Вишневый сок

Начатое в 2013, остановленное в в 2016 году.

События, о которых я хочу написать, столь жуткие, потому читатель, имеющий неокрепшую психику, подумай дважды, перед тем как начать читать.

Это случилось жарким августом, когда солнце так сильно плавило мозги, что было даже лень соображать. И вот одним днем жители маленького городка увидели неприметное сообщение в газете, оно сообщало о пропаже девушки по имени Дженнифер. Полиция обращалась к тому, кто последний ее видел, вероятно, следствие так и не выявило этого человека и зашло в тупик. А самым интересным было то, что я знал Дженнифер, но я определенно не был тем последним человеком, кто ее видел. Я прекратил общаться с этой девушкой уже давно, а если быть уж совсем точным, то прекратила общение она. Я лишь могу припомнить, как повстречал ее. Или это была не она? Возможно, впервые я повстречал ее в школе…
Хотя мозг так и выводит мне почти свежие воспоминания.

Ярко-вишневый сок, стекающий по такого же цвета красивым губам и оставляющий чуть подсохшие следы в самых их уголках, являл прекраснейшую картину, своего рода образец живой классики, красоту.  Красоту, которая могла проявиться везде, в бликах ли солнца, в яркой белизне ромашки, даже в простой капле, стекающей с тающей под весенним солнцем  сосульки. Я мог самозабвенно следить за этим впечатляющим зрелищем и лишь изредка взволнованно сглатывать, боясь даже своим вздохом прервать созревающую красоту…
Началось это в середине весны…
- Закрой сейчас же окно!
Кричала моя дражайшая родительница, завидев меня у распахнутой форточки, довольно высунувшего голову навстречу легкому ветерку. Ее волнение, я отчасти понимал, но не мог с ним мириться. В десять лет мне поставили диагноз  острой астмы, осложненной аллергическими реакциями на пыльцу растений, временами случались жуткие приступы удушья, которые грозили привести к летальному исходу, посему доктор мне строжайше запретил бывать на улице, особенно ранней весной. На то особое время я, будучи уже учеником десятого класса, вынужден был находиться дома, даже в учебное время. Делать особо было нечего, когда дело касается жизни, не особо поспоришь с родителями, даже когда обстоятельства складываются совсем уж плохо. Потому я сидел над учебниками, мама даже говорила, что моя болезнь, это благодать Божья, так как я не прожигал свое учебное время как другие сорванцы, а сидел за книгами, даже в свободное от учебы время.
Понятно, что в те дни мне приходилось сосем уж туго. Окна мои выходили на задний двор дома, так что, даже из окна я не мог наблюдать за шумной возней соседних ребятишек, что хоть как-то скрашивало бы мое одиночество. Я уже думал, что сойду с ума, как появилась она…
Я не особо напрягался по поводу вопросов, откуда она появилась, ведь всех своих соседей я знал с ранних лет. Словно ангел, который спустился ко мне в помощники в самое черное для меня время и явив мне красоту…
Она вышла в темно-синем сарафане и сев на лавочку, прямо под моим окном, пристроила свои чудные ножки на перекладине. В ее руке был пакетик вишневого сока…
Лицо ее было немного бледным и умиротворенным, как будто она сошла с картины средневековья. От нее исходило какое-то сияние, я был твердо уверен, что это не мистификация моего воспаленного рассудка. И она нежно улыбалась, я даже не видел кому, вероятно, какому-то знакомцу, известному только ей. У нее была замечательная тонкая улыбка, при которой она не обнажала своих зуб, но лишь мило поднимала кончики губ, устремляя взор куда-то вдаль…
Я тоже улыбался вместе с ней, казалось, мне передавалось ее настроение, только она этого не видела. Так я думал вначале. Ее ноги, почти всегда сплетенные, либо болтались под лавочкой, либо там же пристраивались на перекладину. Все в ее позе было правильным, таким правильным, как если бы самый искусный художник замыслил самую свою великую картину. В какой-то миг она заметила меня и после случая этого, стала чуть заметно улыбаться мне, склоняя на бок голову. При сеем действе, сердце мое замирало и становилось жертвою величественных и возвышенных страданий. Так шел день за днем, я уже лишался чувств от переполнения божественной красотой и мой рассудок начинал верить, что это продлится вечность, как однажды утром подойдя к окну, дабы лицезреть прекрасную картину, я явился свидетелем разрушения самого великого художества небесных создателей. Лавочка была пуста. Это каменной лавиной опустилось на все мое существование, все стало казаться мне мелочным и ненужным, как дешевые камни, хоть и блестящие, но, по сути не могущие заменить собой бриллиант. Стал замечать за собой, что потерял желание посыпаться и стремление к иным занятиям должен был искусственно воссоздавать в себе. Приступы удушья сделались сильнее, два раза мне вызывали врача…
А ее все не было…
Я очутился на дне огромной ямы и не чувствовал ни сил, ни желания выбираться из нее. Я думал лишь о ней: кто она, по какой причине исчезла и вернется ли вообще. Последний вопрос меня интересовал больше всего.

Умереть без всяких чувств, без осознания красоты, для меня было болезненней всего, это была бы  менее всего оправданная смерть…
Разум мой рисовал картины, до того ужасные, что сознание не в силах принимать их падало в обморок. Моя дражайшая матушка, стала проявлять все большее беспокойство, и я был вынужден солгать, что меня мучают кошмары. Предчувствуя серьезное положение вещей, мой отец высказал предположение, что мне будет лучше у бабушки в Москве, но я предпочел бы лучше смерть, чем быть вдали от того мечта, где повстречал ее…
Мое состояние ухудшалось день ото дня. Я уже бредил этой странной девушкой, одиноко пьющей на лавочке вишневый сок. Ее черты лица стали так близки мне, что любое сходство   телевизионных героев или  случайных прохожих с ней, делало их такими близкими и дорогими, что я готов был для них распахнуть свое сердце.
Наступило лето, которое ничем не порадовало, кроме полчища комаров и удушливой жары. Я продолжал сидеть у окна, дабы хоть чем-то занять себя, я стал наблюдать за редкими прохожими. Вот тут я заметил его, он был, судя по всему, одиноким мужчиной. Идя домой, он беспечно размахивал полупустым пакетом, на дне которого, это со второго-то этажа, отчетливо виднелся пакет с молоком и булочками. Я тяжело вздыхал и глотал вишневый сок, который теперь постоянно стоял на моей тумбочке. Нет, я не был против молока, но то завидное постоянство, с которым он за ним ходил, разбудило во мне подозрительность. Если бы он имел в своей квартире маленького ребенка, то хоть раз должен был появиться на людях вместе с ним. Кровь Холмса стала играть во мне. Не знаю, что бы я делал со всем этим, если бы состояние мое значительно не улучшилось, и мне не разрешили играть на улице с другими детьми. Первым я познакомился с Бориской, хотя в глубоком детстве мы и были знакомы, но за годы моего вынужденного затворничества, он меня совсем позабыл. Конечно, я не стал его лучшим другом, куда мне было соперничать с людьми, которые впервые с ним гоняли голубей, учились плавать, затем пошли в школу, начали драться, получили первые шрамы. Я все это время просидел у окна. Но, мы были одногодками, и впереди маячил восьмой класс, а я смел надеяться, что состояние мое не ухудшится и я пойду с Бориской в один класс. На то время я был полон самых радужных надежд и переживаний. Одно только печалило меня, мальчишки в тринадцать лет отличались большею жестокостью, чем я. Меня бросало в холодный пот от вида крови, я мог упасть в обморок при виде мертвого животного, да что там, я не мог даже задавить жука. Борис, впрочем, как и все остальные, мигом подметили это, и не пропускали возможности смеяться над моей слабостью. Но вскоре, видя мою застенчивость, они прекратили это делать и просто перестали обращать внимание на эту мою черту. Целое лето я думал о ней, о королеве моих грез, о принцессе моего тайного мира. Я совсем позабыл о человеке с молоком, и о своих подозрениях, утопая в забавных играх своих сверстников. Так незаметно прошло лето, а признаков ухудшения в моем здоровье доктор не заметил. Я пошел в школу.
- Как ты можешь пить эту кислятину?
Подскакивал ко мне на перемене Бориска и всячески кривлялся, пытаясь привить мне отвращение к моему любимому напитку. В порыве какого то буйного веселья, он немного толкнул меня и несколько капель сока пролились на стол. Я опять вспомнил ее и темные капли, стекающие по ее губам.
- Смотри, - указывал я на созданный им же шедевр – прямо полотно искусного мастера!
Бориска удивленно таращился на меня и сильно хохотал. Он не принимал ни моей утонченности, ни чувствительности, и в виду его небольшого возраста в нем еще не было такта.
Мне приходилось улыбаться вместе с ним.
Дальше стали происходить события столь ужасные, что боюсь, у меня не хватит художественных красок, дабы описать сию безбожность. Ученицы нашей школы стали пропадать. Сначала пропала девятиклассница Оленька, вечно смеющаяся и хрустящая попкорном брюнетка, затем восьмиклассница Сашенька миловидная блондиночка с тонкими ручками. Не успели на их исчезновения завести уголовные дела, как пропала десятиклассница Катенька немного пухловатая, но от того не менее симпатичная девушка. Не долго пришлось ломать голову над их местонахождением. Через месяц их обнаружили возле заброшенного здания санпединстанции, называемом в городе Форт Бойярд. Я вздрогнул, мы частенько навещали это место и лишь по случайному стечению обстоятельств не были замешаны в неприятности.
Родители вечером угрюмо смотрели в маленький экран нашего цветного телевизора.
- Никогда такого еще не случалось в нашем городе.
Качала головой мать, отец угрюмо кивал в ответ, не забывая жевать свой бутерброд с ветчиной.
- Не думаю, что это будет долго продолжаться. У каждого преступления есть логические мотивы, которые и подведут убийцу под монастырь.
Наконец выдавливал отец из себя очередную банальность, сам в нее не веря.
А меня тем временем продолжали занимать мысли странные и страшные. А что если нет логических мотивов, ведь, по теории вероятности эти убийства мог совершить любой. Вчера отцу семейства не понравился ужин, сегодня домохозяйка совершила недопустимые растраты, не говоря о том, что кто-то может зайти в ванну и увидеть там мертвое тело сына, плавающего в темно вишневой консистенции. Один момент и у человека едет крыша…
Он свой темный долг исполнит
А потом он и не вспомнит
Как к нему тянулись ручки
Умоляя их не мучить,
Как глаза у них горели,
При его кровавом деле…

И уже на следующий день я вспомнил о том странном прохожем с молоком. Вернее, он сам мне о себе напомнил…
Я шел домой после уроков, сумка на длинном ремне при каждом шаге шлепала меня по икрам. Я смотрел в небо, я часто туда смотрю, ибо нет в мире ничего прекраснее, и ничего могущественнее неба. Множество раз я спотыкался, но и тогда лишь на миг опускал глаза, поднимая их вновь в синюю высь. Вот тогда-то, какое-то чувство мне будто шепнуло на ухо, и я обернулся. За мной шел он, мужчина с пакетами молока. Он будто-бы следил за мной. Здесь не было паранойи, я мог бы поклясться, я чувствовал жар на спине от его взгляда. Он шел именно за мной. Опять жуткие мысли об убийце школьниц, вдруг ему наскучили девочки, и он решил перейти на парней. Я ускорил шаг, он тоже ускорил, я пытался сказать себе, что мне это только кажется, но, когда я уже забегал в свой подъезд, чья-то сильная рука удержала меня.
- Я все знаю о тебе. Я слежу за тобой!
- Пусти меня!
Я ударил незнакомца сумкой и, воспользовавшись его замешательством, проскользнул в подъезд. Я еще долго находился в прострации, прежде чем зайти в свою квартиру.

Через некоторое время мои вырезки из газет пожелтели, об убийствах девочек стали забывать. Но может они и забыли, но только не я. Я хотел, во что бы то ни стало выяснить, не связан ли с ними этот странный мужчина? Но тот неожиданно исчез. Просто перестал появляться в нашем дворе.
Примерно в то же время мне приснился жуткий сон. Я давил огромного жука. Самое ужасное было не чувство омерзения от хруста тела насекомого, а осознание того, что я не понимал, зачем я это делаю. Зачем убиваю живое?! Я в ужасе проснулся. Мне стало значительно легче, когда я, умывшись, прогнал остатки сновидения.
В тот день я и повстречал ее, я увиделся с ней лицом  к лицу. Был просто уверен, что это она. Девушка, мне показалось, узнала меня, но сделала отрешенный вид. Я проявил инициативу, преградив ей путь.
- Привет.
- Я вас знаю?
Было что-то недружелюбное в ее тоне. Меня это задело, я то к ней со всей душой.
- Ты любишь сок и читать книги.
Я сам понял, как это глупо звучит, но пути назад не было. Я не хотел, просто не мог, отступить.
- Все любят сок и читать книги.
Возразила она.
-Нееет.
Моя голова сама собой затряслась в отрицании.
- Это не так. С соком я не уверен, но чтение книг давно уже мало у кого  котируется.