Б. Глава третья. Главка 6

     Когда Нина вошла в квартиру, то с удивлением обнаружила, что свет на кухне ещё горит. Обычно в такое время все дома уже спали; в их семье весьма не одобрялось полуночничество.Честно говоря, она бы сейчас с большим удовольствием ни с кем не встречалась, но планировка квартиры была такой, что попасть в свою комнату она могла, лишь пройдя мимо открытой двери кухни. Как раз когда она пыталась незаметно это сделать, голос брата окликнул её:
     – Ну наконец-то ты явилась! Мама волновалась, да будет тебе известно.
     Нина была вынуждена остановиться. Жора сидел за столом, далеко вытянув свои худые ноги и медленно потягивал домашний глинтвейн, который их мать умело как-то особенно вкусно готовить.
     – Я же предупредила, что задержусь, – намеренно усталым голосом ответила она. Может, он не станет всё-таки её сейчас донимать?
     – Да, предупредила, – снисходительно кивнул он. – Только мама – она и есть мама, всё равно будет волноваться, если её дочь гуляет по ночам… в компании ненадёжных людей.
     – Я была с Тёмой, – нахмурилась Нина.   
     – Ах да-а, с Тёмой! – насмешливо протянул он. – С твоим таинственным воздыхателем.
     Делать было нечего, пришлось ей войти в кухню и присесть за стол. Если уж Жора кого-то брал в оборот, от него было нелегко отделаться.
     – Нисколько он не таинственный, – сердито сказал она. – И не называй его, пожалуйста, воздыхателем, ты же знаешь, что мне это не нравится.
     – Ну а как же ещё его назвать? И не будь он таким таинственным, ты бы его хоть раз нам показала. Чего ты стесняешься? Мы, может быть, недостойны его общества? Слишком просты для него?
     – Ну что за глупости, Жора! – возмутилась она. – При чём тут это? Просто… просто мне кажется, наши отношения ещё недостаточно определились, чтобы знакомить Артёма с родителями и… и с тобой.
     – Я, значит, всё-таки отдельно, – блеснул он улыбкой. – И сколько уже тебе говорить, что я не Жора?
     С того момента, как её братец начал подрабатывать в одном популярном местном журнале, он стал совершенно невыносим. Именовать его отныне следовало исключительно Георгием (хорошо хоть не Георгием Николаевичем), а о любой своей статье он распространялся долго и с искренним удовольствием. Но что хуже всего – он начал зачем-то отращивать усы, уверившись (по никому не понятной причине), будто это является непременным атрибутом настоящего журналиста. Усы росли у него плохо, всё какими-то клочками и в разные стороны, но Жора носил их с видом гордым и независимым.
     – Не Жора? – переспросила Нина, подлаживаясь под его тон. – Но ты же называешь Артёма моим воздыхателем, хотя я просила тебя этого не делать, так что я имею право называть тебя Жорой, как, заметь, делала всегда.
     Её брат фыркнул и отпил глинтвейна.
     – А мне не нальёшь? – спросила она. – Раз уж ты меня никак не хочешь отпустить спать?
     Он молча подал ей стакан, плеснул вина на несколько глотков. Было видно, что последняя шпилька сильно его задела.
     – Так или иначе, – сумрачно заметил он через минуту, пощипывая ус, – тебе не следует разгуливать по улицам ночью. Наш город в последнее время стал небезопасен.
     – Да что ты говоришь? И как ты пришёл к такому выводу?
     – Ты разве не слышала, что случилось вчера вечером? – с внезапно возникшим огоньком в глазах спросил Жора.
     – Вчера вечером? – она постаралась, чтобы голос её звучал безразлично, хотя уже поняла, к чему ведёт разговор её брат. – Да нет, я… я не следила в последнее время за новостями, у нас много работы.
     – Эх ты! – укоризненно воскликнул он. – Вот, гляди, – и он вдруг выложил на стол свежий номер своего журнала, который, как оказалось, всё это время держал спрятанным под столом. – Я как раз накропал статейку на эту тему.
     “Накропать статейку” стало в последнее время его любимым выражением. По столь же непонятной причине он полагал, что именно так говорят истинные профессионалы от пера.
     Нина взяла журнал, чувствуя, как внезапно онемели пальцы. Поразило её не столько совпадение – в конце концов, нетрудно было предположить, что обожающий криминальную хронику Жора ухватиться за это происшествие, – сколько внезапное осознание своей отделённости (уже) от Тёмы. Вот сейчас он прочитает статью, в которой рассказывается о крушении её надежд, скажет что-нибудь, прокомментирует, и окажется по другую сторону баррикад. Хотя почему окажется? Разве она когда-нибудь покидала эту самую сторону? Да, знакомство с Тёмой её изменило, и изменило сильно. Да, она сама себя теперь не узнавала, но всё-таки разве у неё получилось преодолеть тот высокий водораздел, что лежал между ними, девочкой-отличницей и непутёвым задирой с улицы? Сейчас она прочитает статью – всё равно прочитает – и, несмотря на обуревающие её чувства, скажет что-нибудь нейтральное, пустое. И эти слова незримыми нитями будут связывать её с братом, со всей семьёй, которая, как ни крути и не пытайся себя обмануть, во всех возможных смыслах противоположна Тёме и его миру. Нина знала, что как бы ни были сильны её разногласия с родителями или Жорой, она всегда внутренне оставалась с ними, оставалась их частью, их репринтом. Изменения, которые она только что приписала влиянию Тёмы, были вызваны не только его влиянием. Едва ли не в большей степени они объяснялись бунтом против системы, против тетрадок в линеечку, в которых была записана её жизнь. Он просто разбудил в ней желание этого бунта, стал катализатором процесса. Однако никакой бунт не длится вечно. И сомнения, которые она испытывала сейчас, объяснялись в том числе и усталостью от этого двухгодичного противостояния, в которое она себя вовлекла с того момента, как познакомилась с “воздыхателем”.
     Всё это Нина поняла сразу, в один момент. Рука брата, протягивавшая ей журнал, терпеливо висела в воздухе, ждала, требовала. Ей нужно стать одной из тех, кто прочитает очередную заметку о нападении на “чурку”, покачает головой, посетует на жестокость нынешней молодёжи, и забудет обо всём случившемся. Именно этого требует её баррикада. Сумеет ли она устоять?
     – Что ж, давай, посмотрим, что ты там “накропал”, – тихо сказала она, принимая журнал.