NihilMagnum00010

ZZZZZZZ_

Вот что Эдичка Лимонов сказал о Сальвадоре Дали: «Великим художником он, разумеется, не был. Он был эксцентриком, пошляком. Он был – ну таким, что ли Жириновским в искусстве». Великолепная характеристика. Лимонов не любит Дали, как и многие не любили его выходки в жизни и в искусстве. Да, он пошляк и эксцентрик. Но он гениальный пошляк и гениальный эксцентрик. И если бы меня спросили, кого я могу  назвать гением номер один в ХХ веке, я бы не задумываясь назвал Сальвадора Дали. Живопись Дали не должна рассматриваться с точки зрения живописи, а только с точки зрения сюрреализма и экстремизма. И с точки зрения пошлости. И с точки зрения кича и бесвкусицы. И с точки зрения безумия.

 Конечно, Сальвадор Дали не великий художник – он великий сюрреалист. Клюфф. Химеропанк. Дадафэнтези. Дадамеандрокинедобрютоидд. Количество неудовыговариваемых слов на квадратный сантиметр текста равно плотности ртути. «Дада нельзя изучить, его надо почувствовать». Дада – это богиня разрушения старых текстов и воздвижения новых для их разрушения. Дада может быть только перманентной, как и революция. Революция, которая заканчивается, это просто пьяный дебош, который после протрезвения кажется глупым и ничтожным. Дада, которая ставит точку, выглядит точно также. ! «Я разрушаю выдвижные ящики мозга и общественного порядка: деморализовывать повсюду и запускать руки то на небеса, то в ад…» Дада неостановима и неиссякаема клюф нонкларит дада темна как подземная ночь фюкл ztwhbw яецриц мутирование слов абракабабризация слов

        Шиза косит наши ряды??? Нет, это мы косим её, подсушиваем на солнышке, превращаем в сено, которое даём коровам. Затем попиваем молоко и делаем бутерброды с маслицем. «…Утвердить, как гипотетический императив, что шизофрения есть процесс творчества духа – вечного, нерушимого и бессмертного» (Владимир Рацкевич, русский авангардный композитор, 20-21века…) зайти за кулисы бреда. Влезть в его нутро. Распотрошить его. Самый сладкий забредный плод.

        Отрицание истории по всем направлениям. Нонистория. Сюр-история. Есть только одна история – сюрреалистическая. И одна перманентная революция – сюрреалистическая. И есть только один анархизм и нигилизм – сюрреалистический. Троцкий не понял что такое перманентная революция. Ленин вообще был юристом, а Сталин – семинаристом.

«Поэт вступает в неизвестное, и даже если он не понимает собственных видений, он их, тем не менее видит», - сказал Артюр Рембо. Вот это видение и есть поэзия. Видеть непостижимое и неадекватное никаким мирам и выражать это. Выражать неважно как. Но лучше оторвавшись от всех и вся, будто находясь в открытом океане. В открытом океане видений. И никаких точек опоры, никаких соприкосновений. Один среди океана. «Рембо хочет разрыва с традицией и оттачивает ненависть к традиции», - пишет Гуго Фридрих, исследователь творчества третьего французского сюрреалиста (первым был Донасьен Альфонс Франсуа де Сад, вторым – Шарль Бодлер).

 Рембо стремится к стерильной трансцендентности, как сказал всё тот же Гуго Фридрих и поэтому разрушает мир реальности. Реальность существует только для реалистов. Для сюрреалистов она является лишь отражением сюрреальности. Сюрреальностей столько же сколько и сюрреалистов. И чтобы реальные образы не дискриминировали и не угнетали сюрреальные, их нужно разрушать и бороться с ними. «У меня образ есть сумма разрушений» (Пикассо). Но эти обломки никому не нужны? Не знаю. Большинству да. Но как сказал Артур Шопенгауэр, «кроме идиотов на свете почти никого нет». Поэтому поэзия существует для поэзии. «Но к чему создавать никому не адресованную поэзию? – вопрошает  Гуго Фридрих и почти отвечает, - Едва ли возможно ответить на этот вопрос. Быть может, поэт хочет анормальностью дикта, властительностью фантазии спасти духовную свободу в исторической ситуации, где научное просвещение, цивилизаторские, технические, экономические системы эту свободу организуют и коллективизируют, чтобы тем самым уничтожить её сущность. Дух, для которого все жилища стали неприютны, ищет убежища в монологической поэзии»

       Лучше писать для ничто, чем совсем не писать. Да, это отстаивание автаркичности и автономии поэзии посреди дебилизма, технократического, техногенного и техноандроидного угара. И пусть она будет нечитабельна как и моя книга, но это лучше чем она станет частью энтропии. Я никогда не стремился писать для читателя. Я всегда стремился писать для свободы. «Никогда не напишу книгу, которая устроит издателей» (Генри Миллер). И ещё он же там же в «Нексусе»: «Писать на потребу публики – не для меня. Мне хочется писать для сумасшедших или для ангелов». И я бы добавил: для сюрреалистов, какими бы разными они ни были и даже если они будут плеваться от моих книг.

       Меня не интересуют картины Сальвадора Дали с точки зрения живописи, его тексты с точки зрения литературы, его изделия с точки зрения рекламы и даже с точки зрения искусства. Меня всё это интересует лишь с точки зрения сюрреализма. Как и сам Сальвадор Дали.

       Как то Юлий сказал с иронией, что я читаю пять книг одновременно: какой-то полибибл. Я даже обиделся. Но не за неологизм. А за явное преуменьшение. Я читаю одновременно не менее десятка книг. Юлий смеётся: у тебя в голове такая каша! И опять я обиделся. У меня в голове целый миллион каш и все перемешаны, плюс миллион окрошек да ещё сто миллионов конфет ассорти на десерт. Только в таком хаосе я чувствую себя великолепно! Упорядоченное пространство, да ещё при наличии в нём времени – для меня просто непереносимо и губительно как суша для рыб.

        Трюффальдино из Бергамо (в исполнении Константина Райкина) пел, что он всегда за тех, кто побеждает. А я вот всегда за тех, кто проигрывает. Я люблю проигрывать? Нет, конечно же, не люблю. Это невозможно любить. Но и не люблю выигрывать и побеждать. «Мудрый побеждает неохотно», - говорил Лао-цзы. Мне милее неудачники. В них больше божественного. Ведь и сам Христос, по меркам этого мира, неудачник. Я уже не говорю о Мани – это наибольший неудачник. Неудачник, как и его религия, во всех отношениях. Неудачник светел, милосерден и не горд. Удачливый – всегда  горделив, тщеславен, нагл, кичлив и… слеп. Неудачник – видит всё, он правдив и спокоен. В нём есть жалость. В нём есть любовь. Конечно, не все одинаковы, и может половина из неудачников не соответствует тому, что я написал. И всё же я за тех, кто не побеждает. Поэтому не люблю никакие игры: в них должен кто-то победить, а кто-то проиграть. А я не приемлю ни победы, ни поражения. «Пусть судьба растопчет меня, я посмотрю, не станет ли ей стыдно» (Никколло Макиавелли).

          Не люблю современный жаргон, вообще никакой жаргон не люблю. кроме своего собственного индивидуального, состоящего из неологизмов-идиотизмов. Не люблю современный жёсткий стиль, вообще стиль не люблю, люблю только хаос, состоящий из неосов-хаосов.

Не люблю психологию и психоанализ.
Психоаналитики – воры. Они хотят вломиться в наши души и ограбить их. Все психологи – клептоманы. Они подстерегают наши души и обчищают их. ДУША – это табу для всех! Психоаналитиков – на костёр!
      «…для того, чтобы стать писателем, надо перестать быть психоаналитиком», - сказал аргентинский писатель Федерико Андахази.

Почему  нужно занимать обязательно гражданскую позицию? А почему бы не быть в оппо-
Зиции? Или вне того и другого? Почему «гражданином быть обязан»? Обязан быть личностью! А гражданином? Зачем? И почему? И кому это выгодно? Когда гражданское общество начнёт относиться ко мне по-человечески, вот тогда я подумаю, быть мне гражданином или нет. В наше время хотя бы человеком-то остаться – какой уж там гражданин.
Где-то прочёл, что порнографию запретили старики, старые маразматики, старые
Импотенты, геронты из зависти, что сами не могут
                Наслаждаться благами сексуального половодья.

Недавно прочёл в газете «Лимонка»
Великолепную  мысль: нужно ввести уголовную статью за конформизм. «Конформизм должен стать в числе страшных грехов человеческих». Он не только должен стать, но он и есть грех. Смертный грех!

«…чем старше литература, тем больше в ней изобретательности и тем меньше вкуса…» (Шарль Нодье, 1780 – 1844, французский писатель, автор готических произведений). Конечно, литература в своей метаморфозе идёт от вкуса к изобретательности. Ведь с каждым разом литературы (пусть даже частично в виде макулатуры и графомании) становится всё больше и больше. Если раньше писали единицы (например, в Древнем Египте или Шумере), потом десятки или может даже сотни (античность, эпоха Возрождения), потом тысячи (19 век), то теперь писатели измеряются миллионами ( и имя им легион) или даже кубопарсеками. Написанного тьма тьмущая (тьма египетская). А ведь каждый писатель, пусть даже он безнадёжный графоман и плагиатор, хочет создать что-то оригинальное. Вот и приходится изобретать, а на вкус уже времени не остаётся. Поиск мало-мальски нового забирает всё время и это при том, что ничего нового уже почти невозможно изобрести. Тот же Шарль Нодье: «Однажды я понял, что тот, кто примет фантастику всерьёз, откроет литературе путь совершенно новый – если, конечно, дряхлая цивилизация может породить что-либо совершенно новое». И это сказано в первой половине XIX столетия – а что уж говорить о нашем постдвадцатом веке.

И тем не менее у нас есть это маленькое и хрупкое «почти».
Вот на него-то и устремлены все взоры, а вкус… Нет уж, при такой людской толкучке
На земном шарике – не до вкуса

Да и зачем? Кому нужен вкус? Кому нужен вкус пусть читают классиков XIX века – их не так уж и мало, к тому же ещё и в начале ХХ что-то осталось от классики – вполне достаточно для удовлетворения вкусовых рецепторов.
Я живу в закупоренном герметическом клаустрофильном безвоздушном пространстве
Как египетская мумия в саркофаге

  Человек наиболее приближающийся к Богу наиболее опасен для государства, ибо он признаёт только одну власть – Духа Святого, пневмократию. Всякая система стремится к тому, чтобы её догмы принимались беспрекословно, ибо этим она сохраняется и укрепляется. То есть в силу самосохранения она навязывает свои догмы, выдавая их за свободу. Быть записанным в Книгу Жизни. Что это значит? Это значит, что есть предсуществование души Душа была до материального мира и будет после него. Книга Жизни – это и есть фиксация души вне времени и пространства. Транцендентальная сущность слишком непостижима и главное совершенно неожиданна для земного взгляда. Выразить её слишком невозможно и лишь можно кое-как адаптировать к материально-земному описанию. И вместе с тем она очень похожа на всё земное, вернее наоборот, это всё земное очень даже похоже на потустороннее за исключением круговорота рождения-смерти, потому что является лишь его отражением, хотя и мутным, и его копией, хотя и весьма скверной.

                Тайну двух людей не может постичь никакая философия, психология и вообще наука. Наверное, даже Бог. Тайна двух – назовите её как хотите: любовь, религия, секс, корысть, безумие – останется навсегда тайной этих двух и никто и никогда не сможет её познать. Мой абсолютный герметизм включает и эту тайну. Рядом с моим сердцем есть ещё одно сердце – сердце Зои – неважно любит она меня или нет.

Артюр Рембо сказал, что «поэт – анормальность, тяготеющая к норме».
Я бы сказал, что поэт это особая анормальность, не могущая быть рассматриваемая ни под каким углом никаких анормальностей. Это особая специфическая анормальная вселенная, и психиатрам туда вход строго запрещён(!) Норма остаётся по ту сторону поэта – она на стороне психиатров и тяготеющих к ним.
Поэзия – это то, что невозможно понять с точки зрения нормы.

Поэзия – это эксперимент. Эксперимент предполагает ошибку или ряд ошибок. Поэзия – это сон. В сновидениях творится неведомо что. Поэзия – это всегда новое, неизвестное. Здесь созидая разрушаешь. Парадоксируешь. Есть такая германская дада-рок-группа Einst;rzende Neubauten (саморазрушающиеся новостройки). Это название как нельзя лучше отражает дух перманентного лабиринта в движениях поэта

Как два столпа Иахин и Боаз, двумя столпами индивидуализма всегда нерушимо пребудут Донасьен Альфонс Франсуа де Сад и Макс Штирнер. Я просто влюблён в Божественного Маркиза. Не в его произведения (которые оставляют желать лучшего), не в его физическую и соматическую сущность (которую я не могу знать), а в его личность. Непреклонная личность – вопреки всему! Большая часть жизни проведена в тюрьмах и психушке – но нет отречения от своего мировоззрения  (!!!!!!!!!)

Я не писатель и не философ. Я нигилист.
Литература и философия – это выставки, которые я иногда посещаю.

«Я никогда не проводил и месяца без мыслей о самоубийстве», - пишет Освальд Шпенглер. Я его переплюнул – я и часа не провожу без этих мыслей. Вот он прогресс!
Эпиграф к этому графохаосу несколько несоответствен
Но он мне нравится как нравится Генри Миллер сам не знаю почему

«Со мною сделалось то,
что я не могу более жить; какая-то непреодолимая сила влекла меня к тому, чтобы
как-нибудь избавиться от жизни. Сила, которая влекла меня прочь от жизни, была полнее, сильнее хранения. Я всеми силами стремился прочь от жизни. Мысль эта была так соблазнительна, что я должен был употреблять против себя хитрости, чтобы не привести её слишком поспешно в исполнение» (Лев Толстой «Исповедь»). Вот ещё одна прекрасная цитата о самоубийстве. Под жизнью здесь, конечно, подразумевается материальная жизнь.

«Крайний ум обвиняется в безумии, как крайний недостаток.
Одна только посредственность хороша… выйти из середины значит выйти из человечества» (Паскаль)

Сюрреализм-дада это тоже анархизм,
но это не анархизм Бакунина, Кропоткина или Махно, это анархия богов Тартара и Тиамат

«Лишь навязчивые идеи имеют значение. Остальное – всего лишь позиция» (ЭмильЧоран). Моя навязчивая идея это анархия и нигилизм, потому что я всё время возвращаюсь к ней. Сколько бы я не путешествовал по вселенным человеческих умозрений и мировоззрений, я всегда возвращаюсь к своим абсолютным ценностям – анархизму и нигилизму. Как сказал Фритьоф Нансен: «Радость путешествия в возвращении». В этой идее я как рыба в воде. Но анархизм анархизму рознь как и нигилизм нигилизму. У меня они не такие как у «революционных масс». Анархизм мой ближе к толстовскому, а нигилизм – к буддийскому. Мой лозунг: «Ни чьим владыкою, ни чьим рабом не быть» (Омар Хайям). Нигилизм Ницше с его волей к власти мне не по нраву. Какой же это нигилизм? Это деспотизм! «Анархизм с допущением насилия – смешное недоразумение. Анархизм есть только один разумный: христианство, игнорирование каких бы то ни было внешних политических форм жизни и жизнь каждого для своего «я», но не телесного, а духовного» (Лев Толстой). Ницше недостаточно нигилистичен, недостаточно отрицателен. Да и вообще он мало отрицает. Он скорее утверждает. Утверждает здоровый жизненный инстинкт – чисто биологическую  волю. Ницше архаичен, как и Константин Леонтьев. Ницше не бунтарь. Он охранитель. Он смотрит вперёд через назад. Ницше обозвал Толстого нигилистом, хотя самого Ницше обзывали нигилистом и декадентом – тот же Толстой. Но здесь прав Ницше. Именно Толстой нигилист, и нигилист, которого ещё поискать нужно. Толстой бунтарь похлеще Бакунина и всех анархистов вместе взятых, а Ницше в общем-то хороший мальчик, но не вписывающийся в свою эпоху.

        «Много думаю о себе, о своей жизни… кто я? До каких неведомых и страшных границ дойдёт моё отрицание? Вечное «нет» – сменится ли оно хоть каким-нибудь «да»? И правда ли, что «бунтом жить нельзя»?» (Леонид Андреев. Из письма В.В. Вересаеву). У отрицания есть предел – это Нирвана, хотя у неё и нет положительного определения, равно как и отрицательного. Это апофатический апогей и нигилистическое акмэ. И именно анархический хаос является источником бесчисленных идей, креативным неиссякаемым источником новых миров. «Коли можно бы было успеть 1/100 долю исполнить того, что понимаешь, но выходит только 1/10 000 часть. Всё-таки это сознание, что могу, - составляет счастье нашего брата» (Лев Толстой). Необязательно воплощать эти идеи, но главное знать, что можешь воплотить. И может не воплотить даже лучше. Нет, несомненно лучше!