Красный Люцифер спешит на фронт

Русская равнина. Лето 1918 года.
 
Троцкий откинулся в ванне, наслаждаясь горячей водой, бьющей из сверкающих кранов. В уставшем за день теле приятно растекалось тепло. Вождь закрыл глаза и стал думать о приятном, роясь в памяти. Перед его внутренним взором стали сменять одна другую успокаивающие и расслабляющие картины: летняя, залитая солнцем Европа, изумрудные луга и леса, стада на склонах живописных гор, лазурное море и золотые пляжи, шикарные белые виллы и роскошные яхты, дамы в изысканных купальных нарядах. Впрочем, отдыхал народный комиссар недолго. Его мозг, эта идеальная машина, работала всегда (даже во сне)без остановок. Порой ему казалось, что внутри тела мужчины в самом расцвете сил живёт собственной жизнью какая-то дьявольская сжатая пружина, которая всегда толкает его вперед, не давая останавливаться на достигнутом.

Троцкий открыл глаза и взял со столика, где лежали закуски и фрукты, бокал, наполненный до половины белым французским вином из царских запасов. Вождь мирового революционного пролетариата поднял свой прозрачный кубок и, прищурившись, посмотрел сквозь хрусталь на яркую вагонную лампочку. Свет играл на гранях бокала, рассыпаясь великолепной радугой искр. Троцкий отпил из фужера глоток и стал с видимым удовольствием выразительно декламировать:

 – В длинной сказке
   Тайно кроясь,
   Бьёт условный час.
   В тёмной маске
   Прорезь
   Ярких глаз.
   Нет печальней покрывала,
   Тоньше стана нет…
 – Вы любезней, чем я знала,
   Господин поэт!
 – Вы не знаете по-русски,
   Госпожа моя…
   На плече за тканью тусклой
   На конце ботинки узкой
   Дремлет тихая змея.

Троцкий отпил ещё и поставил бокал на столик рядом с бутылкой темно-зелёного стекла, подрагивающей от бешеной, гулкой пляски колёс мчащегося куда-то поезда. Затем народный комиссар вылез из ванны, насухо вытерся пушистым полотенцем и некоторое время стоял перед огромным – в человеческий рост – зеркалом в золоченой раме. Он внимательно осмотрел своё обнажённое тело с ног до головы и в целом остался доволен. Хотя живот и бедра ему показались слишком полными – сказывалось хорошее питание. Он зачесал назад мокрые жёсткие волосы, в которых уже пробивалась седина, бережно расчесал усы и бородку. Нарком специально поддерживал определённый образ, который походил на театрального Мефистофеля. Как говорится, видите во мне Сатану, Дьявола, Люцифера – будет вам по вашим кошмарам.

– Часть силы той, что без числа
  Творит добро, всему желая зла.
Да, не плохо, только рогов и не хватает…

После завершения банного ритуала Троцкий накинул цветастый халат в красных и золотых драконах и пошёл, насвистывая любимые мелодии, в свой вагон. По пути он то и дело благодушно кивал на приветствия обслуживающего персонала  и охраны, подмигнул покрасневшим машинисткам.

– С лёгким паром, Лев Давидович!

В личных апартаментах его уже ждал с вечерним докладом элегантный белокурый красавец – секретарь Сермукс. Помощник Троцкого был облачён в сшитый по фигуре френч без погон и других знаков принадлежности к военным. Кивнув вставшему при его появлении Сермуксу, наркомвоендел опустился в заскрипевшее под его тяжестью кресло и открыл папку, лежавшую на столе. Сразу же он погрузился с головой в работу. Бумаги, однако, не радовали! Закончив чтение, наложив свои резолюции и дав указания помощнику, он решительно захлопнул папку, резко поднявшись. Глаза его горели огнём под стеклами пенсне. Опустив голову, он стал мерить кабинет шагами, что-то бормоча себе под нос.

Внезапно Троцкий резко остановился перед огромной старинной картой Российской империи, утыканной разноцветными флажками. Некоторое время наркомвоен внимательно изучал её, затем повернулся к Сермуксу, который держал на коленях блокнот.

– Да, весёлого мало, Николай Мартынович! Обложили со всех сторон, как волков, гады. С востока – чехи и белые, с запада и юга – немцы, Рада, разная контра, на севере – союзники. И все мечтают захватить сердце красной республики – Москву. Нет, врешь – не возьмёшь! Вот из Казани приходят тревожные вести. Удержат ли город? Будем надеяться, что успеем вовремя. Мы должны показать всей этой сволочи, что с нами шутки плохи! Так, Николай Мартынович, пишите. Приказ. «Всем, всем, всем. Борьба с чехо-белогвардейцами тянется слишком долго. Неряшливость, недобросовестность и малодушие в наших рядах являются лучшими союзниками наших врагов. В поезде наркомвоена, где пишется этот приказ, заседает военно-революционный трибунал, который снабжен неограниченными полномочиями. Назначенный мною начальник обороны железнодорожного пути Москва – Казань т. Каменщиков распорядился о создании в Муроме, Арзамасе и Свияжске концентрационных лагерей, куда будут заключаться тёмные агитаторы, контрреволюционные офицеры, саботажники, паразиты, спекулянты, кроме тех, которые будут расстреливаться на месте преступления или приговариваться трибуналами к другим карам». Дата. Напечатайте и принесите мне на подпись.

Через полчаса секретарь пришёл уже с готовым текстом приказа. Троцкий прочитал, удовлетворенно кивнул головой и поставил подпись. Сермукс продолжал стоять перед начальником, ожидая дальнейших распоряжений. Наркомвоен медлил. Затем он встал, подошёл к окну, раздвинул занавески, некоторое время смотрел в ночь. Не было видно ни одного огня, только звёзды, словно сразу за стеклом начинался космос. Троцкий повернулся и мягко предложил помощнику:

– Присядьте, Николай Мартынович. Поговорим. Ночь долгая, а спать не хочется…

Сермукс сел, понимая, что вождю необходим слушатель. Народный комиссар помолчал, затем продолжил, возбуждаясь от собственных слов: 

– Забавно, вся эта черносотенная и белогвардейская сволочь даже не понимает, что обречена, приговорена самой историей. Агония может продолжаться ещё год, два, три, но они обязательно проиграют. Народ разорвал контракт, заключённый с Романовыми и дворянским сословием. Почему? Вопрос интересный и сложный.

Красный диктатор остановился перед картой. Взгляд его был направлен на разноцветные флажки и одновременно – внутрь. Затем он продолжил свой монолог:

– Все эти бывшие сотни лет сосали народную кровь, убивали, грабили, эксплуатировали, как рабов, свой же народ. Цари, дворяне, бояре, помещики, капиталисты, чиновники, генералы думали, что так будет всегда! И даже народные революции Стеньки Разина и Емельки Пугачева их не насторожили, не заставили взяться за ум. Но вот, наконец, наступил час расплаты,  к власти пришли униженные и оскорблённые, те, кого никогда не пускали к управлению – рабочие и беднейшие крестьяне под руководством партии большевиков. Быдло восстало на своих пастухов! Сбылась тысячелетняя мечта социалистов и коммунистов прошлого. И расплата будет страшной. Причем, об этом сегодня еще мало кто догадывается. Наверное, потому, что они плохо знают нас, наши корни.

Троцкий сел в кресло, откинулся и, закрыв глаза, начал декламировать:

– «Сегодня забитая, засечённая, она – партия народа – завтра встанет вместе с Разиным за всеобщее равенство и республику русскую, с Пугачевым за уничтожение чиновничества, за надел крестьян землею. Она пойдёт резать помещиков… В существующем строе, в котором всё ложно, всё нелепо – от религии, заставляющей веровать в несуществующее, в мечту разгоряченного воображения – Бога, и до семьи, ячейки общества… Революция кровавая и неумолимая, – мы не страшимся её, хотя и знаем, что прольётся река крови, что погибнут, может быть, и невинные жертвы… Императорская партия! Думаете этим – репрессиями – остановить революцию? О Романовых – с теми расчёт другой! Своей кровью они заплатят за бедствия народа… Как очистительная жертва сложит головы весь дом Романовых! Начнётся война, потребуются рекруты, произведутся займы, и Россия дойдёт до банкротства. Тут-то и вспыхнет восстание, для которого достаточно будет незначительного повода! Мы будем последовательнее не только жалких революционеров 48-го года, но и великих террористов 92-го года, мы не испугаемся, если увидим, что для ниспровержения современного порядка приходится пролить втрое больше крови, чем пролито якобинцами в 90-х годах. Скоро, скоро наступит день, когда мы распустим великое знамя будущего, знамя красное и с громким криком «Да здравствует социальная и демократическая республика Русская!» двинемся на Зимний дворец истребить живущих там. Может случится, что все дело кончится одним истреблением императорской фамилии, то есть какой-нибудь сотни, другой людей, но может случится, и это последнее вернее, что вся императорская партия, как один человек, встанет за государя, потому что здесь будет идти вопрос о том, существовать ей самой или нет». Ай да Петя Зайчневский, ай да русский Нострадамус! Как предсказал, как верно указал путь на полвека вперед! А ведь написано-то это ещё в шестидесятые годы прошлого века. Да не читали господа «Молодой России», а если и читали, то не поняли, не сделали должных выводов.

Или вот другой «звоночек», который тоже не был услышан врагом. Ещё в 1907 году в брошюре «Очистка человечества» Иван Павлов подписал им приговор. Писал он там, что человечество делится на этические расы. И те, кто многие поколения осуществляют политическую и экономическую власть, накапливают за столетия отрицательные черты, с молоком матери впитывают стремление к власти, к угнетению себе подобных. Поэтому их необходимо выделить в особую расу – расу хищников, паразитов на теле человечества. Люди эти стоят ниже наших животных предков, худшие признаки гориллы и орангутанга развились в них в пропорциях, не имеющих параллелей в животном мире. Нет такого зверя, в сравнении с которым представители правящего класса не казались бы чудовищами. Опасно для всех, что отрицательные черты неизбежно передаются злодеями следующим поколениям! Чтобы спасти страну эти моральные и физические уроды, – эти дворяне, помещики, буржуазия, их гнилая интеллигенция – должны быть полностью уничтожены! Можно на время оставить в живых для обслуживания трудящихся только самую смирную и послушную часть бывшего правящего класса, заставив их до кровавых мозолей за кусок хлеба работать на новое социалистическое Отечество!

Обыватели, люди нелюбопытные и ленивые, которые не знают предыстории вопроса, считают нас, большевиков, жестокими, мол, эдакое воинство ада, вылезшее из преисподней на грешную землю… Да, мы не миндальничаем с классовыми врагами! Но и они с нами не лимонничали! Расстреливали и вешали, сажали в тюрьмы, ссылали. Столетия эти сволочи уничтожали, вытаптывали всё передовое, новое, живое и революционное! О какой жалости тут может идти речь? Мы – справедливые и честные люди, верные своим идеалам. Впрочем, к этим буржуазным насекомым понятие честности применено быть не может – оно им просто чуждо и непонятно! Клопов и тараканов нужно просто давить! Трудящийся класс должен быть честен и справедлив только к себе подобным. Разве мы не обещали, что придя к власти камня на камни не оставим от самодержавной России – темницы народов и трудящихся классов? Обещали! Их удивление мне непонятно. Особенно мне смешно смотреть сегодня на всю эту интеллигентную либеральную и псевдореволюционную сволочь – кадетов, эсеров, меньшевиков. Они себя называли солью и мозгом нации, раздувая пожар бунта. Но когда огонь вспыхнул до небес, поджарив пятки богу, они вдруг испугались, стали кричать: «Караул, горим!». Ильич точно и метко назвал их говном. Они и есть куча навоза, по которому проедут наши броневики! Эти господа решили теперь бороться с республикой трудящихся, объединившись с разной черносотенной сволочью. Что же, посмотрим, чья голова треснет первая! Вот так, Николай Мартынович… Заболтал я вас. Накипело на сердце. Уже поздно, идите отдыхать, завтра будет трудный день. А я ещё поработаю. Позовите Татьяну, пусть принесёт мне чаю. С лимоном и коньяком. Непременно французским!

В ночь на 28 августа наркомвоен спал очень плохо – ему снился кошмар. Погода в конце лета 1918 года стояла жаркая, вагон нагрелся за день и в нём было очень душно, несмотря на открытые настежь окна. Троцкий разметался на постели поверх одеяла в ночной сорочке. Диктатору снился странный сон. Словно, его поезд очень быстро мчится вперед по бескрайней равнине, почти парит над рельсами. Рядом – верные боевые друзья, секретари, охрана, Ленин и Свердлов. Они все весело что-то говорят, лихорадочно смеются, размахивают руками. И вдруг на горизонте появляется  стальной блеск – на едущих в составе надвигается, как туча, какая-то неведомая сила. Бронепоезд приблизился и диктатор с ужасом увидел огромных чудовищ. Это были… металлические тараканы – каждый ростом со слона. Они шли стройными шеренгами и конца им не было видно. Монстры быстро надвигались, шевеля усищами, готовые растоптать бронепоезд. Троцкий в ужасе закричал. И тут же он проснулся от страшного грохота. Взрывная волна качнула поезд, сбросила комиссара на пол. Ещё путая сон и реальность, он автоматически  выдернул из-под подушки револьвер.

Дверь купе распахнулась – на пороге стоял Сермукс:

– Лев Давидович, белые наступают! Обошли с тыла!

Народный комиссар грязно выругался и стал натягивать штаны. Вскоре он вихрем ворвался в штабной вагон, где уже были некоторые из командиров – сонные и хмурые. Выяснилось, что полковник Каппель во главе большого отряда белых зашёл ночью в тыл правобережной группе пятой армии красных под Свияжском. Наступающие добрались до Тетюшей на пароходах, захватили станцию, взорвали железнодорожное полотно, повалили телеграфные столбы, прервав телеграфное сообщение с Москвой. В рядах красных началась паника.

Троцкому доложили, что свежий и казавшийся надёжным второй Петроградский полк бежал с поля боя вместе с командиром и комиссаром. Необстрелянная часть штыками смела охрану парохода, который стоял у берега недалеко от поезда Троцкого на случай отступления. Полк погрузился на судно и потребовал от команды плыть в Нижний Новгород, в глубокий тыл. Когда об этом доложили наркомвоену, он был взбешён. Неприятель был всего в двух километрах от штаба. Вокруг рвались снаряды, шла перестрелка. Троцкий приказал собрать в поезде всех, кто может держать в руках оружие, и бросить этот сводный отряд вместе с латышами на отражение наступления каппелевцев. Другой отряд – небольшой – из верных коммунистов был отправлен на пароходике, вооруженном орудиями, против дезертиров. Когда Петроградский полк оказался под жерлами пушек импровизированной канонерки и бронепоезда, он быстро сдался без сопротивления. Пароход причалил к пристани, дезертиры высадились, их разоружили и построили перед поездом. Троцкий с горящим дьявольской решимостью взором провёл летучее заседание революционного трибунала. Полевой суд быстро вынес решение, на котором настаивал Лев Давыдович. Командир, комиссар и каждый десятый солдат бежавшего полка были приговорены к расстрелу. Горстка верных бойцов тут же на глазах трибунала привели приговор в исполнение.

Троцкий, наверное, впервые видел чужую смерть так близко, наблюдал, как по его приказу большевики вышибают мозги большевикам. В нём уже давно жило тщательно скрываемое даже от самого себя презрение к этой тупой, серой, бездарной массе, которая бессмысленно веками во тьме бесчисленных ночей плодила себе подобных, днём уничтожая, вытаптывая всё свежее, новое, оригинальное. Впрочем, революция и гражданская война дала шанс этому быдлу умереть на алтаре революции ради светлых идеалов свободы, которые, впрочем, до конца так и не будут им поняты в силу ограниченности и тупости. Для того, чтобы размышлять, необходимо было ходить в школу и хоть иногда читать книги. Гм, думал народный комиссар, революция пожирает слабых людей и выковывает железные характеры сильных. Об этом говорил марксистский святой – товарищ Дарвин, ха-ха.

Сразу после расстрела, еще возбуждённый видом крови и выбитых пулями мозгов казнённых, он произнёс перед уцелевшими одну из своих лучших речей. В ней фигурировали такие выражения как «выжечь калёным железом», «мировая социалистическая революция», «священная гражданская война», «враги народа», «карающая рука народного гнева» и т.д., и т.п.  Наркомвоен на фоне остывающих трупов красочно обрисовал сложившуюся военную обстановку, положение в мире. Его публика – уцелевшие дезертиры – грязные, оборванные, небритые, голодные – пришибленно молчали. Они, кажется, начинали понимать, что на практике значат в устах их вождей слова «революционная дисциплина». Троцкий с интересом всматривался в их лица, похоже, некоторые ему были знакомы по революционной работе в Петрограде. Слушая тогда – в 1917 году – зажигательные слова блестящего партийного оратора о «царстве свободы», они даже в кошмарах не могли себе представить, как всё обернется для них через год. Теперь же народный комиссар должен был вылепить из этой серой массы с помощью страха и звонких слов боеспособный отряд Красной армии. В состав полка были зачислены проверенные в боях коммунисты. Под новым командованием часть вернулась на те позиции, с которых ещё недавно сбежала, наэлектризованная и беспощадная. Вскоре белые в панике отступили и рассеялись в пространстве.

Через несколько дней, тридцатого августа 1918 года, Троцкий продиктовал секретарю и позже подписал приказ № 31 по Красной Армии и Красному Флоту. «Изменники и предатели проникают в ряды Рабоче-Крестьянской армии и стремятся обеспечить победу врагов народа. За ними идут шкурники и дезертиры… Вчера по приговору военно-полевого суда 5-й армии Восточного фронта расстреляны 20 дезертиров. В первую голову расстреляны те командиры и комиссары, которые  покинули вверенные им позиции. Затем расстреляны трусливые лжецы, прикидывающиеся больными. Наконец, расстреляны несколько дезертиров-красноармейцев, которые отказались загладить своё преступное участие в дальнейшей борьбе… Да здравствуют доблестные солдаты Рабоче-Крестьянской Красной Армии! Гибель шкурникам. Смерть изменникам-дезертирам. Народный комиссар по военным и морским делам Л. Троцкий».

Вскоре после того, как поезд наркомвоена прибыл в Свияжск, в дверь купе Троцкого постучали. На пороге стоял охранник в кожанке.

– Товарищ наркомвоен, арестованный Гудко доставлен.

Троцкий поднял мрачный взгляд, не суливший ничего хорошего, от бумаг.

– Введите.

В кабинет грозного вождя революции вошёл маленький сухонький старичок с седой бородой в исподнем белье и с любопытством осмотрелся. Троцкий глядел на него с несказанной ненавистью и брезгливостью, словно на вредное насекомое.

– Вы и есть гражданин Гудко, епископ Амвросий, настоятель Свияжского мужского монастыря?

– Да. Это я.

– Правда ли, что вы вели контрреволюционные речи, препятствовали нашим работникам изымать церковные ценности на нужды трудового народа и Красной армии?

– Бог знает правду.

– Оставим бога в покое. Тем более, что его не существует. Это ваше?

Народный комиссар потряс в воздухе пухлыми и потёртыми тетрадями.

– Насколько могу отсюда рассмотреть –  это действительно похоже на мои записи, которые у меня изъяли при аресте. Но точнее смогу сказать, если посмотрю внутрь…

– И это тоже ваше?

Троцкий открыл тетрадь и начал читать вслух:

– «О судьбе же державы Российской было в молитве откровение мне о трёх лютых игах: татарском, польском и грядущем ещё – жидовском. Будет жид скорпионом бичевать землю русскую, грабить святыни её, закрывать церкви Божии, казнить лучших людей русских. Сие есть попущение Божие, гнев Господень за отречение России от святого царя».

Епископ вмешался:


– Сии слова приписываются монаху Авелю, жившему в прошлом веке.

– А это? «Будет некогда царь, который меня прославит, после чего будет великая смута на Руси, много крови потечёт за то, что восстанут против этого царя и самодержавия, но Бог царя возвеличит… До рождения антихриста произойдет великая продолжительная война и страшная революция в России, превышающие всякое воображение человеческое, ибо кровопролитие будет ужаснейшее. Произойдёт гибель множества верных отечеству людей, разграбление церковного имущества и монастырей; осквернение церквей Господних: уничтожение и разграбление богатства добрых людей, реки крови русской прольются. Но Господь помилует Россию и приведет её путем страданий к великой славе».  Подписано «Преподобный Серафим Саровский». И так до конца тетради.

Троцкий брезгливо бросил записи на стол и стал буравить епископа ненавидящим взглядом:

– Здесь каждое слово – контрреволюция и черносотенный дух. Вы давали это читать другим?

– Давал. Ибо то, что писали провидцы и святые отцы в прошлые века, сбылось в наше страшное время. Дьявол пришёл в мир уже без маски, приведя с собой полчища бесов.

Народный комиссар устало откинулся в кресле. Взгляд его потух.

– Вижу, разговор наш бесполезен. Часовой!

В дверном проёме возник кожаный человек с винтовкой.

– В расход этого. Я умываю руки.

– Слушаюсь!

Отдав приказ, наркомвоен углубился в сводки с фронтов и другие бумаги, которыми был завален его стол.

Охранник, затянутый в кожу, и старик в белом вышли из поезда, зашагали вдоль железнодорожной насыпи. Вскоре они спустились к задам огородов. Красноармеец приказал священнику остановиться.

- Стой, папаша. Хватит. Дальше не пойдём. Некогда мне с тобой прогулки гулять. Ложись, белопузый.

Старик, бормоча молитвы, с трудом лёг на живот – руки у него были связаны за спиной. Солдат поплевал на ладони, высоко поднял винтовку и с выдохом всадил штык в спину арестованного, пригвоздив его к земле. Жертва жалобно закричала и забилась в агонии на стальном жале, сотрясая оружие в руках охранника. Кожаный спокойно дождался, когда старик затихнет, только после этого с чавканием выдернул штык. Красноармеец аккуратно отер кровь с металла пучком травы, с наслаждением закурил папиросу и не спеша зашагал обратно к бронепоезду.

Троцкий лежал на постели в купе и под стук колес почему-то вспоминал свою первую ссылку в Сибирь. Тогда они вместе с молодой женой и соратницей по революционной борьбе Сашей  оказались в богом забытом месте – глухой деревне на Лене. Хозяева избы, где они остановились, пили беспробудно. Первой же ночью молодожёны проснулись от странного и тревожного шороха. Троцкий почувствовал на своём лице и руках что-то противное и живое. В панике они зажгли свет и с ужасом обнаружили, что все предметы в избе были покрыты рыжей массой – миллионы тараканов наполняли помещение, ползали по лицам спящих, по столам, лавкам, стенам, чувствовали себя здесь полноправными хозяевами. Так романтически настроенные юноша из богатой еврейской семьи и девушка из тёплой Малороссии познакомились с самым дном русской жизни.

Вызванный по делам Сермукс слушал ночные откровения своего босса традиционно молча. Народный комиссар все что-то вспоминал и никак не мог успокоиться, словно споря с невидимыми оппонентами:

– Да, униженный и оскорблённый народ еврейский стал порохом костра русской революции. Но это только начало. Мы ещё, уверен, станем свидетелями того, как грозный пожар охватит одна за другой большинство стран мира, сметая на своём пути монархии и буржуазные элиты! Здесь мы очень надеемся на участие и помощь всех наших сторонников и сочувствующих идеям коммунизма. В том числе – евреев. А ради этого грандиозного спектакля мы – большевики – не побрезгуем использовать деньги глупых немцев и наивных еврейских банкиров. Они-то думали, что за своё золото купили нашу дружбу! Но они совершенно нас не знают! Революционная гильотина не ведает благодарности! Да, мы готовы на любой обман ради святого дела освобождения трудящихся масс от гнета королей и капиталистов!

Тем летом в Москве состоялся знаменитый разговор Троцкого и Свердлова об участи свергнутого монарха. Вернувшийся с фронта «огненный Лев» хотел знать всю правду.

– Да, где царь?

Чёрные глаза за стеклами пенсне не выражали никаких чувств. Яков Михайлович ответил равнодушно:

– Конечно, расстрелян.

– А семья где?

– И семья с ним.

– Вся?

– Вся. А что?

Свердлов бросил на наркомвоена проницательный взгляд. В разговоре возникла небольшая пауза. Троцкий был слегка разочарован – он надеялся быть обвинителем от имени революционного народа на процессе бывшего царя. Уж он бы вложил в такое дело весь свой талант!

Вернувшись из Москвы на фронт, в Свияжск, Троцкий неожиданно для многих приказал организовать митинг. Это показалось странным, так как Казань держалась стойко, белые сдаваться не собирались. Более неудачное время для массовых мероприятий и придумать было трудно. Но приказ есть приказ. К тому же свита вождя уже привыкла к его импровизациям и непонятным для окружающих поступкам.

Пыльный городок нещадно выжигало солнце жаркого августа. После короткого военного парада под музыку духового оркестра Дев Давыдович поднялся по ступенькам на кое-как сколоченную трибуну, покрытую красным кумачом. Он снял фуражку и положил её перед собой. Затем вытер пот со лба платком – вождю было очень жарко в его кожаных доспехах. Свою речь наркомвоен начал громко и чётко.

– Товарищи! Граждане Свободной Красной России! Сегодня здесь, на острове, в Свияжске, мы собрались по очень важному поводу. Впервые в истории человечества в забытой богом глуши, мы, большевики – враги клерикального мракобесия и лживых мировых устоев, открываем памятник величайшему из революционеров прошлого, бросившему вызов небу и творцу – бывшему апостолу Иуде Искариотскому. Скажу сразу, решение поставить памятник этому герою евангелия далось нам не просто. Рассматривались и другие возможные кандидатуры – Люцифер и Каин. Которые тоже были угнетёнными, мятежниками против установленного богом порядка, первыми революционерами! Но, к сожалению, образ Люцифера не вполне согласуется с материалистическим мировоззрением, его, скорее, можно отнести к религиозным выдумкам. Не подтверждено исторически и существование Каина. Поэтому и было принято решение поставить памятник Иуде Искариоту – предтече Мировой революции, человеку, который в течение двух тысяч лет презирался обществом угнетения. Ведь он не только апостол свободы, но и наш пролетарский Прометей, прикованный попами и буржуазией к позорному столбу истории. Но сегодня мы разбиваем вдребезги эти цепи вранья! На самом же деле он мог узреть будущее, предвидел, во что выльется религия лжи, насилия и угнетения – христианство. Именно поэтому он и совершил свой смелый поступок. Его дело продолжаем мы, большевики, которые вынесли свой беспощадный приговор старому миру. Если бы Иуда был с нами здесь и сегодня, то он мог бы сказать про себя: «Я несу вам весть свободы. Я несу на себе грех старого проклятого мира. Во мне – правда! Я – ваш истинный Спаситель!». Со временем, товарищи, здесь будет разбит Красный сад для отдыха и просвещения трудящихся, где будет размещен пантеон изображений героев-революционеров. Памятник Иуде – только первый из них! И подобные статуи должны стоять во всех городах Красной России. Да здравствует Мировая Революция! Ура, товарищи!

Солдаты привычно откликнулись на призыв. Толпа местных обывателей продолжала равнодушно лузгать семечки. Двое мужчин и дама в военной форме потянули на себя ткань и взглядам собравшихся открылось невиданное доселе  зрелище. На невысоком пьедестале стояла худая буро-красная фигура мужика в изорванных одеждах. Измождённое кирпичное лицо Иуды было искажено ненавистью и повернуто к небу. Паучья рука предателя судорожно срывала с шеи верёвочную петлю.

Обыватели и солдаты в ужасе отшатнулись. Многие начали быстро-быстро креститься.
По рядам пронеслось:

- Свят, свят, свят! Чур, меня, чур! Антихрист!

И тогда оркестр грянул бравурный марш.