал кожей его дыхание, и что он прижимался ко мне щекой и носом.

- Дай понюхать…ммм…кайф…

Мне показалось, или он провёл по спине губами… В этот патетический момент, когда я задыхался от отсутствия воздуха (потому что забыл как дышать), а парень буквально облизывал мне спину, в проём палатки просунулись две рыжие головы братьев Свешниковых:

- Долго вас ждать?! Все уже повылезали…

Мы вздрогнули и уставились на них в четыре вытаращенных глаза. Выражение их лиц полностью отражало наше. Братья переглянулись, потом кивнули друг другу, будто приняли обоюдное решение. Старшенький на семь минут Витька философски изрёк:

- Вы уж не демонстрируйте перед всеми… мало нам Минаковских пошлостей!

Младшенький добавил не менее глубокомысленно:
- Везёт же людям – любофф. А с этим (он ткнул в бок своего брата), ни одну девчонку не закадришь. Мешается вечно!

Они вынули головы из палатки, и мы слышали, как они, отходя, ещё перебрёхивались друг с другом:
- Ой, больно ты им нужен! Рыжий и тощий.
- На себя посмотри, кентавр ты наш.
- Чёрт, Тёма. Теперь и эти ещё начнут…
- Не, они – могила. Нам в лицо могут всё, что угодно сказать. А другим ни слова. Верные друзья.

Я согласился. И, пристыженные, мы, наконец, вывалились из палатки.

4.

Девочки подготовились к встрече основательно. Верно, слепой и лишенной обоняния была их наставница, коль не учуяла от своих подопечных  крепких алкогольных запахов, расползающихся из недр каждой палатки. Зато Вик Вас учуял и молча погрозил нам кулаком. Правда, вскоре переключился на игру и орал на нас, неудачников, как обычно, во всю глотку:

- Позорники, вы что, мяч никогда не держали. Свешников, и это вратарь называется! Не хватать, а отбивать надо…тюлень…

Зато я отличился на славу, благодаря занятиям волейболу в старой школе. Свёл разгромный счёт (не в нашу пользу) к удобоваримой разнице в пять очков. Девчонки играли, не напрягаясь, но лупили в нас мячом с такой силой, что к концу третьей партии двое наших гордо носили синяки под глазом, а Тёмка подвернул ногу в своих шлёпках.

Вик Вас, его жена и медсестра по очереди помяли его слегка опухшую ногу, обругали матерно и приказали притихнуть где-нибудь в сторонке. Отыгравшие девочки зазвали раненых и контуженных в самую большую палатку и стали обхаживать и «лечить» своим лекарством, то есть тайно плеснули нам водки в чашки. Мы, конечно, и рады стараться! Пока тренер обругивал новую партию...

Одна красотка с длинной соломенной косой велела Тёмке задрать на лавку ногу, смыла с неё пыль, другая обтёрла полотенцем, а третья притащила какую-то сногсшибательную финскую мазь от растяжений. Каждая приложила руку к Тёминой лодыжке, и все восторгались, какая у него ровная, красивая, тонкая ступня.

Чёрт, я весь извёлся…от ревности! Другим ребятам тоже досталось ласки и водки (типа компресс от синяков, только вовнутрь). Ну а на мне повисли сразу две захмелевшие девицы. Тёмка хитренько поглядывал в мою сторону и потешался. Мне же было неудобно и не очень-то приятно вдыхать терпкий запах женского пота, которым вскоре пропахла вся футболка. Стряхнув, наконец, девиц на младшего Свешникова, с готовностью предоставившего им сразу две руки и две коленки, я вывалился покурить, задевая непослушными ногами палаточное крепление.

Оценив обстановку и дислокацию старших по званию, я метнулся за пышный кустик чего-там дикорастущего и с упоением закурил. Через минуту кустик раздвинулся и на меня выпал Минаков. Я смотрел сквозь него, будто тут и нет никого. Он мялся и краснел:

- Слушай, Лёша, между нами непонятки какие-то с самого начала…  Если я обидел, ты извини меня. Я бы хотел подружиться, но это чмо армянское вечно рядом торчит, не подступишься!

Я обалдел! Это Минаков-то извиняется?! Но прежде, чем я успел сообразить, что бы ему ответить на «чмо армянское», как послышался ледяной голос Витька Свешникова:

- Вот всё ты, Минаков, испортишь! Одно слово – и весь в дерьме. Брысь отсюда, а то потом не отмоешься.

Даже у меня холодные мурашки пробежали по спине. Минакова как сдуло…

- Лёха, не верь ни единому его слову. Подлее субъекта я ещё не встречал. Мне вообще не нравится, как он на тебя смотрит.
- Как?
- С ревностью. Я вообще за ним замечаю…всякое. Как говорится, кто больше всех кричит, у того и хрен на тебя стоит.

Я удивлённо вскинул глаза.

До своих палаток добирались мелкими группками, но прибыли все! Мы с Витьком, как самые мощные игроки в команде, тащил на себе прихрамывающего Артёма. Иногда тот забывался и довольно лихо перемахивал через валуны. Наконец, Витёк просёк его, обозвал симулянтом и побежал догонять брата.

Вик Вас пожелал нам: «спокойной ночи, слабаки и нарушители режима», и пообещал нещадно расправиться с нами завтра в шесть утра. Мы вползли в палатку практически на четвереньках. Артём выложил из кармана ветровки подаренную девочками мазь.

- Надо на ночь намазать, - буркнул я.
- Тебе кто из девочек понравился? С косой или сразу две, что на тебе висели? – парня потянуло на скользкие темы.
- Отстань. Никто. Я не разглядел. Чего это у тебя ещё из кармана торчит?
- Ха, что надо ты не разглядел, а тут увидел! – парень с тихим смехом извлёк из второго кармана четвертинку водки. – Это мне лекарство, но если ты о-о-о-чень попросишь, то я поделюсь.

Я молниеносно метнулся к нему и выхватил пузырёк.
- Не разбей, медведь, - тихо зашипел на меня Тёма.

В это время мимо палаток с обходом проходил Вик Вас:
- Всем спать. Завтра отдыхаем.
- А обещал в шесть утра поднять! Всё, гуляем, - захихикал друг и полез в рюкзак за кружкой.

Вторую искать не стали, чтобы не светить фонарём. Кружка приняла сразу всё содержимое.

- Нам не поплохеет? – усомнился я, чувствуя, что предыдущая доза ещё не улетучилась.
- Неа. А мне с косой понравилась. Лёша, как же хорошо… с тобой.

Чёрт, меня такие слова сразу отрезвили. Понятно, что он просто так болтает – вот, друг, сидит рядом, пьёт с тобой из одной кружки, тащит на себе всю дорогу. Конечно, хорошо! Для этого друг и нужен. Но мне стало грустно и больно. И я отпил сразу большой глоток. За четыре глотка и допили. Сидели, молча, друг напротив друга.

- Лёш, мне надо помыться. Пойдём, искупаемся!
- Ты совсем офонарел! Вода ледяная.
- А мне, как ты понимаешь, уже пох… и море по колено. Я всё равно пойду. А ты, как хочешь.

Ну что на это скажешь! Манипулятор хренов. Конечно, я пошёл, он же на ногах не стоял, а упрямый, как чёрт! Пришлось придерживать за талию, чтобы не соскальзывал с валунов. К счастью, наша палатка крайняя, а море метрах в десяти-пятнадцати – доползти можно. Я тоже хотел поскорее в воду - смыть с себя липкий запах чужого пота и тяжесть от алкоголя.

Конечно, мы забыли взять, во что переодеться, только полотенца. В Белое море можно только наступить и тут же отдёрнуть ногу – ледник! Или влететь с размаху и вылететь обратно с диким криком. Мы себе этого не могли позволить. Лагерь спал. До нас доносился громкий храп Вик Васа и его жены.

Над морем, вдруг таинственно притихшем, висела одна звезда. И мы пошли на неё в воду, мужественно стиснув зубы. Тёмка, как был в одежде, так и плюхнулся. Я сбросил провонявшую футболку, потом подумал и стянул треники  вместе с трусами. Вздрогнул от обжигающего промозглого бриза. Из воды слышался лязг зубов. Алкоголь ещё грел изнутри, и я упал следом.

Парень тёр себя ладошками, насколько я мог разглядеть в темноте и подвывал от холода.
- Всё, выходим, - скомандовал я и потянул его за собой. – Иначе посинеем. Вот Минаков будет доволен…
Я решил не рассказывать Казаряну о разговоре с ним, а то горячий армянский парень может и убить за одно слово.

Я быстро вытер своё голое тело, а друг мялся рядом, не зная с чего начать: сразу вытираться или снять сначала мокрую одежду.

- Ну, ты и чудик! Скидывай с себя всё.

Общими усилиями рассупонили парня, как бы выразился наш тренер. Ох, и взгрел бы он нас сейчас, если б увидел! Я ускорился и стал вытирать бедолагу. Поднялся ветерок и тут же проморозил нас до костей. Мы тряслись не на шутку. Без лишних слов я напялил на него свои спортивные брюки, обмотал полотенцем. Он и не сопротивлялся. Сам в одном полотенце, потянул его вверх по камням к палатке.

Как же в ней тепло, уютно и просторно. Но мы слишком замёрзли и не могли сразу согреться. Всё натягивали на себя, то рубашки, то сверху свитера, то шерстяные носки.

- Эх, надо было бы напоследок водки оставить, - сокрушался друг.
- Ладно, в мешке согреемся, - я полез внутрь.

Тёмка залез следом и укрыл нас половинкой мешка, а сверху пледом. Отвернулся и засопел. За ним и я провалился в тяжёлый сон. По моим ощущениям прошло не больше часа. Было ещё также темно и тихо. Только уж очень жарко. Друг распластался на спине, прижимаясь ко мне бедром. От этого жгло ещё нестерпимее. Я зашевелился, пытаясь стянуть с себя лишнюю одежду, особенно жгучие носки, как будто в них перцу насыпали. Парень тоже завозился.

- Ты куда? - спросонья не понял он.
- Я сейчас расплавлюсь. Всё тело горит, хочу переодеться.
- И я, - простонал друг. – Только не могу пошевелиться. Помоги.

Я нашарил его руками. Тоже горел. Он с трудом выполз из мешка и сел передо мной на коленях. Я стал расстегивать пуговицы его рубашки и чертыхаться. Тёмка хихикал надо мной, как обычно, называя неуклюжим медведем, и матерился. И все его матюки елеем разливались внутри, в районе середины груди. И ещё в одном месте. Я задышал отрывисто и нервно.

- Помогай мне, - приказал я.

Но он понял это по-своему и стал в ответ расстёгивать мою рубашку, стаскивать её с плеч. Водить по ним горячими ладонями. И я поплыл…

- Дай, носки сниму, - еле ворочал я пересохшим языком. Сейчас бы море выпил!

Он высунул ноги, и я стал нежно стягивать колючие носки. Наконец-то и меня допустили до этих изящных ножек. Чтоб я провалился, как у девушки, гладкая нежная кожа и такая маленькая ступня, целиком помещается в ладонях. Зато, как сильно она била, технично обводила и обрабатывала мяч. Я гладил её и еле сдерживался, чтобы не поцеловать. В этот момент я уже всё про себя знал и полностью отдавал отчет своим чувствам и поступкам. Руки ползли вверх вдоль голени к колену, такому хрупкому и тонкокостному, как мне казалось на ощупь.

- Лёша, ты бы мазь взял, чего без толку лапать-то.

Снова он надо мной издевается! В темноте я покраснел. Нашарил мазь и бросил ему на голый живот:
- Сам мажь, а то всё недоволен.
- Я доволен. Я же говорю, что хорошо с тобой.
- Понятное дело, возятся с тобой каждый раз! – беспомощно заворчал я. Ну, зачем он опять так задушевно говорит!

Но парень откинулся на спину и стал стягивать с себя треники.

- Помогай, давай! И мажь, и гладь меня. Мне нравится.

У меня всё перевернулось внутри. Я рывком сдёрнул с него штаны, трусы вызывающе белели, но их я трогать побоялся. А то опять попаду впросак! Глаза привыкли к темноте, и мы друг друга прекрасно видели. Он лежал на спальнике в одних плавках, а я перед ним на коленях, абсолютно голый (так как не нашёл чистые трусы в рюкзаке).

Мазь ещё больше усилила тактильные ощущения. И пахла какими-то цветами, кажется ландышами. Я уж и две ступни обмазал, и выше, выше…

- Чёрт, Тёма, какой же ты гладкий, как девушка, - простонал я непроизвольно. И звук этот был таким незнакомым - изнутри, я уже задыхался от возбуждения.
- Ты меня сейчас всего перемажешь, придётся опять в воду лезть. Правда, клёвая мазь. Дай я тебя…

Он вырвал тюбик из моих трясущихся рук и выдавил «ландыши» на свои ладони. И начал с плеч и предплечий, потом обхватил пальцами грудные мышцы. Меня просто колотило от желания прижать его к себе. Впиться губами в пухлые губы, смять в охапку!

- Тебя трясёт капитально. Хочешь лечь?
- Да, с тобой, - я уже сам не понимал, чего несу.
- Забирайся вовнутрь, я тебя поглажу.

Я повиновался и трясся уже внутри спальника. Он юркнул следом и, прижавшись к боку, стал водить руками по груди и животу.

- Не надо, Тёма… ниже, не надо, - шептал я ему куда-то в шею. А губы искали его кожу, и я уже целую её легко-легко, чтобы он не понял.   
- Не шуми, я сам знаю, что тебе надо.

Парень заткнул мне рот ребром ладони, а другой рукой тут же сполз к бедру и подхватил меня снизу. Я уже не мог сдерживаться и стонал от наслаждения, кусая и целуя его руку. А потом судорожно забился в его кулаке, не понимая, как всё это могло произойти.

Конечно, сам себя я уже успел изучить вдоль и поперёк. Но никто другой раньше не трогал меня так, как я себя, заставляя вывернуться наизнанку. Я жаждал поцелуев, объятий, а услышал:

- Мощно кончил. Кайфово. В следующий раз - ты мне.

Он обтер меня и мешок изнутри влажным полотенцем, или рубашкой, я уж не понял. Потянулся, зевну. И сразу отрубился, повернувшись ко мне спиной. От душащих слёз и обиды я затаился и незаметно как уснул.
 
5.

Утром все проснулись кто как сумел, в разное время. Вик Вас и его подруги ушли в лес по ягоды-грибы, оставив дежурить в лагере пробудившихся неудачников.

Первое, что явилось к нам утром –  две рыжие головы Свешниковых.

-Эй, ребята, просыпайтесь. А то от завтрака ничего не останется.

Мы беспомощно моргали, а они удивлённо рассматривали наши голые тела в спальнике. Во внутрь палатки просунулась рука Свешникова-старшего.

-Это ваши шмотки? Вы что, купались ночью? – влажные трусы и футболка полетели прямиком в нас, а потом и Тёмкины шлёпки в придачу.
- Блин, пацаны, - заговорщически зашептал Толик, - ну вы хоть осторожнее будьте. Минаков ведь не дремлет. Да и все защитники у нас гомофобы отпетые. Ещё задирать начнут.
- Видимо не все защитники такие, - вздохнул старшенький, бросив камень в мой огород. Головы исчезли.

После сна стали постепенно возвращаться  воспоминания.  Но не о том, что случилось, а всплыло надсадное чувство обиды за себя-дурака и тревога. Я выпрыгнул из мешка и стал быстро одеваться, поглядывая на друга. Мы молчали. Ни слова. Он вообще не глядел в мою сторону, а только зевал и тянулся в разные стороны. Как будто и не было ничего. На лице – беззаботное утреннее выражение, ещё безо всяких мыслей и воспоминаний. Прекрасно! Обида переросла в злость, и я поскорее покинул палатку.

Тут всё и закончилось для нас этим летом. Через час приплыл знакомый капитан на катере и объявил, что по метеосводкам надвигается шторм, который продлится, бог знает сколько. И если мы не хотим застрять здесь надолго и плавать в палатках, то надо срочно собираться и отчаливать. Как выяснилось, наша часть острова частенько затапливалась в непогоду.

На палубе все сидели в тесном кружке и страдали от качки, хватаясь друг за друга. Тёмка, как всегда, пытался шутить и подбадривать команду, всё ему нипочём! Как будто не существует серьёзных вещей в жизни – всё просто, как три копейки… Я дул губы неизвестно на кого и угрюмо сидел в сторонке, замотавшись дождевиком. Ругал и жалел себя за то, что снова поддался мечтам, напридумывал, как бы это «я – ему», а вмешалась стихия и снова облом. И только Витька курсировал между группой и мной, тревожно заглядывая под капюшон.

В поезде до Москвы я немного оттаял и высунулся из кокона, чему Тёмка очень обрадовался (ребята постоянно дёргали его, что это со мной и не поссорились ли мы). Тренер давал последние указания на оставшийся месяц лета, свободный от тренировок. Выгрузившись около стадиона, мы так и не успели толком попрощаться. Друга сразу увёзла мамаша в тонированном мерседесе, а я, тщетно попытавшись разглядеть его фигуру внутри, потащился на остановку.

Такого сумбурного августа я что-то не припомню. Мало того, что мать затеяла ремонт на даче, где мы проживали, сбежав навсегда из душной Москвы, так она вдруг решила, что я достаточно вырос, чтобы узнать кто мой отец - это какая-то трагикомедия в бразильском стиле! С детского сада она дружила с двумя мальчиками, двумя Борисами. Потом вместе в школе. С одним поступила в художественный вуз, но и другой был всегда на коротком поводке. Бабка моя любила обоих, и капала дочери на мозги, что та никак не может определиться. Уж не знаю, что оба в ней нашли? Я бы на ней никогда не женился: уж больно противоречивый характер. Да и ситуация двусмысленная и для меня непонятная: разве можно не знать, от кого у тебя ребенок?! Ха-ха-ха! Так они и не женились!!!

Но дяди Бори регулярно наведывались в гости и, как я смутно догадывался, оба нас содержали, так как мать никогда не работала, а только кисточкой махала. Мне они нравились и были самыми родными людьми. Наконец, поддавшись шантажу бабули (что та хочет умереть спокойно), и обнаружив однажды в зеркале, что сама она уже не первой молодости, мать торжественно объявила, что мы будем проводить тест ДНК. И даже не спросила моё мнение! Ни мне, ни дядям Борям, я думаю, это было не к чему. Ведь прожили мы эти шестнадцать лет в дружбе и согласии. А она всех завела, наэлектризовала, а сама, я подозреваю, питалась нашей возмущенной энергией, как вампир.

Дяди Бори стали спорить, ссориться, ругаться, чью фамилию я вскоре буду с гордостью носить.  А мать с бабкой спокойно раскладывали пасьянс на возможные варианты.

- Боренька Рабинович такой доктор хороший, внимательный, из достойной семьи, - предлагала бабуля.
- Ой, мам, в России Рабиновичей, как картошки в поле, - парировала мать. – А отчество! Он же Боаз по паспорту. Только ауру ребенку портить. А вот Архангельских мало…
- И он хороший, вон какие деньги зарабатывает на своей архитектуре. А он точно Борис по паспорту?

Я упирался, даже хотел из дома сбежать перед тестом. Но, надо же знать свои корни… и сдался. К декабрю обещали готовые результаты.
- Вот тебе и подарок на день рождения! – хохотнула мать. А я-то рассчитывал на планшет.

Друг не звонил целый месяц, а сам я набрал пару раз, но получил в ответ  «абонент недоступен». Мне только и оставалось, что рыться в материных эскизах с его портретами во всех ракурсах.  Тёмка стал её любимой натурой на тот период. И если она заставала нас дома, то всегда крала у меня полчаса общения, чтобы порисовать его. Острота воспоминаний постепенно притупилась, сменившись будоражащим ожиданием встречи.

Мы переходили в последний класс. Накануне первого дня учёбы я весь извёлся и не находил себе места. Издёргал мать, чтобы она меня подстригла, погладила рубашку, купила носки или хоть денег дала побольше. На линейке первого сентября, перездоровавшись со всеми одноклассниками, я  не обнаружил Артёма. Да, бывало, конечно, что он являлся только через неделю после каникул, грея пузо на дальних заморских курортах. Но сейчас мне особенно его не хватало. Витёк, видя, как я отчаянно кручу головой во все стороны, деликатно извинившись, сообщил, чтобы Тёму я не ждал в школе.

- Он на «дистанционку» перешёл. В школу больше ходить не будет. Сказал, чего время зря на ерунду тратить. Ты же знаешь, у него там всякие ходы-выходы.  Ему и ЕГЭ сдадут и в вуз устроят. Но он хочет заграницей поступать, у его отца там бизнес, что ль… Он разве тебе не сказал?

Перехватило дыхание… В этот миг я понял, что никакие мы больше не друзья. 

6.

Идя на первую тренировку после летних каникул, я издали увидел фигуру Казаряна. И ничего во мне не ёкнуло, как раньше. Я подивился такой реакции и даже обрадовался – может, ушло всё?

В раздевалке все хором общались, обнимались, оживлённо обсуждали прошедший август. Наконец, тренеру и его помощнику удалось организованно вывести наше стадо на поле и выстроить в зигзагообразную линию.

- Да, братцы. Вам вредно отдыхать. Разжирели, совсем от рук отбились. Будем приводить в форму. Для начала – два круга мне, по четыреста.

Мы недовольно загудели, но резкий свисток вернул всех к порядку. Тёмка сам подбежал и пристроился рядом.

- Как сам?
- Норм. А ты?
- И я норм.

И это всё? Меня подмывало расспросить его о планах, о том, чем он дышит, чем занимался. Но слова никак не складывались в вопросы. И до конца тренировки мы больше не разговаривали. Через сорок минут с непривычки  мы уже дышали, как собаки, высунув языки, постоянно прикладывались к воде, а кто и валялся на траве, скуля в изнеможении «щас сдохну».
 
- Ладно, доходяги, ещё  одно объявление и по домам, - тренер скорбно обвёл всех взглядом, понимая, что сегодня нас в команду не собрать. – На осенних каникулах, а это уже в десятых числах октября, едем на сборы…. («уууууу») в Турцию («ооооооо!») на десять дней («ураааа!!»). Спасибо спонсорам. Всё оплачено, с вас только паспорта и согласие родителей.

Мы запрыгали от радости и стали бурно обсуждать услышанное. Вот для чего нужны спонсоры!

- Минакову спасибо скажите. Это он придумал. А папа организовал.

Тут наш восторг поутих, но ребята стали подходить и жать ему руку – надо быть благодарными. Кроме меня и Витька Свешникова, который не мог преодолеть рвотный рефлекс.

Тренер же задумчиво теребил свисток на верёвочке, ломая голову, как бы натянуть Минакову хотя бы второй юношеский. На соревнования он выпускал его редко, только на крайнюю замену. Потому как тот обнаружил слишком трусливый для футболиста характер: как только видел, что мяч со свистом летит ему в лицо, он группировался, отворачивался и подставлял спину. Он и сам признавался, что мяча боится. Оставалось надеяться, чтобы Минаков как-то сам  выбыл по возрасту. Однако, папины деньги тоже не лишние для клуба. Дилемма…

Братья Свешниковы пригласили всех на день рождения через неделю. Я глянул на Артёма, который переодевался в раздевалке. Он глянул на меня. Подошёл:

-Ну, что напьёмся…, как на Соловках?

И я опять задохнулся от воспоминаний. У стадиона его сразу подобрал мерседес. А я остался со своими мыслями и дрожью в коленках. Он намекал, что всё помнит и предлагал повторить? Чёрт, ведь теперь моя очередь, и я не против… А вечером я снова рылся в эскизах и так усердно вспоминал лето, что один промокший насквозь даже пришлось выбросить.

Я ждал этот день рождения с маниакальной одержимостью. И уже твёрдо знал, что с моей сексуальностью мне отныне обеспечена «весёлая» жизнь. Как всё будет? А что, если ребята догадаются, смогу ли я объясниться? Или придётся доказывать кулаками? А что доказывать-то? То, что я не педик (ну, уж не совсем конченый), я был уверен. Потому, что кроме Казаряна меня никто не интересовал. Так и он мне особой взаимностью в этом плане не отвечал.  Значит, это только моя проблема…  Нечего было сдуру влюбляться на расстоянии четырёхсот метров, толком не разглядев объект! Ну, будем считать, что мой случай уникальный…

«Голубизну» частенько обсуждали у нас в раздевалке. Всё недобрыми словами, ожесточённо и презрительно. Кроме братьев Свешниковых, у которых отец проктолог с регалиями. Как говорил Витёк, он им уже подробно объяснил про все возможные варианты и их последствия с медицинской точки зрения.  Поэтому они никого не осуждали, не критиковали, считая, что всякое возможно.

В гости обещала прийти почти вся команда, за исключением заболевших и Минакова, которого братья не считали за друга и человека.  И девочек мы посчитали лишними – уж слишком нас много. Братья жили в красивом элитном доме, где обосновались «богатеи» нашего города, городские чиновники и отпрыски местной администрации. Артёмкина семья тоже имела тут сразу две квартиры.

Все собирались неравномерно. Дверной звонок дребезжал каждые десять минут. Я ждал, ёрзал… и бегал открывать дверь. Хотелось встретить друга самому. Хотелось обнять его в коридоре, пока никто не видит, чуть дольше удержать в руках, может даже…. И снова звонок, и я срываюсь с места. Мы уже закусили канапе и выпили по два бокала вина. Крепкого не хотелось, чтобы не дай бог не потерять контроль.  Уж напиваться, так вместе с Тёмой.

Все подарки подарены и рассмотрены. Перешли к мясу и водке. Музыка, гомон, окурки летят с десятого этажа. Я больше не вынесу такого напряжения, слоняюсь по пяти комнатам, потом, как легавая, замираю в стойке и прислушиваюсь. Больше никто не звонит. Всё время чувствую на себе взгляд Виктора. Наконец, он подходит ко мне с полной рюмкой:

- Ты что дёргаешься? Давай напьёмся. Вот тебе штрафная, за Казаряна. Умотал, гад, на Кипр. Обещал привезти литр оливкового масла. А на кой оно мне? – он шутит, но глаза остаются серьёзными.

И я вижу, что он прекрасно всё понимает и старается меня утешить, отвлечь. И ещё я понял, что это – всё… полный мой провал. Я выдерживаю ещё пятнадцать минут и просто ухожу, честно признавшись Витьке (почему-то я стал с ним откровенным), что не хочу портить праздник и могу сорваться в истерику. Витёк сунул мне на прощание коробочку и велел выпить два порошка, как только приду домой.  «Как рукой снимет, проснёшься другим человеком!». Как бы мне этого хотелось. 

Утром я проснулся и не почувствовал ничего. Ни боль, ни тоску, ни сожаления. Просто открыл глаза в двенадцать часов, умылся на автомате, выпил кофе, не чувствуя вкуса. Мать даже не чухнулась, что это я так поздно… Позвонил Витька, спросил, жив ли я.

- Слушай, и правда, отличные порошки. Я спокоен, как удав, и выспался как никогда. Это что за «химия»?
- Ничего такого. Это отцовские. Название и не выговорю даже. Он их сам составляет и толчёт в ступке. Перед экзаменами хорошо: голова ясная, а эмоций – ноль. Я тебе несколько доз сунул. Ты только не «борщи» особо.

И может, от воздействия порошков, или от того, что этот парень всегда оказывался рядом, когда я чувствовал одиночество и отчаяние, я не задумываясь, пожаловался:

- Он даже не предупредил меня, что уедет… Вить, он совсем меня не любит...
- Да подожди ты с выводами. Всему своё время.