Экзамен на права

  - Проходите. Стол справа.
   Это не стол, это полигон. Последний раз я видела такой стол в детской книжке, в сказке о портняжке.   
   Там  тоже был стол, который нигде не заканчивался. И крошечные портняжные ножницы, настоящие размеры которых я знала, довершали представление о размерах стола. Я знала, какие большие, тяжелые и неудобные эти портняжные ножницы. У моей мамы были такие.
   Здесь было необычным все.
   Этот дядечка, имя которого мне предстояло узнать, но характер которого уже, похоже, узнала. Он не некрасивый. Он – особенный. Большой, мясистый и не очень подвижный. В белом халате нараспашку и синей кепке. Чтобы понять, что это за головной убор, надо вспомнить старый-старый синий сатин. Вот такого цвета это головной убор. Высокий и ровный по форме, похожий на поварской колпак, только чуть ниже, этот головной убор был при этом без функции, поэтому сидел, как кепка, немного провалившись набок.
   Этот дядечка был здесь хозяином всего: строения, мебели, своего положения и моего экзамена.   
   Экзамена на права. И он не шутил.
   Еще пять человек, кроме меня, были разбросаны по всему пространству помещения за разными столами.
   Видимо, так их лишали возможности списать или пошептаться между собой.
   Что и как скоро у меня будут спрашивать я не знала,  поэтому смотрела по сторонам.
   Цементные стены, толстые, достаточно грубой отделки, как будто их только набросали цементом, но сгладить цели не ставили. Эти стены выбелены известью. Все помещение белое. Кроме тех мест, где оно серое, потому что кое-где кусками цемент не был прокрашен.
   Не знаю точно, но по-моему, такие полы тоже называются бетонными.
   Под потолком, а это  метров шесть, не меньше, лампы дневного света старой модели, длинные в два ряда мерцающие лампы. А кроме них, над столом учителя, того самого важного дядечки, на белом длинном проводе свисает с потолка зеленая лампа. И закачивается низко над самым его столом. Так что, когда он присел на свой стол бочком, стало совсем не понятно, зачем ему такая лампа. Единственное, что могу предположить, это чтобы скрывать за ней маленький бисквитный тортик с кремовыми розочками, преподнесенный ему его же учениками в честь экзамена.
  Крышки на тортике не было, видимо, учитель не был намерен ждать окончания экзамена, и лампа прекрасно прикрывала собой от посторонних глаз его намерения относительно тортика.
  Другие ученики, сосредоточенные над своими листами, тоже были странные. О них сказать нечего, кроме того, что они точно были. Однотонные в одежде, и склоненные как-то одинаково над своими столами, они напряженно и сосредоточенно дышали и смотрели строго на свой стол. Их как - будто нарисовали под копирку. Корпеющие над знанием.
  Цементные стены имели свое продолжение. Они изгибом переходили в другие комнаты. Если смотреть от меня вправо, то эта комната не заканчивается, а как-бы изгибается вправо и влево, в обе стороны. И там, где она раздваивается, стены нет, и мне видна улица. Только это не улица города. А улица в смысле – не помещение. Потому что видно мне вполне отчетливо рядом берег реки. Это берег, природа, камыши и воздух. И от этого странность этого помещения, странность происходящего и странность внезапно оказавшейся здесь природы, спорили между собой.
  Дядечка походил между столами учеников, над кем-то наклонялся, склонял голову и что-то читал на листках. Но ничего не говорил, а только контролировал. От этого всего было ощущение, что он подавил своим молчанием и тишиной любую попытку с ним заговорить или пошевелиться.
  Я сидела и смотрела на него, и ждала его реакции на меня. Он должен был когда-то подойти близко и к моему столу. И было в этом ожидании что-то угрожающее. Что он со мной сделает своим молчанием? Он мне не дал задание. А время идет. Я поскребла подбородок ногтем указательного пальца, наверное, даже оставила красную бороздку на нем.
  Стены. То, что между комнатами нет стен и дверей, я еще как-то поняла. Но зачем там, где они изгибаются и переходят в другие, скрытые от глаз наблюдателя помещения, уходящие одно направо, другое налево, зачем в этих местах изгиба с потолка свисает треугольная конструкция? Также симметрично, одна с правой стороны, другая – с левой. Если только по замыслу архитектора, это создает уменьшение простора помещения и как-бы заставляет человека ожидать за этим изгибом опять нормальной высоты стены. Заставляет человека как-бы подныривать под этими нависающими цементными треугольными наростами. Не настолько, чтобы пригибаться, переходя в другую комнату, допустим налево. Не наклоняться, но при этом всем торсом ощущать неизбежное присутствие свыше чего-то давящего. Думаю, в этом месте хочется проскочить побыстрее поворот и оказаться уже, наконец, в другой комнате.
  - А где здесь туалет?
  - Здесь нет женского туалета.
  - Какой есть. Мне подойдет.
  - Налево.
   Я шла налево не столько в туалет. Сколько уже понять, что там.
   Когда я возвращалась обратно, в помещение с улицы на пузе вползала утка. Я замерла, вжалась спиной в стену на повороте, чтобы не мешать процессу. Я почти привыкла к мысли, что здесь странное все. И утка на экзамене на права была не более странной, чем помещение, учитель, туалет и все остальное. Обычная белая утка, за которой следовали 7 желтеньких утят. Они тоже преодолевали порожек и вслед за мамой, как по веревочке,  шли вглубь комнаты, где проходил экзамен. Шли по-домашнему спокойно и уверенно, видно, они это делали не первый день. И они не боялись нарушить тишину, крякали и пищали.
 Я пошла вслед за ними. В комнате учеников не было. Там сидел один учитель. Упершись подбородком в руку, он смотрел в мою сторону. И он ждал меня.
- Обычно я не учу девушек. Не верю в них. Сколько их не учи, они все - равно потом нарушают правила. Или забывают их, или не знают, как их надо применять. Но по поводу вас я спокоен. Вы точно пропустите пешеходов на переходе. И не нарушите чью-то жизнь. Поздравляю! Вы сдали экзамен на права.