Предатель

  Предательство  или  умение  выжить.


                ВСТУПЛЕНИЕ.
К  своему  удивлению  узнал,  что  есть такая  специальность -   размещать животных  и  птиц  в  зоопарке. Это  довольно  сложная  задача :  с  одной  стороны,  вольеры  должны  быть  комфортными  для  проживания экспонатов,  с  другой  стороны   важно  каких  зверей  можно  рядом  разместить. Хищник  и  потенциальная  жертва  в   соседних  вольерах  точно  не  уживутся.  Но  самое  главное,  как  спланировать  аллеи,  и  определить последовательность  обзора, в  тени  экзотических  деревьев,  чтобы  посетитель  мог   получить  полную,  целостную,  обзорную  картину  о  животном  мире. Под  началом  такого  специалиста  трудится  целая  команда  профессионалов  в  специфических  секторах.
Так  и  временной  отрезок  истории.  Мы  стараемся  создать  обобщённую  объективную  картину   исторических  событий,  и  в  этом,  на  мой  взгляд,  наша  ошибка.  В зоопарке родившийся кабан  бородавочник   проведёт  всю  свою  жизнь там, где  родился  и  его  вольер – это  его  мир. Человек,  проживший  жизнь  в  какую- то  эпоху,  воспринимает  её  сквозь  призму  внешних   воздействий  лично  на  себя,  адекватно  реагируя  на  них. Условия  его  жизни  в  окружении  социальной  среды -  это  уникальные  условия  формирования  личности  в  её  неповторимости. Предвоенная   жизнь   у  каждого  жившего  в  ту  пору  совершенно  по-  разному  сложилась.  Кто  -то  умер  до  войны,  кото- то в  войну,  кто-то сразу  после,  а  кто- то  пошёл  на  войну  юнцом  и  дожил  до  наших  дней,-  всё  это  неповторимо  разные  судьбы.
Вот  о  неповторимой  судьбе  одного  человека,  через  его  восприятие  событий  / до  военное  время,  война  и  послевоенное  время/  я  повествую. Дорогой   читатель,  ты  живёшь  своей  жизнью,  а  герой романа-  своей,  не  суди -  но  пойми,  этим  ты  обогатишь  своё  восприятие   происходящего  и   в  твоей  жизни. Во  всяком  случае,  я  к  этому  стремился.



НАЧАЛО.

Наше  будущее, как  мороз  творит   неповторимый  узор  на  замёрзшем  окне,    формируют    близкие  нам  люди,  совсем  не  догадываясь  об  этом.   Мои  родители  были  заняты  работой  и  заработком,-  они  совмещали  должность  в  учреждении  и труд  на  своём  участке :  огород  и  живность. Они  нашли  прозрачный  ответ  на  вопрос -  как  жить  и  как  выжить,  имея  двое  детей  и  деда. Этот   ответ  подразумевал  пчелиную  занятость, не  допускающую  никаких  отвлечений. Работа – это  заработок  и долг  государству,  иначе  штамп  антисоциального   элемента  неизбежно  приведёт  к  беде;  домашнее  хозяйство – это основной  доход  семьи. В  детстве,  всех  наших  домашних  животных  я  воспринимал  иначе,  чем  взрослые. Вот – куры,  к  примеру. Для  взрослых – это время дня, которое  нужно  уделить  птицам,  чтобы  получить  у  них  яйца  и  мясо. Я  же  рассуждал  иначе. Для  кур -  курятник  - это  их  мир  и  их  жизнь.  Это  не  безликие  птицы,  у  них  сложные  отношения  между  собой  и  с  петухом. Более  того,  у  них  сложились  определённые   отношения  и  со  мной.  Куры  различали,  когда  родители  или  дед   просто  проходят  мимо  ,  а  когда  несут  им  пищу  или  воду,-  в  первом  случае  были   совершенно  безразличны,  а  втором  случае  были  агрессивно  активны.  Я  же,  очень   часто,  проходя,  хоть  что – то  подбрасывал  им,  поэтому   мой  проход   всегда  заинтересованно  сопровождало  несколько  кур,  в  ожидании  возможного  подарка. Я  знал  повадки  каждой  курицы  и  мог  охарактеризовать  каждую.  Для  меня  было  трагедией,  когда,  вдруг,  одна  из  них   пропадала. Именно  поэтому   куриц  резали  тогда,  когда  меня  не  было  дома. Дед  мне  говорил :
-  Смотри  внимательно,  каждая  курица  живёт  свои  умом  и  находит  своё  место  в  соответствии  со  своими  данными -  так  и  человек. Вот  и  ты,  с  братом,  с  одного  помёта -  а  разные, -   видать  и  место  в  жизни  всяк  своё  найдёт.

 Брат  был  фанат  футбола  и   любое  свободное  время  посвящал  тренировкам. В  нашем  сельском  доме  проживал  отец  матери,  мой  дед,  очень  мудрый  человек  с  покалеченной  в  гражданскую войну  ногой. Его  неуёмная  энергия  заставляла  подниматься  до  восхода  солнца  и  ложиться  спать  после  захода,-  в  этом  промежутке  он  работал,  стараясь  наш  двор  довести  до  идеального  состояния.  Самому  ему  это  было  трудно,  даже   не  возможно,  младший  брат   помогал  формально,  видя  в  этом  докучливую  обязанность,  а  мне  были  интересны   бесконечные  дедовы  рассказы ,  под  которые  я  незаметно  для  себя  делал  работу  по  дому,  когда  не учился. Дед был  среднего  роста,  плотного  телосложения  хромающий  мужчина  от  которого  буквально  веяло  уверенностью  в  правоте  того,  что  он  делает. При  этом  я  ни  разу  не  слышал,  чтобы  были  произнесены   кому- то  советы  или  нравоучения,  он    уверенно  делал то,  что  считал  для  себя  необходимым. Только  потом  я  понял,  что  он  являлся мощным  клеем  для  всей  нашей  семьи. У  него  был  талант  слушателя  и  рассказчика,  при  этом  его  рассказы  никогда  не  были  экспромптом.  Он понимал  проблему,  облекал  её  в  рассказ  и  выждав  случай  озвучивал   задуманное.
-  Вот  посмотри,  внучок,  мы ходили  на  охоту осенью, когда  лёгкий   мороз  баловал  лишь  ночью,  а  днём  всё   таяло,   превращая  землю  в  грязь.  Раза  три  мы  удачно  охотились  на  лисицу -  ты  видел  в  такую  грязь -  как  чиста  её шкурка? Мы  держим  нутрий -  ты  видел  сколько  усилий  они  прикладывают,  чтобы  быть  идеально  чистыми  и  так  всяк   здоровый  зверь. Если  он  за  собой  плохо  смотрит,  то  он  точно  болен,  не  важно  чем,  а  болен. Почему  я  рано  встаю?  Не  хочу,  чтобы  Вы  или  кто  другой  меня  увидел  в  непотребном  виде. Восход  должен  увидеть  меня чистым,  мытым  и  бритым.  Сапоги  должны  чиститься  несколько  раз  в  день – иначе -  что  за  вид? Меня  к  этой  дисциплине в  гражданскую  намертво   прикрепили. Прежде  чем  выйти  из дома  я  смотрю  в  зеркало -  насколько  я  готов  достойно   встретить  день.  Я  тебя  не  учу,  я  тебе  о  себе  рассказываю,  а  ты  -  поступай  как  знаешь.
Такие  повествования   вырабатывали  во  мне  практическое  отношение  к  жизни:  я  был  переборчив  в  одежде, требователен  к чистоте ,  а  позже    избирателен  в  еде. Никто  мне  не  говорил,  но  свою  комнату  я  убирал  каждый  день  сам, как  дед,  подметал,  мыл  пол. Папа  говорил,  что  я  дедов  сын,  хотя  так  оно,  наверно,  и  было. Грязная  вода  в  корыте  у  нутрий   вызывала   у  меня  ощущение  того,  что  в  этом  дворе  живут   пьющие  неряхи. Всё  должно  знать  своё  место  и  быть  в  рабочем  состоянии,  на  фоне  порядка  и  чистоты.
-  Стройная  система  в голове   выстраивается  только  тогда,  когда  для  этого  есть  условия,-  говорил  дед. – Вот,  к  примеру,  наша  мастерская -  всё  в  рабочем  состоянии  и  раз  и  навсегда  заведённом  порядке.  Что  из  этого  следует ? А  то,  что  чтобы  ты  не  захотел  сделать,  создать -  ко  всему  есть  возможности.  Чтобы  гайку  подтянуть  ключ  искать  не  надо;  по  хозяйству  любую  работу  сделать -  пожалуйста. Черенок   у  лопаты  или  топорище  расшаталось -  мигом  наладим,  доска  забора  треснула -  заменим;  в  механизме  шестерёнки  смазать – минутное  дело. Порядок  позволяет  работать  в  радость! Это  как  хозяйка,  у  которой  и  продукты  свежие  в  избытке , посуда  хорошая  и  печь  налажена -  не  варит  борщ,  а шедевр  создаёт. Ну  а  любая  досадная  мелочь  порыв  напрочь  отбить  может ,  к  примеру   тупым  ножом   много  она  насечёт -  нарежет? Отмучается,  выполняя  повинность. Так  и  меня  приучили ,  хочешь,  чтобы  жизнь  в  радость  была,-  держись  за  порядок,  тогда  всё  получится. Поди,  полсела  делают  колбасу,  и   мясо  коптят,   но  только  у  Тоньки   настоящий  шедевр  выходит. А  причина – та  же. Потому  и  времени   в  сутках  мне   не  хватает.
Сколько  раз  я  потом  убеждался  в  его  правоте! У  нас  был  старый  мотоцикл,  так  я  его  под  руководством  деда  так  отрегулировал,  что  он  новым  фору  давал, но  и  уход  соответственный  требовал.
Я  был  настолько  безгранично  любопытен,  что  интересовался  буквально  всем, но   далеко  не  всякому  были  интересны  мои  исследования  и  открытия.

Как- то  деду  я  с  увлечением  рассказывал  о  теории  Дарвина,  о  эволюции  ,  о  торжестве  интеллекта.  Он  умел  слушать – этого  не  отнять.  Потом,  через  пару  дней,  сам  завёл  разговор :
-   Помнишь,  волк  повадился  к  нам  в  село   скотину  резать ?  Так  вот -  волк  хищник  необразованный  и  с  интеллектом  у  него  плохо,  а  у нас, у шестерых  охотников  со  стажем, с  этим  делом  всё  в  порядке. И  чего  стоил  наш  интеллект,  если  три  месяца  он  нас  обманывал  как  несмышлёнышей,  как бы  насмехаясь  над  нашими  коварными  планами. Нас   шесть  взрослых  мужчин,  охотников -  а  сделать  ничего  не  могли,  умнейший  был   волчара. И  попался  случайно,  из-за  жадности. Козлёнка  он  зарезал  и  тащил  в  лес,  а козлёнок  уже  вес - то  понабрал,  и  волку  не  по  силам  было  быстро  бежать,-  надо  было бы  бросить  жертву  и  скрыться,  а  он   до  последнего  тащил  добычу,  являясь   лёгкой  целью  для  нас.  У  зверья -   своя  наука  и  логика   своя,  звериная. Если  человек  поймёт   чего  хочет  зверь,  то  легко  может  с  ним  справиться  или   найти  компромисс,  а  если  нет – беда  может  стрястись.
-  Вот  ты   за  растением  ухаживаешь,   перегноем     удобряешь,  а  может  при  этой  почве  перегной  - то  ей и  не  нужен  и  даже  вреден,  а  нужно  либо  кислотное  либо  щелочное  удобрение   и  тут  не  угадаешь,-  тут  знать  надо.  Я  того  по  прошлому  году  агронома  не  зря  приглашал,  пусть  анализ  сделает  и  скажет,  чем  удобрять  лучше  и  сколько  нужно  этого  удобрения – то. Пресыщение  никому  на  пользу  не  идёт -  землице – то  же,  везде  мера  должна  быть,  чего  не  коснись.
Все  эти  рассказы    последовательно  укладывались  на  полочках  моей  юношеской памяти ,  формируя  меня,  как  человека.  Я  того  и  с  братом  общего   языка  не  мог  найти -  если  уж  играть  в  футбол,  то  этому  нужно  учиться,  а  не  просто  бегать  по  полю  по  своему  разумению.  Брат  же  верил,  что  обладает  врождённым  пониманием  темпа  игры  и  своего  места  в  ней.  Мы больше  эту   важнейшую    для  него  тему  не  трогали. И  вообще  мало  общались,  будучи  увлечены  совершенно  разным.
Дед  очень  осторожно  отзывался  о  политике  и  его  позиция  в  последствии  не  раз  меня  выручала. Мои  сверстники  были  активными  атеистами,  ленинцами,  фанатично  преданные  Сталину и  его  стратегическому   партнёру  тогда -  Гитлеру  и  мечтали  о  том  недалёком  будущем,  когда  пролетарии  всех  стран  откроют  глаза  на  происходящую  эксплуатацию  и  сбросят  буржуев.   Но  этот  общий  настрой  для  меня  стоил  несопоставимо  меньше,  чем  авторитетные  слова  деда.
- Что  они  там,  наверху,  думают -  никто  не  знает,  да  и  они  сами  не  знают  точно -  к  чему  всё  приведёт.  Овца, которая  проявляя  характер,  отбивается  от  стада -  обречена :  её  либо  пастух  зарежет,  либо  зверь  дикий  какой,  а  может  сама  забредёт  в  дебри  и  там  и  останется,  лишившись  пищи  и  крова. Овец  идущих  впереди  первых  на  забой  пускают,  как  самых  дисциплинированных  ,  идущих  строго  за  козлом -  вожаком. Нельзя  отставать,  но   следуя  общим  темпом - надо быть  по-  возможности  в  отдалении. Ты  уже  умный,  последний  класс  заканчиваешь,  должен  понять,  что  говорю.
Родителей  я  любил,  но  вот  вспомнить  наставление  или  урок  какой -  не  могу.  Они  трудились  и  очень  редко  отдыхали,  что  не  позволяло  уделить  свободное  время  сыновьям,  потому  как  этого  свободного  времени  у  них  не  было. Корова  с  телком в  непогоду  столько  навоза прибавит  за  пару – тройку  дней,  что  батя,  как  каторжный,  с  огромной  тележкой  в  конец  огорода  как  маятник  часов -  туда -  сюда маршрут  прокладывает. И  никого  не  интересует -  где  он  время  выкроил  на  этот  аврал! Так же  и  мама.  Я  очень  любил  их,  понимая,  что  они  жизнь  положили,  чтобы  нас  выходить. Так самоотверженно  квочка,  ради  защиты  цыплят    готова  не  только  на  собаку -  на  человека  броситься!
В  школе  я  был  отличник. Дед,  когда –то,  очень  к  месту  сказал :  цыплята  редко  благодарными  квочке  бывают, да  и дети,  часто,  то  же. Это  так  запало  в  сердце,  что  моя  учёба  была  формой  протеста   такой  постановке  вопроса.  Мать  и  отец  мне  дают  всё -  а  я ? Это было  ещё  одной  пропастью  между  мной  и  братом.
После  школы -  поступил  в  университет  и  с  большим  энтузиазмом  учился.  Жизнь  зверей  меня  настолько  занимала,  что  этот  интерес  далеко  выходил  за  курс  программы  и  поэтому  на   факультете  я  выделялся. Преподаватели  - они  то  же  разные  бывают,  те.  которые  не  интересны -  требуют  формального  подхода  и  получают  его,  а  те,  кто  живо  интересуется  предметом -  с теми  просто  расстаться  нельзя  -  настолько  интересны  их  выводы  и  уникальны  знания. Время  пролетело  быстро,  университет  я  окончил  с  отличием   и  путём  реализации  длинного  плана,  начиная  с  третьего  курса,  я  поступил  на  другой  факультет – биологический.  Нет,  учёным  я  себя  не  видел,  просто  я  был  убеждён,  что  зоологию  в  отрыве  от  биологии  изучать  нельзя,  это  единая  система,  не  позволяющая   абстрагировать  какой- либо  фрагмент.  Учиться  стало  тяжелее. Преподаватели   настаивали  на  изучении  биологии,  как  исключительно  самостоятельной  дисциплины,  мне  же  хотелось  увязать  знания,  затем  я  и посещал  старых  преподавателей,  делясь  своим  непониманием. Уж  как  дотошно  я  изучал  разные  регионы  с  разными  климатическими  условиями! Одно,  бойкое  растение,  развиваясь,  глушит  всё,  но  является  идеальным  питанием  для  нескольких  видов  травоядных,  которые  способны  буквально    уничтожить  сам  вид ,  питаясь  им.  Но  эти  травоядные  являются  естественной  пищей  для  плотоядных,  которые  сокращая  численность  стада,  фактически  регулируют  рост  этого  вида  растений. Это  очень  приблизительный  и  упрощённый  подход,  всё  в  сотни  раз  сложнее  в  разных,  порой  уникальных ,   сочетаниях. Разве  стихийно  «выхватив»  эпизод   из  пазловой  многоплановой  картины,  мы  вправе  судить  о  всей  картине ?  Конечно,  нет. Растения  претерпевают  десятки  видов  внешних  воздействий  и  пытаясь  приспособится  к  ним , фактически  видоизменяются,  сохраняя  вид.
Я написал  научную  статью,  где   сформулировал  вопрос,  в   разных  плоскостях,  доказав,  что  убедительного  ответа  на  него  нет.  Ягуар  или  леопард - сильный    наземный  хищник, охотящийся,  в  основном  на  парнокопытных.  Однако,  боясь  конкуренции,  убив  жертву,  он  затаскивает  её  на  дерево  и  там  поедает.  О   его  охоте,  её  специфике  можно  писать  бесконечно -  настолько  разноообразна  тактика  и  стратегия  охоты. Для  этих  плотоядных  подводный  мир  чужд  по  определению. Взрослый  крокодил совершенно  свободно   может   воспринять представителя  кошачьих  за  жертву  и  успешно  атаковать. Подводный  мир  для  крокодила  -  естественен  и  понятен,  чего  никак  не  скажешь  о  кошачьих. Тогда  кто  укажет  мне,  пусть  и  контурно, эволюционную  природу  охоты  ягуара  на  небольших  крокодилов в  реке ?  Небольшой  крокодил,  по  весу  не  намного  меньше  ягуара,  однако  он жертва,  несмотря  на  то,  что  находится  в  своей  природной  среде.
  Баланс  видов  рыб  в  водоёме  в  связи  с  динамикой  развития   подводной  растительности,- эта  тема  заняла  год  изучения,  мной  был  подобран  материал  и  написан  целый  труд,  который   затем  пылился  в  нашей  библиотеке. Но  я  не  претендовал  на  научное  звание,-  мне  было  очень  важно  самому  понять  неизведанное.
Хочу  упомянуть  об  одном  из  главных  стимулов  в  моей  работе. Интуитивно  я  чувствовал,  что  именитый  оппонент  логически  не  может  фактами  опровергнуть  мои  выводы,  или  предложить  свою  теорию;  вместо  этого  он  в  полемику  включает  обилие  специфических  терминов,  многие  из  которых  можно  трактовать  двояко,  и  ссылки  на    труды  бесспорных  авторитетов. Я,  с  моей  горячностью,  возражал  как  мог :  все  современные  мультики,  основываясь  на  фундаментальных  трудах  Дарвина  изображают  ёжика  ,  несущего  яблоки  в  свою  норку,  но  фактически  -  ёжик  -  насекомоядное  и  этот  факт  не  подлежит  ни  малейшему   сомнению.  Подобных  фактов  и  ссылок  я  приводил  множество,  но  они  легко  разбивались  о  твердыню  принятых  в научных кругах   родной  страны  устоев.
Вся  научная  общественность  была  занята  актуальнейшими  вопросами  агрономии,  пытаясь  стать  в  лагерь  Лысенко  или  Вавилова.  Моя  же  тема  была  настолько  далека,  что  к  ней  относились  как  к  блажи,  которой  сейчас  не  место. Спасибо  помощи  библиотекаря   Никифора  Николаевича,  были  подобраны  определения  «дикие  животные» из  множества  словарей  и  трудов  учёных  мира,  из  которых  ясно,  что  эти  определения  кардинально  противоречивы. Скажем  лиса. Живёт  в  близи  крупных  деревень, где  развито  животноводство  и  птицеводство и,  соответственно,  есть  скотомогильник. Без  человеческого  присутствия  в  этом  виде  она  никак  существовать  не  может. Это  спутник  сельского  поселения. Дикое  ли  это  животное? В Лондоне,  можно  увидеть  лис,  роющихся  в  городской  мусорке  и  совершенно  независимо  прогуливающихся  по  улицам. Животные  никогда  не  видевшие  человека,  как  правило,  не  бояться  его, хотя  и  соблюдают  осторожность.  Мной  были  приведены  примеры  из  жизни  полярников  и  медведей,  соболей,  лис  и  рыбаков  и  проч. Особый  раздел  я  посветил  Комодским    варанам. В  определённое  время  суток  они  выходят  на  охоту  и  человек  для  них  лишь  вариант  пищи.  В  этот  период – это  злобный  хищник. Но  проходит  время  и  в самую  жару, вараны  замирают,  будучи  совершенно  безопасными,  на  них  жители  не  обращают  вообще  никакого  внимания. Какие  же  они  дикие? Как  и гиены,  если  проследить  как  веками  их  использовали  египтяне,  а  сейчас,  считается  не  способным  к  одомашниванию  животным. На  мой  взгляд,  наука  о  животных  вообще  погрязла  в  штампах,  которые   отнюдь  не  универсальны. Скажем  психология  хищников  при  охоте  стаей.  Это  и  стратегия  и  тактика  и   кардинальные  изменения  в  случае   если  ситуация  резко  меняется. Я  посвятил  целый  раздел  поведению  высокоразвитых  животных  в  случае  смертельной  опасности.  Почему  волк,  попавший  в  капкан,  способен  перегрызть  себе  лапу,  а  человек  нет?  По  сути,  человек  более  ярко  понимает  последствия  попадания  в  ловушку чем  животное -  с этим  не  поспоришь,-   интеллектуальный  потенциал  у  человека  в  разы  больше. Тогда  почему?  У  человека  меньше  воли  к  обретению  свободы?  Точно  нет. Человек  более  остро  чувствует  боль? Да, это  так,  у  волка  шкура  толще,  но  за  шкурой  точно  такие  же  нервные  окончания,  как  и  у  человека  и  порог  боли   приблизительно  такой  же. С  моей  дотошностью,  было  скоплено  достаточно  материалов  для  обработки,  анализа  даже  на  докторскую   учёную  степень.
Мне хотелось  быть  убедительным  и  потому  мной  и  моими  единомышленниками - был  собран  обширнейший  материал,  подтверждающий  нашу  правоту. Беда  была  в  том,  что  сама  тема  в  советских  научных  кругах  считалась  не  актуальной  и  потому  не  перспективной  к  изучению.
Учитывая  мой  возраст,  меня  избрали  комсоргом  факультета,  и  вскоре  я  стал  кандидатом  в  члены  партии. Дед  был  прав -  мой  статус  не  позволял  мне  быть  беспартийным.  Закончив  учёбу,  я  довольно  тесно  сошёлся  с  профессором, зоологом,  который  всецело  поддерживал  мой  взгляд  на  изучение зоологии  и  биологии  как  единого  раздела.   Места  такой  теме  не  было  и  мне  предложили  поехать  преподавателем  в  школу  в  этой  же  области,  профессор   постарается  пробить научную  тему, которой  я  буквально  бредил,   и  отозвать  меня  для  продолжения  учёбы  и  работы  в  универе. Профессор! Его  задор  гасил  впечатление  о  возрасте,  а  откровенный  взгляд  исключал  даже  отдалённый  вариант  лукавства.
Его  наставления  были  кратки :
- Учись  не  у  людей,  учись  мудрости  животных  и  птиц,  да  и  насекомые  дадут  фору  десяткам  умничающих. Знаешь,  есть  такая  птица в  Новой  Гвинеи -  Двуцветный питохуи. Он  не  охотник,  зато  насквозь  ядовит,  даже  перья  несут  смертельную  угрозу,    даже  маленькая  ранка  может  стать  причиной  смерти  человека. Расплодилась  ныне  такая  порода  людей,  конечно  не  у  нас  в  стране, думаю.  Ступай,  с  Богом.  Я  всё  сделаю,  чтобы  тебя  вернуть  в  мир  науки. Помни  главное :  не  знаю,  сколько  времени  мне  понадобиться,  чтобы  тебя  отозвать,  но  главное  в  том,  чтобы  ты  вернулся  во  всеоружии  знаний,  а  не   подзабывшим  материал   возможным  помощником.  В  этом  качестве  ты  здесь  не нужен. Работай  день  и  ночь,  чтобы  у  меня  были  основания,  пусть  и  формально,  но   ты должен   возглавить  утверждённую  тему,  а  на  учёном  совете,  как  содокладчик, не  оставил  бы  оппонентам  никаких  шансов   для  убедительных  возражений.
К  родителям  я  наведывался  редко : и  далеко  и  дорого, да  и     смысла  особого  это  не  имело. Это  стало  ясно  буквально  с  первого  курса,  сразу  после  поступления.  Приехав  домой,  нужно  было  переодеваться  и  начинать  помогать  работать  по  хозяйству,  дед  ,  к  тому  времени  здорово  состарился  и  не  только  тяжёлую,  но  и вообще  работу  уже  делать  не  мог. Было  больно  наблюдать,  как  он ,  собрав  силы,  встаёт,  выходит  из  дому,  осматривает,  приходящий  в  упадок  двор,  что – то  пытается  сделать,  потом,  тяжело  вздохнув,  идёт  в  дом  и  ложится. Я  этот  упадок  сил  наблюдал  в  динамике.  Когда  я  жил  дома,  я  не  замечал  процесс  его  старения,  и  только   длительное  расставание  позволяло  увидеть  этапы  процесса  возрастной  потери  сил. Он  постоянно  ругался  с  братом,  отлынивающего  от  этого  обременения / порядка  в доме/ -  приводя   меня  в  пример,  чем  разжигал    неприязнь  между  нами.  Отработав  каникулы,  уставший  до  одури,  я  ехал  в  родной  универ,  мечтая  поскорее  забыть  об  этом  кошмаре. Это  было  на  каникулах  и  после  окончания,  при  приезде  на  праздники. Слышали,  небось,  выражение -  икона  плачет? Дед  мой  плакал. Нет,  не  слезами,  а  душой.  Десятки  разнообразнейших  ножей  не  заточенных  ржавели  на  своих  местах. Всё  носило  признаки  разрушения.  Чтобы  ранее допустить,  что  петли  калитки  или  двери  в  дом  были  не  смазаны?  Да  в  это  и  поверить  было  не  возможно!  Уключины  в  лодке,  под  вёслами  скрепят – это   жуткий  сон  от  переедания. Я  смотрел  на  эти  признаки  и  сдерживал  слёзы  в  горле -  наш  дом,  наше  хозяйство  медленно  умирало.   Дед  вставал  с  топчана  на  кухне,  мылся,  брился,  завтракал,  принимал  стаканчик  самогонки  и  бешено  трудился, но  через  пару  часов  силы  оставляли  его  и  он  надолго  ложился  на  топчан,  пытаясь  привести  себя  в  чувство. Позже  и  это  стало  не  доступно. Ему  было  понятно, что  от  него  исходит  старческий  запах  и  он,  замерзая,  периодически,  держал  открытой  дверь,  стараясь обновить  атмосферу. Говорить  с  ним  было  уже  не  о  чем,-  только  помогать – то  постирать,  то  воду  подать.  Родители  работали и  взвалили  на  себя  все  дедовы  хлопоты,  потому  им  было  не  до  него.  О  брате  ничего  сказать  не  хочу -  случайно  приросшая  ветвь. На  родительском  подворье  прошёл  мой  «отдых»  перед отъездом    по  распределению,  на  незнакомое  мне  место. Хотелось,  как  можно  больше  сделать,  чтобы  если  не  возобновить,  то  здорово  поправить     порядок .  Однажды  дед,  с   очень  серьёзным  видом,  посадил  меня  на  топчан,  рядом  с  собой,  сам    приподнялся,  поправив  подушки  и  хриплым,  старческим  голосом  с  очень  торжественным  видом  сказал :
- Не  перебивай.  Мы  больше  не  увидимся. Я  знаю,  и  на  похороны  ты  не  приедешь,  но  ты  не  расстраивайся,   я  умру  спокойно -  ты  это  то  лучшее,  что  я  мог  сделать   в  этой  жизни. Вспоминай  мои  рассказы -   в  них  мудрость  жизни,  когда  -  нибудь  они   тебе  здорово  пригодятся.  Вечером,  чтоб  никто  не  видел,  проберись  в Глуховку,  к  батюшке ,  он  меня  знает,  скажи,  чтоб  заехал  когда  время  будет -  исповедаться  хочу. Только  по- тихому,  чтоб   мало – кто видел  и  только  после  твоего  отъезда. Всё!  Иди!  Мне  тяжело.
Вот  что  удивительно,  прощание  с  родителями,  родственниками,  родным  братом,  были  очень  искренне  эмоциональными -  накрыли  большой  стол,  да  и  людей  было  не  мало,-  настоящий  праздник. Дед  только  вначале  посидел  чуток  и  ушёл  к  себе. Так  вот, что  удивительно,  так  это то,  что событие  у  меня  практически  стёрлось  с  памяти,  а  ту  беседу  с  дедом,  помню  до  мельчайших  подробностей.
Так  закончился  этот   этап  моей  жизни.
ТРУДОВЫЕ  БУДНИ.

От  станции,  на  подводе, за  небольшие  деньги,   меня  довезли  до  школы. Директор  школы - большой  человек  с  выразительными  энергичными  глазами  был  краток    в  наставлениях. Его  наставления  были  лаконичны : -  Учись  у  опытных  преподавателей,  прислушивайся  к  их  советам  и  замечаниям  и  постепенно  сам  станешь  хорошим  педагогом. К  школе  прилегает  строение ,  бывшая  почта,  в хорошем  состоянии,  там  одну  комнату  занимает  библиотека ,  а  две  пустуют,-  чем  не  жильё?  Завхоз,  чем  сможет -  поможет,-  сходи  к  нему,  он  в  полуподвале  сейчас  хозяйничает. Ну  что,  в  добрый  путь!
Школа  за  двести  километров  от  города  представляла  собой  большое  строение ,  где  отбывали  повинность  дети  и  преподаватели. Преподаватели  основной  доход  имели   от  хозяйства,  за  тунеядство  была  статья,  потому   работа  в  школе,  стаж   были  официальной  данью  государству. Все  старались  работать  по-  меньше, чтобы  по -  раньше  уйти,  поэтому  на  меня  взвалилась   вся  ответственность  за  учебный  процесс. Я  беззастенчиво   заменял  постоянно  болеющих  учителей,  давая  детям  свои  уроки  сверх  программы,  чему директор  и  завуч  были  несказанно  рады,-  раньше  детей  просто  распускали домой.   Молодая  учительница  из  местной  многодетной  семьи   активно  включилась  в  работу,  помогая  мне.  В  скором  времени  мы  вдвоём  были   фактическими  руководителями  школы.
Директор  школы,  завуч – это  были  престижные  должности  и  пользовались  большим  уважением  не  только  в  нашем  селе  ,  но  и  в  райцентре. Но,  с  другой  стороны,  директор  школы,  с  удовольствием  взял  бы  ещё  пару  поросят и  тёлку  с  бычком,  что принесло  бы  ощутимую  прибыль   семье. Увы,  но  жизнь  требовала  выбрать  что – то  одно,  и  он  был  готов  к  выбору,  но  найти  того,  кто бы   его  заменил  было  практически  не  возможно. А  он  и  завуч -  партийные,  потому   просто  уйти  было  не  возможно.  Буквально  через  два  года моей   бешенной  работы,  они  стали  исключительно  формальными  фигурами. Главное то,  что  я  жил  в  школе  и  потому  все  вопросы  мной  решались  моментально,  по  мере  поступления. Девушка – завуч ,  как  я  уже  говорил,  из  многодетной  семьи  и  дома  её  ждала  непосильная   трудная  работа,  не  подразумевающая  собственное  развитие,  а  к  учёбе  она  стремилась  очень  сильно. Мне  было  очень  интересно  общаться  с  ней,  потому  как  её  любознательный  ум  дико  противился  зубрёжке,  а  требовал  последовательных  доказательств. Был  даже  случай,  когда  она  не  смогла  ответить  ученику,  в  чём  откровенно  призналась  перед  классом.  Это  был  поступок!  Все  учителя  были  возмущены!  Но  когда  она  через  несколько  дней   посвятила   открытый   урок  ответу  на  этот  вопрос,  всех  желающих  класс  не  вместил  и  мы   переместились  в  зал.  Она  прочла  очень  интересную,   увлекательную   лекцию ,  которую  мы  все  прослушали,  затаив  дыхание. Директор  тут  же  подсуетился  и  отправил  её  в  район  для  обмена  опытом.  Там  же  ,  в  районе,   согласно  директивы  о  «омоложении»  руководящего  состава  меня  и этого  педагога    назначили  новым  директором  и  завучем . Директор  и  завуч  с  удовольствием   передали  нам  свои   полномочия,  сами  утвердив  во  всех  кабинетах  это  решение. Стоит  ли   удивляться,  что  вскоре  я  сделал  предложение  и  женился  на  своём  завуче. Работа  близких  родственников  в  руководстве была  запрещена  и  видимо  поэтому,  вскоре,  по  партийному  набору,  меня  направили  в  школу  Красных  Командиров. Жена  к  этому  времени  была  на последних  месяцах  беременности. Школа  Красных  Командиров – это  некое  уникальное  явление.  По  примеру   табели  о  рангах  в  царской  России  был  составлен  подобный  табель,  где  директор  школы  приравнивался  к  майору   и  автоматически    становился  политруком – замполитом. Но,  учитывая,  что  ни  малейшего  представления  о  военной  службе  мы  не  имели,  для  нас  и  были  созданы  эти  курсы.
Вот когда  вспомнился  дед,  с  его  тягой  к  идеальной  чистоте,  порядку  и  чёткостью  планов  с   прозрачным  пониманием  их  реализации.  Закончив курсы,  я  был  направлен  в  артиллерийскую  часть   за  Уманью. Началась  моя  служба  кадрового  военного,  имеющего  молодую  жену, к  тому  времени   директора  школы  и  трёхлетнюю  дочь,  а  так  же  бесчисленную  родню   жены. Родители    и  брат  жили  своей  жизнью,  очень  вяло  интересуясь  моей, дед  сильно  болел,  практически  не  ходил  и    весной  умер.  С  части  меня  на  похороны  не  отпустили – дед  не  близкий  родственник,  мы  готовились  к  сборам, так  что    каждый  офицер  был  на  счету. Я  вспомнил  последний  разговор  с  дедом,  когда  он  сказал,  что  на  его  похоронах  я  не  буду. Может  предвидение,  а  может  и  совпадение. Надо  заметить,  что  эти  годы  сильно  отдалили  меня  от  забот  и  интересов  родителей  и  брата,  а  со  смертью  деда,  я  стал  практически  безучастен  к  ним.
 На  службе  же  мне  нравилось  всё :  выправка,  идеально  подогнанная  форма,  этикет,  чёткая  постановка  задач   и строгий  отчёт  о  выполнении  заданного. Режим  дня,  продуманный  до  минут   сплотил  часть  в  единый  коллектив  с   пониманием    каждым  своей  миссии. Так  было, но  недолго.
В город  я  не  наведывался  несколько  лет  и  потому  то  увлечение,  которому  я  хотел  посвятить  жизнь -   угасло  естественным  путём.  Профессор  ни  одного  раза  не  прислал  весточку  о  себе, хотя   мной  были  отправлены  поздравительные  открытки  к  праздниками  - но  безответно. Я  рассудил  так  :  если  тему   продвинуть  нельзя  ни  под  каким  предлогом,  то  смыл  мне  посылать  весточки?  Скорее  всего  так  и  было.  К  примеру  лиса -  она  вовсе  не  хочет  сделать  убыток  хозяйству  крестьянина,  её  это  вообще  не  беспокоит.  Ей  нужно  питание -  курица  и  она  просчитывает  варианты  рисков  в плане  охоты. Выбирает  курятник    по  каким – то  ей  понятным  критериям, наблюдает как   куры  пасутся,  как  их  закрывают  и  готовит  план  охоты.  Если  этот  план  не  удался,  она  не  отчаивается, лисица  ищет  принципиально  новый  подход   к  цели  и  в  этом  проявляется  её  воля  к  жизни.  Мне  очень  досадно,  что  научная  работа  безнадёжно  оборвалась,  но  из  этого  не  следует,  что  я  должен  жить  неудачником -  молодой  директор  школы,- это  то  же  достойное  применение. Дослужиться  до  майора было  очень  не  просто , званию  должна  была  соответствовать  должность,  а  должность  - это  личный  состав,  за  который  ты  несёшь  ответственность  и  от  которого  зависит  получишь  ты  повышение,  останешься  на  месте  или  будешь  расти. Я  же  привык  отвечать  только  за  самого  себя,  отношение  со  школьниками  и  учителями  удавалось  сохранять  ровными,  потому  что  все   понимали  ту  красную  черту,  которую  преступать  никак  нельзя. В  армии  всё  было  сложнее. Главное -  кадровые  офицеры  чуть  ли  не  демонстративно  игнорировали  нас  и  старший  лейтенант,  меня -  майора,  офицером  считал   условно,  хотя  согласно  Уставу  выполнял   требования  безоговорочно.
Армия – это  порядок,  а  порядок – это  ,  прежде  всего,  твой  облик  во  всех  проявлениях,  от  внешнего  вида,  до  качества  выполнения  своих  непосредственных  обязанностей. Вот  где  пригодилась  дедова  наука! Стараясь  стать  образцовым  офицером,  я  порядок  доводил  до   совершенства,  от  идеально  заточенных  карандашей,  до  заправки  спального  места,  которое  можно  было  фотографировать,  как  образец. Это  дало  свои  плоды -  меня  воспринимали  как  идеального  штабного  работника,  истинного  служаку,  у  которого  кроме  службы  ни  в  голове,  ни  в  сердце  ничего  нет. Семья  осталась  в  деревне,  оклад  я  регулярно  переводил  им,  не  нуждаясь  в  средствах,  разве  что  только  на  личную  гигиену. Внеся   незначительную   сумму,  я  питался  в  солдатской  столовой, не  с  целью  экономии,  а  чтобы  поддержать   воинское  братство. Нельзя  на  политзанятиях  обличать  белых  офицеров,  а  самому  уподобляться  им , не  считая  солдат  за  людей. Рабоче – Крестьянская  Красная  Армия -  едина. Это  монолитный,  сплочённый  коллектив  защитников  Родины.  Солдат  должен  видеть  в  офицере  образец,  защиту,  старшего  товарища,  а  офицер  должен  этому  соответствовать. Эта   моя  позиция  была  практически  отторгнута   кадровыми  офицерами,  относящимся  к  солдатам, сержантам  и  прапорщикам  как  «  низшей «  касте, малоспособными  к  самостоятельности  и  поддержанию  порядка. Реагируя  на  такой  подход,  солдаты  воспринимали  службу  как  повинность,  которая   обязательна  на  несколько  лет, а  потом  забудется  как  страшный  сон. Это  и  логично -  в ту  пору  колхозникам  паспорта  не  выдавали  и  выехать  в  город  он  мог  только  со  справкой,  где  указывалось  время  прибытия  в  родной  колхоз.  Поэтому  и  мысли  у  них  были  о  колхозных  делах  и  планы  на  жизнь  неотделимы  от  колхоза. Свою  роль  замполита  я  понимал,  как  роль    исповедника.  Ко  мне  ходили  солдаты,  рассказывая  о  своих  проблемах  дома  и  не  службе,  я  же  старался  понять  и  дать    совет.  Такое  отношение  определило своеобразный  статус -  доверие  и  уважение  солдат  на  фоне  прохладных  отношений  с  кадровыми  военными.  Как – то  командир  мне  сказал :
- Не  могу  сказать,  что  ты  влился  в  коллектив,  но  своё  место  ты  занял – это  точно. Служи,  как  служишь.
Это  было  официальное  одобрение   моего  курса,  а  значит   предстояло  совершенствоваться  в этих  рамках.



 





                НАЧАЛО   ВОЙНЫ.
Природа  готовит  всё  живое  к  грому  и  молнии. Атмосферное  давление,  облачность,  самочувствие ,-  всё  предвещает  грозу  ,гром  и  дождь. Это  чувствуют  животные,  это  чувствуют  растения, мошкара,  это  чувствует  и  человек. Невозможно  представить  себе,  что в  разгар   безветренного  дня ,  среди   яркого  солнца  вдруг,  за  секунды  ударит  сильнейший  гром,  с  разрядами  молнии  и  начнётся  ливень  и   всё  это  за  мгновение. Это не  стресс,- это явление  параллельного  измерения,  в  котором  человек    совершенно  беззащитен  и   не   устойчив  к   внезапным  радикальным  изменениям.  Ужас,  полагаю,  парализовал  бы  волю,  не  позволяя  адекватно  мыслить  и  действовать. Так  цунами,  сметая  всё  вокруг,  заставляет  людей  бессмысленно  бежать,  хотя  очевидно,  что  скорость  бега  не  сопоставима  с  распространением  стихии. Паника.  Истерика. Помутнение  рассудка. Осознание  полной  беспомощности. Природа  готовит  всё  живое  к  ненастью. Природа  готовит  всё  живое  к  смене  погоды  и  времён  года,  готовит,  медленными  намёками,  а  уж  дело  всего  живого  - как  к  этому  отнестись. Орангутанг -  единственный   примат,  который  на  невероятной  высоте  строит  из  веток  жилище,  готовясь  к  ненастью.
Место  дислокации  части  находилось  на  окраине  маленького  посёлка,  значительная  часть  которого   прямо  или  косвенно  трудилась  у  нас  в  части. В  части  был  свой  хоздвор,  свиноферма,  коровник,  птичник -  всё  это  требовало   ухода  и  кормов. Вокруг  нас  находились  сёла  и  два  небольших  посёлка,  потому  вести  к  нам   пищу  было  делом  хлопотным  и командование  части  старалось  максимально   задействовать   свои  возможности. К  нам  вела  самостоятельная   железнодорожная  ветка,  которая  использовалась  крайне  редко.
Командир  части  был  фигурой  незаурядной. В  гражданскую,  его  часть была  отведена  с  линии  фронта  для  отдыха  и  доукомплектации.  Никому  бы  и  в  голову  не  пришёл  бы  манёвр,  совершённый  врагом, сложный  маршрут  и  их  атака  была  похожа  на  расправу  палачей  с  жертвами.  Выжили  немногие.  С  тех  пор  наш   командир,  старался  весь  сезон  проводить  на  учениях,  готовясь  к  отражению  возможной  атаки.  Он  был  далёк  от   политики,  зато   понимал,  что  только  много  раз  испытанная  ,  слаженная  боевая  единица  и  является   ячейкой  армии. Потому  он  до  максимума  усложнял  условия  учений,  добиваясь  максимального  эффекта,  при  этом  сам  носился  по  полигону  как  одержимый,  подавая  пример  всему  офицерскому  составу. Эту  атмосферу  нагнетания  вероятной  угрозы  ему  удавалось  поднять  до  максимального  градуса,  так  что  никого  из  нас  ничего  больше  учений  не  интересовало. Так  было  и  в  тот  раз.
Наша   артиллерийская  часть  находилась  на  громадной  лужайке  посреди  леса,   где  проходили   плановые  учения. Мне,  как  замполиту,  была  поставлена  задача -  следить  за   выправкой  состава и за  регулярностью  плановых   полит   занятий.   А  как  личному  составу  сохранить  выправку,  боевой  дух,  готовность  исполнять  свои  обязанности  здесь,  где  нет  коммуникаций,  где  пыль  в  разгар  лета,  заставляет  следить  за  своим  внешним  видом   с  особой  тщательностью. И  занятия  в  поле,  под    палящим  зноем ,- это  не  прохладные  учебные  классы  в  здании  дореволюционной  постройки. Не  только  рядовой  состав,  но  даже  офицеры,  сбивались  с  привычного  ритма,  опаздывая  на  занятия,  обременённые   целым  рядом  новых  проблем. Я хотел  быть  во  всём  примером ,-  потому  подворотничок подшивал три ,  а  иногда  и  четыре  раза на  день. Было  сложно   с  глажкой, стиркой – особую  заботу  требовали  сапоги. Даже  идеально  ухоженные,  они  вмиг  покрывались  пылью.  Протирать  их  не   имело  смысла,  так  как  пыль  лишь   размажется  по  гуталину и  цвет  поменяется  на  грязно -  серый. Что  говорить  об  уходе  за  обувью  после  дождя!  К  политзанятиям  я  готовился  досконально.  Когда – то  я  был  на  громадном  сталепрокатном  заводе – не  мыслимых  масштабов.  Рядом  с  заводом  стоял  городок,  где  практически  все  жители  работали  на  заводе, хорошо  зная  друг  друга. Так  вот  парторг  этого  завода,  проведя  экскурсию  по  промышленному  гиганту   мне  сказал:
- Ты  видишь  как  стабильно  и  уверенно  работает  эта  махина,  управляемая  людьми,  каждый  из  которых  досконально  знает  что  должен  делать  и  за  что  отвечать ? Это  и  есть  Советская  власть.
Я   хорошо  запомнил  те  слова, соорудив  из  них  основу,  для  построения  занятий. Рядовой,  сержант,  прапорщик,  младшие  офицеры – должны  чётко  понимать  -  в  чём   именно   должен  проявляться  их  патриотизм. Патриот -  водитель  с  автомобилем  в  плохом  техническом  состоянии – это неосознанный  враг. Да!  Не  меньше!  А  если  тревога  и  нужно  вести  личный  состав  на  место  где  идёт  бой  и  где  ждут  помощи,  а  у  него авто  не  заводится? Диверсант то  же  бы  вывел  автомобиль  из  строя,  совершив  то  же  действие,  только  сознательно. В  чём  разница?  И  суд для  разгильдяя  и  врага -  схож,  по  их  вине  погибли  люди,  не  дождавшись  подкрепления. Эта,  проводимая  мной ,  идея   дала   хороший  результат,-  каждый  занимался  порученным  делом,  переживая,  чтобы   его  усилия  не  дали  сбой. Немыслимое  количество  смазочных  веществ – было  гарантией,  что  ничего  не  заклинит,  замки  откроются,  механизмы  сработают. Наше  расположение  походило  на  муравейник,  где   каждый  муравей  видел  чёткую  цель  и средства  достижения  её.
Сложнее  было  с  объяснением  международного  положения. Это  обширное  поле  для   противоречивых  рассуждений  рано  или  поздно   превратило  бы  занятия  в  диспут  клуб  и  совсем  не  факт,  что  точка  зрения  партии   преобладала  бы. Моя  позиция  была  предельно  ясна  и  наглядна.
У  служащего   сильно  болит  живот  и  он,  не  рассуждая  и  ни  с  кем  не  консультируясь,  бежит  в  санчасть. Если  он  не  может  идти -  его  несут  в  санчасть.  Медработник  не  читает  лекцию  слушателям,  что  случилось  и  как  будем  лечить,  он остаётся  с  больным  наедине  и  в  силу  профессиональных  знаний  и  опыта  оказывает  лечение. Мы  верим  нашей  партии,  парии,  которая  имеет  множество  международных  институтов,  которые  досконально  владеют    информацией.  Как  врач,  приписывает  выздоравливающему  таблетки  и  процедуры,  так  и  к  нам,  высшее  начальство,  спускает  методички,  где  чётко  и  ясно  изложены  итоговые  выводы,  которые  мы  должны  усвоить  как  аксиому. Кто  хочет  стать  международником ,  после  армии -  может  поступить  в   специализированное  учебное  заведение,  военное  или  гражданское,  где  его  обучат  этой  профессии. Другое  дело,  я  старался  как  можно  доходчивее , на  конкретных  примерах,  донести  содержание   материала.
До  окончания  сборов  осталось  четыре  дня,  а  из  опыта  скажу – это  самые  сложные  дни.  Все считают, что  всё  уже  закончилось,  что  оставшиеся  дни  это  формальность  нужная, но  бесполезная.  Это  период  самовольных  отлучек, употребления  алкоголя, халатного  отношения  к  своим  непосредственным  обязанностям  и  иных  отклонений.  Именно  поэтому  я  метался  по  лагерю  и  днём  и  ночью,  проверяя  всех  и  вся.
Вторник. Ничем  не  примечательный  день,  в  привычной  суете  длился  до  обеда. Именно  перед  самим  обедом  случилось  невероятное ,  перевернувшее  мою  жизнь  и  миллионов  подобных  мне. Ровный  гул  моторов   и самолёты  с  чёрными  крестами  на  крыльях  начали  методично  расстреливать  лагерь. В  это  невероятно  было  поверить! Все  кинулись  в  лес,  потому,  как  даже  расчехлить  орудие  и  хоть  как- то  постараться  выстрелить – было  не  реально. Расстреляв   всё  что  можно ,  самолёты  сменили  бомбардировщики,  которые  не  стреляли,  а  покрывали  всю  площадь  воронками  от   разорвавшихся  бомб. Только  достигнув  результата в  виде  выжженного  поля,  авиация  удалилась. Мы  начали  робко  выходить  из  леса  в  совершенно  подавленном  состоянии, не  веря  в  происшедшее. Это  какой – то  гипноз,  чудо! Мозг,  психика  не  могли  воспринять  и оценить происшедшее  и  потому   назвать  нас  вполне  вменяемыми  было  бы   преувеличением.
Три  часа  назад  мы  жили  в  другом   измерении! Начали  построение,  чтобы  понять,  кто  жив  и  произвести  перепись. После,  командир  приказал   все  раненых  снести  к  сестричкам,  а  убитых  захоронить  в  общей  могиле,  изъяв  документы  и  имеющиеся  вещи. Каждый  из  нас,  что  солдаты,  что  офицеры -  считали  себя  жёсткими  людьми,  военными,  чей  характер   готов  к  любым  испытаниям. Это  было  заблуждение. Обилие  крови,  раненых,  не  просто  убитых,  а  растерзанных  тел   -  помутило  сознание. Раненые.  Мы  несли  молодого  парнишку,  в  бреду  говорившего  бессвязные  предложения,  у  него  была буквально раздроблена   рука,  которую  перевязали,  остановив  кровь. Левая  нога  была  то  же  в  крови -  рана  или  это  кровь от  руки -  не  знаю  и  до  половины  оторванное  ухо,  которое  почти  не  кровоточило. Нести  было  тяжело -  грунт бобами  был  разбит  и  разрыхлён,  мы  еле  дотащили  его  к  экспромтной   медчасти  и  медбрат ,  бегло  осмотрев  его   сказал  положить  подальше,  метров    10  в  тень,  объяснив,  что  сначала  помощь  нужно  оказать  тем,  кому  её  реально  оказать,  а    пробовать  делать  сложные  операции  и  ампутации  в  таких  условиях  не  возможно.
Так  что  было  делать ?  Найти  живого  тяжелораненого   и  оставить ?  Или  нести  к   трупам?  Я  приказал  всех  живых,  не  зависимо  от  состояния  нести  в  медчасть.  В  медчасти  работали  все,  кто  хоть  ориентировочно  что – то  понимал    в  оказании  первой  помощи.  Хотя  все  мы  проходили  этот  предмет  и  солдаты  и  офицеры,  но  одно  дело  теория  и  другое  практика.  Я,  как  и  все  остальные  носил  на  плащ- палатке раненых  к  санчасти,  мёртвых -  к  месту захоронения,  а  потом   уже  из  санчасти  -  к  месту  захоронения,  кто  скончался.
Это  занятие  длилось  до  глубокой  ночи,  практически  в  полном  молчании. Не   чём  было  говорить! Видеть  такое  количество  изуродованных  трупов,  фрагментов  частей  тела,  крови,  слышать  дикие  крики  раненых  и  тех,  кому  пытаются  оказать  помощь,  организовать  ночлег  личного  состава – это  были  сверхзадачи. Топоров,  пил  не  было,  найти  вообще  что – либо  было  не  возможно,  а  когда  стемнело,- так  и  подавно,  поэтому  ветки  ломали  руками  и  укладывали   как  наст  для  ночлега. Оказалось достаточно  много  легкораненых. Кого  ранило,  кто  вывихнул  ногу,  кто  ушибся,  кто  сильно  поцарапался,  убегая  в  лес – у  каждого  своё. Лекарства  доставались  только  самым  нуждающимся  и  каждый  на  свой  лад « зализывал»  раны.
Утром,  командир  собрал  командный  состав,  чтобы  выработать  план  дальнейших  действий. Из-за  обилия  раненых   сами,  строем,  мы  передвигаться  не  могли,  машин  не  было,  понять  куда  именно  следует  держать  путь – то  же  было  сложно. Когда   производился  налёт,  большая  часть  солдат,  в  панике  бросали  винтовки,  убегая  в  лес,  теперь   следовало  хоть  что – то  найти  в  завалах  грунта  и  покореженной  техники,  без  лопат,  без  подручного  инструмента – это  была  скорее  попытка  хоть  что – то  делать.  Выбрали  здоровых  и  смышлёных бойцов  и  отправили  их   в   соседние  части  и  населённые  пункты  для  связи  ,  чтобы  сообщить  существующее   положение  дел. Никто  не  говорил  это  в  слух ,  но  было  понятно,  что  это  война. Настоящая,  глобальная  война  и  мысль  о  Пакте  Молотова,  сейчас  так  же  не  уместна,  как  мечта  о  госпитале. Ну  отправили  мы  бойцов,  через  сутки -  двое  они  вернуться.  А  толку?  В  округе  нет  крупных  населённых  центров  и  воинских  частей. Может  кто  найдёт  какой – то  транспорт  и  медработника  и  привезёт  к  нам,  в  чём  я  сильно  сомневаюсь.  Если  так  бомбили  нас,  то  не  меньше  досталось  и  им  в  посёлке  и  деревнях. Там  паника  и  свои  раненые. Да  и  каков  запас  медикаментов  в медпункте  или  в  лазарете  посёлка?  Весь  их  персонал  даже  осмотреть  всех  наших  раненых  не  сможет. Я  смотрел  на  тех,  кто  трудится ,  пытаясь  облегчить  участь  раненых -  смотрел  и  ужасался- они  еле  на  ногах  стояли,  как  они  что – то  могут  делать ?  Все  их  одежды  пропитаны  кровью,  даже  на  сапогах   засохшая  кровь.  При  таком  раскладе,  нам  бы  машин с  пятнадцать,  да  медработников  человек  двадцать – тридцать,  да  лекарств  немеряно. Легкораненых   никто   не  осматривал,  они  сами   пытались  оказать  себе  помощь,  и  к  утру  многие  из  легкобольных  стали  тяжелобольными  с  высокой  температурой.  Остро  стоял  вопрос  питания  и  воды. Мы  метались  до  изнеможения,  пытаясь  замедлить  процесс ,  но  это  не  давало  значительных  результатов.
Раненые  массово  умирали  и  сделать  с  этим  ничего  было  нельзя,-  лекарства  на  исходе,  медперсонала  мало и  то , он до  такой  степени  истощённый,  что  чудо, как  они  вообще  на  ногах  стоят.  Питания –нет. Средств  гигиены -  нет.  Ручей  бил  довольно  далеко,  потому  носили  воду  в  санчасть,  а  те ,  кто  мог  сами  переселились  поближе  к  ручью. Мы  же  дислокацию  менять  не  хотели,  ручей  бил  на  открытом  месте  и  очень  хорошо  просматривался,- это  было  опасно. Так  прошёл  ещё  один  день  неведения  и  только  на  второй  день  ,  вечером,  пришёл  младший  сержант  с  новостями.
Та   небольшая   воинская  часть  / железнодорожные  войска/,  куда  мы  его  направили -  эвакуировалась,  место  её  дислокации  -  разбомбили. На  слух,  слышно,  что  где-то  далеко  грохочут  пушки. В  поселении,  все   кто  могли -  эвакуировались  побросав  всё, остались  старики  и  те,  кто  в  силу  каких – либо  причин   уйти  не  смогли. Куда  они  ушли,  в  каком  направлении  эвакуировались  было  совершенно  не  понятно.
Глупо  было  требовать  дисциплины  от  сильно  голодных, одетых  в  грязную  рванину людей.   Они  ждали  от  нас  каких – то  радикальных  решений,   принципиальных  объяснений,  а  мы  сами  пребывали  в  полном неведении. Я  постирал  форму   без   стирочных   средств ,  стараясь  как  можно экономнее  использовать  воду, но  это  была  уже  не  форма,  а  мятая,  плохо  постиранная  одежда. Сидели  и  лежали  мы  на  траве  и на  пересохшем  грунте ,  что  было  видно  по  одежде. Военными  нас  никак  назвать  было  нельзя. Чтобы  выжить  люди  стали  компоноваться  на  малые  группы – до восьми  человек  и  жить  таким  самостоятельным  коллективом. Сами  ходили   по  лесу  в  поисках  пищи,  сами  готовили  , строили  укрытие  от  дождя  самых   причудливых  форм. Десять  дней  пролетели  как  мгновение. Полный  информационный  вакуум  и  понимание  того,   что  мы  так  истощали,  что  если  не  примется  радикальное  решение,  то  мы  здесь  все  и  останемся  до  конца  жизни. Раненые ,  которым  было  не  суждено  выжить -  умерли, те ,  кто  пошли  на  поправку -  могли  хоть  как – то  себя  обслуживать. Благо  погоды  стояли  солнечные,  только  роса  и  периодически  туман  беспокоили. Информационный  вакуум  заключался  в  том,  что  сведения  приходили  совершенно  разного  характера   и  делать  выводы  было  опрометчиво. К  нам,  практически  ежедневно  «прибивались»  бойцы  примерно  в  таком  же  состоянии  как  и  мы,  прибивались , не  видя  смысла   самим  искать  выход  из  положения. Мы  их  оставляли  в  отряде,  но   судьба  их  была  не  лёгкая-  никто  не  хотел  принимать  их  в  свой  маленький  отряд,  потому,  как  при  таком  голоде ,  каждой  крошке  был  дан  счёт.  Приехали  две  полуторки , это  наши  солдаты,  чуть  не  под  страхом  смерти  заставили  местных   приехать,  прихватив   хоть  какие – то лекарства  и  бочку  бензина.
Мы  собрали  штаб  для   выработки  кардинального  решения. Командир  озвучил  своё  решение,  к  которому,  в  принципе,  мы  были  готовы.
- Оставаться здесь  нельзя,- это  путь  к  смерти. Идти  колонной  без  понимания   конечного  пути -  безумие,-  по   целому  ряду  причин. Потому,  под  свою  ответственность  приказываю :
-    разделиться  на  шесть  групп , я  назначу  старших,  и  ориентируясь  на  местности, опрашивая  местных,  пробиваться  к  нашим. 
Это  единственный  шанс  хоть  кому – то  уцелеть. Я ,  с  ранеными,  буду  передвигаться  в  сторону   населённого  пункта,  с  целью   оставить  раненых   у  местного  населения,  иначе  мы  оказать  помощь  им  не  в  состоянии. Двумя  машинами мы  их   развезём  по   всем  сёлам, где  их  можно  разместить.
Мне,  как  замполиту,  достался  отряд  из  восемнадцати  бойцов,  шестеро  из  которых  к  нам «  прибились». Пять  винтовок,  никакого  продовольственного  запаса,  практически  без  патронов,  с  двумя  гранатами  рано  утром  мы отправились  в  неизвестность.
Было  понятно,  что  началась  война. Стало  понятно,  что  с  немцами. Было  ясно,  что  это  не  надолго  и  мы  победим,-  это  очевидно. Но  взгляд  ловил  потрясающие пейзажи  конца  лета,  птицы  выводили  красивые  трели,  ещё  тёплый  ветерок  ласкал   травяные  луга  и  только  больное  воображение  могло  предположить,  что  идёт  война,  а  мы,  по-  видимому,  в  окружении. Раненое  животное  ищет   какое – то  убежище,  чтобы  зализать  рану  и  несколько  оправиться,-  всё  остальное   его  вообще  не  интересует,-  так  и  мы. Были  забыты  все  лозунги,  всё  прошлое,  нравственные  ценности  и  понятие  защиты  Родины,- жажда  и  дикая  слабость  от  голода  затмевали  разум  до  уровня  покорного  безразличия. Идти  лесом,  пересечёнкой – значит  измотать  себя  до  последнего  предела  и  мы  старались  идти  малонаезженными  просёлочными  дорогами,  приблизительно  придерживаясь  направления. За  поворотом,  как –то  внезапно  появилась полностью  сгоревшая  маленькая  деревенька. Она  сгорела  полностью,  но  относительно  давно,  так  как  запаха  дыма  не  было,  только  едкая  гарь  щекотала  горло.  Я  решил  за  этим  убежищем  сделать   привал. Привал – это  значит,  что  все   повалились  на  землю  и  молча  лежали, ни  о  чём  не  думая, пытаясь  восстановиться. Вряд  ли  кто – то  будет  искать  красноармейцев  в  углях  былых  строений.  К  пепелищу  даже  зверь  не  подходит.  Руководствуясь  этой  логикой  и  было  выбрано  место. Совсем  рядом  проходила  дорога, увидев  какой- то  отряд -  с  одной  стороны  мы  могли  спрятаться,  а  с  другой -  если  это  наши,   выбежать  для  воссоединения. Меня  почему – то  слегка  знобило, я  снял  обувь ,  развесил  портянки  и  растянулся  во  весь  рост. Рокот  двигателей то  появлялся,  то  пропадал,  но  потом   стало  ясно ,  что техника  приближается  к  нам. Все  мы вскочили ,  всё  же  прикрываясь, страхуясь, но  в  надежде,  что  это  наши  и  все  мучения  закончились.  Рёв  техники  был  настолько  сильный,  что  было  понятно,  что  это  громадная  колонна ,  а  раз  так ,  то  откуда  взяться вражеской  колонне в  таком  объёме ? Это  точно  свои!  Каково  же было  наше  разочарование,  когда появились  необычные мотоциклы,  обустроенные  пулемётом  и  военные  в  незнакомой  нам  форме,- но  точно  не  наши.  Дальше  шли  два  танка  с  крестами,  грузовики  с  солдатами,  буксирующие  пушки,  невиданная  бронированная  автотехника -  громадная  колонна   техники,  с большой   численностью  солдат. Мы ,  как   измученные  зайцы  смотрели  на продвижение   стаи  ухоженных  львов. Зрелище  настолько  впечатлило  и  подавило, что  любые  комментарии  не  имели  смысла. Из  одной  из  бронемашин  солдат   вскинул  вверх  пачку  листовок,  которые  ветер  разбросил  в  разные  стороны. Колонна  прошла.  Мы  довольно  долго  молчали.  Все  наши  надежды  и  мысли  были  коренным  образом   обращены  в ничто. С  кем  воевать ?  Кому?  Что  нам  делать? Кто – то  принёс  несколько  листовок.  В  них  сообщалось,  что  солдатам ,  перешедшим  на  сторону вермахта будет  дарована  жизнь  и  работа. Те  же  ,  кто  приведёт  пленённого  командира  или  политрука,  будет  доверено  воевать  с  большевизмом  в  спецчастях. Листовки   собрали,  так ,  что  у  каждого  в  руках  был  этот  пропуск. Я  пользовался  авторитетом  настолько,  что  листовку  дали  и  мне,  предложив  переодеться. Встретив  мой  отказ,  никто  никак  не  среагировал. Появился  реальный  шанс  выжить, причём  впервые ! Практически  утопающему   кинули  круг   помощи,  при  этом  не  важно  кто,  тебя  спасают! Хочешь -  откажись  от  круга  и  тони. Кому  и  какую  пользу  принесёт   твоя  смерть? Только  корм  рыбам  и  ракам. Жизнь  полна  непредвиденных   поворотов  и  может  быть  удастся  выжить  и  вернуться  к  своей  семье,  воспользовавшись  не  словоблудием,  а  реальным  шансом. Среди  нас, кроме  меня  ,  был  ещё  один  коммунист, некогда  плотный   старшина Панков. Голод  и  жажда,  для  этого  полноватого  человека  оказались  губительны,- он  еле  передвигался.
Мой  замысел  был  прост :  того,  кто  хотел  уйти  к  немцам -  не  удержать,  разговоры  бессмысленны. Существовал  реальный  соблазн,  сговорившись,  взять  меня и Панкова  в  плен и  тем  самым  упрочить  свой  статус  у  врага. Искушение  было  велико и  нужен  был  какой – то  хитрый  ход, так  как  реальное  сопротивление  мы  оказать  бы  всё  равно  было  не  возможно.  Я  не мог  осуждать  этих  людей!  Вы  бы  видели  эти  лица, эти  немощные  тела,  гноящиеся  раны,  натёртости ,-  сразу  бы  поняли,  что  это  кандидаты на  скорую  смерть. Да  и  куда  двигаться  дальше ?  В  след  за  колонной?  Какой  в  этом  смысл? Нам  её,  эту  чудо -колонну  не  то,  что  не  перегнать,  чтобы  соединиться  с  нашими,  но  никогда  не  догнать. Так  куда  двигаться?
Километрах  в  пяти -  семи   виделся  на  возвышенности  домик.  Может  это  селение,  а  может  одинокая  изба,  но  домик  был  не  погорелый,  значит,  там  могли  быть  люди,  колодец  с  водой. Даже  ,  если  там  никого  нет,  то хоть  какое – то  время  там  можно  было  отсидеться,  осмотреться,  провести  разведку  в  разных  направлениях. Но  это  могла  быть  и  ошибочная  идея,  тогда  свыше  десяти  километров /туда  и  обратно/  было  бы  проделано  напрасно.  Моё  предложение заключалось  в  том,  что  если  в  течении  суток  нас  не  будет,  значит  мы  погибли,  если  же  всё  хорошо -  зажжём  огонь -  как  приглашение.  На  том  и  порешили. Отряд  вяло  согласился, понимая,  что  десять  километров  - это  отрезок  в  жизнь,-  сил  вернуться  не  останется. Но  соблазн  отлежаться  был  велик и  если  два  фанатика  я  и  Панков  берутся  рискнуть  и  разведать -  милости  просим.
Трудно  охарактеризовать  те телодвижения,  которые  приближали  нас  к  цели. Мы  мало  шли,  больше    перебежками,  ползком,  на  четвереньках  и  эти  отрезки  сопровождались  долгим  отдыхом. Даже  не  голод -  жуткая  жажда  отнимала  последние  силы. Хватило  мужества  не  пить  с  луж  и  болотец,  хотя  соблазн был  невероятно  велик. Напарник  потерял  сознание. Водой  из  луж,  я  орошал  его  лицо,  ставил  компресс  на  лоб,  снял  обувь,  обнажил  грудь.  Постепенно  он  пришёл  в  себя  и  несколько  часов  восстанавливался.  Потом  мы  продолжили  путь. Только  поздно  вечером  удалось  подойти  к  колодцу.  Пить  много  было  нельзя,  это  мы  знали,  поэтому   сделав  несколько  глотков,  раздевшись – начали  обливаться  холоднейшей  водой.  Нам  было  безразлично -  кто  в  деревне,   убьют  ли  нас,  вообще -  что  будет  дальше.  Вода! Это  неописуемое  счастье -  вода! Ею  нельзя  насытиться,  в  смысле  удовлетвориться. Только  высохли  ноги,  как  опять  хочется  облить  водой  красные    ступни,  ноги,  грудь,  голову,-  и  так  бесконечно.  Время  забыло  про  нас. Мы  полоскали  рот  водой,  держали  воду  в  полости  рта,  промывали  нос  водой. В  итоге  сознание  вернулось  к  нам,-  мы   укрылись  в  густом  кустарнике, почти  обсохли,  оделись  и  пошли  в  одиноко  стоящему  домику. Это  было  не  село  и  вообще  не  населённый  пункт -  просто  покосившаяся,  частично  сгнившая,  изба,  чудом  не   разрушившаяся. Мы  постучались, дверь  была  не  заперта  и  мы  вошли. Из  коридорчика  вели  три  двери : налево,  прямо  и  направо. Мы  постучались  в  правую  дверь  и  услышали  шум,  как  ответную  реакцию. Ждать  пришлось  довольно  долго,  пока  дверь  отворила такая  измученная  возрастом  и  жизнью  старуха, замотанная  в   остатки  разных  одежд,  что  мы  растерялись. Зубов  у  неё  не  было,  да  и  от  истощения  она  еле  говорила.  С  непривычки,  мы  не  могли  понять  смысл  её   речи и  она  это  поняла.  Еле -  еле  передвигаясь  она  подошла  к  левой  двери,  сбитой  из грубых,  не  строганых  необрезных  досок,  с  нашей  помощью  открыла  её  и  указала  нам  на  большой  топчан  с  соломой, жестами  приглашая  заночевать.  На  наш  вопрос  о  немцах  она  ответила  непонимающим  взглядом, да  и  вообще  ,  нам  казалось,  что  она  не  вполне   адекватна. Для  нас  это  был  рай. Зарывшись  в   сено,   в  мягкое  душистое  сено,  чувствуя  себя  в  доме,  мы  моментально  уснули,  проснувшись  лишь  к  обеду,  когда  сквозь  маленькое  грязное  окошко,  плотно  затянутое  паутиной,  смелыми  дневными  лучами  заглядывало  солнышко. Вставать  никак  не  хотелось, но  количество  освоенной  влаги   выманило  нас  во  двор. Во  дворе  был  туалет. Вообще  старушечье  хозяйство  было   крохотным,  но  детально  продуманным : банька,  навес  для  дров,  сарайчики  и  проч.  приспособление  выстроенные  по  тщательному  плану – это  было  видно.  Стоял  вопрос  о  костре,  чтобы  пригласить  наших.  Панков  настолько  отошел,  что начал  излагать  довольно  оригинальные  мысли :
- Командир,  в  обморок  я  падал  не  в  первый  раз   в  течении   пути  до  привала. Когда  я  лежал   в полубессознательном  состоянии,  то  слышал,  как  двое  новеньких   обсуждали  детали,  как  сдаться  в  плен. А  когда  раскидали  листовки,  то к  этим  двоим  подсел  наш  Шаповалов  и  Максимов  и  они  о  чём – то  перешептывались. Мы   костром -  смерть  себе  зовём. Хотя – готов  подчиниться  любому  твоему  приказу.
Мне  нужно  было  подумать. Ход  моих  рассуждений  был  таков :  немцы поймали  простых  рядовых пленных,-  зачем  они  им? Мыть  машины,  смазывать  технику, стирать  ,  готовить,  рыть  окопы и  выполнять  ещё  множество   «чёрной»  работы.   А  если   их  возьмут  в  плен  со  мной  ?  Я  буду  отстреливаться  до  последнего – это  ясно,  то  же  и Панков. Есть  два  варианта – нас  расстреляют  свои  же,  зарабатывая  бонус,  или  расстреляют  немцы,  так  как  силы  не  сопоставимы.  Если  погибнет  хоть  один  вражеский  солдат,  никто  не  будет  разбираться  от  чьей  пули -  расстреляют  всех,  взятых  живыми. Восемнадцать  мужиков  эта  развалюха  точно  не  укроет -  факт. В  любом  варианте  у них  без  нас  шанс  на  выживание  будет   в  разы  больше,  чем   с  нами. И  нам -  так  же. А  значит- это  не  предательство,  а   верный  манёвр,  который  спасёт  жизни  солдат,  не  способных  оказывать  сопротивление  врагу. На  том  и  порешил,  сообщив  о  решении  и  мотивировке  Панкову. Он  согласился,  посчитав  мои  доводы  достаточно  убедительными.
Чтобы  набраться  сил,  а  главное,  восстановить  волю  к  выживанию,  необходимо  было  время. Труд,  отдых,  питание. Мы  привели  в  порядок  свою  комнату  и  тамбур,  всё  вымыв,  почистив   и  проветрив. В  комнате  старушки  была  маленькая  печь,  а  во  дворе были  аккуратно  сложены  наколотые  дрова,  довольно  в  большом  объёме. Мы,  помыв  и  почистив  её   комнату,  проветрив  помещение ,  сложили  дрова  вдоль  стен  комнаты  высотой  до  окна. Цель  была  такова,  чтобы  без  нас  она  могла  хоть  какое – то  время  чуть -  чуть  топить,  тогда  печь,  на  которой  она  лежит,  будет  довольно  долгое  время  хранить  тепло. Пока  мы  работали,  то  питались  исключительно  водой,  считая  её  лучшей  пищей.
Бабуля  молча  смотрела  за  нашей  деятельностью,  не  возмущаясь   своеволием,  периодически  отлучаясь  во  двор,  чтобы  увидеть ,  что  мы  делали  во  дворе, потом  посетив  туалет довольно  долго  лежала  на  печи,  не   питаясь. Вечером,  она  встала, пошла  во  двор   и  принесла  нам  три  громадные  картошки. Всё  это  молча,  как  некое  жертвоприношение. Мы  разварили  её   в  казанке  в  воде  и  получили  картофельный  суп, вкуснее   чего  в  жизни  не  ели. И юшка  и  кусочки  разварившегося  картофеля  были  необычайным  лакомством,  просто домашней  пищей,  о  которой  мы  забыли. Часть  лакомства  мы  отнесли  нашей  благодетельнице,  она приняла  еду,  поела  и  Панков  забрал  мыску,  чтобы  помыть. Это  была  вторая  ночь  в  этом  волшебном  укрытии. Ссадины  и  нарывы  значительно   уменьшились,  под  воздействием  подорожника  и  промываний. Мой  нарыв  на  голени  я  парил  водой  ,  он  прорвал  и  теперь  нужно  было  просто  время,  чтобы  затянуло. Мы  накосили  несколько  стогов  сена,  не  понимая  смысл. Под  укрытием  было  сенохранилище  и  там  было  довольно  свежее  сено,  значит,  кто- то  для  чего –то это  сено  косил  и  сушил.
На  четвёртый  день  нашего  пребывания,  утром,  бабуля  еле  передвигаясь  подвела  нас  к  миниатюрной  баньке  и  жестом  предложила  попариться. Вот  это  был  настоящий  праздник! К  нам  вернулась  жизнь, оптимизм,  силы,  чтобы  бороться,  тяга   победить! Стирка, купание   оживили  нас  настолько,  что  чувство  неполноценности  ушло  начисто. Мы  долго  пили  чай  из  листьев  дикой  малины,  больше  вспоминая  прошлое,  чем   планируя  будущее,  естественно,  угощая  хозяйку.  Пайка  в  три  картошки  в  сутки  на двоих  с  хвостиком  было  всё  равно -  мало  и  мы  начали  думать,  как  из  леса  добыть  съестное    ей  и  себе,  совершая  рейды  в  разных  направлениях.
Пятый  день  для  нас  стал  неожиданно   решающим. К  нам  вышли  два довольно  энергичных  дедка,   с  обрезами  и  завели  длинный  разговор,  пытаясь  всё  узнать  о  нас. Мы  ничего  не  скрывали,-  если  это  враги,  то ,  наверняка, из  лесу   их  прикрывают  и  наше  сопротивление  смысла  не  имеет.  Мы  показали  документы  и  рассказали  о  своей  растерянности -  куда  идти,  чтобы   попасть  к  своим.  Суть  же  их  повествования  была  такова :
К  своим  не  попасть -  мы  в  глубоком  окружении. Всех  пленных  гонят  в  район  Умани /  приблизительно/ ,  а  куда  именно  не  известно.  Гонят  крайне  жестоко,  за  отставание -  расстрел  на  месте,  тела  бросают  на  дороге, не  предав  земле. Колонны  пленных  то  заставляют  бежать,  то  идти  быстрым  шагом,  чтобы  сил  и  мыслей  о  побеге  у  них  не   осталось. Обречённое,  загнанное  стадо.  Тех,  кто  предъявили  листовки -  пропуска  или  привели  пленного  командира,  отправляют  в общую  колонну, на  общих  основаниях,  а  командиров,  коммунистов – тут  же  расстреливают,  откинув  трупы  от  колонны. Дедки  эти -  местные.  Их  тут  небольшой  отряд  в  лесу,  с  семьями. Взять  к  себе  нас  они  не  могут, так  как  не  прокормят,  да  и  мы -  чужие.  Хозяйке  они  приносят  продукты  в  малом  количестве,  чтобы  мародёры  и  дезертиры,  которых  бродит  множество,  не  отобрали  последнее. Мародёры  и  дезертиры -   какое  диаметрально  разное  понятие  можно  вложить  в  эти  понятия. Я  видел  трёх  одичавших  людей  в  изодранных  солдатских  лохмотьях,  которые   буквально  столкнулись  с  нашим  отрядом  в  лесу.  Мы  были  истощены  и  голодны,  но не  потеряли  человеческий  облик,-  их  же   глаза   излучали  безумство. Не  удивился  бы,  если  это  были  каннибалы,  доведенные  голодом, жаждой,  ночной  прохладой  практически  до  помешательства. Отпугнуть  от  пищи  их  могла  только  сила ,  этих  трёх  бывших  человека. Их  лица  были  скрыты  скомканными  клочьями  бороды  и  волос,  отвратительный  запах ветерок  донёс  до  нас. Им  бы  в  психиатрической  больнице  годик  полежать,  чтобы   врачи  постарались  вернуть  их  в  социум. Так  они  кто :  мародёры  или  дезертиры? Люди,  обращённые  в  полузверей. Встреча  длилась  секунды,  они  замерли,  а  потом  ушли,  потому  как  убежали – никак  не  применимо  к  характеристике  их  передвижения.  А  мы – кто? Разбив  на  осколки  нашу  армию ,  фашисты  добились  желанной  цели – деморализации. Солдат – это  человек,  военной  профессии  и  как  человек,  нуждается  в  удовлетворении  основных  физиологических  потребностей. Кто  пытался  есть  мягкую  траву,  по  возможности  заваривая  её,  если  была  вода,  потом  тяжело  страдал  желудком. Рези  и  боли  в  желудке  лишали  его  аппетита ,  приближая  к  истощению  и  смерти. Даже  небольшие  натёртости,  раны,  царапины  в  теле,  значительно  потерявшем  иммунитет-  гноились  и  требовали  ухода. Бинтов  не  было,  летняя  вода  в  лужах -  источник  инфекции,  спички    крайне  экономно  расходовали, мы  выдавливали  из  пересохшего  рта  слюну,   смазывали  ей  подорожник  и  прикладывали  к  ране. Кто – то  жевал  подорожник,  а  потом  втирал  кашицу  в  поражённые  места. Совсем  недавнее  прошлое  казалось  фантазией,  которую  просто  не  хотелось  обсуждать.
Вот  эти  старички  из  леса -  нас  обогрели  у  костра,  рассказали  многое,  раскрыв  нам  глаза  на   происходящее. Прежде  всего -  они  не   патриоты  и  не  сторонники  советской  власти,  но  они  враги  фашистам,-  потому  как и  от  тех  и  от  тех  пострадали. Но  фашисты -  несопоставимо  большее  зло,  потому  они  против  них,  при  этом  противопоставить  вторжению  ничего  не  могут -  вот  и  обустраивают  свою  безопасность  от  них и  готовятся  к  зиме. Фронт  оказался   недостижимо  далеко,  так  что  стремиться  попасть  к  своим  -  утопия.  Можно  прибиться  к  какому – то  отряду,  но  это  вряд  ли.  В  каждом  отряде,  наивно  пытающимся  вырваться  из  окружения,   практически  нет  питания, - потому  лишние  рты  им  точно  не  нужны. Да  и  путь  у  всех  один -  неизбежное  пересечение  с  немцами  и  конвоирование  в  район  Умани. Что  там -  неизвестно.  Точнее  не  понятна  форма  плена. Гражданских  ,  взятых  в  плен,  организовывают  в  хозотряды. Они  моют,  чистят,  смазывают, готовят,-   вообщем  обслуживающий  персонал. Уж  не  знаю  почему  приглянулись  мы  им,  но   нам  они  здорово  помогли. Немцы,  оценивая  гражданских,  внимательно  смотрели, насколько  соответствует  одежда тому,  кто  в  неё  одет.  Если  соответствия  нет,  то  следует   вывод,  что  это  переодетые   красноармейцы  и  их  отправляют  вместе  с  пленными. Обувь, одежда,  должны  соответствовать  размеру  и  сразу  должно  быть  видно,  что  ты  в  ней  работаешь  и  за  ней  ухаживаешь. Вот  эти  лесные старички  подобрали  нам  по  комплекту  одежды, две  женщины  что – то  замерили  и   отнесли  куда-то. Через  время  нам  принесли  одежду,  подогнанную  под  нас. Это  были  очень  старые,  но  довольно крепкие  вещи,  подобно  которым  носила  вся Украина. Это  всё -  что  они  могли. Нашу форму  из  хорошего  сукна  -  оставили  им. Мы  распрощались  и  двинулись  на  юг,  понимая,  что  рано  или  поздно  нам  суждено  пересечься  с немцами.
Остро  стал   вопрос  - что  делать  с  документами?! Если  они  будут  при  нас ,-  то  этот  маскарад  ни  к  чему,  нас  ждёт  участь  пленный  бойцов  красной  армии. Нужно  было  их  так  спрятать,  чтобы  потом  можно  было  найти,  что  ,  конечно,  сомнительно. Несколько    жарких  ней  мы  потратили  на  загар. Пребываючи  постоянно в   форме  наши   тела  были  известково -  белые,  что  никак  не  могло  быть  у  крестьян. Кроме  того,  козырёк   фуражки   надёжно  защищал  от  солнца  лоб,  что  то же   бросалось  в  глаза.  Можно  по -  разному  характеризовать  наше  поведение,  но  мы  готовились  не  к  плену,  а  к  тому,  чтобы  выжить.   Выжить,  чтобы понять  каким  путём  добраться  до  своих. Другого  пути  просто  не  существовало. Потому  мы   так  тщательно  готовились-  ещё  в  лесу  нас  коротко  постригли, дали  ножницы  и  мы  обрезали  ногти,  побрились   плохим  лезвием,  что  естественно  для  бережливых  крестьян,  в  итоге  приобрели  подобающий  вид.
Когда  два  человека  вынуждены  делать   плохое  дело  им  общаться  совершенно  не  хочется ,-  я  с  Паниным  это  хорошо  прочувствовали.  Было  совершенно  ясно  как  к  нам  отнесутся  в  НКВД : без  формы,  без  оружия,  без  документов…. Предатели  Родины!   Штрафбат – это  идеальный  вариант  и  это  если  ещё  нужны  будут  бойцы  на  фронтах,  если  же ход  войны  переломится  и  дополнительные  резервы  будут  не  нужны  нас  ждал  трибунал  и  расстрел,- это  не  вызывало  никаких  сомнений.  Но  это  смерть  дальняя,  до  которой  ещё  дожить  надо. Смерть  близкая  могла  случиться  в  любую  минуту, бесславная  смерть  человека  с безымянной  могилой. Хотя  по  дороге  мы  видели  столько  разлагающихся  людских  трупов,  что   вопрос  захоронения был  риторическим. Вызывали  омерзение  трупы,  которые  то ли  люди,  то ли  звери частично  расчленили, используя  в  пищу.  Мысли  о  родных,  о  семье  отвлекали  и  раздражали,  нужно  было  принимать  какие – то  решения  немедленно -   вот  о  чём  речь.
Я  загорал,  подставив  спину  под  солнце   и  размышлял  о  своём  будущем.
Допустим,  мы  попали  к  немцам. Нас  разведут  в  разные  стороны  и  допросят.  После  допроса,  станет  совершенно  очевидно,  что  либо  мы  оба  врём,  либо  врёт  один  из  нас. Кто  мы,  как  здесь  оказались,  кем  до  войны  работали  и  где,  призывались  ли,  если  нет,  то  почему ?  Вопросов  множество  и  ответы  экспромтом  были  обречены  на  противоречия. У  моей  жены  в Кривом  Озере  и  Любашевке и  нашем  селе  -  многочисленная   родня,  я  там  был  сто   раз  и  смог  бы   убедительно  всё  рассказать  и  описать. Было  бы  естественно,  что  внезапность  войны,  заставила  военкомат  собрать  призывников ,  выдать  оружие , солдатские  книжки  и  кинуть  на  помощь  сопротивляющимся  войскам. Это  мог  быть  поезд,  а  могла  быть и  колхозная  грузовая  машина.  Когда  шли  бои  под  Уманью – это  три -  четыре  часа  езды  на  грузовике. Если  отточить  эту  полуправдивую  версию,  то  она  будет  выглядеть  очень  убедительно.  Вполне  возможно,  что  кто – то уже  был  там  и  даст  ключевой  наводящий  вопрос, так  я  без  заминки  на  него  отвечу.  Другое  дело,  что  для  Панина  места  в  этой  версии  нет. Предать  его  я  не  мог   категорически,  потому  «сушил»  голову,  как  найти  вариант,  подходящий  нам  обоим.
В  природном  овраге  было  углубление,  именно  там  ночью  мы  жгли  костёр,  чтобы  согреться,  а  дым  не  выдавал  бы  наше  местоположение. Панин  заговорил  первым :
- Командир,  понимай  как  хочешь,  а  двоим  нам  не  выбраться  отсюда. Как  только  нас  двоих  поймают – тут  нам  и  крышка. Я  по - разному  крутил:  и  так  и  эдак  переворачивал-  ничего  не  выходит. У  нас  в  роду  все  железнодорожники  и  я  помощником  машиниста  три  года  отработал. Скажу,  что  нас   принудительно  эвакуировали  с  Умани,  а  уманское  железнодорожное   депо  я  знаю  как  пять  пальцев ,  по  дороге -  попали  под  обстрел,  я  убежал  в  лес. Человек  я  простой,  политикой  особо  не  интересуюсь,  мне  работа  нужна,  ну  и  харч.  Ну  не  может  быть,  чтобы  они  от  машиниста  отказались. Пусть  в  депо  поставят  батрачить,-   всё  же  шанс  осмотреться  и  убежать. Да  на  поезде  это  и  сподручнее  сделать -  поезда – то  на  фронт  идут. Тебя  бросать  не  хочу,  но   убей  не  понимаю,  как  нас  можно  «связать».  Разное  прошлое  даже  географически.  Вообще -  всё  разное. У  меня  на  лице  -  крестьянство  написано,  так  я  и  есть  потомственный  железнодорожник – работяга. А  по  тебе  видно -  интеллигент. Может  завгар,  зав  ремонтными  мастерскими,-  мало  ли…  И  что  нас  связывает ?  Что  им  сказать,  что  думаешь?
- А  что  сказать,  если  я  о  том  же  думаю. Глупо  погибнуть  вместе, если  есть  шанс  хотя бы  одному  выжить! Завтра  определимся  с  направлением и  будем  решать  куда  кого  судьба  выведет.
Спать  нужно  было  очень  осторожно. То  ли   одичавшие  собаки,  то  ли  волки ,  но  стаи  сытых хищников    совершенно  не  боялись  людей  и  это  было  очень  опасно. Расстрелянных  оставляли  прямо  на  месте  и  никто  их  не  хоронил,  то  же  и  с  умершими  беглецами,-  видимо,  как  не  жутко,  это  и  послужило  кормом  для  хищников,  сбившихся  в  стаи. Особо  опасны  были  доведенные  нуждой  и  голодом  до  животного  состояния  бродящие  солдаты,  готовые  ради  еды  убить  любого. Но  они  были  истощены  голодом  и на  открытую  схватку   никогда  бы  не  решились. Другое  дело  напасть  на  сонных,  убить,  и  как  минимум  забрать  одежду  и  всё  ,  что  есть   при  нас.  Ночь,  луна,  звёзды,  природа – это  всё  существовало  в  другом  измерении,  ты  же  пытался  совместить  дрёму  и  обострённое  восприятие шороха  или  любых  шумов. Мысли  о  семье  всплывали,  но  они  предательски   расшатывали  волю,  заставляя  тосковать,  думая  о  их  участи. Так  и  прошла  эта  последняя  совместная  ночь  со  старшиной  Паниным. Кстати,  что  интересно,  мы  ни  разу,  даже  вскользь  не  вспомнили  о  оставленном  отряде,  этот  участок  памяти  стёр  информацию  как  не  нужную.
Это  трудно  понять  тому,  кто  не  пережил подобного.  Географическая  карта – это  вымысел,  СССР  с  его  границами – бред.  Есть  понимание  некоего  большого  вольера,  где  бродишь  ты  и  где  есть  «свои»  и  желающие  твоей  смерти  « чужие».  В  этом  и  заключается  понимание  мира. Тебе  безразлично  то,  что  происходит  за  рамками  твоего  вольера :  то  ли  наши  где – то  наступают,  либо  наши  – где –то  отступают   всё  это  не  имеет  никакого  значения.  Абсолютно  не  нужная  информация. Был  ты  и  Панков,  а  теперь  останешься  только  ты,  и  неведомо  с  нашими  или  врагами  «пересечёт»  тебя  жизнь  в  ближайшее  время.








У  ВРАГОВ.
Утром    попрощались.  Так  прощаются  с  малознакомым  покойным,  кинув жменю  грунта  на  крышку  гроба  и  забыв  его  навсегда. У  нас  было  прошлое,  но  уже  нет ни  его,  ни настоящего  и  не  будет общего  будущего. И  тоски  от  расставания  никто  не  испытывал ,  каждый  в  нашем  тандеме,  соблюдал  свой  интерес,  интересы  разошлись -  распался  тандем. Я  совсем  недалеко  отошёл  и  спрятался,  а  ближе  к  вечеру -  вернулся  на  старое  место.  Расчёт  был  прост,  если  кого – то  из  нас  сразу  схватят,  то  легко  найдут  другого,  и  все  наши  истории    будут  годиться  только   в  качестве  эпитафий. А  так,  пройдут  сутки,  за  это  время  старшина  достаточно  далеко  уйдёт   и  мне  будет  безопаснее  путешествовать  в  одиночестве.   При   отдыхе  ночью  опасность  представляли  опустившиеся  люди  и  своры  собак,  а  сменяться  будет  не  с  кем,  но  ничего,  Бог  даст -  переночую.
Не  спалось,  периодическая  дрёма  прерывалась   взрывами  бодрости  и  ясности  ума. Мозг  готовил  меня  к  ключевой  встрече,  которая  может  быть  роковой. Я 1907 года  рождения,  крестьянский  сын, родной  дядя  которого  был  служитель  церкви  в  соседнем  селе. Братья  были  очень  дружны   семьями и  я  воспринимал  семью  батюшки  как   продолжение  своей.  Некоторые  молитвы  знал  наизусть,  кое -  что  запомнил  из  служб. Дядя  сперва  мне  рассказывал  о  сотворении  мира,  о  жизни  до  Иисуса ,  поощрял   если  я  наизусть  выучил  текст  или  молитву. У  меня  с  двоюродными  братьями  был  спор -  соревнование -  кто  больше   молитв  или  текста  выучит. Победителя  батюшка  брал  на  пасеку  к  родне,-  а  это  был  целый  праздник. Это  была  одна  сторона  воспитания,  которая  внезапно  оборвалась -  батюшка  скоропостижно  скончался  в  достаточно  молодом  возрасте.   Отношения  с  его  семьёй   не  сложились,  так  что  остался  отрезок  детства, без  продолжения.
Но  был  в  моей жизни  и   повседневный наставник -  мудрый родной  дедушка, который  жил  с  нами. Мой  родной  дед  был   мои  наставником . В  понятие  наставник   будет  уместно  вложить  словосочетание -  Учитель  Жизни.  Потом  школа ,  сочетающаяся  с  крестьянским  трудом,  а  после  выбор  дальнейшего  пути. Хотелось  учиться,  но  учитывая  дядю – о  поступлении  можно  было  забыть -  Проскуров  не  большой  город  и  прилегающие  сёла  хорошо  известны. Очень  давно,  до  революции,  вся  наша  семья  с давних  времён  жила  в  Одессе. Потом,  так  вышло,  что  все  срочно  разъехались  по  Украине,  оставив  в  городе  квартиры. Эта  тема  была  под  запретом  у  нас,  я  только  знал,  что  родился  в  Одессе  и  крещён  в  Свято – Алексеевской  церкви. Именно  в  Одессу  меня  отправили,  дав  письмо  к  какому – то  нашему  родственнику, жившему  на  Балковской. За  ним  заезжала  машина,  он  был  начальник  такого  уровня,  что  практически  сразу  присторил  меня  в  общежитие,  чему  я  был  безумно   рад. В  университет  я  поступил  удивительно  легко,  подозреваю  не  без  помощи  дяди,  который   крайне  неохотно  встречался  со  мной,  я  это  понял,  ну  и  не  набивался. Учёба  для  меня  открыла  увлекательнейший  мир  зоологии  и  биологии. Закончилась  учёба  и  дядя  настоятельно  порекомендовал  мне  отправиться  в  село  Любашевского  района  учителем  в  школу. В   перспективу  научной  деятельности  он  не  верил  и  не  скрывал  этого.  Обещания  профессора  меня  отозвать   иронично  комментировал. Он  был  практик,  циничный  практик  и  его  совет  нужно  было   воспринимать  как  единственную  реальность, это   я  усвоил.  По  сути  и  научный  руководитель ,  и  он  настаивали  на  одном -  на  том,  чтобы  покинуть  город  и  в области,  в  селе    устроиться  в  школу.  Он  намекнул  на  родство  и  на  возможные  последствия  и  для  него  в  том  числе. В  этом  районе  у  него  был   друг,  с  которым  он  воевал  в  гражданскую ,  занимающий  в  районе  какой – то  пост.  Учитывая,  сложившиеся  отношения  в  универе,  обещание  профессора  и  рекомендации  дяди -  всё  складывалось  в  общую  картинку.
Дочь,  я  почти  не  видел,  это  была  абстракция,   сведения  же  о  родне  жены  меня  не  увлекали, при  том  рассказывать  о  службе  было  настрого  запрещено,  потому   разговор  при  встрече    касался  исключительно  отвлечённых  тем. Пожалуй ,  этой  ночью  я  последний  раз  вспоминал  эпизоды  довоенной  жизни.
 За  воспоминаниями  потянулся  рассвет,  обещая  хороший   солнечный  день. Я  наблюдал  за  рассветом  и  думал  о  том,  что  наши  цели  и  задачи  настолько  нелепо  наивны,  что  глупо  полагать как  будто  мы  сами  выбираем  свой  путь. Моя  биография  пряма  и  проста  как  луч  в  геометрии,  я  всегда  был  верен   взятому  курсу  и  чётко  придерживался  гласных  и  не  гласных  правил  и  что суммарно  это  стоит  теперь,  в  этом  овраге,  у  тлеющих  головешек  на  восходе   солнца,  призванного  давать  радость. С   выходом  из  оврага я  условно  переступлю  новый  рубеж   жизни. И  что ?  Опять  планы,  которые,  как  я  теперь  понимаю,  просто  надежды? Эфемерные  фантазии. Так  что  делать ?
Наверное,  воспоминания  прошлой  жизни,  навеяло  мне  решение, которое  находится  в   совершенно  иной  плоскости. Очень  давно,  в  далёком  детстве, дядя – батюшка  мне  говорил :
- Если  будет  совсем  трудно -  помолись.  Бог  видит  твои  страдания  и  если  грехи  твои  не  велики – обязательно  поможет  тебе. Можешь  молитвой,  можешь  своими  словами,  главное – от  сердца.
Я  был  в  тупике. Хотелось  в  этом  овраге  отсидеться,  пока  не  возникнет  ясность  где  свои  и  куда  идти,-  но  это  просто  химера,  фантазия.  А  идти  «в  никуда»  не  химера,  не  авантюра? Нет, это  было  не  отчаяние,  это  было  спокойное  осознание  того,  что  на  ситуацию  я  никак  повлиять  не  могу,  находясь  всецело  в  воле  случая. Было  до  слёз  обидно. За  себя,  за  трёхлетнюю  дочурку,  за  жену,  которой  всего  двадцать  девять  лет,  за  всех  тех  близких,  которых   мне,  возможно,  никогда  не  увидеть…. Да  и  жил  ли  я ?  Трепыхание,  карьера,  масса   казавшихся  очень  важными  дел  и  понимание  своей  возрастающей  значимости.  И  всё  это  лопнуло,  как  мыльный  пузырь,  не  оставив  и  следа. Дядя    часто  говорил :» Что  богатства,  в  гробу – то  карманов  нет». Солнышко  начало  греть,  а  я  начал  раскисать,  но  внезапно  случилось  нечто  помимо  моей  воли :  как  много  лет  назад,  в  далёком  детстве  я  стал  на  колени  и  глотая  слёзы долго  и  горячо  молился. Не  помню,  молитвой  или  словами,  в  уме  или   речью  ,  но  молился  до  тех  пор,  пока  тревога  не  успокоилась  и  меня «отпустило».  Я  ещё  раз  перекрестился  и  тронулся  в  путь,  вытерев лицо.
Шёл  и  думал -  что  это  было? Я  коммунист,    замполит, майор,  атеист,  марксист  и  тут  такое….  Как  это  могло  произойти? Сколько  я  лекций  прочёл  личному  составу  о  вреде  религии,  сколько  агитационных    стендов  и  спектаклей  мы  готовили  в  школе -  разоблачающих   религию,- не  перечесть! Сколько  убедительных  примеров  я  приводил,  опираясь  на  факты  и  на  логику. У  нас  в  школе,  я  даже  организовал  уголок  эволюции,  где  школьники  сами  рисовали  этапы  эволюции ,  в  результате  которой  получился  человек. И  всё  это   молча  отступилось,  дав  дорогу  молитве?  Непостижимо!
Идя  пыльной просёлочной  дорогой,  я  услышал  догоняющий  меня  шум  машины, но  не  обернулся,  а  продолжил  движение. Достаточно  быстро  меня догнала  наша  полуторка,  в  которой  сидели  в  необычной  форме  люди  с  повязками  на  руке.  Машина  остановилась. Трое  выпрыгнули  ко  мне,  направили  автоматы    и  сразу  прозвучал  вопрос   допроса :
- Ты  кто ?
- Крестьянин,  с Любашевского  района. Нас  собрали  в  военкомате  и  в  такой  вот  полуторке  отправили  под  Умань  на  фронт,  оружие  не  дали. Где-то  в  лесу  возле  машины  разорвался  снаряд,  мы  бросились  врассыпную.  Уже  дней  десять  иду,  не  знаю  куда  и  зачем, еле  живой.
- Пляж  в  какой  деревне ?
- В  Гвоздавке  два,  а  есть  ещё  дамба  в  Арчипитовке. Ну  возле  моста  в Бобрике - Один   купаются.
- Коммунист?
- Нет. Работал  в  школе  завхозом,  а  до  того   кладовщиком.
- Документы  есть ?
- Нет. Ту  книжку  красноармейца,  когда  бежал  -  потерял. Так  там  всё  равно  фотокарточки  нет.
- Еврей?
- Украинец, дед  был  белорус.
- Прыгай  в  машину -  разберёмся.
Оказывается,  тот,  что  спрашивал  -  из  Кривого  Озера , считай  сосед  и  наши  края  хорошо  знал. Да  и  я  в   Кривое  Озеро  по  работе  наведывался  не  раз  и  не  два. В  машине   он  всё  выспрашивал,  стараясь  поймать  на  нестыковке,  но  это  было  не  возможно,  ведь  я  там  столько  жил. Шум  двигателя  мешал  говорить,  и  мы  утихли. В  машине  кроме  одинаково  одетых  с  повязками  сидело  ещё  трое  человек  - одетые  в  гражданскую  одежду. Мы  друг  друга  не  рассматривали,  каждый думал  о  своей  судьбе. На  полу  лежали   плотно  уложенные   военные  ящики,  со свастикой.
Есть  и  пить  не  хотелось,  наступила  какая – то  апатия,  безразличие  к  происходящему  и  это  состояние,  по-  видимому,  спасло  мне жизнь. Как  я  потом  понял,  люди  с  повязками -  полицаи,  очень  внимательно  всматривались  в  то,  как  мы  ведём  себя. Если  мы  наврали / я  и  ещё  трое/,  то  для  нас  было  бы  естественным  нервничать ,  не  адекватно  себя  вести. Другое  дело -  если  сказана  правда. Если   бы  я  сказал,  что  с  Проскурова,  то  проверить  меня  было  бы  не  возможно,  и  потому  меня  бы  ждала  участь  военнопленных,  а  так    вышло,  что  мой  фактически  земляк,  досконально  проверил  меня,  спрашивая  о  таких  нюансах,  о  которых   не  живший  там  ну  никак  не  может  знать. Например,  что  перед  почтой  Вареники,  на  ошейнике  пасли  свиней,  забив  костыль  на  конце   цепи  в  землю.  Что  колхозный  бык -  производитель   сорвался  и  растаскал  хату  и  сарай  Пидгородецких ,  аж  пока  не  приехал  Фёдорович  и  не  успокоил  его. Даже  чудно  было,  но  бык  своего  кормильца  Фёдоровича  слушался  беспрекословно. Дети  в  школе  меня  потом  сто  раз  спрашивали,  почему  бык  такой  покорный  в  руках   Фёдоровича ? О  случаях  в  нашем  селе  и  в  соседних  можно  было  вспоминать  бесконечно  и  для  моего  дознавателя  стало  ясно,  что  я  говорю  правду. Кстати,  у  них  в  Кривом  Озере, был  знаменитый  источник,  говорят  с  лечебной  водой,  я  спросил   - правда  ли  это?  Он  сказал,  что  его  отцу  живот  вылечила  та  вода. Никакие  лекарства  не  помогали,  а  вода  вылечила,  и  говорят,  раны  быстро  затягивает.
На  место  нас  доставили  часам  к  пяти. Это  было  что – то  типа ограждённой  громадной  тракторной  бригады,  только  для  немецкой  военной  техники. Громадный  ангар  приспособили  под  мехмастерскую,  а  всё  осязаемое  пространство  было   усеяно  немецкой  военной  техникой и  боксами. Содержание  наших  ящиков – это  запчасти,  которые  все  мы  выгрузили  и  донесли  до  ворот  склада. Подошёл  немецкий  офицер  и  на   плохом  русском  спросил,  сколько  человек  полицаи  могут  дать  для  подсобных  работ.
- Проверенный  только  один -  вот  этот. Остальные  не  пойми  кто,  проверить  нельзя.
Мой  земляк  указал  на  меня.
Именно   на  меня  указали  мордатому  солдату  и  тот  жестом  показал  куда  идти. Так  я  очутился  в  бараке  подсобных  рабочих,  где  мне  были  выделены  нары,  поверх  которых   устелена   солома,    сверху  укрытая куском  мешковины. Указав  мне  место,  меня  тут  же  увели   к  подбитой  бронемашине,  где   два  наших   механика,  в  комбинезонах  танкистов, ремонтировали  её  и  им  нужен  был  подсобник  «  принеси -  подай». Мы  даже  не  познакомились,  они  давали  команды,  я  выполнял. После  работы,  они  ушли,  а  я  должен  был  всё  сложить  по   отведённым  местам  и отмыть  от  масла   крыло.
Обращались  с  нами  как  с  животными,  да  мы  себя  ими  и  ощущали. Утро – завтрак  и  работа,  обед  - и  работа,  вечером мы  мылись  холодной  водой,  кипятили  себе  воду,  добавляя  листья  малины  и  отходили  ко  сну. Создавалось  впечатление,  что  все  мы,  человек  под  сто -  боялись  друг  друга. Нас  усиленно  охраняли,  да  и  кормили  так,  чтобы  каждый  был  трудоспособен. Шли  дни,  недели ,   месяцы,-   снег  уже  укрыл  землю,  мы  получили  утеплённую  робу  и  паёк  немного   увеличился, но  в  режиме  и  отношениях  ничего  не  менялось.  Был  случай  побега  двоих, их  поймали  и  повесили  перед  нашим  бараком. Неделю  ветер  качал  трупы  с  искажёнными  лицами,  вызывая  в  душе   страх  и  тревогу.  Нельзя  сказать,  что  я  не  думал  о  побеге,-  совсем  нет. Просто  я  помнил  свои  мытарства  в  августе,  в  разгар  лета, когда можно  спать  прямо  на  земле, обувь,  одежда,-  всё  помогало  брести  в  поисках  выхода,  а  сейчас? Без   питания, в этой  одежде,  не  понимая  даже  приблизительно  где  мы  находимся  и  где  фронт – это  был  вариант  самоубийства.  К  нам  вела  отдельная  колея,  по  которой  на  железнодорожной  площадке  поставлялась  поломанная  техника  и  увозилась  отремонтированная. Куда  её  везли?  Откуда? Откуда обречённый  сидеть   пожизненно  может  знать  ,  что  происходит  в  мире? Собственно,  а  зачем  ему  эти  знания? К  чему   ему  воспоминания  о  былой  жизни,  если  никого   из  знакомых  ему  людей  он  никогда  больше  не  встретит? Не  будет  ни  рыбалки,  ни  бани,  ни  пивбара ,-  будет  только  раз  и  навсегда  принятый  распорядок. Он  знает  особенности  каждой  арматурины  на   оконной  решетке, может  перечесть  особенности  трещинки  на  каждой  стене,  его  мир  сузился  до  невероятных  размеров. Так  было  и  у  меня. Чтобы  выжить,  нужно  было  не  просто  принять  распорядок,  но  слиться  с  ним  и  стать  его    органической  частью. Эти  перемены  в  сознании  на  уровне  психических  преобразований. Пример: На  сон  выделялось ровно  семь  часов. За  это  время  ты  должен  научиться   идеально  отдохнуть,  потому  нельзя  мечтать,  думать,  надо  полностью  расслабиться  и  спать,  только  тогда  ты  сможешь  перенести   грядущий  день. На  еду  отводилось  двадцать  пять  минут,- за  это  время  нужно  зайти  в  барачную  столовку, помыть  руки,  сесть  на  своё  место   и  не  спеша   принять  пищу,  иначе  она  не  усвоится  и  ты  не  сможешь полноценно  работать. С  немецкой  пунктуальностью  день  был  расписан  до  минуты,  кроме  форс  мажорных обстоятельств. Чтобы  выжить,  необходимо  было  не  сопротивляться  этому  расписанию,  а  вжиться  в  него,- это  гарантировало  сбалансированное   существование. Я  это  сразу  понял.
Зима  выдалась  особо  лютой,  многие  простудились. Совсем  больных  куда-то  увозили,  а  на  их  место  привозили  новых.  Санчасть  была,  но  внимательно  к нарушению  здоровья  присматривались  только  к  тем,  кто  был  квалифицированным  механиком,  такие  как  я – интерес  не  представляли. Здоровые  работали,  больных  увозили  и  их  место  занимали  новые,  всё   происходило  автоматически.  Поэтому  пришлось  очень  внимательно  следить  за  своим   здоровьем. Меня  и  ещё  пять  человек  поставили  на  неделю  чистить  снег,- это  меня  чуть  не  доконало.  К  шести  утра  все  проходы  должны  быть  вычищены  от  снега,  а  в  течении  дня ,  если  шёл  снег, чистка  постоянно  обновляться. Снег  нужно  было  не  просто  отбрасывать,  стенки  проходов  в  снегу  должны  иметь  вид  ровной  снежной  стены,  с  прямым  углом  к  плоскости  дорожки,  это  занимало  много  времени  и   сил. Если  снег  был  тяжёлым  при  незначительной минусовой  температуре,  «стенки  плыли»,  нарушая  чёткие  геометрические  формы  проходов,  их   постоянно  нужно  было «поправлять». Очень  тяжёлый  труд. За  бессонную  неделю,  я  еле  передвигал  руками  и  ногами,  но  немецкая  расчётливость  не  терпела  убытков,-  мы  приработались,  были  измотаны,  но  здоровы,  и  от  нас  избавляться  не  хотели,  потому  пришла  смена,  а  нас  перевели  в  отапливаемый   окрасочный  бокс , где  тепло  было  органично  связано  с  красочными  парами.
Разговаривать  между  собой  было  не  принято,  только  по  делу,  потому  каждый  думал  свою  потайную  думу,-  такой отряд  работающих  мыслителей. Макромир  и  микромир,- эти  два  понятия  явили  себя  в  полной  красе.  Наш  микромир  был  похож   на  жизнь  на  острове. Чёткие  правила  и  совершенно   определённые  наказания  за  их  нарушение. Тебя  содержат,  как  корову,  чтобы  регулярно  доить. Корова, не  дающая  молока -  идёт  под  нож. Если  работник  не  зависимо  по  каким  причинам  не  отвечал   требованиям -  его  отправляли  с  ближайшей  машиной  в  неизвестность,  а  на  его  месте  появлялся  новый,  такой  же  как  и  я.  Биография  моя,  над  которой  я  так  долго  работал  - вообще  никого  не  интересовала. Достаточно  много  немцев   охранников  стояли  и   внимательно  смотрели  кто и  что  делает. В  каждом  цеху  был  немец -  техник,  который  метался   между  нами  ,  пытаясь  проконтролировать  каждый  наш   шаг. Оно  и  понятно -  техника  боевая :  бронемашины,  самоходки,  иногда  лёгкие  танки,  орудия,-  всё  разнообразие  технических  средств. После  ремонта,  проходили  испытания / без  нас.  Полигон – это  отдельная  часть,  в  отдалении  километров  десять  / и   затем  повторный  осмотр,  смазка /  если  нет  замечаний/  и  окрасочный  цех.  Прямо  с  цеха   технику  грузили  на  железнодорожную  площадку  и  увозили надо  полагать  на  фронт. Каждый  из  нас  понимал,  что  для  Родины -  мы  предатели,  и  не  просто  предатели, а  враги,  потому  как  отремонтированная  нами  техника  будет  снова  убивать  наших  солдат  на  фронтах. Но  была  и  другая  правда -   инстинкт  самовыживания. Что  дала  бы  смерть  любого  из  нас? Ровным  счётом  - ничего. В  течении  дня  новый  рабочий  приступил  бы  к  ремеслу. Опыт,  полученный  в  августе,  утверждал,  что  побег – это  утопия  даже  летом. На  несколько  часов  или  суток  иллюзия  свободы,  а  потом  неизбежная  смерть. Зима  и этот  ужасный  снег,  мороз,  ветра  и  вьюги,  постоянная  болезнь  заболеть, плюс  бесконечная  работа  создали  впечатление  бесконечно  тянущегося   кошмара. Автоматизм  был  доведен  до  совершенства,  а  мы стали  роботами, со  страдающей  душой.
Март  выдался  холодным  и снегообильным,  во  всю  лютовал  ветер. Нам  даже  выделили    единственный   советский  трактор,  чтобы   помочь  в  уборке  снега. Это  была  не  жалость,  а  расчёт,-  с  таким  объёмом   работы  лопатами   нам  бы  никак  не  справится. Всё  равно,  за  трактором  надо  было  зачищать,  края  выравнивать  под  шнур ,  закоулки  трактором  не  обрабатывались,  а  туда , как  раз,  больше  всего  и  намело- приходилось  снег  выносить  носилками,  чтобы  потом  выбросить  наверх  аккуратно  расположенных  снеговых  заборов  и  башен. Куда  бежать ?  К  кому? Мы  даже  толком  не  знали  дату  начала  войны,-  июнь -  июль  где –то,  судя  по  тому,  что  в  августе   нашу  часть  уничтожили. Где – то  восьмой  месяц  воюем,  выходит  так. Уже  много  месяцев  не  слышно  было  отдалённых   выстрелов,  значит  фронт  отодвинулся  на  сотни  и  сотни  километров. И  что  мой  побег? Подождать  лета? Так  мы  это  проходили,  а  учесть  то,  что  полгода  всё  население  под  немцем,  то  рассчитывать  на  какую- либо  поддержку  было  бы  глупо. Побег – это  даже  не  затея – это  бредовая  идея, понимая  с  какой  тщательностью  следили  за  нашей  работой. Ни  о  какой  диверсии  не  могло  быть  и  речи.  Тем  более,  что  все  испытания  проходили  через  полигон,  к  которому  мы  никакого  отношения  не  имели. Так,  видимо,  жили  евреи  в  Египте,  рабски  трудясь  за  пищу. Единственная  отрада – это  раз  в  неделю  баня. В  бане  мы  могли  говорить,  пусть  и  на  отвлечённые  темы. Кто – то  рассказывал  о  своей  семье,  кто – то  об   охоте,  о  каких – то  случаях  из  жизни,-   недельное  молчание  прерывалось  только  в  бане.
Немцы делились  на  две  категории : 
-  первая,- это  многочисленная  охрана. Им  не  позавидуешь,  особенно  зимой-  мы -  то  работали  в  боксах,  когда  не  чистили  снег,  а  они  истуканами  на  вышках, по  территории  и  кому  повезёт -  в  цехах. В  течении  рабочего  дня  они  несколько  раз  сменялись,  но  практически  не  разговаривали.  Около  двух  месяцев  длилась  их  служба,  затем  их  увозили,  а  их   место  занимали  новые.
-  вторая ,- это  начальники  охраны /  смен/  и   технические  специалисты  разного  ранга.  Были  такие,  которые  в   чистой   форме   наблюдали,  давая  указания,  а  были  те,  кто  вместе  с  нами,  в  робе,  лазили  и  под  технику  и  в  кузова, и  в  двигатели   и  куда  угодно.  Возврат  с  полигона  техники  с  неисправностями – это  было  ЧП,  по  которому  производилось  расследование. Нас  это  никак  не  касалось, так  как  мы  выполняли  указания   их  механиков  и  скорее  всего  это  были  неверные  технические  решения,  что  логично.  При  таком  разнообразии   техники,  запчасти, хоть  и  поступали  регулярно,  но  не  всегда  соответствовали  штатному.  Поэтому  им  приходилось  принимать  решения,  приспособив  к  механизму  инородную  деталь,  если  это  было  технически  возможно.
Мой  внутренний  мир  обрёл  покорное  спокойствие. Внутренних  сил  хватало  только  на  навязанный  режим  жизни,  всё  остальное  отметалось,  как  мешающее. Вспоминать  о  семье, грустить,  не  спать  ночами,- это  путь  к  плохой  производительности  и  к  тому,  что  рано  или  поздно  тебя  заменят. Вы думаете  ,  что  немцы  на  вышке  в  эту  лютую  вьюгу  и  сильный  мороз  думали  о  своих  семьях?  Или  те  конвойные,  которые  истуканами,  стояли  и  снаружи  боксов  и  внутри ,  полагаете,  что  их  переживания  были  вызваны  семьёй?  Очень  сомневаюсь.  Сидеть  им  запрещалось,  а  отстоять  день  в  полной  экипировке,  даже  в  несколько  смен – это  труд  не  из  лёгких,- вот  они,  подобно  нам,  готовились  к  новым  испытаниям  грядущего  дня. Думаю,  их  больше  заботило-  куда  их  пошлют  через  два  месяца,  чем  что  либо  иное.
Бывали  у  нас  и  выходные.  К  погрузке  готовой  техники  нас  не  допускали,  цеха  были  закрыты,  мы  помещены  в  барак.  Когда  техника  уезжала  на  полигон  - мы  то  же  отдыхали,  не  выходя  из  барака.  Так  же было,  когда  происходил  срыв  поставок  запчастей. Тот ,  кто  спланировал  этот  городок,  решил,  что  пленные  должны   или  работать  по  полной  программе  или  сидеть в  бараках,  частичной  занятости  он  не  допускал. Это  позволяло  отдохнуть,  выспаться,  привести  одежду  в  порядок,  восстановить  силы. К  лету всех  нас   полноценными  назвать  было  трудно. Мы  механически  жили  по  программе,  как  автоматы. Никто  ни  о  чём  не  думал,  кроме  локальных  задач  по  работе.  Казалось,  что  это  и  есть  мир,  а  всё ,  что  за  ограждаемым  забором – иллюзия,  причём  опасная. Сменяли  нас  всё  реже  и  реже,  коллектив  устоялся,  все  понимали  друг  друга  со  взгляда. Мы  были  превращены  в  животных. Что  такое  Советская  Власть,  Родина,  семья  и  иные    близкие  сердцу  понятия -  полностью  оставили  нас.  Это  было  в  прошлой,  забытой,  а  теперь  не  знакомой  жизни. Радость  от  того,  что  снег  полностью  сошёл  и  до  следующей  зимы  его  не  будет,  как  и  морозов  -  была  ощутима  и  близка  к  восторгу. Что при  солнечном   тепле  работать  в  разы  легче,  это  была  ощутимая  аксиома. Таких  ,  кажущихся  незначительных  мелочей  была  масса  и  они  составляли  смысл  и  радость  жизни. Новой  жизни.  Новой  и  принципиально  иной  жизни  совершенно  другого  человека. На  первом  этапе  войны  я  фашистов  ненавидел  лютой  ненавистью  и  готов  был  зубами  грызть  им  глотки. Теперь   всё  воспринималось  совершенно  иначе. Я  чищу  снег  и  чувствую  себя  вполне  здоровым,  рядом  стоит  закутанный  немец -  часовой  и  поминутно  кашляет  сухим  кашлем,  при  этом   ему  нужно  периодически  распаковывать  лицо,  потому  как  насморк   у  него   просто  проливной. Я  посмотрел  в  его  слезоточивые  глаза  и  понял,  что,  по  видимому,  он сильно  температурит. Его  было жалко,   как  жалко  любое  страдающее  живое  существо.  Когда – то,  ещё  будучи  директором  школы,  я зимой  ходил  с  другом  на  волка,-  собаки  довольно  быстро  нашли  цель  и  истово  лаяли, мы  же   на  лыжах  добежали  минут  за  пять  и  нам  открылась  такая  картина :  старый -  престарый  волк, в  жутком  состоянии,  с  бочковым  каркасом  рёбер,  которые чуть  - ли  не  разрывали  впалую  кожу,  лежал  под  деревом,  понимая,  что  с  этой  лежанки  ему  не  подняться. Он  слегка  скалил  клыки  на  собак,  особо  их  ее  опасаясь  и  с  такой  невыразимой  тоской  и  болью  посмотрел  мне ,  а  может  нам,  в  глаза, так   что  этот  взгляд  я  запомнил  навсегда. Так  и  этот  часовой.  Для  него  мы,  безликие,  были  частью  этого  этапа  его  жизни,  и  для  нас  они,  безликие  были  частью  жизни,  может  быть  её  завершающего  этапа. Мы  встретились  взглядами,  он  почувствовал ,  что  я  понял  как  ему  тяжело  и  отвёл  взгляд,  так  как  для  его  кодекса  чести это  было  проявлением  слабости. Какая  ненависть  может  быть  к  этому  бедолаге? Их  призвали,  простых  работяг,  одели ,  и  под  страхом  смерти  бросили  в  огонь  войны,  который  с  первыми  потерями  и  победами   возвёл  непреодолимую   стену  между  нами  и  ими. Наши  ремонтные   мастерские  некий  вид  перемирия, нас  поставили  в  условия  и  их  поставили  в  условия  сценаристы  и  создатели  этого    ремонтного  лагеря. Если  кто – то  из  них  нарушит  предписанные  правила -  тут  же  будет  наказан  на  месте  и  сослан  на  фронт,-   вот  и  стоит  этот  сильно  простуженный   солдат  и  будет  стоять,  потому  что  никакого  другого  выхода  у  него  нет,  как  и  у  каждого  из  нас. Откуда  же  взяться  ненависти  к  нему?  Если  бы  была   осмысленная  возможность  бежать,  я  бы  мог убить  его,  как  естественное  препятствие  к     воплощению  задуманного,-  не  более. А  пока  мне  было  жалко  его. Когда  он  выздоровеет,  он  или  такой  как  он  мне  будет  абсолютно  безразличен,  как  часть   сложного  механизма,  составляющей  которого  являюсь  и  я. Ни  они  ,  ни  мы   не  были  оглушены  идеологией ,  мы  были  зомбированы  правилами  и  степенью  ответственности  за  их  нарушение,- не  более  того.  Пронеслась  Весна  , пришло  лето  и  изменился  к  лучшему  рацион  питания,  условия  труда и  вообще  на  душе  стало   веселее. Шло  лето  1942 года ,  которое   очертило  ровно  год     моей  жизни  в  другом  измерении. Я  перестал  глобально  мыслить,  зато  научился  радоваться  каждому  мгновению  жизни. Только  в  раннем  детстве  я  мог  наблюдать  за  стрекозой,  за  птицами,  за  небом  и  чувствуя  себя  в  волшебной  сказке, теперь  же  в   выпавшие  временные  передышки,  я  по  мальчишески   смотрел  на  проявление  лета,  на  это  чудо -  в  виде  Солнца,  дающее  тепло  всем. Это  очень  помогало  расслабиться  и  восстановиться,  отвлекшись  от  работы. Смотришь  на  свободно  плывущие  в  небе  облака и  думаешь,  что  они  живут  какой -  то  своей   плавно  изменяемой  жизнью,   меняя  контуры. Я  видел  как  облачный  дракон  гонится  за  акулой, какое – то  чудище  смотрит  на  меня  и  усмехаясь  улыбается,-  много  чего   показывала  мне  моя  фантазия  во  влекомых  ниоткуда  в  никуда  облаках.
Что  такое  справедливость  и  что такое  везение? Старый -  престарый  пёс  живёт,  а  молодого   сильного    щенка     сбила  машина. Один  всю  жизнь  болеет, ходит  по  врачам,  бесконечно  лечится  от  букета  болячек,  которые  вжились  в  него, и  живёт  до  глубокой  старости,  а другой  на  фоне  полного  здоровья  получает  инфаркт  со  смертельным  исходом. Кто – то  в  составе  строевой  части  организованно  отступает ,  воюя  плечо  к  плечу с   товарищами,  а  кого – то  полицаи   увезли  в  неизвестность. Уже  после  войны  я  узнал  о  концлагерях  и  лагерях  труда,  где  средневековая  каторга  была  бы  курортом. И  я -  тяжело  работаю,  усиливая  мощь  врага. Кому  повезло,  кто  везунчик? То  ли  наши  победят,  то  ли   фашисты,  в  любом  случае  я  ни  тем  ,  ни  другим  больше  буду  не  нужен -  и  это  счастливая  судьба? Надо   приучить  себя    меняться  в  соответствии   с  изменившимися  внешними  условиями. Только  эта  наука  поможет  выжить.  Тоскующий -  обречён -  по  опыту  знаю. Он    медленно,  но  неизбежно  деградирует,  теряет  интерес  к  жизни,  к  делу  и  его  увозят   полицаи,  к  чему  он  совершенно  безразлично  относится,-  разве  при  таком  подходе  есть  шанс  выжить? Я  учил  себя  находить  крупинки  радости   буквально  во  всём,   в  идеально  ухоженном  мной  инструменте,  в  чистоте,  а  летом   объектов  для  улыбки  было  так  много,  что  можно  было  в  душе  беспрерывно  улыбаться. На  базе  появился  котёнок.  Сперва  он  ходил  и  к  немцам  и  к  нам.  Немцы  его  кормили  и  ласкали,  мы  же  могли ,  воспользовавшись  минутным  перерывом только  нежно  погладить,-  не  более.  Котёнок  вырос  в  кота  и  решил,  что  он  ариец  среди  котов  и  мы  ему  не  ровня. Это  решение   вылилось  в  изменении  его  прогулочных  маршрутов -  к  нам  он  больше  не  заходил, брезгуя. В  это  военное  голодное  время – этот  кот  был  настоящий  счастливец,   но  с  несчастливой  судьбой. В  начале  осени  из  вольера  вырвалась  овчарка  и  разорвала  его,  кота,  прожившего  короткую,  но  счастливую  жизнь. Кто «  везунчик» - это  можно  по  итогам  всей  жизни  судить,  а  так,  по  этапам – бессмысленно,  всегда  найдутся  те,  коим  в  разы  лучше  и  те,  коим  в  разы  хуже  и  с  кем  свою  жизнь  сравнивать? И  не  надо  сравнивать  и  даже  пытаться  это  делать.
В  отношении   их  техники -  прямо  скажу -  не  для  нашей  местности  она. За  зиму  вообще говорить  не  хочется,  но  весна  и  осень – то  же  не  сезон  для  неё.  Колеи  грунтовых  дорог  настолько  глубоки  и  заболочены, что грязь,  песок  проникают  в  механизмы  и  неизбежно    разрушают  их. По  уму,  то  после  каждой  поездки,  надо  перебирать  механизмы,  смывая песок  и  грязь,  а  после  смазывая  маслами. Конечно,  это  никто  не  делает и  авто  или  мотоцикл  служит  до  поры  полной  непригодности. Таким  он  попадает  к  нам. Так  же  и  пушки,  которые  волоком  тащат  по  целине,  да  и  любая  другая  техника. Наша  база  «приросла»  новой  территорией,  так  как нужен  был  отстойник,  где  бы  ждала  своей  очереди  разбитая  техника.  Немцы -  технари  определяли,  что  подлежит  восстановлению,  а  что  пойдёт   на  разборку,  чтобы  компенсировать  нехватку  запасных  частей. Там  же  разбили  новые  вольеры  для  собак. Казалось  бы,  десятки  раз  проходишь  мимо  вольера  с  одним  и  тем  же  псом  и  каждый  раз  он  неистово  лает  с  такой  яростью,  как  будто  дикий  зверь. По  всем   законам,  он  должен  привыкнуть,  а  если  и  лаять,  то  профилактически,  а  не  с  такой  агрессией. Он  же  не  может  меня  не  узнавать! И  тем  не  менее…


Случилось  нечто  невиданное : нас  собрали для  важного  сообщения. Последний  и  единственный  раз  это  было,  когда  вешали  двух  беглецов. Мы  ждали  плохого  и  были  бы  счастливы,  если  бы  плохое  миновало  или  только  слегка  задело  нас. Оберлейтенант  казался  витринным  манекеном,  до  того  ладно  сидела  на  нём  форма  ,  да  и  сам  он  был  побрит  и  ухожен  идеально.  На  довольно  сносном  русском  языке  он   сказал,  что  победоносная   немецкая  армия  сильно  продвинулась  вперёд,  практически  не  встречая  сопротивления. Именно   поэтому ,  наша  база  будет  перенесена  на  значительное  расстояние -  поближе  к  линии  фронта. Сейчас  будет  прочтён  список   наиболее  ценных    сотрудников,  которые  будут  отправлены  сегодня  вечером,  а  затем   список  специалистов,  которые  должны  будут  закончить  ремонтные  работы,  упаковать  все  механизмы,  загрузить  их  на  платформы  и  с  ними   уедут  к  месту  нового базирования. База  отапливаема  и  хорошо  оснащена,  потому  глупо  бросать  её,  именно  по  этой  причине  здесь  будет  устроен  минизавод  по  выпуску   запчастей  для  военной  техники. Оставшиеся  рабочие будут  помогать  оборудовать  завод,  принимать  и  настраивать  новое  оборудование  с  вновь  поступившими    специалистами.
Все  мы    стояли  как   мумии.  Первый  список – это  список  тех,  кто  точно  останется  жить. Второй  список – это  те,  кто  пока  останется  жить, хотя  есть  вариант,  что  то,  что  они  упаковали,  легче  всего  будет  им  монтировать  на  новом  месте,  а  значит,  они  нужны   ещё  будут. Третий  список – это  обречённые. Они  всё  уберут,  приедут  новые  механики,  которым    предоставят  новых  помощников,  а  этих  увезут  полицаи,  хотя  может  и  не  всех.  Каждый  номер,  звучал  раскатами  в  ушах – это  твоя  фамилия  или  нет. Это  было  настоящее  чистилище.  В  первом  списке  меня  не  было.  Я , втайне,  надеялся,  хотя  и  понимал,  что  сравнивать  меня  с  механиками  просто  глупо,  хотя  я  во  многом  поднаторел  и  во  многом  разбирался. Я  страшно  боялся  не  попасть  в  третий  список,  список  на  списание. Список  зачитывали  не  по  алфавиту, а  по  уровню  мастерства  и  надобности   специалиста,  потому,  когда  во  втором  списке  меня  обозначили  как  четвёртого,  радости  моей  не  было  границ. Я  хорошо  понимал,  что  отсекать  список  будут  «  с  конца»,  если  на  то  будет  необходимость,  чтобы  лучшие  всё  равно  были  доставлены  на  новое  место  работы.
После  этих  объявлений,  мы  разошлись  по  рабочим  местам,  продолжая   свою  работу. Каждого  волновала  его  личная  судьба,  в  виде  определённого  немцами  будущего.  Если    везут  далеко, значит  немцы  и  вправду  теснят  наших  со  страшной  силой,  а  иначе  зачем  переезжать ?
Всё  вышло  совсем  не  так,  как  планировалось  пунктуальными  арийцами. Мастеров  увезли  той  же  ночью,  а  утром  пришёл  состав  с  разбитой  техникой. Офицеры  жутко  ругались  между  собой,  но  технику  для  ремонта  выгрузили.  Таким  образом,  о переезде  оборудования  можно  было  забыть  на  время.  А  когда,  начали  приходить  новые  площадки  с  техникой,  стало  понятно,  что  мехмастерские  будут  работать  в  прежнем  режиме. Весь  второй  список  получил  новый   статус.  К  нам  привозили  пленных  механиков,  которые  нам  должны  были  продемонстрировать  своё  мастерство,  и  именно  мы  должны  были  дать  оценку  их  профессионализму. Для  них  это  означало – либо  остаться ,  либо  уехать  с  полицаями. Каждый  из  нас  понимал,  что  в  случае неправильной  оценки,  подвох    легко  вскроется  и  с  мнимым  механиком  увезут  и  того,  кто  его  одобрил. У  нас  не  было  выбора,  потому  отбирали  очень  тщательно. Если  мастер  прошёл  отбор,  то  он  считался  всё  равно  не  первым,  а  вторым. Вот  мне  достался  механик,  который  работал  на  Кировском  заводе -  «золотые»  руки,  мастер  с  большой  буквы. Но  задачи  ставили  мне,  а  я  ему.  Новеньким  не  доверяли, это  естественно,  а  я  уже  второй  год  здесь  тружусь  и  ни  одного  замечания. Было  бы  замечание – не  было  бы  меня. Евдокимыч,  кировский  мастер,  что  подомной ,   пытался   найти  общий  язык  хоть  с  кем – то,  но  разговаривать  с  ним  никто  не  стал,  в  том  числе  и  я,  потому  как  это  не  одобрялось.  Ему  было  очень  трудно   замкнуться  в  себе  и  он  периодически  что – то  ворчал  себе  в  усы,  ненавидя  всех,  не  делая  особой  разницы  между  нами  и  немцами.  Меня  это  удивило -  ведь  пользы  немцам  и  вреда  своим  он  делал  несопоставимо  больше  чем  я,  при  этом отделял  себя  от  нас. Осень как пришла  незаметно  так  и  ушла  бесследно,   мы  ждали   морозов и  снегов -  этого  наказания  ниспосланного  нам  свыше. Для  меня  в  этом  году  весны  и  осени,  как-бы  и  не  существовало  вовсе.  Лето  было. Хорошее,  доброе,  тёплое  лето – было. Солнышко  обогрело  и  дало  сил.  Мы  обваривали  кипятком  крапиву  и  ели  её   как  салат,   что  очень  забавляло   охрану. Ели  и  подорожник, как  листья,  так  и  стержни,- хоть  какие – то  витамины.
Зима – это  неустойчивый  баланс  между  смертью  и  жизнью,  истощением  и   компромиссным  состоянием  человека.  Зима -  это  торжество  рационализма. Вьюги,  жуткие  ветра  с  сильными  морозами  не  позволяют вести  себя  легкомысленно.  Разогретым  с  барака  выходить  нельзя,   входя  в  натопленный  барак  сразу  раздеваться  нельзя  и  ещё  множество  разных  хитростей,  позволяющих  выжить. Лекарства  никому  не  давали,  потому  лечение  простуды  радикально -  больной  уезжает  с  полицаями,  а  к  нам  привозят  другого.  Машины  с  полицаями   приходили   постоянно -  на  полу  ящики  с  запчастями,  сверху  связанные  пленные,-  таков  нехитрый  комплект.  Видимо  ,  запчасти  поступали  ж/д  составами  на  станцию,  а  далее  машинами -  к  нам. Было  удивительно, где  они  брали  пленных,-  уже  зима  сорок  третьего  года,  вторая  зима  войны,  немцы  за  сотни  верст,  где  же  прятались  эти  пленные? Было  много  еврейских  семей,  со  стариками  и  детьми.  В  этот  лютый  мороз  их  везли  как  не нужные   вещи  на  свалку ,  не  заботясь  о  сохранности. В  глазах  обречённых  была  тупая  покорность  неотвратимости  судьбы. Сначала ,  мне было  их жалко,  но  после  я  привык  и перевозка  этих  групп  людей  мною  вообще  не  фиксировалась. Тем  более - зимой! Здесь нужна  военная  пунктуальность,  чтобы  не  замёрзнуть,-  к  примеру -  при  малейшем  случае  сушить  портянки  и  нижнее  бельё  от  пота    при  чистке   снега. Когда  не  сильный  мороз  и  нет  ветра  - снегом  можно  даже  растираться -  здорово  помогает,  разгоняя  кровь  и  поддерживая  гигиену. Зима  -  это  очень  строгая  дисциплина  и  рациональность  движений ,-  иначе  морозы  не  пережить.  Я  для  себя  составил  большой  список  правил,  которые  старался  соблюдать  и  это  занимало  всё  время. После  тяжёлой  работы  хочется  добрести  до  столовой,  поесть  и доплестись  до  родного  спального  места,  чтобы  тут  же  заснуть.  Это  ошибка!   Потное  тело,  потное  бельё, завтра  не  будет  держать  тепло  с  этим  шутить  нельзя. Особенно  это  касается  портянок.  Даже  постирать  их  в  снегу  и  развесить  сушить – это  уже  не  мало. И  так  по- списку. После  этого   сон  получается  очень  глубокий,  хотя  и  сокращён  по  времени.  Этот  ритм  фактически  исключает  понимание  времени,  как  такового,  время – это  жёсткое  расписание,  до  минут  просчитанное.
За  этим  ворохом  забот  зима  пролетела  довольно  быстро,  сменившись  непроходимой  грязью  весны. Сразу  после  утреннего  развода ,нас  семерых, вызвали   к  начальству  и  объявили,  что   завтра   или  в  среду, мы  будем  отправлены   в  какой – то  цех   недалеко  от  места  нашей  дислокации  для  работы   на  новом  месте. Что  это  значило?  Нужно  найти  себе  замену,  поменять  расстановку  сил  в  бригаде,  узнать,  что  за  оборудование  нам  нужно  брать  с  собой,  проверить  его,  смазать,  подготовить  к  транспортировке  и  ещё    много  дел,  включая  изменение  графика  дежурств.
Это  известие  буквально  всколыхнуло  меня -  если  не  далеко  и  на  юг,  то  это  в сторону  Любашёвки -  вотчины  моей  жены.  Это  был  первый  реальный  вариант  побега  с  осмысленным    продолжением. Вопрос   возникал  чем  нас  повезут ,-  в  первую  очередь.  Если  на  новом  месте  охрана  будет  выставлена  подобным образом,  а  это  скорее  всего  так  и  будет,  то  о  побеге  с  места  не  может  быть  и  речи,  это  самоубийство. Если  нас  повезут  автомобилями,  то  побег - то  же  маловероятен. Единственный  шанс – это  перемещение  на  железнодорожных  площадках. Вместе  с   нами  будут  перевозить  ящики  с  оборудованием  и  запчастями,  которые  особой  ценности  не  представляют -  поэтому охраны  на  площадках  не  будет, нас  же  повезут  в  теплушке  под  охраной. Ведь  мы  находимся  в  глубоком  немецком  тылу, потому   охрана  будет  носить  профилактический  характер. График  движения   ж/д  транспорта  был  настолько  плотен,  что  выделяемые  для  нас «окошки»  были  использованы  с  немецкой  педантичностью. Всё  очень  быстро  загружалось -  выгружалось,  не  зависимо  от  времени  суток, и  тут  же  отправлялось  восвояси. Считались  буквально  минуты.
   Вот  на  этом  и  был  построен  мой  давний  расчёт   вероятного  побега,  просто  бежать  было  некуда. А  сейчас  есть, это  если  будет  использован  ж/д  транспорт,  но  скорее  всего  так  и  будет.  Уж  больно распутица  разыгралась,  а  оборудование  тяжёлое   и  автомобильным  ходом  движение  было  бы  маловероятно.  Нужен  был  тягач  или  танк,  чтобы  вытягивать  авто  из  пучин  разъезженной  колеи. Те  машины,  что  возили  запчасти – двигались  всегда  одним  маршрутом,  уложив  кругляк  и  тёс   как   площадку  для  проезда. Нас  же  маршрут  пролегал  совсем  в  другом  направлении,  по  дорогам,  которые  эксплуатировали  только  до  первых  снегов и  то  не  все,- те  что  пострадали  от  осенней  распутицы,  углубив  колею  настолько,  что  грузовой  машине  было  не  проехать – были  непригодны  для  езды.  Вероятность перемещения  на  площадках  была  более  чем  вероятна.
Мне  нужен  был  помощник,  причём  в  течении  суток  и  даже  меньше  его  следовало  найти,  договориться,  объяснить,  заручиться  поддержкой  и  выполнить  задуманное.  Выбор  пал  на  Евдокимыча. Это  был  риск,  но  и  единственный  шанс.
Этот  мастер  с  большой  буквы,   еле  скрывал  свою  ненависть  к  фашистам  и  ко  всем  нам,  им  прислуживающим , и я  был  не  исключение. Эта  зима   сильно  сказалась  на  нём,  хотя  он  снег  не  чистил  и  работал  в  отапливаемом  боксе. Его  скелет  как- то  скрутило,  настолько,  что  полусогнувшись,  он  ходил  боком,  с  трудом  поворачивая  шею. На  работе  это  никак  не  сказалось,  потому  речи  о  его  списании  не  было,  тем  более  учитывая ,  что  такого  класса  мастера  найти  было  практически  не  реально.  Немецкие  механики  с  уважением  относились  к  нему,  что  он  игнорировал  и  они   даже  с  этим  смирились.
Логика  моя  была  проста -  Евдокимычу  всё  равно  не  убежать,  в  любом  случае. Даже  если  бы  побег  удался,  то по  такой  погоде  он  уйти  далеко  бы  не  смог  и  погиб  бы  от  голода  и  холода ,  если  бы  его не  поймали. Да  и  куда  ему  идти,  к  кому?  Но  если  будет  возможность  кому – то  помочь, то  хоть  так  отомстив  немцам,  он  скорее  всего  согласиться. Я  подстерёг  его    возле  туалета  и, понимая,  что  очень  сильно  рискую,  изложил  свой  план  и  роль  его  вероятной  помощи. Изумлению  его  не  было  предела.  Он  смотрел  на  меня  так,  как  будто  через  меня  на  него  одобрительно  смотрел  Сталин. Мой  план  он  одобрил, при  этом  переделав  его  принципиальным  образом.
Паковали  какой – то  особо  ценный   станок  уже  вечером,  когда  было  темно.  Нас  сильно  торопили,  видимо  мы  не  укладывались  ко  времени  прибытия  площадок. Осталось  упаковать  станок  сложной  конфигурации,  для  которого  прямоугольный  ящик  не  годился. Наиболее  уязвимые  места  обложили  мешками  с   сеном,  множество  деревянных перемычек,  должны  были  предотвратить  непроизвольные  движения,  в  случае  резких  поворотов  состава,- этим  занимался  я    вместе  с  Евдокимычем  и  крановщиком. Досконально  зная  станок  Евдокимыч,  мой  благодетель,  перед  окончанием  работ  буквально  втолкнул  меня  в некую  полость  на  мешок  с  сеном.  Там  лежал  ломик  и  топор.  Я  затих. Было  слышно,  как  позвали  других  рабочих,  чтобы  по  подготовленному  нами  каркасу  они  оббили  конструкцию  досками. Вскоре  работа  была  завершена,  и  я  был  погребён  заживо.  Пришла  площадка,  станок  подняли  и  поставили,  полагаю, на  поддоны. Отгрузив  всю  партию, состав  тронулся  в  неизвестный  мне  путь. Не  было  радости – был  страх  замкнутого  пространства,  полной  темноты  и  неизвестности.
Вот  в  чём  была  проблема :  судя  по  моим  расчётам,  мне  предстояло  ехать  не  более  трёх  часов,  а  как  отмерить  три  часа? От  этого  времени  нужно  было  вычесть  время,  чтобы  освободиться  из  заточения  и  выбрать  место,  где  бы  можно  было  безопасно  спрыгнуть. Это  была  очень  сложная  задача. Где – то  через  час,  по  моим  прикидкам,  я  начал  прилагать  усилия, чтобы  выбраться  из  заточения. Существовала  опасность,  что  если  я  выбью  какую- то  перемычку,  то  меня  может  раздавить ,  потому  двигаться  было  необходимо  крайне  осторожно.  Да  и  методичный  стук  был  то  же  исключён,  доски  надо  было  отдирать  максимально  тихо.  Естественно,  при  этой  работе,  я  со  счёта  времени  сбился  и  полагал,  что  прошло  не  более  двух  с  половиной  часов. Если  состав  притормаживал – я  замирал,  не  зная,  может  станция  или   что  ещё,  а  тут  я  ,  со  своим  стуком! Все  эти  паузы  создали  временную  неопределённость. Я  уже  вылез  из  заточения,  обратно  приладив  доски,  и  укрылся  под  маскировочной  сеткой.
 По  идее  полчаса  езды  при  такой  скорости  было  не  принципиально,  важно было  найти  подходящее  место,  а  его,  как  на  зло,  не  попадалось.  Уже  и  время  не  бралось  в  расчёт.  Нужен  был  шанс,  чтобы  спрыгнуть  и  не  разбиться. Желательно  сбросить  топор  и  тут  же  спрыгнуть  самому,  чтобы  потом  его  найти  и  подобрать. От  возбуждения  и  ветра  меня  всего  бросало  в  дрожь,  но  назад  пути  не  было.  В  совершенно  безлюдном  месте,  на  светофоре,  состав  встал. По  инструкции,  вышли  конвоиры  ,обошли  состав ,  спешно  оглядывая загруженные  площадки  и  вернулись  в  тёплые  теплушки.  Я  ждал.   Встречный  поезд  промчался  с  громадной  скоростью  и  шумом,  а  наш,  буквально  через  минуту  начал  медленно  двигаться  и  я  в  этот  момент  спрыгнул. Мне  даже  удалось  удержаться  на  ногах. Время  было  к  утру, хотя  стояла  плотная  ночь. Крайне  осторожно  двигаясь,  я  побрёл  наугад,  полагая,  что  интуитивно  чувствую  верное  направление. Согревшись  ходьбой,  пожалел,  что  забыл  о  спичках,  которые  позволили  сделать  бы  привал,  и  пошёл  далее,  периодически  делая  остановки,  до  чувства  остывания,  после  чего  сразу же  продолжил  движение.   Путь   мой был  извилист,  местами   лежал  довольно  глубокий  снег  в  лесу,  а  местами , на  лужайке,  отражали  луну  не  замёрзшие  лужи. Впервые  за  всё  это  время  я  услышал,  точнее  сконцентрировал  внимание  на  том ,  что  слышу, услышал  пение  птиц.  Они  робко  пробуждались от   сна  ,  издавая  отрывчатые,  нежные   трели. Днём  идти  было  опасно,  клочки  леса  и  поля  не  лучшее  место  для  маскировки,  потому,  нарубив  хвойных  веток,  я  решился  переждать  день.
Где- то  в  полдень  солнышко  начало  так  нежно  греть,  что  я  настолько  расслабился,  что  было  лень  пошевельнуть   рукой.  Я  отогревался  на  солнце,  как  все  дикие  животные,  не  зависимо  от  уровня  развития.  Солнце  питало,  солнце  кормило  энергией  и  оптимизмом,  такое  ощущение,  что  прошлое  память  начисто  стёрла,  а  я  будто – бы  всю  жизнь  провёл  в  этом  раю  тишины. Даже  пересохшая,  вымершая  трава – то  же  радовалась  солнышку, отображая  стебельками  лучики.  Настоящий   украинский  жирный  чернозём  под  действием  лучей  визуально  излучал  ленивое  тепло. Сердце  распирало  от  радости,  что  я  снова  на  воле!  Спустя  десятки  лет,  я  много  раз  пытался  возбудить  в  себе  это  чувство -  но  безрезультатно. Какая – то  неведомая  птичка  совсем  близко  подлетела  ко  мне  и  стала  с  любопытством  разглядывать  поворачивая  маленькую  головку.  В  таком  наслаждении  прошёл  день  до  вечера.
Идти  надо  было  только  ночью. Во- первых,  в  хатах  ещё  топят  и я  точно  замечу  дым  населённого  пункта.  Во -  вторых,  по  такой  дороге  даже  на  лошадях  мало кто  рискнёт  ехать  ночью. В -   третьих,  если  я  и  наткнусь  на  кого - то,  то  в  такую  темень  легко  будет  скрыться.  Эти  три  довода  были  для  меня  неопровержимы. Я  умывался  снегом,  снег  же  и  пил,  а  вот  с  питанием  было  худо,  но  это  не  огорчало  меня. На  третью  ночь  мне  повезло,  я  набрёл  на  головешки   незатухшего  костра. Это  был санитарный  день. Всё  ,  что  можно  было  помыть,  постирать  и  высушить,-  я  сделал.
Незатухший  костёр  навёл  меня  на  мысли. Это  была  весна  1943  года,  беглые  красноармейцы  давно  закончились  ,  их  не  стояло  бояться. Это  был  глубокий  тыл,  где  хозяйничали  немцы,  а  значит,  какие  то  громадные  стаи  диких  собак  или  что  иное,  угрожающее  жизни  и  порядку  было    устранено. В  этом  плане -  всё  хорошо. Но это  «хорошо»  значит,  что  все  населённые  пункты  патрулируются  и  добраться  до  жены  или  её  родни  будет  очень  сложно, это  если  я  иду  в  верном  направлении.  Если  судьба  посмеётся  надо  мной  и  я  попаду  в  кировоградские  леса – то  это  верная  смерть,  но  в  дуще    верилось  в  лучшее.  Островки  леса  пропали,  сменившись  полями.  Частично  поля  были  на  зиму  вспаханы,  частично – нет,  может  под  парами,  а  может  сил  не  хватило. Голод   начал  проявляться  в  виде  слабости -  нужно  было  срочно  найти  пищу. А  без  огня -  какая  пища?  Так  хоть  кипяточка  попить  и  то  хоть  что – то. Какую- то  лягушку  сварить  и  то  пища,  а  так,  есть  сырое – это  путь  к  смерти,  я  этого насмотрелся  в  достатке.
Не  помню  уж  какую  ночь  я  брёл,  но  в  разгар  ночи  увидел  развалившуюся  хату,  одиноко  стоящую  в  поле у  оврага.  Крыша  была  практически  разобрана , и  через  отверстие  шёл  дым.  Я  подполз  к  стене  у  оконного  проёма  и  услышал  детские  голоса,- это  были  мальчишки  лет  десяти -  двенадцати,  болтавшими  ни  о  чём,  греясь  у  громадного  костра. Выбора  не было,  у  меня  было  сильнейшее  истощение  и  так  долго  мне  было  не  удержаться,  и  я  зашёл.  Порога  не  было,  я  шагнул  в  середину,  увидел  костёр,  почувствовал  глубинное  тепло,  которым  костёр  обдал  меня  с  дымом  и  неожиданно  для  себя  потерял  сознание. Правда,  не  надолго.  Ребята  уложили  меня  поудобнее и  поближе  к  огню.
- Кто  Вы ?,-  спросил  я  на  русском  языке.
- Та  мы  тутэшни,  а  Вы хто?
- Я  красный  командир,  пробираюсь  из  плена; слова  давались  тяжело,  я  их  выдавливал  из  себя.
- Картоху  будэтэ?
Я  кивнул.  Главное  было  не  съесть  лишнего,  ибо  после  такого  голода,  пищу  надо  принимать  маленькими  порциями,  тщательно  пережёвывая  в  кашицу. Так  я  и  делал.  Через  часа  два  я  уже  вполне  отошёл  и  смог  расспросить  ребят  -  где  я.
Я  шёл  в  правильном  направление -  и  это  великое  везение.   Немцы  на  Заплазах  и  в  Гвоздавке 1,  во  всех  сёлах  полицаи  и   регулярный  объезд  на  военной  технике,  так  что  к   селу  нельзя  было   подходить даже   на  расстоянии,  собаки  учуют,  поднимут  лай  и   машина  может  выехать  на  проверку.  Обозначить  свои  планы  ребятам, которые  очень  хотели  мне  помочь,  ни  в  коем  случае  было  нельзя.  Я   максимально   разузнал где  и  что  находится,  чтобы  сориентироваться  куда  идти. К  утру,  с  коробком,  в  котором  три  спички,  с  пятью  картошками,  обняв  ребят,  я  отправился  в  путь.  Приблизительно  мне  было  понятно,  где  находится  дальняя  пасека деда  - двоюродного    брата  жены  . Когда – то   с  ним  жил  умственно  отсталый  то  ли  сын,  то ли  племянник,  который  помогал  ему  по  хозяйству. Дед  держал  козу,  кур и  пасеку. Не  помню  была  ли  у  него  корова,  но  поросята,  по-  моему  были.  Меня  тогда  удивили  гусеницы  шелкопряды,  которые  он  разводил.  Был   у  него  и   огород ,-  вот  собственно  всё  небольшое  хозяйство  возле  старой  лачуги  и  трёх    вместительных сараев.  Он  никогда  никуда  не  отлучался,  к  нему  приезжали  за   мёдом, за  лечебными  травами,  настоянными  на  самогоне,  который  выгнан  из  мёда,  а  привозили  то,  что  он  заказывал.  Я  помню  у  него    получался  совершенно  замечательный  хлеб….   Вот  к  нему  и  лежал  мой  ночной  путь.  Я  с  женой  несколько  раз  приезжал  к  нему,  когда-то  с роднёй,  целой  компанией   устроили  у  него  праздник , кажется   в  конце  мая, так  что  он  меня  никак  не  помнить  не  мог. Это  если  он ещё  живой и  не  пострадал  от  фашистов. Может  у  него   полицаи  пост  устроили -  поди  угадай! Так  что, это  может  быть  спасение,  а  может  и  погибелью. 
Эту  ночь  я  запомнил,  как  некое  откровение. Моя  усталость  от людей,  непонимание - что  от  них  ждать  и  кто  именно  несёт  тебе   беду  и  смерть  сказалась  в  том,  что стала  как – то    обострённо  чувствоваться  красота  природы. Это  не  абстрактная  красота,  это  ты  в  сказке,  это когда  ты  и  участник  и  наблюдатель  одновременно. Загадочно -  таинственный  лунный  свет  периодически  освещал   землю, но  стремящиеся  куда-то   двухуровневые  облака  это  сильно  раздражало  и  они  пытались  сплотить  ряды,  чтобы  надёжно  отделить  небесное  от  земного,  к  счастью  их  усилия   не давали  должного  эффекта,  хотя  периодически  ночную  спутницу  солнца  они  перекрывали  полностью.  Именно  поэтому  создавалось  впечатление,  что   мне  демонстрируют   разнообразные  слайды,  погружая  воображение  в  новую  реальность. Это  было  завораживающее  зрелище.  И  воздух! Да,  животворительный  воздух! Это  не  игра  слов -  ведь  работая  на  мехбазе,  убирая  снег,  я  то   же  дышал  свежим  лесным  воздухом, и  то   же  чувствовал  его  свежесть,- но  это  не  сопоставимые  явления. Именно -  не  сопоставимые   явления -  ибо  то,   что  я  чувствовал  той  ночью,  тот необыкновенный   воздух  буквально пронизывал  меня    живительной  благостью. Казалось,  я  в  раю.  Сама  мысль,  что  этой  чудной  ночью  я  пробираюсь  к  своим,  к  родным  мне  людям,  которые    не  только  не  причинят  зла,  а  максимально  постараются  помочь,   вытолкнув  из  безнадёжного  состояния,  эта  мысль  грела  душу  и  давала  такой  невиданный  прилив  сил,   что  я  не  шёл,  я  летел. Так,  совершив  подкоп  и  вырвавшись  из  заточения  -  дикий  хищник   с  немыслимым   восторгом,  не  веря  в  своё  счастье,  стремглав  бежит  к  кромке  леса,  чтобы  в  чащобах  перевести  дух  и  забыть  навсегда  о  ужасах  плена,  начав  привычную  жизнь. Во  мне   существовала  стойкая  иллюзия ,  что  и  родная  земля  радуется  мне, ветром  унесённому  листку,  чудом  очутившемуся  снова  в  родных  пенатах. Слова  меркнут,  не  в  состоянии  описать  тот  восторг  наслаждения  родной  землёй  и пониманием  того,  что  ещё  немножко  и   я  увижу  родное  лицо  деда  и  даже  его  умалишенного  родственника.



Пасека.
Не  помню  сколько  прошло  дней  моих  ночных  перебежек .Дни  не  считались,  считалось  время  ночи  и  дня :  ночью  удалось,  соблюдая  крайнюю  осторожность,  насколько  возможно   продвинуться,  а  днём  пытаться  отдохнуть,  а  главное,  не  быть  обнаруженным. К   утру   мне  удалось  добраться  до  ложбинки,  где  можно  было  укрыться и  над  которой  возвышался  небольшой  холмик,  с  которого ,  правда   с  трудом,  но  просматривалась  пасека. Прежде  всего - стоило  отдохнуть.  Я  наломал  веток    кустарника , нарвал  прошлогодней  травы,  соорудим  себе  подобие  ложа  и  залёг,  размышляя.  Размышления  очень  быстро   обратились  в  сон  и  уже  пробудившись,  мысли  могли   плавно  исследовать  моё  состояние.
Трудно  описать  перемены  молниеносно происшедшие  со  мной. Что  удивительно,  так  это  то,  что   создалось   впечатление  , что   я  шёл  домой. Что – то  поменялось  в  сознании,-  если  раньше  воспоминания  о  довоенной  жизни  были  для  меня  бессмысленной  абстракцией,  то  теперь  я  только  то  и делал,  что    вспоминал   былое. Жена,  дочь,  родственники,  друзья,  соседи,  всякие  случаи -  всё  это  калейдоскопом  крутилось  в  голове,  потому   путь  был   лёгок,  не  смотря  ни  на  что.  Передвигаться  приходилось  по -  прежнему  ночью,  но  была  понятна  цель и  результаты  достижения этой  цели. Мне  удалось  вырваться  с  другого  мира,  мира  ужаса,  насилия  и  смерти  в  прежний  мир  близких  мне  людей  и  понятий. Глупо  было  попасться   у  самой  цели,  поэтому  я  передвигался  крайне  осторожно,  не  задумываясь  разменивая  сутки. Подковой  обходя  пасеку  несколько  раз,  я  пытался убедиться,  что  дед  один. Весна  набирала  силу  и  очаровывающий,  необыкновенно  волнительный  запах  пробуждающейся  земли  буквально  пьянил  меня. Никогда  ранее  мне  не  приходилось  столько  времени  лежать  на  земле,  потому   первые  ростки  зазеленевшей   травы  приятно  радовали  глаз,  мне  казалось,  что  я  отличаю  крохотные  листочки  одуванчиков, на  некоторых  деревьях  набухли  почки,  а  верба  так  вообще  расцвела  белыми  пушистыми  шариками ,  от  которых  веяло  скорым  теплом  и  летом. Никогда  не  думал,  что  мыши  живут  на  полях  и  прилегающих  оврагах  в  таком  количестве  -  их  было  просто  очень  много.
Я  то  удалялся  от  пасеки,  изучая  местность, то  приближался  к  ней, изучая  происходящее. Нельзя,  никак  нельзя  было  ошибиться. При  этом,  ощущения,  что  я дома  стойко  сохранялось  в  душе. Хотелось  об  этом  говорить,  кричать,  петь   вновь  и  вновь,  повторно  вспоминая  этапы  прошедшего  пути.  Я  лежал,  смотрел  в  небо  и  радость объяла  меня, ведь  моё  здесь  появление -  сплошное  чудо. Как  и где  я  спрыгнул  с  поезда,  как  определил  направление  движения,   как  никого  не  встретил  и  как  мальчишки  чудом  спасли  меня  от  голода,  поддержав  силы,  что  же  до  запаковывания   меня  в  ящик  с  громадным  механизмом – так  это  вообще  фантастика.  Судьба!   Не  иначе!   Какие – то  звёзды   управляли  моим  мышлением  и    мышлением  окружающих ,  которые   несознательно  способствовали  тому,  что  получилось. Так  перессказывал  игру  мой  брат  футболист,  много   раз  с  восхищением   описывая  какой – то  эпизод :
- По  всем  законам  , он  должен  был  сделать  финт  и  ударить  по  воротам,  а  я  кинуться  добивать,  если  мяч  будет  отбит,  но  я  как    одурманенный  отошел  назад,  что  было  просто  глупо,  это  было ясно  их  защитникам,  но  нападающий  дал  пас  мне,  в  нарушении  всей  логики  и  я  совершенно  спокойно ,  как  на  тренировке,  забил  гол.
Так  и я ,  лежал  и  перебирал эпизоды  моего  недавнего  прошлого. Восстановившись,  я  начал  присматриваться  к  окружающему.
   Пасека – это  невесть  кем  много -  много  лет  назад  построенный  хозяйственный  комплекс .   По -  видимому  это  была  большая  семья  с   внушительным  хозяйством.  Коровник, сеновал – это  отдельная  хата,  к  которой   пристроен  сарай,  где  хранилась  вся  утварь  для  пасеки.  Курятник – в  виде  кукольного  домика  с  ограждённым  птичьим  двором  с  заборчиком  из  лозы  был  всегда  чисто  побелен,  а  низ  подведен  синькой.   На  двери,  кто- то,  вырезал    петуха  и  раскрасил. Краска  много  лет  назад  слезла,  хвост  петуха  и  лапы  отвалились, но птичий  царь -  угадывался. На  отшибе,  под  охраной  собак,  разместился  свинарник,  с  подветренной  стороны.  На  краю  огорода  размещалось  жилое  строение,  значительно  просевшее  в  землю.  Это  старая  большая  хата  укрытая  камышом,  приспособленная  под  сарай.
Всё  это  осталось   в  прежнем  порядке,  только  очень  износилось. Строения  несколько  лет  не  белили,  деревья   сада   не  подрезали,  Собаки  были  такие  маленькие  и  старые,  что   на  моё  приближение  вообще  не  реагировали.  Я  заметил  три  козы,  кур  с  петухом,  разгуливающих  по  птичьему двору,  и много  предметов   свидетельствующих  о  активном  ведении  хозяйства. С  удивительно  прямой  походкой,  с  прямой  спиной,  хотя  явно  хромая,  добротно  одетый  дед  с  раннего  утра  до   захода  солнца  трудился  во  дворе.  Я  не  знал -  один  ли  он,  потому   идти  можно  было  лишь  убедившись  в  безопасности. На  четвёртый   день , утром,  приехал  полицай  на  мотоцикле,  принёс  пустые  корзины  и  загрузился  корзинами  полными,  дружески  разговаривая  с  дедом,  после  чего  уехал. Если  бы  в  доме  кто – то  был,  то  полицай  обязательно  бы  зашёл  или тот  вышел. Да  и  в  туалет ,  кроме  деда,  за  эти  дни  из   дома  никто  не  выходил  и  вот  в  этот  вечер,  когда  полицай  увёз  надо  полагать  продукты,  я  решился   посетить  родню  жены. Было  понятно,  что  слабоумного  родственника  нет,  иначе  за  это  время  он  хоть  как – то  проявил  бы  себя. А  так -  только  старик.
 Дед  меня  не  испугался,  правда и   не  узнал.  Я  объяснил  кто  я – он  не  поверил,  настолько  радикально  отличался  мой  теперешний  внешний  вид  и  то,  каким   он  меня  запомнил.  В  процессе  разговора,  он  убедился,  что я – это  я. К  моему  удивлению,  это  его  никак  не  обрадовало. Скорее  озадачило. Новая  большая  проблема  нежданно  свалилась  на  голову  и что  с  ней  делать  -  пока  не понятно. Он  был  не  из  говорливых,  просто  предложил  пройти  с  ним,  полагаю,  чтобы  показать  хозяйство. Мылся  он  в  некотором  подобии  бани,  стоя,  с  максимальной  экономией   дров  и  воды. Вот  в  этом  пенале  я  помылся  и  побрился,  оставшись  при  длинных  волосах.  Дед  остриг  меня,  дал  ножницы,  чтобы  обрезать  ногти  и  я  стал  отдалённо  напоминать  тень  заносчивого   и  амбиционного  директора  школы, до  перевода  на  курсы  Красных  Командиров.  Ужин  был  скуден,  так   как  мне  было  нельзя  сразу  много  есть,  самогонки  было  определено  сто  грамм,  больше  было  то  же  опасно  и  далее  определили   в  один  из  сараев,   маленькая  дверца  вела  в   узкий  чулан, где  в  мешках   хранилась  картошка  и  свекла,  плотно  накрытые  тёплыми,  стёгаными  старыми  одеялами,  так что  я  укрылся  ними,  а  на  охрану  были  выставлены  два  кота,  которые  влезли  в  моё  логово,  согревая  себя  и  меня.  Проснулся  я  в  обед,  понукаемый  малой  нуждой,  иначе,  думаю, спал  бы   и  спал.
 Оглядевшись,  увидел  деда,  поздоровался,  получил  полотенце  ,  полоник  и  пошёл  к  колодцу  мыться.  Чувствовал  я  себя  великолепно! Дед  усадил  меня  за  стол  на  улице  и  подал  на  завтрак  божественное  блюдо -  яичницу,  на  сале,  с  жареной  картошкой.  Это  блаженство  я  запил  стаканом  козьего  молока. Не  спешно,  в  течении  приблизительно  часа,  он  рассказал  все  новости,  в  первую  очередь  о  моей  семье.  Они  живы – здоровы,  живут   как  все  в  селе,  во  всяком  случае,  учитывая  время,  не  голодают  и  особо  не  мёрзнут. Раз  в  три  дня  полицай  приезжает  за  продуктами  к  деду, за  это  его  не  трогают,  зло  не  чинят.  Часто  привозят  отходы   с  солдатской  кухни,  для   поросят  и  кур. Вообщем,   взаимовыгодное  существование.  Тем  в  селе,  кому  совсем  плохо/  вдовам,  многодетным,  старикам/  он  периодически   помогал    всем,  чем  мог и это  спасало их жизни. В  этом  он  видел  и  смысл  своей  жизни.  Его  хозяйствование  кормило  немцев,  но  и  оставляло   возможность  подкармливать  односельчан   через  полицаев,  что  меня  очень  удивило.  А  что ?  Полицаи  все  местные,  все  дальние  или  близкие  родственники  и  нужда   в  какой -  о  семье, -это  нужда  каких – то  родственников,  а  потому  передать  им  продукты  от  деда -  благое  дело. Село  жило  мирной  жизнью  оккупированной  территории. Немцы  чётко  распределили  обязанности,  селяне  и  полицаи  их  выполняли и  жизнь, хоть  и  в  бедности,  протекала  своим   чередом.  О  партизанах  здесь  не  слыхивали , трудились  смирившись  и  стараясь  выжить. Дедова  усадьба – это  источник  питания  для  офицеров  и  приближённых  к  ним,  потому  и  была  не  прикасаема.  Бывали  времена,  когда  немцы  завозили  очистки  картофеля  свиньям,  а  дед  передавал   их  обратно  в  село ,  особо  голодающим. Какая – то  своя,  устоявшаяся  жизнь – а  тут  я ,  со  своей  радостью   возвращения  в  родные  пенаты!
Долго  мы  с  ним  говорили  и  моим  радостным  надеждам ,  увы,   пришёл  конец. Моих  мне  видеть  нельзя,-  так  они  по  статусу   семья  фронтовика , не  замполита,  а  просто  фронтовика, как  и  многие  сельчане,  а  не  бегающего  то ли  дезертира,  то  ли  не  пойми  кого;  немцы  и  румыны   не  знают,  что  они  семья  политрука,-  иначе  расстреляли  бы. В  селе  идёт  бурная  жизнь  и  незаметно  подобраться  чтобы  увидеться  – это  уровень  фантастики.  Моё  прошлое,  то,  чем  я  гордился,-  умение  выжить,  не  стоит  ничего. НКВД  даже  не  разбиралось  бы -  расстреляли  по  законам  военного  времени.  Нет  ни  формы,  ни  документов,  ни  оружия ,  скрывался  по  лесам -  трус  и  дезертир. Расстреляли  бы  и  немцы.  Воевать  самому  нельзя,-  за  одного  убитого  фашиста  расстреляют  десять  местных.  Партизанских  отрядов  здесь  нет. В прошлом  году  был  буквально  выутюжен  лес   бронетехникой,  никаких  бродячих   красноармейцев,  беглецов  не  осталось,  всех  изловили,  потому   в  лесу  совершенно  спокойно.  Фронт  не  менее  чем  за  восемьсот  километров  отсюда,  так  что  добраться  к  своим -  утопия. Дед   втолковывал  мне, что  если  наши  меня  найдут -  расстреляют,  если  немцы  найдут – та  же  участь.  Если  найдут  меня  у  него -  расстреляют  обоих,  хотя  деда  может  и  пожалеют.  Дед  предложил  пока  быть  при нём.  В  лесу,  для  зимней  охоты  у  него  есть  заваленки – там  вполне  можно  спать. Установили  знак :  если  ведро  на  стойке  забора -  в  доме  чужих  нет -  можно  приходить,  но  осторожно -  немцы  любят  пользоваться  оптикой.  Работы  много -  заготавливать  дрова,  косить  сено,  собирать  грибы  и  ягоды,  ставить  силки  на  зайцев -  вообщем   мало  не  покажется. Дед  меня  будет  кормить -  поить. Помыться,  постираться,  постричься,  чтоб  в  зверя  не  превратиться  и  ждать,  ждать  своего  шанса,  который ,  быть  может,  всё  таки   подарит  мне  судьба. О  его  родственнике  я  спросил,  он  заплакал,  махнул  рукой  и  ушёл. Больше   к этой  теме  я  не  возвращался. Тот  парень  был  моей  комплекции  , но  в  разы худее, так  что,  я  подозревал,  что   донашиваю  одежду дедова  родственника.
Так  и  жил  я почти  весь  43  год  получеловеком. Лес,  поля, луга  мной  стали  восприниматься  иначе ,  чем  ранее. Слух  обострился  настолько,  что  на  большом  расстоянии  чувствовалось  не  гармоничное  движение  и  я  прятался. Мне  стали  понятны  звериные  тропы,  повадки   животных,  они  привыкли  ко  мне и  жили  мы  по   условным  правилам,-  я  знал  куда  мне  путь  заказан,  они  не  пытались  атаковать -  нейтралитет. Благо  образование  помогло  понять  очевидное. Единственные  враги  - так  это  лисы. Настолько  хитрое  и  коварное  животное,  что  слов  нет!  Они  старались  проверять  силки  на  зайцев  раньше  меня  и  мою  добычу  присваивать  себе! Это  была  настоящая  война!  Самым  изнуряюще  тяжёлым  была  подготовка  дров. Пила  была  старая  и  подтачивать  её   приходилось   очень  часто,  так  что  процесс  заготовки  дров  был  крайне  изнурителен.  С  дедом  виделись  всё  реже  и  реже. Я   приносил  то,  что  добыл,  а  он   оставлял  еду. Раз  в  неделю  банька,  как  на  мехбазе. Правда,  в  особо  тёплые  дни, я  у   ручья  мылся  и  стирался,  так  как  солнышко  позволяло  посушить  вещи.
Ранним  утром  в  моей  берлоге,  меня  пробудила  какая -  то  суета,  кто –то  из  мелких  животных  дрался  нападая  или  защищаясь,  я  угрожающе  буркнул  и  тут  же  заснул. Писк  и  возня  прекратились   моментально,  так  что  мой дальнейший  сон  ничто  не  тревожило.  Представьте  себе  моё  удивление,  когда   рано  утром, прижавшись  ко  мне , лежал  желтоклювый  ворон,  с  крыльями,  обильно  орошенными  кровью. Видя  страдания  птицы  и  потрясённый  тем,  что  дикий  ворон  сам  добрался  ко  мне,  в  поисках  помощи -  я  начал  интенсивное  лечение. Промыл  и  тщательно   прожевал  подорожник  и тряпкой  намертво  запеленал  птицу,  обработав  раны. Дальше  предстояло  больного  поить  и  кормить,  благо  он  был  совершенно  не прихотлив  к  пище. Гнезда  вблизи  своего  укрытия  разглядеть  не  удалось и  оставалось  только догадываться  , как  он  здесь  очутился. Шли  дни  в  новой  заботе,  меня  сильно  поразил  осмысленный  взгляд птицы,  поразил  настолько,  что  я  начал  с  ней  разговаривать. Нет,  не  пытаться  заучить  слова  или  фразы,  а  беседовать как  с  немым,  но  слышащим.  Ворон  внимательно  слушал,  вглядываясь  в  глаза, но никак  не  реагировал. Такого  слушателя,  с  понимающим  взглядом  вообще  найти  редкость,  а  тут  такой  подарок  судьбы! Две  недели  длились  перевязки  и  наступил  день  освобождения.  Я  полагал,  что  птица  взлетит ,  сделает  круг  благодарности  и  покинет  меня  навсегда ,-  но  я  ошибался. Ворон  и  не  думал  никуда  улетать,- он  либо  шагом  ходил  за  мной,  либо  короткими  перелётами,  с  деревьев  вёл  наблюдение  за  моей  деятельностью.  В  случае  опасности – появление  зверька,  непонятные  звуки  издаваемые  ветром -  он  тревожно  каркал.  В  спокойные  ночи,  без  ветра,  он  прилетал  на  ночь  ко  мне  и мостился  под  покрывало  или  под  одежду,  чтобы  чувствовалось  тепло  тела. Сперва,  я  с  ним  разговаривал  как  с  ограниченным  дурачком,  но  потом  как  с  равным  собеседником,   точнее  слушателем. Дед  ворона  органически  не  переносил, тот  понимал  это  и  на  высокой  вербе  пережидал  время  нашего  общения,  но  как  только я  начинал  уходить,  он  радостно  каркал,  взлетая  и  следуя  по моему  маршруту. При  всей  сложности  моего  состояния,  ворон  был  послан  мне в  утешение, не  иначе. Однажды,  притомившись,  я  днём  спал,  а одна  из  своры  диких  собак  осторожно  подбиралась  ко  мне. Ворон  решительно  встал  между  нами,  распушившись  и  так  убедительно  закричал,  что  пёс  трусливо  удалился,  видя,  что  я  проснулся  и  готов  к  борьбе. Цель  ворона  была  в  полной  моей  изоляции ,  чтобы  даже случайная  опасность  мне  не  угрожала,  за  это  он  был  готов  не   раздумывая   отдать  жизнь. Трудно  постоянно  молчать  и  я  периодически  подзывал  Карла ,  чтобы  что – то  ему  рассказать. О  лучшем  слушателе  и  мечтать было  нельзя!  Он  внимательнейшим  образом  ,  в  полной  неподвижности,  глядя  в  глаза  всё  выслушивал,  я  его  гладил  и  он  улетал. Моя  пища  делилась  на  две,  правда  не  ровные  порции  и   обед  мы  принимали  вместе.
На  фоне  полной  идиллии  меня  изнутри  сжигал  огонь  неустроенности. Дед,  формально,  абсолютно  прав.  Когда  придут  наши ,   ему  то  же  не  поздоровиться,  но  вся  деревня  станет  на  его  защиту  и  наказание  если  и  будет,  то  будет  минимальным.  Главное,  что  его  совесть  абсолютно  чиста  и  ощущение  ,  что  он  живёт  делая  великое  дело – наполняло смыслом   само  его   существование. За  меня  же  никто  не  заступится,  в  своё  оправдание  мне  сказать  нечего,  кроме  банальной  фразы : « Хотел  выжить». Так  и  предатели  все  говорят. Вот  полицай -  никого  не  убил,  смотрит  за  порядком  в  селе  и  он  враг  безусловный,  а  я,   с  помощью  которого    столько  военной  техники  обрело  вторую  жизнь  и  было  отправлено  воевать  с  нашими ?!  Разве  можно  сравнивать  принесённый  нами  вред?  Не  важно,  что  так  сложились  обстоятельства,  важен  итог,  а  он  крайне   отрицателен.  Понимая  это,  я  готов  из  кожи  лезть,  чтобы  хоть  как – то  исправить  ситуацию,-  но  это  было  не  возможно.  Румыны  хорошо  понимали,  что  без  поддержки  местного  населения  никакие  партизаны  или  бойцы  одиночки    выжить  не  смогут,  следовательно,  любое  агрессивное  действие /  взрывы,  убийства  и  проч./  неизбежно  связано  с  местным  населением. Чтобы  не  устраивать  расследование -  отбирали  группу  селян   и  прилюдно  расстреливали. При  таком  подходе  мои   предполагаемые   действия  носили  бы  провокационно -  вредительский  характер. Нет,  я  не  смирился,  подобно  бесконечно  расхаживающему  вдоль  решётки  волку  в  зоопарке,  я  блуждал  мыслями  в  поисках  какого – то  решения.  Здорово  помогал  забыться  труд.  Физические  нагрузки  утомляли  тело  настолько,  что  я  просто  «  вырубался» , от  трудов  праведных.
В   пролесках,  оврагах,  полянах  и  холмах  мне  было  в  разы  комфортнее,  чем  у  деда. У  него  была  вероятность  внезапной  опасности и это  чувство  беспокойства  не  давало  покоя,-  хотелось  поскорее   уйти  в  поля- леса. В лесу  или  в  поле,  в  каком- то  овраге – близкий  звук  в  любом  случае  означает  опасность  и  ты  адекватно  реагируешь,  дедов  же  хутор  был  полон  звуков: куры,  петух,  свинья,  поросята,  козы,  собаки,  коты ,-  вся  живность  издавала  звуки   совсем  близко,  что  сильно  тревожило.  Я  различал  голоса  птиц  и  животных,  понимая , что  они  означают. Вой  молодого  волчонка и  щенячий  лай  ,  кабанья  тропа  и  их лежбище, лягушиный  оркестр  и  ночные  крики  совы,-  всё  это  было  гармонично,  а  вот  жизнь  возле  людей  таила  бесчисленные  опасности.
Так  прошла  весна,  лето  и  часть  осени 1943  года.
Я  вовсю  готовился  к  зиме  и  для  деда  и  для  себя,  поимая,  что  ситуация  по  разному  может  сложиться,  поэтому  свободного  времени  не  было  вообще,- до  морозов  нужно  было  очень  много  сделать,  потому  каждый  день  был  дорог. У  деда  прятаться  опасно,  а  наши  зимы  таковы,   что  без  тщательнейшего  устройства  землянки – не  выжить. Нужно  заготавливать дрова  деду,  но  и  себе так  же.  Кроме  того,  должен  быть  дополнительный  схорон,  ведь если  что  не  получится  с  землянкой , дети  нашли,  беглые  какие ,- то  необходимо  было  куда- то  перебраться. А  вдруг  с  дедом  что – то  случиться  и  на  пасеку  поселят  кого – то  иного   или  вообще  устроят  там  базу  для  полицаев,  тогда  как? Поэтому  и  трудился  как  одержимый,- то  был  путь  к  выживанию. Как  первобытный  человек  я  приготовил  себе  всякие  орудия,  с  помощью  которых   мог  бы  поразить  дичь.  Как  только  начнутся  заморозки,  мясо  можно  солить  и  хранить  на случай  голода  зимой.  Несколько   пар  снегоступов  с  большим  трудом  я  сплёл  для  себя,  в  некоторых случаях   снегоступы  куда  лучше  лыж. В  лесу,  когда – то  ,  видимо,  был  отдельный   хутор,  строений  не  осталось,  зато  осталось  две  одичавшие  яблоньки  и  слива. В  жаркую  погоду,   я  порезал  фрукты  и  высушил  - это  будет  средством  к  выживанию  зимой.   Я  точно  знал,   что  подорожником     отравиться   не  возможно,  его  и  малину  я  тоже насушил  в  избытке. Так  текли  дни,  похожие  друг  на  друга,  полные  забот  и  труда. Дни  недели  меня   вообще  мало  интересовали,  хотя  название  месяца  было  важно, чтобы  определиться - успеваю  ли  я  сделать  задуманное.  В этот  день,  я  к  деду  не  собирался,  но  ради  осторожности  я  периодически   смотрел -  нет  ли  знака  опасности.  И  тут,  внезапный   сигнал. По  аварийному  знаку  дед  вызвал  меня  к  себе  на  ночь. На  душе  было  очень  тревожно,  я  путался  в  догадках,  сам  пугая  себя.  Моё  беспокойство  остро  почувствовал  Карл  и  сопровождая  меня  был   воинственно  настроен.  В  такие  моменты  на  шее  пёрышки  становились  почти  вертикально  и  он  совершал  резкие  движения,  как  бы  опасаясь  что – то  пропустить. Темно  ещё  не  было,  но  я  уже  залёг  у  дома  ,  ожидая потемнения,  Карл  же  сидел  на  старой  вербе  ,  видимо  соображая,  как  он  ночью  будет  лететь. В  полной  темноте,  я  осторожно    пробрался  в дом. Уже  был  накрыт  стол  на  двоих  с  нехитрой  закуской,  но  для  меня  это  был  обед   в  тронном  зале.  С  посудой,  ложками  и  вилками.
Мы  перекусили,  молча  выпили  по  маленькому  стаканчику  дедовой  самогонки  и  дед  начал    вещать.
- Значит,  такое  дело… На  фронте  у  фрица  что – то  не  ладится….  Очень  сильно. Даже  с  нашего  села   румын  и  часть  немцев  и  даже  полицаев  отправили  на  фронт. Такие  вот  дела. Давай  ещё  по  одной…
- Так  вот,  у  фрицев   паника, это  сразу  видно. Что – то  не  так.  Причём  совсем  не  так. Меня  начали обирать,  всё  больше  и  больше  забирают,  а  что  я  могу -  нестись  быстрее  или  расти? Куды  там… Не  их  дело… А  дело  к  зиме,  заделы  надо  делать,  сам  знаешь,  без  тебя  совсем  бы  худо  было…
Мы  выпили  по  второй  рюмке  и  повисла  пауза-  видно  было  что  дед  хочет  что – то  важное  сказать,  но  не  знает   с  чего  начать. Он  степенно  откашлялся  и  начал  говорить  так,  как  будто  мы  продолжаем  начатый  разговор.
- За  тебя  я  поручился,-  вот  такая  история. Тут     партизанский  отряд  с  ниоткуда  появился-   все  не  местные,  полное  довольствие,  думаю  с  самолётов   они…  Ко  мне  приходили….  Короче,  я  упросил  их  тебя  к  себе  взять… Через  два  дня ,  в  пятницу  значится,  приходи   к  молнией  побитому  дубу,  там  тебя  ночью  и  подберут.   А  сейчас ,  за  эти  дни  покажи  где  что  схоронил,  бо  тебе  оно  уже  не  надо  будет,  а  мне  здесь  жить  оставаться.
Вот  такой  разговор.  Недалеко  от  дома  я  и  заснул,  чтобы  утром  с  Карлом   и  дедом    пойти    показывать  наше   владение.  К  деду  Карл  привык  и  даже  ел  у  него  с  рук,  что  при  его  недоверчивости  было  странно. Дед  же  вначале  не  любил  Карла,  но  потом , видя  манеры  птицы,  его  чувство  достоинства  и  преданность  мне,  поменял  своё  мнение. Моё  же  сознание  как бы  растворилось -  я  всё показывал,  рассказывал  о  планах,  хвастался  запасами  и  при  этом  пытался  выстроить   разговор  с  партизанами.  То,  что  я  на  механическом  предприятии  был  разнорабочим – это  проверить  нельзя.  Снег  чистил,  тяжести  таскал,  делал  всё,  что  прикажут.  При  переезде  бежал  прямо  с  поезда,  забившись  в  механизм,  обшитый   доской  на  базе. Так  вышло,  что  места  родные -  потому  только  и  спасся. Дед  мой  родственник,  точнее  жены,  того  и  спас. Сотни  раз  я  повторял  незамысловатую  версию  и  мысленно  ставил  себе  вопросы  и  мысленно  себе  на  них  отвечал. Что  не  ложилось  в  строку,  это   то,  что  дед  за  меня  поручился.  Что  для  них  значило  поручительство  деда , и  зачем  я  им был   нужен?  Если  это  экипированные  парашютисты, то мы  имеем  дело  с  укомплектованной  группой  военных , где  случайных  людей  не  может  быть  в  принципе.  Если  они  всем  снабжены,  то  у  них  точно  есть  карта  и  компас,  зачем  они  заходили  к  деду?   Как  представил  меня  дед?  Как  охарактеризовал?  Что  именно  пробудило  во  мне  интерес?  Ясно  было  одно – это  новый  этап  в  моей  жизни.
И  я  и  дед  понимали,  что  моя  конспирация  длиться  вечно  не  может  и  рано  или  поздно  всё  окончится  трагически,  но  и  выхода  никакого  не  было,  даже  намёка  на  выход. Мне  было  понятно,  что  я  настолько  одичал,  что  для  людей  нормальных   покажусь  неадекватным. И  это  была  правда,- люди  тянуться  к  общению,  я  же  к  уединению. Человек  боится  одиночества  в  диком  лесу,  я  же  к  нему  стремился  и  ещё  множество   отличий   приобретённых  мной   были  очевидны. Зачем  я  им? Сознание  работало  параллельно  с   фактической  деятельностью. Дни  летели  быстро,  приближая  назначенный  срок, так  незаметно   и  пришло  время  прощания, недалеко  от  того  места,  где  решится  моя  судьба. Мы  с  дедом  уже  всё  обсудили  и  уже  собрались  расставаться,  как  дед сказал:
- Приручённый  ворон  не  одичает,  он  погибнет  от  тоски.  И  тебе  его  брать  некуда,  так  что  по  любому  ему  не  жить. Одно  радует,  он  ко  мне,  не  то  чтобы  привязался,  но  считает  своим. Позови  его  и  посади  в  мешок,  я  его  в   пустой  голубятне  недельку – другую  подержу,  покормлю,  поухаживаю,  авось  и    приживётся. А  так -  жалко  птицу, не знаю  как  ты,  а  я  привязался  к  ней,  как  к  чему –то  родному.
Я  молча  слушал,  чуть  не  плача.  И  это  дед  привязался  как  к  родному,  а  я?! Это  было  откровенное  предательство,  предательство  самого  близкого  существа,  которое  мне  всецело  доверилось.  Я   кликнул  Карла,  он  слетел  на  руку.  Уж  как  я  его  гладил  и  целовал -  словами  не  передать,  а  потом  моргнул  деду,  быстро  схватил  двумя  руками  и  бросил  в  мешок.  Бедная  птица  ни  проронила  ни звука,  потрясённая  масштабом  моей  подлости. Я долго  вслушивался ,  не  крикнет  ли  Карл,  но  дед  удалялся  всё  дальше,  а   коварно  преданная  птица  гордо  переносила  удар. До  конца  дней  я  помнил  о  той  минуте  и  о  своём  поступке.
Партизаны,  пришли  почти  на  рассвете. Да  и  не  партизаны это  были -  настоящие  кадровые  военные  с  выправкой,  поставленным  командным  голосом  и   чётким  пониманием  задач.  Никто  со  мной  ни  о  чём  не  говорил -  мы  быстрым  шагом   удалялись  в  сторону  лесного  массива. Практически  весь  день  мы  шли  и  только  к  вечеру прибыли  к  месту  дислокации.  Явно  до  войны  сооружённая  землянка,  окружённая  траншеями  с  бревенчатыми  стенами  в  один  накат.
Их  было  тринадцать  человек, от  двадцати  пяти  до  тридцати  лет,- не  больше,  мне  было  не  полных  тридцать  семь.  Бесконечное  количество  раз  меня  заставляли  пересказывать  биографию  и  этап  пленения  в  деталях,  пытаясь  найти  противоречия,- но  я  держался  своей  версии  и  это  их  убедило. От  них  я  узнал  главное – немцы  начали  отступать,  пусть   не  везде,  но  начали. Мне  рассказали  о  Сталинградской  битве  и  вообще  ввели  в  понимание  происходящего  на  фронтах. Я  до  такой  степени  был  рад   своим,  что  не  смотря  на  то  отдаление,  которое  они   поддерживали  по  отношению  ко  мне,  они  были  как  родные.
 -  Зачем  я Вам?  Этот  вопрос  мучает  меня  настолько,  что   мне  тяжело  с  этим,-  я  не  знаю  ни  как  себя  вести,  ни в  чем  Вам  помочь.
- Дед  сказал,  что  любой  лес  для  тебя  как  дом  родной,  что  ты  каждому  звуку  своё  толкование  дать  можешь. Это  так?
-  Просто  долго  жил  в  лесу,  вот  и  одичал. Да  и  по  образованию  я  и  зоолог  и  биолог. Вот  Вы  на  ночь  дверь  закрываете,  а  я  всю  ночь  не  сплю,  чувствую  себя  в  ловушке.  И  утром  лес  не   чувствую,  запах  землянки  перебивает  запах  леса  и  одежда,  то  же душком   и  дымом  пропитывается. Потому  и  страшен  мне  лес  по  началу.
- Так  ты  хочешь  на  улице  спать?
- Нет, я  себе  у  входа  сооружу  схорон,  а  к  вам  на  час -  другой  забегу  под  утро  погреться. Бежать  мне  некуда,  я  Бога  благодарю,  что  Вы  взяли  меня.
- Хорошо,  давай  откровенно.  Мы  подрывники. Лесом  до  железнодорожной  магистрали  километров  более  двадцати  будет,  мы  то  дойдём.  Но   весь  путь  буквально  изрезан  дорогами через   леса  и  поляны и  в  этом  главная  опасность.  Нарваться  на    патрульный  разъезд   легче  всего,  а  как  всё  это  обойти,  сделать  работу  и  вернуться – это  вопрос. Нужен  проводник. Но  не  местный,  просто  знающий  дорогу,  а  такой  как  ты,  чувствующий  лес. Потому  мы   за  тобой  в  такую  даль  шли. А  деда наше  ведомство  ещё  до  войны  знало….  Так  что   задачи   твои  понятны.
-  Но  тогда  я  жить  должен  отдельно.
- Добро.  Там  есть  кладовка -   уместишься,  Гриша  тебе  покажет  и  даст  что  надо. А  за  твоё   прошлое  и  будущее  сейчас  не  время  толковать, давай  хоть  что – то  сделаем.
Прошло  три  дня  и  я  уже  обжился. Лес – он  везде  лес. Снег лёг  ровным  покровом  и  уже   до  весны  толщина  его  будет  только  прибавляться. Лыжи  у  всех  были,  белые  комбинезоны – то  же,  так  что  ничто  не   задерживало  нас  от  первой  вылазки. Все  в  группе  были  молчуны,  только  Гриша  иногда  выдавливал  из  себя  слова,  потому двигались  слаженно,  не  отвлекаясь  на   второстепенное.
Лес  зимой -  особый. Если  мороз  в  безветренную  погоду,  то  снег  скрипит   так,  что  идущего  слышно  издалека  не  только  по  шагу,  а  по  регулярности  хруста  ломающихся  веток,  к  примеру. Даже  самый  лёгкий  ветерок  доносит  запах  дыма  или  выхлопных  газов. Ты  ещё  не  понимаешь  где  это,  каково  направление ,  насколько  велика  опасность, но  уже  чуешь  инородные  запахи  и  шумы. Время  такого  пути  рассчитать  нельзя,  потому  как  препятствия  не  предсказуемы. То  колонна  машин  проехала,  а  следом  за  ней,  боясь  одиночества    на  двух  подводах  полицаи,  не  прошло  и  десяти  минут  два  мотоциклиста  промчались  в  обратную  сторону.  И  вдруг  я  поймал  тишину. Даже  в  отдалении  не  слышалось никакого  шума  и  мы  быстро  перебежали  дорогу,  заметая  следы.  Сколько  прошло  времени  -  не  знаю,  в  напряжении  время  не  учитывается,  ты  как-бы  вне  его,  растворившись  в  звуках  леса. Впереди  лежало  болотце,  но лёд  не  схватил  поверхность  и  пришлось  довольно  далеко  обходить  его. Лёд  не  выдерживал  лыжи  и  проваливался. Но  мороз  всё – таки  был  и  я  решил  обходить  болото  по  самому  краю,  без  лыж. Лёд  проваливался  под  ногами,  но  буквально  через  минуты,  мороз  «схватит»  поверхность  и  не  только  опытный  охотник,  даже  собаки  не  почуют след. Уже  практически   достигнув  цели,  я  вдруг  почувствовал  опасность.  Не  могу  сказать,  что  именно  меня  так  встревожило,  но  что – то  было  не  так.  Мы  замерли.  Через  время  я  уловил  тоненький  оттенок  сигаретного  дыма,  который  то  появлялся,  то  затихал. Потом  был  незначительный  шум  и  стали  понятны  приблизительные  координаты  засады. А  иначе  откуда  сигаретный  дым? Мы  облазили  окрестности,  чтобы  найти  лыжню,  по  которой  приходит  смена,-  нашли.  Потом  выждали   смену  караула  и  мои  сопровождающие  удалились,  оставив  меня  под  раскидистой  елью  ждать.  Засада  была  расположена,  вероятно,  практически  у  насыпи,  потому   логично,  что  они  засаду  уничтожат  и  рельсы  заминируют. В  этом  была  своя  логика  :  какое  может  быть  минирование  прямо  на  глазах  регулярно  сменяемой  засады?
Я  успел  отдохнуть, как  услышал  их  приближение. Рюкзаки  были  по  прежнему  полные,  но  значительно  легче. Мне  жестом  дали  команду  к  обратному  отходу. Отходить  нужно  было  «восьмёркой»,  путая  следы.  Стемнеет  и  собака,  да  и  следопыт  с  уверенностью  не  сможет  определить  направление  движения. Наш  путь  отклонился  километров  на  пять   в  другую   сторону,   после  чего  мы  практически  вернулись  на  место  ,  сделав  петлю.  Лёгкий  ветерок   не  сможет  полностью  замести  лыжные  следы,  он  оставит  пунктирные  части,  по  которым  с  уверенностью  направление  движения  не  отгадать.  По  такой  петле  можно  пройти  два  раза,  а  потом  кроме  своих  следов  вообще  ничего  не  будет  видно.  Я  так  изощрялся  в  лесу  у  деда,  предполагая  возможную  облаву.  Шаг  за  шагом ,  но  любой  путь  заканчивается  конечной  целью,-  мы  пришли.  По  дороге,  где- то  в  середине  пути,      были  слышны  страшной  силы  взрывы   с  мест,  от  которых  мы  отдалялись. Мы  пришли  и  не  сговариваясь  начали   топить,  разогревать  воду  для  мытья  и  стирки. Из  рюкзаков    достали  четыре  утеплённые немецкие  куртки  и  всякую  мелочь. В  эту  ночь  я  ночевал  у  них,  уж  больно  устал  от  такого  напряжения.  Прямо  с  утра  отношение  ко  мне  существенно  поменялось,- этого  нельзя  было  не  заметить.  Посмотрев  на  мои  видавшие  виды  портянки -  мне  выдали  абсолютно  новые,  да  и  смотреть  стали  на  меня  как  на  члена  команды,  что  было  невероятно  приятно. Это теоретически  не  понять – мне  ничего  не  говорили,  но  их  взгляды  выражали  не  презрение,  не  безразличие,  а  понимание  и  уважение,  чего  я  годы  не  испытывал. Это  потрясающее  чувство -  когда  в  тебе  видят  близкого  себе. Трудно  представить  масштаб  волны  благодарности,  которая  поглотила  меня  целиком. Каждый  молчаливо  делал  своё  дело,  приводя  в  порядок  одежду,  обувь,  оборудование,  смазывая  лыжи. Кстати  о  лыжах,- у  них  были  свои  лыжи.  Но в этом  довоенном  схороне  была  спрятана  одежда,  обувь,  крупы,  тушёнка  ,  лыжи  и  многое  другое. Для  чего  строилась  эта  землянка  до  войны,  зачем  там  был   укомплектован  склад  -  не  ясно.  Я  гнал  от  себя  мысль,  что  это  было  частью  подготовки  к  войне. Война -  внезапна!  Всё!  Иначе,  я  не  сближусь,  а  отдалюсь  от  этих  людей.
Прошло  четыре  дня. Мы  собрались,  чтобы  составить  планы  о  дальнейшем  рейде. Было  понятно,  что  прежний  маршрут  для  нас  закрыт,  что  наряды  усилены  и  проскользнуть  туда  и  обратно  будет  практически  не  возможно. У  нас  были  детальные  карты  железнодорожных  маршрутов  местности. Была  рация,  по  которой  сообщали  какой  эшелон  нам  необходимо  ликвидировать  и  время  его  прохождения  по   точкам.
Обдумывая  ночами  положение  вещей  я  понимал,  что  все  мы -  смертники.  Ну  сколько  эшелонов  мы  сможем  ещё  подорвать ?  В  лучшем  случае – два.  Физически,  не  возможно  сместиться  вместе  с  землянкой  на  сто  километров,  поменяв  коренным  образом  дислокацию. Немцы  отнюдь  не  дураки,  они   по  секторам  приблизительно  вычислят  нашу  базу  и  тогда -  конец.  Или  промежуточная  засада   нас  накроет  или  слепое  прочёсывание,-   конец  один. Они  диверсанты -  смертники – это  понятно. Ордена,  медали  посмертно,  почёт  и  привилегии  семьям,- это  всё  ясно,  только  меня  в  этом  событии  не  будет.  Если  они  останутся  живы,  что  чудо,  то  в  Москву  меня  с  собой  брать  никто  не  будет,  прихлопнут,  как  отработанный  материал,  я  в  этом  нисколько  не  сомневаюсь.  А  если  погибнем -  то  все  вместе,  но  не  факт,  что  я  буду  в  этом   посмертном  списке.  Здесь  нужна  какая – то  тонкая  игра,  чтобы  в  которой  мне  удалось  бы  выжить.
Итак,  подытожим,  чтобы  мысль  не  бродила  по  кругу. Если,  чисто  теоретически,  мы  сможем  добраться  до   полотна  и  взорвать  эшелон,  то  обратный  путь  нам  перекроют  с  такой  плотностью,  что  даже    при  идеальном  стечении  обстоятельств  нам  обратно  не  уйти.  Это  не  лето,- залечь не  выйдет,  под  утро может  ударить  под  двадцать  градусов  мороза  и  ветер, утром  же около  минус  пяти,  а  мы  разгорячённые  и  потные,-   результат  предсказуем.  Быстро  передвигаться  нельзя,  глубокое  дыхание   морозным  воздухом,  даже  через  шарф -  простуда  обеспечена,  пусть  и  не  у  всех.  А  транспортировать  больного -  это  уже  совсем  из  области  чудес. Итог :  мы,  возможно,  сможем  выполнить  задание  и  умереть. « Это  есть  наш  последний  и  решительный  бой»  и  они  к  такому  повороту  готовы,  видя  в  этом  высшее  проявление  патриотического  долга,  при  этом  другие  позиции  для  них  скрытое  или  тайное, осознанное  или  бессознательное  предательство. В  этом  ракурсе  мои  мысли -  мысли  предателя. Они  как- то  вскользь ,  в   разговоре  между  собой,    сказали  ,  что  взрывчатки  на  второй  раз  хватит  с  запасом,  а  мне  многократно  было  сказано,  что  нам  предстоит  сделать  три  акции. И  это  не  просто  нестыковка, это  разница  между  тайным  и  явным.
Снег  шёл  бесконечно,  меняя   частоту,  солнца  практически  не  было,  потому  лыжная  колея  будет  очень  глубокой.  А  идти  будет  трудно.  Следовательно,  большие  марш броски -  исключены. Наш  первый  рейд  наверняка  тщательно  расследовали  профессионалы  и  точно  определили  направление  отхода,-  я  не  кудесник  и  всё  скрыть  бы  никак  не  смог. Следовательно,  они  предположительно  знают  направление,  откуда  может  последовать  повторная  атака. И  это   громадный  минус. Какой –бы  ни  был  снег ,  а  глубокую  лыжню  ему  никак  за  сутки  полностью  не  замести -  только  участками,  ну  разве  суперметель.  Но  в  суперметель  наше  передвижение  будет  черепашье и к  насыпи  мы  приползём  полностью  обессиленные, хоть  ложись  вместе  со  взрывчаткой,-  всё  равно  далеко  не  уйти. Ждать  от  них  предложений  было  бы  глупо,  они  не  могли  ни  владеть  ситуацией,  ни  рассчитать   наши   силы.
Вы  видели,  как   охотится  сокол ? Очень  интересное  и  поучительное  зрелище. Хищник   долго  парит  высоко  в  небе,  чтобы  потенциальная  жертва  не  подозревала  о  грозящей  опасности.  Для  него  важно  не столько  увидеть  жертву,  а  понять  траекторию  и  мотивировку её  движения. И  только  убедившись  в  своей  правоте,  он  на  громадной  скорости  стремительно  падает  вниз,  определив  пересечение  траекторий  с  летящей  птицей. Жертва,  спасаясь,  старается  лететь  быстрее  по  тому  же  пути,  что и  ранее, тем  самым  подыгрывая охотнику.
То  же  и  мы. Ловцы – немцы,  чётко  понимают то,  к  чему  мы  стремимся  и  откуда  будем   передвигаться. Установить  минные  ловушки,  дозоры  и  прочие  хитрости   дело  не  столь   уж  сложное. А  мы,  как  на  заклание,  будем  передвигаться  к  понятной  обеим  сторонам   цели. Сокол  может  промахнуться,  но  это  редчайшее   исключение   и  на  него  рассчитывать   просто  глупо. Но  на  ситуацию  можно  посмотреть  иначе -   если  они   сконцентрированы  на  понимании  нашей  цели   и  средств  к  её  достижению,  то  фактически  перед  нами  открыты  все  их  карты. В  таком  случае  глупо  идти  по  тому  коридору,  который  был  нам  отведен.
Нам  не  просто  нужно  подорвать  полотно,  нам  необходимо   подорвать  конкретный  эшелон,  который  будет  в  такой – то  точке  в  такое – то  время.  Смысл  нашего  геройства - если  мы  подорвём  порожняк  или  вообще  дрезину  обходчиков?  А  как   рассчитать   время   передвижения  к  конкретной,  не   понятно  какой  точке ?  Никак. По  мнению   немцев,  эта  точка  должна  быть  невдалеке  от  точки  предыдущего    взрыва,  тогда   время  доставки  нами  взрывчатки   прогнозируемо.
На  полном  ходу  , рысь  догоняя  зайца  развивает  такую  скорость,  которая   позволяет  не  напрягаясь   догнать  жертву,  но  заяц,  после  короткой  перебежки  ныряет  в  глубокий  снег  и  там,  продолжает  бег,  прорывая  туннель,  пока  хватает  дыхания. Рысь  полностью  останавливается,  не  понимая -  куда  направить  преследование,  то  есть  рысь  стоит,  а  заяц  бешено  мчится. Потом ,  вдруг,  заяц  буквально  взлетает  из  снега  и  продолжает  бег   уже  по  снегу.  Преследовательница,  увидев  жертву,  начинает   разворачиваясь,  наращивать  скорость,  догоняя,  а  заяц,   вдруг  повторяет  манёвр. После  нескольких  таких  тактических  ходов,  если  заяц  вынырнул  довольно  далеко,  рысь  прекращает  бег. Но  у  зайчика  есть  слабость – это  границы  его  территории  и  он,  оторвавшись  от  погони,  через  время  возвращается в  свои  владения,  где  в  засаде,  часто  подстерегает  его  хищник. То  же  должны  сделать  и  мы.  Наше  передвижение  никак  не  должно  быть   привязано  к  точке   прошлого   взрыва. Мы  должны  практически  удаляться  от  неё,  а  тем  самым  удаляться  от   тщательно  спланированной  западни. Хотя  бы  на  километров  пятнадцать,  не  меньше.  После  перейти  железнодорожную  насыпь  и  удалиться  в  глубь  леса  километров  на  семь. Нужно  тщательно  посмотреть  карту -  если  там  какой – либо  хутор,  село  или  ещё  что. Отряд  будет  настолько  истощён,  что   фактически  любые  действия  будут  исключены -  2-3 дня  отдыха  - этот  тот  минимум,  который  позволит  собраться  с  силами,  чтобы  выполнить  задание.
Зная  расстояния  до  ж/д   пути, от  точки  дислокации  с  другой  стороны  насыпи, можно  достаточно  точно  рассчитать  время  и  успеть  к  назначенному  времени,  предварительно  разведав  обстановку. План  идеален,  но  если  удастся  найти  точку  для  отдыха,  в  противном  случае -  это  утопия. При  таком  морозе  и  ветре  ни  о  какой  берлоге  и  речи  быть  не  может,-  потные   мы  через  пять  часов  начнём  медленно  ,  но  верно  замерзать,  а  часов  через  десять,  вряд  ли  сможем  самостоятельно  передвигаться.
Был  полдень  и  свинцовое  небо  в  гневе  швыряло  на  землю мелкую  дробь  града ,  периодически,    видимо  жалея ,  чередуя    его   снегом. Всё  живое  в  такую  погоду,  забившись  в  укрытия  пережидает  погодное  безумие,-  не  исключение  и я :  свою  коморку  я  хорошо  оборудовал  и  чувствовал  себя  вполне  комфортно.  Разобрав   свою  защиту,  я  вышел  и  направился  к  ним,  утопая  в     снегу. В  землянке  буквально  висел  стойкий  запах  пота,  духоты  и  какой – то  кислоты,  всё  это  было  раздавлено  дымом  слегка  чадящей  печки.  Когда  особо  сильные  порывы  ветра  буквально закупоривали  дымоход  на  секунду,  то  часть  дыма  возвращалась  назад  в  землянку. При  моём  появлении  все  сразу  привстали,  потому  как  мои  визиты  были  крайне  редки  и  им  предшествовала  острая  необходимость.  Я  попросил  выслушать  меня  не  перебивая   и  последовательно  изложил  ход  своих  мыслей,  вплоть  до  мелочей. Мои  слова  буквально  впитывали,  чтобы  не  забыть  ни  мельчайшей  детали. По  окончании  повествования  зависла пауза,  у  них  не  было  вопросов,  а  я  не  знал  что  сказать.
- Так  я  пойду?
-  Иди.
Так  прошли  ещё  одни  сутки :  я  ждал  их  реакции,  мы  вместе  пообедали  ,  как  всегда -  молча  и  я  снова  ушёл  к  себе. Вечером   пил  чай  с  ними,  но  то  же  при  полном  молчании. На  ночь,  я  плотно  забаррикадировался,  в  выдолбаной    ямке  тлел   пенёк ,  практически  не  давая  дыма, угревшись  и  погрузившись  в  мысли -  уснул.
Утром,  закончив  гигиену, решил   переложить  свой  барьер холоду,  но  меня  позвали  на  завтрак,  хотя  завтракали  мы  крайне  редко. Сухо,  чётко  формулируя  мысль,  до  меня  донесли,  что  мой  план  принят,  а в  заданном  секторе  есть  небольшое  селение,  на  значительном  отдалении  от  дорог,  потому  там    вряд ли  окажутся  немцы.  В  такую  погоду ,  если  кто и  будет,  то  их  не  скоро  схватятся.
Раньше  я  никогда  не  думал,  что  мысль,  сам  процесс  мышления  забирает  физические  силы. При  таком  переходе,  если  позволить  себе  думать  о чём – то  отвлечённом,  то   силы  быстро  истощаться,  если  же  всю  волю  подчинить  цели,  активно  отключая  малейшие  источники  не  ненужной  информации. Это  уже  не  человек,  это  зомби,  как  снаряд,  нацеленный  на  цель.













Второй рейд.
Нет  никакого  смысла  описывать   наш      второй     рейд.  Погода  лютовала,  мы  смело  двигались  по  занесённой  дороге,  потому,  как  без  включенных  фар  никакая  техника    передвигаться  бы  не  смогла, это  на  случай,  если  бы  мы  не  услышали  звук  мотора.  Лошади  с  телегой  то  же  бы  не  продвинулись,  потому   опасность  была  минимальной . Я  шёл,  понимая,  что  нового, третьего,  рейда  не  будет,  для  меня,  во  всяком  случае. Почти  сутки  длился  переход. Железнодорожная  насыпь  была  высокой,  а  в низине,  перед  ней   снега  было  по шею,  и  быстро  преодолеть  это  препятствие  было  никак  не  возможно. Крутая  насыпь  не  позволяла  идти  в  рост,  только  на  полусогнутых,  почти  на  четвереньках,  что  затрудняло нести  лыжи  и  груз. Сил  на  преодоление  этого  препятствия  ушло  намного  больше,  чем  я  предполагал. Спуск  с  насыпи  был так  же  сложен : под  снегом   таились  какие – то  брошенные  металлические  конструкции  и  преодолевать  их  было  очень  сложно,  при  этом  темп  снижать  было  никак  нельзя,  потому  я  и  подгонял  отряд,  что  воспринималось  с  пониманием. При  всей  нашей  подготовке  этот  переход  через  насыпь  был  практически  непосилен.  Чудом  преграда  была  преодолена.  Измученные,  мы  продолжили   путь, крайне  экономно  расходуя   остатки  энергии.
Деревня  возникла  внезапно.  Из  трёх  труб  шёл  дым,  что  предвещало  сюрприз,  при  общении  с  неизвестно  с  кем.  Первый  двор   поразил  недавно   убранным  снегом,  уж  я - то  в  этом  разбираюсь,  это  точно. Женщина  такой  слой  снега  убрать  бы  не  смогла,- ни  одна,  ни  в  паре.  Снег   отбрасывали  далеко,  с  силой,  после  делали  откосы,  как подветренную   защиту   от  порывов  снега  с  поля,  после  леса.  Окно  покрылось  льдом,  и  понять - кто  именно  находится  в доме  было  не  возможно. Николай  аккуратно  попробовал  толкнуть  дверь -  она  была   прочно  заперта  изнутри.  Ждать  мы  не  могли  и  так  чудом  держались  на  ногах,  нужно  было  найти  выход.  Мы  постучали  в  окно.  Через  время дверь  открыл   молодой  мужчина ,  лет  двадцати  трёх-  пяти -  не более. Он  был  совершенно  спокоен  ,  увидев  незнакомых  людей  и  пригласил  нас  в  дом. Первое,  что  бросилось  в  глаза,  хата  была  сильно  натоплена. Хозяева  пили  чай .  Определить  их  принадлежность  было  не  возможно,  успокаивало  то,  что  они  были  в  гражданке  и  без  полицейских повязок.
-  Сашко  Вас  ещё  на  выходе  из  леса  видел. Дом  под  контролем,  так  что  не  дурите,  кто  такие  и  чего  надо ?
- Долгий  разговор. Сил  нет. Давайте  обозначимся  и  если  не  по  пути,  мы  уходим,  просто  мирно  разойдёмся,   иначе  мы  понесём  потери,  да  и  Вам  мало  не  будет.
- Это так. Если  Вы  и  положите  нас  всех  здесь  в  хате,  Вас  забросают  гранатами  и  всё  равно  не  жить. Тут  нет  выгоды  ни  вам  не  нам.  Если  бы  мы  вас  раньше  распознали  как  врагов,  то  расстреляли  бы  на  подходе,  но  враги,  такими  отрядами  в  такую  погоду  не ходят. Так  кто  Вы?
- Мы  специальный  отряд  Красной  Армии,  выполняющий   спецзадание  командования.
- Так  это  Вы  эшелон  подорвали?
Мы  смолчали.
-  А  мы   красные  партизаны,  из  местных. Тяжело  воевать  без  боеприпасов,  без  связи,  без  заданий. Так,  по  своему  разумению   фашистов  лупим, где  получится.
- Нам  бы  дня  два  отдохнуть -  с  ног  валимся.
- Сейчас,  в  лучшем  виде  баньку  соорудим.
Мы  им  не  верили,  но   на  то,  чтобы  не  верить,  то  же  нужны  силы,  а  сил не  было. Выставить  боевое  охранение было  нельзя,  мы  от  слабости  еле  говорили,  а  тут  внезапное  тепло  как  весомая доза  алкоголя  расслабило   сознание. Будь,  что  будет. В  бане  этап  раздевания  был  схож на действия  стариков,  разбитых  ревматизмом,  суставы  не  слушались,  начало  морозить. В  раздевалку  зашёл  тот  же  парень и  попросил  бельё  для  стирки,  мы  безропотно  согласились,  безвольно  отдав  себя  на  Волю  Божью. Парились  мы  не  долго,  закутавшись  в  какие  - то  лохмотья  мы  улеглись  на  досках,  которые  установили  на  сдвинутых    кроватях  и  моментально  уснули,   не  думая  ни  о  чём.   Удивительно,  но   предел  усталости  отсекает  даже  элементарную  осторожность,  оставляя  только  покорность  и  желание  забыться.  Пробудились  мы  к  обеду. Бельё  было  аккуратно  сложено, а  молодой  ждал  нашего  бодрствования  и  в  одиночестве  пил  чай.
-  Доброе  утро!  Одевайтесь  и  гайда  в  другую  хату,  там  Вас  ждут.
То,  что  нас  повели  не  под  конвоем,  говорило  о  том,  что нам  доверяют. В  хате   пять  человек,  двое  из  которых  нам  были  знакомы,  предложили  нам  рассесться  у  стола  и  на  лавках,  вдоль  стены.
- Вы  не  обижайтесь,  вещи  мы  Ваши  обыскали, Вы  никакие  не  немцы -  вы наши  диверсанты. Взрывчатка,  рация  ,  да  и  другое -  всё  об  этом  говорит. Значит,  свои. Чем  помочь -  не  знаем,  но  знаем,  что  просить  у  Вас.  У  Вас -  рация, дайте  знать  о  нас.  Вот  я  переписал  все  наши  документы,  там  могут  проверить.  Если  перешлют  хоть  немного  патронов  и  оружия  и  дадут  задание,  то  человек   двадцать  пять -  собрать  легко  сможем.  И  связь.  Кому  отчитываться,  от  кого  получать  задание?  Я  коммунист,  парторг  самого  большого  колхоза  в  районе,  вот  мой  партбилет. Многих  до  войны  знаю,-  надёжные  люди.  Чудом  с  Уманского  котла   вырвались,   воевали  в  отряде  Чайки,  потом  ,  чтобы  спастись ,  разбились  на  части  и  разбежались. Мы  дошли  в  родные  края.  Чтобы  не  мстили  местным -  бои  ведём  на  достаточном  отдалении,  но  в  такую  погоду это  не  возможно. Да и  по  сути  мы  люди   гражданские,  воевать  не  обучены,  без  опыта  боевых  действий. По  мне -   я хоть  сейчас  всем  составом  под  Ваше  командование  стал. Бить  фашиста  надо  то  же  умеючи,  так  Вам  скажу.
- За  прошлое  Ваше  знать  не  можем.  Сейчас  вот  задание  выполним  и  подумаем , как  дальше  жить.
- Мы  поможем,  ведь  нам  каждая  тропинка  знакома.
- Нет.  Мы  сами. Это  приказ.
- Ясно.
Мне  стало  всё  предельно  ясно,-   к  нам  пришла  удача. Задание - то  мы  выполним,  это  не  вызывает  сомнения,  да  и  я  отдохнул  и   проведу  их, тем  более,  что  расстояние  не  велико  и  сети  дорог  не  наблюдается. Меня  они,  после  задания  то  же  не  убьют -  смысла  нет,-  им  некуда  идти,  только  возвращаться  назад.
Время  нам  выдалось  ночное ,  картинный  пейзаж  лунной  зимы был  очарователен,-  ни  ветерка,  тишина  идеальная. Мороз  резко  упал -  не  более  десяти  градусов,-  просто  душа радуется  такой   сказочной  погоде,  погоде  из  детских  сказочных  книжек  с  картинками.  На  душе  было  спокойно,  сердце  не  чувствовало  беды.
Я  понимал  командира :  если  это  не  партизаны,  то  они  в  жизни  не  допустят   взрыва,  придумав  тысячу   способов   как  нам  помешать. Если  всё  пройдёт  нормально – значит  точно  свои. Если  бы  мы  взяли  их  проводника,  то  могли  возникнуть  «нештатные»  ситуации,  а  так  все  проверены  и  сбой  был  бы  чудом.
- Николай,  заляжешь  здесь,  если  увидишь  преследование  или  даже  сопровождение-  стреляй  на  поражение.
- Есть.
Логика ясна,-  зачем  им  нас  сопровождать ? Любопытства  ради ? В  любом  случае  эта  цель – порочна.
Из  того,  что  можно  вспомнить – это  заснеженная  насыпь  и  муки  при    восхождении   и спуске  вниз.  Как  я  и  предполагал,  весь  запас  взрывчатки  мы  взяли  с  собой,  о  третьем   взрыве  не  могло  быть  и  речи  изначально. Это  был  заведомый  обман. К  нашему  удивлению,  эшелон прошёл  на  двадцать  минут  раньше  и  мы  совсем  недалеко  удалились,  услышав  грохот  взрыва.   Николай  нас  встретил  по  пути,  доложив,  что  в  бинокль  никого  не  наблюдал,-  за  нами  никто  не  шёл,  взрыв  состоялся,  значит,  этот  отряд  не  подстава,  а  свои.
 Я  отдыхал  вместе  со  всеми  в  хате,  парился  в  бане,  ел  за  общим  столом.  Задание  было  выполнено.  Но  дальше  что ?  Не  могли  же  отряду  дать  команду  самоликвидироваться?!  Но  и  дальнейшие  действия  были  то  же  сомнительны,-  без  снабжения, без  оружия,  боеприпасов ,-  это  форма  без  содержания. Пусть  пройдёт  зима  и  тогда  просёлочные  дороги  станут   проходимыми  для  немецкой  техники  и  такой  отряд  спрятать – это  что – то  из  чудес.  Дать  один  бой,  и  со  славой  принять  смерть,-  сомнительная  идея.  У  немцев  бронетехника,  полный  комплект  вооружения,  а  у  нас?  Нет  понимания -  где   фронт  и  насколько  далеко. Очень  бы  хотелось  повзрывать  эшелоны,   как  оказалось ,  относительно  недалеко / 50  км/  есть  сортировочный  узел,  через  который  проходят  многие  ж/д  магистрали. Была  бы  точная  карта  местности,  можно  было  бы  повоевать,  а  так -  греться  и  ждать  весны.  Правду  сказать,  почти  через  день  связист  и    командир  закрывались  и  работали  с  рацией,  что – то  сообщая,  и  что – то  получая   из  информации. Никто  к  этой  деятельности  не был  допущен.
Я  вспоминаю  то  время ,  как  время   неопределённого     томления для  всех,  кроме  командира  и  радиста,  позже  парторга.
 Шли  последние  недели  зимы 1944  года.
Мы  знали  сводки  на  фронтах,  понимали,  что  перелом  в  войне  уже  произошёл,  что  наши  атакуют, оттесняя  немцев  всё  ближе  и  ближе  к  границам,  что скоро  наша  армия  будет  здесь  и  мы  услышим  грохот  канонады.
В  отряде   происходило  нечто  необычное,  наш  командир  и  этот  парторг  надолго  закрывались  одни  что –то  обсуждая. Какие  могут  быть  тайны? Но  момент  истины  настал :  под  строжайшим  секретом  нам  сказали,  что  в  эту  ночь  предстоит  рейд,  но  выехать  нужно  вечером. Мы  все  были  в  шоке.  Какой  рейд? А  оружие,  а  патроны ? И  самое  смешное,  что  в  рейд  взяли  двух  кобыл  и  подводу,  благо  снег  значительно  сошёл,  да  и  мы  могли  подтолкнуть,  если  лошадиный  транспорт  увязнет. Запрещалось  разговаривать  и  отлучаться,  всем  быть  в  прямой  видимости. Никакого  рейда  ночью не  было,  мы  просто  шли, не  понимая  куда,  и  следующий  день – то  же. Только  на  вторую  ночь   мы  пришли  на  поляну  и  нам  приказали  по  краям  поляны    развести  костры.  Тут  до  всех  дошло,  что  нам  сбросят  всё  необходимое  для  борьбы.   Предстояло   расчистить  взлётную  площадку,  земля  была  мёрзлая ,  как  бетон  и  достаточно  плоская,  снег  весь  мы  убрали,  так  что  экспромтный  аэродром  был  готов.
Самолёт   ,  подпрыгивая  на  кочках  нехотя  остановился. Открылась  дверь  и  лётчик ,  узнав  в  лицо  нашего  командира , вручил  ему  пакет. С  содержимым  пакета   командир  бегло  ознакомился ,  и  началась  разгрузка   ящиков. В  основном  это  была  взрывчатка,  хотя  были  и  другие  короба.
Командир  меня  отозвал  в  сторону,  что  очень  удивило,  такого  никогда  не  было.
-  Слушай  и  не  перебивай. По  документам  ты  пропавший  без  вести  с  начала  войны. Истории  твоей  никто  не  поверит,  так  что  тебя  ждёт  трибунал – это  аксиома. Без  тебя  мы  бы  с  заданием  не  справились – это  точно. Об  этом  я  отдельно  сообщил  по  рации. Важность  задания  там  знают. Описал  твои  необычные  способности,  которые  позволили  выполнить  приказ. Короче,  ты  этим  рейсом  и  трое  наших,  возвращаетесь  к  своим.  Они  подтвердят   мои  слова,  но  всё  равно  тебе  надо  будет  пройти  через  НКВД. Будут  бить,  но  ты  держись  версии. Забить  тебя  не  дадут.  Потом  штрафбат. Дальше  попросишься  на  фронт,  и  тебя   точно  отправят,-  а  уж  дальше -  служи. Там,  на  самом  верху  очень  довольны  выполненным   заданием  и тебе  не  дадут  пропасть. Здесь  ты  пропадёшь,-  старые  заслуги  быстро  забываются. Да  и  пойди  знай  выживут  ли  те,  кто  смог  бы  подтвердить  то,  что  ты  сделал,  в  том   числе  и  я. Это  всё.
- Спасибо, но…
- Всё,  свободен,  иди …
Он  мне  даже  руки  не  пожал. Вообще -  кто  он?  Ни  звания,  ни  фамилии -  ничего.
Как  нас  зенитки  не  подстрелили -  диву  даюсь. Этот  самолёт  бросало  из  стороны  в  сторону,  как  маленькую  шлюпку  в  больной шторм  и  ты  себя  чувствовал  вообще  незначительной  пылинкой   от  которой  вообще  ничего  не  зависит :  сдуло  и  нет  пылинки,  как  будто  не  было  никогда. Для  меня  это  был  первый  боевой  перелёт ,  сидя  на  боковой  скамейке  я  весь  сжимался  когда  видел  очередной  разрыв  зенитки. Но  и  это  прошло.
Перелетев   в  ужасе  линию  фронта,  я   успокоился  и   задумался. Каков  бы  не  был  авторитет  у  командира,  откуда  он  знает   что  там  о  нём  и  обо  мне  говорят  и  думают.  Зачем  я  им?  В   чувство  благодарности  я    уже  очень  давно  не  верил,  химера  всё  это. И  руки  мне  не  подал,  не  то,  что  не  обнялись  и  другие,  оставшиеся,  ко  мне  даже  не  подошли.  Сильно  сомневаюсь,  что   его  начальство  ставило  его  в  известность  о  своих  планах. Более  чем  сомнительно.  Для  них  он  командир   взрывателей  эшелонов -   не  более. Всё  происходящее  походило  на  какой -  то  фантастический  случай : практически   умирающего,  зверем  истерзанного   птенца  Карла    пригрел,  случайно  рядом  находящийся   человек –я.  Не  просто  пригрел,  а  и  выходил.  Разве  такое  может  быть? Кому  сказать -  никто  не  поверит.
Прилетели  мы  на  аэродром,  расположенный  на  поле. Нас  ждало  три  машины. На  меня  сразу  надели  наручники  и  усадили  в  кузов,  после  получили  сопроводительные  документы  и  немного  подождав, увезли,  под  надзором  двоих  конвоиров.  Я  знал,  что  в  армии  теперь  не  петлицы,  а  погоны,  но  ни  разу  не  видел -  очень  чудно  смотрелось.  Мои  бывшие  товарищи , ни  разу  не  посмотрев  на  меня  сели  в   авто   и  сразу  уехали,  потом  повезли  меня,  третья  машина  осталась.  Из  разговора  перед  отлётом   я  чётко  понял,  что  мне  предстоит  испытание  битиём. Мне  предстояло  твердить  свою  версию,  а  им  бить.  Продолжаться  это  будет  столько,  сколько  на  это  отведено  времени,  потом  рапорт,  штрафбат  и  лишь  потом  война. Но  это   лишь  версия  командира,  не  более.
Я  вынес  очень  много  лишений  за  последние  годы  и  то,  как  меня  пытались  унизить-  казалось  мне   неумелым  подходом. Летом,  избитого,  кинули  на  бетонный   мокрый  пол  одиночки. Замечу,  что  они   помешаны  на  ужасе,  который  должна  внушать  одиночная  камера,  полагая,  что  молчание -  худшее  из  испытаний. Мне  же  говорить  было  сложнее,  чем  молчать.  Молчание – это  обстоятельная  беседа  с   самим  собой,  где  отсутствует  ложь  и  гордыня. Вот  чего  мне  было  до  глубины  души  жалко,  так  это  моего  предательства  Карла.  Он  не  Карлуша – он  Карл,-  видели  бы  Вы  как  он  степенно  ходил,  сколько  величия   и  достоинства  в  его  движениях,  как  не  раздумывая  он  по  первому  требованию  летел  ко  мне  и  садился  на  руку.  Мы  делили  пищу,  грели  друг  друга,  только  ему  я  доверял  самые    сокровенные  мысли  и  так  внимательно  как  он  меня  не  слушал  никто  и  никогда.  Мой  поступок  был  мне  омерзителен  настолько,  что   создавалось  впечатление,  что  большей  подлости  я  никогда  не  делал,  и  сделать  было  уже  не  возможно.  Меня  били.  Но  они  понимали,  что  другого  я  не  скажу,  но  нужно  было   соблюсти  протокол,  они  бесконечно  спрашивали,  я  бесконечно  рассказывал,  они  бесконечно  били. Такой  ритуал. Били  так,  чтобы  не  покалечить,  но  создать   максимальную  боль. Я  вспоминал  ту  встречу,  с  беглецами,  превратившихся  в  животных,  которые  увидев  нас,  как  дикие  животные  убежали. Я  видел  следы  каннибализма  и  совсем  не  осуждал тех ,  кто  потерял  от  голода  и  безнадёжности  разум, потому  как  сам  еле  передвигался  от  голода  и  потери  сил. А  обилие  разлагающихся  тел, выделяющих  этот  неповторимый  тошнотворный  запах,  в  ту  пору  никто  никого  не  хоронил ? А  искушение -  когда  видишь  ягоду  и  понимаешь,  что  она  съедобна,  но  после  такого  голода  её  есть нельзя,  тем  более  зеленоватую,  ковром  раскинувшуюся  на  болоте. Ты  голоден -  вот  еда,  а  есть  нельзя  и  пить  воду  из  луж  при  жуткой  жажде – то  же  нельзя  иначе  отравление  и  смерть.  Ты  понимаешь,  что  сорвавшихся  не  удержать,  они  давятся  клюквой,  набивая  желудки,  пьют  воду,  с  более -  менее  прозрачных  луж,  потом  рвота – это  лучший  случай,  худший,  это  когда  через  несколько  часов  хватает  живот,  жуткие  боли  и  понос.  Это  конец.  Отряд  идёт  дальше,  а  претендент  на  смерть  корчится  в  жутких  муках  на  земле  и  в  лице   его  читается  расставание  с  жизнью,  сочетаемый  с  полным  невообразимой  тоски  печальным  взглядом.   Все  это  видели,  но  проходит  совсем  немного  времени  и  очередной  боец  срывается  и  повторяет  подобную  ошибку  с  тем  же  результатом.  А  здесь,  избивая,  меня  пытаются  унизить  и  оскорбить  словами,  несущими   обидные  характеристики. В  камере,  меня  облили  колодезной  водой,  полагая,  что   сочетания  сырой  камеры  с  родниковой  водой  окончательно  сломают  меня. Я  так  перемерзал,  что  суставы  в  пальцах  отказывались  сгибаться,  и  я  не  мог  ничего  удержать, но  я  упорно  шевелил  ими,  боясь  обморожения,  двигал  руками,  тёр  их  снегом  и  жёсткими  рукавицами  и  добивался  того,  что  кровь  снова  возобновляла  свой  путь,  не  минуя  кисти. А  ноги?  А  замёрзшие  местами  в  лёд  портянки?   А  тут   мгновенная  боль  от  удара  и  пауза  с  повторением  вопроса  и  повторением  ответа. Разве  это  можно  сравнивать ? Это  ведро  воды  и  сырой  пол  летом?!  А  как  мы  обливались    водой  вместе  со  старшиной,  и   считали  это  счастьем. И  мне  вовсе  было  не  обидно,  что  били  свои.  Какой  он  свой ? Артист , топорно  играющий  свою  роль.  Я  бы  понял,  если  бы  он  действительно  верил,  что  я  что – то  скрываю  и  эта  тайна  опасна  для  его  страны,  а  так   -  ритуал. Десять  дней  с  перерывами  длилась  экзекуция,  потом  меня   отвели  совсем  в  другой  кабинет,  дали  принять  душ,  правда  лезвие  и  ножницы  не  доверили,-  побрили  и  постригли  сами,  дали  чужую  чистую  одежду  и  отвели  в  какой – то  кабинет.
В  этом  кабинете,  вальяжно  раскинувшись  в  кресле  сидел  полковник,  а  рядом  ,  с  таким  же  вольным  видом  сидел  майор  с  малиновыми  петлицами.  Я  всмотрелся  в  лицо  и  глазам  не  поверил -  майор  был  один  из  тех,  кого  из  группы  отправили  на  самолёте   вместе  со  мной.  Он  сухо  кивнул  головой,  я  робко  ответил,  и  воцарилась  тишина.  Разговор  начал  полковник,  его  интересовали  мои  способности  идти  по  лесу,  полностью  контролируя  ситуацию. Беседа  длилась  очень  долго.
Я  ему  приводил  множество  примеров,  которые  ему  были  очень  интересны.  Вот,  к  примеру,  кабанья  тропа.  Кабан – грязное  животное  и  издаёт  очень  характерный  запах.  Иду  по  тропе,  вижу  старый  помёт,  а  запаха  нет.  Вообще  нет.  Дошёл  до  лежбища,  где  в  болотце  они  нежатся -  только  очень  старые  следы.  Кабаны  ушли.  Почему?  Побродил  по  окрестности  в  поисках  волчьей  тропы,  клочков  шерсти,  кала -  ничего.  Ни  обглоданных  костей,  ни  разлагающихся  тушек,  ни  падальщиков -  никого. Ни  одного  следа. Значит  живность,  тщательно  охраняющая   свою  территорию,  вдруг,  внезапно,  всё  бросила  и  ушла-  почему? Только  очень  весомый  довод   мог  заставить  покинуть  «хлебное  место». И  этот  довод -  человек  или  его  деятельность. Может  часто  проезжают  машины,  может  кого – то  искали  цепью,  может  засады  периодически  устраивали,  но  в  эту  площадь  активно   вмешалась  человеческая  деятельность  и  зверь  ушёл. Даже  сорока  гнездо  покинула, хотя   ещё  рановато. По  идее  птенцы  должны  сидеть  на  ветках  не  далеко  от  гнезда,  а  их  нет. Значит  мне  нужно,  ориентируясь  по  ветру  и  по  местности   покинуть   территорию,  несущую  угрозу. А   бывает  наоборот,   вдруг  всё  живое,  особенно  птицы,  начинают  панически  кричать,  не  петь.  Они  чем – необычным  испуганы,  но  при  удалении  объекта  их  испуг  затихает,  а  у  других  наоборот  -  увеличивается, значит,  что -  то  испугавшее  птиц  движется  в  понятном  направлении.
Это  не  рассказать  словами – повадки  зверей  я  изучал  в  университете,  как  и  биологию.  Это  прямая  связь :  вот  любимый  заячий  корм  в  избытке,  а  следов  пребывания – нет.  Почему? Для  животных  и  птиц  растения – это  пригодный  или  непригодный  для  употребления  корм,  не более. Зная,  какие  животные,  какое  питание  предпочитают,  мы  можем  охарактеризовать  местность. Так  и  человек,  он  не  просто  так  устраивает  ловушки  и  засады,  он  пытается  мыслить  как  враг,  чтобы  этот  ход  мыслей   обратить  против  соперника.
- Хорошо.  А  тогда,  в  лютый  мороз,  чем  ты  руководствовался,  выбирая  маршрут   для  группы ,  постоянно  петляя?
-  Было  много  раскидистых  кустов  и  с  первого  раза  было  понятно,  пройдёт  между  ними  человек  или  нет.  Ветви  настолько  низки,  что пробираясь  невольно  их  поломаешь,  иначе  они  тебя  не  пропустят. Вероятный  преследователь   осмотрит  сочетание  кустов  и  поймёт,  что  человек  этим  путём  ну  никак  пройти  не  мог,  а  тем  более  группа.  А  мы  ползком,  да  ужиком  пробираемся  сквозь  дебри, зарываясь  и  выползаем  на  прогалину,  на  которую  другим  путём  попасть  сложно,  да  и  не  логично  это - зачем  тратить  силы  и  время,  если  есть  более  разумный  путь,-  такова  логика  преследователя.
- А  зачем  ты  болото  по  кромке  обходил?
На  первом  участке -  следов  боялся ,  а далее - лёд  тонкий  и  проходя  по  краю  болота,  практически  по  воде,  мы  слегка  проваливались,  вода  затягивала  лунку,  а  через  полчаса  там  уже  будет  видна  тонкая  кромка  льда. Если  преследователь  подумает,  как  и  мы,  что  болото  рациональнее  обойти  справа,  то  он  будет  искать  хоть  малейшие  подтверждения  нашего  передвижения,-  а  их  нет. Нет,  как  бы  тщательно  он  не  смотрел.  Так  не  бывает -  ни  единого  следа. Лёд  затянул  следы  настолько,  что  распознать  их  просто  не  возможно. Вывод  один -   путь  ложный.  По  ложному  пути  никто  долго   продвигаться  не  будет,  без  единой,  хоть  косвенно  подтверждающей  детали. Я  зоолог,  биолог   -два  факультета,  потом  работа  в  школе  и    постоянное  изучение  растений  и  животных,  их  повадок,  мне  было  это  очень  интересно.
- А  при  чём  здесь  это ?
- Стая  волков  организовывает  травлю  лося. Но  лось  по  глубокому  снегу  бежит  несопоставимо  быстрее  волков,  а  ветер  и  снег   заметают  следы  и  вот,  если  на  каком – то  моменте  волки  почувствуют,  что  сомневаются  насколько  свежий  этот  след,  они   прекращают  преследование – это  закон.  И  человек  не  исключение. Преследователям  нужно  хоть  какое – то  подтверждение  правильности  своей  версии.  Вот  когда  мы  отошли  назад,  к  землянке,  они  сто  процентов  поняли  направление,  где  находится  наш  тыл. Это  аксиома.  Значит, именно  с  этого   тыла,  мы  двинемся  на  повторную  вылазку  и  это  совершенно  логично.  Теперь  вопрос  состоит  в  сложной  схеме  перестраховок,  никак  не  позволяющей  нам  добраться  к  цели. И  это  была  их  логическая  ошибка – они  не  были  готовы  к  нестандартному  ходу.   Определив  сектор  нашего  передвижения,  они  направили  все  усилия,   чтобы  сделать  его  непроходимым  даже  теоретически,  а  мы  ушли  за  пределы  сектора  и  вообще    к дороге и  ж/д  полотну  не  приближались. Даже  если  бы  они  нашли  следы  перехода  через  насыпь – это  их   не  насторожило.  Следы  не  чёткие ,  это  могла  быть  стая  кабанов,  или  беглые  какие,  но  явно  не  те,  кто  взрывает  составы,  иначе  зачем  они  ушли  от   цели? Абсурд!
Потом  разные  случаи  рассказывал  он  из  своей  практики,  интересуясь  моей  реакцией. Я  откровенно  говорил,  что  думал.  Майор,  был  нужен  только  для  того,  чтобы  кивком  головы  подтверждать  правоту  моих  слов.
В  итоге   полковник  сказал :
-  Только  теперь  я  поверил,  что  весь  твой  рассказ  -  истинная  правда. Скажи,  а  чего  тебе  больше  всего  было  стыдно  за  эти  годы?
- Сентиментальная  история. Вам  будет  не  интересно.
- А  вот  дай  мне  самому  решить,  что  мне  интересно.  Рассказывай.
И  я  в  деталях  рассказал  про   моё   предательство  Карла.
- А  что ? Эту  территорию  мы  недавно  освободили,  если  дед  жив -  узнаем  насколько  ты  правдив. То  будет  экзамен  тебе  на  правду  твоего  прошлого.
Меня  увели  в   одиночную  камеру,  которая  была  похожа  больше  на  комнату. Кормили,  поили,  не  били,  на  допросы  не  водили. Так  было  несколько  дней. Потом  вызов  к  тому  же  полковнику.
- Жив  твой  дед  и  жив  твой  Карл,-  всё  подтвердилось. Десять  дней не  ела  птица  после  твоего  ухода.  Уже  и  летать  не  могла -  дед  его  выходил, кормил  с  руки,  вот  и  ожил  Карл.
   А  теперь  главное : ты  будешь  определён  в  шрафбат,- это  окончательное  решение.  Но  фактически  поедешь  в  школу   учить  твоим  премудростям  разведчиков,  а  там  посмотрим.
Кутерьма  ожиданий  и  событий  занесла  меня  в  школу  разведчиков на  западе  Украины  в  тщательно  охраняемой  зоне  в  качестве  инструктора,  без  звания,  но  с  чужим  именем  Карл,   в  память  о  том,  кого  я  бессовестно  предал. Прежде  всего,  у  меня  появилась  возможность  вернуть  себе    форму   человека,  тщательно  заботящегося  о  своём  внешнем  виде.  Былой  лоск  с  трудом  поддавался  восстановлению,  но  я  был  настойчив  и  результаты  пусть  и  медленно  начали  проявляться. С  самого  первого  дня  я  внутренне  вошёл  в  жёсткий  конфликт  с  начальником  училища  и  со  всем  преподавательским  составом. Нет,  внешне  отношения  выглядели  вполне  нормально,  учитывая  мою  молчаливую  сущность,  но  внутри  я  бурлил. Начнём  с  цели – это  подрывная  группа?  Тогда большую  часть  времени  они  должны  уделять   подрывному  делу ,  во  всём  его  многообразии :  взрывать  дома,  мосты,  железнодорожные  пути,  ставить  минные  поля  противопехотные,  противотанковые,  мины неизвлекаемые,  мины  сюрпризы,  мины  лягушки,  кумулятивные  -  всё  это  своя  специфика.  Мины  ставить  на  какой  грунт?  Где  будут  производиться  действия?  Здесь  скалистый  грунт  и  мне  трудно  понять,  как  зимой  поздней  осенью,    или  ранней  весной  они  будут  устанавливать  мины  в  промёрзшем  скалистом  грунте ? Тренировки  должны  быть  максимально  приближены  к  боевым,  а  здесь  -  сплошная  абстракция. Все  курсанты  имеют  разряды  или   степень  в единоборствах,-  это  обязательное  условие.  Зачем? Они  что,  соревнования  будут  устраивать ?  Нож,  сапёрская  лопатка,  подручные  средства,  ремень ,  ну  и  огневая  подготовка. Чтобы  заработать  кандидата  в  мастера  спорта  по  боксу  надо  с  юности  лет   десять  фанатично  трудиться  и  только  тогда  у  него  получится  психология  боксёра.  А  здесь  она  - зачем?  Или  психология  борца,  бывшего  чемпиона  Ленинграда,  по  -  моему. Кто  с  ним  бороться – то   будет? Я  десятки  раз  читал  подробные  их  биографии  и   всё  глубже  убеждался,  что  набор  производился  по   ошибочному  принципу,  хотя  мне  намекнули,  что  инициатива  исходила  от  самого  Берии,  а  значит  это  истина  в  последней  инстанции. Все  курсанты были «паиньки». Надёжные  родители,  фанатично  преданные  идеалам  партии  и  сыновья,  с  младых  ногтей  «на  всё  готовы»  ради  интересов  Родины. Отличники  политической  подготовки,  кандидаты  или  члены  партии,  спортсмены,  студенты,  чья  учёба  была  прервана  войной.  Скороспелки ,  то  есть  быстрый  выпуск  лейтенантов  и  вот  после  училища -  прямо  сюда,  в  диверсанты. Боксёр  до  такой  степени  усвоил  боксёрскую  науку,  что  он  выслушивает  лекции,  как  боксёр.  Поясню : Самое  сильное  орудие  у  жирафа -  копыта,  копытом  взрослая  особь  может  перебить  позвоночник  льву.  С  рождения  жираф  взрослея, всё  больше  усваивает  своё  самое  грозное  оружие. И  вот,  в  разгар    сил,предположим,  ему  на  курсах  орёл  преподаёт  науку  о  силе  клюва  и  когтей. И  жираф  силится  овладеть  этим  орлиным   ремеслом. Мне  виделась  ситуация  именно  так. Вы бы  видели , как   ползали  борцы,  схоже  на  варана,  лишённого  лап. Они  пробивали  просеку  своим  мощным  телом.  На  резкие,  порывистые  движения  были  вообще  не  способны. Меня  поразило,  как  спорт  и  идеология  внушили  им  громадную  уверенность  в    превосходстве.
Привожу  пример :  Противник  охраняет  склад. Что  это  значит?  Это  не  значит,  что  умственно  недоразвитый  офицер  ставит  патруль на  вышки  и  успокаивается. Изучается  местность  на  предмет  идеального  направления    возможной  атаки,  варианты  вероятного  отхода. Использования  управляемых  и  не  управляемых  мин,  размещение  не  только  караульных,  но  и  наблюдателей.  Если  склад  действительно  ценен,  то  и  охрана  будет  подобающая. Необходим  стратегический  и  локальный  план  с  возможными  вариациями. Немецкий  офицер  профессионал – вовсе  не  дурак! Этим  нужно  жить  и  он живёт  этим,  а  мы должны  то  же  жить  этой  темой  вступая  в  состязание  ума!  Уж  насколько   я  старался  рассказать  им  о  повадках  животных,  как  о  примере,  на  котором  стоит  учиться,  но  споткнулся  на  вопросе :
-  Товарищ  инструктор,  Вы  предлагаете   человеку,  как  высшей  ступени  эволюции,  учиться  у   значительно  более  мелких  форм   развития?
- Я практик.  Выпустите  лису  в  лес  и  она  перезимует  и  весной  даст  потомство,  для  которого  приготовит  три -  четыре  норы,  а  Вы  без  поддержки  не  только  зимой,  а  и  летом  обречены  в  лесу  на  голодную  смерть  без  поддержки.
- Почему?  Я  военный.  Имея  оружие  и  экипировку  я  вполне  выживу.
Я  разозлился  не  на  шутку.
-  Вы  на  охоте  или  со  спецзаданием  в  тылу  врага?  В  тылу   врага.  Можете  ли  Вы  стрелять  особенно  очередями ?  Сомневаюсь. Тогда  как  вы  поразите  зайца,  который  и  не  думает  позировать. Звуки  выстрела  точно  привлекут  внимание,  чего  допустить  нельзя. Вам  нужно  безопасное  место,  чтобы  разделать  тушку  в  случае  успеха,  запах  привлечёт   птиц  и  возможно  хищников,  стаи  одичавших  собак  или  волков. Ваши  действия  в  случае  атаки? Далее.  Вы  разделали  тушку,  далее  Вам  нужен  костёр,  ибо  от  сырого  мяса   Вы  погибните  или  тяжело  переболеете. Костёр  должен  быть  довольно  мощным,  чтобы  дать  угли,  способные  протушить  мясо.  Не  думаю,  что  Вам  привычно  питание  только  мясом ,  при  этом  с  ограниченным  количеством  воды.  От  Вас  на  версту  будет   отдавать  дымом  и  ароматом  мяса.  Как  Вы  думаете,  поиск  такого  разведчика  немцам  доставит  хлопоты?
- Так  что  голодать ?
Это  спрашивает  борец,  за  сто  килограмм  натренированных   мышц.  Что  ему  ответить ? Если  сказать  да,  то  он  очень  быстро  отощает  без  привычного  питания,  придёт  истощение,  обезвоживание   и   предсказуемый  конец.  Не  может   представитель  его  специальности  иметь  его  данные. Он же  сам  себя  толком  и  перевязать  не  сможет.  Не  дай  Бог  случись  ранение. Мясо  суслика  ему  должно  хватить  на  сутки.  А если  сделать  бульон , то  и  на  более.  А  умеет  ли  он  ловить  суслика?  Как  достать  яйца  из  гнезда,  свитого  на  тонких  ветвях  раскидистого  кустарника ? Бокс  или  борьба  поможет?
Я  слушал,  о  чём  они  говорят ,  спорят  и  поражался -  сплошная  политика.  Им  скоро  на  задание  идти,  а  они  практически  не  готовы,  при  этом  осуждают   Муссолини,  и  переход  румын  на  нашу  сторону, второй  фронт  и  преимущества  социализма.  А  как   кустарник  клонится  под  снегопадом -  не  знают,  а  если  и  знают,  то  эти  знания  абстрактны. Их  же  не  на  дипломатов  готовят,  а  на  диверсантов. Элементарный  вопрос :  в  каком  номере  обуви  вы  способны  пройти  три  километра? Они  отвечают -  мой  размер  ровно  сорок  два. То  есть  снабжение  должно  быть  с  немецкой  педантичностью. А  если  это  не  возможно,  а  вы  у  врага взяли  обувь  на  размер  или  на  два  больше -  как  быть?  Что  сделать,  чтобы  в  этой  обуви  передвигаться,  выполняя  задание? Я   детально  показывал,  как  оправлять  нужду  при  двадцати  градусах,  чтобы  не  отморозить  тело  и  это  вызвало  весёлый  смех. При  сильном  морозе  моча  не  поступает  в  мочеточный  канал сразу  и  образуется  некая  пробка, которая  мешает  спровадить  нужду,  а  по  мере  усилий,  за  это  время  идёт  обморожение. Если  струя  сильная,  то  такой  опасности  нет, но  это очень  индивидуально. Что  смешного ?  Разве  боксёру  это  не  нужно?
Здесь  везде  сосны  -  смеречки ,-  особы  вид  хвойного  леса.  А  где  будут  действовать они?  Там  другие  растения,  другая  почва,  климат  другой  -  как  им  трансформировать  абстрактные  знания  на  новую    конкретную  основу? Это  профанация!  Или  тир.   Стоят  неподвижные  мишени  стенда,  барьер  и   тренирующиеся. Всё  нутро  моё  горит  и  протестует. Оденьте  на  них  рюкзаки  с  рацией  или  взрывчаткой,  погрузите  ноги  в  глубокий  снег,  без  прочного  основания  и  лёгким  ветерком  раскачивайте  мишени,- это  будет  реальный  показатель  боеготовности!  А  так -  имитация.  Они  спят  после  занятий  в  казармах  как   дети  в  пионерлагерях.   Чукчи  посылали  своих  детей  с  поручениями  и если  сын  засыпал  , то  горящей  стрелой  отец  ранил  сына,  показывая,  что  он  ещё  не  мужчина.  В  итоге  сон  чукчи  глубок,  но  очень  короток.  Он  как – бы  дремлет,  при  малейшем  шорохе,  готовый  отразить  атаку.  Его  жизнь -  война.  А  эти  курсанты  спят,  понимая,  что  они  в  тылу  и учебный  день  закончился.
     Но  это  не  единственное ,  что  тревожило  меня. Ситуация  была  выстроена  так,  что  военная  тайна, секретный  замысел     ценился  несопоставимо  выше  чем  человеческие  жизни. Более  того ,  этому  закону  подчинялись  не  только  люди,  но  и ,  как  не  странно  это  звучит -  бумаги. В   целях    выполнения  какого –то  санкционированного  плана,  можно  изъять  практически  любое  личное  дело  и  сжечь  его,  можно    уничтожить  все  сведения  о  человеке  отправив  официальное  уведомление  о  его  смерти. Я  был  уверен,  что  сведения  о  курсантах  и  преподавателях  глубоко  законспирированы,   а  значит  след,  от  школы,  военного  училища  и далее   утерян,  но  не  просто  утерян,  а  как – то  логически  объясним. Погиб,  пропал  без вести,  сведениями  не  располагаем, после  тактического отступления   части  …  43года   пропал  без  вести / это  самый  подробный  отчёт/.  Так  же  легко  люди,  от  которых  решили  отказаться,  но  сохранив  им  жизнь -  оживали.  Им  приписывали  геройские  бои  в  неизвестных  партизанских  отрядах  и  боевых   группах  в  тылах  противника,  даже  награждали  и  отправляли  на  заслуженный  покой. Это  если  тайна  этого  человека  перестала  таить  опасность,  если  же   боец  носитель  опасной  информации – то  он  пропадал.  Я  не  видел  самого  факта  ликвидации ,  но  тщательно  наблюдая  за  командующим  составом,  их   речью,  взглядами  -  отчётливо  понимал,  когда   группа  курсантов «  списана». То  есть  она  будет  послана  как  отвлекающий  манёвр  и  потому  обречена  на  гибель.  Зачем  такую  группу  готовить  с  такой   щепетильностью  и  дотошностью ? Всех    преподавателей  и  курсантов  я  готовил  по  своему  предмету  и  знал  в  лицо,  а  они  меня  и  этот  информационный  пакет   очень  тревожил  меня. Проверяя  мою  истинность,  они  связались  с  дедом  и  получили  подтверждение, даже  про Карла  рассказали,  после  чего  предо  мной  были  открыты  двери  доверия. Я  же  размышлял  иначе.  Если  мой  район  освобождён,  и  там  теперь  наши   и  советская  жизнь,  а  я  официально  числюсь  пусть  и  в  шрафбате, -  почему  мне   не  предали  письмо  от  жены?  Почему  я,   пользуясь  любой  легендой,  не  могу  написать  письмо  ей?  А  потому,  что  для  деда  и  всей  моей  родни  и  соседей  я  по -  прежнему  пропавший  без   вести,-  для  меня  это  факт.  Значит,  числюсь  я  в  каких – то  временных  списках,  которые   существуют  на  время  выполнения   поставленных  задач. Кто  ж  отпустит  меня,  носителя  такой  конфиденциальной  информации ?  И  во  имя  чего  им  рисковать ? Конечно,  кому  я  мог  что – то рассказать  в  селе,  и  какова  цена  этому  рассказу,- это  то  же  довод. Но  нет  никаких  гарантий,  что  я  навеки  останусь  в  селе,  а  не  попытаюсь  изменить  свою  жизнь! Если  я  вернусь  штрафбатовцем -  то  это  позор для  семьи  и  нищета   по  жизни. Вернуться  орденоносцы,  фронтовики,  раненые  и  покалеченные,  почти  детьми  ушедшие  на  фронт  и  старики,  в которых  не  узнать  довоенных    крепких  мужчин,   вдовы,  держащие  в  душе  тлеющую  надежду  на  то,  что  дети  и  мужья   вовсе  не  погибли,  а   фронтовая  путаница  причислила  здоровых  к  мёртвых,  чему  будет  масса  примеров. Пройдёт  год,  они  поймут  истину  и  обозлятся  на  долю,  при  этом  каким  взором  они  будут  смотреть  на  мою  семью,  где  я  -здоровый  и  сильный    восстанавливаю  хозяйство?  Как  нам  там  будет  жить? Моя  жена -  член  партии,  завуч  до  войны,  потом ,  буквально  несколько  месяцев – директор  школы до летних школьных  каникул  41  года -  как  она  будет  смотреть  на  меня,  в  её  глазах  Предателя  всего  самого  святого. И  что  я  ей  смогу  объяснить? Как  ни  изощрённа  ложь,  но  она  очень  ограничена  временем,  рано  или  поздно,  жена  будет  улавливать  неточности,  которые  будут  накапливаться  и  выльются  в   разоблачение. Не  завидная  участь.  По  моим  подсчётам,  война  продлиться  не  далее  осени  этого, 45, года,  а  нашему  учебному  центру  отведены  месяцы – не  более.  Дальше,  я  становлюсь  обременением  из  прошлого. Зачем  готовить  « свежих»  курсантов  в  самом  конце  войны? Можно  отозвать  из   фронтовых  разведок  настоящих  профессионалов,  с  громадным  опытом,  в  короткий  срок  постараться  наладить  коллективную  работу и  отряд  готов.  Но ,за  каждым  из  таких  «волкодавов»  тянется  длинная  цепочка  и  её  оборвать  достаточно  сложно. Весь  путь  их  службы  прослеживается,  операции,  награды,  взыскания,  ранения,  переводы  в  разные  части, сотни  сослуживцев,-   всё  это  большие  хлопоты,  для  тех,  кто  бы  хотел  устранить  след.  Но  тогда  был  бы  идеальный  результат  при  выполнении  задания,  а  так -  ну  как  мы  могли  сделать  профессионалов  без  боевого  опыта, да  за  пару  месяцев?  Это  ну  никак  не  реально. Тогда,  следует  вывод,  что их  готовят,  скорее  всего,  для  какого – то  отвлекающего  манёвра  в  хитрой  операции. Может  быть  переодетых  в « чужую»   форму , для  провокационных  действий -  здесь  гадать – не  перегадать.  Если    судьба  остальных  преподавателей  как – то  просматривается,  то   моя  - никак. В  каком  бою  я  «  кровью»  искупил своё  предательство? Я  же путаю  название  фронтов,  подразделений,  фронтовые   значимые  даты,  у  меня  не сложились  в  стройную  последовательность,  меня  расколит  любой  сержант.  Могут  ли  они  допустить  это?  Или  что,  они  не  понимают  этого ?
Всё  свободное  время  я  думал  над  этими  вопросами.  Как – то  промелькнуло,  что  идея  создания  нашей  группы  исходит  чуть – ли  не  от  Берии. Даже  если  это  и  не  так,  то  инициатор  создания -  при  больших  звёздах  на  погонах,  а , следовательно , кандидатуры  преподавателей  очень  тщательно  подбирались. Да  мне  это  и  так  видно,  мои  коллеги  были  серьёзные  профессионалы  с  громадным  фронтовым  опытом,- это  не  спрячешь. Если  это  так,  то  кто – то  значимый  должен  очень  серьёзно отстаивать  и  утверждать  мою  кандидатуру,  не  иначе.   Если   мне  удастся  правильно  изложить  мысль  о  подготовке   курсантов,  то  я  очень  сомневаюсь,  что  командир  нашей  школы  будет  продумывать   ответ.  Скорее  всего,  он  свяжется  с  моим виртуальным  шефом  и  доложит  о  моих  сомнениях. Сейчас,  в  период  окончания  войны, очень  ценится  фронтовое  братство. Это  какой – то  феномен. Встретив  однополчанина,  с  которым  была  проведена   рискованная  операция, военный  при  любых  погонах  буквально   взрывается  от  радости. А  если  его  сослуживец   в   низком  звании – то  делает  всё  возможное,  чтобы  перевести  его  «  к  себе». Обо  мне  точно  помнят  члены  той  группы,  с  которой  я   подрывал  особо   ценные  эшелоны,   помнят  потому,  что  без  меня  это  точно  бы  не  удалось.  Не  важно,  что  они  не  протянули  мне  руки,  важно  то,  что они   помнят  мои  профессиональные  качества  и  только  этим  можно  объяснить  моё  присутствие  здесь.
А  в  этой  школе – я  гибну  в  застое  и  польза  от  меня  очень  ничтожна. Пусть  и в  заключительном  этапе ,  но  война  ещё  идёт.  И  со  стороны  фашистов  есть  профессионалы,  которые  прошли  все  эти  военные  годы,  накопили   громадный  опыт  и  представляющие  серьёзную  опасность. А  кому  из   наших  командиров   хочется  с  позором  уволится  в  запас ,  не  выполнив  задание? Во  всяком  случае -  шанс  изменить  ситуацию   однозначно  был.
 Тщательно  подготовив  разговор  о  уровне  подготовки  курсантов ,  сто  раз  взвесив  каждый  нюанс,  каждый  довод – был  уверен,  что  такая  постановка  вопроса  подтолкнёт  командира  к  какому – то  решению.  Прошло  два  месяца  или  поболее ,  приближался  май.  Я  попросил  встречи  с  начальником  училища  и  получил  аудиенцию.
Мы  долго  говорили,  пили  коньяк  и  закусывали  неизвестными  мне  маслинами.  Я   всё  детально  изложил. Он  возразил,  что  скоро  победа  и  готовить  их  надо  скорее  не  к  военной , а  к  мирной  жизни. Тогда  какой  смысл  моей  работы ? Он понял  меня,  за  что  ему  низкий  поклон.
- Ты  создан  войной  и  мирным  никогда  не  станешь,  тебе  нужны  реальные  бойцы  для  реальных  дел,  а  сейчас  апрель  45  года. Да  и  твой  статус  сомнителен-  с  одно  стороны  штрафник,  с  другой  стороны  инструктор  засекреченной группы -  не  вяжется  это.
 Он тому  полковнику,  теперь  уже  генералу,  всё  доложит, а  там -  как  карта  ляжет. Понимание,- это  главное,  что  нужно  человеку!  Все  они  жили  Победой,  пусть  и  через  полгода,  но   Победой!  Я  же  не  видел  себя  в  мирной  жизни!   Мне  нужны  были  операции  и  победы,  которые  бы  зачеркнули  позорное  прошлое. Что  такое  штрафник  перед  Победой!  Ненужное  приложение,  позорно  обременяющее  блистательные  ряды! Что  можно  о мне  сказать ? О  подрывах ?  Это  военная  тайна. О  разведшколе – это  и  это  же  военная  тайна. Растворённый  в  тайне,-   именно  так. Призрак. В  штрафбате  дважды  в  день  проводят  поверку с  перекличкой  и  меня  кто – то  хочет   убедить,  что  где – то  произносится  моя  фамилия  и кто -  то  ответствует «  на  вечном  задании»  ?  Глупо  на  это  рассчитывать.  Есть,  вероятно,  какое – то  обоснование  моей  жизни  здесь,  но  это  временное  исключение. Нет  будущего  у  таких   бумажек,  а  следовательно,  нет  будущего   у  тех,  кого  они  покрывают. В  обезьяньем  питомнике лелеют  экземпляр  перед тестовой  операцией. . Чем  не  аналог?
Я  продолжал  свою  работу,  отдаваясь истине  и  пытаясь  разоблачить  иллюзии. Этот  труд  длился  до  Победы! Все  радовались  этому  дню,  кроме  меня.  Победа – это  конец  скитаний,  для  меня  же  их   продолжение,  а  может  и  начало  новых.
Полковник,  который  нынче  генерал,  возник  в  моей  жизни  внезапно.  Он  ознакомился  с  моим  рапортом  и  отстранил  меня  от  учебного  процесса. Спустя  два дня  приехал  гражданский,  с  военной  выправкой ,  и  ввёл  меня  в  курс  дела.
         Суть  сводилась  к  следующему :  Победа – это  стратегическое  явление, но  до  реальности  было  ещё  очень  далеко.  В  лесах  и  горах   находились  отборные  части  фашистских  палачей,  которым  сдаваться  не  было  смысла -  их  ждал  расстрел. Это  диверсионные  и  карательные  отряды,  с  десятками  их   разновидностей,  охранные  части  концлагерей  и  просто  убийцы,  примкнувшие  к сформированным  отрядам.  Строевой  частью   советской  армии  их  победить  очень  сложно,  потери  будут  огромные.  Здесь  нужны    профессионалы.  Готовить  таких    спецов -  времени  нет,  потому  принято  решение    собирать  такие  группы из бойцов  СМЕРШа,  разведрот  и  других  структур. За  каждым  бойцом -  своё  прошлое  и  свои  тайны. Звания ,  конечно,  имеют  значение, но  это  не  строевая  часть ,  а отряд  быстрого  реагирования,  чистильщики,  потому  от  сплочённости – зависит  всё.   Скрываться  нам  не  надо -  мы  официально  будем  прикреплены  к  части  и  поставлены  на  довольствие.  Штат   командованием  уже  утверждён. Так  как  нам  придётся  работать  на  освобождённой  территорией  и  общаться  с  союзниками,  то   наша  группа  будет  носить  совершенно  официальный  статус.  С  сутью  задания  это  не  связано,  но гриф  секретности  на  нас  не  распространяется. Нет  противоборствующего  врага ,  с  его  армией,  нет  их  структуры  разведки,  прятаться  не  от  кого.
Далее,  он  долго  объяснял,  какая  на  меня  возложена  ответственность,  что  он  лично  гарантировал  мой  уровень  профессионализма  и  в  виде  исключения,  учитывая   те  эшелоны  и  в  надежде  на  чёткое  выполнение  нового  приказа  ,  мне  присвоено  звание  подполковника. Это  было  чудо!  Я  не  поверил  своим  ушам! Впервые,  за  эти  годы  скитаний   мне  улыбнулась  настоящая  удача!  Дело  не  в  повышении  и  не  в  звании,-  я  получил  настоящий  официальный  статус! Как  и  любой  кадровый  военный  я  могу  носить  форму,  отдавать  честь,  показывать  патрулю  документы  и  не  бояться  за  своё  будущее.  Это  был  царский  аванс,  в  расчёте  на  мою  благодарность.  Что  благодарность? Какова  может  быть  благодарность  врачу, спасшего  практически  умершего?
Вдуматься  только ,-   мне  присвоено  очередное  звание  подполковника  и  несколько  медалей. Я  в  форме   буду  доставлен   в  часть,  меня  представят  отряду  и  его  командованию. Главный  аргумент,  почему  они  это  делают -  являются   мои   уникальные   знания  леса . Я  поступаю  не  в  качестве  командира,  сидящего  в  штабе  и  готовящего  планы,  а   в  качестве  полевого  командира -  консультанта,  то  есть  с  группой  идущего  на  задание,  что  не  освобождает  меня  от  штабной  работы  по  планированию  дальнейших  действий. То  ,  как  я  готовил  бойцов,  рассказы  отряда  подрывников,  с  которыми  я  произвёл  два  взрыва  эшелонов,  а  может  и  всё  вместе  создало  легенду  моей  уникальности.  Это  был   громадный  кредит  доверия! 
Разговор  наш  закончился,  постаравшись выразить  своё  душевное  состояние  во  взгляде  и   в  словах  « Я   не  подведу,  вот  увидите»,  я  сник,  он  же  подошёл,  пожал  руку  и  сказал  напутственно :
- Это  твой  шанс. Но  не  только  твой.  За   провал  этого  задания  многие  погоны  полетят,  в  том  числе  и  мои,  а  за  выполнение ….  Вообщем,  я  верю  только  в  тебя. Он  крепко,  от  души  пожал  руку  ,  а  потом,  неожиданно  обнял.
Как я  не  расплакался -  не  ведаю.  Так  ко  мне  со  времён  моего   руководства  школой   никто  не  обращался. В   армии  я  сам  был  сторонник  строго  официальных  отношений,  а  уж  с  начала  войны……
Я  попрощался  с  теми,  кто  был  в  расположении  учебного  центра,  переоделся  в  гражданскую  одежду  и  с  этим  гражданским,  от  которого  на  версту  веяло  военной косточкой,  поехал  в   небольшой  городок,  около   пятидесяти  километров  от  нас ,  практически  весь  путь  по  грунтовой  дороге,  потому  путешествие  было  долгим.  В  комендатуре  мне  была  приготовлена  форма  подполковника,  подогнанная  под  меня,  комплект  документов и   чемодан.  Дальше  путь  лежал  на  аэродром,  около  которого  был  ангар,  где  отдыхали  лётчики,  там  мы  заночевали  и  утром  меня  и  ещё    военных  пассажиров   посадили  в  самолёт  и  я  улетел  в  неизвестность,  к  новой  жизни,  о  которой  ничего  не  мог  знать.
Всё  таки  тщеславен  человек,  что  не  говорите!   Я   любовался  своей  формой,  мне  хотелось  подойти  к  зеркалу  и  убедиться,  что  это  действительно  я!   Что  не  было  ни  штрафбата  и  вообще  никакого  прошлого, был  майор,  перед  самой  Победой  получивший  подполковника  и  за  войну  особо  ничем  не  проявивший  себя,  чему  свидетельствовали  несколько   медалей.. Но  зеркала  не  было.  Пассажиры  были  очень  разноплановые и  явно  никакого  отношения  к  моему  заданию  не  имевшие. Летал  я  на  самолёте  вторично  и  это  то  же  добавило  остроту  впечатлений.
Что  меня  поразило -  так  это чудесное  превращение  в  подполковника   одним  скачком  перепрыгнув  множество  событий  войны. Если  моё  преподавание  в  разведшколе    позволяло    вывести  за  рамки     армейских  отношений  и  огласки,  то  теперешний  мой  статус – нет.  Группа  числится  в  штабе,  направления,  характеристики -   всё  должно  прибыть  в  штаб  на  место  дислокации.  Опять  таки  -  степень  допуска. То,  что  это  будет «закрытая»  информация -  не  вызывает  никакого  сомнения.  Допустить  штрафника  к  таким  разработкам – это  абсурд. Теперь  даже  уверенность  овладела  мной -  никогда  ни  в  каких  штрафбатах  я  не  числился. Так  сказать   содержался  « для  внутреннего   пользования». Однополчан  разбросало  по  всей  Европе,  они,  до  и  особенно   после  Победы  чтили  фронтовое  братство,   и  если  была  хоть  малейшая  возможность   помочь   однополчанину – очень  старались  это  сделать.  Генерал  и  те.  кто  меня  знал,  понимали  правоту  моей  позиции : разведроты  с  их  заданием  взять «языка»  или  провести  разведку  боем – это  очень  специфичная  специальность,  как  подрывники,  при  всех  её  своеобразии  или  кинологи. Лес – это   особый  мир  и  входить   в   него  с    необоснованной  смелостью -  обречь  себя  на  гибель. Не  каждый  сапёр  может  разминировать  радиоуправляемое  минное  поле,  а  вот  о  том,  чтобы  его  обнаружить -  можно  говорить  о  индивидуальном  таланте.  Ведь  речь  идёт  о  разминировании  в  условиях  боевых  действий,  когда  враг   тщательно  наблюдает  за  твоими  действиями.  Но  как  бы  грамотно  вражеские  минёры  не  маскировали   минное   поле,  они  неизбежно  нарушат  целостность  ландшафта. Хороший  охотник  идя  по  лесу,  вдруг  натыкается  на  сочетание  множества  факторов ,  которые  его  убеждают,  что   рядом  обитает енот  или  другая  живность.  Уж  очень  идеальное  сочетание  условий  для  жизни  этого  животного,-   а  следов  нет.  Почему ? Может  более  крупный  хищник  здесь   промышляет  и  такое  соседство  опасно? Охотник,  егерь   отлично  разбираются  в  этой  сложной  специфике. Может  над  кем – то  стянулись  тучи  и звание  ,  с  должностью  под  вопросом  и  друзья   присылая  меня,  стараются  его  спасти? Очень  похожий  вариант  разгадки,  потому  что  происшедшее,  совершалось  точно  не  для  меня.
У  трапа  меня  встретил  молодой  парень -  водитель ,  представился  и  предложил  проехать  в  расположение  части.  Командир  части  довольно  рассеяно  посмотрел  мои  документы, окинул  беглым  взглядом  новую  форму  и   незначительные  медали  на  груди,  не  предлагая  присесть,  позвал  адютанта   и  чётким  командирским  голосом,  от  которого  я  отвык, рявкнул :
- Товарища  подполковника  отведите    в    расположение  группы  Кравцова. Свободны.
Я  отдал  честь ,  развернулся,  будучи  обиженным,  что генерал  мне  даже  руку  не  пожал  и  пошёл   за  адъютантом,  который  передоверил  меня  водителю  командирской  машины , суровым  старшиной, который  увёз  меня  в  самостоятельное  строение  в  углу  части.  По  видимому – это  был  до  войны  полк,  судя  по  размещению  строений,  многие  из  которых  были  похожи на  казармы.  Мы  проехали  строение,  из  которого  шли  соблазнительные  запахи  кухни ,  буквально  рядом  расположились  три  входа  в  подвал,  овощехранилища,  похоже    и  вскоре остановились   около   компактного  строения,- это  и  было  расположение  группы  Кравцова.
Несколько  позже  я  понял  пренебрежительное  отношение  ко  мне,  фронтовики   прежде  всего  смотрели  на  ордена  на  груди,  а  уж затем  на  звания. По их  мнению,  я  чей – то  любимчик,  пороха  не  нюхавший, жизнью  не  рисковавший,  отсиделся  в  тылу ,  в  штабе ,  регулярно  получая  звания  и  должности -  вовсе  не  достоин  их   уважения. 







Суть  задания.
В  последние  месяцы  войны, немецкое  командование  бесконечно  маневрировало  частями,  стараясь    перебрасывать  силы  на  наиболее   уязвимые   направления. Но это  же  не  десант,  это  механизированные  корпуса,  службы  тыла,  службы  снабжения -  набор  довольно  не  мобильных  частей,  изменение  направлений  движения давался  крайне  сложно,  да  ещё  по  незнакомой  местности. Это  была  Чехословакия,  но  части,  которые  были  там  расположены  давно   покинули  эту  территорию,  а  новые  были  разбиты   и  частично   укрылись    в лесах  или  заняв  небольшой  населённый  пункт,  чтобы  прикрываться  мирными   жителями,  надеясь  на   противоречивые   слухи  о  продвижении  каких-то   выдуманных   немецких  частях,  которые  скоро  подойдут  и  надо  только  продержаться  до  соединения.
    В  последний  год  войны,  фашисты  планировали   глобальную  защиту  европейской  части,  руководствуясь  какой – то   своей   логикой ,  размещали  укрепления   в  недоступных  для  атаки   местах. Идея  была  в  том,  что  при  немцах  в горах,  которые  полугоры,  полухолмы,  оборудовали  артиллерийские  позиции,  недоступные  склады  снарядов  и  максимально  укомплектовывали  их.  По  сути  строился  военный  городок,  несколько  растянутой  формы.  Природный  рельеф   надёжно  защищал от  «  слепых»  атак.  Когда  работы  были  окончены,  все  подходы   минёры  заминировали,  потому  атака  ни  техникой,  ни  пехотой  была  не  возможна. Если  бы  рядом  двигалась  громадная  колонна  немцев,  то  это  укрепление  их  надёжно  бы  укрыло.  В  том  - то  и  был  расчёт. Сразу  после  победы,  немцы  не  верили  в  финал,  считая  это  провокацией  и  идеологической  диверсией. К ним приходила   информация  о возникших  принципиальных  разногласиях  между  союзниками,  о  том,  что  американские  и  английские  войска  заключат  с  немцами  противобольшевистский  союз ,  вообщем  сдаваться  ещё  точно  рано. Небольшой  городок,  с  нашей  воинской  частью,  был   в   зоне  достижения  их  орудий,  но  они  в  атаке  не  видели  смысла. Начала  их  обстрела – это  начало  локальной  войны,  с  привлечением  авиации,  артиллерии  и  проч.,  в  чём  логический  смысл  не  просматривался. Бывает  так,  будучи  уверенным  в  прозрачности  результатов  своих  действий ты  ,  вдруг,  получаешь  совершенно   иные  итоги . Это  свойственно  практически  всем  направлениям  человеческой  деятельности – от  математики  до биологии и  медицины. Нацистам,  фанатикам  национализма   справедливая   картина  мира  была  отчётливо  видна  и  очищая  истину  от  плевел . они  приближали  историческую  справедливость  мироустройства.  Мог  ли  фашизм, в  их  представлении,  даже  теоретически  рухнуть? Нет!  Это  не возможно  даже  в  теории. Но  такая  позиция  требовала  подтверждения  реальностью,  отсюда  и идеологические  легенды. Они  верили  в  судьбоносное   оружие  возмездия;  в  то,  что  такие – то  армии  не  разгромлены  и  идут  в  их   направлении;  в то,  что  абсурдный  союз  СССР  с  Америкой   и  Англией  неизбежно  рухнет и  появится  коалиция  с Германией, тогда  война  продолжится,  а  враги  станут  союзниками. Свою базу,  они  читали  одной  из  реперных  точек,  на  которые  будут  опираться  идущие  войска. Им нужно  было  просто  терпеливо  ждать,  заняв  оборону,  не  обостряя   отношение  с городком,  где  разместился  полк. Командование  же  полка  понимало,  что  своими  силами  этот  укрепрайон  не  взять. Война  окончилась,  и  было  глупо  положить  сотни  солдат  на  эту  безумную  операцию  для  подавления  обречённых. Организовать  же  целую  операцию,  с  привлечением  других  частей  и  авиации   считали  не  ко  времени  и  в  этом  был  свой  резон. Знали,  что  это  грандиозное  сооружение,  но  достоверной  информации  не  было  никакой. А  если  они  откроют  огонь  и  буквально  сотрут  городок  с  лица  земли,  пусть  и  сами  погибнут, -  разве  это  вариант? И  это  после  Великой  Победы? Была  нужна  разведка,  которая  принесла  бы  понимание  о  дислокации  объекта, точных   координатах   его,  чтобы  одним  массированным  ударом  накрыть,  не  позволяя  произвести  ни  одного  выстрела  по   мирному  городку. Цель  была  не  устроить  войну,  а  разово  уничтожить. Пока  - это  было  только  разумное  желание,  но  без  разведданных никак  не  выполнимое.  Попыток  произвести  разведку  было  множество – но  они  не  дали  уверенного  результата. Вот  командование, понимая,  что их  персональное  будущее  может  зависеть  от  этой  операции,  собрало   тех  лучших  из  лучших,  которые  бы  теоретически  могли   добыть  эти  данные. Была  ясна  громадная  ответственность  тех,  кто  собрал  эту  группу.  А  если  мы  себя  не  так  поведём  и  спровоцируем  огонь  по  городку  и  по  части?  В  мирное  время,  после  Победы,  на  территории  другого  государства? Тут  отставкой  не  обойдётся! Потому  такой  царский  подарок  мне! Однако,  к  делу!
Я   думал  так :
Если    немецкий  отряд  засел  в  лесу  несколько  месяцев  назад,  то  они  этот  лес  знают  и  чувствуют  как  звери.  Все  тропы,  варианты  засад,  наступлений  и  отступлений  им  досконально   известны,  а  мы  для  этого  леса  -  инородное  тело.  Если  лесной  массив  велик,  то  о  прочёсывании   цепью  глупо  даже  размышлять -  пустая  затея. Работа  с  местным  населением  практически  исключена – для  них  мы  иностранцы,  не  знающие  их  языка  и  непонятно  что   несущие в  их  жизнь.  То,  что  мы  их  защитить  не  сможем – это очевидно  и  для  них  и  для  нас. Единовременным   ударом  они  могут  разрушить  городок,  со  всем  содержимым  и  скрыться.  Затем - годами    могут  кочевать  из  леса  в  лес  нанося  удары  и  тут  же  укрываясь  в  лесах. Не  известна  их  материальная  база. Чувствуя  окончание  войны,  вполне  возможно,  что   создавались  условия  для  войны  в  тылу  советских  войск : устраивались  землянки, замаскированные  склады  оружия,   медикаменты,  консервы,  обмундирование. Не  удивлюсь  наличию  примитивных  дотов,  минных  полей  и  прочих   премудростей. Возможно  с  их  стороны  работа   в  населённом  пункте,  координируя  своих   в  лесу. От  диверсий  до  банальных  ограблений ,  весь  перечень  характеристик  возможных  вылазок.
Я  вспомнил как  был  устроен  режим  работы  у  немцев  на  рембазе, где  я  работал. Досконально  было  продумано  всё -  от  размещения  каждого  предмета,  до  деталей  организации  самого  процесса. Это  их  национальная  особенность.  Именно  поэтому,  я  просто  уверен,  всё  дотошно было  спланировано   и  здесь. Не  удивлюсь,  если  на  карте  указана  каждая  тропинка,  а  пунктиром  обозначены  возможные  маршруты  наступления  по  бездорожью. Это  было  бы  логично.  Никак  не  верилось,  что  не  был  спланирован  вариант    возможного  отступления,  с устройством  сюрпризов  для  наступающих. Глупо  было  считать,  что  подумавши  пару  дней  мы  их  переиграем,  их  ,  которые  месяцами  всё  продумывали  и  устраивали. Утопический  подход. Нет,  тут  нужен  какой  - то  иной  подход. Мне  думается,  что  остальные  участники  группы  более  опытные  в решении  подобных  задач,  а  я  им  нужен  как  сопровождение  по  лесу. Но  довериться  им,  значит  доверить  свою  жизнь  совершенно  не  знакомым  людям,  а  после  всего  пережитого  это  было  для  меня  немыслимо.  Вот  такие  мысли  роились  у  меня  в  голове, вселяя  тревогу  в  душу.





Кравцов.

В  большом  кабинете,  похожим  на  ленинскую  комнату,  стоял  длиннющий  стол,  за  которым  расположилось  человек  пятнадцать,  которые  в  тридцать  глаз   разочарованно   уставились  на  мои  медали. Одеты  они  были  в  видавшие  виды   масхалаты, без  опознавательных  знаков.  Кравцов   первый  встал,  подошёл  ко  мне  и  представился :  подполковник  Кравцов,  можно  Витя.  Я  то  же  представился.  Начал  знакомится  со  всеми. Все  имена  я  и  не  пытался  запомнить,  формальное  представление  быстро  закончилось,  все   обращались  друг  к  другу  по  именам  и  на  «ты».  Меня  отвезли  на  склад,  где  осталась  моя  форма,  а   я  получил  масхалат,  ботинки  и  прочее.
Кравцов  сказал,  что  мы  ждём  ещё  четырёх  человек,  после  чего  пообедаем   и  он  доложит  обстановку  и  поставит  задачи.
В  течении  часа    приехала  недостающая  часть  группы ,  мы  пообедали  и  состоялась  оперативка.
Мы  находились  у  лесного  массива  Чехословакии. Лес расположился  на  холмах    с  оврагами,  с  болотцами,  ручейками   и  редкими  просёлочными  дорогами,  по  которым   в  лес фашистами  была  доставлена  техника,  орудия, вообщем  всё,  что было  возможно  и  это  происходило   в  марте,  когда  грунт  был  ещё  мёрзлый.  По  этим  дорогам  никто  сейчас  не  ездит,  в  лес  даже  местные  не  ходят. На  что  рассчитывают  немцы  - не  понятно.  Если  они  выйдут  с  леса,  то  их  уничтожение   вопрос  нескольких  часов.  Но  это  если  знать  время  выхода  и  подготовиться. О  они  никогда  не  выйдут  из своего  укрепрайона,  чувствуя  себя  в  безопасности.  Оставив всё,  налегке,  колонной  выйти  из   укрытия -  это  было  бы  безумием  с  их  стороны. Сами  фашисты  не  атаковали,  как  бы  ожидали  чего – то.  Может,  ждали  подкрепления,  может  не  верили  в  капитуляцию,  а  может  - имели  такой  кровавый  след,  что было  ясно ,  что  ждёт  их    смерть. Гадать  можно  было  бесконечно,  вполне  возможно,  что  лесом  они  ждут  подкрепления,  например.  Как  они  зорко  пользовались  оптикой,  следя за  нами,  так  и  мы   следили  за  ними,  точнее  за  лесом. Точное  местонахождение  их  было  не  известно,  так  же  была  неизвестна  площадь  размещения,  её  характеристики. Вполне  возможны  пушки  и  зенитные   установки,  танки  и  иная  техника.  Брать  штурмом  цель ,  не  зная  координат,  это   после  Победы   обречь  сотни,  а  то  и  тысячи  на  верную  смерть.  Да  и  они  там  вечно  не  могли  отсиживаться.  По  не  проверенным  данным,  источник  вообще  был  засекречен, буквально  днями,  если  они  не  получат  какое - то  подтверждение,  они   разобьются  на  группы  и  будут  пытаться  скрыться , пристраиваясь  к  колоннам  беженцев   и пленных. Пленных, немецких  военных, которых  немцы  задействовали  на  разных   работах,  непосредственно  не  связанных  с  участием  в  боях. Это  мехмастерские,  охрана    промпредприятий,   мостов и  прочее. Но это  только  не  проверенные  данные. Наша  задача  определить  место   или  места   их  дислокации  и  передать  данные  артиллерии  и  авиации. Завтра  выдвигаемся  тремя    не  равными  группами  по   трём  направлениям,  в  одной  из  групп  старшим  был  я. На  вопрос  о  пожеланиях,  я  попросил  в  группу  тех,  кто  может  долго  ходить,  бежать  и  вообще  обходиться  минимальным, так  как   время  возврата  нашей  группы  определить  нельзя.  Выходим  на  рассвете. Всё  было  рассчитано  и  решено  без  моего  участия.  Я  так  понял,  что  моя  группа – это  потакание  чьей- то  прихоти   и  от  неё  результатов  особо  не  ждали. Потому  она  была  самой  малочисленной,  а  задачи  были  размыты.
Виктор  резюмировал  свой  доклад :
-  Чтобы  Вы  понимали  уровень  возложенной  на  нас  ответственности : авиация  и  артиллерия   в  течении  часа,  после  нашего  сигнала,  по  нашим  координатам  откроет  массированный  огонь,  чтобы  враг  не  успел  сделать  ни  одного  выстрела. И  всё  это  под  нашу  ответственность,  я  повторяю! Добавить  больше  нечего.
«Моя»  группа». Я,  радист,  выносливый,  жилистый  парень,  два  снайпера  и  один  минёр -  вот  собственно  и  все  наши  силы.  Всю  ночь  я  продумывал  план  действий.  То,  что  Виктор  говорил,  можно  забыть  как  пьяную  беседу. Плана  дорог  по  лесу  нет,  насколько  далеко  они  забрались -  не  ясно.  Растянуты  их  дислокации  или  нет – то  же  не  понятно.  То,  что  это  отборные  войска -  о  многом  говорит,  например  о сложном ,  многоступенчатом  контуре  охраны. О  ловушках  и  минных  полях,  о  ложных  следах   и  засадах.  Им  же  ясно -  что  мы  ищем  и  какой  цели  хотим  добиться. Почему  Виктор  решил,  что  у  нас  есть  пару  дней  пока  они  вместе,  может  быть  они  уже  давно   разбились  на  группы. Достоверность  информации  -  нулевая. Мы  даже  не  знаем  какая  у  них  техника  и  сколько.  Именно  поэтому    фон,  который  описал  Виктор -   утопичен. Это  его  видение,  основанное  на  различных  слухах.  Теперь о  начале  поиска.  Первым  делом их  профессионалы  рассчитают  -  с   каких  направлений  начнут  поиск  наши  группы. Они  нас  ждут  месяцы,  изощрённо  напрягая  свой  мозг,  для  новых   и  новых  сюрпризов.  Это  первая  и  самая  важная  ошибка,  которую  мы  можем  совершить.  Если  грамотные  охотники   не  торопясь  решили  обложить  волка,  то  у  хищника  шансов  нет.  Неужели  мы  настолько  превосходим  их  в  уме,  что  то,  что  они  готовили  месяцами  сразу  и  легко  раскусим ?   И  кукушки  у  них  на  деревьях  сидят  и  бинокли  их    не  самого худшего  качества.   В  таком  варианте  мы  идём  на  смерть,  причём  бессмысленную,  потому  как   к  дислокации  техники  и  складов  на  расстояние  визуальной  видимости  нас  никто  не  подпустит. Против  нас  стоят  кадровые  военные,  а  значит  организована  многокруговая  оборона  и  «язык»  которого  мы  возьмём  на  первом  круге  нам  точно  ничего  не  скажет,  потому  как  не  знает,  они  же  увидев  пропажу  бойца - откроют  охоту  за  группой  и  уйти  будет  практически  не  возможно. Это  не  подход.   Если  группа  настолько  велика,  то  зверь  с  этого  массива  ушёл  и  никакие  посторонние  звуки  их  не  будут  отвлекать.  Если  они  собираются  расходиться,  то  их  наблюдатели  уже  давно  расположились  в   укрытиях  и  наблюдают  за  прилегающими  дорогами,  просчитывая  варианты. Так  что  и с  этой  стороны  нам  никак   не  подобраться. Учитывая  эти  мысли ,  я  прихожу  к  мнению,   что  нужно  ещё  раз  внимательно  изучить  карту  и  предположить  какими  тропами,  по  каким  направлениям  ушел  с  этого  массива  зверь. Лисица,  волк,  рысь   за  несколько  километров  чуют  человека,  тем  более  не  охотника,  а  военного,  и  все  их  засады  рассчитаны  на  людей,  а  не  на  зверей.  Зверь  уйдёт  тем  направлением,  которое  абсолютно  не  интересно  немцам. Это  должно  быть  направление,  которое  даже  небольшую  группу  «никуда»  не  приведёт,  кроме  как  в  девственно  непроходимый  лес  и  за  годы  войны  заросшие  лесные  тропы  и  дороги  для  вырубки  леса. Сколько  они  с  собой  могут  взять  провизии,  оружия,  воды,  медикаментов?  Достаточно  ограниченно,  значит  этот   путь  в никуда  для  них  принесёт  истощение  и  смерть. Именно  это  единственно  разумный  путь  начала  нашего  поиска. Зверь,  проявляя  зверинное  чутьё  недоступное  человеку  ,  легко  обошёл  все  ловушки  расставленные  на  человека  и  ушёл  в  безопасный  массив.  Ни  один   проводник ,  с  огромным   военным  опытом  не  сможет  соперничать  со  зверем. Лисица  три  дня  присматривалась  к  курятнику  и,  выбрав  непогоду,  пошла  на  охоту,  но дойдя  почти  вплотную  к  лазу,  вдруг  остановилась,  втянула  воздух  и  опрометью  бросилась  убегать,  виляя.  Охотники  в  засаде  не  сидели,  капканов  -  не  было,  была  тщательно  замаскированная  яма  перед  самими  воротами.  И  маскировали  её  не  дилетанты -  а  охотники,  набросав  поверх   ямы  соломы  из -  под  коровника,  что  никак  не  могло  насторожить -  а  она  почуяла  и  ушла. Жених  по  всем  статьям  отвечающий  вкусам  невесты,  но какая –то   интуиция  ей  что – то « шепчет»  и  она  твёрдо  говорит  нет,  отказываясь  от  брака,  никак  не  в  состоянии   объяснить  своё  решение.  Наши  три  группы – это даже  не  охота   на  живца,  это  жертва  для  отчётности. В  моей  группе  один минёр -  каковы  его  объективные  потенциальные  возможности ?  Поставить  две  мины  на  отходе?  Я  так  понимаю их  там  не  менее  полторы  тясячи  человек,  но  опять  таки  цифры  не  точные.  Мы  не  должны  воевать,  мы  должны  обнаружить, но  по  нашему  плану   им  проще  обнаружить  нас. Субординация  не  имеет  никакого  значения,  если  завтра  все  три  наши  группы  погибнут. Да  и  дух  общения,  без  погон,  располагал  к     вольной  беседе.  Время  шло  на  часы,  приближая  нас  к  гибели,  потому я  пошёл  будить  Кравцова,  но  он  не  спал  и  даже  не  раздевался,  сидел  за  столом  и  смотрел в  окно,  полагаю,  думая,  о  том  же   о  чём    и  я.  Моему  приходу  вовсе  не  удивился,  что  странно. Я  понимал ,  что   иду  «  не  в  ногу». Все  свои  знания  я  получал  сам,  весь  мой  опыт   получен  мной   самостоятельно,  потому,  сообразно  этому  опыту – решения  принимал  то  же   самостоятельно. И  это  радикальное  отличие  от  них.   Высшее  руководство,  в  штабах, досконально  разрабатывало  операцию,  им  выделялся  какой – то  небольшой  сектор,  в  рамках  которого  и  ставили  конкретные  задачи,  при  этом  их  самостоятельное  творчество  сводилось  до  минимума. Так  построена  армия  и  наш  случай  -  не  исключение.  Если   уже  всех  нас  собрали,  то  была  ни  одна  предварительная  попытка   решить  задачу  и  все  они  закончились  неудачно.  Настолько  неудачно,  что  нам  даже  не  передали  их  опыт. Заручившись  поддержкой  высшего  руководства,  собрать  нас  и  не  вникая,  дать  полную  самостоятельность  на  разработку  и  внедрения  плана -  это  утопия.  Но  и  то,  что  кто – то  составил  чёткий  план  и  возложил  на  себя  ответственность -  я  то  же  не  верю.  Скорее -  весомые  рекомендации.  И  из  этих  рекомендаций,  урывков  предположений  и  вызрел  план  Кравцова. Миндальничать  было  бы  глупо  и  я  чётко  начал  обрисовывать  ошибочность  подхода  и  его  последствия.  Мои  доводы  он  начал  слушать  и  тут  же  перебил.
- Тут  случайных  людей  нет  и  командиры  здесь  условные,  потому  как  у  каждого  свой  уникальный  опыт.  Я  сейчас  всех  соберу , и  ты  изложишь  свои  мысли. Не  зря  мне  говорили,  что  я  с  тобой  намучаюсь.
Никто  не  спал, судя  по  лицам. Все  расселись,  Виктор  предложил  изложить  мне  свои  мысли  и  я  начал  последовательно  делиться     наметившимися  планами. Прошёл  приблизительно  час, а  может  и  больше,  без  малейшего  замечания,  в   полной  тишине  и  мой  рассказ   иссяк.  Воцарилась  тишина. Мужчина  в  возрасте,  не  помню  его  имени,  не  из  моей  группы безапелляционно  заявил :
-  Он  прав!
Виктор   сказал :
- Кто  ещё  так  считает,  поднимите  руки,-  и  первым  поднял   руку.  Единогласно!
Виктор,   опять  таки , нарушил  тишину  и  твёрдым  командирским  голосом  предложил,  вопреки  приказу,  операцию  возглавить  мне,  раз  мною  она  разработана. Все  согласились. Это  было  для  меня  неожиданностью -  такое  доверие  незнакомых  людей,  вверяющих  свои  жизни  под  моё  начало…. Да  и  какой  из одиночки  командир?
Предложение  состояло  в  том,  что  в  разгар  дня,  на  экипированной  машине  мы  одной  группой,  не  пытаясь  скрыться,  выезжаем  из  части.  Машину  в  части  замазать  краской,  а  из  кузова  должны  торчать  доски  и  какие – то  трубы. Таких  машин  было  сейчас  великое  множество,  населённые  пункты  восстанавливались,  людей  из  разрушенных  домов  пытались  расселить  в  наскоро   сделанные  помещения,  восстановив  стену  или  кровлю  в  фрагменте  разбомблённого  здания.   Чинили  мосты,  подъезды  дороги,-  вообщем  шла  кипучая   строительная  жизнь.   Мы объехали  часть  леса  по  хорошо  наезженной  шумной  дороге  и  свернули  на  просёлочную  дорогу  у  разбитого  моста. Здесь  нас  точно  должны  были  видеть. Я  был  просто  уверен  в  этом.  Машина  дальше  идти  не  могла, дорогу  преграждал  мост.  Это  был  деревянный  мост   со  снятой  обшивкой.  Мы  сняли  доски,  разбили  палатку  и  начали  заготавливать  жерди,  перекликаясь  и  всё  глубже  проникая  в  лес.  Когда  совсем  стемнело,  мы  достали  амуницию,  сложили  в  машину   палатку  ,  демонстративно  погрузились  в  авто  и  вылезли,  с  обратной  стороны  склона,  так,  что  заметить  наше  исчезновение  было  не  возможно.  Два  солдата  в  это  время  при  свете  фар  как – бы  изучали  карту,  ругаясь,  потом  сели  в  машину  и  уехали   в  часть.  За  время  их  спора  мы  на  метров  десять  отползли  в  густую  зелень  кустарника  и  затаились  на  время. И  лишь  час  спустя  начали   медленное   движение  по   заросшей   долине. Идти  было  очень  тяжело,  высокий  кустарник  буквально  переплетал  ветви  в  косы.  Люди  этим  маршрутом  не  передвигались  годы – это  точно.  Я  нашёл   свежий  кал  кабана ,  фонариками  мы  не  пользовались,  но  я  был  уверен,  что  мы  на  кабаньей  тропе. Один  свежий  след,  удалось  рассмотреть,  да  и  запах.  Участками,   ветер  запах  уносит,  а  участками,  в  ямах,   низинах,  он  довольно  долго  стоит,  постепенно  улетучиваясь. Кабан , устраивая  тропу,  ищет  природные  препятствия,  которые  неизбежно  задержат  преследователей  или  создадут  шум,  предупреждающий  его  о  опасности.   Шли  мы  одной  группой, потому,  как  было  не  понятно -  что  нас  ждёт. Должна  быть  возможность  мобильно  перестроиться  с  учётом   новых  обстоятельств. Идти  по  лесу  все  в  нашей  группе  умели,  потому   шума,  который  бы  меня  раздражал -  не  было. Чего  я  добивался?  Удалиться  от  тех  двух  холмов,  где  предполагается  дислокация  врага  в  непроходимые  звериные   чащи,  и  уже  оттуда,  начать  аккуратное  возвращение.
 Километров  пять  мы  преодолели  часов  за  семь,  не  менее  и  лишь  потом  начали   путь  к   восхождению  к  враждебным  холмам- горам.   Это  была  даже  не  гора,  а  двуглавый  высокий  холм,  поросший  лесом.  На  одной  высотке,-  точно  плотно  сидели  наблюдатели,  на  второй -  очень  вряд – ли.  Терялся  смысл.  Сектор  осмотра  был  исключителен на  первой   верхушке,  на  второй  то  же  идеален ,  но  в сторону  глухих  бездорожных  лесов. Зачем  им  этот  обзор?  По  моим  подсчётам  от  одной  верхушки  до  второй  было  километров пять,  а  если  учесть  глубину  оврага,  то  и  более.  Я  рассчитывал,  что логичнее  всего  им  было  расположить  базу сразу  за  первой  верхушкой  холма,  прикрывшись  им,  как  щитом.  Если  бы  мы    смогли  попасть  на  вторую  вершину,  то  хоть  и  по  малейшим  приметам  мы  эту  базу  увидели  бы. Невозможна  такая  степень  конспирации,  чтобы  скрыть  такие   объёмы  техники  и  живой  силы.
Было  бы  логично – одну  группу  послать  в  овраг  между  верхушками  холмов,  на  случай  патрулирования ,  пусть  и  редкого. Задача  этой  группы   обследовать  ущелье  оврага  и  сообщить  нам  результаты.  Если  они  нарвутся  на  засаду,  в  чём  я  сильно  сомневаюсь,-  главная  цель -  шумовая  граната,  мы  точно  её  услышим. По -  возможности -  рация,  но  главное  - шумовая  граната. Я  подумал,  что  смысловой  цели   у  них   сидеть  в  глухом  ущелье,  среди  густого  кустарника  просто  нет.  На  кого  охота? Согласен,  на  всех  склонах первой  верхушки должно  идти  круглосуточное  патрулирование,  но  в  низине -  к  чему? Как  с  низины  незамеченным  подняться  вверх?  Фантастика.  Тогда  в  чём  смысл  этого  охранного  гнезда?  Разве  случайность!  Но  тогда  брошенная   шумовая  граната  и бег  в  дебри  джунглей  в  обратном  направлении. Преследование  практически  не  вероятно :  ночь , сети  ветвей  и  пару  мин  на  отходе! В  любом  случае  группа  установит  границу  контролируемой  территории,  её  контур.
Вторую  группу  я  послал  на  верхушку  второго  холма:  слегка    прикрываясь  холмом  они  должны  были  практически  выйти  на вторую  верхушку   и  начать    визуальное  наблюдение  за  происходящем  на  склоне  или  на  вершине   первой  верхушки. Данные  должны  были  получить  все. Группа  определит  границы  освоенной  территории.  Связь  была  ужасной  и  потому  между  собой  мы  ещё  как – то  могли  общаться,  но  с   частью  связь  была  потеряна. Учитывая  опыт,  вторая  группа  вплотную   может  подобраться  к  вероятному  обзорному пункту  и рядом  с  ним  произвести  наблюдение,  либо  ликвидировав  его,  произвести  наблюдение  его  средствами.  Если  не  будет  возможности  сообщить  данные  наблюдения  по  рации ,  при  отходе -  открыть  огонь,  чтобы  я  мог  услышать,  что  за  вершиной  первого  холма  в  него   вмонтирована   база, это  необходимый  минимум. Это  будет  уже  цель.  Даже  если  авиация  уничтожит  этот  фрагмент,  то  нарушится  общая  инженерно -  военная  система,-  что  важно.
Третья,  моя  группа,  должна  была  на  середине  высоты  обойти  вторую   верхушку  и  подняться  на  две трети  в  высоту. Это  бы  обеспечило  отличный  обзор  и  мы  бы  не  дублировали  первую  и  вторую  группы.  Я  понимал,  что  двуглавый  холм  единственное  и  идеальное   укрытие,  но  расстояние  значительно  и  как  они  используют  природный  рельеф – было  бесполезно  угадывать.  При  такой  вилке  из  трёх  групп,  в  любом  случае  мы  бы  поняли  стратегию    устройства  укрытия.  Моей  группе  предстояло  пройти  путь  вдвое  длиннее  и  труднее ,  чем  остальным. Это  было  естественно,  так  как  мой  вывод  был  бы  окончательным. Передвигаться  было  крайне  сложно,  местами  склон  был  практически  вертикален ,  а  мелкий  камень,  скользил   так,  что  создавал  угрозу  падения  в  бездну.  У  нас  никто  не  обладал    навыками  альпинизма,  потому  совершая  одну  ошибку  за  другой,  мы  буквально  изматывали  себя. Мне  единственному - не  дали  по  очереди  нести  рацию  и  вообще  с  самого  начала  пути они   по  команде  Виктора  за  мной  ухаживали  как  за  ребёнком,  хотя  помощь  была  нужна  им,  Виктор  остался  с  первой  группой  обследовать  дно  ущелья. Притулившись  на  полукруглой  площадке  из  трёх  случайно  в  ледниковый  период   столкнувшихся  и  замерших  глыб,  совершенно  не  понимая,  как  двигаться  дальше -  мы   еле   услышали  разрыв  шумовой  гранаты. Значит, в  ущелье  есть  жизнь! Так  как  взрыв  был  практически  с  обратной  стороны  холма  ,  никакие  звуки  до  нас  больше  не  доносились. Каждый  наш  шаг  по  восхождению  мог  бы  стать  шагом  к  смерти.  Ценны  были  не  наши  жизни.  а  радист  и  рация,  а  они  по  ошибке,  думали,  что  я.  Утренняя  роса  увеличила  опасность  вдвое. Я  взял  в  группу  самых  выносливых,  но  на  них  было  тяжело  смотреть  без  жалости,-  в  таком  напряжении  держать  всё  тело ,  совершая  восхождение  без  страховки,  понимая  ,  что  рискуешь  не  только  ты,  но   всё  дело – это  осознание  держало  организм, нервы,  дух  в  невыносимом   напряжении. И  вдруг,  опять  это  вдруг,  я  учуял  запах   волка.  Намокшая  шерсть  волка  имеет  запах  совершенно  отличительный  от  собаки, этот  запах  не  перепутать  ни с  чем. Это  было  место,  где   периодически  собирались  волки.  Но  волки  по  крутым  склонам  не  лазят! Вера  в  меня  была  настолько  велика,  что  никто  ни  слово  не  сказал,  когда  я  сказал,  что  нужно  вернуться  на  площадку,  где   три  глыбы  делили  вечность. Возврат оказался  в  разы  сложнее  восхождения  и  один  из  нас  сорвался  вниз,  не  издав  ни  звука, страхуя  нас.  Вечная  ему  память. С  площадки  нужно  было  следовать  вертикально  вниз,  а  затем  довольно  пологая  тропинка  серпантином  вела  вверх  к  той  площадке,  где  я  уловил  запах  волка.  Обрывки  свежей  шерсти  свидетельствовали , что  не  более  часа  назад    волки  были  здесь. Прозвучали  очереди  на  вершине  второго  холма. Подсознание  их  зафиксировало,  но  нам было не  до этого.  Нужно  было  различить  волчью  тропу  и  постараться  следовать  по  ней.  Это  не  удалось.  Волки  способны,   преодолевая  препятствия  совершать  довольно  длинные  прыжки,  что  нам  никак  не  подвластно.   Если  волки  так  вольготно  себя  чувствуют  здесь,  то  людей  нам  нечего  бояться.  Мы  фанатично  двигались,  с  упорство  черепахи  к  цели  и  достигли  её  к  четырём -  пяти   часам  дня. Обе  рации  не  отвечали  на  позывные,  зато  наполненность  антенны  для  связи  с  частью  была  полной.  Я  приказал  надёжно  замаскировать  радиста,  укрыв  его  камнями ,  а  самим  рассредоточиться  и   вести  наблюдение  через  оптику. Ни  о  ком  мы  не  вспоминали,  ни  о  семьях,  ни  о  Родине,  ни  родных ,  ни  о погибших,  а  может  быть  выживших  товарищей -  ни  о  ком. Никто  наблюдение  не  собирался  вести  без  подготовки :  целый маскировочный  театр  для  каждого  артиста.
Суть :  Именно  в  ущелье  было  оборудовано  сооружение  для  хранения  вооружения  и  снарядов. Они  успели  проложить  дороги,  сделать  площадки,  позволяющие  пушкам  вести  огонь  через  верхушку  холма,  подача  снарядов  и  даже  челночное  движение  двух  танков  - то  же  было  предусмотрено.  Это  то,  что  мы  смогли  увидеть  сквозь  маскировку.  И  в это  пекло  я  отправил  Виктора  с  его  группой. При  таком  подходе ,  вторая  вершина  либо  простреливалась,  либо  была  плотно  заминирована,  это  то,  куда  я  послал  вторую  группу.  Мы  сообщили  координаты  врага  и  попросили  час  для   отхода. Это как  раз то  время,  которое  необходимо  для  подготовки  единовременного  удара, так  говорил  Виктор. За  это время  нам  удалось  в  спешном  порядке   спуститься  опять  на  три  глыбы,  где  нам  бы  не  угрожала  никакая  опасность. Возвращаться  было  в  разы  сложнее,  чем  подниматься .  Поднимаясь  в  верх,  ты  активно  используешь  стопы,  колени,  локти  и  кисти,  спускаясь  же,  активно  используются  только  стопы,  что  в  разы  увеличивает  опасность. При  восхождении,  в  случае  опасности,  ты  всем  телом  прижимаешься  к   поверхности,  смещая  центр  тяжести  и используя  трение,  при  схождении  это  крайне  затруднительно,  особенно  несущему  рацию. Минуты  меряются  вечностью, это  я  осознал,  пытаясь  понять  впишемся  ли  мы  в  них  или  нет.  Вписались.
Авиация,  артиллерия   в  тандеме  буквально  стёрли  это  ущелье.  Круги  охраны  никого  не  интересовали,-  что  они  без  базы, где  питание,  боеприпасы,  обмундирование  и  вообще  ключ  к  жизни. Они  доведут  себя  до  истощения  и  сам  придут  сдаваться. Где – то  час  длился  это  ужас  взрывов. Надо  понимать,  что  это  был  конец  войны  и  опыт  у  пилотов  и  артиллеристов  был  значителен,-   чуть ли  не  метр  за  метром,  снаряды  уничтожали  всё  живое, планомерно,  с  методичностью  педанта.
Закончилось  и  это  испытание.  Мы  немного  переждали   и  решили  двигаться  к  своим.  Нам  было  проще  подняться  вверх,  чем  спускаться. Маршрут   выбрали  легко,  опасаться  было  нечего,  хотя  осторожность  была  не  лишней.  Могли  случайно  встретить  случайно  выживших,  оглушённых,  обалдевших   от  стресса  немцев – это  да. Но  это  не  засада,  не  ловушка,  а  случайное  столкновение,  к  которому  мы  были  готовы.  Но  этого  не  произошло. Судьба.  Вторую  верхушку  тоже  атаковали  и  трупы  всей  второй  группы  ,  вместе  с  телами   фашистов  были  фрагментами  разбросаны   на  всей  площади  верхушки. Определить  кто  свой,  кто  чужой  не  было  никакой  возможности  и  хоронить  было  некого. Мы  довольно  часто  отдыхали,  потому  как  происшедшее отняло  у  нас  слишком  много  сил. Наша  цель  была вернуться  в  часть  по  маршруту,  который  бы  проходил  через  место  возможной  гибели  Кравцова,  если  они  погибли,  что  совсем  не  факт. Я  вспомнил  свой  первый  день  войны,  когда  нас  на  учениях  разбомбили,  сейчас  картина  была  в  разы  страшней,-   просто  перепаханное  поле,  с  нагромождением  искорёженного  металла, развороченных  деревьев,  крови  и  фрагментов  тел. Ад!  Идти  по  такому  основанию  было  тяжело,  но  мы  упорно  продвигались  к  цели и  в итоге достигли  её. Ровно  день  мы  потратили  на  то,  чтобы  найти  следы  группы  Кравцова -  ни  малейших  признаков. Мы  просчитали  варианты :  Либо  их  убили,  а после  наша  авиация  и  артиллерия  превратила  их  тела  в  ничто,  либо  они  все  ,  или  те,  кто  уцелели   ушли  в  дебри  леса  и  уже  давно  вернулись  в  часть. У  них  был  шанс  выжить,  у  второй  группы  такого  шанса  не  было. Если  они  ушли  в  лесные  заросли,  то  пытаться  найти  их -  бессмысленно,  если  живые -  сами  доберутся,  если  погибли, то  тела  мы  не  найдём. Была  одна  мысль,  которая  тревожила  всех  нас -  а  если  они  раненые  отошли ,  а  сейчас  передвигаться  не  могут  и  ждут  помощи? В  таком  случае  далеко  они  уйти  не  смогли. Во -  первых  за  ними,  за  ранеными,  бы  была  организована  погоня  и  далеко  им  не  уйти. Если  же  они,  каким – то  чудом  оторвались  от  погони,  что  более  чем  сомнительно,  то  ушли  всё  равно  не  далеко. Бомбить  начали  только  через  часы  после  их  сигнала,  так  что  преследование  было  бы  серьёзным. Ещё  полдня  мы  потратили  на  прочёсывание  прилегающей  территории  и  ни  малейшего  следа  не  нашли -  ни  их  , ни  преследователей.  Такого  быть  не  может,  чтобы  столько  людей  прошло  ,  а  никто  из  нас  ничего  бы  не  заметил. Это  абсурд!  С  этой  мыслью  мы  добрались  в  часть,  в  надежде  встретить  кого-то  из  группы.
 Только  через  три  дня  мы  добрались  в  часть,  четыре  человека  из  всей  группы. Никто  из  группы  Кравцова  не  вернулся. Нас  поздравляли,  но  душа  скорбела ,  а  не  ликовала,  я  послал  на  смерть  лучших  из  лучших,   сам   оставшись  жить.  Погибли  все,- это  не  вызывало  сомнений. Даже,  если,  кто – то  укрылся,  то  наша  авиация  и  артиллерия сравняли  все  укрытия  в  плоскость.
Нас  чествовали  как  национальных  героев.  В  непонятной  военной  форме  чешский   генерал  сказал,  что  счёл  бы  за  честь,  если  бы  я  остался  жить  в  его  родной  стране,  для  которой  я  столько  сделал.  В  торжественной  обстановке,  спустя  время,  мне  вручили  орден  Ленина.  Моих  коллег  то  же  поздравили  и  наградили,  но  тут  же  куда- то  увезли,  так  что  мы  не  попрощались,  хотя  я  помню  каждого  и  буду  помнить  пока  живу.  События  так  измотали  меня,  что  я  был  лишён  радости  Победы,  своего  преобразования,  даже  орден  Ленина  был  безразличен.  Я  устал.  Вплоть  до  психического  расстройства. Мне  было  физически  тяжело  любое  общение,  любая  информация  якорем  тянула  меня  в бездну   безразличия. Я  перестал  носить  форму, одеваясь  в  штатское,  кормил  голубей,  бесцельно   гулял  и  вообще  мечтал  уйти  в  лес,  чтобы   сохранить  своё  внутреннее  я.
Была  цель,  мы  с  потерями  её  достигли,-  былой  угрозы  не  существует. Повезло ?  Это  кому ?  Мне  и  ещё  нескольким -  а  остальным? Вы  бы  видели   последствия  атаки !   Бурая  от  крови  земля,   практически  везде  валяются  фрагменты  тел -  ЛЮДЕЙ,  с  разными  судьбами,  но  с  одинаковым  финалом.  У  них  есть  семьи,  родственники,  друзья,  а  их  нет.  И  не  убиты,  а   разорваны  на  куски  ,  без  возможности  хоронить,  пусть  и  в  братской  могиле. Да,  в  этой  братской  могиле  будут  покоится  фрагменты  тел  фашистов  и  членов  нашей  группы,  потому,  как  разобрать  не  возможно. Я  специально  интересовался,  как  пройдёт  захоронение,  ведь  добраться  туда -  практически  не  возможно. А  в  это  время  года,  тела  быстро  начнут  разлагаться. Выделенный  вертолёт/  автожир – так,  кажется,  назывался/  курсировал  бесконечно,  то  свозя  солдат,  то  увозя  нечто  похожее  на  останки  нашей   группы ,  то  производя  захоронение  по  месту  ,  чтобы  тела  фашистов, не  привели  к  эпидемии.  Я  сопровождал  взглядом  этот  вертолёт,  и  душа  надрывалась  в  тоске. Почему ?  Почему  моя  доля  страдать ?  Силы  свыше  уберегают  меня  от  гибели,  посылая  мучительные  испытания. Гуляя  по  ,  теперь  безопасному  лесу  ,  на  поляне  нахожу  норку  суслика  или  хомячка  и  молча   ухожу  в  воспоминания. Было  такое. Двое  суток  почти  не  ел  и  тут,  совершенно  свежая ,  обитаемая  норка  суслика.  Края  стёрты,  ворсинки  шерсти -  всё   свидетельствует ,  что  он  там. Кому  можно  передать  ,  сколько  нужно  выдержки,  терпения,  умения,  чтобы  выманить  его  из  норки,  убить  ,  освежевать,  найти  воду,  ёмкость,  в  чём  его  сварить, слить  первую  воду,  заново   сварить  и  мелкими  глотками  выпить  бульон,  а  потом  съесть  мясо. И  это  если  повезёт! Да,  я  счастливчик,  которого  не  расстреляли  и  не  отправили  в  концлагеря, но  то,  что  я  получил  взамен – радостью  жизни  то  же  назвать  трудно.  Лесные  заросли  малины,  меня  понукают  к  действию  собирания,  не  только  ягод,  но  и  листьев  с ветками,  чтобы  зимой   выжить.  А  теперь  я  старший  офицер, для  которого  это  бурьян,  пачкающий  форму. Вдоль  тропы -  подорожник -  это    посланец  жизни  для  тысяч  людей.  По  мне,  так  я  бы  памятник  поставил  подорожнику,-  спасителю  тысяч,  а  может  миллионов  болящих.
Населённый  пункт  маленький  и  людская  молва  меня  обрисовала,  как  спасителя! Местные  кланялись  мне,  а  военные  с  особым  усердием  отдавали  честь,  даже  если  я  был  не  в  форме.  Культ  спасителя.  Незаслуженный  культ.
Однажды  набрёл  на  рыбака,  успешно  вылавливающего  маленьких  карасиков.  Я  не  любитель  рыбалки. Бедная  рыбка,  в  агонии  бьющаяся  в неприемлемой  для  ней  атмосфере,  чуя  смерть,  вызывая  непомерную  радость  рыбака,- тяжёлое  зрелище. Рыбак  меня  узнал,  поздоровался  и  на  ломанном  русском  пригласил  в  гости в  дом , буквально  рядом  выстроенный  с  поворотом  реки.  Сруб,  под  охоту  и  рыбалку. Я  согласился. Меня  поразила  та  неуёмная  благодарность,  которая  буквально  изливалась  из  него,  за  то,  что  я  спас  город.  Попив  чай,  я  откланялся. Разве  это  я ? Это  авиация  и  артиллерия ,  а  я рычаг  пропаганды, не  более. Я  - тот,  кто  повинен  в  гибели  отряда!
Долгие  размышления – это  не  признак  паранойи, это попытка ,  рассматривая  карту,  не  пропустить  нужный  поворот. Сто  раз  смотришь,  как  заворожённый,  а  очевидного  не  видишь,   и   лишь,  когда  уже  тошнит   от    бесконечных  кругов,  вдруг  является  то,  что  было  буквально  перед  глазами.  Так  и  здесь!  Эта  операция  готовилась  под  триумф  Кравцова!  Это  я  на  его  месте  и  мне  вынуждены  оказывать  те  почести,  которые   готовились  для  него.  Я  не  знаю  почему,  но  он  оказывается  был  фигурой  легендарной  с  немыслимым  послужным  списком  и  целой  ротой таких  уважаемо  заслуженных  людей -  что диву  даёшься. Это  были  не  похороны -  это  был  какой  - то  траурный  ритуал,  с  авиацией,  совершавшей  траурные  круги,  иными  мероприятиями. По-  моему  пять  генералов,  обилие  полковников  и чешских  штатских  и  военных.  Какое – то  государственное  действо,  на  котором  я  стоял  в  первом  ряду,  совершенно  не  понимая,  как  себя  вести.  С  Кравцовым  я  еле  знаком,  остальные  члены  отряда   у  меня  в  памяти  почти  не запечатлились. Что  удивило,  так  это  то,  что выжившие  бойцы  моей группы  были  в  спешном  порядке  куда- то  удалены, причём  с такой  оперативностью,  что  мы  даже  не  попрощались.  Почему?  В  отличии  от  всех  соболезновавших  именно  они  были  и  участниками  и  свидетелями  последнего   задания  Кравцова.  Повторюсь,  но  у  меня  сложилось  впечатление,  что  вся  операция  планировалась  именно  под  Кравцова  и  под  его  несомненную победу. Именно  по  этому  я  смотрелся  как ряженый, как  пустое  место,  к  которому  формально  обращались.  Какую  я  мог  сказать  речь ? Три  предложения  с  формальными  штампами – это  максимум.
Поминки  напоминали  траурный  пир,  с  немыслимо  большим  столом  и  с  массой     участвующих.
Если  он  такой  заслуженный  и  популярный,  почему  он  не  генерал? Почему  он  не  из  штаба  руководил  общим  ходом  операции,  а  сам  участвовал ? После  Победы  ,  направить  его  на  такое  опаснейшее  задание -  разве  это  было  разумно ? На  памятнике   фамилии  участников  были  выбиты  в   общем  списке,  но  об  остальных  членов  группы  вспоминали  вскользь,  как  о  косвенном  факторе,  но  он   же  не  один  действовал! Я  не  увидел  ни  одного  скорбящего  за  кем -  нибудь   из  остальных   погибших. Следовательно,  однополчан  не  потрудились  доставить,  учитывая  малозначительность  фигур   погибших. Логично,  было  бы,  если  моя  фамилия  была  на  таблице  погибших,  а  он  стоял  на  моём  месте.  Но  тогда   поминание  было  бы  несопоставимо  скромнее  и  формальнее, а  основным  событием  стал бы  банкет.
Я  выдержал  все  эти  дни,  стойко   демонстрируя  траур,  в  ожидании  когда  все  разъедутся  и  станет  понятна  моя  дальнейшая  судьба. Напрасны  были  мои  опасения,  что кто – то  захочет  со  мной  говорить  по-  душам  и  я  могу  случайно  проколоться. Жена,  тесть, родственники  и  друзья  его  до  такой  степени  были  подавлены  трагедией,  что  окружающее  для  них  имело  размытые  контуры. Разбившись  на  небольшие  группы,  участники  былых  совместных  сражений  вспоминали  Виктора  и  детали  операций. Эти  группы  были  между  собой  не  знакомы,  так  что  держались  особняком. Два  генерала,  сразу  после  церемонии  захоронения  улетели,  остальные  держались  вместе,  в  окружении  своих  свит.   Прошло  и  это. В  нашей  части  со  мной  подчёркнуто  вежливо  здоровались,  чеканя  шаг  и  отдавая  честь,  командный  состав  старался  избегать  встреч.  Я  оставался  прикомандированным,  и моё  подчинение  командиру  носило  исключительно  формальный  характер. Понимая,  кто  меня  прислал,  и  что  я  смог  сделать,  видя   кто  приехал  проститься  с  Кравцовым,  командир  части,  старался  погрузиться  в  ворох  своих   непосредственных  обязанностей, «забыв»  о  происшедшем. Два  раза  в  день  свежий  холмик  общей  могилы  со  списком  покоящихся   подвергался  тщательной  уборке  солдатами,  на  выходные  выставлялся  почётный  караул,  правда,  не  долго. К  могиле  приводили  чешских  детишек,  что – то  рассказывая,  периодически  приезжали  какие – то  военные  и  подолгу  стояли  молча,  скорбя  о  ком- то  из  списка.  Ежедневно,  к  могиле  подходил  и  я.  Учитывая,  мою  гражданскую  одежду,  никто  не догадывался  о  моей  роли, и я  воспринимался, как  посетитель. Нет,  местные  многие  меня  узнавали  и  почтительно  здоровались,  я  о приезжих.
Совершая  длительные  прогулки,  я  мучительно  думал,  предполагая  варианты,  разворачивающихся  событий.  Что  ждёт  меня? То,  что  меня  не  забыли – это  точно.  Понятно,  что  Победа  вскружила  головы  и  все  ждут  новых  назначений  или  демобилизацию  и  отъезд  на  Родину,  в  этом  плане   моя  судьба  меньше  всего  их  интересовала.  Вполне  возможно,  что  произошла  кадровая  перестановка  и  мои  начальники  уже  совсем  другие  люди. Насколько  я  люблю  природу  и  лес,  настолько  меня  сейчас  это  не  интересовало.  Откровенно  скажу -  чего  я  боялся :  в  день  оный,  приходит  приказ  о  моём  увольнении  и  предписание   явиться  в  родной  военкомат,  чтобы  стать  на  учёт  в  родном  районе.  Вот  на  этом  моменте  всё  моё  естество  приходило  в  состояние  паники.
У  меня  сложилось  впечатления,  что   моё  духовное  тело  соткано  из  противоречивых  лоскутов,  которые  способны  проявлять  своё  недовольство  соседями. Мои  родители  и их  судьба  мне  были  очень  интересны.  Написать  им  письмо,-  значило  бы  вернуться  к  ним  ,  как  минимум   с  визитом,  а  это  значит,  что  мне  сперва  нужно  появиться  в  семье. Что  я  скажу  деду- пасечнику ? Он - то  понимает,  что  с  беглеца, утратившего  человеческий  облик,  большую  часть  войны   не  воевавшего  и  даже  служившего  у  немцев,  такой  же  подполковник,  как   с  деда  генерал. А  орден  Ленина,  фактически  приравниваемый  к  звезде  героя?   Что  сказать  деду?  И  нет  уверенности,  что  он  уже  кому-то  не  рассказал обо  мне  или  потом  не  расскажет. Может  жена  и  вся  родня  уже  знает  о  моём  времяпровождении  в  военное  время?!   Нет, НКВД  я  не  боялся,  у  меня  документы  выдержали  бы  любой  запрос,  и  орден   я  получил  не  напрасно.  Трудно  представить  сколько  бы  положило  наших  это  вооружение,  если  бы   фашисты  начали  атаковать,  или  наши !  А  сколько  бы  погибло  мирного  населения? А  в  случае  штурма    сколько  солдат  нашли  бы  свою  смерть  после  победы? Да  и  сам  штурм  из  низины  в  гору -  это  бесконечные  потери. Мне  бесконечно  жаль  тех,  кого  я  послал  на  смерть,  сам  того  не  зная,  жаль  Кравцова,  прошедшего  войну,  настоящего  подполковника  и  как  я  увидел   с  целым  иконостасом  орденов  и  медалей,  которые  родные  получили  с  похоронкой  после  войны. Мой  путь  был  самый  сложный,  но  самый  безопасный,  я  это  понимал.  Но  я  понимал  и  другое,  если  бы  мы  базу  не  обнаружили,  я  бы  придумал  следующий  ход,  а  командиры  других  групп -  нет. Ни  одного  выстрела  враг  не  успел  сделать  по  части  и  по  населённому  пункту -  ни  единого. Разве  этого   мало?
Меня  спишут  в  запас,  с  глаз  долой – это  понятно.  Ну  какой  я  строевой  офицер? Меня  будут  спрашивать  где  воевал,  за  что  медали  и  повышение,  какие  должности  и  где  занимал,-  что  я  скажу? Все  военные  выпивают  и  вспоминают  разные  этапы  войны  и  своё  участие  во  время  этих  этапов.  Курская  дуга,  Сталинград,  а  ранее  битва  за  Москву  и  блокадный  Ленинград. Для  меня  всё  это  ничего  не значащие  понятия, не  из  моей  жизни. Чтобы  этому  радоваться, это  нужно  пережить. Я  был  совершенно  непонятный  им,  а  они  были  непонятны  мне,  какой  из  меня  служака? Только  в  запас, не  иначе. У  жены  очень  старенькая  больная  мама,  с  ещё  тем  характером,  которая  в  жизни  никуда  не  уедет,  тем  более,  что  у  неё  четверо  детей  и  всё  село -  родня.   И  кем  я  буду  в  том  селе?   Председателем  колхоза,  так  я  в  агрономии   разбираюсь,  так  как немецкий  каратель  в  иудаизме. Идти  по  партийной  линии ?    Мне это  чуждо.   В  школу – точно   нет. Я  же  не  могу  просто так  заявиться  в  семью  ,  на  побывку,  мне  дадут  направление   в  часть  по  месту  жительства,  чтобы  я  стал  на  учёт,  как  офицер  запаса.  Всё!  Это  якорь. Дальше -  устройство  на  работу.  Дочке  семь  лет, до  войны  ей  было  более  двух  годиков,  я  её  практически  не  знаю.  У  меня  есть  родной  брат,  тут уже  я  узнал,  что  он  ранен  ,  комиссован  и  живёт  с  родителями  так  и  не  женившись.  Можно  сто  раз  «прокручивать»    ситуацию,  но  жена  с  тёщей  и  ребёнком  никогда  никуда  не  уедут,- это  аксиома  из  которой  следует,  что  мне   суждено  гнить  в  этом  селе,  с  раскисающими  дорогами,  крышами  под  камышом  и  бесконечными  гостями  с  самогонкой    и  задушевными  беседами. Это  значит,  что  мне  нужна  корова,  поросята,  куры  и  сараи  для  них  и  хранилища  для  кормов.  Это  значит,  что  первая  задача  приобрести  робу,  в  которую   я  вросту,  поднимая  колхоз  и  личное  хозяйство. Почему  в  Чехословакии  есть  колонка,  которая  подаёт  воду  в  дом,  а  в  доме  есть  кухня,  возможность  помыться  и  сливная  канализация ?  А  у  нас  колодец  в  самом  конце  огорода,  с  улицы  « журавль»  и  коромысло  на  два  ведра! У  них  туалет  в  доме  и  канализация,-  примитивнее  не  придумаешь. А  у  нас? Туалет маленький  лабиринтик  из  дощатого  каркаса   и  уложенными  снопами  высохшей  кукурузы. Как  местная  достопримечательность  буду  ходить  в  сопровождении   Карла  по  деревне   и  радоваться  такой  жизни ? А  что  дома  у  родителей?  Нищета,  жизнь  хоть  как – то поддерживаемая   инвалидом  и  двумя  стариками ?  Чем  я  им  могу  помочь?  Расстояние  от  нас до  них   чуть  меньше  восемьсот  километров,  так  что  даже  небольшая  поездка,  с  реальной  физической   помощью- это  полмесяца -  месяц.  А  на  кого  хозяйство   оставить?  Тачками  возить  перегной  моя  жена  точно  не  сможет.  Может серьёзно  заняться  самогоноварением,  используя  труд  деградировавших    алкоголиков ?  И  давить  на  участкового   своим  фронтовым  авторитетом ,  чтобы  обойти  закон? Всё  существо  моё  противилось  такой  перспективе.  Но  это  не  от  меня  зависело.  Я  настолько  отвык  от  жены  и  дочери,  что  мне  они  представлялись  абстрактно.  Если  бы  можно  их  было  забрать  и  на  крыльях  привезти  сюда -  тогда,  да! А  так?! Мне  предстояло  стать  самому  дедом -  пасечником,  совмещая  домашнее  хозяйство  с  официальной  работой.
Дни  не  летели  ,  они  мчались,  приближая  меня  к  роковой  черте.  По  нашей  договорённости в  части  я  пробуду  до  начала  августа,  как  минимум. Они  опасались,  что  где – то  в  лесах,  может  появиться  мощное    фашистское  соединение,  которое ,  возможно, будет  вести   боевые  действия,  потому  сейчас это  предугадать  было  никак  нельзя. Это  может  быть  соседний  район  или  на  стыке. Для  них  я  был  некой  страховкой,  «  пожарной  командой»,  они  верили,  что  в  случае  необходимости  мне  можно  доверить   руководство  подобной  операцией.
Но  это  не  могло  быть  бесконечно  долго. А  какие  варианты  ещё  существуют ?  Я  же  не  мог  сказать,  что  не  хочу  возвращаться  в  родную  деревню,  которая  по  меркам    Чехословакии   вполне  сопоставима   со  средневековой. Вот  все  эти  мысли  буквально  изматывали  меня. Пребывая  в  постоянном  одиночестве,  мне  было   легче,  так  как  никакая  посторонняя  информация  меня  не  беспокоила. Случай!  Вот  ведь  практически  всегда  нас  сопутствует  случай,  которым  мы  можем  или  не  можем  воспользоваться,  прямо  или  косвенно.
Кравцов – оказался   серьёзной  фигурой.  Представление  на  полковника  было  уже   послано  ,  а  орденов  и  медалей  ему  было  не  занимать. Его военная биография,  как  я  узнал  позже,  это  был  настольный  учебник - пример  для образцового  курсанта. Всё  началось  с  того,  что  меня  вызвали  в  штаб. Я  переоделся  в  форму  и  отправился,  любопытствуя.  Никаких  мыслей,  кроме  нового  задания  у  меня   не   возникала,  к  этому  я  был  готов , и  потому  мной  владело  больше  профессиональное  любопытство. В  штабе  мне  представили   видную  женщину ,  в  трауре – это  и  была  дочь  генерала  авиации  и   вдова  Кравцова. На  похоронах  я  её  не  рассмотрел,  мы  минуту  виделись,  но  я  её  не  запомнил,  как  и  её  отца  генерала. Для  меня  это  была  совершенно  не  нужная  информация.
Она  прилетела  сюда,  чтобы ещё  раз  увидеть  могилку  и  узнать  есть  ли  шансы  на  перезахоронение  под  родным  Киевом. Тогда  она  была  в  истерике  и  ничего  не  помнила,  кроме   ужаса  потери.  Теперь  всё  происходило  заново. Меня  представили,  как  руководителя  группы,  хотя  изначально  это  было  не  так. Опять  таки  - бюрократия – опытный  командир  группы  не  мог  погибнуть,   могли  погибнуть  менее  подготовленные   специалисты  и  всё, «задним  числом» -  переделали. С  этим  было  бесполезно   спорить,  тем  более  мне. Знаете,  есть  такой  стойкий  тип  женщин,  с  которыми  не  нужно  входить   в  сентиментальные  подготовительные  смягчающие  беседы  ,  а  для  обеих  проще  сразу  переходить  к   сути.
Мы  подошли   к  братской  могиле, где  покоился  прах  её  мужа.  Она  еле  сдерживала  слёзы.  Выдержав  траурную  паузу , мы  отъехали   в  небольшой  сквер,  где  чудом  сохранилась  одна  скамейка,  чьими- то  заботливыми  руками  тщательно  очищенная  от  мусора.
- Мне  было  приказано быть  с  Вами  предельно  откровенным,  хотя  мне  и  достаточно  трудно  с  женщиной  делиться  жесткими  деталями. 
- В  общих  чертах,  я  знакома  с  операцией.  Почему  погиб  муж?   С  его – то  опытом?
-  Ответа  нет. Его  группа  должна  была  двигаться  в  сторону  ущелья  и  при  малейшем  обнаружении  противника ,  отступить  и  сообщить  по  рации.  Если  ситуация  будет  безнадёжной  - кинуть  шумовую  гранату,  чтобы   остальные  группы  могли  сориентироваться.   Мы  все  услышали  звук  этой  гранаты,  и  это  помогло  нам  скорректировать  задачу.  Немцы  несколько  месяцев  готовились  встретить  разведчиков,  то  есть  нас,  и    всяких  сюрпризов  было  приготовлено  не  мало. Я  не  знаю,  как  погибла  вторая  группа. В  моей   группе  потеря  одного,  самого  опытного  бойца.  Он  упал  в  пропасть,  тело  обнаружить  и  извлечь  не  представляется  возможным.  Мне  стыдно  это  говорить,  но  это  так.  Нужны   опытные  альпинисты,  которых  нет. Если  спуск  попробуем  сделать  мы – то  тоже  погибнем.  Нельзя  было  ждать  ни  минуты,  если  бы  немцы  первые  открыли  огонь, то  с  части  и  с  нашего  вооружения,  как  и  с  населённого  пункта  вообще  бы  ничего  не  осталось.   Рации  двух  групп  молчали , и  я  вызвал  огонь,  сообщив  координаты.  Учитывая  огромные  запасы  снарядов,  вооружения  у  немцев,  то  под  ударами  нашей  авиации  и  артиллерии были  такой  силы  взрывы,   что  ничего  живого  там  остаться  не  могло.
- Но  Вы  же  живы.
- Мы  проделали  самый  сложный  и  самый  опасный  маршрут,  но  это  позволило  нам  укрыться  за  холмом. Я  не  уверен,  что  я  сам  дважды  смог  бы  повторить  столь  опасное  восхождение,  это  были  самые   выносливые  и  молодые   бойцы, кроме сорвавшегося  при  восхождении. Наш  маршрут  был  практически  нереален,  настолько  опасным  очевидно казался  . Немцы даже  предположить  не  могли,  что  кто – то  в  здравом  уме,  выберет  это  направление  для  передвижения. Если  бы  этим  путём  пошёл  кто – то  кроме  меня,  то  можно  было  считать,  что  его  послали  на  верную  смерть.
- Вы  же  не  молоды.
- Да,  но  у  меня  есть  неповторимый  опыт  действий  в  лесной  местности.  Такого  опыта  ни  у  кого  больше  не  было. Первоначальный  план  был  утопичен,  мы  бы  все  погибли  не  достигнув  цели -  я  просто  убеждён  в  этом.  Ночью   я  обратился  к  Виктору,  он  всех  собрал  и  я  изложил  свою  версию ,  которую  все  приняли  единогласно.
-  И  именно  потому,  Вы  внезапно  стали  командиром  группы?
-  Не  уверен,  что  могу  об этом  говорить. Я  военный,  прикажут -  скажу.
-  Мне  и так  всё  ясно.
-   Вам  больно  это  слушать,  но    решение   похоронить  погибших  в  братской  могиле  возникло  тогда,  когда  нам  не  удалось  найти  ни  одного  фрагмента  тела  в  нашей  камуфляжке.  Немцев  было  очень  много,  потому  обилие  крови,  простите,  частей  тел,  но  наших  не  было  ни  с  одной ,  ни  с  другой  группы. Там  всё  перевёрнуто  и  перемешано  с  грунтом  метров  на  пять,  а  может  и  значительно  больше.  Мы  всё  сделали,  чтобы  хоть  что- то  найти, но,  увы…. Не  хочу  оправдываться,  но  мы  осмотрели  всё  с  дотошностью  сыскарей -  следов  нет.  Это  были  взрывы  немыслимой  мощности… Да  и  потом вертолётом  были  доставлены  солжаты  для  захоронения  фрагментов  тел,  чтобы  избежать  эпидемии,  им  была  поставлена  задача  найти  хоть  какие  -то  признаки  наших,- но  ничего  не  удалось. Увы.
- Я  догадывалась.  При  его  друзьях,  если  был  бы  хоть  какой – то шанс…  Сегодня  вечером,  рядом  в  авиационной  эскадрилье ,  соберутся  друзья   Виктора,  которые  прилетели   на  один  вечер ,  чтобы  помянуть. Я  уверена,  что  и  Вы  там  просто  обязаны  быть -  последний  свой  приказ  он  получал  от  Вас  и  последним  в  живых  видели  его  то  же  Вы. Это  важно  для  всех  нас. Часов  в девять -  подъезжайте.
- Вы  уверены,  что  я  там  нужен ?
- Да. Хотите,  я  организую  приказ  Вашего начальства,  которое  и  так  там  будет.
-  Буду.
Я  со  всей  возможной  тщательностью  привёл  себя  в  порядок,  сожалея,  что  сапоги  всё  равно  запылятся   и  попросил  меня  довести  до  лётчиков. Майор  скривился,  но  машину  выделил. Мне  нечего  было  с  собой  брать,  да  и  с  погибшим   я  был  мало  знаком,  просто  визит,  от  которого  нельзя  отказаться. Я  ожидал  увидеть  офицеров  в  ранге  от  капитана  до  полковника,  которые  под  винными  парами уйдут  в  слезливые  воспоминания  и  ещё  пойди  знай,  чем  для  меня  эта  встреча  обернётся. Ведь  на  то,  последнее,  задание  послал  его  я.  И  погиб  он  потому,  что  старался  выполнить  то,  что  я  приказал.  А  приказал  я  не  верно,-  у  меня  и  в  мыслях  не  было,  что   можно  организовать  укрытие  в  ущелье,- это  не  логично. Или  я  не  хотел  в  это  верить.
Встречали  всех  два  лётчика – лейтенанта,  узнавали  фамилию  и  провожали  в  громадную  палатку ,  к  месту,  к  которому  ты  прикреплён. Моё  место  было  на  одной  трети  к  выходу.  Народу  было  много,  но  меня  удивил  состав :  три  генерала,  но  у  остальных  офицеров  на  груди  красовались  высшие  награды  страны.   Я  впервые  увидел   «вживую»  дважды  героя  Советского  Союза! Ордена,  медали -  всё  было  представлено  в  громадном  изобилии  и  что  удивительно,-  разные  рода  войск. Были   военные  и  в  чехословацкой  форме,  правда  в  рангах  я  не  разобрался. Было  и  моё  начальство  и чехи  в  штатском.  Они  все  друга  знали, пусть  не  каждый -  каждого,  но многие -  многих.  Говорили  душевные  тосты,  стол  ломился  от  изобилия,  я же  имитировал  присутствие, «вредную»  пищу  я  не  ел  принципиально,  считая,  что  это  длинный  и  извилистый  путь  к  самоубийству,  алкоголь  употреблял  только  в  тех  дозах,  которые  не  туманили  голову,  оставляя  ясность  ума,  зато   много  пил  воды.  Зачем  мне  отказываться  от  своих  убеждений,  ставших  привычками ?  Сидели  мы  часа  два -  три, уже  и  перекуры  были,  когда  штатский  чех   взял  тост  и  на  сносном  русском  сказал:
- Вы  военные. Был  дан  приказ,-  любой  ценой уничтожить этот  взрывоопасный  муравейник   фашистской  нечисти. Все  знают -  не  одна  и  не  две  попытки  были  обнаружить  склады  и  расположение  техники,  казармы,-   все  попытки  привели  только  к  гибели  людей. Среди  нас  есть  человек,  который,  неся  потери  отряда  блестяще  выполнил  приказ,  сохранивший  сотни   военных  жизней ,  мирного  населения  и  множество  техники. Мой  тост,  за  профессионала,  который  смог  выполнить  приказ.
Он  указал  на  меня.  Я  сильно  растерялся.  Это  же  поминки  человека,  в  чьей  смерти  я  повинен  и  уж  точно  за  меня  пить  нельзя. Но,  полагаю,  что  это  был  большой  начальник,  потому,  что  крикнули  трижды  ура  и  выпили.  Я  практически  сразу  попросил  налить и дать  слово .  Обращаясь  к  вдове,  я  сказал :
-  Простите,  что  не  уберёг,  если  сможете,-  и  поклонился.
Вдова  зарыдала. Никто  не  пил,  я  то  же  не  мог.  Пауза  затянулась. Ко  мне  подошёл  генерал,  тесть  Виктора,  обнял  меня  и  сказал – «  не  упрекай  себя  ни  в  чём. Это  война. Давай  не  чокаясь»  .  Не  только  мы,  все  выпили.  После  этого   компания  разделилась  на  небольшие  группы ,  я  же  пребывал  в  привычном  одиночестве. Ко  мне  подошёл  командир,  двое  чешских  военных  и  этот  начальник  в  штатском.
- Есть  разговор.  В  понедельник,  в  Праге.  В  комендатуре  к  трём  часам  Вас  ждём,  с  твоим  командиром  всё  согласовано.
Командир  кивнул  и  сказал :  доставим  в  срок,  как  будто  я  вещь. Вообще  к  командиру   части   относились  как  к  приведению. Никакого  отношения  к  происшедшему  он  не  имел,  разве что  дал  машину,  двух  солдат  и строительный  хлам  для  маскировки. С  группой  он  не  контачил,  никаких  личных  отношений  ни  с  кем  не  имел,  даже  со  мной,  спустя  время  после  случившегося. Он  выполнял  роль  организатора -  распределителя, ну  так  к  нему  и  относились.
С  женой  и  тестем  Кравцова  был  ещё  короткий  разговор,  суть  его  сводилась  к  тому,  что  перезахоронение – это бессмысленная  формальность, которую  нужно  отринуть.
В  конце  вечера  подошла  вдова  Кравцова  и  дала  мне  платок,  на  котором  чернильной  ручкой  был  написан    киевский адрес  и    телефон. Дала  и  сказала :  Виктор  бы  одобрил. Звоните,  если  будет  нужна  помощь.
Вечер  закончился  и  я ,  с командиром,  отправились  в  часть.  Он  периодически  глотал  коньяк  из  фляги  и  говорил  то,  о  чём   будет  жалеть,  если  вспомнит:
- Ты  думаешь,  я  не  знаю -  кто  ты?.....  Моли  Бога,  чтобы  эта  тайна…. Гавнюк,  а  не  подполковник,  я  с  42  года… Если  бы  ты  не  выполнил  это  задание,  знаешь,  где  ты  ещё  вчера  был?....  Теперь  тебя  не  достать -  ты  герой!  Ты  хоть  видел,  кто  представление  на  орден  Ленина  подписал?.... Знаю,  с  Праги  ты  не  вернёшься…  И  вообще  иди  ты  к  чёрту!,-    И  он  заснул.
После этого  вечера,  командир  начал  избегать  встречи  со  мной,  а  если  и  встречались,  то  настолько  пренебрежительно   отдавал   честь,  насколько  мог. Я  же  придерживался  устава.  Офицеры  части,  видя   отношение  командира,  эти  несколько  дней  старались  не  отстать  от  подавшего  пример,  что  меня  мало  задевало.
Я  довёл  до  блеска  форму,  а  сам,  в  камуфляжке,  без  опознавательных  знаков  бродил  по  части  и  по  городку   в  ожидании  своей  участи. Дни  довольно  быстро  пронеслись , и  я  с  чемоданом,  сухо  попрощавшись  с  командиром,  да  и  командир  для  меня  он  был  условный,  на  его  машине  отправился  в  эскадрилью,  а  оттуда  до  Праги,  точнее  на  аэродром  под  Прагой,  там  меня  встретила  трофейная  немецкая  шикарная  машина  и  довезла  в  комендатуру,  где   меня  ждали  совершенно  не  знакомые  люди  в  чешской   военной   форме.
Суть  беседы  сводилась  к  тому,  что  в  мои  способности  они  не  верят,  но  оспаривать  мнение  высшего  начальства  не  собираются. Минимум  ещё  два  года,  а  то  и  три ,  недобитки  будут  скрываться  в  лесах,  совершая  дерзкие  вылазки. Вопрос  с  моим  командованием  согласован,-  будет  создана   группа  в  столице,  с  филиалами,  для  выявления  и  подавления  вражеских  проявлений. Начальник  группы  Зденек,   начальник  штаба  Шимон – это  имена. Вы -  официальный  консультант. Нам   предстоит  сложная  работа,  но  и  у  нас  и  у  Вас  есть  большой  опыт,  Ваша  последняя  операция  просто  чудо,  если  это  не  стечение  обстоятельств.
Я  получил  квартиру,  личный  транспорт  с  водителем   и  возможность  разбираться  в  картах  на  чешском  языке.  На этом  очередной  этап  моей  жизни  закончился. Никаких  известий  моя  семья  и  родители  не  получили,  кроме  того  в  41  извещения,  что я  пропал  без  вести,-  столько  лет  прошло,  былое  кануло в  лету. Прага -  сказочный  город  и  гулять  по  нему  -  одно  удовольствие.  Я  гулял, в  воображении  пытаясь  создать  сеть  возможных  узлов  вражеского  сопротивления  и  степени  опасности.
Было  желание  убежать  самому  от  себя,  от  своих  мыслей,  от  человеческих  обязанностей,  просто  перечеркнуть    предательски  прошло  и  начать  жить  настоящим.  Каждый,  кто  сделал  нам  добро  оседает  в  душе  и  в памяти,  обрекая  нас  на  ответные  действия. Мы  хотим  компенсировать  то,  что  получили,  хоть  и  не  в  полной  мере. Родители, брат,  жена,  дочь,  дед  пасечник  и  Карл – это  далеко  не  полный  список  тех,  которым  я  должен  проявить  участие.  Но  это  трясина,  с  множественными  нитями,  которая  засосёт  меня  в  болото  бесперспективного  быта. То,  что  могло  быть  моим  будущем  в  Чехословакии – это  был  бенефис  Золушки,  для  которой  никогда  не  пробьёт  двенадцать.  Сказать,  что  я  был  нелюдим -  ничего  не  сказать.  Фронтовиков  тянуло  поделиться  пережитым,  найти  общее,  увидеть  объединяющую  их  радость и  горе ,-   мне же  было  глубоко  чуждо  всё  это. У  меня  была  другая  истина,  моя  истина  и  она  разительно  отличалась  от  истины  их.
Я  ставил  в  лесу  у  деда  самодельные  капканы-  силки  на  лисиц. Чтобы  хищница  не  могла  перегрызть  деревянный  каркас - они  слегка  подвешивались  над  землёй. Этому  меня  дед  научил. Так  вот  ,  что  парадоксально,  взгляд  одних  лис  излучал  глубокую  ненависть   и  обречённость,  а  у  других  призыв  к  состраданию.  В  это  трудно  поверить - но  это  так. Я  давно  понял,  что  взгляд  живого  существа  нельзя  спутать  ни  с  чем. Иногда  лютую  ненависть  выражал  взгляд  молодых  лисиц,  а  иногда  подёрнутые  старческой  плёнкой  взгляд  лис  в  возрасте  молили  о  пощаде  и  сострадании. Многих  лис  я  отпускал,  если  видел  в  их  глазах  частичку  своей  судьбы.
Мои  прогулки  в  одиночестве  были  оценены  как  проявление  контузии  : действительно  общение  с  кем  бы  то  ни  было  для  меня  было  мучительно.  Я  боролся  с  желанием  уйти  в  лес  и  поселиться  в  хижине,  отгородив  себя  от  страшного  и коварного  общества,  которое  создал    человек.
Пёс  у  будки  доедает   паёк, а  на  прилегающих  кустах  в   исступлении,  совершают  короткие  прыжки воробьи,  дожидаясь  законного права   доесть остатки,  которые  сладки. Они  взглядом  оценивают меня,  как  вероятное  препятствие   к  достойной  трапезе  и  убеждаются,  что  до  опасного  конкурента  я  не  дотягиваю. В  их жизни   всё  ясно,  а  в  моей -  всё  неопределенно. Главное,  что эта  неопределенность  убивает  страсть называемую  жизнь.  Да,  не  желание,  а  именно  неукротимое  чувство  радости  жизни  - это  страсть  которая,  заставляет   вести  активную  жизнь.  Смотрите,  сколько  энергии  и  маленького  воробушка! Он  не  может  устоять на  месте,  ожидая,  когда  пёс  удовлетворит голод  и   уйдёт,  дав  тем  самым  сигнал  к  воробьиному  пиру.  Эта,  предстоящая  радость,  заставляет  ликовать  в  предвкушении  положительных  эмоций.   Пёс,  обоснованно,  чувствуя  себя  хозяином  и  понимая ,  что  благодаря  его  личным  выдающимся  заслугам,  за  ним  ухаживают  и  кормят,  степенно  поел  и   усталым  шагом  переевшего,  направился   к  тени  возле  будки,  чтобы  возлечь,   отдыхая. Его  внутренняя  безмятежность   совершенно  очевидна,  он  утвердился  в этой  жизни.  А  я? Если  ранее  желание  жить   буквально руководило  работой  разума ,  заставляя  бурлить  идеями  и  вариантами,  то  теперь  я  буквально  сник.  Ко  мне  пришло понимание,  что  на  этом  этапе  ничего,  буквально  ничего  не  зависит  от  меня. Не  ты  играешь,  а  тобой  играют,  переставляя  фигуры  по  своему  усмотрению. Была  мысль,  которую  я  постоянно  пытался  подавить,  но  она  неизменно  всплывала  в  сознании,  пользуясь  любым  подходящим  случаем.  Я  видел,  как  живут  в  Чехословакии,  в  городках  и  в  Праге,- эта  жизнь  казалась  мне  чудом  иной цивилизации,  куда  ,  волей  случая, был  отправлен  на  экскурсию   и  настолько  меня  потрясла     красота  и  устроенность  жизни  в  этом  будущем,  что  мне  очень  не  хотелось  возвращаться  назад. Хотелось  доказать  им,  что  я  один  из  них  и  место  моей  жизни  именно  с  ними  и  среди  них.  Это  трудно  передать,  но  фашисты  41  года  были  настолько  уверены  в  своей  исключительности,  что   остальное  население  Земли  было  лишь  подводящим эволюционным  этапом. Теперь,  вглядываясь  в  работающих  пленных   немцев  не  возможно  никакой   фантазией  представить,  что те  и  эти -  одни  и  те  же  люди.  Может,  сравнение  не  корректно,  но  по   чехам  было  видно ,  что  это  люди  совсем  иного  цивилизационного  витка.  У  них  дороги  вымощены  и  за  их   целостностью  тщательно  следят  и   даже  смывают  грязь,  а  у  нас  грунтовые   разъезженные   полосы   непомерной  ширины,  чтобы  была  возможность  варьировать  при  езде. У  них за  лошадьми  и  тележками   ухаживали  и  ход  ухоженной  лошади  радовал  глаз,  а  у  нас  лошадь -  и  есть  лошадь. Тележка  едет, везти  груз  может -  чего  ж  ещё? Заборчики  и  оградки,  фасады  и  детские  площадки,  устройство  школ -  всё    ,  буквально  всё  не  шло  ни  в какое  сопоставление  с    нашими  реалиями.  А  одежда? Офицер,  в   подогнанной  чистой  форме – был  так  же  органичен,  как  крестьянин   в  чистой,  не  старой,  ухоженной  одежде. А  в  чём  ходят   в  моём  родном  селе  и  селе  родителей?  За  то,  во  что  одеты  дети  и  говорить  не  хочется,  а  война   закончилась  недели  назад  и  не разоружённых  фашистских  отрядов  ещё   множество.
С  такими  мыслями  тяжело   возвращаться  на  Родину.




















Якорь.
Нет  заслуги  немецкой  овчарки,  что  она  немецкая  овчарка,  есть  заслуга  заводчика,  её  родителей  и  тех,  кто  мог  её  выходить.  Нет  моей  заслуги  в  том,  что  я  такой,  какой  я  есть,-   невероятные   задачи  судьбы  формировали  мои  решения,  которые,  в  свою  очередь  формировали  меня  таким,  как  я  есть.   Всяк  инструмент  для  своей  работы  предназначен.
 Война  была  завершена,  но  отдельные  участки  находились  под  контролем  фашистов,  что  говорить  о  лесах  и  горах. Как  правило,  это  были  отряды  фанатиков,  предпочитающих  смерть  потере  усвоенной  идеи. С  ними   справлялись  регулярные  войска  и   наши  разведроты.   Самые  опасные  были  нацисты,  которые   бежали,  бросив  своих,  надеясь  на  то,  что  дома  их  примут  как  героев, заслуживших  почёт  и  примут  в  их  судьбе  живое  участие.   Их   же  близкие,  уставшие  от  войны,  хотели  мира,  а  вовсе  не  помогать  диверсионной  работе родственников  считавших  себя  героями. Нечто  подобное  пережил  когда – то    и  я.  Трудно  представить, что  перенёс    какой -  нибудь  Курт,  за  сотни  километров,  добравшись  в  нечеловеческих  условиях  к  своей  жене  Марте  и  детям.   А  Марта,  просит  его  сдаться, отсидеть  срок  и  вернуться,  чтобы  жить  нормальной  семейной  жизнью.  В  его глазах  она  предатель  идеи, не  способная  оценить  его  подвиг, подвиг  героя,   которым в  поколениях  должен  восхищаться  их  род. Для  него  обеды,  раздаваемые  бесплатно  русскими – это  форма  изощрённого    унижения. Он   показывает  Марте,  что   советский  воин,  раздающий  хлеб -  еврей,  как  можно  брать  что – либо  из  его  рук? Это  не  жалость  русских   к  ним,  не  долг  милосердия,-  это  форма  насмешки  победителей,  над  побеждёнными.  Он  не  верит,  что  в  ближайшее  время  Рейх  восстанет,  он  хочет  умереть,  увековечив  своё  имя,-  вот  это  был  самый  страшный  контингент. Если  близкие  их  не  понимали,  они  замыкались  в  себе,  отрабатывая  план   мести.  Я  объяснял  коллегам,  что  таким  не  нужно  годами  скитаться  по  лесам,  им  нужно  громкое  возмездие  в  городе  с  множеством  жертв. Они  не  дорожат  своей  жизнью  и  вес  идеи  намного   важнее  заботы  о  ближних. Такие  люди  хотят  стать  символами ,  увековечив  себя.  Раненный  волк,  кабан  или  медведь  пытается  скрыться,  спасая  жизнь,  но  если  он  понимает,  что  окружён,  рана  тяжёлая  и  ему  не   выжить,  он  тогда    со  всей  силой  ярости,  злобы, обиды  бросается  на  охотника   и  только  смерть  может  его  остановить.  Иногда  меня  вызывали  для  консультаций и  я  имел  возможность  высказать  свою  позицию.
    Жизнь  в  лесу,  без  поддержки -  обречена. Рано  или  поздно  начнутся  налёты  на  близлежащие  деревни  за  провизией,  так  как  сил  далеко  идти  уже  не  будет, банда  начнёт  дробиться,  не  в  силах  обеспечить  себя    необходимым  и   далее  плен  или  истребление.   Ситуация  сложнее,  если  местное  население  поддерживает  бандитов,  но  и  это  не  большие  сложности – умело  расставленные  ловушки   приведут  в  них  и  местных  и скрывающихся,-  это  неизбежно.
Другое  дело,  кто  не  поможет  бывшему  однокласснику,  родственнику,  брату  жены? Едой,  документами, работой? Этот  диверсант  буквально  вживается  в  населённый  пункт   и  устраивает  акт  возмездия  со  многими  жертвами. Вот  выявление  таких  лиц -  было  самое  сложное  ,  да  и  не  был  я  спец  в  этих  делах. Но  я  настаивал,  чтобы  эти  задачи  были  первостепенными. Специалистов  в  определении  такого  контингента  не  было,  а  вопрос   был  крайне  актуален.
Мне  кажется,  это  эмоционально  трудно  понять :  в  родном  городе,  недочеловеки  должны  идеально  убирать  улицы,  содержать  город,  чтобы  немцы   по  определению  чувствовали  себя  высшей  расой,  а  теперь,  эти  полуживотные -   недокровки  в  этом  городе  главные  и  распоряжаются  арийцами,  как   просто  населением. Кормят  их  бесплатно,  раздают  мыло -  как  низшим! Истинный  патриот  не  может  с  эти  смириться,  не  к  тому  готовили  в  гитлерюгенде.   Но,  в  одиночку,  совершить  какое – то  значимое  действо  было  невероятно  сложно,  нужны  были  помощники,  смертельно  обиженные  советскими  победителями  и  готовые  помочь  акту  возмездия.   Собственно  этим  я  и  занимался. В  лесу,  на  отдалённом  хуторе,  должна  быть  группа  поддержки ,  или  надёжно  запрятанное  оружие  и  взрывчатка.  В  городе  чужих  людей не  спрятать,  да  и  патрули  представляют  не  малую  опасность,  так  что  ,  скорее  всего  база  в  лесу.
Ко  мне  на  приём  записалась  немка  моих  лет,  может  немного  младше,  и   высказала  опасения  в  отношении  своего  зятя, вернувшегося  ниоткуда  к  жене,    умершей  с  дочерью  от  какой – то  инфекционной  болезни  в  последний  год  войны. Зять   приносил  продукты  и  требовал  готовить  на  человек  семь, приносил  одежду  и  требовал  стирать,  всё  это  превратило  жизнь  этой  бедной  женщины,  филолога  по  образованию  в  ужас. Муж, обладавший  учёной  степенью,  преподавал  в  университете, был  призван  и  в  первом  же  бою  погиб. Он  не был  воином. Она   хотела  прекращения  кошмара  её  жизни  и  просила  меня  ей  помочь. Этот  визит  меня  поразил. Как  быстро  меняется  психология  и  человек   способен  внутренне  перестроиться.  В  первые  годы  войны  призывали  молодых,  а  обладатель  учёной  степени  никак  не  мог  быть  призван  в  начале  войны -   практически  гарантировано,  что он  нацист  и  пошёл  добровольно. «Зять  вернулся  ниоткуда» ,- это  ясно,  но  он  как – то  попал  в  никуда. При  таком  тесте – не  думаю,  что  зять  был  подпольным  коммунистом.  Что  ждало  его   в   родном  городке?  Не  слава,  но  позорный  плен. Нет  жены,  нет  дочери,  которых  не  могли  вылечить  в  тылу,  не  смотря  на  то  ,  что  они  родственники  героя  войны.  Тёща – для  него  вообще  не  была  фигурой. И  в  этом  он  ошибался.  Мне  понятна  была  эта  женщина -  стремившаяся  к  мирной,  спокойной  жизни  и  понимавшей,  что  прошлое  закончилось  навсегда. Не  важно,  нравилось  оно  ей  или  нет,  нравится ли  пришедшая  власть  или  нет,  но будущее  за  теми,  кто  теперь  представляет  власть  и силу  в  городе,  значит  нужно  быть  с  ними,  а  зять  её  неуклонно  тянет  в  могилу.  Тут  дело  не  в  усталости,  она  очень  рациональна и  не  видит  смысла   в  сотрудничестве  с  зятем,  более  того,  она  уверена,  что  будущее  будет  крайне  негативным. Семь  человек – это  много  или  мало? Если  это  просто  враги – то  эту  малочисленную  группу  вычислить  будет  не  сложно. Если  же  это  опытные  бойцы – то  эта  семёрка  может  быть  только    ячейкой,  а  таких  ячеек  возможно  значительное  количество.
 Конечно,  они  ей  не  доверяли  и  конечно  страховались,  поэтому  выследить   поставщика  было  сложно  и  вряд ли  привело бы  к  группе.   Совсем  не  факт,  что  они   живут  в  одном  помещении,  вот  вообще  не  факт. Если  это  опытные  диверсанты ,  то    страховки  и  перестраховки  у  них  будут  на  высшем  уровне. Главное -  не  спугнуть  тот  робкий  след,  который  чудом  попал к   нам  в  руки,- так  я  и  доложил.
Я  так  подробно  описываю  эту  операцию,  потому,  что  для  меня  она  сыграла   радикальную  роль. Я  узнал,  что  самым  преданным  другом  зятя,  был  некто  по  фамилии  Вебер.  Он  пропал  без  вести  более  года  назад. Для  зятя  Вебер – это  было  воплощение  стойкости  и  преданности  идее. Наша  осведомитель  работала  прачкой  в  госпитале   и  потому  мы  легко  устроили  ей  командировку.  Нам  следовало  детально   просить  её  об  довоенном  окружении  зятя. Логично,  что  ему  были  крайне  необходимы  помощники  из  местных,  с  идеальными  документами  и  полной  надёжностью.  Идейным  наставником  зятя  был  фанатичный  фашист  Вебер. У  него  было  три  сына,  младшему,  к  началу  войны  было  12  лет,   не  больше.  Семья  распалась   и  известий  о  них  не  было. Зять  не  мог  помнить   мальчика,  настолько  подростки  меняются  в  это  время,  и  в  то  же  время  Вебер  в  его  сознании  это  оплот,  а  значит ,  его   сын  заслуживает  доверия  на  первом  этапе.
Детали  операции  не  столь  интересны,  чтобы  на  них  останавливаться  подробно. Встреча  была  организована  и  на  этой  встрече,  на  глазах  зятя  «сын  Вебера»  был  как бы  убит  патрулём. Потом  другой  наш  сотрудник  вышел  на  зятя,  чтобы  продолжить  диалог,  его  проверить  было  уже  не  возможно  и  в  качестве  доказательства  серьёзности  замысла  группы  он  отдал  две  пачки  тротила,  утверждая,  что у  них  есть  двадцать  килограмм  взрывчатки  и  они  планируют  взорвать  штаб,  располагающийся  рядом  с  котельной. Как  оказалось  у  этих  семерых  было  два  ящика  противопехотных  гранат   и  они  долго  и  тщательно  разрабатывали   план  совместной  операции.  Операцию  ,  формально ,  возглавлял  я,  но   фактически  чех, мой  зам.  Он  знал  специфику  населения,  знал  какие  доводы  будут  наиболее  убедительны,  да  и  команду  оперативников,  играющих  роль подпольного   отряда   - то  же  он  подобрал. Поэтому  ход  операции  мне  знаком  только  в общих  чертах. Мы  разработали  довольно  сложный  план,  который  на каком -  то  этапе   все  участники  должны  были     встретиться  и  вот   в  этот   момент   группа  должна   была  быть  обезврежена. Так  всё  и  случилось. Без  потерь   и  напряжений  мы   их  взяли. Попав  в  засаду,  без  оружия /  оружие  и  гранаты  мы  обязались  доставить  сами  с  двумя  их  проводниками/  они   сдались,  не  видя  шансов  к  сопротивлению.  Двух  проводников  скрутили профессиональные  разведчики,  так  что операция  прошла  успешно.  Просто  стечение  обстоятельств.  Если бы  не  этот  Вебер  с  нами  на  контакт  бы  никто  не  пошёл,  а  как  бы  сложился  сценарий  в  другом  варианте  -  никто  бы  предугадать  не  мог.
Очень  был  интересен  допрос.  Люди  не  хотели  верить в  реальность  и  считаться  с  ней. Они  жили  в  иллюзиях  мечты  возрождения  поверженного  мира  фашизма  и  видели  смысл  своей  жизни  содействию,  по  их  мнению, необратимого  процесса  возрождения.  Все  они   служили  в  СС ,  прошли  диверсионную  подготовку  и  были  настолько  зомбированы,  что  реальность  не  воспринимали  вообще. Мне  было  не  ясно -  как  так  можно,-  не  верить  в  очевидное? Если  заяц  чует   свежий  запах  рыси  или   лисицы,-  какие  ещё  доказательства  ему  необходимы? Элементарный  инстинкт  самосохранения. Ну,  допустим,  взорвали  бы  они  что – то  и  даже  остались  живы  и  убежали  -  и  что?  Чехословакия  за  пару  лет  наладит  спокойную  мирную  жизнь,  а где  их  ячейка  в  этой  размеренной  самодостаточной  жизни? Опять  что – то  взрывать ?  Зачем?  Что  семь  человек  могут  поколебать  уверенность  в  том,  что  война  закончилась? Они  были  умные  люди,  особенно  один  с   сложным  именем,  потому  допросы  походили  более  на  беседы,  мне  было  важно  понять  их  психологию,  чтобы  в  подобных  случаях   была  ясна  линия  поведения.
К  моему  удивлению,   на  какой –то  стадии  ко  мне  пришла  мысль  о  сходстве  наших  позиций. О  чём  они  жалели?  О  прежнем  образе  жизни :  они  воюют, дома  у  родителей  и  у  жены -  рабы,  идеально  ухаживающие  за  поместьем. У  них  обслуживающий  персонал,  обеспечивающий   идеальное  состояние  обмундирования  и  техники. Эти  пикники  с  белыми  скатертями  и  дорогой  посудой -  жизнь  высшей  расы.  Я  же  предлагаю  им  смириться. Допустим, за ними  не  было  бы доказанных  убийств / хотя   теракт  на  расстрел  с  избытком  тянет/  и  их  бы  вскоре  отпустили -  кем  бы  они  пошли  работать?  Каменщик,  маляр, токарь , зоотехник ? Это  не  возможно! Им  легче  принять  смерть  с надуманными  идеалами  в  голове,  чем   унизить  себя  до  рабочей  специальности  на  благо  не  страны,  как  они  считали,  а  победителей. А  я? Не  по  той  же  причине  не  хочу  возвращаться  в  родное  село?  Если  честно – то  да,  причина  та  же. Когда  я  их  понял,  то  без  раздумья  передал  дело  в  трибунал,  будучи  уверенным  в  расстреле.  Это  враги,  на  уровне  генотипа,  враги,  которые  никогда  не  смиряться,  успокоившись.  Узнав,  что  следствие  закончилось,   ко  мне  повадилась  ежедневно  приходить  тёща,  с  которой  всё  и  началось.  Бедной женщине  с  громадным  трудом  удалось  разъяснить   настоящее  положение  дел.  Она  наивно  полагала,  что  это  безобидные, запуганные  солдаты,  которые  бояться  сдаться  в  плен. По  наивности  они  думают,  что  всё  успокоится,  и  они  вернуться  для  ведения  мирной  жизни,  избежав  плена. Что  я  ей  не  говорил,  она  твёрдо  стояла  на  своём.  Желая  ещё  раз  просмотреть  дела,  я  их  придержал,  нарушив  инструкцию. Бедная  женщина  прочла  показания  зятя,  почерк  сомнения  у  неё  не  вызвал  и  это  положило  конец  её  визитам,  а  дела  ,  я  тот  же  день  передал.
Мной  был  разработан  план  создания  оперативной  группы. Суть  сводилась  к  тому,  что   получив  сигнал,  нужно  прочесать  развалины  или  лес,  но  для  этого  требуется  много  солдат, не  имеющих  навыков  безопасных  действий. Если  каждый  десятый  будет  инструктором,  координирующим звено,  то  цепь   будет  передвигаться  максимально  рационально.  На  сто  солдат -  десять  инструкторов. Нам  выделили  пятнадцать  и  центр  подготовки.  Я  очень  гордился  своей  находкой,-  это  позволит  сохранить  множество  жизней.  Инструктора   чётко  отрабатывали   умение  громко  и  чётко  командовать  своим  звеном,  при  этом,  специальными  знаками  общаясь  с  другими  инструкторами.  С  гордостью  скажу,  что  этот  отряд  инструкторов  перебрасывали  по  многим  районам,  для  выполнения  задач,  настолько  востребованы  оказались  их  навыки. Пятнадцать  человек  могли  организовать   отряд  преследователей  до  ста  пятидесяти  человек,  выставив  их  то  ли  цепью,  то ли  уступом,  или  же  каким – то  видом  клина,-  в  зависимости  от  местности  и  местных  условий. Риск  гибели  солдат  сводился  к   минимуму. Я  вспомнил  своё  преподавание  в  разведшколе  и  то,  чему  обучали  другие  инструкторы -  всё  это  очень  пригодилось. Пятнадцать  профессионалов   практически  исключали  любую  случайность,  с  немецкой  педантичностью  организовывая  поиск  или  преследование.
Чем  отличается  судьба  от  случая?  Случай -  это  проявление  судьбы,  не  иначе.  Культурная  жизнь  налаживалась  и  на  концерте  я  встретил  эту  вдову /  операция  с  её  зятем /   с  подругой  -  очень  интересной  женщиной,  к  которой   все  местные  проявляли  уважительное  внимание. Она  была  довоенный   декан  зоологического   факультета, у   которой  муж,  пропавший  без  вести  в  начале 44  года,  был  в  этом  же  учебном  заведении  доцент- биолог. Теперь  она  исполняла  обязанности  ректора,  пытаясь  восстановить   университет. Нас  познакомили и  даже  места  оказались  рядом.  Я  вызвался  довезти  их  домой,  сперва  вдову,  после  новую  знакомую, то  же  вдову. Они  были  не  просто  подругами,  а  какими- то  родственниками  и  до  войны  очень  дружили  семьями,  часто  встречаясь.
Из-за  ремонтных  работ, прямо  к  дому  подъехать  не  удалось  и  мы  прошли    некоторое  расстояние  пешком. Она  сносно  говорила  по - русски. Уж  не  знаю  как,  но  тема  разговора   переключилась  на  зоологию.  И  тут  нас  понесло.  Мы  не  могли  остановиться,  делясь  интересными  фактами  и выводами. Нагулявшись  вдоволь,  исходим  маршрут  десяток  раз,  я  попросил  разрешения  приходить  к  ней  на  работу,  чтобы   побеседовать  о  теме  меня  со  студенческой  скамьи  волнующей.  Она  согласилась.
Нет, это  не  было  любовью  в  стандартном  понимании  этого  слова,  это  был   бездонный  океан  знаний,  который    как  тебе   так  и ей  интересен. Она  находила  цитату,  которая  опровергала  мои   знания,  я  днями  искал  практические  примеры,  которые  бы  подчёркивали  именно  мою  правоту.  Если истинность  была  очевидна  - она  никогда  не  упрямилась  отстаивая   свою  позицию,  вопреки  логике.  Меня же  познакомили  с разными  старичками  и  старушками  с  учёными  степенями,  которые   с  юношеским  задором  доказывали  свою   точку  зрения.  Работа  стала  для  меня  не главным, хотя сказать,  что  я  работал  не  продуктивно – то  же  было  нельзя.  В  частности,  я  предложил  заново  разбить  лес  на  делянки,  устроив  лесные  дороги  так,  чтобы организовать  преследование  или  прочёсывание  не  составило  бы   труда. Это  с  одной  стороны,  с  другой  стороны,   я  с  егерями  продумывал  опасность    отпугнуть  этими  дорогами  зверя. Все  диверсии  в  том  или  ином  варианте  тянутся  к  лесу – это  аксиома.  Приходилось  целые  поляны  разминировать,  искать «  случайные»   мины,    строить    наблюдательные  вышки   и  совершать  ещё  множество  нужной  работы.  То  же  и  у  моей  пассии -  весь  день  она  работала  со  строителями,  пытаясь  минимальными  средствами  восстановить  хоть  одно  крыло  и  начать,  пусть  и  с  запозданием  учебный  процесс. В  редкие  выходные  мы  могли  сутками  делиться  знаниями,  спорить,  соглашаться  и  агрессивно  сопротивляться.   Весь  этот  научный  диспут  перерос  в   интимные  отношения, наверное,  это  естественный  процесс.  Дочь  её  была  в  Сопротивлении,  награждена  высшими  наградами  посмертно,  так  как  была  зверски  замучена  фашистами  в  самом  конце  войны. Статус  дочери был  статус  национального  героя.  Ровно  год  длился  наш  роман,  который  продолжился  гражданским  браком,  что  мы  тщательно  скрывали.  И  для  меня  и  для  неё -  это  была  взрывоопасная   ситуация.
Я  рассуждал  так :  на Родине   моим  коллегам  я  не нужен,  от  меня  им  бы  желательно  избавиться  навсегда  забыв.  Пока  я  жив,  этот  носитель  не  нужной  информации  будет  висеть  над  ними  как  дамоклов  меч.  Если  я  навсегда  останусь  в  Чехословакии,  то  это   «отрезанный  ломоть»  не  годный  к эксплуатации. Уж  не  знаю  почему,  со  мной  регулярно  связывалась  жена  Кравцова,  решившая  завести  традицию  дважды  в  год   собираться,  чтобы  поминать  её  мужа. Отказаться  было  не  возможно,  но  и  смысла  я  в  этом  не  видел. Она    через  несколько  лет  после  Победы  написала  книгу    ПОСЛЕДНЕЕ  ЗАДАНИЕ ,  где  с  невероятной  изворотливостью   исказила  правду   выдвинув  впереди  всех  двух  талантливых  героев -  командиров :  Кравцова  и  меня. Удивительно,  но  произведение  имело  успех,  а  операция  была  описана,  чуть  ли  не  как  ключевая  в  освобождении  Чехословакии.
 Лубомира  сама  начала  разговор  о  возможном  браке. В  принципе – это  возможно.  Мне  следует  уйти  в  отставку,  предъявив  целый  пакет  документов   о  возможном  браке,  подразумевая  смену   гражданства. Понятно,  что  всё  это  провернуть  было  бы  невозможно  без  связей Лубомиры  с  одной  стороны  и  какой – то  влиятельной  силы  -  с  другой.  Именно  она  посоветовала  обратиться  к  вдове  Кравцова,  тем  более,  что  это  было  бы  естественно -  мы  периодически  созванивались.  Она   ,  выслушав  просьбу,  сказала,  что  посчитает  долгом  выполнить  просьбу   командира  мужа,  видевшего  его  в  последнем  бою.   Я  не  был  его  командиром – это  условность,  которую  она  почему – то  приняла за  аксиому. Такое  впечатление,  что  она  создала  легенду,  отведя  в  ней  мне  строго  определённое  место  и   строжайшим  образом  следит,  чтобы  все  фигуры  досконально  играли  расписанные  им  роли.  Неудержимый  вулкан  её  бурлящей  энергии  получил  возможность  быть  направленным  на  помощь  командиру  Виктора -  мне.  Тем  более,  что  речь  идёт  о  великом  чувстве -  Любви.  Любомира  вместе  с  ней   часами  оговаривали  детали  и  обменивались  информацией.  Ровно  год   шла  эта   канцелярщина,  закончившаяся  полнейшим  успехом.  Фамилия   Любомиры  была  Кёниг -  королева  и  я  охотно  сменил  фамилию,  став  королём. У  неё  был  по  нашим  меркам  громадный  дом,  поболее нашего сельского  клуба.  Я  стал  полноценным  хозяином ,  весь  в  хлопотах  и  заботах. К  нам  часто  приезжали  её  родственники,  мы  устраивали  вечеринки ,  внося  некоторое  развлечение  в  семейную  жизнь. Я  преподавал  в  военном  училище  чехам и  получал  довольно  солидную  пенсию,  в   свободное  время  занимался  зоологией  и  биологией  в  их  взаимоувязке. Жена  сказала,  что  материалы  вполне  могут  соответствовать  докторской  степени,  но  у  меня  не  было  моих  университетских  дипломов,  а  запрашивать  их  было  просто  безумием. Мы  остановились  на  том,  что  на  этом  материале  она  сама  сделает  очередную   учёную  степень,-  ведь  мы  одно  целое.
Я  видел  какими  глазами  она  смотрит  на  маленьких  детей  и  как – то  внезапно  созрело  предложение :
- Мы  одни,  годы   приближают  старость,  давай  из   интерната  возьмём  девочку -  немку,  лет  трёх.  Пусть  все  знают,  что  мы  не  против  немецкого  народа,  мы  против  фашизма  и  имя  девочке  дадим  немецкое.
- Нет,  этого  делать  нельзя,  ещё  очень  болят  раны,  оставленные  немцами,-  девочка  среди  чехов  будет  несчастна. А  немецкое  имя  будет  только  дразнить. Девочка  должна  быть  чешкой  и  я  постараюсь  узнать  всё  про  её  погибших  или  пропащих  родителей.  Спасибо,  что  ты  прочёл  мои  мысли.
  Девочку  звали  Марта,  что  значит  леди,  хотя  у  нас  дома  так  зовут  коз. Ей  было  девять  лет  и она  отличалась   вдумчивостью  как  вопрошая,  так  и  отвечая.  Такая  в  будущем  степенная  леди.  Родители  её  в  Брно  вели  партизанское  движение,  за  что  были  публично  повешены  на  площади,  а  девочку   прятали   дальние  родственники,  после  войны – детский  дом. Вот  дальше   в  её  судьбе  должны  решающую  роль  играть  мы.
Год,  ровно  год  длилось  моё  духовное  сближение  с  ней,- она  привыкла  к   женскому  коллективу,  а  я  был  инородное  тело. Медленно,  шаг  за  шагом , мы  наладили   контакт  и  поездки  по  некоторым  странам  Европы  и  городам  родной  Чехословакии  стали  реальностью. Это  были  самые  счастливые  дни  в  моей  жизни,  мы  упивались  семьёй. Как – то  так  само  собой  получилось,  что  к  нам  достаточно  часто  стала  прилетать  вдова  Кравчука,  никак  не  могу  привыкнуть  к её  имени. К  моему  удивлению,  все  три  женщины  объединились  в  женское  братство,  создав  практически  матриархат. Не  скажу,  что  я  этим  тяготился,  всё  как – то  было  в  радость.  Настоящий  праздник  был  когда  вдова  Виктора  прилетала  с  генералом,  своим  папой.   Вот  с  кем  можно  было  пообщаться,  отведя  душу,  для  меня  это  был  праздник.
  Время  было  размыто  от  даты  к  дате и  потому  точное  время  разговора  указать  не  могу.  Любомира  с  вдовой  Кравчука,  при  поддержке  генерала   решили  провести  со  мной  очень  важный  разговор -  речь  шла  о  крещении  Марты.  Любомира -  католичка,  остальные  православные.  Православные  в  Чехословакии  - это  заведомая  проблема  при  будущем  замужестве,  жених  наверняка  будет  католиком.  Но  крёстные  не  могут  быть  православными,  но  и  Веру  они  менять  не  хотят  -  как  быть? Ясно,  что  все  коммунисты  и  всё  сделать  надо  тайно,- но  это  не  большая  проблема.
Уж  и  не  знаю  как ,  но  марта  стала  католичкой,  а   Виктора  вдова  и  её  отец  -  крёстными.  Пусть  и  номинальными,  но  крёстными.  Они  были  одиноки   и  Марта  получила  такое  сказочное  детство,  юность  и  отрочество ,-  что  не  каждая  принцесса  могла  мечтать  о  таком. Через  годы  меня  Марта  стала  называть папой,  а  Виктора  тестя  «  мой  дед»,  Виктору  вдову  -  второй  мамой.  Она  так  всем  и  говорила,  что  у  неё  есть  мама  по  рождению  и  мама  которая  её  крестила,  обеих  она  любит  больше  жизни. Вот  этим,  замкнутым  семейным  кругом  мы  и  жили. Кравцовы  летали  с  Киева  к  нам,  Любомира  с  Мартой  к  ним,  а  я  был  прикован  к  Чехословакии  и  ещё  нескольким  странам.  Марта  полюбила  Киев,  как  родной  город,  а Кравцовы  изощрялись  в  экскурсиях  и  интересных  прогулочных  маршрутах,  сочетая  всё  это  с  концертами  и  театрами.  Марта,  кроме  чешского,  знала русский,  немного  английский  и  совсем  чуть -  чуть  украинский.  Генерал  Кравчук  был  родом  из  украинского  села  и  периодически   употреблял   национальные  поговорки  и  присказки.  Никому  я  был  не интересен  из   советского  далёка,  постепенно   возраст  давал  себя  знать,  но  мысли  мои  были  заняты  дочкой,  женой  и  крёстными,  с  которыми  отношения  переросли  практически  в  родственные. Генерал  был  совсем  старый  и   перелёты  военной  авиацией  осуществлялись  всё  реже  и  реже,  кума,  периодически,  вдвоём  с  Мартой  улетали  в  СССР,  чтобы  показать  ей  Москву  и  Питер,  а  наша  семейная  пара  всё  меньше  работала  и  всё  больше  гуляла.  Любомира  получила  очередное  учёное  звание,  но  потеряла  звание  ректора,  но  это  было  справедливо -  ей  это было  не  по  силам.  Марта  устраивала  в  доме  вечеринки , к  которым  я,  как  главный  кулинар-  очень  тщательно  готовился.  Мы  старались  обеспечить  комфорт,  накрыть  стол,  сделать  шашлык  и  уйти,  чтобы  не  мешать,  иногда  с  Кравцовой  разыгрывая  партии  домино. Она ,  особенно  зимой  , жила  у  нас  подолгу,  помогая  жене  вести  учебный  курс  Марты.
Я убедил  себя  в  том,  что  СССР  для  меня – угроза  и  опасность. Генерал  стар  и  его  связи  устарели, он  меня  не  выручит  в  случае  угрозы. НКВД – это  важная  составляющая  страны  и  при желании  состряпать  на  меня  дело  их  ничто  не  остановит,  а  я  признаюсь  во  всём  что  угодно: от  двоежонства,  до  покушения  на видного    политического   деятеля. Интуиция  подсказывала  мне,  что уехав,  я  могу  не  вернуться.  Все  мои  близкие  воспринимали  это  как   очередную  мою  странность  и  смирившись,  больше  не  затрагивали  эту  тему.
Шли  годы,  Марта  взрослела  и  расцветала,  а  мы  все  способствовали  этому,  видя  в  этом  смысл  и  цель. Я ,  с  супругой , занимался  наукой,  читал  лекции   курсантам,-  вообщем   жизнь  текла в  спокойном  довольстве. И  вдруг -  взрыв!
Мы  все  очень  тяжело  пережили  смерть  генерала. Он  тяжело  и  долго  болел, но все всё  равно  были  не  готовы.  За  последние  годы  он  единственный  мужчина,  с  которым  мне  было  интересно  проводить  время. Особо  тяготило,  что  на  похороны  я  не  мог  поехать. Формально,  с  документами  всё  было  в  порядке,  но  политические  процессы  в  СССР,  в  спецведомствах  заставляли  опасаться  за  свободу  и  жизнь. Генерал! Полная  моя  противоположность. Вот  знаете,  есть  в  школе  такой  мальчишка,  который  за  справедливость  и за  друзей  полезет  в  любую   драку,  не  раздумывая. И  что  удивительно,  всегда  ему  сходит  с  рук   его  поступки,  как  будто  он  находится  под  невидимой  защитой  небесных  сил. По  мнению  его  коллег – он  лётчик  от  Бога,  но   вот  удаль  его  сказывалась  в  каком – то  не  стандартном  варианте. Обычно,  молодые  пилоты,  прикрывают  отход,  то  есть  совершают  самую  малозначительную  задачу  и  не  зависимо  от  их  деятельности    медали  им  вряд- ли   светят. Более  опытный   пилот – лидер   ведёт   настоящее  сражение,  а  его  опытные  товарищи  страхуют  его,  ну  а   новички  «на  подхвате».  Генерал  был противник  этой  традиции,  он   молодым  пилотам  постепенно  давал  всё  более  сложные  задачи,  а  опытные  коллеги  их  прикрывали. Таким  образом  выращивался  новый  состав  профессионалов  и  через   полгода,  такое  слаженное  звено,  могло  в  процессе  боя  бесконечно    трансформироваться,  что   создавало  немыслимые  сложности  для   противника. Тогда  у  лётчика  вырабатывалось  командное  мышление  и  кому  дадут  ордена  не  имело  никакого  значения,  для  командной  атаки. Именно  поэтому   его  считали  учителем    многие  лётчики,  достигшие  куда  больших  чинов,  чем  их  учитель. Он  летал ,даже  когда  был  в  чине  полковника,-   что   вызывало  нарекания. Представьте  себе  звено,  где  полковник -  прикрывающий,  а  капитан -  ведущий,  но  в  процессе  боя  произошла  перестройка  и  ведущий  старший  лейтенант,  а   у   полковника   задачи  новичка. Вот  в  таком  бою  он  был   легко  ранен,  но  пуля  задела  нерв  на  правой  руке  и  потому  кистью  он  владел  слабо,  а  значит  летать  было  нельзя.  Но  его  ученики  встали стеной  за  учителя,  и  он  получил  штабную  должность,  потом  преподавал,  оставаясь  в  строю. Его  считали  патриархом  стратегии  в  авиации. Он  разрабатывал  такие  рискованные  операции,  что  другого  бы  НКВД  давно  бы   изолировало  от   службы  вообще,  а  ему  всё  нипочём. Вспоминаю  его  горящий  взгляд ,  эмоциональную  жестикуляцию,  когда  он  рассуждал :
- Как  заменить  одно  звено  другим -  ясно,  а  как    в  процессе  боя  усилить   воющее  звено,  звеном  подкрепления?  Не  замена,  а  усиление  и  слаженная  работа!
Очень   своеобразный  типаж :  казалось  бы – авиация  для  меня  так  же  далека,  как  знания  о поверхности  Луны.  Исходя  из  этого,  его  рассказы  должны  были  восприниматься  мной   как  студентом  консерватории  лекция о  работе  Ленина  «материализм и эмпириокритицизм»,  ан – нет.  Его  рассказы -  воспоминания  были  настолько  эмоционально  красочны, состояние  души  так  точно  отображено  в  критические  моменты,  что   я  слушал  с  огромным  вниманием. Тема  рассказов  были  не  только  бои. Он  описывал  восприятие  неба  при  вылете  на  рассвете  и  на  закате  в  разное  время  года ,  впечатления,  которые  запечатлены  в  душе  навсегда. Небо,  полёт,- для  него  было высшим  проявлением  ощущения    человеческой  жизни. Так,  вероятно,  чувствовал  себя  охотник,  идущий  на  медведя  с  рогатиной  и  одержавший  победу. Какая-то  запредельная  грань  души.
    Мои  рассказы  о  лесе  и  зверях   его  озадачили,  для  него  это  было  просто  дикое  зверьё. Особо  впечатлила  его  способность  волка перегрызть  свою  лапу,   попавшую  в  капкан. Он  много  раз  возвращался  к  этой  теме,  видя  в  ней  символ  любви  к  жизни.  Его  кипящий  оптимизм требовал  борьбы  за  поставленные  цели ,  а  цели  он  выбирать  умел. Помощь  однополчанам, семьям  погибших  и получивших  увечья  лётчиков, неправомочно  осужденных  своих  боевых  товарищей,   в  невиновности  которых  был  уверен.  Фронтовая  судьба  свела  его  с  эскадрильей Нормандия - Неман   и  он  считал  предательство  прекращение  общения  с  ними  после  Победы. Боевое  братство,  по  его  мнению,  должно  дать  толчок  к   мирной,  сплочённой  жизни  народов  победителей,  поэтому  и  участвовал   в  разных  международных  союзах  ветеранов. Я  был категорически  не  согласен  с  его  позицией,  но  с   удовольствием  слушал  его  темпераментную  речь,  полную  надежд  и  перспектив. Казалось,  он  будет  жить  вечно,  настолько  кипучей  была  энергия ,  которой  он  умел  зарядить  всех. Точно  такой  же  была  и  его  дочь – вдова  Кравцова. Детей  у  неё  не  было  и  наша  Марта  стала  для  неё  как  дочь,  а  для  генерала- как  внучка. Трудно  описать  тот  объём  внимания,  который  они  уделяли  её развитию ,  видя  в  этом   как бы  продолжение  рода.
И  вдруг,  как  гром  среди  ясного  неба, внезапно  генерал  умер. Это  было  немыслимо! Это  было  запредельно  для  восприятия. Выше  понимания! Как  сказать  Марте? Жена  плакала  навзрыд,  не  в  состоянии  с  собой  справится, дочка то  рыдала,  то  успокаивала  жену,  я  не  мог  себе  найти  места. Хватило  ума  пойти  колоть  дрова,  чтобы  не  сойти  с  ума,  но  и  это  было  ошибкой.  Из- за нервного  состояния,  лезвие  топора  соскользнуло  на   ногу,  разрубив  мякоть. Пришлось  ехать  в  больницу,  чтобы  зашить  довольно  глубокую  рану. Это  несколько  отвлекло  моих  женщин,  переключив  на  меня,  так что  до  отлёта  в  Киев  они  метались  между   мной  и  телефоном.
Они  улетели и  я  тоскуя,  остался  один. Лететь  в  любом  случае  было  нельзя,  а  тут  ещё  рана…
После  того,  как  с  горем мы  как – то   смирились,  Кравцова  чуть  ли  не  переселилась  к  нам. Трое -  против  одного,  они  втроём  против  меня,  женское  войско  взяло  численностью. Чтобы  мы  были  спокойны  за  компанию  Марты,  мы  для  них  устраивали   разные  развлечения,  от  экскурсий ,  до  грандиозных  пикников  в  живописных  местах  пригорода.
Два  буса  я  так  оборудовал,  что  фактически  переезжал  целый  летний  городок. Палатка,  столик и  всё  для  отдыха  молодёжи   и  на  расстоянии – для  нас.  Отдельно  «полевая  кухня»,  которую  я  узурпировал,  никого  не  допуская  в  помощники. Рецепты  заранее    выбирались  и  вообще  в  подготовке  к  такому  выезду -  я  видел  особый  смысл  и  цель. Друзья  Марты   настолько  привыкли  к  нам,  что   не  редко   молодые  люди  советовались  со  мной   на  такие  темы,  на  которые  с  родным  отцом  точно  не  говорили,  девочки   же  «липли»  к  моим  женщинам,  со  своими  секретами,  а  бывало  отдыхали  двумя  независимыми  компаниями,  с  общей  кухней,  хотя  ели  за  разными  столами. 
Повороты  судьбы  в  моей  жизни  всегда  случались  внезапно.  Я  достаточно  много  размышлял  над  этим. Вот  летит  влюблённая  пара   утка и  селезень. Для  нас  они  просто  летят,  а  для  них  понятна  мотивировка,  ясен  маршрут,  планы  на  ближайшее  будущее.  Пролетая  первый  раз  над   каким – то  озерцом  они   снизились,  чтобы  оценить  возможность  расположиться  на  отдых. За  сутки  до  этого  охотник,  в  свой  выходной  день,  с  натасканной  собакой,  выехал  на  это  озерцо  на  охоту. Увидел снижающуюся  пару  и  вскинув  ружьё – выстрелил,  убив  одну  птицу.  Представить  сложно  ,  как  перевернулась  жизнь  второй  птицы!  Чего  стоят  планы,  которые  секунды  назад  были  так  прозрачны  и  понятны? Теперь  - это  планы  из   недостижимо  далёкого  прошлого.  Выжившего – ждёт  совершенно  иная  жизнь, которую  он  должен суметь  поменять. Так  и  любое  животное, бредущее  по  лесу  в  поисках  пищи  и  всецело  поглощённое  этим,  внезапно  попадает  в  капкан. Невероятные  усилия  к  освобождению  изматывают  силы,  но  результата  не  дают  и  в  итоге   животное  смиряется  с  неизбежным.  Именно  поэтому,  в  естественных  условиях, этот  зверёк  и  не  помышлял  бы  бросится  на  человека,  но  в  данном  случае  это  вопль  отчаяния!  Он  готов  укусить  и  умереть! Хотя,   укус   не  даст  шанса  на  освобождение  и  зверь  это  понимает,  но  в  данном  случае – это  реакция  на  несправедливость  с  ним  случившуюся. Иногда  в  силки  для  зайца  попадает  волчонок  или  лисёнок ,не  понимая  как  избавиться  от  неволи,   он  затягивает  максимально  петлю,  пережимая  вену. Зачем  мне  он? Это  не  моя  добыча. Но  он  мыслит  иначе,  видя  во  мне  олицетворение  зла  и  это  маленькое  существо  готово  впиться  зубами  в  меня,  вложив  в  эту  атаку  все  силы. Повторюсь,  но  мне  кажется – это  реакция  на  несправедливость  судьбы. Связав волчонка,  обезопасив  себя, начинаешь  освобождать  его.  Когда  дело  сделано,  рана  обработана   и  ты  резко  сбрасываешь  ограничения -  зверь,  не  чувствуя препятствий  ошалело   стоит,  а  потом  очень  неуверенно  убегает. Так  всегда. Не  ясна  эта  неуверенность.  Казалось  бы  он  должен  рвануть  со  всех  ног,  ан  нет,-  мышление  не  осознаёт  что ограничение  в  прошлом  и  беда  прошла. Он  не  верит  в  это,  хотя  и  движется, скорее  по  инерции  мышления,  а  может движимый  интуицией.  Моя   жизнь  полна  такими  поворотами.
В тот  раз  мы  приехали  на  живописный  берег   озера  и  я  начал  командовать  разгрузкой. Здесь  нужно   придерживаться  раз  и  навсегда   установленного  порядка  иначе  начнётся  суета  с  поиском  разных   нужных  вещей,  которые  неизвестно  где  расположены. Я  же  довёл  всё  до  военного   рационализма. Командуя  и  женской   и  мужской  половиной   я  добивался  того,  что  ровно  за  час  площадка  полностью  благоустроена  и  можно  зажигать  костёр. С  этой  минуты  я  на  кухне  один,  отрицая  любые  попытки  помощи. Когда  ты  сам,  то тебе   понятна  последовательность  действий,  время,  отведённое  на  каждую  операцию,  и  приблизительное  время  начала   пира. 
Так  было  и  тогда. Шла  разгрузка  ящиков  и  пеналов  с  направляющими  для  шатров, шезлонгов  и  прочей  амуниции. Людей  было  много,  кроме  наших двух бусов ,  приехало  ещё  три  машины,  так  что  мне  предстояло  хорошо  потрудиться,  чтобы  всех  накормить.
 Чудо  всегда  внезапно,  моё  лицо  перекосило,  я  нелепо  изогнувшись  сполз  на  траву,  ударившись  головой  о  металлический  угол  ящика.  Кровь  брызнула  из  рассеченной  кожи,  но  это  уже  не  коснулось  моего  сознания. Ни  врачей,  ни  студентов  медина  не  было  и  было  не  ясно  дожидаться  скорой  здесь  или  вести  в  больницу  самостоятельно. Как  мне  потом  рассказывали,  Кравцова позвонила какому – то  немыслимому  начальству  на  пенсии   и  попросила  выручить,  в  память  об  отце. Приехал  медицинский  вездеход,  мы  далеко  забрались,  и  нужна  была   оборудованная  машина.  Меня ,  с  капельницами транспортировали  до  нормальной  дороги,  далее  перенесли  в  скорую и  увезли  в  неизвестность,-  я  был вне  сознания.
Пришёл  в  сознание   я  уже  пребывая  в  совершенно  ином  мире -  беспомощно  лежащим  на  кровати,  с  затуманенным  мышлением и  с  невозможностью  говорить – это  был  тяжёлый  инсульт.  Жизнь  моя  не  обременяла  меня,  так  как   пребывая  в  неполном  сознании  окружающее  воспринималось  как  нечто  абстрактное,  бесконечно   сменяющиеся  врачи,  медсёстры,  какие – то  люди -  всё  это  очень  утомляло  и   потому я  больше  спал. Сколько  это  длилось -  не  ведаю, да  в  моём  положении  отношение  ко  времени  радикально  изменилось : ты  спишь  или  бодрствуешь – это  два  состояния  исключают  понятия  дня  и  ночи,  времени  года,  совершенно  бессмысленное  и  бесцельное  прозябание, но  ты  этого  не понимаешь,  воспринимая  всё  как  есть.
Первой  я  узнал  Марту и  от  счастья  расплакался  и тут  же  заснул. Потом,  постепенно,  начал  узнавать  всех. Сколько  длилось  это  «постепенно»  мне  неизвестно. Подлинная  радость  ко  мне  пришла  когда  вернулся  слух,  хоть  и  не  в  полной  мере,  хотя  на  левое  ухо  я  слышал  достаточно  хорошо. Это  сильно  облегчило   наше  общение,  позволяя  им   рассказывать  мне  новости  с  другого  для  меня  мира. Бешенный  нрав  Кравцовой всполошил  всех  и  за  моё  выздоровление  бились  лучшие  врачи. Не  всё  мне  было  понятно  с  их  рассказов,  да  и  уставал  я  очень  быстро. Удивительное  существо  человек! Меня  интересовало  все  ли  вещи забрали  с  того  злочастного  пикника. Меня  интересовало-  сложили  ли  их  по  порядку. Казалось – зачем  оно  мне? Это обременение  с  прошлой  жизни? У  перегрызшего  лапу  волка,  вырвавшегося  из  капкана   впереди  совсем  иная  судьба,  судьба  калеки  и  статус   в  стае – иждивенца. Речь  не  возвращалась,  зато  левая  рука  начала  в  кисти и  локтевом  суставе немного  шевелится.  Врачи  сказали,  что  со  временем  я  смогу  писать.
Все  посетители  ко  мне,  в  отдельную  палату ,  приходили   с  целью  плакать  и  меня  целовать. Я  постоянно  называл  жену  Мартой,  а  имя  дочери  не  мог  вспомнить. Мне  было  трудно  не  только  выговаривать  слова,  но  и  выдавливать  из  себя  мысль  в  её  логической  завершённости. Жизнь  текла  совсем  по  иным  критериям  чем  ранее. Посетители  выглядели  экскурсантами  в  мир  иных  реалий, для  выражения  соболезнований  и  сочувствий.  Когда  стадо  бизонов  уходит  на  новое  стойбище,  каждый    подходит  к  старому  или  покалеченному  бизону  и  лижет  его,  прощаясь   навеки.  Я  видел,  как  лисица  прощалась  с  покалеченным,  обречённым  на  смерть  лисёнком  :  она  лизала  его,  пыталась  помочь  идти,  но  поняв,  что  усилия  тщетны,  издала  жалобно -  тявкающий  звук  и  убежала  в  новую  жизнь,  где  нет  обречённого  на  смерть  калеки.
Так  прошёл  год  больничной жизни. С  больницы  меня  перевели  в  реабилитационный  центр ,  потом,  что- то  не  сложилось  и  снова  в  больницу,  затем  вернули  в  центр  реабилитации, где  моё  восстановление  окончательно  определилось  в  определённых  границах  и  большего  врачи  сделать  уже  ничего  не  могли.  Надо  было  поддерживать  это  состояние,  чтобы  не  случилось  ухудшение.
Очередной  этап  в  жизни. Я  бы  назвал  его  обновлённым  мышлением. Потерявши  сознание  абсолютно  здоровым,  ты  приходишь  в  чувство    абсолютно  больным. Вот  такая  метаморфоза. Все  близкие  тебе  живут  прежней  жизнью,  к  которой  прибавилась  забота  о  тебе,  а  ты  живёшь  в  очень  сложном  мире  надежд  и  планов.  К  примеру,  я  непослушной  рукой  хотел  взять  стакан  с  водой  и  отпить  глоток :  долго  настраивался,  собрался  с  волей  и    продумав  всё  до  мелочей,  аккуратно  взял  стакан,  который,  аки  угорь,  выскользнул  из  кисти,  упал  и  разбился,  усыпав  пол  осколками  и  водой. Надо  было  осмыслить  происходящее :  я  не  мог  оценить  насколько  во  мне  есть  сила  и  воля  к  действию. Мимика  лица  явно  была  перекошена,  это  чувствовалось  даже по  губам  и  языку. Периодически  мне  было  сложно  понять  я  лежу  голый  или  в  одежде. Предстояло  заново  изучить  себя,  деятельность  органов,  способность  мыслить, данные  памяти.
 Человек  отличается  тем,  что  медикаментозно  в  нём  поддерживают  волю  к  победе  и  желание  приспособиться,  а  он   считает  эти  явления  природными  качествами  своей  души. Всё.  Страничку,  повествующую  этап  жизни,  можно  смело   перевернуть. Жизнь  парализованного,  пусть  и  частично  двигающегося – это  совсем  иная  жизнь. Только  теперь,  ты  понимаешь , какое  великое  счастье  самим  за  собой  ухаживать. Какое  немыслимое  блаженство иметь  способность   удовлетворять  свои  мелкие  желания.  Заварить  чай,  сварить  компот,  взять  с  полки  книгу   и  тысячи  подобных  мелочей  теперь  заменены  одним  понятием -  ждать.  Долго  и  бесконечно  ждать. Если жена  занята   или  устала, тогда   ты  ждёшь  подходящего  момента,  чтобы  о  чём – то  попросить,  если  сам  не  забудешь.  Какое  же  это  настоящее? У  меня  глаз  намётан  и  я  отчётливо  вижу,  как  окружающим  тяжело  слушать  мою  несуразную  речь,  человека,  плохо  владеющего  речью  и  запоздало  озвучивающего  мысль. Они  здоровы  и  живут  жизнью  здоровых  людей,  я  же  болен  и  живу  жизнью  тяжело  больного,    малоподвижного  инвалида,- эти  два  вида  жизни  совместить   никак  не  возможно. Но  мой  мозг по -  прежнему  деятелен  и  нуждается  в  мыслительном  процессе и  эту  потребность  надо  как – то  заполнить. Вполне  вероятно,  что  дело  в  болезни,  на  мою  долю  не  мало  выпало.  Ночь,  каким – то  образом,  заменила  день.  Вся  моя  теперешняя  жизнь  проходила  ночью. Может  это  последствия  болезни,  но  мне  бесконечно  снились  прошлые  события :  снился  Карл  и  до  деталей,  как  я  его  схватил  и  засунул  в  мешок ;  снилась  дочка,  жена,  тёща,  родители,  брат…   Все  те,  кого  я  предал,  оставив  на  произвол  судьбы. Они  снились  в  эпизодах,  в  сценках,  в  каких – то  давних  событиях  и  в  этих  снах  от  них  веяло  невообразимое  добро  ко  мне,  душевные  позывы  к  моей  душе. Просыпался   я  обычно,  с  чувством  жуткой  досады,  с  ощущением,  что  я  предатель  и  подлец.  Постепенно  сознание  восстанавливалось и  я  приходил  в  равновесие. И  так  бесконечно.
Меня  вывозили  в  сад  или  на  площадку  возле  дома,  где  я  мог  смотреть  на  небо  и  на  листву  деревьев,  кустарника и   изворотливой  лианы. Я  общался  с  женой,  правда  речь моя  была  затруднена,  но я  всё  слышал  и  всё  понимал,  участвуя  в беседе,  хоть  и  молча.  Но  только  я  оставался  один  и  засыпал,  как  тут  же  сны   возрождали  былые  сцены  , полные  ужаса  и кошмара. Я  помню    частично  обглоданные  трупы,  когда  я  отступал,  помню  падение  в  пропасть  бойца, при  последней  операции,   помню  как  дочь  прижималась  ко  мне,  как  я  был  счастлив до  войны , все  эти  эпизоды   бесконечной  чредой   проходили  сквозь   прерывистые  сны. Это  была  несколько  иная  жизнь,  формально  я  жил  в  современности,  но  фактически  жил  воспоминаниями  и  судом  совести,  от  которых  я   с  усилиями  пытался   отказаться.
Жена  очень  переживала  эту  ситуацию,  настолько,  что  пригласила  вначале  невролога,  потом  психотерапевта,  затем  психиатра.  Маститые  врачи    предлагали   всевозможные    варианты  причин,  как  будто жена  могла  сама  выбирать,  что  ей  больше  нравится.  Во  время  той ,  ключевой   операции,  когда  были  не  просто  взрывы,  а  немыслимой  силы,  звуковой  вулкан  всё  разметал  вокруг – тогда  я  мог  ли  получить  контузию,  очень  важный  вопрос?  Вполне!  А  взрывной  волной  мог ли  быть  поврежден  шейный  участок  позвоночника  или  сам  мозг,   явление  компрессии     возможно ? Более  чем  реально. В  таком  случае наука  знает  замедленное  проявление  последствий  таких  травм. Их  проявление  весьма  разнообразно  и  лечится  симптоматично,  но  учитывая  моё  общее  состояние,  они  рекомендуют  снотворное  и  успокоительное.
Зачем  мне  лекарства,  превратившие  бы  меня  в  овощ?  Чтобы  я  бесконечно  спал  или  в  полувменяемом  состоянии  бодрствовал? Ночь  стало  временем  повторной  жизни,   анализов   прошлых  поступков. Формально  мои  поступки  были  верными,  но  когда  в  памяти  всплывают  лица  жены  и  дочери,  провожавшей  меня  на  сборы;  невероятно  счастливое  лицо  жены  на  свадьбе  и  при  рождении  дочери ;   незабываемые   фрагменты  жизни  у  родителей,-     весь  этот  клубок  эмоциональных  воспоминаний  не  распутать,  но  и  не  забыть.  Сытая,  спокойная  и  размеренная  послевоенная  жизнь  практически  не  вспоминалась,  отсутствовали  стрессы  всё   было   настолько  комфортно,  что   само  ощущение  текущей  жизни  отсутствовало,-  что  ж  тогда  вспоминать ?  Было  понятно  ,  что  и  к  такой  жизни  человек  способен  приспособиться  и я  не  исключение,  но  лично  мне  это  давалось  с  очень  большим  трудом. Дочь, жена,  кумовья,-   мало  занимали  меня,  я  жил  в  прошлом.
В  моём  состоянии   сон  теряет  своё  изначальное  значение,  как,  впрочем, день  и  ночь. Некая  рассеянность   сменяется  дремотой  с  видениями,  которую  ни  сном ,  ни  бодрствование  назвать  нельзя и  потом  резкое  пробуждение  и  всё  это  не  зависимо  от  времени  суток. Так  было  и  этой  ночью. Более  двух   десятилетий  спустя ,  в  состоянии  такой  дрёмы , предо  мной  явственно  встал  Кравцов  и  проницательно  вглядываясь  в  глаза   спросил :
-   А  ведь   ты  знал,  что   остаться   кому – либо  живым  из  моей  группы – было  невероятно. Того  ты  и  не   пошёл  сам,   выбрав  себе    единственный  безопасный  маршрут.  Тебе  нужен  был  звук  шумовой   гранаты,  чтобы  понять  насколько    далеко  ты  удалился  от  опасности.  И  вторую  группу  ты  послал  на  смерть :  ты  хотел   создать  иллюзию  у  немцев ,  что  это  разведка  боем,  потому  уничтожив  нас, они  и  успокоились,  а  ты  спас  свою  жизнь,  выполнил  задачу,  подставив  нас  и  обретя  почёт  и  славу.  Посмотри  мне  в  глаза  и  скажи -  я  прав?
Я  посмотрел  ему  прямо  в  глаза   и  чётко  произнёс,  как  мне  казалось. : « Ты  абсолютно  прав».  Но , видимо,  изо  рта    вырвались  несвязанные  звуки  от  которых  я    полностью  проснулся,  покрытый  потом.  Сиделка  подбежала  ко  мне,  вытерла  пот  и  дала    успокоительное,  от  которого  я  не  заснул,  а  впал  в  привычное  состояние.  Эта  встреча  с  Виктором  меня  до  глубины  души  потрясла!  Потрясла  тем,  что  я  сам  себе  очень  много  лет  не  мог  сказать  эту  правду, заставляя  верить  в  легенду,  а  вот  Виктор   явился    и  истина  обнажилась.  И  что?  Что  теперь? Пусть  он  считает  меня  предателем,  пославших  их  на  верную  смерть,  скрывши  истину,  зато  самое  главное -  задача  выполнена! Это война,  а  на  войне  погибают , и  как не  печально  это  звучит -  такова  закономерность.  Сон  полностью  овладел  мной  и  я  забылся.
Утро -  это  пора  пробуждения жизни,  торжества  жизни  над  смертью,  света  над  тьмою,  утро -  это  пора  радости   и  подъёма  сил. Вот   смотрю  на  птичек,  порхающих  возле  кормушки  и  удивляюсь  их  мудрости :   суровую  зиму  пережили,  при  этом  часть  погибла  от  голода  и  холода;  коты,  иные  хищники -  но  любовь  к  жизни   с  лихвой     преодолела   весь  этот  негатив. Мне  хочется  этому  научиться  у  них,  я  всю  жизнь  учился  у  природы  потому   и  побеждал. Вот  надломленная  зимним  ветром  ветка   пустила  ростки,  на  которых  почки  чудесным  образом  превратились  в  маленькие  листочки на  новых  веточках.  Я  хотел  уловить  это  время,  но  пропустил. Жизнь  этих  маленьких  веточек,  растущих  из  надломленной  ветви  столь  же  интересна,  как   их  братьев  и  сестёр  растущих  на  соседних  целых  ветвях. А   у  меня  внутреннее  ощущение  угасания,  медленного,  но   неуклонного,  без  болей  и  мучений,  просто  самопроизвольно  костёр  гаснет  в  безветренную  погоду ,  потому  как  заканчиваются  дела.  Я  1907  года  рождения   и  отчётливо  помню  всё ,  до  мельчайших  деталей,  до  момента  ,  как  я  женившись  в  Чехословакии  переехал  в  дом  жены,  бывшей  вдовы. Вот  с  этого  момента   всё  очень  смутно.  Я  то  вспоминаю,  то  забываю  её  имя.  Мы  много  путешествовали  по  Европе, у  меня  была  хорошая  работа,  а  затем  пенсия.  Я  преподавал,  не  помню  где. И  вот  вспомнить  самому  или  с  женой   те  места,  которыми  мы  восхищались – я  не  могу. Так,  размытые  очертания  воспоминаний. Жена  плачет,  я  хочу  её  успокоить,  но  совершенно   не  понимаю  как. Кроме  того,  что  она  еле  понимает  мою  искорёженную  речь,  так  и  темы  для  беседы  давно  исчерпаны.  То,   чем  она  делится -  мне  не  интересно.   Может  ли  быть  интересен  рассказ  птичке,  годами  сидящей  в  клетке,  восторженный  рассказ  перелётной  птицы? Это   только  навеет  тоску. Потому,  невольно  я  замкнулся  в  прошлом.  Если  бы  Вы  могли  только  знать - сколько   раз  мне  снился  Карл!  Нет,  жена  и  дочка- то  же  снились -  но  крайне  редко  и  как- то  нейтрально,  а  ворон   очень   чётко,  ярко  и с характерной  харизмой. Я  всегда  делился  с  ним  своим  пайком,  это  было  нормой  и  вот  однажды  он  мне  принёс  громадного  дождевого  червя,  чтобы  я  его  съел.  Червя  я  поделил  на  две  части – одну  отдал  Карлу ,  а  вторую  спрятал  так,  чтобы  Карл  видел.  Он  с  пониманием  отнёсся  к  моей  хозяйственности  и  бережливости,  заготавливать  продукты  про  запас  -  черта  достойная  хвалы. И  в  сотый  раз  меня  накрывала  волна  позора,  когда память  воскресала   тот  момент, как  я  внезапно  схватил  птицу  и  кинул  её  в  мешок  деда. Это  чувство  предательства,  собственной  подлости  было   в  разы  поболее  всего  остального  вместе  взятого.  Собственно  вся  война , эпизодами  ,  постоянно  вспоминалась.   Однажды  осенью,  я  на  терасе  сильно  промёрз   и  мне  привиделся  тот  немецкий   насквозь  простуженный  солдат  ,   наблюдавший  как  я  чистил  снег.  момент,  когда  мы  встретились  и  глазами  и  он  понял,  что  мне  его  по  человечески  жаль.
Ко  мне  регулярно  приезжали  врачи,  я  много  раз  лежал  в  разных  клиниках  и    ранее  бывали    моменты,  когда  я  вспоминал  те  без  малого  тридцать  лет,  которые  я  прожил   с   супругой. Это были  всплески  счастья  и  теперь  я  уже  не  помню  как  давно  это  было  последний  раз. Приходящие  врачи  пытаются  расшевелить  мою  память  то  медикаментозно,  то гипнозом,  но  самое  главное  в  том,  что  я  в  себе  не  чувствую  желания  вспоминать,  да  и  вообще  менять  что – либо  в  своём  состоянии.  Так  медленно  вянет  осенний  цветок,  понимающий,  что  переждать  морозы  не  получится  и  первое  похолодание – это  верный  признак  конца  и  последующее  кратковременное  потепление  его  нисколько  не  вводит  в  заблуждение.  Он  медленно,  красиво  угасает. Жизнь  для  него  потеряла  смысл, так,  обрывки  воспоминаний,  только  они  одни   поддерживают  жизнь. Временами  я  не  только   не  помню  имя  жены,  но  и  не  узнаю  её,  правда,  это  бывает  редко,  что  говорить  за  сотни  и  тысячи  наименований  разных  предметов,  имён  и  событий,  которые   практически  полностью   утеряны  памятью. Как  я  стал  чешским  полковником – я  не  помню. Какой – то  перевод,  вероятно,  после  женитьбы  и  получения  гражданства. Иногда ,  ко  мне  приходили  молодые  люди,  наверное  на  праздники,  дарили  цветы  и  поздравляли,- это  были  курсанты  военных  училищ  и  просто  молодёжь, друзья  дочери. Это,  конечно,  волновало,  но   я  не  понимал - за  что  они  благодарны  мне  и  какой   праздник  празднуется  и  что  он  означает. Приходили  ветераны,  говорили,   что  коллеги -  преподаватели,  но  я  их   не  узнавал. Иногда  меня  интересовала  есть  ли  у  нас  чешские  дети,  отец  ли  я,   но   как  я  не  напрягал  память – ничего  вспомнить  не  мог. Периодами   я   узнавал  Марту  и  что – то  такое  бесконечно  дорогое  и  любимое  всколыхало   душу,  что  мне  хотелось  прижаться  щекой  к  её  руке,  но я  не  мог  объяснить  это  и  просто  любовался  дочерью. Хотя,  надо  отметить  бывали  периоды,  когда  настоящее   мне  виделось   совсем  отчётливо.  Я   радовался дочери  с  интересом  слушал, как  у  неё  идут  дела,  какие  новости дома,  с  удовольствием  слушал журчание  словесного  ручейка    супруги,  общался  с  кумой,  но  такие  эпизоды  были  крайне  редки  и далеко  не  всегда   проявляли  память  в  полном  объёме,-  обычное  состояние – это  пребывание  в  одиночестве.
Однажды,  случилось  настоящее  событие :  на  перила   ограды  сел  громадный  иссине  чёрный  ворон – точная  копия  Карла.  Он  неподвижно  стоял  и  смотрел  мне  в  глаза,  а  я   ему ,-  так  длилась  вечность,  потом  он  несколько  раз  перетаптывался  и  опять  замирал  концентрированно   буравя  меня  глазами. Как  много  я  хотел  ему  сказать,  объяснить,  многократно  повинившись  и  вся  это  буря  слабо  отражалась  в  моих  выцветших  глазах,  но  что – то  он    в  них  увидел ,  потому,  что  ничто  иное  его  вообще  не  интересовало – только  мой  взгляд. Когда  напряжение  достигло  максимума  и  я  начал   угасать,  впадая  в  сон,  но  ещё  контролируя  ситуацию -  ворон  несколько  раз  каркнул  и  улетел,  а  я  заснул. Сон  мне  дал  облегчение,  мне  показалось,  что  я  смог  сбросить  часть  своей  боли,  за  то  далёкое  предательство  полностью  доверившейся  мне  птице.
      Наблюдая  за  пожелтевшей  листвой, которая  уже  фактически  отмерла,  но  ещё  держится  на  ветке  и  имитирует  жизнь,  издавая  шероховатый  звук,  подстраиваясь  под  порывы  свежего  ветерка,  я  вдыхал  этот  насыщенный жизнью  слегка  прохладный  воздух   и  мечтал  только  об  одном,  чтобы  меня  как  можно  дольше  оставили  в  покое. Вспомнился  мой  побег,  когда    спрыгнув  с  площадки   железнодорожного  состава,  убегая  и  выбившись  из  сил  затем  лежал  на  весенней  земле   и чувствовал  такой  же  по  силе   живительный  воздух,  нёсший  ароматы  пробуждающейся  земли. Никто  не  может  представить  себе -   какое  это  счастье -  быть  безразличным  к  своему  будущему,  не  стремясь  что – либо   изменить  в  нём.  Только  тогда  приходит   умение  ценить  каждое  мгновение  жизни, воспринимая  его  в  себе,  как  составляющую  часть. Только  тогда,  ты  объективно  оцениваешь  происходящее,  даже  не  пытаясь  повлиять  на  него,  понимая,  что  это  бессмысленно.
 Пошёл  первый  снег  и  меня  перевели  в  дом,  в  каминную. Здесь  узкие  ,  но  очень  высокие  окна  и  потому  очень  хорошо  видны  небо  и  луна.  Когда  дрова  догорают  в  камине,  а  сон  ещё  не забирает  меня  в  своё  царство,  я  любуюсь  небом  и  фрагментами  облаков,  спешно  торопящихся  по  наверное  очень  важным  делам. У  меня  хватает  сил  немного  управлять  коляской,  но  это  очень  ограниченные  потуги,  вот  и  сейчас,  я развернул    коляску  к  окну   и  устал,  до  дрожи  в  руках. Я  смотрел  на  игриво  прячущуюся  луну  и  всем  существом  своим  чувствовал,  что  эту  зиму  я  не  переживу. Мне  не  было  ни  больно,  ни  обидно,  просто  пришло  понимание,  что  это  так.  Хотелось,  как  можно  больше  впитать   красоты  ночного  неба,  но силы  заметно  убывали  и  я  не  надолго  заснул. Проснулся и  ни о  чём  не  думая,  просто  смотрел  на  ночное  небо,  вплоть  до  рассвета. Дни  недели  для  меня  уже  очень  давно  не  существовали,  как  и  месяца,  только  времена  года, потому   сколько  времени  точно  прошло  со  встречи  с  вороном  я  не  знаю,  но  мне  с  тех  пор   стало  немного  легче,  кошмары  воспоминаний  уж  не  так  остро  и  часто    посещали  меня.
Как – то  утром  у  меня  сильно  кружилась  голова,  на завтраке  я  пытался  это  сказать  и  показать -  жена  осмотрела  меня и  срочно  вызвали  врача.  Мне  становилось  хуже. Когда  меня   везли  в  машине  как-то  отрешённо   подумалось «  на  смерть  везут»,  мне  сделали  укол  и  сознание   навсегда  покинуло   меня.