Валаам

     Когда у нашей фирмы случился юбилей, мы, недолго думая, собрались съездить на Валаам. Меня всегда влекло на Русский  Север, да и само название - дохристианское, древнее, загадочное - гипнотизировало. На том и порешили, но все оказалось не так уж просто. Валаам, как известно, – архипелаг островов на Ладоге. Ехать надо сначала поездом, потом водой и без ночевки не обойтись. К счастью, мой брат Федор, житель Петрозаводска, был в давних хороших отношениях с  отцом Мефодием, иеромонахом, отвечающим на Валааме  за «связи с миром». И как только согласие отца Мефодия было получено, все остальное упростилось и сложилось: билеты на поезд, фрахтовка небольшого прогулочного судна на Ладоге, отработка маршрута. В установленный день и час наша сплоченная группа загрузилась на поезд «Москва – Мурманск», заняв почти целый вагон. Галдеж молодежи, вырвавшейся в путешествие, изрядно досаждал попутчикам и проводникам. Нам делали замечания, мы извинялись, но все равно тихо сидеть не могли, - всех распирало предчувствие новых впечатлений и открытий.  Выгрузившись из поезда на небольшой станции неподалеку от Ладожского озера, мы со своими узлами и коробками напоминали цыганский табор, с той лишь разницей, что одеты были в одинаковые жёлтые футболки и кепки с крупной римской цифрой «Х» в честь нашего юбилея. По этому случаю мы везли с собой целый бачок баранины, замаринованной на шашлык, для праздничного пира на лоне природы.

     Вскоре подошел наш корабль, и все в радостном оживлении растеклись по его палубам и салонам, ведь не часто приходится плыть на своем судне по Ладоге, похожей на настоящее море. Несколько часов плаванья прошли незаметно. Быстрая смена освещения – от свинцово-пасмурного до жизнерадостно-веселого, как только проглянет солнце, - завораживала и представляла полнейший контраст с обычной  столичной жизнью. Наконец впереди среди бескрайних северных вод показались острова. Вблизи они представляли собой гранитные окатанные водой и ветрами скалы, густо заросшие еловым лесом. Явственно чувствовался русский дух и русский север. Суровый пейзаж, мглистое небо, свинцовые воды, нешуточная качка и острова, как гранитные твердыни в ожерелье кипящего прибоя.

     Что значит православие для России? За прошедшие века эти понятия так срослись, что разделить их практически невозможно, хотя мы знаем, что было и греческое, и византийское православие, а Россия в эпоху советской власти пыталась прожить без Веры. Однако не вышло, да и не могло, ибо без маковок церквей наши города перестали бы быть сами собой, оскудела бы наша литература, замешанная на христианском мировоззрении, заплутала бы наша мораль, перепутав понятия добра и зла. Морально-этические законы даже в период социализма оставались православными. Боюсь, если у России отнять православную компоненту, она просто перестанет быть сама собой. Отрицать эту очевидность вряд ли возможно Характерно, что после распада Советского Союза возрождение началось через веру, религию, церковь. Города преобразились в первую очередь потому, что обновились храмы, и лишь потом  хлынул капитализм: магазины, кафе, казино. Я видел, таких же безбожников, как и  я, пришедших погулять по Спасо-Преображенскому монастырю в Муроме, потому что забота и тщание, с которыми там все обустроено, дышат любовью и подвижничеством. Монахи с болью рассказывали, что много лет на территории монастыря располагалась воинская часть, а на монастырском кладбище был устроен плац. Сейчас здесь благолепие такое, что растрепанный безалаберный город Муром, еще не осознавший своей уникальной истории и славы,  начинает просыпаться, следуя  живому примеру, поданному монастырем. И так повсюду: восстановленные храмы преображают города и рождают в людях надежду на перемены к лучшему. Без видимых усилий со стороны государства происходит Возрождение православной России, - значит она неотделима от нас, значит потребность в духовной жизни сильнее обстоятельств. Многих наших соотечественников, не верящих теперь уже ни во что, этот факт озадачивает и вызывает смутное чувство мистической тревоги.
Валаам не раз переживал периоды расцвета и полного упадка. С древнейших времен это место было сакральным и притягивало людей. Здесь никто не жил. Здесь поклонялись богам и совершали духовный подвиг, сначала язычники, а потом христиане.

     После революции 1917-го года оказавшись на территории Финляндии, монастырь продолжал существовать. К чести финских властей, далеких от православной религии, монастырь оставался нетронутым. После финской кампании 1939 года граница Финляндии была отодвинута от Ленинграда. Валаам оказался на территории Советской России и вскоре был уничтожен: в кельях поселились колхозники, в храмах, как водится, разместились склады. Этого акта вандализма на фоне повсеместной борьбы с церковью никто даже не заметил. Период упадка продолжался долго. Только лет пятнадцать назад началось возрождение Валаамской обители. К моменту, когда мы там оказались, монастырь представлял собой одну большую стройку и человеческий муравейник: на остров непрерывно причаливали скромные катерки с паломниками и огромные лайнеры «Река-море» с иностранными туристами.
Не успели мы ощутить под ногами земную твердь и осмотреться, как перед нами возник отец Мефодий, примчавшийся на своем свехпроходимом внедорожнике, на поверку оказавшимся отечественным УАЗом, сделанным по спецзаказу. Видимо, в этих краях даже благочестивый монах свободно перемещаться может только на боевом вездеходе.

     Черные, как маслины, глаза отца Мефодия и доброжелательная улыбка сквозь густую курчавую бороду  излучали радушие. Мы познакомились. Нам был оказан самый добрый прием. Отец Мефодий был явно человеком не праздным, - все время решал дела неотложной важности, разговаривая по мобильному, и, хитро ухмыляясь в черное облако бороды,  называл современное средство связи бесовским творением, особенно, когда звонок раздавался не вовремя. Несмотря на занятость,  он занимался с нами лично, а когда «улетал» по делам оставлял нас на своего «заместителя» отца Николая.
 
     Я с удивлением наблюдал, как споро кипит работа на острове.  Нас, атеистов по воспитанию, удивляет, как быстро возрождается церковь после стольких лет гонений и разрухи.  Ощущение, что богоугодные дела делаются легко - как бы сами собой – мистический ответ прозе жизни. Вера, честность и любовь, - вот что нужно для любого дела. Ни деньги, ни власть, ни страх ничего решить не могут, а пример церкви -  вот он перед глазами.
 
     Валаам, начавшийся как место уединения отшельников в скитах на суровом архипелаге скалистых островов в центре Ладожского озера, постепенно превратился в центр паломничества. Наши современники стекаются сюда в поисках душевного покоя и ответов на мучающие вопросы, обращаясь к духовной силе, взращенной столетиями монашеского подвига на этих северных камнях.
Почему образуются монастыри?   В России, кроме духовного труда, они играли колоссальную роль в освоении, обороне и культурном оплодотворении  народов живших на наших бескрайних просторах. Именно монастыри несли передовой опыт земледелия окрестным крестьянам, знакомя их с более высоким уровнем агротехники и животноводства.  Они и по сей день с Божьей помощью творят чудеса, за короткое северное лето выращивая на Соловках арбузы, а на Валааме виноград и множество целебных трав, из которых делают согревающий и чрезвычайно вкусный бальзам. Труд и вера одолевают все препятствия. Нечто подобное я видел в монастыре Святой Екатерины в Египте, когда посреди непригодной для жизни, каменной и выжженной солнцем Синайской пустыни вот уже много столетий назад создан оазис православного монастыря утопающий в их фруктовых садах.
 
     Первоначально появляясь как форпосты русской экспансии на неосвоенных землях, они со временем становились культурными и хозяйственным центрами. Посад  и монастырь создавали единое образование – город, состоящий из трех основных частей: селитьбы, оборонительных сооружений, и церковных объектов. Селитьба, как известно, периодически выгорала, а градостроительной константой оставался каменный детинец, храмы  да монастыри. Они и формировали силуэт и структуру места. Убери их, и останется аморфная мешанина традиций гражданской архитектуры. Поэтому православие в нашей исторической судьбе играет стилеобразующую и судьбоносную роль.

     Со временем стало очевидным что почти все лучшее в русской архитектуре это храмы и храмовые комплексы,  самое высокое достижение в древней живописи –  иконы, а лучшая наша литература пронизана православной этикой и моралью, полна христианских мотивов и образов.
   
     Отец Мефодий оказался человеком харизматичным. Второе после настоятеля лицо в монастырской иерархии, - мы не сразу это поняли – он был приветлив, говорил тихо и мягко, моментально, тем не менее, приковывая  внимание.  Слушая его вкрадчивый  голос, мы собирались теснее, послушной сплоченностью напоминая  птенцов, жмущихся к наседке. Несуетные рассуждения о Вере, об истории Валаама,  его  достопримечательностях, славных событиях и сегодняшних буднях  были построены по другим законам изложения, непривычным для светского уха, но при известном напряжении мысли были вполне понятны.   
Мы неспешно шли по аллее, обсаженной вековыми лиственницами Нежная зелень хвои отгораживала прямую аллею от дикой елово-сосновой тайги и придавала  ей парковый вид. Лиственницы слегка склонялись над аллеей, образуя кружевной свод, сквозь который дневной свет казался изумрудным. Я изумился воображению монахов, создавших это изящное произведение искусства лет сто назад в условиях сурового севера и ограниченных возможностей.
 
     Все постепенно осваивались в общении с отцом Мефодием и задавали вопросы о Вере, Добре, Судьбе. В свою очередь и он интересовался вопросами архитектуры, стилями и  тенденциями. Потом он  пригласил нас в трапезную палату, где лично отслужил молебен, который длился так долго, что ноги с непривычки отказывались стоять. Душно, вентиляции никакой, - а отец Мефодий совершал свое действо в нашу честь, и мы невольно проникались важностью момента, неумело крестясь и подчиняясь ритуалу. А потом молебен кончился, и нас угостили напитками, орехами и легкими закусками. В конце концов обласканными оказались и тело, и душа,  согретая на краю земли нежданной теплотой и трогательной заботой.
На следующий день мы поехали на один из островов архипелага, где некогда жил легендарный отшельник Александр Свирский. Он прожил на совершенно диком острове пятнадцать лет и зим, ночуя в крохотной каменной пещерке, где можно разве что укрыться от непогоды и нельзя распрямиться в полный рост. Нам  разрешили по очереди войти, попросить помощи у старца и помолиться перед иконой, освещенной дрожащим огоньком свечи. Я не мог представить, как выживал этот человек в условиях жестокой зимы в крохотной расщелине без окон, без дверей. Ледяной холод, дождь и ветер, подножный корм, молитва и одиночество. Я понял, почему  это называется подвигом во имя Веры. Мы в своих ярких майках и кепках притихли, ощутив неуместность нашего петушиного городского наряда. В этом месте  роскошным были только вид с  крутого берега на озеро, солнце и облака сквозь кружево соснового леса, росшего ниже и вздымавшего могучие кроны куда-то вверх. Это было красиво и невольно настраивало на философский лад. Выйдя на лоснящиеся черные сланцевые быки скал, все размякли и повеселели.  Солнышко пригревало, скалы были  пролиты дождями. Особо отчаянные полезли в воду искупаться, но эта процедура больше напоминала экзекуцию. Ледяной холод не давал расслабиться, и только нежелание показать свою слабость  удерживало смельчаков в воде минуту-другую. Тем временем с нашего корабля подали шлюпку, чтобы партиями перевезти нас на судно. День разгулялся, и жалко было покидать этот дикий берег. На черных, окатанных камнях, похожих на спины кашалотов, росли мелкие и пронзительные северные цветы, да кое-где зеркальными блюдцами поблескивали озерца и лужицы чистейшей воды.  Желто-зеленые стрелы папоротников, поднимающиеся из расщелин, поворачивали время вспять, возвращая на миллионы лет назад и напоминая  о древности этих мест.

     Следующий остров, который мы посетили, был похож на неприступный бастион. От узкой береговой кромки поднималась ввысь отвесная скала, где-то наверху увенчанная шапкой густой тайги со стройными соснами и разлапистыми елями, густо покрытыми лишайником. Мы вскарабкались  по едва приметной тропке и оказались в скиту, где жило четверо монахов. Прямо у их избушки росла морковка и цветы, что странно смотрелось на фоне дикой тайги, почти не тронутой человеком. Поодаль стояла недостроенная часовня, а в центре поляны – колодец. Вода в этом колодце была холодна, прозрачна и потрясающе вкусна. С непонятным рвением мы пили её и не могли напиться. Монахи с нами не общались. Мы видели только одного,  в черной рясе, подпоясанной широким ремнём, и в сапогах. Как сказал отец Николай, эти люди молятся в уединении, и их молитвы хранят Россию от напастей и бед. Тяжек груз неправедности нашей истории, и не произошло еще покаяние, поэтому монашеская молитва в суровом скиту творит свою незаметную, но великую работу, спасая  всех нас. И я, атеист, в этот момент ему поверил и подумал: «Как хорошо, когда о твоем спасении кто-то молится».
 
     В одном храме мы слушали пение студентов петербургской консерватории. И опять нас, далеких от церковной культуры людей, пробила эта своеобразная хоровая гармония. Акустика храма, молодые, чистые, хорошо сочетающиеся голоса  и старославянский текст сплетались в единый гармоничный ряд, который был чистым наслаждением. Особенно запомнился рослый парень с густейшим басом. Вообще, бас в колокольном звоне и хоровом церковном пении необычайно сочен, - не случайно и Шаляпин начинал в церковном хоре. Мы  были так тронуты, что пригласили юношей к нам на корабль на прощальный банкет. Ребята пришли и украсили вечер пением русских народных песен и классики.  Здесь, в сердце Валаама музыка отозвалась в каждом из нас русской грустью и умилением.

     На следующий день мы провели конкурс рисунка. Позднее, в Москве все рисунки были обрамлены и отправлены на Валаам в подарок монастырю. Наши встречи с отцом  Мефодием продолжаются и по сей день. Знакомство переросло в дружбу. Однажды он рассказал мне, что родился в Хорватии, учился в институте, мечтая стать инженером и строить мосты, когда его дед-священник завещал ему судьбу монаха. Это событие неожиданно изменило судьбу молодого человека, и он живет теперь вдали от солнечной родины на далеком Валааме, страдает от непривычно суровой русской зимы и совершает свой подвиг во имя Веры. «Неисповедимы пути Господни»,  - только и остается сказать по этому поводу.

  Валаам
  2004г.