***
Сгорбленная спина в линялой мужской майке, торчащая из нежной, сочной зелени выглядела так, будто своим видом нарочно собиралась испортить в остальном совершенно чудную картину раннего, свежего июльского утра. Медленно и методично двигаясь вдоль грядок, палкой-щекоталкой – намотанным на прут куском меха, бывшим, возможно, когда-то облезлым заячьим хвостом, - она привычными движениями обмахивала упругие, налившиеся соком помидорные животы. До мальчика, что, повиснув на заборе, с легкой, счастливой улыбкой наблюдал за этими действиями, доносилось невнятное бормотание. Хозяйка выцветшей спины явно была с гусями, и всякому это быстро становилось ясно. Это с одной стороны. А с другой ему удалось разузнать, что после смерти мужа стала она совсем плохой, и хозяйство ее дышит на ладан. Мальчик спрыгнул на землю, толкнул калитку, и вскоре белобрысая макушка его запрыгала между зарослями желтоверхих метелок, ежевики и давно не полотой травы.
• Я хорошо сделаю. За соточку всего.
Хлюпнул нос. Поддев сухой прутик, носок кроссовка чиркнул землю. Глаза покосились плутовато и исподтишка. Раздраженно отмахиваясь от назойливых мошек взлохмаченной палкой-щекоталкой, тетка с суровым удивлением глянула на него из-под козырька руки.
• За соточку?…
• Я деньги потерял. Заблудился, от класса отстал, мы в ботанический сад на экскурсию ходили. До города доехать не на что. Отец ругать будет, знаете как.
• О, господи.
• Пожалуйста. Ну, пожалуйста.
Кряхтя и путаясь в завитках фасоли, она кое-как выбралась на дорожку и прислонилась к сосне.
• Капусту видишь? Вон ту.
Уже почти откровенно улыбаясь, паренек кивнул. Участь овощей на теткином огороде была незавидна – еще толком не сформировавшиеся кочаны уже умудрились по самые уши зарасти лебедой и крапивой.
• Чтобы ничего на грядке, кроме капусты, не было, понятно?
По чумазой мальчишеской физиономии пробежала шкодливая гримаса радости. Он бросил на хозяйку быстрый, лукавый взгляд, потом, словно ковбой перед тем, как выхватить из кобуры пистолет, пошевелил пальцами и живо, с какой-то настораживающей механической готовностью склонился над работой.
• И чтобы чисто! – прикрикнула напоследок теткина спина, неловко заковылявшая в дом. - Получишь тогда свою соточку.
Когда спустя некоторое время она снова выкатилась на крыльцо, чтобы поглядеть, как идут дела, мальчик уже стоял возле сосны, шоркая друг о дружку руки, перепачканные в земле, и довольно шмыгал носом.
• Готово, - с той же странной, загадочной улыбкой отрапортовал он.
Нацепляя на ходу очки, она направилась проверять работу. Однако, едва достигнув капустных угодий, охнула и попятилась.
• Вы сказали чисто, - невозмутимо прокомментировал мальчуган, сунув грязные руки в карманы.
Тетка с трудом отвела взгляд от того, что когда-то было обыкновенной грядкой, и с ужасом уставилась в лицо, по которому прыгали хулиганистые, ликующие солнечные зайчики.
• Вы сказали, чтобы кроме капусты ничего не было, я правильно понял? – изменившимся голосом - вкрадчивым, однако, твердым и уверенным - осведомился работник и, прихватив травинку, ловко ее прикусил.
• Да, но я… Имела в в-в-вии… Хотела…
Он с нескрываемым торжеством во взгляде покосился на грядку. Вернее, туда, где на ее месте теперь зияла громадная, бездонная могила. Кочаны, словно маленькие зеленые саваны, обдуваемые ветерком, висели в воздухе над землей в сопровождении роя беснующихся мошек. Линялая спина попыталась еще что-то промямлить, но в горле ее забулькало, и сил хватило ровным счетом на то, чтобы начать нервно жестикулировать, а потом, схватившись за левый бок, прислониться к бочке с водой. Тетка с мрачной обреченностью сняла очки, вытирая тыльной стороной кисти хлынувший со лба пот.
Потому что она увидела.
С необычайной ясностью и какой-то внезапно всколыхнувшейся болью ей открылось, как он меняется. Безжалостно поглощая то, что было на их месте до сих пор, возникли: фарфорово-бледная, почти прозрачная кожа с голубой сеточкой крохотных прожилок на висках, экзотически вытянутые, словно устрицы, глаза, с сердцевинками, похожими на два матовых, тускло мерцающих светлячка, тонкие до хрупкости, стерильно белые руки и махонькие, округлые и тупые носочки его ног, не приспособленные для того, чтобы ходить по земле.
• О, господи, - выдохнула она, когда все завершилось, и осознание того, что сейчас произошло, проникло в ее затуманенную испугом голову.
• Был уговор, - низким, глухим голосом сообщило существо, уже совершенно не имеющее ничего общего с тем смешливым сопляком, который пришел выпрашивать денег. – Ты обещала…
Раскрыв руки в жутковатом подобии объятий, оно двинулось навстречу, попутно пытаясь изобразить нечто наподобие ухмылки, и для этого как-то совершенно не по-людски растянув уголки безгубого рта.
***
ЯНА
Идея назвать драндулет «Скарлетт» принадлежала именно ей. Никто особо не возражал, благо беднягу вечно заносило от любого мало-мальски существенного порыва воздуха. Макс, весь перепачканный маслом, обычно выныривал после осмотра из-под поскрипывающего белого брюха с ворчаньем: «Унесенная ветром», она и есть «Унесенная ветром». Наташка, та вообще взяла моду обзываться «сколопендрой» за неказистость, несовременность, жутко низкую скорость, а также за то, что отмывать старушку после полетов было сущим мученьем. Частенько по вечерам, сидя на летном поле и глядя, как стартуют нормальные, серьезные моторные планеры, они втроем мечтали, как потихоньку подзаработают деньжат, показывая туристам с воздуха постепенно, с захватывающей дух неумолимостью удаляющийся контур города, изгибистую ленту опоясывающей его северный край реки, мохнатую лесную поросль на макушках сопок и виноградную гроздь рассыпавшихся у их оснований озер, и уж тогда купят машину поприличнее.
Оказавшись одна, без своих друзей, на высоте 3 000 метров, Яна часто разговаривала сама с собой. "Скарлетт," – рассуждала она, - это первая ласточка, и относиться к ней надо с уважением." Она-то, когда выбирала название, имела в виду совсем другое – надежду, несгибаемую волю, стойкость в борьбе со всевозможными стихиями и напастями судьбы.
«Дружок мой Макс любил ввернуть
В рассказ свой прибаутку.
Соседку за бочок щипнуть
Сыграть с соседом шутку.
Был сам не свой до именин,
До танцев и до песен.
Румян всегда и счастлив был,
И радостен, и весел.
Я много раз его просил
Открыть секрет успеха.
"Такой характер", - говорил
дружок мой Макс со смехом."
"Такой характер" - песенка незамысловатая, зато фирменная, их с Наташкой и Максом собственного сочинения, еще со студенческих времен. С годами она обрастала новыми куплетами, многие из которых были на самом деле дурацкими и тут же забывались, причем в зависимости от настроения туда по собственному усмотрению можно было загнать какие заблагорассудится имена. В такие минуты, как сейчас, песенка прекрасно делала свое дело – подбадривала и поднимала настроение. Пела Янка громко и с душой, в перерывах между фразами, однако же, не забывая прислушиваться, как ведет себя двигатель. Главной ее задачей сегодня было выяснить максимальную контрольную скорость, на которой можно будет летать, не боясь, что птичка примется капризничать - вибрировать и в конце концов развалится на части.
• Прекрати орать, - мрачно порекомендовала в наушниках Наташка, - тучи накличешь.
Естественно, в ответ на это наглое заявление Яна злобно ухмыльнулась и загорланила вдвое громче.
«Моя подружка Натали
Была всегда не в духе.
То джинсы у нее в пыли,
А то бананы в ухе.
Копя обиды, плакать днем,
И даже ночью киснуть.
И лишь с занудливым дождем
Ей было в кайф зависнуть.
Давно терзал меня вопрос:
"Что за причина злиться?"
"Такой характер" – хлюпнул нос,
И слезы стали литься."
Наушники тяжело вздохнули. Яна знала, что все это ей еще аукнется внизу, на земле. Характер у Наташки и вправду был не сахар, и заслуженный нож в спину, да побольнее, в свое время острячка обязательно получит. Но это все потом, а сейчас Яна, посмеиваясь, круто развернула планер вправо, чтобы обогнуть мраморно-индиговый змеевик реки. Тут и там, окаймленная пучками ивняка, с высоты похожего на трогательные, дружные поросли кудрявой петрушки, иссиня-гладкая вода фантастически вспыхивала от отблесков солнца, просачивающихся из-за туч. И вдруг посреди этой красоты и удовольствия от плавного, безупречно грамотно выполненного поворота совершенно внезапно начала воплощаться в янину жизнь какая-то невозможная, не укладывающаяся в голове чертовщина. От одного из пляшущих по поверхности реки световых зайчиков отпочковалась длинная, продолговатая голубая дорожка, стремительно подалась вверх и зависла в воздухе прямо перед лобовым стеклом, почти строго напротив ее глаз.
«Мой друг Тимур, он был герой,
Ну, страшно смелый малый.
Сигал он в омут с головой,
Был в драке первый самый.
Был не дурак поддать под дых,
Промыть мозги, дать в харю,
Учил он жизни молодых,
Лез на рожон наш парень.
Хотел я получить совет:
"Откуда столько силы?"
"Такой характер!" – был ответ
И - хрясь соседу в рыло.
"Одно лишь радует меня, что это был сосед – не я", - пробормотала Яна, заканчивая песенку и не сводя глаз со странного образования. Так себе куплетец вышел. Чтобы успокоиться, она немного потопала замерзшими ступнями. Вся она продрогла, да и голос почему-то осип.
• Нат, тут фигня какая-то…, - даже прокашляться толком не получилось.
Чуть подрагивающая, будто танцующая в воздухе, голубая светящаяся точка, снабженная, словно комета, полупрозрачным блестящим задорным хвостиком, неумолимо продолжала свое движение навстречу "Скарлетт". Обиженные наушники упорно хранили гробовое молчание. Тихо выругавшись, Яна посильнее закусила губу и скосила глаза на приборы. Сволочи-стрелки медленно и дружно, словно бы им дали команду "вот именно сейчас возьмите, да и сдохните!" поползли к отметке 0. Скотина-мотор, выдав очередь судорожных хрипов, предательски заглох. Чертова точка, теперь тупая и плоская, словно кастрюля с квашней, бухла на глазах. Вот она встретилась точнехонько с носом планера и, живо переродившись в мягко пульсирующий, светящийся тоннель, обволокла машину со всех сторон, будто неизбежный, тугой кокон. У Яны чуть дух не вышибло, когда она осознала, что теперь пространство снаружи все сплошь выварилось в густую, искрящуюся карамель, сквозь которую ни черта не видно. Факт сам по себе, безусловно, интересный, если не считать того, что ручное управление услышало ту же команду и тоже решило сыграть в ящик. А потом началось падение. Собственно, планер, он специально для того и создан, чтобы падать. Красиво, медленно, изящно. Если бы не это тошнотворное чувство, что скоро все кончится.
Ну, то есть вообще все.
КЛИМ
Когда мама говорила про деда Пудея, она всегда отворачивалась к окну. Ледяным взглядом уставившись в воздух за стеклом, цедила сквозь зубы что-нибудь очень быстро и невнятно, а потом целую вечность сидела молча, подперев подбородок. Дед Пудей был ее странным и, как она выражалась в те минуты, когда могла без раздражения говорить на эту больную тему, «заблудившимся в дебрях собственного разума» отцом. По-человечески они не общались уже с добрый десяток лет, и о причинах отчуждения Клим знал не очень-то много, вернее, по большей части только догадывался.
Мать растила его одна, и денег, естественно, вечно было в обрез. Последняя попытка выкружить для сына помощь «на институт» у него, ученого с мировым именем, который к тому же еще и на старости лет надумал продавать дорогущую квартиру на главном проспекте в престижном научном центре, окончилась для мамы истерикой. Выживший из ума Пудей (по ее словам), якобы и близко не подпустил собственную дочь к забору дачного домика на заброшенной и заросшей чем попало окраине ботанического сада, где он с некоторых пор обитал.
В институт Клим поступил без посторонней помощи, на бюджет, и тема вроде бы сама собой отпала, тем более, что он к тому же еще и собирался работать. И на скользкую дорожку разговоров о своих непутевых родственниках с матерью благоразумно старался не ступать. Знал только, что дед всю жизнь занимался вопросами аэродинамики, и слышал краем уха, что даже самые крутые столичные специалисты когда-то его здорово уважали и прочили всякие разные карьерные радости. Тех времен Клим, естественно, помнить не мог, однако на дедовы книги и публикации о нем и о его блестящих достижениях в журналах иногда натыкался. Их, несмотря ни на что, мать продолжала хранить среди прочих домашних реликвий. Считалось, что в один прекрасный момент с дедом начало твориться нечто невообразимое. Он, человек, страстно преданный своему делу, и зачастую кроме собственной работы не замечавший вокруг никакой другой жизни и уж тем более семьи, забросил институт, рассорился с коллегами, начальством и превратился в отшельника, эдакого изгоя от науки. Поговаривали, что несчастный не то заработался, не то зарапортовался, а иными словами, просто-напросто тронулся рассудком. До визга, до порванных в клочья и кидаемых в лицо страниц диссертации, до отстаивания каких-то совершенно бредовых, абсурдных и абсолютно немыслимых идей. Бабушка вскоре умерла, дочь давно жила своей жизнью, и он остался один. По слухам, всю свою пенсию теперь Пудей тратил на какие-то одному ему ведомые исследования и детали для диковинных чудо-приборов, которые мастерил сам.
В тот вечер мать не просто сидела у окна, вперившись не то в стекло, не то в воздух. Она плакала в голос. Ставшая окончательной и непоправимой, чудовищная невозможность прижаться своей щекой к отцовской худой небритой щеке, снова увидеть вечно недовольную гримасу его лица, выпяченную нижнюю губу и быстрый, раздраженный взгляд выцветших глаз из-под старческих, тяжелых, нависших век, скребла душу, будто ковш гигантского экскаватора, что безжалостно сгребает гору с мохнатой порослью кедров, образуя на ее месте навеки обугленный, сухой, осыпающийся котлован. Завещание, вывороченное из серого А4-конверта, гигантской мертвой бабочкой распластавшееся на столе, а также сбивчивые, то и дело тонущие во всплесках рыданий, объяснения матери позволили Климу понять, что их семейная гордость и головная боль - большой оригинал - дед Пудей, не пожелавший даже, чтобы родственники похоронили его по-людски, не оставил своей единственной дочери ничего. Участок земли достоинством в 10 соток, разумеется, в ужасном состоянии, а также ветхий домик с собирающейся со дня на день скатиться на бок крышей и как бог на душу положит работающим печным отоплением предназначался внуку. Также Климу особо индивидуально был адресован зацепившийся краешком, застрявший на полпути при выходе из своего бумажного гнезда маленький желтый клочок бумаги, на котором нетвердой, явно больной и подрагивающей, однако до самого последнего конца упрямой и вечно стоящей на своем, такой родной дедовской рукой было выведено: "KS1@yachik.ru", и рядом стояло – "Vasha".
ЯНА
"Мой братец Дэн – скупой чувак,
Жизнь собирал по крохам.
Он мигом зажимал в кулак
Все, что лежало плохо.
Вот жадина и скряга был,
Жмот, скупердяй ужасный!
Он если б дал кому взаймы,
То небо б стало красным.
Я удивился: "Как же так?
Ты даже вора хуже!"
"Такой характер!" – Дэн пятак
Достал из грязной лужи".
Иногда так хочется что-нибудь изменить, что просто удержу нет. Лучше было бы не надевать эту дурацкую майку под комбез, ведь сразу же понятно было, что она маленькая, и теперь ужасно жмет под мышками. Яна почувствовала, как ощущение холода на позвоночнике внезапно сменились жаром, и стало противно и влажно. Странно, но так и не пришла в голову мысль, которой она ждала, - что лучше было бы вообще сегодня не садиться в машину. Розовый и мокрый, обтягивающий и сжимающий, как клятая майка, свет снаружи постепенно смешивался с оттенком голубой глазури, становясь теплее и теплее, пока эта нарастающая фиолетовость не сгустилась и не сменилась окончательной и страшной темнотой, которую уж никак не назовешь карамелью. Напоследок, перед тем как ослепнуть, Яна успела глянуть на приборную панель – стрелки, точно бабочки, одним движением руки смахнутые с цветка пиона, дернулись и сникли. В наушниках зашумело, и чей-то далекий, чужой, не Наташкин, голос безрадостно и еле слышно промямлил: "Алло".
Обычное пасмурное небо вдруг ворвалось в иллюминаторы, будто его включили. Возрожденные невольницы – бабочки-стрелки устроили в своих круглых домиках бешенную свистопляску. Штурвал дернулся сам собой, мотор, виновато кашлянув, жутко взвыл, будто пойманный шакал. Внизу, под проседью все еще розоватых облаков обозначилась земля. Часто дыша, Яна рванула молнию комбеза вниз, освободила горло и стала напряженно вглядываться. Радость. В любом случае, что бы ни случилось, "Скарлетт" не унесло ветром туда, откуда не возвращаются. "Вот как сяду, как расскажу нашим..", - засмеялась Яна. Штурвал не кобенился, приборы показывали, что положено, планер шел плавно, послушно, описывая круги над чем-то массивным и бурым. К ее сильному удивлению это что-то оказалось горой. Вскоре взгляду открылся перевал, затем широкое плато, а на нем длинные и узкие, словно настороженно вскинутые заячьи уши, выщербленные ветром и временем камни, между которыми ютились, сбиваясь в семейки, ядовито-ржавые клочья мха. "Бред какой-то, - возмущенно пробормотала Яна. - Я не могла НАСТОЛЬКО отклониться!" – и стала дуть в наушники. До ближайшего серьезного горного массива на бедной, хромой, унесенной ветром ласточке лету было часов 7, не меньше. Случилось что-то странное, не поддающееся объяснению. Яна поняла – случилось то, чего для летчика хуже нет - она потеряла контроль над ситуацией. Перестала понимать, что происходит. В ту же секунду она утратила остатки самообладаниеяи начала кричать.
• Наташка! Макс! Кто-нибудь!
Паника – для пилота последнее дело, - так их учили в летной школе. Яна сделала прерывистый, но по возможности глубокий вдох, а следом выдох, обтерла ладонью лицо и выпрямила спину.
• Внимание! Борт "Скарлетт", моторный планер, аэродром Катер2, я потеряла ориентиры. Координаты назвать затрудняюсь. Пожалуйста, кто слышит, ответьте!
Тишина была абсолютной. Это была самая совершенная, самая идеальная тишина, которую только можно было себе вообразить. Наверняка, именно о такой мечтает каждый учитель. Яна стиснула зубы и стала снижаться, выискивая место, где бы не было камней. Белая, местами обгоревшая, искореженная, развалившаяся на куски гигантская туша стала видна, когда они со "Скарлетт" обогнули ближайшую, по-медвежьи выгнувшую спину, большую сопку. Хвост лайнера отбросило взрывом далеко в сторону. Вывороченные ошметки его внутренностей – вплоть до самых мелких деталей - вперемешку с человеческими вещами валялись тут и там посреди мха. Яна протерла слезящиеся глаза. Падалось плохо, ветра не было совсем. Даже сквозь стекло она почувствовала этот воздух - вязкий и сухой, застывший, густой и мертвый. До земли оставалось несколько десятков метров, когда заячьи уши вздрогнули, задрожали, а потом пришли в волнение, задвигались и стали покачиваться вразнобой, будто ожившие антенны.
КЛИМ
Ks1@yashik.ru
"Единственное, на что мне остается надеяться - что молодое поколение не окажется таким твердолобым, как наша официальная наука. Впрочем, если нет, пусть. Пусть величайшая из тайн астрофизики (черт побери, если бы только ее одной) издохнет, сгниет под деревянными досками вместе со мной".
Клим вздохнул и поморщился. "Издохнет". Тяжело читать такое о собственном дедушке, каким бы чудаком тот ни был.
"К сожалению, не зависящие ни от одного из нас обстоятельства не позволяют мне составить представление ни о твоем образе мыслей, ни о твоем образе жизни. И я не могу судить, насколько твоя молодая голова засорена тем, что большинство людей считает научными истинами. К тем, кто не желает замечать явных, пусть даже и странных фактов, творящихся у них под носом, у меня нет больше ни сочувствия, ни понимания. Если же ты готов рискнуть и поверить своему старому, свихнувшемуся деду хотя бы на один миг, тебя ждет одна из самых странных и захватывающих загадок современности, а быть может, тебя ждет и разгадка всего нашего будущего. В таком случае предлагаю сделать вместе со мной несколько (для меня, увы, последних!) шагов, чтобы совершить то, что мне одному уже никак не успеть. Если тебе повезет так, как везло все это время мне, ты достигнешь понимания того, что происходит. И, подумать только, быть может, тебе все-таки удастся связать воедино то, что у меня никак не сходилось все эти долгие, но по-своему, несомненно, очень счастливые годы. Иными словами, если ты готов. Ks2@yashik.ru. Пароль, если хорошенько подумаешь, разыщешь сам. В крайнем случае, спроси у матери.
Клим был страшно удивлен. Как выяснилось, его напрочь отставший от жизни дед не просто не сидел сложа руки на захламленном сорняками огороде, растапливая по вечерам печку листками, вырванными из старых рукописей. Он оставил своему потомку гала-космическое послание вполне в духе времени – спрятал запароленное письмо в сети.
• Ты должен туда поехать, - выдавила мама за ужином, безвольно опустив руки на стол и окружив узором из сплетенных пальцев тарелку с супом. – Я сейчас никак не могу. На работе жуткий завал – все в отпусках, пахать приходится за четверых. Все равно, - мама запнулась, моргнула и с усилием сжала веки – она теперь почти не спала, и глаза ее все время были красными и влажными, поэтому приходилось часто жмуриться, чтобы привести их более-менее в норму. Она сделала глубокий вдох. – Все равно его уже похоронили.
Клим зарылся носом в свою тарелку и оттуда коротко кивнул. До начала занятий в институте оставалась еще уйма времени. Да он в любом случае поехал бы.
Ks2@yashik.ru
"Итак, ты рискнул, или тебе просто интересно. Может, у тебя каникулы, и нечем заняться. В любом случае, это все мне на руку. Адрес такой - Золотогорская, 1. Энск. Ты увидишь то, что сначала тебе может не сильно понравиться. Это старый дом, очень старый, однако, именно поэтому как нельзя лучше подходящий для такого человека, как я. Смысл в том, чтобы все оставалось в тайне и выглядело невинно, то есть вполне обыкновенно до тех пор, пока ты (да, теперь только ты один!) не сможешь предъявить настоящие доказательства. Поверь мне, это очень важно. Я знаю, о чем говорю.
Добрый совет – не лезь через забор! Ключ от калитки под бревниной справа, там внизу, если пошарить рукой, есть щель – осторожно – в ней гнездятся шершни. Ключ от дома у А310, ключ состоит из двух частей и располагается наверху, иными словами венчает всю его мерзопакостную сущность. Эта сволочь никуда не денется, пока не сожрет весь огород.
Я очень стар, и понимаю, что смерть – единственное, что невозможно предусмотреть. Но у меня было достаточно времени, чтобы подготовиться. Даже если ничего не выгорит, я уже бессилен что-либо поправить или продолжить. Уверен, мне удалось тебя заинтриговать. Ты не пожалеешь. И хотя всю жизнь я считался изгоем, могу честно сказать, что это была лучшая участь, которая только может выпасть на долю человека, и лучшее развлечение, в которое только может пуститься молодой, полный сил ум. Итак? Ks3@yashik.ru. Пароль внутри - на стене на кухне.
• Ну, дела, - пробормотал Клим и откинулся на стуле назад.
Теперь он уж точно не мог не поехать.
ЯНА
То, на что она наткнулась, естественно, было самолетом. Пассажирским лайнером, разбитым и обгоревшим. Сердцевина выворочена, отброшенные в разные стороны силой удара и взрыва кресла валялись вперемешку с другими вещами. Сначала Яна никак не могла взять в толк, что ее пугает еще, кроме самой картины аварии. А потом до нее дошло – все выглядело слишком свежо, слишком стерильно, будто катастрофа произошла только что, с минуту назад. В воздухе колом стояло ощущение некоей недавности. Однако ни дыма, ни огня, ни даже отголосков их присутствия - ничего подобного не было заметно. Как впрочем, и следов человеческих останков, трупов или чего-нибудь в этом роде. Сколько бы ни пролежала здесь эта махина, день или год, дело явно было нечисто. Какой авиакомпании принадлежал лайнер, разобрать не представлялось возможным. Едва различимая надпись на борту "Aerobus A310" – то немногое, что уцелело среди обломков. Яна тщательно осмотрела их, и даже насмелилась забраться в кабину, где, впрочем, все было тихо и мирно - мертвые приборы, пустые кресла и безжизненный штурвал коротали время в абсолютном безмолвии. В этой застывшей капсуле остановившегося времени мучительно захотелось, чтобы настал, наконец, миг, когда пилоты войдут сюда, перебрасываясь шутками, командир сядет в кресло и бодрым голосом доложит о готовности к взлету. Потом в голову пришла мысль о том, что, как бы то ни было, а ее жизнь продолжается, и было бы неплохо разжиться топливом. Яна побежала к "Скарлетт" за канистрой, и уже держа ее в руке, готовая развернуться обратно, когда случайно глянув на отражение в отполированном боку планера, с ужасом увидела, как неистово шатаются за ее спиной длинные, узкие каменные "заячьи уши", будто гигантский осьминог тянет из-под земли свои рудиментарные руки. Яна мужественно повернулась, и глаза ее расширились, а губы побледнели.
"Цвели липы, цвели липы,
Ты мои услышал всхлипы.
Я под деревом сидела,
И ревела, ох, ревела.
Ты сказал: "Вставай, ну, хватит,
Вон, уже промокло платье.
Я так злобно посмотрела
И лягнула тебя в тело,
Прошептав: "Уйди, собака,
Я хочу весь мир заплакать,
Разорвать на части звезды,
Я настроена серьезно!"
Ты развел руками: "Что ж,
Только липы, чур, не трожь!"
Это тоже был их фирменный прием – чуть что случится гадкое – сразу пой. На этот раз песенка была не их, дареная. Кто-то неизвестный однажды на перемене между парами сунул сложенный вчетверо листок ей в сумку. Их троица в те годы гремела на весь институт своими злобными перепевками, не щадившими никого, даже преподов. Яна сейчас почему-то усиленно пыталась вспомнить – какая глупость, нашла время! - что стало с самим листочком, куда он делся? Досадно, но она так и не удосужилась выяснить, кто автор. Тогда все время находились какие-то другие дела. Сейчас она пела, пусть тихо, зато вполне хватило духу допеть до конца. Голос, немного сиплый от волнения, странно резонировал в густом, вязком воздухе, звуки будто плавали в нем, отражаясь от каждого камня, от каждого клочка земли или мха. Еще она подумала о том, что до топливного бака придется добраться в любом случае. Нужно поскорей отсюда сматываться. Чем бы это место ни было, и где бы оно на самом деле ни находилось.
Яна сделала попытку оторвать от земли одеревеневшую ступню. И тут откуда-то сбоку до нее донесся громкий, отчетливый, в точности повторяющий оригинальную мелодию ее песенки свист. Сильно вздрогнув, ахнув и дернувшись, вжавшись спиной в самолет, Яна прижала канистру к груди, будто щит. Девушка она была плотная, и в случае чего постоять за себя умела. Те, кому в свое время немного не повезло, говорили даже, что рука у нее тяжелая. Однако такого вот полтергейста на дух не переносила, главным потому что не понять было, откуда исходит опасность – источника опасности нет, она размазана, рассеяна по воздуху. Ее снова прошиб пот. Вдруг камни перестали болтаться, как пузырьки в банке с пивом, и резко застыли. Самый крайний стал медленно наливаться соком, тяжелеть, щербатая поверхность его вскоре выровнялась до идеально ровного состояния и заблестела так ярко, словно его усердно полировали без малого неделю. То постепенно, а то какими-то кинематографическими рывками проступая изнутри камня, на нем обозначилась человеческая фигура. Мальчик-подросток стоял неподвижно, вытянув руки по швам. Губы его зашевелились, потом он немного наклонил голову и улыбнулся. Мелодия оборвалась. Камень вздрогнул, и живая фотография ребенка пошла рябью. Яну пронзило чувство жуткого страха, она вскрикнула и, потеряв самообладание, во все лопатки рванула к топливному баку. Воздушное пространство за ее спиной всколыхнулось, будто потревоженная водная гладь, на которую упал листок с дерева, и в каждом камне мало-помалу тоже начали возникать отражения. Плато огласило на удивление стройное многоголосье, блестяще аранжирующее янину липовую мелодию. Кроме того, где-то на заднем плане послышался едва различимый, невнятный шепот. Закусив губу, дрожащими руками, насилу сдерживаясь, чтобы не обернуться и не разрыдаться в голос, потому что ей стало так страшно, как никогда, Яна принялась сливать бензин. В этом чертовом упавшем лайнере все было подозрительным - казалось, обломки (будто какой-то огромный рассерженный ребенок растормошил надоевшую игрушку) сейчас сползутся, склеятся, возьмут и взлетят – самолет поднимется в воздух как ни в чем ни бывало и продолжит лететь заданным рейсом. "Заячьи уши" горланили, тряслись, колыхались и брякали. Быть может, они были против того, что Яна воровала бензин? Сражаясь с охватившим ее ужасом, она мысленно пыталась отвлечься и силилась вспомнить, не было ли в последнее время сообщений о гибели самолета такого класса. Все-таки до летчиков новости такого рода вкупе с подробностями всегда доходили первыми.
Когда с горем пополам покончив с топливом, она обернулась и увидела то, что увидела, потяжелевшая канистра едва не выпала из рук. Камни теперь не просто пришли в движение, они ползли в ее сторону, раздвигая землю. Человечески фигурки на отполированных скалистых щеках жестикулировали и что-то пытались сказать. Шепот разросся до такой степени, что заполонил собою все вокруг. Странное, но явственное ощущение, будто он сливается с густым, недвижимым воздухом, отчего тот становится еще тяжелее и приобретает какую-то неведомую, жуткую силу, пронизывало до костей. Яна взвизгнула и со всех ног рванула к "Скарлетт", но вдруг пространство прямо перед ее лицом пошло морщинами. Наткнувшись на незримую, плотную и вязкую, будто застывший клей, стену, она больно стукнулась лбом и, ахнув и уронив поклажу, со всего размаху повалилась назад, в объятия ядовито-ржавого мха.
"Совсем все желтое, смотри!
Сиропом залиты газоны.
И на ботинках "по сезону"
Мне лень завязывать шнурки."
Наташка всю жизнь среди них была единственной, кому не лень было напрягаться и сочинять что-то более-менее серьезное. Осень, сладко-теплая, пьяная, цветная поплыла перед глазами, словно стекая со зрачков, уходя в землю, умирая насовсем.
КЛИМ
Нет ничего хуже, чем искать то, сам не знаешь что. Битых три часа проплутав между аккуратными, ухоженными коттеджами благополучных академиков, Клим выволокся на узкую тропинку, что, как оказалось, опоясывала ботанический сад по кругу и терялась в самой заброшенной его части. Там, неподалеку от грязно-бурого заболоченного пруда ютилась горстка дачных домиков с крохотными участками, примыкающими к сосновому бору. Несколько видов непривычных для глаза, явно нездешних и, вероятно, некогда считавшихся "культурными", а ныне выродившихся пород деревьев с тесно переплетенными между собой ветками отделяли самый дальний участок от остальных. Домик деда Пудея представлял из себя ровным счетом то самое сокровище, которое было живописано матерью. Забор весь зарос полынью, так что его самого уже и видно не было. Однако калитка прочно и крепко сидела на двух врытых в землю деревянных столбах. До нее Климу пришлось добираться прямиком по крапиве - чертыхаясь и то и дело выкрикивая проклятья. Тропинка, петляя, доходила до пруда и сворачивала к более приглядным участкам, но редко какие из них могли похвастаться тем, что на них имелись грядки. Видимо, дед действительно, крайне редко покидал свое логово.
Клим измучался, плутая в поисках своего горемычного наследства. Он подергал калитку – напрасно, та была крепко заперта, попытался сунуться через забор, однако, тот, хоть и казался хлипким и местами даже невидимым, встретил его ощерившейся паутиной колючей проволоки, на первый взгляд незаметной среди травы. Попробовав обойти участок с другой стороны, он напоролся на битое стекло, рассек веткой локоть и порвал рубашку, зацепившись о какую-то ржавую железяку, что валялась, раскорячившись под ногами. Вдобавок ко всему, оказалось, что полынь и крапива скрывали в своих и без того крайне недружелюбных дебрях низкорослый, жутко колючий шиповник, от шипов которого не спасали даже джинсы. Клим разозлился не на шутку, но тут вовремя вспомнил про письмо и про шершней. И тогда, уже почти теряя терпение, тщетно озираясь в поисках того, на что можно было бы присесть, он в изнеможении застонал и поклялся себе, что если калитку открыть не удастся, поедет домой.
Ключ провалился в дупло настолько глубоко, что его насилу можно было нащупать. Предупреждение о шершнях не было шуткой – парочка особей размером с недоразвитого птенца воробья взвилась в воздух и зависла над климовой шеей. Оставалось действовать, сняв рубашку и обмотав ею руку по локоть. Несколько мертвых, сухих гигантских насекомых лежали в дупле. Ключ заржавел, большой амбарный замок тоже, так что с калиткой пришлось повозиться. Перемахнуть через нее не получилось – при ближайшем рассмотрении крепко сбитая, толстая дверь оказалась утыкана гвоздями. Климу стало не по себе – выходит, дед и вправду сошел с ума, иначе как можно было полагать, будто кому-то сдались его никудышние угодья в эдакой глуши?
То, что росло у Пудея в огороде, можно было назвать одним словом – бурьян. Или нет, двумя словами – жуткий бурьян. Придерживая немного кровящий локоть и прекрасно помня, каково ему пришлось снаружи, Клим мелкими, осторожными шажками, ощупывая землю, стал пробираться к крыльцу. Внезапно море травы слева сбоку от него пошло волнами, листья крапивы заколыхались, будто кто-то рядом с ним пробирался понизу. Потеряв остатки самообладания, Клим в несколько прыжков оказался на крыльце, которое вроде бы с первого взгляда казалось безобидным. Волны травы замерли, подкаились к крыльцу, и все затихло. Он перевел дух. Теперь стало видно, правда, все-таки не очень хорошо из-за "культурных" деревьев, как из дома по другую сторону пруда вышла женщина и с удивлением его разглядывает. Еще немного постояв, она поднесла обе ладони рупором к лицу, обрамленному мелкими свисающими кудряшками, и что было сил прокричала:
• Козел-то дикий у него, не хуже самого, прости господи.
Клим снова перевел взгляд на замершие было прямо возле ступенек глухие травяные шторы, которые осторожно раздвинулись, явив омерзительную, старую, бурую морду с пронзительными черными глазами, свисающей тощей, всклоченной бородкой и великолепными рогами, один из которых на конце был обломан.
• Вы кто? Внук? – надрывалась женщина. – Он сказал, что внук приедет. Сказал, никого другого чтобы духу не было. Что за человек был, прости господи.
• Как в дом попасть, не знаете? – в ответ заорал Клим.
Она пожала плечами. А потом сокрушенно махнула рукой.
• И жив был, не знала. Это ведь я его тогда у пруда нашла. Заходите, только не поздно, а то в город уеду. Скажу, где похоронили.
Продолжая что-то бурчать себе под нос, женщина с кудряшками скрылась в доме. Клим присел на ступеньку. Страшно неприятная догадка осенила его – дед был насколько одержим идеей собственной обособленности и закрытости, что умудрился самостоятельно уладить все дела перед смертью – заблаговременно отправить завещание, написать электронные письма, выйти из дома, все спрятать, закрыть и запереть. Перед глазами Клима встала картина – старик корчится возле заросшего осокой пруда, и некому ему помочь.
Гадкая козлячья морда, вяло орудуя челюстями, не сводила с Клима внимательных глаз. Ему, как истинному городскому жителю стало жутко – козел перегораживал отступление к калитке. Клим вздохнул, поднялся и начал ощупывать и осматривать дверь. Он все больше и больше убеждался в том, что слухи о хлипкости дедовского наследства сильно преувеличены. Антураж заброшенного сарая зачем-то был позарез нужен Пудею. Под серыми, сикось-накось приделанными досками деревянной обшивки явственно прощупывалось железо. Он заметил, что одна из темных, неказистых досок не была как следует приколочена. Клим отогнул ее и вытаращил глаза. Однако, видать, тот еще фрукт был этот придурковатый дедушка Пудей. Внизу поблескивал новенький, превосходный цифровой замок.
ЯНА
Несмотря на подстилку из мха, она больно стукнулась головой о кочку, а пальцы ее судорожно сжали землю, загнав под ногти ошметки ржавой растительности. Практически осязаемый воздух теперь закручивался вокруг ее тела спиралью. Явственно ощущалось странное сочетание одновременного напряжения и расслабления, истомы и боли. Не было ни одной мысли, ум оставался ясным и чистым. Давление на глаза стало невыносимым. Воздух приобрел цвет, теперь по самой окраине вихря он, красиво поблескивая, отливал иссиня-черным. Яна приподняла веки и застонала. Камни находились уже настолько близко, что вот-вот грозили сомкнутся и раздавить. И вдруг "из-под ног" у длинных загогулин выкатился мячик – совсем небольшой, размером с теннисный, отполированный и отливающий серебром. Мячик издал слабое мяуканье, и в тот же миг назойливый шепот стал стихать. Завихрение зависло на секунду и чуть ослабило хватку. Яна не без усилия открыла глаза пошире – в мячике, искажаясь, будто в кривом зеркале, отражалась кошка. Вихляясь, точно дрожащее отражение, она ходила взад-вперед, молотя себя по спине хвостом, то приближаясь, то удаляясь. Мячик подкатился совсем близко, прямо под янин бок, и кошка стала тереться о ее плечо. Не в силах пошевелиться, Яна мысленно погладила бедное животное. Горячий, тугой кокон, неумолимо заворачивающийся вокруг девушки, вдруг остановился, будто в растерянности – не пеленать же ему уже и без того готовую кошку. Животное выгнуло спину, и шарик качнулся. Яна с трудом протянула руку и закатила его в карман своего комбинезона. Тут же она почувствовала, что ее отпустило. Камни издали серию сухих щелчков и выпрямились, будто расправляющий свои кургузые крылышки поп-корн. Теперь они стояли неподвижные, щербатые и неприглядные, будто зубья доисторической рыбы.
В голову ударило, будто бы кто качнул кислорода.
Яна резко вскочила на ноги, удивляясь, как легко это у нее вышло, не то что минуту назад, и поволокла канистру в сторону планера, прекрасно отдавая себе отчет в том, что понятия не имеет, как будет подниматься при полном отсутствии ветра и нормальной взлетной полосы. Однако стоило ей забраться в кабину и захлопнуть над головой люк, как планер резко подбросило вверх и вынесло за бледно-розовые облака, будто кто-то разыграл им подачу в партии в теннис. Вцепившись в штурвал, который дергался и вращался сам, без ее помощи, Яна вновь увидела далеко впереди одинокую светящуюся точку – будто это серебристое солнце тащило их со "Скарлетт", привязанных на веревочке, за собой. Внизу же поднялся жуткий ветер, который разметал остатки лайнера в клочья и выдрал полуживые камни из земли. Впервые в жизни Яна почувствовала, что теряет сознание. До сих пор ничто на свете не могло заставить ее сделать это. Ее репутация непрошибаемой особы была стойкой и крепкой, как сибирский мороз.
• Алло! – снова этот дурацкий, тихий, далекий, будто извиняющийся голос.
Услышав нормальную человеческую речь, Яна едва не расплакалась.
• Борт "Скарлетт", - заорала она. – Кто говорит?
• Э-э-э, - после некоторого молчания голос поперхнулся, будто осоловев оттого, что ему ответили.
• Черт! Только не пропадайте! - бесновалась Яна. - Кто это?
• Ну я, - помявшись, нехотя ответил неизвестный. – А ты кто? Почему кричишь?
• У меня…
Яна захлебнулась словами, все-таки в последнюю секунду решив, что говорить о случившемся не будет, пока не вернется домой, не ступит на нормальную, родную землю и как следует все не разложит по полочкам – твердости духа ей было не занимать. Она сделала глубокий вдох.
• В общем, я заблудилась. Сбилась с курса.
И крепко зажмурилась. Если ее поймал диспетчер, будет им всем на орехи. Штраф – это еще что. Снимут с полетов как пить дать, отберут лицензию. Небо – это тебе не скоростная автотрасса. Какая же она дура. Не могла нормально взлететь и сеть, без выкрутасов.
• Даже не знаю, как получилось, – Яна виновато покосилась на плотную розово-сиреневую стену облаков снаружи. - Сплошной туман. Нулевая видимость. Вы меня ведете? Посадите, пожалуйста!
• Как это? - ошалело выдал собеседник и шмыгнул носом.
Сухими, красными глазами Яна уставилась на приборную панель, стрелки которой снова принялись отплясывать гопака. От страшной догадки спина ее снова покрылась мурашками.
• То есть хочешь сказать, что ты хренов радиолюбитель, - спокойным, убийственным тоном осведомилась она и, помолчав, добавила. – Лучше не попадайся боьше.
• Ну, я, это… вроде и не собирался, - нервно хохотнул тот.
• Только этого мне не хватало, - вскипела Яна, лихорадочно соображая, что ей дальше делать.
• Можно вопрос, - весело поинтересовался голос, - ты где сейчас? Я что-то не понял, заблудилась в тумане? В лесу, что ли? Грибы собираешь? Иди тогда к пруду, по сосновому бору. Я, знаешь, сам три часа блудил, пока не нашел… Я тут… Ну, в общем, увидишь такую дряхлую-дряхлую сараюшку, самую страшную, это я в ней сижу. Ты сегодня что вечером делаешь? А то я не местный, показала бы мне, как вы тут живете.
Яна закатила глаза и изо всех сил укусила себя за палец, чтобы не заорать.
• Эй, давай так. У тебя в мобильнике зарядки хватит? Я с тобой буду говорить, а ты иди…
• Пожалуйста, - сквозь зубы отчеканила она, - пожалуйста, позвони… Координаты…
Спасибо, господи, за то, что посреди всего этого кошмара ты не отнял память, из недр которой удалось выудить номер наташкиного телефона. Однако не прошло и минуты, как танцующий от радости ум крепко приложился лбом о фонарный столб реальности.
• О черт. Мои координаты, - выдохнула она, безуспешно шаря глазами по приборной доске, с помощью которой сейчас в самый раз было играть в лотерею. Они с Максом наверняка ее потеряли и сейчас с ума сходят. Для начала хорошо бы просто сообщить, что она жива. – Черт! Да нету тут никаких координат!
В наушниках послышалось до боли знакомое шипенье.
• Нет! Нет! Постой! Скажи… Скажи…
КЛИМ
Что означает: "Ключ у А30"? Кто это А310 или что это? А главное – где? Козел выбрался из зарослей, понюхал воздух и принялся меланхолично поедать то, что обрамляло крыльцо. Шерсть на нем была вся свалявшаяся и в репьях – видать, зверь привык бродить где ни попадя, уши мелко подрагивали, отгоняя мошек, которых тут, благодаря практически превратившемуся в болото пруду и густой траве было превеликое множество. Клим, обречено вздохнув, порылся в рюкзаке и нашарил остатки недоеденной железнодорожной булочки. Уши мгновенно вытянулись по стойке смирно - животное с благоговейным трепетом уставилось на булочку. Спустя секунду, в нетерпении переминаясь с копыта на копыто, козел потихоньку начал подбираться к крыльцу. Тут только Клим заметил, что на шее, посреди спутанных клочьев шерсти у него болтается жутко грязный, тонкий шелковый шнурок. Клим положил булочку на ступеньку и отошел к двери. Козел радостно, одним махом заскочил на крыльцо и без лишних церемоний принялся за еду. Клим сделал пару осторожных шагов. На шнурке что-то висело. Клим сделал робкую попытку протянуть руку. Животное перестало есть и мрачно оглядело чужака. "Приятель, - красноречиво говорил его мутный, многоопытный взгляд, - то, что ты приволок сюда корм, еще не значит, что ты можешь совать нос в мои документы". Клим метнулся к рюкзаку и выудил оттуда колбасу. Козлиные брови – конечно, если это на самом деле были брови – поползли вверх, и зверюга, одобрительно крякнув, отодвинула копытом булочку. Клим прутиком ухитрился перевернуть металлическую бляшку, что висела у козла на шее. "А310", - гласила надпись, накорябанная гвоздем.
• Так это ты? – изумился парень до того, что едва не слетел с крыльца в траву – козел проводил его замысловатый прыжок хмурым, неодобрительным кивком головы. – Ну и фантазия у дедули! Просто отлет башки!
KS3@yachik.ru
"Если ты читаешь это письмо, значит, ты решил рискнуть. Поздравляю. Ты истинно мой внук…"
Клим неравно хохотнул. "Нет уж, увольте от таких комплиментов."
"…Значит, ты внутри. Надеюсь, пробираясь в дом, ты сохранял благоразумие, придерживался моих инструкций и благодаря этому отделался несколькими царапинами…"
Клим покосился на заклеенный пластырем локоть.
"… И тебе удалось найти общий язык с А310…".
А также на забинтованную лодыжку. Клятое животное, несмотря на колбасу, которая, естественно, быстро закончилась, заподозрив неладное, боднуло-таки его тупым концом рога, когда Клим в поисках комбинации цифр – шифра для входной двери (состоит из двух частей и располагается в верхней части), попытался в десятый раз сосчитать завитки на рогах жуткой твари.
"…И ты отыскал ключ от нужной тебе двери в самом таинственном на свете тайнике…"
Вот с этим пришлось повозиться. Немало времени он провел, сидя на старом, скрипучем диване у окна, подперев щеку в раздумьях. Успевший привыкнуть к дедовским чудачествам Клим уже подумывал плюнуть и вернуться домой, так и не узнав, что там. Дверь была крепкой и тяжелой, без малейших признаков скважины, но открывалась на удивление обыкновенным образом – с помощью крошечного пульта, замаскированного под чайную ложечку, которая вместе с ножом и соловой ложкой стояла в граненом стакане на подоконнике. Клим случайно уронил ее, когда взгромоздился с коленками на диван, чтобы поглядеть в окно, как А310, деловито помахивая хвостом, направился поедать лебеду.
"…Без труда вычислил пароль… Как видишь, я вовсе не такой уж монстр, как тебе наверняка понарассказывали. Это мучительно, но запомни, ни в коем случае никому нельзя доверить, и ни с кем нельзя разделить, то, что ты здесь обнаружишь. Исключая то, что находится в этой комнате, весь остальной дом смело можешь спалить, а козла за все его грехи отдать соседке – так ей и надо. За этой дверью – вся моя жизнь. Теперь главное – не вздумай ничего трогать. В основном это касается генератора. Как он работает – пока не твоего ума дело. Смотри, не сбей настройки – я так долго над ними работал, что наверняка даже лежа в земле почувствую, если ты умудришься что-нибудь испортить!"
Клим опасливо оглядел тесную комнату, захламленную разнообразным металлическим барахлом, и отодвинулся подальше от круглой, подмигивающей штуковины с набалдашником, норовившим упереться ему в бок.
Час назад он открыл дверь. "Открыл дверь" – звучит просто и даже немного уютно, если речь идет о какой-нибудь милой квартирке с накрытым к ужину столом со сковородкой, до краев наполненной горячей жареной картошкой с луком. Дело всей дедовой жизни, надежно охраняемое сейфовой дверью, размещалось в тесной каморке без окон. Комнатенка была битком набита всяким хламом, которому Клим самостоятельно нипочем не нашел бы применения. Ему долго пришлось лавировать, прежде чем удалось добраться до монитора. С потолка свисали провода и пластины. В углу (Клим мог только догадываться, что это и есть тот самый злополучный генератор) урчала и постанывала бесформенная махина с мигающими лампочками. Полки были утыканы непонятными сооружениями, углы, ответвления и усы которых торчали во все стороны, всюду валялись раскрытые карты с обведенными разноцветными маркерами участками. Из-за газетных вырезок, схем и чертежей не было видно стен. Книги неряшливыми стопками высились на столе, что стоял впритык к генератору, под столом, а также подворачивались под руки и норовили попасть под ноги всюду, куда бы Клим ни направлялся. На длинном, опоясывающем комнату верстаке громоздились приборы, приборы и еще раз приборы. Один из них, тот, что находился прямо напротив входной двери, был круглым и самым массивным, на его экране мерцала и подергивалась крохотная серебристая точка. Траектория точки, вычерченная тут же, напоминала два перевернутых ровных зубца, слегка загнутых вовнутрь. Рядом с продолговатой черной штуковиной, живо напомнившей Климу могучую пародию на радиоприемник, снабженный множеством кнопок и окошек со стрелками, лежали наушники. Он повертел их в руках, надел, послушал тишину и рассеянно произнес "Алло". В наушниках раздался невнятный треск, и все стихло.
"Игры разума" - вот что это такое", - решил Клим. Бедный дед скорее всего возомнил себя искателем НЛО. Однако когда в груде хлама он обнаружил компьютер, ртутный столбик на шкале уважения к предку резко пополз вверх – такого даже у его самых богатых сокурсников не было.
"…Внизу есть подпол, а там кладовка. Если не будешь шиковать, еды хватит месяца на три…"
Клим возмущенно потряс головой. О чем это он? Завтра утром он лично сваливает обратно тем же поездом!
"…В дальнем углу огорода – картошка, есть захочешь – найдешь. Кажется, не успею убрать. Тебе лучше не высовывать носа на улицу, эта кучерявая стерва - соседка – жуткая пройдоха – ей все надо вынюхивать. Думаю, я достаточно ее проучу, подсунув собственный труп. Если уж сильно приспичит, сделай вылазку ночью – в центре городка есть круглосуточный супермаркет. Но смотри, не чаще, чем раз в месяц, и тщательно проверяй все замки и ловушки…"
"Да он и вправду сумасшедший!" – содрогнулся Клим и сглотнул комок, подумав, что до сих пор ему здорово везло насчет ловушек. Хорошо, что у него хватило ума не отправиться шляться по огороду.
Сумасшедший, которому вздумалось напоследок поиграть в загадывание загадок.
"… Ты должен подготовиться. В следующий раз я собираюсь рассказать об очень важных вещах. Первое - как начать поиск. Второе -… Важно, чтоб ты понял - теперь у тебя больше нет выбора. Ks4@yashik.ru. Пароль - то, что кое у кого еще на губах не обсохло, только наоборот".
ЯНА
Кому из нас при взгляде на небо не приходило в голову, как было бы прикольно посидеть на мягком, белом облаке и поболтать ножками, а быть может, даже плюнуть, хорошенько прицелившись, на макушку кому следует – тому, кто этого заслужил! Незадолго до того, как все технические причиндалы снова изволили сдохнуть, янина детская мечта осуществилась – она приземлилась на облако. Правда, было оно серым, плоским и упругим, как резина. Шасси сразу же завязли, будто ложка в желе. След от посадки вскоре затянулся ровной пленкой и истаял. Проваливаясь по щиколотку в вязкую массу, Яна выбралась наружу и, с удовольствием вдыхая воздух – ясный и чистый, осторожно подошла к краю. Сверху хорошо было видно… Бесконечное множество таких же серых, бесформенных резиновых ковриков, разбросанных по небу, дрейфовали на разной высоте – кто выше, кто ниже, дальше, кто ближе.
• На этот раз не я съела слоеный торт, - пробормотала Яна, а наоборот - он меня. Говорила же Наташка - хватит обжираться сладким, а то не взлетишь.
Яна рассмеялась. Хрупким телосложением и отсутствием аппетита она никогда не отличалась, и друзья вечно над ней прикалывались. Жутко захотелось есть, а еще больше – спать. Хотя она понимала, что сейчас вряд ли способна сделать то или другое – слишком сильно возбуждение. До чего же ей надоели все эти фокусы! Как хочется домой, к милому холодильнику, тапочкам и узкому, старому диванчику. Предварительно убедившись, что держится он крепко, Яна присела на край коврика. Немного поразмыслив, решила, что все это сильно смахивает на ее детское представление об облаках, которые на закате мрачнеют и наливаются свинцом, когда пылающий шар - солнце катится ко всем чертям, из жалости отбрасывая на них последние светлые блики. Яна поковыряла облако пальцем. Оказалось, то легко крошится, будто песочное печенье. Кусочки внутри были мягкими и состояли из множества разноцветных слоев. Яна машинально сунула крошки в карман, попутно проверив, как там кошка – кошки не было, вместо нее в руке перекатывался иссиня-черный, гладкий шар. Яна немножко поплакала и вернулась в кабину. Чтобы пойти на взлет.
"Дружище Глеб был старый плут.
Лить пули мастер ушлый.
Хитрил, юлил, ходил вокруг,
Врал так, что мозги пухли.
Горазд был ездить по ушам
И городить отмазки,
Так хороша была лапша,
Так разводил он классно!
Запутался и я уже:
"Какой резон лукавить?"
"Такой характер – про душе
Кого-нибудь обставить".
• Клевая песенка…
• Опять ты? Ты вообще откуда взялся?
Так и чесался язык сорвать всю злость на этом радио-тупице, однако у Яны хватило ума быстро спохватиться.
• Позвонил?
• Не отвечает никто. У нас вообще-то глубокая ночь. Ты все еще в своем болоте? То есть, извини, в лесу? Ты что, турист? Отбилась от группы?
• Слушай, заткнись! – не своим голосом заорала Яна, потеряв терпение.
Немного успокоившись, она буркнула.
• Извини, я совсем не спала.
На самом деле Яну взбесило и озадачило, что Наташка не берет трубку. Это на нее не похоже. Наташка была болезненно бдительна, паталогически тревожна и жутко аккуратна.
• Понимаю, у тебя неприятности, ты на взводе, хочешь, поговорим об этом… Я вообще-то еще передачу на радио веду по утрам. "Хо-хо-шоу" называется. Так что, знаешь, всякое приходится слышать.
• На какой частоте?
• 109 и 2. "Радио Плюс".
• Ты сейчас на какой частоте, придурок?!!
Озадаченное молчание.
• Я? Э-э-э, знаешь, я вообще-то на филологическом учусь…
• Зашибись! - уже не скрывая раздражения, высказалась Яна, - как же ты со своим драндулетом умудрился договориться?
• Случайно вышло. Все случайно.
• А что там у тебя за аппарат? - голос ее зазвучал устало, почти обречено. - Есть такая штуковина – с цифрами, буквами? Прочитай мне все, что найдешь, глядишь, чего-нибудь да выясним.
• Фиг ее знает, панель какая-то. Мигает. Куча пимпочек.
• Пимпочек. Пимпочек, мать твою! Ты что, парень. В самолет забрался?
• Если бы ты не орала, а потрудилась рассказать мне, что с тобой случилось, я бы попытался тебе помочь, - мрачно промямлил голос.
Яна не ответила. Она сняла наушники, положила их на колени и опустила голову на неподвижный, холодный штурвал. Небо вокруг снова стало темно-синим. Планер взлетал и садился сам по себе, когда хотел, будто живой. Перед глазами снова замаячила, шаловливо помахивая хвостиком, серебристая тарелочка.
• О, вот прикол – у меня тут на такой круглой большой хренотени точка поползла вниз, - радостно, правда, уже заметно приглушеннее взревели наушники, - что это значит, не знаешь случайно?
"Радар! – екнуло у Яны в груди. - У него есть радар! Он меня видит!"
• Знаю! Я знаю! – закричала она, дрожащими руками пытаясь водрузить наушники обратно на голову.
Однако в этот момент мир снова стал беспощадно тихим, тотально беззвучным, однородным и черным.
КЛИМ
KS4@yachik.ru
"Ты уже понял, наверное, что тебе здесь, в этой берлоге, без моей помощи не сдобровать, - продолжал писать дед в своей неподражаемой, фирменной жизнерадостной манере. – Первое время, пока не обвыкнешься, ничего не трогай. Просто будь на своем посту. Одевай наушники и слушай. Смотри на радар. Если увидишь серебристую точку, считай, тебе жутко повезло. Как, надеюсь, когда-нибудь повезет и тому, кого эта точка обозначает. Если с тобой будут говорить, задавай как можно больше вопросов, расспрашивай подробно, И все тщательно записывай, каждое слово. Мои прошлые записи занесены в файл и запаролены (черновики я сжег). Ты должен обязательно прочесть его, но всему свое время. Это большая редкость, если попадется толковый летчик, способный дать по-настоящему полную информацию, и это большая удача. Осмотрись, попробуй разобраться в схемах и картах на полках. Для этого много ума не надо. Поищи в них логику и смысл. Полистай книги. Они подскажут тебе общее направление того, чем я занимался все эти годы. Этого пока достаточно. Если ты не полный дебил, каких я в огромном количестве повстречал за всю свою жизнь, ты быстро поймешь в чем дело. Храни тебя силы вселенной - тебя и того, кто на той стороне. KS5@yashik.ru. Внимательно присмотревшись к первым четырем паролям, пятый найдешь без труда. Надеюсь, эти маленькие головоломки помогают тебе немного лучше понять меня, поверь, я искренне сожалею, что мы не были знакомы. Они все вместе означает то, что всегда было, есть и будет самым важным для меня".
Клим осоловело уставился на радар. Эта самая жутко важная серебристая точка, подрагивая, висела неподвижно. Вот что сейчас происходило - дед пытался взвалить на плечи внука какую-то вымышленную миссию. Переложить на него свое затянувшееся безумие. Ничего не выйдет. Он не поймается на эту удочку. Скорее всего, это обычный приемник. А у деда обычная шизофрения.
• Участок нужно продавать, и как можно скорее. На дом, думаю, ни один нормальный человек не позарится, я его видела, правда, издалека. Разве мало у нас с тобой долгов? Посмотри, что там за хозяйство, поговори с соседями, поищи документы, узнай, сколько стоит реклама в газете, дай объявление, да и дело с концом. Сейчас лето, самый сезон, может, сработает. Я приеду на могилку. Попозже. Раз он не хотел, чтобы я оскверняла своим присутствием его жилище, так и быть," - хмуро напутствовала мать, когда он уезжал.
Клим широко зевнул. Хорошо бы поспать. Он уже живо вообразил, как растянется на диванчике, когда в наушниках снова зашуршало. Он нехотя напялил их на голову, а голову опустил на стол. Так хотелось закрыть глаза. Клим сонно сморгнул, чувствуя, что еще секунда, и он провалится в сон.
• Алло, - вяло сказал он сам себе, чтобы проснуться.
Он иногда делал так перед утренним эфиром, когда понимал, что никак не может войти в ритм.
К его жуткому удивлению наушники в ответ взревели так, что невольно пришлось подпрыгнуть на и без того расшатанном стуле.
• Кто это? – услышал он жуткий вопль, от которого наверняка сама ночь перевернулась в постели.
После чего ему все больше и больше начало казаться, что он у себя в студии, очень ранее утро, и нужно по обыкновению нести пугру, время от времени перемежая ее дурацкими песенками. Когда же точка на радаре замигала и поползла вниз, Клим вскочил и локтем нечаянно сбил лежащую на столе охапку старых газет и журналов. После чего наушники заткнулись, точка сползла, образуя и закругляя очередной зубец. Клим сел на пол, взял в руки и стал, борясь с зевотой, рассеянно листать первый попавшийся дремучий, пыльный журнал. И тут он увидел такое, отчего сон его словно вышибло бейсбольной битой.
"Аэробус А310 исчез безо всякого следа, - гласил массивный черный заголовок на целый разворот. – Авиалайнер, следовавший рейсом А.-Б., пропал в ночь с …. на… , попросту исчезнув с радаров диспетчеров. Поиски МЧС, произведенные в районах следования маршрута, абсолютно никаких результатов не дали. Все 186 пассажиров, большинство из которых – участники и педагоги детского музыкального коллектива, направлявшихся на международный фестиваль народного творчества, считаются пропавшими без вести до выяснения подробностей. Черный ящик также не был найден…"
"А что, если она тоже пилот, эта девчонка? – екнуло в груди у Клима. – Что, если дед не сошел с ума, не врал, не придумывал, а она сейчас в воздухе и действительно попала в переплет. Что, если она тоже разобьется, как и А310?" И еще: "Что, если дед просто пытался им всем помочь?" Черным, чернильным пятном эта странная, новая мысль растеклась по его сознанию, и, прижав к себе журнал, он, не в силах больше сопротивляться, скрючился на полу и рухнул в забытье.
ЯНА
Странные все-таки у Наташки местами были стихи. Но вот, как выясняется, и они пригодились. Никогда бы не подумала. Яна боролась со сном старым, испытанным способом – пела. Вернее, остервенело горланила во всю глотку.
"Свезите девушку в палату,
Она там станет есть таблетки,
И пальцем рисовать отметки
На пыльных стенах –
"Осталось 46 закатов
До окончательного дзена…"
Свезите девушку в лесок,
Оставьте ей ее заскок!"
Плевать! Свистопляска стрелок, мотор сдох, вокруг фиолетовая сажа - старая сказка на новый лад – добро пожаловать в мир, где царит хаос! Яна уже привычно выругалась и обречено закрыла глаза. Вопрос: "Что все-таки творится, черт побери?" как-то уже утратил в ее сознании свою остроту. Пусть происходит все подряд. Ради бога, она готова, ей все равно. Она с радостью позволит ветру (или чему там еще?) вынести неуправляемую "Скарлетт" куда-нибудь. Ветру? Яна встрепенулась. Планер раскачивало и трясло. С ним происходило как раз то, чего она должна была ни в коем случае не допустить. Нет! Нет! Она обязана дожить до утра, пока этот горе-садовод, этот клятый любитель туристок, не дозвонится до Наташки, и если выяснится, что та отключила мобильник, ей не жить! Нельзя просто взять и сгинуть. Ведь они столько мечтали…
Особенно приятно мечтать среди мягких, ласковых сумерек, обнимающих дремотную зеленую равнину, уплывающую за горизонт. Нежные, упоительные волны дремы несли ее на своих плечах в прекрасную страну, где нет печалей и забот. Резкий стук по стеклу заставил Яну подпрыгнуть и треснуться головой. С трудом открыв глаза, она прежде всего увидела вечер – восхитительный и прекрасный, тот, о котором говорят, что он полон романтических ожиданий и напоен сладкой истомой, а только потом силуэт типа, который настойчиво скребся в стекло. Тип выплыл из темноты и явил миру свое непрезентабельную, помятую физиономию. Яна снова подпрыгнула и снова больно приложилась тем же местом. Физиономия была бледная, с испуганными, выпученными глазами, с синими кругами них, но, по крайней мере, это было не что иное, как всего-навсего обыкновенное человеческое лицо. И оно усиленно делало какие-то знаки и шевелило губами, явно пытаясь что-то сообщить. Яна долго сидела, силясь оценить обстановку, прежде чем решилась самую малость приоткрыть люк.
• Вот уж я не думал!
Фигура до болезненности худощавого мужчины с необычайной живостью подпрыгивала возле планера и всплескивала руками.
• Ну, надо же! – радостно сокрушался тип. - Я уже было совсем решил, что такое оно, мое наказание – одному быть.
Пританцовывая и скалясь, мужичок попытался придержать Яну за талию, когда она выпрыгивала из кабины, однако в ответ быстро получил чувствительный тычок под ребро. Это его, однако, вовсе не смутило, а, кажется, наоборот, даже еще больше обрадовало.
• Какая радость! – разорялся он. - Теперь у нас точно будет новая жизнь, – щебетал несчастный, увиваясь вокруг девушки.
Яна обмерла.
• У нас? – резко развернулась она, и чудак, в возбуждении переминающийся с ноги на ногу, едва не стукнулся острым, неопрятным подбородком об ее лоб. – Новая жизнь?
• Ну да, ну да, - щебетал тип, перебирая журавлиными ножками, облаченными в лохмотья вместо брюк. – Новая, а как же. Старая-то уже того, - он выразительно поднял свои ужасные, впалые глаза к небу и присвистнул. – Ну, и поделом! Не знаю, как вы, но я святым не был, и о душе не больно заботился. Жил себе и жил. Зато после, - он заговорщически несколько раз приподнял и опустил бесцветные, белесые брови, - после у меня было ВО сколько времени подумать о ней, о душе-то! Даже тошно стало.
• Так вы…, - едва не задохнулась Яна, - вы что, думаете , что мы с вами… Того? Окочурились? – вымолвила она наконец с большим трудом.
Странный человек осклабился, обнажая редкие зубы, и шаловливо, совсем по-детски, умильно сложив руки на груди, склонил голову набок.
• А вы как думаете?
Яна медленно опустилась на землю и, не сводя с незнакомца глаз, обхватила колени руками.
КЛИМ
• Эй, ты, алло!
Клим услышал сквозь сон этот голос, от которого его резко подбросило вверх. В темноте он почти наощупь добрался до верстака.
• Ты там? – наушники шуршали и всхлипывали.
• Я… Извини, уснул. Прости. Знаешь, я… Тут.. Кое-что…
• Можно вопрос? Только один, но очень странный.
• Да, - Клим поправил наушники, включил лампочку над головой и поудобнее устроился на шатком стуле.
Девушка на другом конце разговора помолчала. Потом вздохнула и осторожно осведомилась.
• Ты живой?
• В смысле? – удивился Клим.
• Ну, живой ты или мертвый, что сложно сказать, что ли?! – огрызнулся голос.
• Вроде да, - неуверенно хохотнул Клим и для верности ощупал свою руку – она была теплой – расцарапанный локоть заклеен лейкопластырем.
• Что да?
• Ну, ты даешь! Такие вопросы! Давай-ка, выкладывай, что случилось?!
Он почувствовал себя увереннее. Дело было знакомое – ни свет, ни заря, глаз не успеешь продрать, а уже за диджейским пультом с чашкой кофе в руке, нужно изучать новостную сводку или прогноз погоды, который читать через несколько минут, однако язык заплетается и хочется послать всех людей планеты к черту прямо в прямом эфире и сладко, безмятежно уснуть. В студию звонит девчонка, шмыгает носом, гундит, что поругалась с парнем, всю ночь не спала и в связи с этим просит поставить какую-нибудь жуткую, душераздирающую, слезоточивую песенку.
• Я пилот.
• Пилот?! – Клим едва не слетел со стула – была бы чашка и сводка новостей, им всем бы точно не поздоровилось.
Пилоты ему в программу звонили крайне редко, а если честно, то никогда. Значит, все-таки его подозрения были не напрасными. Дед не сошел с ума. Его изыскания имели под собой какую-то почву. Это было плохо. Очень плохо. Клим от испуга даже начал заикаться.
• И ты… Ты сейчас…
• В воздухе, - где же еще, - всхлипнула незнакомка. – У нас с друзьями небольшой моторный планер, "Скарлетт" называется. Мы туристов катаем. Показываем с воздуха красоты природы, город, ну и все такое. Я взлетела и вот уже чертову тучу времени сесть никак не могу. Сбилась капитально. То есть я сажусь…, - нерешительно запнулся голос, - ну, в смысле…Просто… ну, то есть, сесть куда надо не получается.
"Она что-то не договаривает", - почуял Клим.
• Стой! Стой! Погоди, не реви, - взмолился он, – я людям по утрам, знаешь, как говорю: "Если вы проснулись, значит, живы, а если живы, надо жить!" Деваться-то некуда!
• Да я не реву, - хлюпанье в ушах стало почти невыносимым, и пришлось слегка сдвинуть наушники на виски. - Я попала в какую-то чертову воронку, что ли. Взлетаю и сразу же падаю. И каждый раз в разные места. Позвони кому-нибудь!
Клим спохватился, достал из кармана мобильник и набрал номер – тот, который она просила. Телефон не отвечал. Не было даже гудков.
• Вот так все время. Номер мертвый. Может, заявить куда-нибудь? Ну, в аэропорт или в службу спасения?
• Я сейчас еле ноги унесла. Мужик на лужайке ко мне приклеился. Объяснил доходчиво, что мы с ним на том свете. Что за грехи свои он долго был один, а теперь вот я прилетела. И что нам с ним нужно заново род человеческий воскресить, ну, ты понял…
Клим ответил невежливым, еле сдерживаемым похрюкиванием.
• Тебе смешно, - обиделась девушка, - а я чуть и вправду дуба не дала. – Этот тип давай меня какими-то ягодами кормить. До сих пор тошнит – полный живот напихал. Сколько он там не помнит, как попал, не знает. Говорит, гидом работал на сложных горных маршрутах, на горах помешан был, даже семью из-за этого забросил, говорит, утро было и дождь. А теперь как назло вокруг ни одной горы. Начал меня за руки хватать… Совсем дикий. Такая меня жуть взяла. Ну, я наподдавала ему как следует, чтоб не лез куда не просят. Долго теперь будет что вспомнить. Куда в таких случаях звонить? По-моему, в психушку.
• Ты не заливаешь? - осторожно спросил Клим. – А то у меня нынче с фантастическими историями перебор.
• А что тут фантастического? – насторожилась девушка и всхлипнула. - Не хочешь - не верь. Слушай, что-то долго мы с тобой разговариваем, и ничего…
• Ты о чем?
• На радаре… Что там у тебя на радаре? Скажи мои координаты. Тогда можно будет их передать.
• Там вообще цифр никаких нет, только эта точка посередине экрана. Как будто… Как это называют… Осцилограф, да? Ну, когда врачи сердце проверяют. Вроде такой линии – вверх, вниз. Только эта еще и скругляется, будто замкнуться должна. И наверху – такие вспышки мерцают, как шишечки.
• Господи, пошли мне диспетчера! – раздраженно фыркнул голос, однако тут же глубоко и тяжко вздохнул. - Еще я самолет разбитый нашла. Тоже можешь не верить. От него только надпись осталась. А310.
Клим вытаращил глаза. Стул угрожающе громко скрипнул.
• Как? Что ты сказала?
• Что слышал.
• О, опять!
• Что, горох сквозь крышу пророс?
• Этот радар, тут типа… Снова вниз поползла. Точка эта. Слышишь? Как ты говоришь, тебя зовут?
ЯНА
Света было слишком много. Столько не нужно никому. Яна попыталась заправить "Скарлетт" бензином, вслепую, наощупь, но топливо сразу же полилось на ботинки – бак был полным. Яна опустила руки – сколько они были в воздухе – 10 часов, 20? День? Неделю? Глаза резало, было обидно и больно. Терзало до смерти знакомое ощущение –хотелось поскорее отсюда убраться.
• Возьмите.
Нервы, видать, были уже совсем на пределе. Так она давно не пугалась – даже когда на нее наступали камни. Высокий человек в безупречно, ослепительно белой блузке протягивал ей свою руку, в которой было что-то зажато. Яна попятилась, но тот почти силой впихнул ей очки. Глазам сразу же стало намного легче, вернее, просто, казалось, что чуть убавилась яркость. Кожа человека вся была почти черной, она не сразу поняла, что это просто очень сильный загар.
• Я уже почти привык, - одним уголком рта улыбнулся он.
«Скарлетт» стояла в пустоте, будто висела в воздухе. Под ногами был все тот же свет, никакой опоры.
• Вы тоже думаете, что умерли? - не стала церемониться Яна, сразу же попытавшись выяснить главное.
• Я думаю, что вполне это заслужил, - горько усмехнулся мужчина. – Что у вас? Авария?
Они сели в "Скарлетт", чтобы поговорить. В отличие от прошлого своего визита, Яна совсем не испытывал страха. Она чувствовала себя спокойно. Он помнил все очень отчетливо, не то, что этот чокнутый горе-турист.
• Когда наш самолет падал…
• Лайнер? - вздрогнула Яна. - Большой, белый? А310?
• Что вы, нет, - покачал головой мужчина, - кукурузник, вроде тех, что опыляют поля. Мы летели на свадьбу к брату в соседнее село, везли вино, стулья, еду, невесту, были такие веселые, всю дорогу пели. Вдруг ни с того, ни с сего забарахлил мотор. Теперь я думаю, это птица попала в двигатель – иногда такое случается, в наших краях много птиц, и дело как раз было весной. Когда начался кошмар, я отчетливо услышал голос. Точно не помню, что он говорил, но смысл был такой. Я обязательно должен прыгнуть. Должен спастись. Должен жить. Потому что я должен дать людям новое знание.
Мужчина мрачно потеребил ворот блузки, глядя в пол. Нервно сглотнул и продолжил.
• Я глубоко набожный человек. Мои родители верующие. И меня так воспитали. В наше село издавна со всей страны старообрядцев ссылали. Каждый день молитвы. Ни шагу без благословения. Я решил, что со мной говорит Господь. Вот и все.
• Все? – удивилась Яна.
• Парашют был один. И я прыгнул. С первой же секунды меня окружило сияние, подхватило, понесло, и вот я здесь.
Мужчина улыбался широко и блаженно.
• Вы тоже слышали голос божий?
Яна едва удержалась, чтобы не расхохотаться, вспомнив безбашенного ди-джея.
• Божий? Ну, нет.
После того, как она закончила рассказывать о своих злоключениях, мужчина долго молчал. А потом сказал, что принял решение, вылез из кабины и куда-то пропал.
• Возьмите.
То, что он принес на этот раз, было парашютом. Яна стала уговаривать его рискнуть и попробовать взлететь вместе – "Скарлетт" возит туристов, ей не привыкать поднимать в воздух двух человек, не смотрите, что она выглядит такой развалюхой, а на самом деле… Но он только покачал головой.
• Если мы выберемся, что я скажу? Своему брату? Своей семье? Своей деревне? Господу? Что выпрыгнул и потому живу? Что не довез невесту, что лишил брата счастья? Детей? Я думал, что попал в объятия господа. Мое возвращение ничего не изменит. Все это время я думал, правильно ли поступил - ведь я мог спасти кого-нибудь, но не сделал этого, а прыгнул сам. И где теперь это новое знание и кому я должен его дать? Уж лучше мне и дальше оставаться здесь, наедине со своей совестью.
И мужчина снял со своей шеи и протянул Яне маленький деревянный крестик. В этот момент на практически черное, задубевшее от света лицо его жалко было смотреть. Яна аккуратно положила крестик в карман комбинезона, а взамен достала черный полированный шарик.
• Маленький сувенир, - виновато улыбнулась она.
Кто знает, может быть, здесь, где так много света, бедная кошка, наконец, оттает и выберется из своей круглой тюрьмы? Ей показалось, что в ответ в чернильной глубине сверкнули благодарные кошачьи глаза.
КЛИМ
• "А 310, рейс…, что происходит?
• Все, это точно все.
• Что вы видите?
• Какая-то чертовщина. Серебристый туман. И трясет ужасно. Просто все кишки наизнанку.
• Еще?
• Впереди какое-то пятно – черное, что ли, не пойму.
• Сообщите свои координаты.
• К дьяволу! Какие координаты?! Приборы скачут, как в аду. Это конец."
KS5@yashik.ru
"Самое главное – записи. Люди говорили со мной."
Выходит, девчонка и вправду видела разбившийся А310. Но где? Выходит, дед перед трагедией говорил с капитаном. Повсюду в комнате Клим натыкался на разбросанные рисунки – такие же зубчатые окружности, один из которых подрагивал сейчас на экране радара. Внизу под зубчатыми картинками стояли имена, даты, бумага вдоль и поперек была исполосована какими-то мудреными расчетами. Ни одна окружность не замкнулась. Все рисунки остались незавершенными.
"Итак, как ты смог убедиться, толку, что кто-нибудь будет рыться в моей берлоге, никакого. Любой, кто сюда заберется, быстро решит, что я спятил."
Клим с горечью покосился на кипу газетных вырезок – свидетельства очевидцев встреч с НЛО. Теперь ему больше не хотелось домой - его грызло нетерпение, замешанное на любопытстве. Попытки самостоятельно вскрыть запароленные файлы, которые он быстро нашел в компьютере деда, никаких результатов не дали.
"Самое главное я все-таки решил сказать тебе лично… Открой эту видеозапись."
Дед сидел на старом, продавленном диване у окна и в нерешительности мял руки. Выглядел он уставшим и невыспавшимся. Запавшие глаза, всклоченная шевелюра. Дед откашлялся в кулак, выпрямился, внимательно глянул в камеру, потом куда-то вбок и начал. Резко, безо всяких предисловий.
• Много лет назад, может, кто слышал, была такая история с одним летчиком. Обычное дело, на авиационном заводе испытывали новый МИГ. Все прошло нормально, только у пилота, когда он посадил машину, был жутко растерянный вид. Только спустя несколько дней он пришел в себя и признался, что ему довелось столкнуться с чем-то невероятным. А вышло все следующим образом. Он делал мертвую петлю, когда увидел прямо перед собой маленькую светящуюся точку, которая как будто танцевала или дразнила, как будто звала пойти за собой. Мертвая петля – фигура сложная, и отвлекаться на глупости здесь нельзя, поэтому летчик попытался взять себя в руки, иными словами попросту стал игнорировать странное явление. Однако, как он ни старался, его в нее все-таки затянуло. Именно затянуло, потому что в один момент отказали приборы, и никакой связи с землей не было. Летчик вспоминал потом, что его самолет попал в тоннель, через который он совершенно непостижимым образом вплыл в огромное белое, каменное здание без окон, дверей и вообще каких-либо отверстий для связи с внешним миром. Оно было похоже на гигантский, многоэтажный лабиринт, и там он провел, по его ощущениям, несколько мучительных дней. Когда он очнулся и понял, что самолета рядом нет, то стал блуждать и искать выход, однако всюду натыкался на одни только белые стены. В конце концов, ему каким-то непостижимым образом удалось выбраться на крышу здания, где он обнаружил свой самолет стоящим под черным клубящимся небом, и поднять его в воздух. Летчик отдал мне кусок белого камня, который откололся от стены, когда он карабкался вверх, и этот материал, вопреки всяческим научным фактам, долгие годы служит мне в качестве топлива для моего генератора, хотя он не что иное, как простой известняк."
Сморщенное лицо деда Пудея осенила лукавая усмешка, он стал похож на мальчишку, который показывает озадаченным одноклассникам фокусы, не раскрывая своих фирменных секретов.
• "Пилота тогда долго таскали по врачам, так как его рассказ выглядел полной бессмыслицей – он вернулся в расчетное время, и, по словам диспетчера, который вел его с земли, лишь на одну долю секунды, мигнув, сигнал его машины пропал из зоны видимости, хотя диспетчер не берется сказать точно, не сморгнул ли это он сам, или не было ли это недоразумение крохотной помехой – скачком напряжения в сети. Фамилия этого летчика – Шилета. И он был единственным человеком, которому удалось выжить и вернуться обратно после встречи с тем феноменом, изучению которого я посвятил всю свою жизнь. Тот же самый таинственный сгусток света, который вырвал его из реальности, вернул МИГ на землю. Куда забросила беднягу судьба – в мир его детских страхов или взрослых фантазий, или в другой, более реальный мир – сказать не берусь, я не знаю до сих пор, хотя и выслушал множество подобных рассказов. Это еще предстоит выяснить. Тебе."
Дед помолчал, глядя на свои руки.
• "Я страшно виноват перед этим человеком. Из-за меня он вынужден был покинуть авиацию, лишиться работы, которую по-настоящему любил. Я настаивал, чтобы он ни в коем случае не отказывался от своей версии, потому что сразу же понял, что мы столкнулись с каким-то невероятным феноменом сворачиваемости или наоборот расширением времени и пространства. Я тогда и сам боролся как мог. Апеллировал к своему авторитету в научном мире, который, как позже выяснилось, гроша ломаного не стоил, уговаривал его не сдаваться. Но в итоге нас обоих объявили психически непригодными и списали на землю. С тех пор я стал серьезно интересоваться подобными явлениями. Искать. Искать. Искать. И мои догадки вскоре обрели подтверждения – на удивление множество людей оказались в разное время под влиянием серебристых потоков, природа которых была загадочна и необъяснима. Последние годы жизни Шилета провел в нищете и болезнях. Он много пил. И уничтожил все свидетельства своего полета, наотрез отказываясь о нем говорить. Кроме того, он добровольно подписал письменный отказ от своих показаний, объясняя свои действия тем, что его дети и внуки имеют право на нормальную жизнь.
Дед сокрушенно покачал головой.
• Однако вот что странно – совершенно новый МИГ оказался с тех пор непригодным к дальнейшим полетам, все приборы были безнадежно испорчены, некоторые детали двигателя имели такую степень изношенности, будто пахали не один десяток лет, и самолет списали, как вышедший из строя. Я же, воспользовавшись служебным положением, перетащил кое-что к себе, или попросту говоря, воспользовался случаем и украл, так как был твердо уверен, что эта мутная история еще далеко не закончилась. Что-то я разобрал на части, старательно изучив, что-то оставил, как есть, Но самое странное – приемник Шилеты с тех пор был всегда был настроен на одну и ту же частоту, и когда я в первый раз поймал глухой, слабый сигнал, то не поверил своим ушам – оказалось, я поймал сигнал бедствия. Все остальные приборы МИГа в момент падения самолета также показывают, как ведет себя машина, попавшая в переделку, которая, быть может, находится за много тысяч километров от того места, где мы с тобой сейчас находимся. Вернее, ты".
Пудей замялся. Клим заметил, с каким довольным выражением лица он взял в руки ложку-пульт и, повертев, ощупал ее.
• "Этот человек заслужил по крайней мере дать имя явлению, природу которого мы пока не в силах разгадать. Про себя я привык называть траекторию, которую описывали точки, Короной Шилеты – из-за ее своеобразной, зубчатой формы, периодической природы, втайне надеясь, что когда-нибудь эта линия замкнется. То есть что пилот, попавший в поток, сможет вернуться. За все долгие годы моих дежурств у радара и раздумий возле останков его машины были и другие. Посадить пассажирский лайнер без потерь в подобной ситуации, как оказалось, было просто нереально, хотя мы пытались. Так погиб А310. Пилотам маленьких машин везло больше – попав в новые, непонятные миры, некоторым удавалось взлететь снова, потом снова и снова – и я видел это на радаре, я их вел. Зубцы короны – их могло быть сколько угодно, но после Шилеты они никогда больше не смыкались. С некоторыми летчиками мне довелось говорить дважды и даже трижды, правда, очень недолго. Они все рассказывали странные истории, и находились в ужасном психическом состоянии – у них был настоящий шок. Дальше их след обычно терялся. Точка останавливалась, картина на радаре гасла, едва я успевал зарисовать ее. Цепочка никак не могла замкнуться, хотя по правде сказать, я могу только предполагать, что случится – если она замкнется – быть может, тогда машина с пилотом возвратится в тут точку, откуда отбыла. Ведь Шилета непостижимым образом смог вернуться, хотя этот факт принес ему больше горя, нежели облегчения.
Дед опустил голову в ладони, потер лицо, и глухим, надтреснутым голосом, горько усмехнувшись, промолвил.
• Сначала я тоже боролся. Но мне все говорили одно и то же: "Это фантастический бред. Вам надо успокоиться, подлечиться". Но то, что мне рассказывали люди, побывавшие там, по другую сторону жизни - совершенно жуткие истории, обрывки невероятных свидетельств, к сожалению, весьма сбивчивые и отрывочные, - это невозможно придумать. Они хранятся в особой папке. Там же сводная таблица по расчету закономерностей – попытка сделать анализ всего, что произошло за эти годы. Только не трогай настройки! – вдруг совершенно некстати нервно взвизгнул Пудей, - для этого надо иметь как минимум докторскую по физике!"
ЯНА
В том, что уж на этот раз она разобьется как миленькая, Яна не сомневалась ни капельки. Она это просто почувствовала, и все. Как, вероятно, почувствовала и "Скарлет". Планер жутко взвыл в кромешной тьме мира №5. Мощные, отсвечивающие фиолетовым струи дождя безжалостно молотили по самолету, его трясло и мотало в разные стороны. Было так душно, хоть плачь. Ну, вот Яна и плакала. Она стащила с себя комбинезон – мокрые трусы и розовая майка в обтяжку – разве не то, что нужно, чтобы встретить смерть с высоко поднятой головой?
• Эй, пилот! Пилот! Послушай меня! – голос у филолога был испуганный. – Я вижу, что тут у тебя творится.
Яна едва не проглотила язык.
• Ты видишь?
• Считай, теперь я твой диспетчер.
Она истерически расхохоталась. Веселый малый. А что, помирать, так с музыкой.
• Один вопрос, - нерешительно продолжил он, - ты ничего не слышала про такие серебристые, маленькие точки, который ну, в общем, будто бы тебя затягивают или как на аркане тащат.
Яна обмерла.
• Откуда ты знаешь? – прохрипела она.
Парень жутко обрадовался и затараторил.
• Вот послушай: "Я высадился неизвестно где. Кругом был какой-то желтый, скользкий лед, но холодно не было. Потом я услышал скрежет, и увидел, что льдину прямо в двух шагах от меня грызет какой-то громадный зверь, вроде пищухи. Увидев меня, пищуха осклабилась и наверняка меня прикончила бы, если бы я вовремя не увернулся, выдрав у нее клок волос – мягких, как трава, - и не спасся в своей кабине. Мне удалось взлететь, хотя животное и цеплялось за самолет, царапая обшивку и даже, кажется, повредило шасси. Самое скверное - проклятая тварь укусила меня за ногу, и рана стала гноиться и кровоточить. Я приложил единственное, что у меня было – клок этих самых злополучных волос, те в один миг приросли, и теперь начали быстро распространяться по всему телу."
• Ты что, решил меня сказочками на ночь побаловать?
• Да нет же! Или вот…
• Эй, хватит! Довольно! Я тоже могу кое-что рассказать, волосы дыбом встанут.
• Я кажется понял – то, что тебе нужно – это серебристые точки. Не надо бояться их, надо все время идти за ними. Тебе осталось всего ничего, чтобы круг замкнулся – держись их, они тебя выведут.
• Держись их, они тебя выведут, - ехидно передразнила Яна.
Парень, по всему видно, обкурился и несет невесть что. "Эх, я бы тоже сейчас с удовольствием закурила", - с тоской подумала Яна, натягивая парашютные лямки. Дело было совсем плохо. Стекло люка сверху пошло трещинами, вероятно, от высокого давления. Ветер трепал «Скарлетт» так, что она неминуемо с минуты на минуту должна была развалиться на части.
• Тебе остался совсем крошечный зигзаг, – не унимался парень. – Потерпи еще чуть-чуть. Слушайся огней. Я тут такого начитался – не поверишь. Про рыб с головами слонов, про медуз с человеческими глазами. Но одно плохо - дед говорил, никто не вернулся.
Яна застыла с рукой, вытянутой в сторону люка. Она была готова.
• Обязательно всегда бери с собой что-нибудь из того места, из которого уходишь! – надрывались наушники.
Яна поколебалась, окинула взглядом комбинезон, жалкой мокрой кучей лежащий на сиденье, вытащила из его кармана крестик, надела на шею, а высыпавшиеся крошки торопливо запихала в рот. На вкус они были как яблочная шарлотка.
• Когда выберешься, обязательно разыщи меня, слышишь?! Ты будешь первая! И тогда мы всех сможем спасти! Меня зовут Клим.
• Яна, - прошептала она еле слышно.
• Энск, Золотогорская, 1. Это жуткая развалюха, только не пугайся. Спросишь, где жил свихнутый Пудей, тебе соседка скажет. Я ни за что не буду продавать этот дом! Я дождусь тебя, слышишь!
• Да!
И она сняла наушники. Стиснув зубы, умирая от холода и ветра, ледяным шквалом хлынувших сверху, в открытый люк, содрогаясь от треска разваливающейся на глазах "Скарлетт", изо всех сил оттолкнувшись ногами, Яна прыгнула под убийственные фиолетовые струи – светящиеся и сладкие, как сироп. Крохотный серебристый шарик, зацепившийся, словно маячок за крыло падающего планера, тут же отделился от него и медленно поплыл к ее голове. Захлебываясь дождем, Яна попыталась раскрыть парашют. Она думала в это время про падающую, никому больше не нужную, старую, больную «Скарлетт», ее ласточку. "Ну, вот, милая, мы с тобой так боялись ветра, а кончилось все мерзопакостной мокротней". Яна с обреченной ненавистью уставилась в упор на зависшую перед ее глазами серебристую точку, которая вскоре стала просто-таки невыносимо яркой, ослепительной и огромной, заслоняющей собой всю вселенную, все прошлое, всю жизнь. Резкий толчок открывшегося наконец купола и то, что его сильно потащило куда-то вбок, - все это отозвалось в ее остановившемся сознании незначительным щелчком перед тем, как мир вокруг окончательно рассыпался на части и погас.
КЛИМ
Никогда в жизни Клим не горел страстью к разгадыванию кроссвордов, не любил решать головоломки и биться над анаграммами. Он долго не мог понять, что первые письма дед пометил именами своих родителей, так что насчет второго пароля (Risha) пришлось поломать голову. В конце концов, он действительно спросил у мамы и выяснил, что ее бабушка и дедушка по привычке шутливо называли друг друга Ваша и Риша – уменьшительно-ласкательно от Иван и Ирина.
После этого уловка с Tansha недолго казалась замысловатой. Старая, выцветшая фотография годовалой, кудрявой и смеющейся во весь рот мамы висела на стене крохотной дедовой кухоньки, отгороженной занавеской. Поначалу Клим от злости едва не разбил монитор – ничего у него не выходило с ее именем, а ведь это точно была она, и других снимков в доме не было, пока его наконец не осенило, и в памяти не всплыло, раскачиваясь и улыбаясь, ее детское прозвище – Таньша - мама иногда любила его повторять, и он точно знал, что так когда-то давным-давно ее называл только отец.
Клим наоборот - cоответственно, milk (то, что не обсохло на губах) тоже не поставил его в тупик. Он знал, что родился белобрысым и на удивление белокожим, да к тому же поначалу очень много ел, за что мама в своем время и решила наградить его этим столь немудрено зашифрованным "молочным" именем. Таким образом, все письма деда оказывались доступными для того, кто был хоть немного в курсе семейных событий, быстро и без особого труда. Клим был озадачен и тронут – резкий, неуживчивый дед самую важную информацию спрятал в именах близких людей. Даже нечего было и думать насчет пятого пароля. Как ни крути, это должна была быть Виктория. Так звали бабушку. Однако с Викторией на самом деле ничего не вышло, и Клим начал сомневаться, не было ли в жизни Пудея еще кого-нибудь, о ком никто из их семьи не знал. Однако, вскоре, хлопнув себя по лбу, он ввел в окошко почтового сервера "Kusya". Куся – сокращенное от Викуся – домашнее имя бабушки. Хорошо, что он вовремя припомнил старую фотографию – дедушка с бабушкой у моря, молодые и веселые, стоят обнявшись. Дед собственноручно написал на ней "Мы с Кусей в Крыму".
Пудей использовал не просто имена, а милые прозвища, тем самым явно показывая свое теплое отношение к людям, и быть может, сознательно демонстрируя свою тоску по навсегда утраченному семейному уюту. Этими письмами - своим последним посланием, судя по всему, он хотел сказать только одно – как сильно он всегда любил всех их. Он хотел, чтобы они знали, что он всегда помнил о них, тех, кто всегда на самом деле были самым важным в его жизни.
Несмотря на это дед сам приговорил себя к добровольному изгнанию. Год за годом он только тем и занимался, что собирал свидетельства очевидцев, пытался анализировать, изучать и объяснять. Правда, не всегда с научной точки зрения. Оказалось, он вовсе не был затворником, а много общался. Он опросил тысячи людей, мало-мальски связанных с небом, а также тех, кто хоть однажды в жизни сталкивался с какими-нибудь необъяснимыми явлениями. Конечно же, было много всякого мусора и глупых сочинений, которые тщательно отфильтровывались. И, поди, летчики от безумного старика как от огня шарахались. Все рассказы были тщательно отсортированы по датам. Получалась странная картина. Человек (чаще всего пилот какого-нибудь летательного аппарата, но бывали и исключения, то есть не всегда действие происходило высоко в небе, иногда просто в воздухе) встречался со странной светящейся субстанцией размером с одуванчик и, попадая под ее магнетическое влияние, оказывался невесть где. После этого он некоторое время был не в состоянии что-либо понимать. Некоторым летчикам удавалось снова подняться в воздух, если они ненароком захватывали с собой что-нибудь из предыдущего мира. Некоторые рассказывали, как побывали в двух, трех мирах, и снова натыкались на светящиеся шары, будто на дыры в пространстве. Из чего дед умудрился сделать вывод, что эти точки – не что иное как тоннели, своеобразные переходы между мирами, которые, судя по траектории, отчего-то имеют тенденцию к самозаркуглению, то есть они стремятся привести вас куда-то - может быть, туда, откуда начался путь, однако, почему-то до сих пор этого по каким-то причинам ни с одним из путешественников не происходило. Дед бился и мучался оттого, что не может вытащить из этого адового круга, людей, считающихся пропавшими без вести. Он никак не мог взять в толк, что ему следует делать здесь, на земле, в окружении его хитроумных штуковин. С тех пор как официальная наука выкинула беднягу вон со своего порога, он только и делал, что бился над тем, чтобы научиться распознавать алгоритм поведения, логику существования тоннелей.
"Ты только представь, - писал он, - какие это возможности для человечества, если загадка наконец будет разгадана. Исследовать новые миры! Путешествовать во времени и пространстве! Разве это не самая главная мечта – спроси у мальчишки, спроси у ученого! Однако, это во вторую очередь. Если эти дыры отчего-то появились у нас, нужно понять их природу, понять, откуда они взялись и каковы мотивы их поведения. Нам необходимо научиться с осторожностью обходить такие места, где их множество. Но сначала нужно будет спасти тех, кого еще можно спасти. Вселенная! Пошли нам всем диспетчера!"
ЯНА
Яна никогда не думала и ничего не хотела знать про тот свет. Ей жутко хотелось, чтобы все поскорее закончилось – полет под этим резиновым, колючим псевдодождем, нечеловеческий холод, боль в плечах из-за безнадежно и окончательно запутавшегося парашюта. Так и не уяснив, что случилось, она вдруг обнаружила, что сидит, уронив голову на колени и упираясь руками во что-то мягкое и приятное. Вокруг плавали светлячки. Словно крохотные серебристые одуванчики, они отталкиваясь от земли, кружились в воздухе и снова, играя и танцуя, опускались на землю. На землю? Нет, на этот раз просто малюсенький пятачок во вселенной. Со всех сторон оканчивающийся обрывающимися вниз отвесными скалами.
Малыш сидел неподалеку от нее на корточках. И глаза его были такими же блестящими и яркими, как и эти вездесущие кружащиеся точки. Вокруг зияла черная ночь, и светились только они. Парашют болтался на самом краю пропасти, но, благодаря тому, что не было ни ветерка, Яну не утянуло вниз. Взбудоражив немало светлячков у себя под ногами, она со стоном стянула лямки. С тихим шелестом парашют скользнул в пропасть. Весь облапленный серебристыми точками, он ухнул вниз. Малыш радостными прыжками подбежал к краю и стал смотреть, как он летит, хлопая себя по бокам и смеясь, то и дело оборачиваясь в сторону девушки. Рот его был большим и узким, будто новорожденный месяц. Яна потерла затекшую спину, потрогала фингал на лбу и, покосившись на незнакомца, пробормотала
• Такой маленький, а еще не спишь.
Нужно же было что-то сказать, чтобы хоть что-то сказать. Вытянутые, будто миндальные орешки, глаза малыша округлились.
• Малышам полагается ночью спать, - чуть дрогнувшим голосом продолжила Яна, надеясь отвлечь это новоявленное чудовище от каких-нибудь недружественных мыслей по отношению к ней, которые, возможно, роились в его полупрозрачной голове.
Когда она разглядела малыша получше, ей стало не по себе. У всех, кого она встречала в своем странном путешествии до сих пор, было по крайней мере, хотя бы какое-то худо-бедно человеческое обличье. Малыш нерешительно пошевелил тем, что у него приходилось на месте губ, и печально изрек.
- Я не знаю, как это. Спать.
Он подсел поближе к ней и аккуратно положил свои тонюсенькие, будто веревочные, руки на светлые, хрупкие коленки.
• Это когда мамы поют своим деткам колыбельные песни, а детки, конечно, если они хорошие, а не хулиганье какое-нибудь, закрывают глазки.
• Закрывают глазки?
Яна кивнула и медленно, показательно закрыла глаза. Он тоже попытался изобразить нечто подобное, однако у него получилось только чуть сузить щелки.
• Теперь все? Я сплю?
• Не совсем. Нужно лечь на бочок и вести себя тихо-тихо. Всю ночь. Тогда к тебе придет сон и унесет тебя в прекрасную страну.
Глаза малыша снова удивленно округлились, однако он все сделал в точности так, как она сказала, и через секунду его плоское тельце почти полностью утонуло в облаке подпрыгивающих светлячков. Пользуясь случаем, Яна вскочила на ноги и стала метаться по пятачку в поисках выхода. С таким же успехом можно было броситься вниз искать парашют. Деваться отсюда было абсолютно некуда, разве что сигать в пропасть. С любого места – пожалуйста. Убедившись, что ее песенка спета, она с горечью подумала, кем ей сейчас следует себя вообразить – божьей мессией или жительницей того света? Так и не приняв окончательного решения, она обречено уселась, скрестив ноги, возле малыша.
• А ты вообще что здесь делаешь?
• Сплю.
Он лежал неподвижно, будто мертвый. Такой маленький, тоненький и жалкий.
• А когда не спишь? – не унималась Яна.
• Пускаю огоньки с обрыва. Они так красиво летят. И всегда возвращаются обратно.
• А, понятно. Здесь их дом.
• Дом?
• Ну, то место, где ты живешь.
• Дом. Их много, но еще больше сейчас где-нибудь летает. Но они все вернутся. А ты сон? И я уже в прекрасной стране?
• Еще нет, - рассмеялась Яна. – Ведь колыбельной-то не было.
• Колыбельной? - тихо, нараспев повторил он.
Яна вздохнула поглубже и запела. С удивлением обнаруживая, что это была первая серьезная песня, которую она сама, собственной персоной, не Макс, и не Наташка, сложила.
"Мой милый мальчик, мой малыш с глазами-светлячками.
Такой забавный он на вид – не передать словами.
Его игрушки-мотыльки летят под тихий шепот,
Сквозь островки, сквозь пузырьки прокладывая тропы.
Его игра, она без слов, без цели и без фарса.
И ни о чем спросить его я так и не собрался".
***
• Ты все еще здесь?
Существо размером с трехлетнего ребенка ткнулось личиком в ее подол.
• Как интересно, - малыш поднял наверх сияющие глаза. – У меня не так интересно, - он чуть помедлил. – Дома, да?
• Правильно, - улыбнулась женщина.
• Сказочная страна.
Тетка засмеялась – ее линялая майка вся заколыхалась.
• Ну, скажешь тоже!
• Теперь я хочу увидеть что-нибудь еще.
• Но как ты это делаешь, ради всего святого? Мы головы сломали!
Малыш пристально посмотрел в ее исполосованное морщинами лицо.
• Ты обещала колыбельную, - вместо ответа сказал он, - С тех пор никто не пел мне колыбельной. Я хочу спать.
Целую ночь она просидела на крыльце, которое сильно покосилось с тех пор, как она в первый раз заявилась сюда, чтобы увидеть того, с кем говорила. Конечно, уже не в мокрых трусах и розовой майке. В мокрых трусах и майке, вся грязная, перепачканная и еле живая – то есть во всей своей красе, как и мечтала, она появилась под вечер на аэродроме. Наташка и Макс тогда чуть ее заживо не съели, так перепугались. Она сказала, что "Скарлетт" упала за гору, в реку, что она сама еле ноги унесла, что ее добрые люди подбросили на машине до аэродрома. Наташка и Макс так глаза и вытаращили – "Скарлетт» не было с полчаса, не больше, и на мобильном у Наташки – ни одного звонка. А на следующее утро она уехала в Энск, и возвращаться ей уже не захотелось. И вот теперь, как и когда-то, ужасно давно, голова малыша, невесомая, лежала на ее коленях.
• "Дрожит, срываясь с моих губ, вопрос ужасно сложный:
Как не боишься ты, мой друг, мечтать о невозможном?
• Я обещал, я слово дал, я сам себе поклялся -
Навек я буду только тот, кто есть, кем бы я ни казался".
Пела Яна тихо, и голос ее был хриплым и больным. Она смотрела на звезды, которых было ужасно много, и не заметила, как из глаз малыша медленно выкатились к ее ногам два серебристых шарика. Он ловко поймал их, зажал в кулачке и с хитрой ухмылкой, явно приобретенной здесь, на земле, потряс в воздухе.
• Бог с тобой! – отшатнулась женщина, - убери сейчас же, от них одни несчастья. Вот ты балуешься, а столько людей сгинуло. Мы с мужем так и не научились их находить.
Он тогда сказал: "А где твой дом?" И она заплакала. Он взял ее за руки, пристально поглядел в глаза. "Это сказочная страна, да?" И она кивнула головой, потому что в тот момент действительно именно так и считала. А он никогда ничего не видел, кроме своих блестящих игрушечных шаров. И вот он снова здесь. И он все такой же. А ее жизнь прошла. И мужа уже нет в живых.
• "Из звездной пыли твой наряд, ты сам – кусочек тучи.
А тут у нас дожди шумят, и ветер приставучий.
• Все это, знаешь, не беда, раз плюнуть поменяться.
• Но как узнаю я тебя, случись нам повстречаться?"
Родители были в шоке. Она перестала летать. Он бросил институт. Слава богу, Макс и Ленка, пока не уехали в Штаты, не забывали подбрасывать деньжат, благо мечта их все-таки осуществилась, и они заработали на приличную машину.
"Вселенная, пошли нам всем диспетчера!" Они пытались, как могли, но вряд ли продвинулись дальше Пудея. И выходит, далеко не всем везло так, как ей – не всем на крыло цепляется серебристый шарик, который, сделав круг, будто бумеранг, возвращается назад. К своему дому.
"Тогда узнаю я тебя по следу, что из света,
И по глазам, что так горят, и их прекрасней нету.
Позволь же мне быть маяком в твоем пути бескрайнем,
Вести тебя и ждать тебя в твоей дороге дальней.
Другие пусть пойдут потом твоим проторенным путем."
Глядя в небо, Яна думала о тех мирах, что сцеплены друг с другом, будто пузыри в мыльной пене, а также о том, что все их пронизывают насквозь, то тут то там крохотные тоннели – проходы в иные миры, образуемые светлячками, которые от нечего делать малыш пускает с обрыва. Думала, все ли одуванчики уже вернулись, ведь его так долго не было. Может, они топорщатся гигантской шапкой, свисая с краев обрыва? И велика ли мыльница? С нежностью ей вспомнилась бедняга "Скарлетт", по обтрепанным крыльям которой наверняка до сих пор колошматит фиолетовый дождь. И она ни на секунду не переставала думать про Клима, который к концу жизни стал ужасно походить на своего чокнутого родственника, с той только разницей, что никогда не занимал никаких научных постов.
• "Малыш, малыш, как страшно мне
Теперь, почти у края!
• Не бойся, страх – такой пустяк,
Мне край – земля родная!"
Малыш лежал тихо, и только щелки его глаз жутковато светились, да кожа отливала перламутром.
• Они нескоро будут дома. Как и я, - неожиданно сказал он. – Мир такой большой.
• Но все люди хотят домой, - возразила Яна. – Все, кто пропал или потерялся. Позволь им вернуться. Ты открыл двери, но ты не показал, куда идти.
Он пожал плечами – жест, которому тоже явно научился на земле и снова, во второй раз лукаво подмигнул.
• Рано или поздно все находит свое место, разве нет?
"Прощаясь, должен я сказать – сюда я больше не вернусь.
Мы встретимся, лишь если ты, как я, решишь пуститься в путь."
Корона Шилеты
© Copyright: Татьяна Сапрыкина, 2019
Свидетельство о публикации №219042701275
Свидетельство о публикации №219042701275
Рецензии