Путешествие в сентябрь

                ПУТЕШЕСТВИЕ В СЕНТЯБРЬ
                (осенние заметки)

Старомодный мотоцикл с люлькой, несётся откуда-то сверху, по песочной дороге, так, что вихрь из-под колес, и смех, смех. Хотя... крик? Крик ребёнка, но откуда здесь ребёнок? У меня на зубах песок. Я просыпаюсь..
Когда я была маленькая, папа катал меня на мотоцикле, но мотоцикл был без люльки, черный "Ковровец". Мы тоже падали в песок, я помню его мягкость, и совсем не было страшно. И я не кричала.
А папа испугался. За меня.
Мы тогда остановились, я помню,  я сидела, совершенно спокойная и играла с травинкой - "Курочка или петушок"? Папа мял в руках папиросу.  Не мог зажечь спичку.
Вообще сны у меня какие-то старомодные, как этот мотоцикл,  детство снится, трамваи, песочницы, ранетка-дерево во дворе у Ани из второго "Б"...
Но иногда сон взывает к жизни какую-нибудь историю, давно забытую, вполне реальную, задумавшуюся где-то в укромном самом местечке подсознания, сон тревожит тебя, он почти назойлив, требует, шевелит память - вспоминай, но до конца ее (историю) не отдаёт, и это мучение, проснувшись, жить с ним, это состояние полусна, неопределенности, висит на тебе гирей, тяжёлыми гроздями, и это невыносимо. Иногда легче прогнать его, так не уходит, оформившись головной больше где нибудь в уголке лобной части, и тогда, приняв две или три пилюли, и не дождавшись улучшения, ты идёшь напролом: вспоминаешь, мучаешься, заполняешь пустоты, даже придумываешь, и так несравненно легче, да и интереснее потом становится, даже азарт какой.
Ведь было дело. Было.

                Я ЛЮБЛЮ ТРАМВАЙ ( вроде пролога)

  В детстве мы высовывали руки в окошко, цепляли на ходу ягоду, она застревала у нас между пальцев. Яблоня у нас такая мелкая, и яблоки как ягоды. Ранетки. Мы делали из них сережки. (Просто надеваешь на ухо, две соединённые веточками ягоды). Когда я засыпаю я впускаю этот запах, открывая окно.
Я люблю трамвай. Для меня любая поездка - коротка, люди выходят, а я остаюсь одна. Сидеть на "Конечной" в пустом трамвае - это здорово.
Вот ни автобус, ни троллейбус, трамвай-тарахтелочку люблю, отпущено ему - ни свернуть, ни повернуть, как по накатанной. Так было со Светкой  Симоновой, накатали ей родители, и Семка исчез, не вписался, стоп кран врубили - "Не запланировано, парень"! И парень растворился, пропал, спрыгнул с подножки, ушёл в пар. А Светуля, заходи, давай, не стой в дверях, сядь поближе к водителю, чтоб свою остановочку не пропустить. (То-то к тридцати скукожилась Светка- ранетка моя, а ведь румянец её даже пальцем трогали. Такой яркий был! Не верили, что свой)..
 А хозяйки трамваев всегда женщины. Слушается трамвай женщину, у них контакт.  Уходит она, женщина со смены, и он, трамвай, один остаётся, как красный кит. Ждет до утра. А дома у женщины  стол с клеёнкой, и муж.
Вот с мужем неконтакт - газетная пилотка на голове, выпивает...
Зато герань выпустила цветочек. А по выходным на обед суп.
А любите ли вы суп? Похожий на прозрачный плащ-дождевик, лук? 
На, разложившийся от времени, жемчуг-рис?
Письмо-послание в виде лаврушки?

Трамвай - мой сон, а сон - трамвай. Путешествие в сентябрь.
А осень из окон трамвая - она особая, она как картина в раме, особенно когда дождь - тогда акварель;  тебя потряхивает, подбрасывает, и остановки, как школьные годы - раз , и ты в пятом, раз - уже в десятый перешла.
Я помню трамвайную драку, выдворяли пьяного, всем миром, всем вагоном, вторым, тогда ещё трамваи двухвагонные были. Свадьбу помню, у невесты короткая фата, а жених без зуба. Но счастливый и улыбается, и все тридцать два на месте. Наверное, один лишний был. А может, мальчишник не удался. Или удался.

 А весной "Скорая" снимала женщину, с "разрывом сердца", и мы смотрели, третьеклассницы. Как же все-таки это страшно, когда сердце разрывается.
И шевелятся оборки на наших  фартучках.
Иногда трамвай как взрывался, щёлкал, это пацаны подкладывали под рельсы монетки и пробки от пивной бутылки, а потом играли в чику.
 
Первый трамвай гремел в пять. Тогда вставала бабушка. Дворник шоркал метелкой. Это  к нам приходило утро.
Этих историй, детских и более взрослых, много. Но была история одна, трамвайная, наверное, самая необычная, за все мои долгие годы-наблюдалки. Осталась она неразгаданной, поэтому и ещё загадочней кажется.
Я периодически вспоминаю о ней. И она меня до сих пор будоражит. Хотя, может, и ничего такого уж необычного в ней и не было.
Обычная, житейская.

Хотя..
Вот она:


                ПОЖИЛОЙ  МУЖЧИНА В НЕПЫЛЬНОМ ПАЛЬТО

Было жарко, конец сентября, последние денёчки радовали, конечно, но город просил дождя. Я ездила на работу на трамвае. Всего три остановки. Когда хорошая  погода и пешком, наискосок, по Городскому саду. Маршрут этот был немного новый для меня, поскольку мы переехали, но не так далеко, в тихий Центр, и я искала новые тропочки.
Работала я первые годы, мне нравилось, и творческая атмосфера, и много молодёжи, вообщем - ТЮЗ, молодёжный, популярный, и богемный, как мне казалось. И, о, да, юные артисты и артистки, ах, завораживали меня, даже в крашеной марле (непременный атрибут театральной бутафории), видела я богемность эту. А любовные романы?? Они ведь особенные, артисты, у них психика другая, они как дети, оттого и влюбляются без перерыва, а уж если любовная линия в спектакле, то как же иначе? Вот  Фея Леса влюблена в Гуманоида, а  комсомолка Лариска - в купца из "Аленького цветочка"..
Фея Леса курит под лестницей, и зеленые листья-крылья её опадают прямо на мраморный пол, из-за неразделенной любви. Но любимый парит в иных мирах с антенной на голове. Все по-настоящему, как на сцене. (Говорили сам купец был влюблён в свою дочь, Аленушку, ну, Анютку П. в жизни.. Поэтому на сцене у него не получалось.. ("Недостоверно"-  говорил режиссер). (А ещё в Аленушку были влюблены все мужские персонажи, от  Веньки из "Жестокости", до бегемотиков-карликов из утреннего спектакля)..

Но вернёмся к трамваю. Мужчина в НЕПЫЛЬНОМ пальто всегда садился во второй вагон, без двадцати десять. В трамвае к этому времени уже пусто, мне в театр к десяти, и основное население уже на  рабочих местах. Учитывая мой юный возраст - мне казалось  мой герой старик,  под шестьдесят, или, может даже, чуть-чуть ЗА..
Был он худ, невысок, в легком, хорошего сукна, пальто, НЕПЫЛЬНОМ, видно было, что щёткой по нему проходятся регулярно, с уважением, и рубашечка под пальто выглаженная, свежая, а в руках матерчатая сумка, и выходил он на остановку раньше меня. Иногда у него была сетка. (как-то увидела в ней небольшую плоскую бутылочку арманьяка. Не прятал, значит).
Мой мужчина никогда не садился, только смотрел в окно. Странно, ничего не могла про него придумать! Определённо, интеллигент, и красивый, спокойный профиль. Ровное дыхание. А интересно, какой он после двух арманьяка??  А может уже песни поёт? 
Мне было скучно, я даже стала развлекаться так: встану у выхода, а он же понимает, что я не выхожу (сколько вместе ездим!), и скажет тихонечко - "Позвольте?"
 Я ему - "О, извините", - подыгрываю.  Однажды прямо подошла к нему - садитесь, говорю, показываю свободное место, (а вагон полупустой!), а он - "Благодарю". И стоит. Голос у него глухой, спрятанный глубоко в пальто, во внутренний кармашек. Вот думаю, запаковался, мда, "за окном сетеябрь, провода качает". Человек в футляре. Но это скучно. А интересно, кто его спутница?   Бабулька лет шестидесяти, в букольках, пьёт кофеек, читает Мельникова- Печерского?

  - "Не пей коньяк, Арсений", - говорит, перелистывая страницу.

(Я ему имя придумала, Арсений. Арсений Арсентьич. Очень подходит, на мой взгляд).  А Арсений ей - "Я всего вторую, Леночка". И Леночка вздыхает, поправляет вязаную шаль, а книги стопками, да и пыльно, Леночка не очень аккуратна, и форточку не открывают, душновато.
Я уже  не стеснялась, заглядывала Арсению в сумку - что там сегодня на завтрак? - А там  булочки, такие, с помадкой, штук по шесть, по восемь, одной связкой, конфеты шоколадные, "Ананасовые", (вот вкусные, и самые дорогие!), кекс , маковый рулет видела. Вот хлеба никогда не видела, ни молока, ни кефира в стеклянных бутылках, торт "Космос", в среду нёс, ещё вафельный, часто. Вафельно- шоколадный.  Его режут очень острым ножом. Однако, сладкоежка Леночка!
Уже я не уступала ему место, так, по привычке разглядывала. Никаких изменений, и все то же пальто. И вафельный торт в авоське.
Но все случилось в пятницу.
Я торопилась, (возвращалась домой за нотами), и запрыгнула последняя.
И сразу поняла, что что-то не так. Отдышавшись, и отмотав билет, почему-то заволновалась, так и есть, вижу - мой Арсений - без пальто!  О, что такое? Леночка отдала в чистку? Отряхнуть от пыли- перхоти? Может от никотина? Арсений курит?
Нет, Арсений не курит. Он бросил, ещё тогда. Тогда, наверное, тоже был сентябрь. И  к нему обращались - "Арсентьич", по отчеству, уж больно серьёзный был. А Леночка его единственная любовь,  Арсения, правда её добивался физик Егор, с изящной мандолиной, как и полагается физику.
Арсений уже разрезает, вонзает острый нож в вафельную плоть, плоть отзывается, привычно отдаёт в сердце, давит под рёбрами.  Ах, молодость! Комсомольская стройка, Лена в  панамке, Арсений в тюбетейке. Смелость города берет! После работы - песни у костра. Стихи. Папироса в длинных пальцах Егора. Лена, честно, быстро поплыла... Егор так перебирал струнки, пел, и пальцы у него красивые. Арсений, все видел, чувствовал соперника, и Лену отдавать не собирался, но молчал, встречал её, крепко брал за руку, уводил.  Нет, стихов не читал, хотя любил и знал, просто не хотел как Егор, по-другому хотел, (тогда и курить бросил), и крепко держал Леночку, что-то было во взгляде его решительное, непререкаемое. Но мягкое.  Зато вместе читали Веру Кетлинскую. Вместе  перелистывали страницы.
Егорка, кстати, потом женился-переженился, девки, прошлые жёны, плакали, выли, хватали за руки, за пальцы - жить не могли без егоркиной мандолины.
Но формула одна - скорый развод. Егоркины жены все идут к Лене, плакаться.
Одна мандолина даже висит у Арсентьевых (они Арсентьевы) на стене, на ковре, она забрала у Т, когда её не стало, как память о ней, хотя получается больше как о Егорке.  Т. была подругой Леночки, побывавшая, в своё время, за Егоркой, и не оправившаяся от его пассажей.
А Арсений был мягок, предупредителен, надёжен. Книга, ладошка на запястье подруги. Леночкина ладошка мягкая, в жилках. Но Арсению душно. Он скидывает пальто одним движением плечей. А сколько, кстати, лет черному пальто? Судя по крою рукава - где-то пятидесятые... Моя бабушка была закройщицей. Рукав у пальто с крутой проймой, такие кроили. Арсений берет полкило аппетитной коврижки, изгиб у коврижки такой, крутой, где я это видела? Да, изгиб рукава.. Как берег на даче.. летом.. в сентябре..
Я  засыпаю..

                ******


Сегодня Леночка завтракает коврижкой, тягучее повидло облепило рот, Арсений наливает ей кофе, в чашку с блюдцем - так у них заведено.
(Как люблю я этот стук фарфора! Сейчас прокладывают салфетку, чтоб не стучало, но мне не нравится). Леночка что-то хочет сказать, улыбается -  и не может. А Арсений мнется - Что?  Письмо от Егора?
Леночка удивлена, просит вскрыть конверт. Залпом допивает кофе.
Ну конечно,  у Егора новая жена, молодая брюнетка, с яркими красными, "сердечком", губами. У них мальчик, совсем маленький, вот на фото они на мотоцикле, Егор ещё тот гонщик. Леночка пожимает плечами, откладывает фотографии. Когда у старых друзей появляются молодые жены - это не всем нравится. Леночка опять тянется к фотографиям, цветным и глянцевым. Вот все они, в блестящем новомодном мотоцикле. О, да, Егор любит скорость, во всем. В любовных отношениях тоже. Леночка вздыхает. Почему он не оставит их в покое? Эта мелодия на мандолине преследует их как побочная партия в сонате, и не главная, но преследует, оттеняет, дополняет, чувствует себя наравных, оставаясь в тени...

А трамвай привычно тарахтит, акварельные пейзажи плывут, ты можешь быть в соавторстве с природой, и сделать свой мазок. Ты даже берёшь кисточку, прищуриваешься. Да, Арсений без пальто ! - "Не жалейте воды" - учили нас в "художке". Тогда акварель будет нежнее. Арсений в светлой, с сиреневым оттенком, рубашке, я добавляю воды - у него светлые, почти сиреневые глаза.

- Осторожней с цветом. Чувство меры, - не оставляют нас учителя.

О, Лена-Лена. Какой Егор? Васильковые глаза Арсения холодят.
Хотя - жарко. Может, просто и снял, поэтому, пальто.
А в окне ранетка. Рот наполнился слюной, как в детстве. "Да ты держи, держи, вон ту ветку, там много",  - это мы, пятиклассницы, наклоняем её, гнём, карабкаемся вверх даже, набиваем карманы недоспелыми красноватыми ягодами. Но дерево не держит нас, и ладошки в ссадинах, и горят.

 Я даже не знаю, как так получилось, но я выпрыгнула на остановку раньше, вслед за Арсением. В свой театр я не спешила, влюблённые артисты пускай курят без моего моего аккомпанемента. Кстати, сегодня "Робин Гуд".
Сегодня он будет грабить, чтобы раздать все это награбленное бедным.
Я уже придумала музыку, и даже залезла в средневековый  фольклор.
Но сейчас я шла за Арсением. Я шла за ним, удивлённая своей мгновенной инициативе, пружинила, улыбалась,  предвкушая свидание с тайной, чужой, для меня не предназначенной, свалившейся с неба ранетковым дождём.

 Так интересно идти за человеком, немного неловко. Ты даже копируешь его походку. Он остановился - ты тоже. Он прислонился к дереву, и ты.
Арсений привычным старомодным движением подтянул брюки на коленках, и сел. (Так делали с брюками мой папа и дед.)
Я посмотрела на свои коленки - и засмеялась.
Арсений не торопился, вытащил часть покупок, разложил на разноцветной, переломанной лавке, и что-то рассматривал. (А ведь ждёт Лена!)
Потом сложил назад,  в матерчатую свою сумку, и задумался.
Я видела дом, и даже подъезд куда он вошёл, но увидела, что на лавке что-то осталось.. Вернее, под лавкой. Я подошла.
Это был плавленый сырок.

- Ооо.. Арсений, - нагнулась я и взяла сырок в руки. - "Волна" - прочитала..
- Оо, Арсений.. Только не сырок!

Я стояла с маленьким кусочком мягкого сыра, загнанного в металл, и не знала что мне делать. Положила назад, потом взяла. Побродила, зацепила рукой несколько ягод. Съела.
Во дворе было шумно, бабушки, молодые мамы, дети, мальчишки с мячом.

- Сырок "Волна", цена - 12 копеек, - прочитала я на блеклой, вытцвевшей этикетке с "волнами".  Такое море я не любила.

Но двенадцать копеек - и ты знакомишься с Леночкой, и пьёшь кофе из старинной чашки с блюдцем. Я готова была поспорить - Леночка - блеклая блондинка с выцветавшими глазками, и очочками на носу. 
В доме пахнёт корвалолом. Фикус давно не поливали. Возможен старый любимый кот.
Я покрутила сырком в воздухе, даже подкинула пару раз. 
Но Егор-то, Егор-то.. Хорош! Держит Лену.
Квартиру мне  сказали сразу:

- Николай Степаныч в двадцать девятой, - бабули хором закивали, и глядели на меня с интересом.

Я забежала в подъезд, изнемогая от жары, последних деньков бабьего лета - в конце концов, просто отдам и все, извинюсь. Проще простого..

Он открыл, и как-будто поклонился мне.Я, нелепо улыбаясь, протянула сырок.  Он благодарил, кажется...
Его пальто, на плечике, висело в крошечной прихожей.
А в небольшой зале, в уютном эркере, прямо у окна, сидела красивая молодая женщина, и улыбалась; на столике перед ней были пирожные, византийская сахарница, и чашка с блюдцем. Женщина сидела как- будто на троне. Волосы её собраны кверху роскошными локонами, а на шее ряды ярко-красных нарядных бусин. Она уже смотрела на меня, удивленно, лицо её даже будто вытянулось, яркие  губы собрались "в сердечко", потом она закивала, как-будто узнала меня, начала говорить, смеяться, приглашая меня в комнату, потом надрывно, истерично даже, кажется, тысяча молоточков застучало  по столу.. или это рассыпались красные бусины?

- Извините, - сказал Николай Степаныч, - и чуть подтолкнул меня к двери, очень тихо, интеллигентно.

Я хотела что-то ответить, но от ранетки во рту все завязло.
Дверь захлопнулась, приняв удар чего-то звонко-хрупкого, наверное, византийской сахарницы.
Весь вечер я гадала, крутила, но так ничего и не придумала.
Чужая тайна, как и чужая дверь захлопнулись передо мною.
Моя сказка кончилась, а ладошки горели. Фея леса сбросила последнюю листву, а трон превратился в инвалидную коляску.
Мой трамвай мчался, потеряв рельсы, а Робин Гуд не спешил делиться с крестьянами награбленным. Кстати, английские крестьяне пели особые жнивные песни, благоприятные для урожая, блестя серпами, и призывая небо в помощь, и небо дрогнуло. Это разрыв сердца. Оно разорвалось крупным дождём, томившим небо, красные спелые ранетки застучали по мокрому асфальту.

 - Следующая остановка - "Ранетковый дождь", - Сказала женщина, водитель трамвая, подмигнув мне, и закрывая двери.
 
Красный кит миролюбиво засопел .

Это моя остановка. Я спешила в свой Театр, мокрая, без зонта, меня ждали влюблённые артисты, и кажется, за мной была погоня, по крайней мере разбросанные фотографии летали в воздухе.
Прощай, Арсений, я выхожу...


PS. Да, забыла.. На стене у Николая Петровича висела мандолина! Это такой инструмент, типа балалайки, но кругло-вытянутый, сейчас на таких уже не играют..
P.S.S.. Больше я свой сон не тревожила. Я его оставила в покое. Мы с ним договорились..
P.S.S.S. Все-таки сентябрь лучшее время года.



ЭПИЛОГ. (дописано спустя 12 лет, сентябрь)

Утро. Кофе не удался - кончился сахар. Нашла свои записки.(пишу иногда). Устроилась читать.

... "Я была в этом районе, случайно. Так как меня давно не было в этом городе - ничего и не узнала. Старая пятиэтажка, правда, сохранилась. И молодых берёзок понасадили. Играли дети, бабушки так же сидели на лавочке.
Я неожиданно повернула и пошла по направлению к подъезду, успев проскочить, пока мне придержали двери (так и не научилась пользоваться домофоном). Я позвонила, дверь тихонько открылась, немолодая, крепкая женщина,  внимательно смотрела на меня.

- О, его давно нет.. Николай Степанович давно умер, - ответила она на мой вопрос.

В это время в комнате начались какие-то шевеления, возня, женщина с распущенными волосами, в расстегнутом халате, равнодушно проехала в инвалидной коляске.

- Я сиделка, - сказала женщина, мне открывшая. - Николай Степанович с Таисией Ивановной  последние годы ухаживали за Милой... (она кивнула в сторону женщины в коляске), а теперь я, вот. Николай Степаныч завещал. У неё семья погибла, разбились на мотоцикле, - шёпотом заговорила она. И муж и сыночек. Вот, ухаживаю. Николай Степаныч просил, завещал. И Таисия Пална просила, ушли друг за другом, сначала Таисия Пална, потом Николай Степаныч. Такие замечательные люди. Ушли...

Я уже не слушала. Я смотрела на стены, увешанные фотографиями, видела их всех, молодых, красивых, которых судьба переплела таким странным образом, так распорядилась жизнью, и смертью, и позволила заглянуть и мне..
Но только заглянуть.

- Лена! Лена! Домой! - кричал кто-то с балкона.

Я извинилась и ушла. Молоденькая девчонка, с белыми волосами и в смешных очочках торопилась домой, смешно перепрыгивая через ступеньки.

Больше я ничего про эту историю добавить не могу. Она мне не снится.
И, вообще, я уехала. Ну, по крайней мере, никогда не была более в этом районе. И вообще, я выросла. Вышла замуж, все как полагается.
Артисты тоже выросли, стали как все, и не так часто влюбляются.
У Аленушки трое детей. Фея Леса эмигрировала, а Робин Гуд ушёл из театра,  стал крутым бизнесменом.

(О, замечательно - нашла сахар, "кусочком"! Я пью только "с фарфора", привычка с юности, салфеткой не прокладываю)...

... Зато я встретила Светку Симонову! У неё все хорошо, вернулся Семка, правда уже с залысинами, но она так трещала, счастливая, что голова у меня заболела...
Мы ехали в трамвае.
Все-таки сентябрь - лучшее время года...