Обида. рассказ

Семён Берёзкин проснулся утром с тяжёлым чувством. Чувство это зародилось в нём накануне, когда он попал на работе в неудобную ситуацию.
Семён работал токарем в колхозной мастерской. На этот раз, изготовив последний болт, один из тех, которые вошли в задание, данное ему зав.мастерской, он убрал изготовленные болты в ведро, почистил станок, металлические стружки отправил в ящик, что стоял возле двери, вытер руки тряпицей и, удовлетворённый проделанной работой, вышел из комнаты, где стоял токарный станок. Закрыв дверь, на которой висела табличка "Токарня", Семён хмыкнул и направился к выходу из мастерской. По пути он решил заглянуть в комнату для отдыха, где обычно те, кто работал в мастерской, собирались после работы покурить, обсудить последние новости, текущие дела, рассказать друг другу что-то интересное из своей жизни, а иногда и по и по иным причинам.
Семён отворил дверь и оторопел: за длинным металлическим столом в клубах сизого табачного дыма сидели его собратья по работе в мастерской и, похоже, неплохо проводили время.
Во главе стола стоял Яшка Копытин и держал в руке пустую бутылку из под водки. Поднялся Яшка со скамейки, чтобы убрать со стола пустую тару, но увидев входящего Семёна, он от неожиданности застыл, как памятник, и через несколько мгновений развёл руки в стороны, что означало одно: "Больше нету". Мужики сидящие за столом, увидев Семёна, направили  свои смущённые взоры кто в пол, кто в потолок и замолчали. Семён ничего не сказал, только резко развернулся и вышел из комнаты. Закрывая дверь, он слышал, как загудели чем-то взбудораженные мужики.
Обида захлестнула Семёна. Он вдруг вспомнил, что сегодня день рождения у Сусликова Николая, и мужики этот самый день рождения и отмечают. Такая традиция родилась среди работников мастерской уже давно. В день своего рождения  каждый из работающих в мастерской накрывал "поляну". Кстати, всего месяц назад "поляну" накрыл сам Семён. Он тогда явно не пожадничал: принёс четверть самогона и пару бутылок водки. Мужики ещё удивились тому, откуда у него взялась настоящая четверть: редкая, мол, по нынешним временам штукенция. Семёну же четверть вместе с самогоном преподнёс тесть к его Семёна сорокалетию. И вот он, Семён Берёзкин, как дурак, попал в такую неприятную ситуацию.
Обида завладела всем его существом. Он, словно, явственно слышал, как кто-то из мужиков спрашивает: " А как же Семён?" Ему кто-то из тех же мужиков отвечает: " Да пошёл он к лешему. Пусть точит свои мерзкие болванки".
Семён шёл домой, будто пьяный: обида туманила его ясные очи. Он правда понадеялся, что до завтрашнего дня всякая ненужная дрянь уйдёт из его головы. Но не тут-то было. Обида никак не хотела покидать его разум. Отказавшись от завтрака, Семён вышел на крылечко. Утро выдалось чудесное: светило яркое солнышко, щебетали неугомонные птахи, изумрудно-зелёная травка ещё удерживала на своих листочках хрустальные капельки росы. Рядом с домом возвышвлся солидный ворох дров: две машины берёзовых чурбаков.
Поскольку день был выходным, Семён направился к сарайчику за топором. Выбрав надлежащий для колки дров топор, Семён присел рядом с ворохом на один из чурбаков и закурил. Забытая на время вчерашняя неприятность вновь накрыла Семёна с ног до головы. Обида снова захватила мыслительные процессы в его взбудораженном сознании. В руках появилась предательская дрожь, а на лбу выступили капельки пота.
Семён нервно докурил сигарету и яростно втоптал окурок в землю. Поднимаясь с чурбака, Семён заметил, что ноги его тоже слегка подрагивают. Зло плюнув, Семён взялся за топор и минут тридцать без каких-либо чувств лупил им по чурбакам. Поленья без счёта валились друг на друга, и скоро из них образовалась солидная горка. Семён швырнул на эту самую горку топор и снова закурил.
- Здоров, Сема!..
Семён повернулся на голос. Перед ним стоял его сосед Федька Грунькин. Лицо Федьки не бритое как минимум дня три да ещё и изрядно помятое Семёна не очень-то впечатлило.
- Здоров, Сёма, - повторил Федька, - можно присесть, соседушка?
- Вон, сколь чурбаков - выбирай.
- Благодарю, шабра. Вышел я из дома, слышу кто-то стучит. Прислушался внимательнее: ага, думаю, Сёмка чего-то мастерит. Воот... Подхожу, а ты дрова колешь. Активный отдых, матть
его, штука полезная, хотя я в выходные предпочитаю вмазать. Предлагаю. Проверенное...зуб даю. Расслабимся - выходной же! Семён вытащил сигареты:
- Будешь? - предложил он Федьке.
- Благодарствую, Сём, - прохрипел Федька. - Ааа...ты чего, Сём?.. Чего-то вид у тебя не тот.
- Не тот Федот, сказал бы я, - выдавил из себя Семён.
- Понимаю. С куклой своей поцапался? Плюнь и разотри!
- Неет, Федь. На домашнем фронте у меня всё спокойно: полный штиль.               
Федька вытащил откуда-то из штанов бутылку, а из карманов стопарик и конфетку..
- Вот, - сказал Федька, расставляя и раскладывая принесённые выпивку и закуску.
Семён молча поднялся и скрылся в доме. Довольно скоро он вышел на крылечко. В руках Семён держал внушительных размеров поднос, который поставил рядом с принесёнными Федькой угощениями. Глаза Федьки едва не приняли квадратную форму при виде того, что было на подносе. А было на нём: нарезанные копчёная колбаса и солёное сало; маринованные огурчики и грибочки; конечно, хлеб, также - лук зелёный и укроп; два стопарика, а посреди всего этого набора - литровая бутылка водки. Федька смотрел на всё это и не мог ничего понять.
- Вот, Федь, угощайся. Водка осталась ещё со дня рождения. Может, чего и ты мне пожелаешь. А своё возьми с собой - пригодится.
Федька молча кивнул.
Семён наполнил стопки водкой.
- Ну, Федь, гони, тост.
- Да я...ну...здоровья тебе, Сёма... Дай Бог тебе чего хошь! Подарка, извини, нету... Вот...
- Да ты, Федя, сегодня для меня сам, как подарок. Полегчало мне, не знаю как. Спасибо, что зашёл. Тащи!.. Ухх!.. Закусывай, Федя, не стесняйся.
- Спасибо, Сём. Дай Бог тебе...Я, прямо, как на пир попал. Ухх! Слышу: стук да стук. Вот. А это ты дровишки колешь. Надо же? А если бы я интереса не проявил? Органиизм не обманешь. Вот.
- Между первой и второй...сам знаешь. Давай, Федь, тащи!..
и закусывай.
- Хороший ты мужик, Семён. Я тебя всегда уважал, уважаю и буду уважать, как завещал...матть его... Я, Сём, человек простой, может даже, в какой-то мере, дурной, но совсем не глупый. Виижу я, что тебя что-то тяготит...гложет... У меня много раз тоже было. В такой момент нужно с человеком, которому полностью доверяешь, обязательно поделиться.
Помню, обидели меня до смерти. День не могу, два не могу, а встретил деда Саньку - он тогда ещё жив был, - и всё исправилось. Умный старик был. Нельзя, говорит, себя жечь обидой: надо разобраться что к чему. Я ему всё, как на духу, и рассказал, что со мной произошло. Поболтали, порассуждали и...что ты скажешь: как рукой сняло. Вот так. У тебя, Сёма, тоже чую, проблема нарисовалась.
- Нарисовалась, Федь. Я и говорю: хорошо, что ты зашёл ко мне. Ей Богу, сразу полегчало. Недоразумение, я думаю, какое-то получилось. А обида меня сразу в оборот взяла. Не привык я к таким ситуациям.  Я ведь тоже человек простой. Вот и привык к душевности людской. Коварных людей я не люблю...или там...хитромудрых. Я люблю, чтоб я с чистой душой к людям, и они ко мне, значит, чтоб тоже. Ну...характер уж такой. Вот ты, Федь? Живёшь через пень колоду, а как человек, ты мне очень даже симпатичен, потому что ты добрый, душевный, зла не держишь.
- Так ведь, Сёма, для таких, как ты да я, больше всего неприятностей и припасено. Мы перед грубостью, подлостью и даже обычным обманом, словно, голый человек на морозе. Обидеть нас кто хошь может...и не чихнёт даже. Мы от несправедливого действия против нас страдаем, а наглецы-подлецы всякие, они...они...их ничем не проймёшь. Совесть у них в заднем кармане. Со временем мы, конечно, приходим в себя от несправедливости и обид: жизнь не остановишь.
- Давай, Федь, за справедливость, которая всё равно восторжествует!
- Ураа... Ха-ха-хаа... День-то сегодня...рай, прямо. Живи да радуйся... Может, Сём, помочь тебе дрова порубать, а? Я совсем удовольствием. Мы их враз...чик... и нету...
Через минуту Федька уже храпел, распластавшись на зелёной травке. Семён собрал то, что осталось недопитым-недоеденным на поднос и отнёс в дом. Хотел было ещё поколоть дрова, но решил воздержаться: технику безопасности он соблюдал аккуратно. Тогда он отнёс топор в сарай, тоже прилёг на травку и долго смотрел на облака, разбросанные, точно клочки ваты, по небу. Скоро глаза его закрылись, хотя звуки он ещё хорошо слышал. Но подошёл момент, когда звуки оборвались и наступила благодатная тишина. И всё же до конца Семён заснуть не успел. Громкий разговор раздался где-то рядом, и он, узнав знакомые голоса, открыл глаза.
- Погляди, Яш, на работников, а? Спят, как суслики, -  послышался голос Николая рядом с ухом Семёна. - Сёма, хватит спать, а то всё царство небесное проспишь... А ну, мужики!
Шесть топоров врубились в чурбаки. Поленья, как горох, сыпались в ворох. Семён резко сел и не мог поверить своим глазам. Вчерашние обидчики его щёлкали чурбаки, как орехи. Гора поленьев росла на глазах. Семён смотрел на всё это диво и всё вытирали вытирал ладонью текущие из глаз слёзы.
Наконец, совладав с чувствами, он поднялся и прошёл в дом. Вышел Семён с подносом полным разной снедью. Поставив поднос на траву, он ещё раз сходил в дом и вернулся, держа в руке замечательную четверть, при виде которой работники встрепенулись, а руки их ещё быстрее стали поднимать и опускать топоры. Когда последний чурбак был превращён в поленья, Мужики радостно загудели.
"Поляна" в этот раз получилась на славу, если учесть, что мужики пришли не с пустыми руками. Объясняться никому не пришлось. Всё и так быстро встало на свои места. В конце дня к гуляющим присоединился и Федька, а его место удачно заняли некоторые из хвативших лишку. Семёна время от времени атаковало чувство растроганности, и тогда он готов был расплакаться, как дитя.