Чаковак

                ЧАКОВАК

-Ах, проказник! Ну попадись же ты мне, Комрон! - размахивая прутьями, причитала на весь двор старушка Назокат. - И за что мне такое наказание...
В это время раздался скрип отворяющихся ворот, и, тяжело ступая на одну ногу, во двор вошел высокий жилистый старик.
-Ты что так распаляешься? На твой крик скоро вся махалла сбежится, - с напускной строгостью за¬ворчал он. - Лучше посмотри, кого я привел...
Увидев мужа и робко семенившую за ним молодую, по городскому одетую женщину, Назокат с удивитель¬ной для ее возраста и полноты легкостью, поспешила им навстречу. От ее сердитости не осталось и следа. Ласково поприветствовав гостью - стройную, хрупкую смуглянку лет тридцати пяти, с короткой стрижкой и в очках, Назокат повела ее в глубь ухоженного чис¬того двора, где под сенью могучего ветвистого абри¬коса возвышалась глинобитная суфа. Проворно расс¬телив на суфе курпачи, извиняющимся тоном пояснила:
-Внук наш, Комрон, совсем от рук отбился. Вко¬нец извел меня, старую. Глаз да глаз за ним нужен. То наседку с места прогонит, то кошку посадит в ме¬шок. Вчера рога козлу разукрасил, а сегодня вот пихчубы1  из кладовки утащил. В чижики надумал играть. Хорошо, что соседский мальчиш¬ка, Парвиз, смекнув, принес их обратно. Не то расст¬роился бы у нас с соседкой певодж...
Молодая женщина внимательно слушала незлоби¬вое сетование хозяйки, хотя ей было непонятно, о ка¬ких прутьях идет речь. И что такое певодж, она тоже не знала. А старик, только было севший удобно, ус¬лыхав о последней проделке внука, приподнялся и, оглядывая двор сердито, пригрозил:
-Где этот шайтан? Ну, попадись он мне на гла¬за. Я его проучу, как играть с замерочными прутьями!
Но Комрона нигде не было видно. Вдруг прямо к ногам старика упала абрикосовая косточка. Все пос¬мотрели наверх. На краю плоской крыши восседал тёмный от загара мальчуган лет шести и как ни в чем :не бывало уплетал за обе щеки сочные абрикосы, раз¬ложенные на крыше для сушки.
-Вы всегда так говорите, дедушка, но еще ни разу не наказали меня. И на этот раз мне ничего не будет!
Состроив гримасу, Комрон перебежал на другой край крыши и с обезьяньей ловкостью спустился  по лестнице в сад.
Все засмеялись.
-Да, правду говорят, что дитя - это плод, а внук - ядрышко, - приговаривал  усаживаясь на свое место старик.
В кишлаках не принято сходу расспрашивать гос¬тя. Раньше, бывало, лишь на третий день хозяева мог¬ли позволить себе спросить имя человека, переступив¬шего порог их дома. Но Назокат не трудно было до¬гадаться, кто и откуда гостья. Усто Шариф, так зва¬ли ее мужа, еще утром сказал ей, что к ним едет на¬чальство из министерства, будет читать лекцию. Ста¬рик работал сторожем в кишлачной больнице. А усто - мастер его называли потому, что он был искусным резчиком по дереву, прекрасным плотником. Плотником был его отец, плотниками были дед его и прадед. Еще в детстве, помогая отцу на строительстве собор¬ной мечети, Шариф оступился и упал с высокой пе-рекладины. С тех пор хромает. Усто Шариф мечтал передать детям родовое ремесло, да Бог дал ему че¬тырех дочерей и одного сына, Шодмона, который за¬кончил университет и занялся наукой.
Весь день сторож и фельдшер больницы глядели на дорогу, но автобус, который должен был прибыть из райцентра к полудню, запаздывал. У фельдшера пле¬мянница выходила замуж в соседнем кишлаке, и он уехал, попросив старика встретить столичного гостя. Старику было приятно, что ему доверили такое важ¬ное дело, но в глубине души он немного волновался. Что ни говори, начальство.
Но напрасно волновался старый Шариф. Начальст¬вом оказалась молодая миловидная женщина, которая сразу понравилась ему.
-Не обидетесь, если я буду называть вас дочкой? - на всякий случай спросил он, беря из ее рук сум¬ку.
-Что  вы, конечно, нет!-— улыбнулась она в от¬вет. - А вообще-то меня зовут Замира.
...Незаметно стало смеркаться. В небе засияли звез¬ды. Повеяло прохладой. Кишлак Обшорон, приютив¬шийся у подножия высокой горы и утопающий в зелени садов, погрузился в ночную тишину.
Прошло не так много времени, а Назокат уже зна¬ла о гостье почти все. Что Замира кандидат наук, не¬давно получила квартиру в хорошем районе города, что ее тянет к прежней работе - в институт материнст¬ва и детства, где она до перехода в министерство возг¬лавляла отдел. А когда узнала, что Замира все еще не замужем, аж руками всплеснула... «У твоих ровесниц дети давно уже в школу ходят», - подумала она про себя, но вслух ничего не сказала.
За разговором, заботливо угощая Замиру сдобны¬ми лепешками, миндальной халвой, абрикосами кандак, ширпайванд, мохтоби, которыми славился Обшо¬рон, Назокат и не заметила, как к ней неслышно проб¬рался Комрон, тихо улегся у ее колен, и она шершавы¬ми, крючковатыми пальцами ласково поглаживала его по голове.
Чем-то Замира напоминала Назокат ее невестку. «Где они сейчас, вернулись бы поскорей», - мелькну¬ло у нее в голове.
Сын и невестка - филологи, преподавали в универси¬тете и каждое лето, оставив Комрона на попечении ба¬бушки и дедушки, вместе со студентами отправлялись в фольклорную экспедицию - записывали в отдален¬ных кишлаках сказки, песни, пословицы и поговорки.
-А что это за пихчубы, о которых вы сегодня го¬ворили? - спросила Замира. Она спросила просто так, чтобы как-то поддержать прервавшуюся было беседу.
Старая Назокат удивилась, что гостья не знает ни¬чего про замерочные прутья, и рассказала ей о старом обычае - певодже, своеобразном договоре между со¬седками, когда одна дает другой в долг молоко. Всякий раз, сливая в кувшин молоко, соседки опускают в него выструганные прутики - пихчуб и делают на них от¬метки. Прутики сохраняются, и по отметкам на них возвращается долг. Другая соседка, принимая долго¬вое молоко, проверяет его по своим прутикам, точно таким, какие есть у другой стороны. Главное условие певоджа - честно выполнять соглашение. И, Боже упаси, молоко разбавить водой. Это - большое прегрешенье.
-А я возьму и разбавлю молоко, когда вы стане¬те возвращать долг матери Парвиза, - вмешался мол¬чавший до того Комрон.
-Нельзя, мой мальчик, нельзя, - пожурила ба¬бушка и потом добавила: - А то превратишься в чаковака...
-В какого еще чаковака, а, бабушка?
-Как-нибудь в другой раз расскажу, эта старая легенда.
Надув губки, Комрон захныкал.
-Э-э, совсем уморили гостью, - вытирая руки вышитым полотенцем и взбираясь на суфу, сказал усто Шариф.- Дайте человеку отдохнуть с дороги.
Пока женщины беседовали, он сходил в хлев: вот-вот должна была отелиться корова.
А  Комрон  никак  не унимался,  и  Замира  сказала:
-А что, и впрямь рассказали бы, тетушка Назокат.
-Ну какой из меня рассказчик, - засмеялась Назокат и, отпив из пиалы чаю, промолвила: - Ладно, слушайте...
...Давным-давно жили в Обшороне две соседки. Они заключили между собой певодж и делились молоком. Заметила одна из них, что из долгового молока плохо стало взбиваться масло, простокваша получается нев¬кусной. Решила она выследить соседку. Видит, как та идет с кувшином молока к ручью и разбавляет его водой. Неслыханным то было делом, и прокляла ее соседка:
-Чтоб превратиться тебе в чаковака, мучиться от жажды и всю жизнь кричать: «Чак-чак»!
Едва произнесла она это, как нечистая на руку со¬седка превратилась в чаковака - жаворонка и улете¬ла. Сказывают, что птичка эта изнывает от жажды, но нигде не может напиться, знай только выкрикива¬ет: «Чак! Чак! Чак!»
...Утром за Замирой пришел местный фельдшер, тучный пожилой мужчина. Несмотря на то, что заря только занималась, пот с него лил градом, и он то и  дело вытирал лицо платком. Когда они собрались ухо¬дить, к воротам подошла женщина с кувшином молока. Это была мать Парвиза, с которой у Назокат был зак¬лючен певодж.
Первым делом фельдшер повел Замиру в больницу. То, что называлось больницей, было невысоким про¬долговатым зданием в один этаж. Когда-то здесь была школа, теперь вместо парт стояли койки. На окнах ви¬сели давно не стиранные занавески. Перехватив уко¬ризненный взгляд Замиры, фельдшер отвернулся.
Возле клуба собралось десятка два женщин. О том, что известный специалист из Душанбе будет читать лекцию, было объявлено заранее. По просьбе фельд¬шера бригадир, местная голова, отпустил на час рань¬ше с работы женщин - доярок и табаководов. Прав¬да, он никак не мог взять в толк, что эта за тема та¬кая: «Планирование семьи». Можно планировать про-изводство мяса, молока... Но как и зачем планировать семью?..
Женщины, с нескрываемым любопытством рассмат¬ривая молодую лекторшу, одна за другой усаживались на длинных скамейках поближе к невысокой трибуне.
Разложив бумаги, Замира начала читать. Казалось, женщины внимательно слушают ее, но по выражению их лиц Замира поняла, что смысл ее слов не доходит до них. Лекцию она, как всегда, подготовила на рус¬ском языке.
Минут через пять у женщин совсем пропал интерес, и они зашушукали между собой.
Замира, решив исправить положение,стала на ходу переводить текст на таджикский. Но у нее это плохо получалось. Она с трудом подыскивала слова, не зная как перевести даже самые простые термины.
Речь ее получилась сбивчивой, сумбурной. Она хо¬тела рассказать о значении планирования семьи, о вреде частых родов для женщин, как это в конечном  счете отражается на здоровье детей, но из ее рассказа слушательницы поняли одно: иметь много детей  нежелательно.
В зале поднялся шум, женщины громко перегова¬ривались. Постукивание фельдшера по чайнику только вызывало насмешки. Тут средних лет женщина сказа¬ла с места:
-Нас у матери, слава Богу, тринадцать. И все живы, и на здоровье не жалуемся. Матушка говорила, что раньше отец да и другие мужчины кишлака ухо¬дили на заработки в далекие края надолго. Вот тогда и был у женщин перерыв. А когда мужья возвраща¬лись, так никому и в голову не приходило, что детей можно рожать по плану.
По залу прошел смешок.
Тут поднялась та самая женщина, которую Замира утром видела у ворот дома усто Шарифа. Направ¬ляясь к выходу, она бросила:
-Соседка моя Назокат говорит, что ты еще не замужем. Раз так, откуда тебе знать цену детям. Бог дал, надо благодарить его... Пойдем, девочки, работать пора!
-Бадалмох! Бадалмох! - пытался остановить ее фельдшер, но женщины уже повалили к выходу.
Замира ожидала всего, но не такого исхода. Она в изнеможении села на табуретку, губы ее дрожали. Не будь фельдшера, она дала бы волю слезам. Нет, с нее хватит! И дня она больше не останется в ми¬нистерстве. Её призвание - наука, практика, и,   не¬сомненно, она вернется в институт.
Фельдшер пытался ее успокоить, но она не слы¬шала его бессвязных слов. Честно говоря, он в душе злорадствовал. Мол, легко вам, столичным докторам, поучивать нас, провинциальных табибов - лекарей, делать замечания. А побудьте вы в нашей шкуре, бу¬дете знать, что почем.
В доме усто Шарифа Замира немного успокоилась, взяла себя в руки. Старой Назокат хотелось приобод¬рить девушку, и она по-своему стала наставлять Замиру:
-Сколько ни стараюсь, не могу понять вас, се¬годняшнюю молодежь... Взять хотя бы моих детей - Шодмона и Нисо. Произвели на свет одного единствен¬ного ребенка и ходят довольные. Но ведь не зря го¬ворят, что одно дитя - дитя Бога. День и ночь мо¬люсь, чтобы Аллах хранил моего внука.
Замира сидела потупившись. Отложив в сторону прялку и шерсть, Назокат продолжала, как бы раз¬говаривая сама с собой:
-Верно сказано: дом, где много детей - базар, дом без детей - мазар1... Если бы мне было суждено вновь стать молодой, еще пятерых родила бы...
Замира улыбнулась. По-своему истолковав переме¬ну ее настроения, старая Назокат добавила:
-Выходи замуж, доченька, и все будет хорошо. Вот увидишь. А на Бадалмох не обижайся. У нее сын погиб в Афганистане...
Ночью в ворота усто Шарифа кто-то сильно пос¬тучал. Набросив на плечи легкий халат и освещая до¬рогу фонариком, усто Шариф подошел к двери.
-Кто там?
-Не тревожьтесь, дядя усто Шариф, - послыша¬лось в темноте. — Это я, Рахим, сын мельника Ашура.
Узнав сына своего приятеля из соседнего кишлака Лангар, усто Шариф приоткрыл ворота и пригласил парня в дом. Но Рахим, поблагодарив, отказался, и они, отойдя в сторону, стали о чем-то переговаривать¬ся.
-Понимаю, но ведь она гостья... Да и поздно уже, - послышался   недовольный   голос  усто   Шарифа. В ответ  Рахим  опять горячо зашептал.  Вскоре усто  Шариф  вернулся  в дом. Обеспокоенные женщины уже зажгли свет, ожидая его.
-В Лангаре второй день невестка мельника Ашура не может родить. Повитухи не в силах помочь... - пояснил он виновато. - В их кишлаке есть врачи - жена и муж, армяне. Но жена, оказывается, уехала в Армению родственников навестить. А невестка мель¬ника никак не хочет, чтобы роды принимал мужчина. Рахим откуда-то узнал, что у нас гостит специалист, женщина. Вот и приехал с братом...
Замира молча стала собираться. Назокат хотела что-то сказать, но потом передумала. Усто Шариф решил ехать с ней. Замира сделала попытку отгово-рить его, но старик и слушать не хотел.
-Что ты, доченька? Ты наша гостья, и я обязан быть с тобой.
Он не заметил, как перешел на «ты».
В душе Замира была ему благодарна. К ночным вызовам ей было не привыкать. Когда училась в ас¬пирантуре, она по ночам дежурила на «Скорой помо¬щи», подрабатывала.
Само по себе принимать роды для Замиры не пред¬ставляло большой сложности. В институте материнст¬ва и детства ей не раз приходилось иметь дело с ро¬женицами. Но это был особый случай. Молодая жен¬щина впервые собиралась стать матерью. Вечером, идя домой, она взвалила на себя корзину яблок, и в доро¬ге начались преждевременные схватки. К счастью, все обошлось благополучно, роды прошли удачно.
Когда Замира вышла в переднюю, рядом с радост¬ным мужем роженицы стоял чернобровый плечистый мужчина. Это был тот самый врач-армянин, о котором говорил усто Шариф. Замира передала ему рекомен¬дации по уходу за матерью и ребенком, и вскоре брат Рахима увозил ее и усто Шарифа на «Ниве» в Обшорон.
Назокат ждала мужа и Замиру, борясь с дремотой. Рядом тихо посапывал во сне Комрон. Из-под рубашки виднелся небольшой тумор - амулет. От дурного гла¬за...
Уставшая Замира сразу уснула и не слышала, как к ней подошла Назокат и поправила сползшее одеяло.  Ночи в Обшороне прохладные.
На  рассвете  Замире  приснился  странный  сон.
Будто бы она заключила певодж с Бадалмох, со¬седкой тетушки Назокат, и принесла ей молоко в кув¬шине. Испив из кувшина, Бадалмох бросила его на землю. Кувшин разбился вдребезги, и молоко потекло в арык. «Как ты посмела разбавить молоко водой?» - грозно спросила ее Бадалмох, протягивая свои боль¬шие красные руки. «Чтоб превратиться тебе в чаковака!» «Нет, нет! Я не разбавляла молоко, поверьте... Может, то дождевая вода... Да, да, ведь шел сильный дождь... Но я не виновата.... Я не знала...» Но тут у Замиры выросли крылья, взлетела она и кричит: «Чак! Чак! Чак!..» Она хочет напиться, но вода в арыке бе¬жит стремительно, и ей это никак не удается. «Чак! Чак!..» Вода в арыке помутнела... «Чак!»
Замира проснулась в холодном поту и не сразу со¬образила, где она. Оглядела комнату. На одной сте¬не сюзане, в другой ниша. В нише выстроены в ряд чайники и пиалы, косы и тарелки. А на одной полке - книги. Взяв одну из книг, Замира раскрыла ее. Книга была на фарси. Осторожно переворачивая стра¬ницы, Замира стала разглядывать замысловатые крюч¬ки и закорючки с точками сверху и снизу. Вдруг раз¬дался заливистый смех. Она подняла голову. Это был Комрон.
-Вы держите книгу вверх тормашками!
-Разве? Ты умеешь читать на фарси? - искрен¬не удивилась Замира.
-Пока еще нет. Только буквы знаю. Алиф, лом, мим... Вот папа приедет, научит меня читать. Пойдемте, уже завтрак готов.
Во дворе на суфе, облокотившись на подушку, по¬лулежал усто Шариф, покачивая головой в такт ме¬лодии, звуки которой раздавались из стоявшего рядом транзистора. Бессонная ночь вовсе не повлияла на старика, он был бодр и весел.
Во дворе вкусно запахло горячим хлебом: Назокат вынимала из танура лепешки.
-Ты уж извини, дочка, - поднялся навстречу гостье усто Шариф. - Колхозный автобус стоит на ремонте. Так что ты сегодня не сможешь уехать. Наш кишлак на отшибе, попутные машины проезжают ред¬ко. Побудешь у нас еще денек.
Глаза его радостно сияли. Улыбалась весело и Назокат. Старая чета будто только и мечтала, чтобы рейс отменили и гостья хоть ненадолго осталась бы у них. Да и Замира успела привязаться к этим сердеч¬ным людям. Она глубоко вдохнула чистый свежий утренний воздух. Здесь все казалось ей просто и лег¬ко, и рядом с этими стариками было тепло и уютно, как когда-то в детстве у бабушки.
После полудня, когда спала жара, Назокат пригла¬сила гостью пройтись с ней. «Куда?» - спросила За¬мира. «Потом узнаешь», - коротко ответила ей ста-рушка. По её серьезному лицу Замира поняла, что она что-то задумала.
Под гомон шумливых птиц они пошли вдоль гли¬нобитных дувалов, с которых свисали густые ветви деревьев. Тропинка вывела женщин на окраину киш¬лака, к знакомой дороге, по которой Замира приехала в Обшорон. Вскоре они оказались в роще. Замире вспом¬нилось, что пассажиры автобуса, в котором она еха¬ла, проезжая мимо этого места, разом воздели руки к лицу и изрекли: «Омин!»
«Омин!»  - сказала  Назокат и знаком велела Замире последовать ее примеру. Замира поднесла руки к лицу. В глубине рощи у подножия невысокой горы она увидела два родника, ручейками убегавших в сто¬рону Обшорона. На гладком камне возле родников стояла чаша. «Бисмиллох», - проговорила Назокат, и, зачерпнув воды, выпила. Потом зачерпнула из дру-гого родника и снова выпила. После этого она переда¬ла чашу своей спутнице.
-Родники эти - сестры Бибинавр и Бибисавр. Рассказывают, что когда-то давным-давно на Обшорон обрушилась беда, невиданная в этих краях засуха.  Люди стали покидать эти места, все живое гибло. И взмолились тогда сестры Бибинавр и Бибисавр: «Спа¬си, о Всевышний, нашу землю! Не дай погибнуть ей! Возьми наши жизни, но верни жизнь этому краю!» И Бог услышал их мольбу, и свершилось чудо - превра¬тились сестры в родники, от них и потянулись спаси¬тельные ручейки. С тех пор жители Обшорона счита¬ют их своими прародительницами.
Между родниками росло высокое дерево, старые жилистые корни которого простирались далеко по зем¬ле. Прикоснувшись рукой к кряжистому стволу, Зами¬ра задрала голову вверх, чтобы охватить взглядом могучую крону. «Как оказываются схожи корни и вет¬ви. Разница лишь в том, что ветви покрыты зеленой листвой», - мелькнуло у нее в голове.
Замира еще издали заметила, что на многих сучьях повязаны лоскутки. Одни из них уже обветшали, дру¬гие были совсем новые. Старая Назокат вынула из кармана платочек и протянула его Замире:
-Загадай желание и завяжи платочек на ветке. Твое желание обязательно сбудется, в этом помогут ду¬хи Бибинавр и Бибисавр.
Ничего не понимая, Замира повязала платочек. Ка¬кое желание она загадала, Назокат не спросила.
Рано утром  полупустой автобус по извилистой дороге, круто уходящей вверх, увозил Замиру в райцентр.. Оттуда она уедет в Душанбе.
Далеко внизу среди каменистых гор небольшим оа¬зисом виднелся кишлак Обшорон, становясь все мень¬ше и меньше. «Как-нибудь приеду еще», - подумала  Замира, и на душе у нее стало светло.
Из кабины водителя лилась нежная мелодия. «Вер¬ди», - подумала Замира и, полузакрыв глаза, откину¬лась на спинку сиденья.
Тяжело одолев очередной подъём, автобус остано¬вился. «Нужно охладить мотор», - объявил водитель. Замира, чувствуя как занемели ноги, решила пройтись.
Солнце палило нещадно. Замира поспешила укрыть¬ся под сводами одинокого дерева. Прямо из-под ее ног вспорхнула птичка. «Чак! Чак!» - послышалось вдруг.. И снова: «Чак! Чак! Чак!..»
Замира заплакала.