Би-жутерия свободы 39

      
  Нью-Йорк сентябрь 2006 – апрель 2014
  (Марко-бесие плутовского абсурда 1900 стр.)

Глава#1 Часть 39
 
Да, да, это в действительности выглядело местом более подходящим для делегированных влюблённых парочек, очистившихся от скверно-скамеечной скверны, где они преуспевали в воспроизводстве себе подобных. Не знаю, насколько я являюсь живым укором педерастающему поколению, с каждый днём крепнущему и консолидаризирующемуся на почве либеральных уступок, но, подбивая сбитые подмётки натянутых итогов, мы падкие на смутные догадки, в которых голубая мечта всегда умирает последней, догадываемся об этом,  не наживляя врагов на крючок.
Оно, конечно, понятно – страдалец по светлому будущему, обладающий заметной выдержкой креплёного вина ножного отжима, не может быть истерическим памятником, извивающимся змеёй в комплиментах самому себе в вопросах, обходимых молчанием.
Поэтому в глубоко противном мне случае он несносен для поколения мстительных реваншистов, поддававшихся на дешёвые комплименты, но как непревзойдённый мастер омерзительного юмора достоин наградной втулки от гоночного за кем-то велосипеда. И этим неоспоримым кем-то является прыткий ведущий  душевынимающих радиопередач, превзойти которые ещё никто не смог (женившись на хорошенькой усыпальнице, он расписался в собственной несостоятельности и слюноотделение изо рта стал относить к демократическим преобразованиям).
Вот к его своеобразному гению я и обращаюсь неравнодушно в наваксенном панагерике остроязычной «поножовщины».

Не странно ли всё в эмигрантском вагоне?
Кто в здравом уме, а кто потусторонний.
Евреи, узбеки и великороссы,
и каждый с претензией, с дерзким вопросом.

В полемику лезем без мыла и пасты,
поглубже копнёшь, то архибезучастны.
Пусть «двухчасовой» ясность в мутное вносит,
мы ж бодро впендюрим коварный вопросик.

И вот в результате конфликт освещён,
в полемике разно угольных сторон.
Кайфуют безмерно сторонние люди –
в крутой заварухе не то ещё будет.

Гроздь явных подлиз выявляется в рвении,
на старости лет, впавших в самозабвенье
На десять минут заведут дифирамбы:
«Такого как вы в президенты бы нам бы.

Вы жёсткий, пушистый, вы многосторонний,
камень преткновения краеугольный,
когда выступаете без лыжных сомнений
сторонником жёстких мер и креплений.

Партнёры замыслили скверное куцо?
Вас вмиг не ломает переметнуться.
Ход односторонний в вину не вменяем
(в момент оклемавшийся непотопляем).

А если по теме фарватерной сбился,
так отмежевался, но не отстранился!»               

   Лупите рутину и справа и слева
   за наше свято-эмигрантское дело.

Так что лишний раз убедитесь – эзотерический лоскутный юмор, в греховодном хороводе слов костёрной песни зажаренного барашка, где все «i» расставлены под сдвоенными украинскими точками, питается запасом с определённого склада танцевально-па-скудного ума, местонахождение которого подсказано мне красавицей цыганкой, занимавшейся подшиванием поношенных рубашек у карт в свободное от гадания на кофе и по ладони время. Это она мне сказала: «Твоей милой, слышь-ка, суждено выйти замуж за пустышку и продолжительно сосать её». А как я познакомился с чавалой, после того как окунулся в привокзальную толпу, сойдя с поезда, вы поймёте из смехотворного опуса.

Ты в мечтах представала
без корысти и лжи.
Встретилась у вокзала,
сразу обворожить
умудрилась доверчивого
красотою меня –
закрутило как в смерче
среди белого дня.

Приглянулася сразу
за свою прямоту.
– Избавляю от сглазу,
и мозгов хромоту
вылечить обещаю
без вопросов, анкет,
дай тебе погадаю
по честной руке.

Её меткое слово
хватал на лету,
и багаж остального,
думал приобрету.

– Вот припев твоей песни,
дорогой, впопыхах
ты любовь, как болезнь,
перенёс на ногах.

Я ладонь протянул,
со слезами сказал,
вот уже пять минут
портмоне потерял.

Отвечала чавала, –
отгони думы прочь, –
успокойся, – сказала, –
горю можно помочь.

Не успел получить
я ответ на вопрос,
цыганёнок рачительный
мой бумажник принёс.
И прижавшийся к стенке
я заметил себе,
ловко делают деньги
в привокзальной среде.

С помощью её волосатого языка и зарождающейся утробной психологии в шумном бедламе попкультуры насыщенного раствора слов я, выступивший с обличительной речью в собственный адрес, здорово нашпигованной афоризмами, снабжаю вас наркотической параферналией ёмких выражений с широким набором использованных гиподермических игл, шприцов на выброс и резиновых жгутов.
А вы не стесняйтесь, «колитесь», даже когда полусонный взгляд субсидируемых субтильных субъектов с невероятным усилием ползёт гарцуя перед закатанными в асфальт глазами незаживающими ранами строк, прокламирующими несущий интимную конотацию тараканий призыв «Все по щелям!»
Советую не упускать из виду, что псевдофилософские труды – миниатюрные манифесты трезвенника-скромняги, рассказывающие в неправдоподобных вариантах как вместо навязчивого галстука садисты, подогревавшие к себе интерес раскалённым утюгом, клюкву ни за что подвесили. Мои книги не покидали списка бестселлеров, потому что никогда в нём не числились – не то что у самоотверженных современных писательниц, распоясавшихся баснословными тиражами. Их даже в условиях засилья силовиков никто не в силах освоить или остановить. Вот о своих песнях ничего не скажу – у них иная судьба.

 – Тебя зовут О. Генри русской песни,
Оскар Уайлдом и Бернардом Шоу,
нет остроумней, – без оттенка лести
шепнул на ухо верный корешок.

– За триста баксов в ритме слоуфокса
ты гимн пейсатых написать готов.
Довольны будут ультраортодоксы
от двух приветливых в их адрес слов.

Заботишься не о насущном хлеве –
о славе в глубине нью-йоркских руд.
Гордиться будешь, если Главный ребе
в полсотни баксов твой оценит труд.

Тебе мой друг признателен до гроба,
Надеюсь, мирно порешим на том,
что по-еврейски негде не ставить пробы
на фонде моём редком, золотом.

Я многих заразил своими песнями,
от них вакцину вряд ли создадут,
трясу над ними завитыми пейсами,
покоя людям ими не даю.

Я стану популярен вне зависимости
от зависти бездариев пера,
они не могут моей славы вынести,
где слова доминирует игра.

Настойчиво завладеваю душами
в них философий юморной наказ,
и вникнув в суть, их хочется прослушивать
пытливому уму с полсотни раз.

Как видите, живу порой иллюзиями,
хоть хором против милые друзья,
настойчиво советуют подгузники
сменить сверхподозрительному я.

Представляю себе как после прочтения этой неподъёмной эпопеи, писавшейся под воздействием Кокаины Петровны Нар-Котиков, поведавшей мне, что лучшее спагетти приготавливается с помощью тенисной ракетки, поверившие мне доверчивые люди на коленях рвутся на приём к рекомендуемому психологу.
А я, периодически росший без отца со многими приходящими и обслуживающими на дому членами не того общества, не успеваю зашивать желающих, потому что на всех суровых ниток не наберёшься, о чём в принудительном порядке засвидетельствует медсестра-мотористка Танечка Потничка, когда-то стоявшая на сборочной линии мини-юбок и хорошо знавшая мою первую жену Сонечку, которая поверила ей одну из моих самых сокровенных тайн.

Я с женою не спорю
утреннею порою,
обсуждая вопрос о Голгофе.
Мнение принимаю,
вскользь ей напоминая,
о Христе, пострадавшем за профиль.

Поднимаюсь с кровати
не как Гайовате,
о котором писало Лонгфелло.
Говорю сонной Софе,
может поменять профиль
чем в избытке семья наградила?

Как и он я гордился,
что таким уродился.
По носам, говорят, мы похожи,
будто с одной пробирки,
подсказала Джейн Биркин,
с мужем ейным Гинзбургом Серёжей.

К Софе влез с предложением,
чтобы снять напряжение,
нос сменю на спелый картофель,
перестану теряться,
когда появляться
буду на фотографиях в профиль.

Предложение по делу,
я, с рождения смелый,
вколол антибиотики в ваксу.
      Избегая оваций,
прошёл ряд операций
и фамилию взял Майкл Джаксон.

(см. продолжение "Би-жутерия свободы" #40)