Доктор Аронова

   Ушедшее детство так ярко, так осязаемо, что мне порою кажется, что оно где-то существует: по-прежнему качают разноцветными головками мальвы в палисадниках, улица упирается в реку Лопань, у берега ряска, кувшинки, многотравье. В последнем доме у реки жили Роза и Абрам. Дед и бабушка часто туда захаживали без меня. Спустя много лет дед рассказал мне, что у них в подвале была подпольная синагога, и евреи приходили к ним не в гости, а молились своему богу. До восьми лет я не знала, что мы евреи: это не скрывалось, а просто умалчивалось. Но правда вышла на свет: застилая кровать деда и бабы, я наткнулась на большую белую тряпку с бахромой и ремешки. Первая мысль была, что мой любимый дед шпион. Сегодня у меня нет ни малейшего представления о том, какова ассоциативная связь между моей находкой и шпионажем, но в 1954-м году я не спала две ночи, принимая решение, а на третью ночь разбудила деда и вызвала в кухню на разговор. Помню, что тут же высказала, что всё обдумала и решила, что Павликом Морозовым быть не хочу и не могу, а потому не выдам его даже если он и вправду шпион.
     Дед не рассмеялся, а рассказал мне, что мы евреи родом из Переяславль Хмельницкого, что под Киевом, что дом наш стоит рядом с домом Шолом Алейхема. Оказывается, великий писатель, уезжая в Америку, приглашал его ехать с собой, но Меир Линецкий считал,что он так много помогал бедным, - и русским и евреям, что его семью никогда не тронут. Он ошибся. В 1921-м году семью деда выбросили из их дома и на телеге, запряжённой лошадью, изгнали из родного города, сказав на прощание деду: "Скажи, Меир, спасибо, что мы тебя с твоими жиденятами не вздёрнули на дереве у дома, а всё потому, что ты хороший и добрый человек."  И поехали они искать пристанище.
     На Волге жила младшая из сестёр бабушки - коммунистка Маля Найдис. Приютила она семью сестры на два дня, а на третий попросила уехать, ибо лица детей: Раи, Сени и Муни, - говорят об их буржуазном происхождении.  Лица детей были просто красивыми и еврейскими.
     И поехали они к  единственной подруге бабушки по гимназии, которая жила в Харькове. Там дед на завалившееся в карманах золотишко купил квартиру в старинном двухэтажном доме с балконом и камином - удобства во дворе. Там он вырастил троих своих детей, а потом и внучек.
    Харьков - город моего детства и ранней юности. Там я закончила одиннадцать классов, причём, последние три года после смерти в один год бабушки и дедушки жила одна в коммуналке на семь еврейских семей. Любила без памяти и город, и школу, и друзей. Мы всю жизнь вместе с друзьями по студии Бориса Чичибабина, которого помним и любим до сих пор. Двух подруг я схоронила.
    В 1963-м году я уехала в Москву к папе, хотела поступить в МГУ на журналистику: врачом быть никогда не собиралась. Всю ночь перед подачей документов отец проговорил со мной. Журналист в России - профессия рабская, а для еврея вообще неприемлемая. "Дуня, - сказал папа, - в твоей семье было восемь врачей, нужен девятый. Врач - он и в Африке врач." Назавтра я подала документы во второй медицинский. Никогда об этом не пожалела.