За гранью пятого элемента

             
               
                Мунихион. Память.             
               
                Когда нельзя помнить…            
               
                «Милосердие XXI века»



               
                Любой истории          
               
                финал известен
               
                И встреча – это               
               
                драма без конца
               
                И проплывали               
               
                мимо облака
               
                И жизни время               
               
                тяжкое, как бремя
               
                И ожиданье
               
                неизвестного…               
               
                конца 
               


               
                … И плачет кто
               
                тот воссмеётся
               
                Кто ждал
               
                тот видимо
               
                дождётся
               
                И кто страдал
               
                возрадуется тот…
               
                когда-нибудь



                Вместо эпилога
                О любви с утешением
       Если попробовать утешиться размышляя «о любви» в частности и о мироздании в целом, то следовало бы написать вслед за Сократом, перефразировав его мысли, что «человек же ищет всю свою жизнь и всецело охвачен стремлением (хотя и подсознательным порою) в жизни именно к тому, чего у него нет и чего именно и недостаёт то этому человеку. То, что человек итак имеет, он и не ищет, и естественным образом, всецело не охвачен стремлением это приобрести. Так и с «любовью» выходит, если она есть, если полюбили люди один другого раз и навсегда, то и не появляется уже у человека надобности в том, чтобы «любовь» искать. Даже и совместная жизнь этим людям, - если следовать подобным утешительным размышлениям, - не только не нужна, а даже получается и не к чему и вовсе. Ведь, не будут же они живя вместе всю жизнь искать любовь, которая у них итак есть. Любовь же – это высшее благо, а помимо «любви», что же им тогда искать то вместе всю жизнь?


                I
                Путник

               
                Другие мысли и слова
                … Другая ты
               
                другой и я





       Пётр спешил в сторону городской ограды, но ещё издали завидев его Ионна поспешил к нему на встречу. Проворно спрыгнув с низкой крыши одного из сараев постоялого двора, он ловко перескочил через выступ окаймлявший весь двор и рванул на перерез Петру, просчитав всё так, что удивлённый Пётр даже вздрогнул от неожиданного столкновения лицом к лицу с другом.
        Это ты? – только и вымолвил сконфуженный Пётр.
        Да, я. Неждали… - по лицу Ионны пробежал холодок от того отчуждения, которым повеяло на него от столь приветливого обычно Петра.
       Да я торопился, не до разговоров – отгораживаясь от преградившего ему дорогу Ионну пробормотал Пётр. Да, да …!!! – ухожу я, не выдержав столь дотошливой преграды в лице друга, в сердцах вымолвил Пётр. Этот сброд и пьянь наводнившие город давно уже наводили на меня тоску, тебе ли этого не знать?– взглянув с упрёком на вопрошающего Ионну вымолвил Пётр, продолжая - Нет, ну выпить сейчас, конечно, и я бы был не прочь, но, всё…, хватит…, надоело…, не хочу окончить жизнь с перерезанным горлом, как это у нас здесь принято.
       Куда же ты решил податься? Где та Райская куща куда зовёт тебя твой потускневший от тоски взгляд? – продолжал друг. Может быть поделишься кусочком счастья дарованного тебе фортуной со своим единственным другом и приютишь его на пути к счастью земному, замолвив за него словечко в тех местах куда направлен твой взор – продолжал он.
       Да, ты прав, нет такого места на земле, ну и что ж теперь – ответил смекалистый Пётр на насмешки закадычного друга.
      Да то, что тебе бы поостыть немного, придти в себя, прежде чем собираться в дальнюю дорогу – ответил уже серьёзным голосом Ионна – утро вечера мудренее, хотя бы до завтра можно отложить решение этого, сознаю, что давно тебя мучившего, но всё же согласись сложного вопроса.
Который зрея столь долго, никак не разрешим столь поспешно. Будь добр дождись утра и моего прихода с первым лучом солнца, лишь углядев который, я примчусь к тебе, даю слово. Дай же и ты мне обещанье, меня дождаться.
       Оглядевшись вокруг, Пётр заметил, что уже начал спадать полуденный зной, окрашивая стены домов  Иерусалима в более тусклые тона, что успокаивающе влияло на мысли кишащие в юной голове и уже начинало клонить ко сну, после пережитой бури как в душе, так и в небе палящем в это время года, как никогда изнуряюще.
       Друг, как и всегда прав - подумал Пётр. Не случиться ничего плохого, если я отложу решение данного мучившего меня долгие годы вопроса до завтра. Нет, я больше не согласен мириться с этим, - продолжал думать Пётр – но, может быть и вправду поиск решения будет лучше продолжить вдвоём с Ионной. Одна голова хорошо, а две лучше. Иначе, в наспех продуманном путешествии поскользнешься на первом же неровном месте.
       Хорошо, твоя взяла – выдохнул Пётр и побрёл в сторону дома, напоследок кивнув пару раз головой в знак согласия на скорую беседу.
       Склонив голову и глядя в землю, Пётр добрёл до следующего ряда домов, за которым виднелась его хибара, как ласково называл её Пётр в беседах со своим другом. Родители Петра умерли несколько лет назад, когда ему не исполнилось ещё и шестнадцати, долго им, по их словам, Бог не давал ребёночка и вот когда они уже примирились со своим положением, то случилось чудо и они познали счастье быть родителями, которое омрачалось лишь их предчувствием неизбежного скорого расставания, о чём они и напоминали сыну, когда он уже повзрослел, призывая к благоразумию и к избирательности в  друзьях. Только из Ионны, как говорили они Петру, возможно и выйдет что-то путное в жизни из всех окружающих его детей. И в момент приближающегося шестнадцатилетия Петра, они с благодарностью Богу, что дожили хотя бы до этого часа, умерли один за другим через полтара месяца.  С тех пор Пётр и был предоставлен сам себе, не желая переезжать в соседний город к своей тётке, которая долго и не настаивала, увидев по приезде своём в Иерусалим, каким же упрямцем стал тот кудрявый мальчуган, в котором она души не чаяла, видя его лишь раз в год во время своего традиционного предпраздничного набега на этот Святой город.
       Добредя до своего запустелого и порядком запущенного за эти два с половиной года отшельнического жития, юноша плюхнулся на свою лежанку и немного погодя задремал, погружаясь всё глубже и глубже в неизведанный мир своего подсознания, терзавшего его привычными для него сновидениями.
       Проснувшись с первыми лучами солнца Ионна поспешно одевшись, как и обещал, раздумывая на ходу, чем он на этот раз сможет помочь другу, побежал не разбирая дороги к нему. На ходу перепрыгнув ограду, он вбежал в дом и замер от чувства удовлетворения тем, что успел, Пётр был здесь и что ещё лучше никуда он не собирался даже, а просто лежал и глядел в окно на соседний дом выглядывающий за оградой. Конечно Ионна не обманывался на счёт того, что вчерашняя вздорная затея не повторится, но был доволен уже и тем, что Петру важно его мнение и ничто не помешало их крепкой дружбе. Которую уже ни раз проверяли на прочность завистливые происки ханжей, которых тем больше в любом городе, чем больше его численность и чем важнее его назначение. А в великом предназначении Иерусалима для всех народов живущих на земле никому не приходилось сомневаться. Являясь первым по важности городом  для паломников, а также торговцев со всего света, его жители всегда имели возможность быть в курсе того, что происходит даже в самой отдалённой деревушке Сирии.
       Скажи Ионна, разве это справедливо, чтобы один человек имел власть над чувствами другого и при этом они были бы ему не нужны, неважны и бесполезны настолько, что первый уже и покой потерял и жизнь его утекает, как вода сквозь пальцы – вымолвил Пётр, всё также глядя в окно – ты знаешь меня ещё с детства и помнишь меня таким не единожды, когда столкнувшись с потерями в жизни, я также лежал с утра и смотрел на ту же ограду и тот же дом за ней в недоумении, как же быть теперь, как пройти сквозь эту глухую стену и что делать дальше, если стена всё же рухнет. И что-то происходило, всегда прежде обязательно что-то менялось, в какой-то момент моих терзаний ветер менял своё направление на южное и оставалось лишь переждать уже итак затихающую бурю. Скажи мне, но что это теперь, как поступить сегодня. Пойти попробовать переговорить с Лаурой ещё раз, как советовал ты мне уже не один раз. И что в ответ, закономерное и давно уже предсказуемое напутствие. Всегда выверенное, разумное и веское, но по мере изменения обстоятельств, всегда всё также предсказуемо-безупречное в своей логике и стремлении следовать здравому смысле. Ну почему, почему в этот раз судьба ко мне так жестока, ведь я прошу лишь самую малость и вот уже год как не нахожу ни ответа, ни смысла происходящего. Все терзавшие меня ранее треволнения сошлись в одну точку и вот уже год, как все пути моих терзаний ведут меня к ней и останавливаясь замирают на одном и том же месте, на какой то неведомой мне «мёртвой» точке отсчёта. Эта «мёртвая» точка завладела даже смыслом моего существования. Я не говорю жизни, чтобы не солгать, потому что всё, что происходит вокруг, за пределами этой «мёртвой» точки кажется лишь сном, от которого невозможно пробудиться. И лишь несколько кратких мгновений, которые Лаура сподобилась мне уделить лишь для того, чтобы обосновать своё очередное напутствие, показались мне вечным пробуждением от затянувшегося сновидения, настолько реально они ощущались в контрасте с тем сном на яву, который завладел мной ровно год тому назад, когда увидев Лауру на молитве, мой мозг взбунтовался против меня и ненавязчивым своим мистически-тихим присутствием проявил себя, предложив обратить своё внимание на то, что лучше бы я согласился с тем, что я уже влюблён и предмет моих воздыханий находится прямо передо мной. На что я и поспешил ответить согласием, этому молчаливо-тихому присутствию столь нового для меня ощущения.
       Ионна ответил – вспомни, я уже не раз рассказывал тот сон, который мне часто снился после наших с тобою бесед о Лауре, причём сон всегда один и тот же, про юношу, который ходил по нашему городу и разговаривал с людьми о том, что все тяготы земные – не тяготы, если любить всем сердцем Бога и если быть всем сердцем преданным только Ему. Вторая же заповедь любви к Богу, это возлюбить ближнего своего, как самого себя.
       - Как верно сказано, «ближнего своего» - вскричал Пётр в ответ, корча гримасу боли смешанной с отчаянием на своём лице – именно «ближнего своего»…, не людей, не человечество, не природу, а именно одного единственного «ближнего своего».
       Пётр встал, подошёл к двери, выглянул во двор. Через несколько минут пристально посмотрев на друга вымолвил: - Всё же спасибо тебе Ионна за добрые слова. Уж с чем чем, а с тем что вины Лауры здесь нет, я согласен полностью. Было бы глупо обвинять именно Лауру за то, что у неё есть свои чувства, что она живой человек и вольна жить так, как посчитает нужным и необходимым для себя. Я не виню Лауру за это, но в том то и всё дело, что пусть не чувствует она того, что чувствую я, но за что я то тогда, наказан столь полезным для многих чувством, мне то что за прок от него или хотя бы не было бы оно столь единовластным надо мной и не занимало бы моё нутро столь всецело, незаменимо и смыслообразующе, единственное в своём роде и не с чем не идущее ни в какое сравнение, как будто другие новые знакомства, это вообще не имеющие ко мне никакого отношения вещи, а люди лишь как попутчики в дальнем странствии сменяющие один другого. И разве будет это справедливым для жены, которую многие мне советуют завести, чтобы не жить так одиноко, как выглядит это со стороны, если я женюсь заведомо зная, что это не та к кому обращены все мои стремления, пусть даже и не зависящие от меня и даже до конца не осознаваемые мною. Но вот уже год, как я тщетно бьюсь об эту стену, но она всё также недосягаема и всё ещё крепка, особенно в своём основании, которое мирно покоится на земле и ни чем его не сдвинуть, оно и не собирается рассыпаться ни от ветра, ни от зноя, ему уже и падать то некуда, оно лежит себе в своей даже и не столь глубокой нише, которая даже недостаточно глубока для того, чтобы претендовать на право быть основанием.
       - Всё равно, нам надо хорошенько над этим поразмыслить ёщё раз, будет только лучше, если мы попытаемся разобраться в этом спокойно, не горячась – предложил Ионна.
       - Подадим судье жалобу на мой мозг, чтобы рассудил мою проблему – теперь уже язвил Пётр – а ёщё лучше будем судиться не только с моим мозгом, но и с сердцем тоже, чтобы уж наверняка, так сказать.
       - На счёт сердца, это мысль, - ответил Ионна – именно у сердца лучше тебе и попробовать начать спрашивать, как же быть дальше. Сердце подскажет. Главное всегда оставаться самим собой. Попробуй… Подожди ещё немного.
       - Может быть… - задумчиво ответил Пётр.




                II
                «Млечный путь»
               
                Пилат
               
                Есть два пути,
               
                когда приснится «вещий сон»…

                Иль
                жизнь
               
                Распятьем
               
                осветить свою
               
                Иль жизнь мирскую предпочтя
               
                в теченье суетное влиться
               
                … из праха кто рождён
               
                тот в прах и возвратится


       Как то рано утром, когда солнце палит в самую жаркую пору лета уже с самого раннего утра, Пётр и Ионна шли через нежно-золотистое поле в даль, на самую окраину пригородных земель.
       Они шли и тихо беседовали о том, что волновало их обоих, наслаждаясь каждым мгновением выдавшемуся столь по тёплому солнечному утру.
       - Как хорошо, что всё опять вот также славно, как бывало у нас и раньше – говорил Ионна.
       - Я тоже доволен – отвечал Пётр – буря миновала, но надолго ли…
       - Пётр, ну ты же уже можешь рассказать, что…, что тебя так вернуло к жизни в большей степени, чем всё остальное. Это какое то из твоих решений, какое из них? Расскажи!..
       - Это как в том сне, который помнишь снился мне, когда я только что познакомился с Лаурой – Пётр тяжело вздохнул – я всё чаще стал вспоминать его и в минуты посещающего меня ощущения горя и тоски, рассуждал сам с собою, так кто же всё таки виноват в том, что карета запряжённая тройкой белых звёздных коней сорвалась с обрыва на повороте из-за того что в какую-то долю секунды путник находящийся в карете не сумел сообразить, что важно оставаться сидеть на середине сиденья, или уж по крайней мере пересесть к тому окну, где мелькал склон горы, которую огибала карета, несясь ввысь по спиралевидной дороге. Я думал, что же стало с теми волшебными звёздными конями и увидел, как они ничуть не обременённые тем, что путник наблюдая звёздный вид открывшийся ему с обрыва в этом стремительном беге в высь, передвинулся поближе к окну под которым виднелась открывшаяся его взору бездна оставшаяся позади, в какой-то момент вместе с каретой в которой он находился застыл над этим проломом и вдруг кони каким-то чудесным образом отскочили от кареты сильным рывком вперёд и понеслись уже не обременённые ношею по звёздному небу в одном направлении, всё выше и выше вдаль, оставляя поворот дороги на горе над крутым обрывом далеко внизу позади себя и не было уже видно ни кареты, ни путника находящегося в ней, которых поглотила эта тёмная зияющая бездна обрыва.
       - Так кто же был виноват – спросил Ионна – путник?..
       - Или путник или его душа, которая оказалась тяжелее всего, в этой звёздной компании.
       - А кто же был тем путником? – задумчиво спросил Ионна.
       - Странно конечно, но это была она…, Лаура… - отворачиваясь от Ионны отвечал Пётр – Просто ты не подумай, что я вдруг переменил своё отношение к ней в связи со сложившейся ситуацией. Нет, ни в коей мере. Но был ещё один сон, о котором я тебе ничего не говорил. Этот сон сильно смутил меня… Я смотрел на Лауру, хотел дотронуться до неё, чтобы всё было по-прежнему, так как я ненавижу больше всего, но не мог. С одной стороны стоял этот её Арчибальд, на которого она меня променяла, правее был я, а она перестала замечать вообще кого-либо или что-либо вокруг и проваливалась всё дальше и дальше от нас обоих и что самое странное, вслед за этим проваливался в небытие и мой мозг, на который я столь часто в обиде жаловался тебе. Так вот, самое плохое и всего самого плохого, что я могу представить себе из того, что происходило со мною в моей чувственной жизни, оказалось в тот момент для меня наиболее привлекательным, тем к чему я взывал в тот момент, столкнувшись с ещё иным ощущением, которое не шло ни в какое сравнение по сравнению с первым. Ионна, представь же себе, то самое плохое из всего самого плохого, оказалось лучше в сравнении с тем, что оказалось ещё более невыносимым, чем то уже привычное невыносимое, к которому я уже привык. Этакий вдовец без супруги. Раньше любовь без любимой, а теперь ещё и это… Что следующее интересно, но пардон, не будем забегать вперёд раньше времени. Поживём – увидим.
       - Ведь в сущности, что же всё таки плохого для меня на данный момент, в том первом обычном плохом? Горе и тоска?... Горе оказалось более непередаваемо горьким во втором описанном мною случае, оно потеряло даже сам вкус горечи и застыло в этом подвешенном мгновении. А тоска…, что тоска…, тоска это же из романов… Что такого тоска значит для нашей земной жизни?
       Кстати, сегодня сон ещё снился – вспомнил Ионна – Как будто, ты лежишь на постели высотой, где-то мне по плечи, а я давай давить крупных чёрных скользких до блеска мокриц, причём я их давлю они всё появляются и появляются одна за другой, всё крупнее и крупнее, размером с указательный палец где-то. На некоторых даже по два раза пришлось наступать. А потом стали попадать ещё и хитрые, сворачивались на полу, как будто это остатки от тех раздавленных, я пропуская, тут же не давлю, а мокрица как выскочит из под ноги и в сторону, попробуй догони. А догнать то надо думаю, как же ты спать то будешь, думаю. Вроде ты и задремал уже. Зря ещё оттуда не начал давить, не проверил, когда ты только ложился спать, ещё не уснул, вроде бы ведь мы первых мелких мокриц оттуда, как какой то мелкий мусор попавший на постель стряхнули, это потом уже на полу в нём мокрицы оказались, думаю. Вот я и сказал тебе ты засыпай тогда, я здесь уберу сам, думаю.




                III
                София

        Жара спала и Пётр предложил Ионне расположиться во дворе под тенистыми ветвями оливковых деревьев. Пётр продолжал:
       - Вот меня сейчас уже больше занимает то, что торговля уже не та, что раньше. Как ты знаешь, для участия в совете мне необходимо достичь определённого возраста, набраться опыта, окончить учёбу. А на это всё нужны средства, денег оставленных мне заботливыми родителями при нынешней дороговизне не хватит даже на половину необходимого времени ожиданий великих дел, поэтому занятие торговлей неизбежно.
       - А что ты скажешь про Лауру или же это уже пройденный момент твоей жизни? – с надеждой глядя на Петра спросил Ионна.
       - Конечно, меня ещё до сих пор расстраивает сам тот факт, что после встречи с Лаурой рухнули все мои с детства распланированные и доподлинно известные всей моей семье взаимоотношения с соседской подругой Софьей. София всегда мне нравилась, когда мы играли вместе с ней ещё детьми, всё представлялось предсказуемым, ясным и безмятежным. Моё будущее рядом с этой милой девочкой всегда казалось мне приятно спокойным, разумным и уютным. А тут этот гром среди ясного неба… До сих пор неприятно и мерзко на душе. Это даже не зависть Лауре с её так пригодившемся ей в жизни Арчибальдом, а ощущение невосполнимой утраты всего, что пригодилось бы мне самой в моей жизни… Ради чего?... Моя жизнь оказалась поставленной на кон благополучной жизни Арчибальда???
      - А ещё…, как потом на меня смотрела София, уже  после моего знакомства с Лаурой. У меня до сих пор стоят перед глазами эти ожидающие чего-то ещё глаза Софии, на которые я всегда вопрошающе-мрачно смотрел в ответ, повторяя при этом про себя одну и ту же фразу «ну что тебе ещё?»… Потому что всё изменилось… И только представь себе моё удивление, когда нам наконец-то удалось увидеться с Лаурой наедине и с первой минуты нашей встречи, когда я шёл за ней по лестнице и старался угадать насколько искренне она в том, как на меня смотрит, так вот, идя и сожалея о том, что всё это всего лишь установленная формальность, я вдруг невзирая на всю эту приятную конечно, но всё же фальшь, вдруг ощутил, что теперь уже я, вот также, как когда-то София ожидающе сочетаюсь с ней в едином порыве, но только с ней это ни  с самой Софией, и это даже просто всего лишь в моём воображение, а здрасти приехали – с Лаурой… Представь себе, что я должен был испытать по отношению к Лауре в этот момент истины, кроме того чтобы желать, раз уж она так по отношению ко мне, так пусть уж по крайней мере вернёт мне обратно то, что задолжала. Конечно, я бы и сам хотел её об этом так прямо и попросить, с присущей мне искренностью, часто чреватой для меня излишней болтливостью, сказав о том что бы она уж как-нибудь постаралась бы и вернула бы мне обратно вышеописанное мною ощущение, которое ей ни к чему, а нам с Софией ещё бы пригодилось. Но, Иоанн, ты только представь, как бы это звучало для Лауры, если бы я произнёс ей это в прямом смысле слова, прямом даже в том смысле, в каком смысле я это нахожу и в том смысле в каком я нахожу этот смысл. Вот наверное примерно так же  бы это и звучало, если не хуже. Более того, я тут же развернулся к Лауре, когда я оказался впереди неё остановившись на площадке возле лестницы, чтобы выразить то, что я хотел сказать в смысле переносном и начал разговор издалека, то есть о насущном об Арчибальде, сказав как же теперь быть, на что в ответ встретил такое непонимание и даже более того, такой дурман в её глазах, при возникновении у неё мыслей об Арчибальде.
      - … Наверное мне никогда уже не дано будет понять кто и когда допустил этот подарок для моей земной души… До сих пор не могу понять этих философов вечно толкующих о мире и живой душе влачащей своё существование в дебрях этих будничных зигзагов – подытожил сказанное Пётр.
       - Я тоже не знаю, кто попускает этим зверским арчибальдам властвовать над нами. Мир жесток и мы лишь марионетки в искусных руках режиссера, готовящегося к генеральному спектаклю, только одному ему подвластными способами. Мы же как песчинки на морском берегу, лишь  подвластны тлению и в прах возвращающиеся – вымолвил стоявший задумавшись Ионна, при этом тяжело вздохнув.



                IV

                Месть Арчибальда

       -Проходи, проходи скорее – махал руками увидевший Ионну за оградой Пётр – Проходи, присаживайся, давай устроимся здесь у двери, солнце уже вот-вот скроется за горизонтом и уже не сможет нам ни чем помешать.
       Пётр передвинул скамью стоящим под оливковым деревом к двери дома, сел на неё и поспешным движением руки, похлопал по месту на скамье оставленному им для Ионны.
       - Нужно обсудить, то что произошло сегодня днём, по крайней мере то, о чём я узнал сегодня днём. Арчибальд в ярости, он сговаривается с теми из членов совета, кто не имеет ни собственного мнения в нём, ни желания его иметь – торопливо и много жестикулируя руками вымолвил Пётр.
       - Но это не сможет повредить тебе каким-либо существенным образом, учитывая знатность твоего рода в городе, пусть даже ты и запустил торговые дела в последнее время, но всё ещё в твоих руках и ты ещё в силах восстановить своё положение.
       - Вот именно «в последнее время», как верно сказано… Только теперь, после того как Хоакин выкрал у меня мои записи про Лауру, как раз те самые, где Арчибальда мы  называем Арчибальда зверским типом. Арчибальд, когда прочёл это, то наружу выплыл весь тот гной копившийся в нём против меня, в котором я вязну всё глубже и глубже весь последний год, не подозревая о существовании столь весомого подарка судьбы по мою душу – продолжал Пётр разговор с Ионной.
       - А Хоакин то как оказалось, что незамеченным выкрал твой дневник – только и спросил Ионна.
       - Так и оказалось, что пока я метался из угла в угол в своих возвышенных чувствах к известной нам обоим особе, Хоакин, пришедший позавчера днём ко мне для визита, как оказалось чуть не умер тут с тоски, вместо меня, как он и сказал мне сегодня днём, почему и бросал свои взгляды, а заодно и совал свой нос у меня за спиной куда не попадя. Теперь он ещё говорит, что я его должник, так как благодаря ему Арчибальд, с которым как ты знаешь он дружен ещё с детства, теперь у меня как на ладони. Вот тебе и подарок судьбы… – подытожил Пётр.
       - Мне тоже думалось утром, что я сегодня во сне видел неизбежное будущеё нашей цивилизации, в котором подобное называлось каким-то неизвестным мне словом – «маккиавельское» – только и вымолвил Ионна.
      





                V
                Жизнь Лауры
               
                Нет…, я искренне любила
                Только память               
                Воскресила
                Что любовь совсем другая
                Неподвластная               
                слепая

       По прошествии многих и многих лет уже пять лет, как овдовевшая Лаура, обдумывая свои планы на будущее, невольно всё чаще и чаще стала вспоминать о тех словах Петра, которые он ей говорил когда-то давно, ещё в молодые наивные годы её жизни. О каких это чувствах твердил мне тогда Пётр, где они эти чувства, что заключается в этих чувствах такого, что это было так притягательно и важно для Петра, постоянно грезившего ими, из-за которых он так и не женился и по прошествии двух месяцев после её замужества ушёл в монастырь. Почему ему не жилось с Софией, почему он не женился на ней, почему он всегда старался укорить в этом меня и постоянно смотрел на меня злобно-мстительным презрительным взглядом,  как будто это я была виновата в том, что София не может удовлетворить все его запросы. Кстати, хорошая бы партия получилась между, если бы он связал свою жизнь с Софией, они подходили друг другу, это было видно невооружённым взглядом – думала Лаура.
       Жизнь полна загадок – размышляла Лаура – в связи с тем что теперь её финансовые дела несколько пошатнулись из-за её неспособности своевременно и по-мужски решать насущные деловые вопросы самой вместо мужа, которого уже не было рядом с ней. И Лаура со свойственной её женской натуре привычкой искала ответы на мучавшие её финансовые вопросы в своей частной жизни, которая осталась вся в прошлом и вероятно там была допущена какая то непоправимая ошибка, раз всё так плохо, казалось Лауре теперь уже изрядно измученной всей этой неожиданно свалившейся на неё пять лет назад безграничной ответственности, как за свою жизнь, так и за жизнь домочадцев.
       Подобные размышления хоть как то скрашивали её внутреннее одиночество и отвлекали от этого неподвластного ни её воле, ни её желаниям мужского мира, в который она оказалась теперь вовлечена помимо её воли и уже давно изрядно ей опостылевшего.
       Как ей казалось, эти размышления заменяли ей женские романы, несколько штук которых она прочитала во время будничных уютных вечеров её семейной жизни, теперь же читать что-либо подобное у неё не хватало ни сил ни времени. Руки опускались от предчувствия  грядущего светлого будущего рисуемого ей в её воображении. Забавно лишь было думать, что после этого будущего наступит ещё одно другое уже вечное будущее, которое если верить рассказам Петра, так много говорившего ей в юности о том, что их неизбежно ожидает, вспоминалось ей как светлый момент в её теперешней жизни.
       Ещё ей предстояло решить один вопрос, как ей представлялось, стоит ли ей повторно выходить замуж в связи с возникшими материальными затруднениями нависшими над нею, которые всё более явно грозили ей и в связи с её абсолютной не ориентированностью в подобного рода вопросах. Иногда ей в связи с этим начинало казаться, что лучше бы съездить навестить Петра, которого она не видела уже тысячу лет, возможно он ей сможет подсказать дельный выход из данных разрушительных для неё обстоятельств. Но её останавливало от поездки к Петру то, что ей становилось не по себе и её охватывал страх при мысли, что вдруг он вместо того чтобы переговорить с ней по нормальному, как это представлялось ей, вдруг перейдёт, как и раньше это иногда бывало на тему вечного и далёкого, чем запутает её ещё больше, учитывая то что вечный мир находился не в её ведении и уж если она в него и попадёт в том или ином качестве, то на этот процесс она по-видимому повлиять уже никак ни в чём не в силах. А вот если она не решит насущные вопросы жизни временной немедленно, то её тленной душе не поздоровится уже сегодня здесь и сейчас.
        Тем не менее, она понимала, что при благоприятно складывающихся обстоятельствах встреча, которая произойдёт всё же в монастыре, придаст ей сил, причём более того не обратимых и неведомых ей доныне в своей концентрированности сил. Но тем не менее что-то удерживало её от встречи с Павлом, она даже сама никак не могла предположить что бы это могло быть, наверное это страх того, что как её силы могут быть сконцентрированы в одном человеке, причём не в ней самой. Она думала, что скорее ей бы подошла более скромная по размахам и более привычная по своей будничности встреча, которая смогла бы вернуть уже привычное ей ощущение того, что она не одна и имеет полноправную возможность оставаться женщиной с присущими ей ролями в обществе отведёнными именно женщине.
       Понятно, что это не может быть правдой, чтобы внутренние силы одного человека находились в другом человеке. Все силы в Боге. Но поди вспомни об этом, когда ум за разум заходить начнёт – думала день за днём Лаура.
       А может быть её внутренняя сила затерялась совсем не там, где уже привычным для себя образом весь год искала её Лаура и не надо её ни занимать у кого-либо, ни просить помощи у Петра, а наоборот всё дело в её внутреннем освобождении от чего-то, вот уж кому кому, а Лауре неведомого, просто освободиться от этой её приобретённой в последнее время манеры.
       Что такое означает слово любить? – продолжала свои размышления Лаура – Любить это значит прощать, в вечном смысле слова – отвечала она сама себе на мучавший её в последнее время при воспоминании о Петре вопрос.

      

                VI
                София и её жизнь

       Вот уж у кого действительно был вкус к жизни, так это у Софии. Глядя на прошедшие годы можно было сказать, что в отличие от почувствовавших вкус жизни, София так и осталась непоколебима в своей безмятежности, казалось сто веков проплывут перед её глазами вместе со своими кардинальными переменами, различными событиями в мире и войнами между людьми, а София и глазом не моргнёт и не поморщится даже, в том смысле, что не отразится на её лице ни неуёмный восторг, ни скука или тоска земная.
       Выйдя замуж после размолвки с другом детства Петром, она обрела собственный дом, семью, любящего и души не чаявшего в ней мужа. У них родилось семнадцать детей. Родители её не могли нарадоваться на свою протеже и не могли наглядеться, как славно у неё всё выходит и тоже прожили долгую и уютную жизнь последние годы центром внимания которой стали внуки.
       Жизнь самой Софии уже давно текла привычным для неё образом среди детей всех возрастов, начиная со старшего Иоанна, которому уже исполнилось двадцать два года и заканчивая младшенькой Марией, которой ещё не исполнилось и года.
       Всегда выдержанная, с всегда присущим ей чувством юмора, София с её многочисленными заботами по дому каким то чудесным образом всегда находила время для того чтобы побыть в уединении и под поощряющим взглядом мужа даже написала семнадцать томов научных философских трактатов. Прилежная с детства благодаря как своим усилиям, так и связям её родни она получила блестящее образование, как дочь сенатора сумевшая войти в те двери, которые для многих и многих женщин веками были наглухо закрыты. Видя своё предназначение лишь в семейной жизни, время от времени она, как в итоге оказалось с успехом, год за годом продолжала написание своих трактатов.
       - Надо же мне как-то переключать своё внимание от будничных дел – смеясь, говорила она мужу – пока ты читаешь, я пишу.




                VII
                Встреча

       Лаура приехала в монастырь ранним хмурым утром. Глядя на храм она вспоминала свою единственную поездку в монастырь несколько лет назад, когда она и узнала о том, что здесь живёт один монах из её мест и звали его Петром, расспросив поподробнее о Петре Лаура поняла, что это тот человек с которым они были знакомы ещё в юности. Встречи с ним она тогда искать не стала, да и уже пора было уезжать, поездка была краткосрочной. Ей было грустно уезжать с тех мест. Она всё вспоминала, как по её приезду погода, выдалась солнечная и ясная, такой же она была и когда она на следующий день уезжала обратно. Хотя вечером в день приезда и моросил немного дождь, который шёл и рано утром в день отъезда, но погода всё-таки успела опять наладиться к её отправлению и «провожала её» чудесным солнечным «золотистым» днём.
       Грустно, что приходится уезжать так скоро… Думала она тогда. Поездка в монастырь животворит и вдохновляет. Тогда ей так хотелось сохранить в памяти ту радостью, которую она испытала взывая к Богу вблизи мощей святого. И поняла, как ей показалось, почему на службы, совершаемые у его мощей специально приезжают даже и с самых дальних мест планеты.
        В этот же свой приезд она поспешила для скорой встречи с Петром. И вот они уже прогуливаются вместе по монастырской дорожке в беседе друг с другом.