Реквием по селедке

– Мы, сначала убиваем, потом тычем в жертву пальцем, взывая к гуманизму.
– Нет!
– Да!
– Нет!...
Предновогодний базар. Терпкий запах хвои, пушистые лесные красавицы, прислонились друг к другу. Молодые и полные сил, но уже без опоры, без жизненных соков. Им расти, и расти, но время исчезновения. Это нам в момент "джангл белл" танцевать, выпивать, произносить замыленные слова о прошлом, будущем, получать сиюминутное эмоции, улыбки, смех, а их век предрешен одним взмахом человеческой сути, сконцентрированной в мозолистых руках пахнущей потом и рюмочкой для "сугреву".
Но это космос. Он – невидимый и безграничный. Он создал эту елочку, заставил бросить семя, пробить почву и устремиться к солнцу. И создал все другое - топор, силуэт в спецовке, который оборвал ее жизнь на самом взлете, когда нет болезней, смола не струится из ран, когда не познано течение времени, скрытое в годовых кольцах. Взмах и ствол отделился от опоры, соков, жизни, будто казнь. Только за что? Несправедливая. Безвременная. Странно - мы космос и они космос. Мы даже, как бы, общий космос, только у нас топор и придуманные вехи, символы, эмоции, исторические факты, Гегель, время жизни, развлечения, оправдания, философия убийств. У них шум ветвей, касание воздуха, вдохновение дождя, сохранение грибниц, утренняя роса, сбрасывание иголок, которые превращаются в домики лесных муравьев. У них все упорядочено и взаимосвязано в логическую цепочку. У нас тоже все упорядочено. Одних убиваем, чтобы жить, других просто, ради развлечения, третьим даем индульгенцию гуманизма. Возможно, кто-то убьет и нас в назидание за грехи. Возможно. Заслужили. Мы не лучше зверей, разрывающих свою жертву. Мы циничнее, мы растим жертву. Нет, я не буду покупать загубленную праздностью елку, пойду лучше съем убитую кем-то селедку. В этом другая философия. Другая, о которой лучше не думать.