Дед Андрей, бабка Варька и полковник

               
   Дед Андрей, как пресловутый зиц - директор Фунт из «Золотого телёнка» Ильфа и Петрова, несколько раз сидел, при разных обстоятельствах и разных политических режимах, но пострадал он больше от советской власти. Хотя власть, какой бы она ни была, блюдёт в первую очередь свои интересы, и под её колёса лучше не попадать. Хорошо, что его прегрешения перед государством, партией и народом политического душка не издавали, иначе он давно бы уже был зарыт в безымянной могиле на северном кладбище ЧК - НКВД - МГБ - МВД.
   За вырванные органами молодые годы дед Андрей накрепко запомнил правила российского сидельца с тремя НЕ: «Не верь, не бойся, не проси» и строго их придерживался во всех житейских перипетиях. Поэтому, будучи человеком не очень гибким, он часто вылетал с работы, о чём не особо жалел, жил впроголодь: «Не хлебом единым». Видно, что мужик вращался в кругах людей просвещённых.      
   Жена его умерла в   голодные годы, да и в иные времена не жила она сытно.  Дети, чтобы не прослыть изгоями, от отца вроде бы как отреклись, не писали писем и не показывались ему на глаза, претензий на добро не предъявляли. Да какое у него добро - то? Смех и грех: избушка - развалюшка, дровяная сараюшка, а из скотины  - облезлый пёс Тузик, пенсионного собачьего возраста: тоже слюнявый и беззубый, с вечно слезящимися подслеповатыми глазами.
   В соседях у деда Андрея жила тётка Варька, Варвара Семёновна. Была она, как и дед, одинокой. То есть, безмужней. По молодости Андрей пытался за ней приударить, да без толку: беден был, но ершист, заносчив, и вместе с тем - гол как сокол. А Варька девка статная, отец был мастеровой, деньга водилась. Понятно, не пара, не судьба…
   Был у Варьки сын, военный, целый полковник. А служил он всё по дальним гарнизонам, то «на севере диком, то в пустыне знойной». Он, пока по лесам да пескам воинскую обязанность исполнял, обрюзг, облысел и семью свою порастерял: жена с молодым капитаном сбежала, дети осели по городам, стали учиться в институтах и семьями обзаводиться.
   Вот и остался бездомный полковник у матери, с пузом, лысиной, астмой и погонами на парадном кителе.
   Другой бы мундир почистил, медальки понацепил,  да и подался по инстанциям льготы добывать, только больно полковник с «зелёным змием» дружен был. Бывало, по неделям с ним не расставался. Какие там льготы! Говаривал: «На мой век хватит». Как в воду глядел…
   Вот так и сложилась компания их трёх соседей - горемык, деда Андрея, полковника и бабки Варьки.
   Вся троица себя не очень работами да заботами озадачивала: так, поесть чего, поспать в охотку, языки почесать, на завалинке посидеть.
   Полковник, попервах после приезда, стакашек гранёный примет на грудь, сапоги надраит до зеркального блеска, галифе диагоналевое, тёмно - синее, наденет, подтяжками щёлкнет, к корявому частоколу подойдёт:
- Эй, дед Андрей, рули сюда, есть тема для разговора!
   А тема какая: в семь раз пересохшем и перепревшем стожку был у полковника тайничок, а в нём -  никто не догадывался! - четверть самогона, сам гнал. Там же стакан с потёками на стенках, горбушка хлеба, шматочек пожелтевшего сала со спичечный коробок размером, и луковица. В бумагу вощёную папирос «Беломор» пачка завёрнута, и зажигалка пятирублёвая.
   Дед неторопливо поддёргивал портки, осторожничал: не подглядывает ли за ним всеведущая бабка? Она ему никто, но так с молодости повелось: стеснялся он своей несостоявшейся пассии; потом окликался:
- Щас, полковник, вот только дверцу в стайке поправлю!
  Какую дверцу? Кому она нужна? Кого за ней запирать? Так, отговорка, бабки внимание отвлечь, и вся недолга. Ритуал соблюсти.
   Всё! День начался.
   Соседи выпивали по стакану - два, курили, лениво говорили о своём житье - бытье, о политике, поругивали власть во всех её эшелонах - от местных до самых верхних, -  и расходились по домам, вздремнуть до обеда.
   А чего им? Хозяйства нет, скот не ревёт голодный, пёс - единственный на три подворья, - не лает,  по их проулку люди почти не ходят. Тишь, гладь да божья благодать.
   Сколько они так прожили, никому не ведомо. Новости? Телевизор только у полковника был, иногда показывал что -то, а так - оба престарелых мужика то на рыбалку наладятся, чтобы ушицу под водочку сварганить, то на рынок за три километра от их жилищ сходят. Не за покупками, нет - на какие шиши? - а так, поглазеть, чем там торгуют, цены узнать, редких знакомых повидать, поговорить за жизнь. И становилось веселее сознавать, что ты ещё живой, шевелишься, о чём - то насущном думаешь - гадаешь. А   многие сверстники - то уже «там, за поворотом»…
     Когда - то, при Советах, по всему селу на столбах и по избам, развесили радиоточки, маленькие такие говорящие ящички. Они могли говорить сутками, если не повернуть единственный регулятор, про надои молока, выплавку стали, добычу руды на душу населения, а значит, и на твою. Гордись, народ!  После Брежнева радиоточки заглохли навсегда. Тишина в жилье воцарилась, даже как - то  скучно стало, словно некто живой, говорливый из твоего дома ушёл, да и не вернулся.
   Иногда дед Андрей, пока очки у него целы были, доставал кипу старых газет, но не читал, а рассматривал старые фотографии: по ним он восстанавливал содержание статей. Он помнил даже имена политических деятелей тех стран, которые СССР вытаскивал из колониального и первобытного навоза: Нкваме Нкрума, Сувано Фума, прочие,…все они ушли в небытие.
   В СССР все активно боролись за мир во всём мире, на предприятиях проводились митинги в защиту прогрессивных политических деятелей. В песне Владимира Высоцкого есть слова: »Всё заступался за Анжелу Дэвис»; был анекдот про выступление пьяного слесаря на митинге: «Кто такой Луис Корвалан, я не знаю, но если его не выпустят, я завтра на работу не выйду!»
  Дед в митингах не участвовал, биография не позволяла. Он был абсолютно аполитичен, и даже власть ругал так, по инерции и по обычаю: её в России всегда хаяли и будут хаять, терпели и будут терпеть.
   «Горе горькое по свету шлялося»: занедужил полковник, с пьяных глаз шарахнулся об косяк. Упал,  потерял сознание, да так и пролежал двое суток. Бабка Варька его нашла, зайдя случайно: что это он не кажется соседям? Запричитала, дед Андрей прибежал, вызвал фельдшерицу. Та сразу - «скорую», да в район:
- Может, еще успеют…
  Не успели: полковника привезли в больницу накануне Дня Победы, его любимого праздника. Какая там экстренная терапия! Медики - состав весь - навеселе, а нужен был нейрохирург, и где его взять вообще, а в праздники - тем более? Россия гуляет три или четыре дня…
  Трепанация черепа ничего не дала: вскрыли коробку, что - то почистили,  снова закрыли.
   Скончался полковник.
   Схоронили. Без почестей. Помянули скромно.
   Бабка Варька почернела, заговариваться стала. Тряслась вся. Под себя ходить стала.
   Вышла утром в огород, да там и скончалась.
   Дед Андрей всё ходил неприкаянный, куда не ткнётся, а всё покойные соседи мерещатся. Ну, нет ему покоя! Привычный уклад жизни нарушен. Писал письма детям, ответа не получил.
  Пытался в дом престарелых попасть - денег нет. Откуда они у бывшего зека, работавшего за всю жизнь меньше десятка лет?
  Извёлся дед Андрей, умаялся.
   Ну, зачем ему жизнь такая, что собачьей хуже?
  Зашёл он в избу, перекрестился чуть ли не впервые.
Лёг на тахту и затих…
25.04.2019