по Пекину не на колёсах, а на своих двух

…«по Пекину не на колёсах»,
а «на своих двух»



Нет, «мой переводчик», не репетировал «Чистые пруды» всю ночь.

Как оказалось, он отправился спать в свой «деловой офис», и лишь с той благородной целью, чтобы я выспалась «перед самым культурным обменом». Наверное, чтоб на всякий случай, если всё-таки дело и дойдёт до обмена, то он же (тот самый обмен), как-никак, должен быть обязательно культурным.
…
Стук в дверь меня не разбудил, а очень даже удивил.
Чем?
Своим стуком.

Так как вы же все прекрасно помните, что раз уж так повелось, что у нас с «моим переводчиком» в эту поездку был один номер на двоих, то вот «ключами (всеми теми и «ихними»)» нас с ним, как раз таки, и обязательно не обделили. Вот она – «великая всемирная щедрость».

Но, как только я себе задала вопрос:

- «Кто бы это всё-таки мог меня беспокоить в такую рань на другом конце света?»
В ««СЮ» пору» дверь отворилась, и вошёл он – единственный и при полном параде «мой переводчик» – в костюме и с галстуком. Что уж точно означало, «сегодня нам предстоит поработать».

- А я думала, вы там вообще с концами?
- Я то, как раз таки с ними, а вот ты бы, что делала одна и без меня тут, в Китае?
- Доживала бы радостную жизнь «под китайскую лапшу».
- А-а-а… так ты всё-таки, перед «культурным обменом», решила сходить в «местный ресторан»? – Почти что удивился «мой переводчик».

«Местным рестораном», как оказалось, «мой переводчик» называл отельную кухню.

Нет, конечно же, и далее, я вам не стану описывать все её (той кухни) причуды.

В общем, мы-то там, как раз таки, не особо часто трапезничали. Но вот всё-таки, был там один незабываемый фрагмент, о котором особенно сложно умолчать. Хоть и без всех этих вкусовых пристрастий, я влюбилась в одного китайского повара. Это в того самого, который каждое утро, на виду у публики (среди которой чаще всего были только мы вдвоём с «моим переводчиком»), т.е. публично,  делал собственными руками лапшу.

Это было потрясающе…

Очень даже просто, но – очень даже потрясающе. И даже (так себе) по-настоящему вкусно.

Я каждое утро знала, что можно в «местный ресторан» вообще не ходить. Пусть себе и на всякий случай, так как «всякого случая», в принципе, быть не могло, «по той самой лётной первопричине», когда ещё в самолёте сам китайский повар Иван укрывал меня одеялом.

Но я, всё-таки кой-когда ходила в «местный ресторан», и вообще-то не для того, чтобы кого-нибудь в своём организме заморить, а чтобы всё-то «полицезреть».

Я вообще, очень люблю лицезреть. И, по сему, завтрак был не таким скоротечным, каким он (завтрак) представлялся «моему переводчику». Я даже думаю, что если бы он («мой переводчик») столько бы не курил, сколько я смотрю на китайских поваров, то он бы меня обязательно бы убил.

Но смертей, как вы поняли, в моей сказке уж точно, не последовало. Так как  в моей-то сказке (и не только китайской) «все герои и без того навсегда вечные».

Вечность вообще – удивительная штука, братцы мои. Она ведь, где хотите (и даже, когда не очень-то хотите) обязательно вас всех достанет.

Но всё-таки, особенно в тот раз, я превозмогла «моего переводчика», и он таки вернулся за мной (почти что достаточно быстро):

- Ты ещё здесь?
- А где же мне ещё быть?
- На выходе.
- Так до него всегда, и как всегда, пару шагов.
- Вот и шагала бы в заданном направлении. А то «культурный обмен» может и не состоятся «по без дай причине».
- Какой обмен?
- По которому мы все здесь присутствуем.
- В смысле – в Китае?
- В смысле, ешь быстрее лапшу и давай на выход.
- Так с такими интонациями, выхода вообще может ни сегодня и никогда вообще и в принципе не быть.

«Мой переводчик» обмер. Видимо, от моей несусветной наглости, которую принято вуалировать в слово «дерзость». Пока дерзость подпитывалась ситуационным удовлетворением, даже не думая о последствиях, которые вот-вот могли нагрянуть, «мой переводчик», как истинный военный чин, сделал полуоборот стоя, и хоть не совсем молча, но –  спиной к обращённому:

- Жду на выходе. –
«Долгообещающе» зашагал «в том самом дивном заданном направлении».
…
И он меня таки дождался.

Ведь я-то быстро справилась не только с «местной лапшой», но и со своим необузданным (под час и в сей час) характером. Мне почему-то тогда даже показалось, что «мой переводчик» почти что записался в любители всех моих характерных и характерных выходок. А иначе, я даже не представляю, каким бы таким ненавязчивым образом, мы бы  в тот долгожданный день добрались бы до «культурного обмена».

Телевидение Великого Китая меня покорило. Оно воистину и поистине стало глобальным впечатлением во всей моей журналистской жизни и на всю мою журналистскую жизнь.

Начнём с того, что «до того как» «туда бы попасть», «мы попали» «в самое преддверие культурного обмена». Т.е. – на собственную квартиру ведущего «звёздной программы». Назовём её как-нибудь по-нашему, например, «Звёздный ринг». Потому, как в ней, той программе,  соревнуются  голоса за право стать лучшим.

Да, естественно, на наших всех телевидениях есть подобные проекты, но тот-то проект, был «со своим неизменным китайским акцентом». 

Дожидаясь всех этих акцентов, я сидела в очень даже красивой чьей-то машине, с китайцем водителем, который, как и я, «совершенно не «бум-бум»» во всех этих международных языках (кроме одного!). Проблема же была лишь в том, что «мой один» – был русский, а «его один» – был китайский.

Наше же молчание скучным не было. Потому, как у него (китайского водителя) в машине по Радио играла музыка, а точнее, – пели песни. А пели их те, кто в сей момент не выступал на «звёздном ринге», но и без того всего,  прекрасно так себя чувствовал «в этой всей музыкальной тарелке».

Но молчание под музыку, тоже не было бесконечно долгим.

На помощь, а скорее, к великому моему счастью, пришла «моя подруга с китайской картины» – «та самая одна из победительниц предстоящего шоу». Мы с ней обнимались… долго и везде, где успели – и на улице, и в машине. Тут же она мне подарила «китайскую взятку» – свой диск с песнями, и книгу «со своим фотографическим портфолио». Потом они, на пару с водителем, «разговаривали на своём единственном», а я, тем временем, слушала, впитывала и постепенно влюблялась в мелодию китайского языка.

А может, это он меня постепенно и настойчиво в себя влюблял. И таки –сработало.
Что именно?
Всё сработало.

Дальше… как в сказке – откуда-то появился мой Лиу, ну и, естественно, тут же и следом «мой переводчик» (они вообще мало где друг без друга появлялись. Разве, что только, – не в «нашем номере»). Куда же без него-то? «в самое преддверие культурного обмена».

В квартире ведущего, нас встретил сам ведущий, в красивом, полосатом, бархатном, домашнем, полуспортивном костюме.

Так я вам вот что скажу, мой коллега (по профессии), как оказалось, курил больше, чем «мой переводчик» (хоть это и трудно себе представить).

Я была начала подумывать, что если и дальше так пойдёт, то придётся и самой запыхтеть, «по принципу моей любимой Фаины Раневской». Но этого, хвала небесам(!), не случилось.

Возможно, всё по той самой простой причине, что для некурящих, предложили чаю и карликовые мандаринки. Это такие «манда-черрики» из той самой категории, приблизительно как у помидоров есть «порода Черри». «Мандарины-Черри» были чуточку кисловатые, но всё же – безупречно красивые. В общем-то, от того самого «наивного неподдельного восторга», всё равно есть совершенно не хотелось.

Мой коллега, что не очень-то удивительно, был «очень даже неподдельно разговорчивым», при том и при этом – в процессе на двух международных языках, среди которого, как обычно и увы (или, возможно, к счастью), не было «моего Великого и Могучего» русского. И, по сему, он (ведущий) с «моим переводчиком» разговаривал на китайском, время от времени, – переходящим в английский.

А вот тут уже конкретно – к счастью(!), мне тоже было чем заняться. Ну, во-первых, в радиусе двух комнат (прихожей и кухни) мне разрешили не только свободно передвигаться, но и фотографироваться абсолютно всё и всех, что душа пожелает. А во-вторых, так уж вышло, «с моей подругой певицей из китайской картины», мы научились понимать друг друга уже давно и без слов. А, в- главных, мой коллега был замечательный шаржист. И даже на кухне, если бы время позволяло, можно было бы «остаться с теми самыми концами». Но конец подошёл только для этой встречи и в этой квартире.

«Мандарины-Черри» так и остались лежать натюрмортом для фото. А мы всей своей новой компанией, переместились и без «Машины Времени» в китайский телевизионный павильон.

И хоть ждали представления, как оказалось, больше часа, а то и больше двух…

Нет. Т.е. мы ждали не потому, что кто-то там где-то задержался. А лишь с той самой веской причины, –  «для того «чтобы»  «всей сущностью въехать во весь этот культурный процесс всей потребной певучей китайской звёздности».

И «Звезда родилась» на сей раз и в сём случае не Барбарой Стрейзанд, а моим любимым китайским ведущим. И, на сей раз, он вышел не в бархатном полосатом костюме, а «в белом пиджаке и – не только…». 

И, как же было приятно осознавать, что человек, из чьего преддверия мы все появились в этой студии, был талантлив во всём.

«Всеталантливый человек» вёл происходящее событие превосходно, это, когда напрочь не понимая языка, ты понимаешь «всю суть превосходящего». Ведь на самом-то деле именно так и определяется уровень международного таланта.

Талант – не в том, чтобы превосходить или, что ещё хуже – пытаться кого-то в чём-то превзойти, а – само собой превосходить всех «своей неподражаемой степенью». Степень моего восторга доходила до предела. Но, что ещё важнее, не переставал удивляться, видимо впервые, за далеко-далеко последнее время, «мой  переводчик».

А вот это в процессе, для пущей понятливости, можно запросто назвать «обоюдное восхищение происходящим процессом».
Я сидела в студии очень близко от жюри. Наверное, они были строгими – «все те «жюристы»».

Но самым приятным, «во всех этих китайских телевизионных заморочках», оказалось то, что они (китайцы) во всём и всегда очень даже постоянны.

Так, например, «все те члены жюри», когда-то сами «прежде чем» стали победителями подобных  проектов.

Т.е., как оказалось, – всех присутствующих завораживал «вот этот весь шлейф «древности»» –  «во всех самых приятных интерпретациях и пониманиях сего слова».

Но было, и ещё «кое-«что древнее»», чего я совершенно не ожидала в нашем высокотехнологичном веке. Во время всех антрактов, всегда, как и в театрах, менялись декорации. Но менялись не так, как у нас в театрах, а – всё вручную.

Вот так, «откуда не возьмись». появлялась «дружная группа трудовых резервов» и «под командное «раз-два взяли»», всё со сцены сносилось, и «без каких-то там взяли», всё новое заносилось.

У меня же, тем временем, от увиденного, был не то шок, не то эйфория. А вот для «моего переводчика», к тому времени «почти всего повидавшего», «эйфориальным» было кое что, как он бы выразился, «поинтереснее». И это «поинтереснее» заключалось в том, как это я? могу, на протяжении десяти часов, не то, что выдержать без воды (хотя вода как раз таки для нас была в неограниченном количестве), но даже ни разу не сходить, пусть себе «по слабеньким делам», во все те уборные.

В уборную я же во всех процессах (пусть себе и «самого культурного обмена») обычно не хожу «по двум не сложным причинам»: или не комфортно, или – в эйфории.

На счастье, сработала вторая причина, она мне перекрыла соответственно и доступ к первой. Хотя та первая была, естественно, очень сомнительной. Потому, как когда всё закончилось, я убедилась, что туалет на китайском телевидении не только есть, но и совершенно цивилизованный, т.е. – не на улице и – обязательно с раковинами для мытья рук.

Концерт, только так я сейчас могу назвать «то популярное китайское шоу», был «потрясным». И импульсы моего потрясения сработали на столько, что «мой переводчик» сам захотел работать, т.е. – взялся «даже без индивидуальной просьбы» мне переводить. К концу передачи я знала о всех участниках «всё и даже больше». Естественно, ведь я побывала в замечательном преддверии, а это вам даже не предисловие какое-нибудь там. Но, самое важное, что «мой переводчик» «после всего того и этого» совершенно передумал затевать «тот самый культурный обмен».

Сказал лишь:
- А меня и так всё устраивает в «культурном переводе».

Дальше или «до того»…
Ведь «в картине того дня» было на столько всё гармонично, что всерьёз забываешь, где «до», где те все «после». По той самой деловой причине, что «какая разница?»
… Мы сидели в местной телевизионной столовой. И опять, и естественно, – восторг.

Мои коллеги всех китайских проектов, программ, новостей. И мои коллеги всех возрастов и мастей, даже вне эфира, как оказалось «за трапезой», продолжают не шуточное общение. И, скорее всего, никто из них не говорит, «как вы все, дорогие коллеги, мне «о-стоп-из-…-или» - то бишь  надоели.

Мы тоже ели, тоже – вкусно, тоже – говорили. Но – не столько и – не все. Ведь я-то знала только один международный, «на уровне нешуточного общения».

А дальше?
Естественно – «с не тонущего корабля на королевский балл».
Опять или, наверное, – «в ресторан».

Точно не скажу.

Но точно знаю, что память у «моего переводчика», если и не в разы превосходит мою, то ничуть не уступает ей. Он же ведь «даже полуспящим» запомнил, как мы с Лиу пели в такси. И по сему, когда на сей раз мы откуда-то возвращались, – «по Пекину не на колёсах», а «на своих двух», он («мой переводчик») решил дерзнуть, вспомнив, «мой утренний конёк» и потребовав прощения.

- А сейчас «спой (птичка не стыдись»).
- На каком?
- На втором языке твоего общения.
- И я там, где мы стояли, а стояли мы в гордом «почти что двойственном одиночестве», на пустынных зимних улицах Пекина, запела «Мой родны кут»…

Но на этом всё это не закончилось.

Почему?

Потому, что я не запила, а запела.

А вот этот культурный процесс, в отличие от происходящего в ту пору, со мной происходил и происходит с завидной постоянностью, на протяжении всей моей осознанной жизни. 

Ведь я-то пою с трёх лет. Да! «начиная с табуретки, «под ёлкой» в колхозном клубе».