Глава 22. Рита. На краю Вселенной

— Жень, я хочу в туалет! — капризничала Ира.
Из посетительницы психиатрического отделения два дня назад она превратилась в пациентку ортопедии — сотрясение мозга, сложный перелом руки и перелом двух ребер — доктор велел лежать не меньше трех дней, причем, лежать на спине. Сегодня был только второй, а у Ирина уже отлежала себе все бока.
— Надоело! — ныла она. — Зачем мне тут лежать? С переломами сидят дома, забери меня отсюда! Нет у меня никакого сотрясения — меня не тошнит. Между прочим, я и сама медик!
Левакову было трудно смотреть на ее слезы, но доктор-невролог красочно объяснил ему чем чреваты такие травмы, поэтому Женя старался быть твердым. Сказали лежать, значит будем лежать; сказали на спине, значит будем лежать на спине. Ничего страшного — все лежат, все терпят неудобства и ты, милая, потерпи. Условия прекрасные: в палате всего двое больных, Ира и еще одна женщина, лет пятидесяти, туалет и душ отдельные.
Пришлось немного приплатить за такой комфорт, но Леваков заплатил бы в десять раз больше, если бы можно было повернуть время вспять и избавить Ирку от кошмара, который ей пришлось пережить в палате с маньяком.
Что там случилось остается только догадываться. Ворвавшись в палату, полиция без особого труда схватила мужчину, который прятался во встроенном шкафу, но как его раньше не заметили сотрудники отделения — никто, так и не понял. Маньяк безропотно отдался в руки полиции, не сопротивлялся и, вообще, как будто не понимал, что происходит, находился в какой-то прострации, словно был накачан наркотой — скорее всего так оно и было.
Может, это был какой-нибудь сатанист — никто в здравом уме не стал бы натягивать на себя такую хламиду, а где он раздобыл столько черепов для своего ужасного ожерелья полицейским придется долго ломать головы и проверять все кладбища в округе на предмет вандализма.
Риту, на которую, собственно и шла основная охота маньяка, увезли на срочную операцию, а Ира сначала оказалась в ортопедическом отделении, после всех манипуляций с гипсованием отметилась в неврологии, прошла все необходимые обследования головы, снова вернулась в ортопедию и теперь изводила капризами.
— Отведи меня в туалет!
Неумолимый Леваков стоял над ней с пластиковым судном в руках. Он и не думал никого стесняться, в отличие от Иры, и хотел помочь ей приподняться, чтобы бережно уложить на пластиковый сосуд.
— Ну, давай, — он ждал и отходить не собирался.
— Я не могу так! — причитала девушка. — Отведи меня в туалет, он же рядом!
— Нельзя, — Женька сурово покачал головой. — Пойдешь сама, когда разрешат.
— Да я здорова! — рявкнула Ира и заморгала: от усилия перед глазами пошли красные круги.
— Вот видишь, — хмыкнул Леваков. — Давай, я жду!
— Блин! — выругалась Ира, отчего-то начисто забыв про французский, который обычно использовала для выражения негативных эмоций.
— Пожалуй, пойду-ка я погуляю, — засобиралась соседка по палате, симпатичная пышная женщина.
Нашарив свои костыли, она заковыляла к выходу, у самых дверей обернулась к страдающей Ирине.
— А ты не терпи, если не хочешь цистит заработать. Начнется цистит — поставят катетер, а это — то еще удовольствие!
Терпеливый, как ангел, Женька помогал девушке взгромоздиться на судно.

* * *
Рита медленно приходила в себя. В ее сознание упорно пробивался один голос, похожий на… Нет-нет! Умом она понимала, что это ей только кажется, и все же, всем своим существом она тянулась к звукам, ловила каждое слово, хотя разобрать их было трудно, они сливались в один сплошной шум, и невозможно было отделить их друг от друга. Слова представлялись Рите маленькими букашками, своенравными божьими коровками, которые расползались от нее в разные стороны, а ей, Рите, необходимо было собрать их вместе. Божьи коровки деловито гудели у нее над ухом:
— Вуууу… Вуууу…
Иногда они тихонечко бубнили:
— Бубубубубу…
Разобрать что-нибудь в их сердитом гудении было нельзя, да и вообще, разве можно понять насекомых? Самой себе Рита отвечала, что нет, хотя эти оказались уж очень болтливыми и унимались лишь ненадолго, чтобы загудеть с новой силой.
Сегодня с самого утра божьи коровки кружили над ее кроватью и назойливо трещали маленькими крылышками — эти симпатичные козявки освоили новые звуки и пытались поговорить с Ритой. Они собирались стайкой прямо над ее головой, с силой махали крыльями, овевая девушку теплым воздухом и громко шептались:
— Дрршшжжшммвууишшшш…
Рита честно пыталась с ними договориться, разобрать хоть что-то в их гудении, но попытка более тесного контакта привела к тому, что божьи коровки дружно взлетели под самый потолок, а вместе с собой забрали и свет.
Без света Рита чувствовала себя маленькой горсткой элементарных частиц, распыленных в необозримом пространстве Вселенной.
В таком своем состоянии невесомых крошечных атомов она бесцельно летала между искрящимися облаками звездной пыли и постигала необозримые просторы космоса. Пролетая по самому краешку Млечного Пути, она внезапно увидела вдалеке те самые зеркальные галереи, где всего несколько дней назад металась в поисках выхода, которого не было. Сверкающие коридоры были заключены в переливчатом серебряном шаре, перетекающем по безвоздушным дорогам, подобно огромной капле ртути, границы странного мира сияли чистым золотом — у Риты-частицы заломило в висках от ярких вспышек.
Она поспешно отскочила в сторонку — пусть катится своей дорогой, не задел бы!

Рита хотела отступить совсем немного, но не рассчитала своей легкости — она же теперь невесомый маленький атом — небольшое усилие отнесло ее к глубокому бездонному колодцу на самом краю Галактики. От колодца исходила враждебная аура, чернота злобно дрожала и пыхтела, выбрасывая из себя грязно-желтые облачка. Здесь-то, Рита-частица и наткнулась на прочный барьер, словно врезалась в стеклянную стену — границу между тем миром и этим.
Зона Приграничья оказалась обитаемой!
Распыленное по космосу сердце Риты забилось часто-часто от восхищения прекрасными созданиями, летающими за прочным непроницаемым барьером, куда элементарным частицам не было хода. Разум Риты, если даже и смог бы собрать себя воедино, не сумел бы идентифицировать этих существ ни с каким другими, известными Рите-человеку. Она залюбовалась непередаваемой красотой гордых существ.
Почти на каждом из них сидела наездница.
В непонятном волнении Рита-частица замерла, когда одна пара приблизилась к ней почти вплотную: на большом золотистом драконе между костяных пластин в основании его шеи сидела полуобнаженная девушка с монгольским разрезом глаз и обеспокоенно смотрела.
«Это же Галка!» — узнала девушка бесстрашную наездницу.
Золотистый дракон осторожно приблизил к Рите прекрасную голову, увенчанную короной из тонких пластин и аккуратно фыркнул из плоских ноздрей теплым воздухом, заодно осыпав ее золотыми искорками.
«Просыпайся! — встревоженно хмурилась Галка. — Тебе пора проснуться!»
Подруга повелительно махнула кому-то рукой, и элементарную частицу Риту тут же подхватило что-то удивительно мягкое, теплое, уютное, завертело и понесло, как гонит осенний ветер горстку сухих листьев.
Покружив девушку в мелькающем хороводе озорных звездочек, что-то мягкое и теплое бережно уложило ее в кровать и укрыло одеялом.

* * *
Рита открыла глаза. Она все еще в больнице, руки свободно шевелились — на этот раз не привязана. Взгляд опустился с угнетающе-белого потолка, скользнул по стенам…
— Леша, — прошептали сухие губы.
Возле кровати на стуле сидел ее Лелик, он спал, уткнувшись лбом в ее колени. Рита хотела позвать его погромче, но смогла только шептать.
— Проснулась! — выдохнул кто-то рядом.
С другой стороны кровати в кресле сидела Ира, рука и плечо у нее были плотно укутаны в гипс. Естественно, рядом обнаружился и Женька, было бы странно, если бы Рита его не увидела. Леваков быстрым шагом вышел из палаты звать врача к больной Шмелевой, которая очнулась, наконец, после трех дней комы. В палату ворвалась медсестра Наташа, уже знакомая Рите.
— Слава Богу! — вознесла молитву пышнотелая медсестра. — Посетители, расходимся по своим отделениям! Сейчас с больной будут работать врачи.
Ира послушно поднялась на ноги, Женя помогал подняться Гусеву, который еле на ногах стоял после операции.
— Леша, — Рита не сводила глаз со своего мужа, по щекам ее катились крупные прозрачные капли.
Лелик оглядывался на нее, и Женька мог смело закладывать свои новые кроссовки, на то, что слезы и у Гусева уже недалеко.
— Ритусик, мы придем, — успокаивала Ира. — Сейчас доктор тебя осмотрит, и мы вернемся. Ну не плачь!
Девушка хотела казаться сильной и твердой духом перед измученной подругой, но непроизвольно тоже кривилась в рыданиях. Нервы стали — ни к черту!
— Ну-ну-ну! — зашикала Наташа.
Одной рукой она запихивала градусник Рите, другой натягивала манжетку тонометра на руку, глазами следила за показаниями какого-то аппарата, заодно успокаивая пациентку.
— А чего сразу плакать-то? Придет твой Леша, никуда не денется, только завтра — сегодня тебе некогда будет! — она выразительно посмотрела на Лешку. — Гусев, ты меня понял?
Тот обреченно кивнул и помрачнел, Ира и Женя терпеливо ждали, когда он найдет в себе силы выйти из палаты. Медсестра вытащила градусник, сняла манжету с Ритиной руки и покачала головой — так и думала — низкое давление. Ох уж эта Шмелева! Как только она поступила к ним, так весь персонал тут же и узнал, какое оно бывает — небо в алмазах.
В палату быстрым шагом заходили двое врачей.
— Попрошу всех покинуть палату! — один из докторов недовольно смотрел на Женьку.
Леваков потащил упирающегося Лешку в коридор, вслед за ними выпорхнула Ира.
— Леш, не плачь, мы завтра придем обязательно, — девушка, уже не скрываясь, размазывала по щекам тушь, без которой не обходилась даже в больнице.
По коридору к ним спешил высокий пожилой мужчина, чем-то неуловимо похожий на Лелика, в бахилах и с сумкой на плече — Лешкин отец.
— Что случилось?! — он с тревогой осмотрел троих друзей.
— Рита очнулась, а нас выгнали, — сообщил ему Женька, единственный не хлюпающий носом.
— Сынок, тебе ведь тоже нужно полежать, — отец забрал измученного Лешку из рук его друга и повел в отделение хирургии, откуда тот постоянно сбегал к своей жене.

Лелику досталось в этой истории не меньше нее самой — перелом нескольких ребер, сильное сотрясение, не говоря о выбитых зубах и поверхностных ссадинах. Содержание в следственном изоляторе закончилось разрывом селезенки, которая чудом продержалась после удара демона целых два дня. Гусеву-отцу было не легче: когда он узнал о беде с детьми, чуть не сошел с ума от неведения. Несколько раз он пытался навестить невестку, но то она была под наркозом, то лежала безучастная, отвернувшись к стене и не хотела с ним разговаривать, даже смотреть не хотела. Помаявшись немного возле ее напряженной спины, он покидал гинекологию и уходил в другое отделение, к другому ребенку.
Упрямец сын не желал пользоваться всем тем, что его отец заработал за долгую жизнь, всего старался добиться сам, как будто они были врагами — нет, ничего подобного, но помощи принимать Алешка ни за что не хотел, из какой-то глупой гордости. Даже о его заключении под стражу Гусев-старший узнал от знакомого полицейского.
Воспользовавшись старыми связями, отец нашел адвоката и добивался, освобождения сына под подписку о невыезде, но пока он этим занимался необходимость в такой подписке отпала — сын загремел в больницу на срочную операцию по удалению селезенки, и отец занял место рядом с его кроватью.
Снять полностью обвинение не получилось, но ушлый адвокат заверил, что камня на камне от него не оставит, а вскоре и эта необходимость отпала — маньяка взяли прямо с поличным и сын подтвердил, что именно его он видел в тот злополучный день.
Сергей Иванович подождал, пока Алексей заснет и снова поспешил в гинекологическое отделение: он пообещал сыну, что все разузнает о состоянии Риты, да ему и самому надо было знать, что же такое произошло с гражданской женой сына. Увидев ее три дня назад, лежащую в коме, опутанную проводами, он не поверил своим глазам — от девчонки осталась тень, а ведь он ее не видел всего несколько дней от силы.

Заведующая женским отделением, женщина лет пятидесяти пяти-пятидесяти шести, показалась ему легкомысленно-молодой и непростительно вызывающе-красивой: идеально-белый халат подчеркивал стройную фигуру, свежее лицо сияло естественным легким румянцем, волосы уложены в слегка растрепанную прическу, узкие ступни обуты в туфли на тонкой высокой шпильке.
И она так ходит на работе? Как же можно выдерживать на таких каблуках целый день? Украдкой Сергей Иванович разглядывал женщину, вдруг пробудившую в нем мужской интерес. После смерти матери Алешки он не задумывался о новом браке и уже почти решил, что единственная дальнейшая цель в его жизни — дождаться внуков, а сейчас и вовсе не до этого, выходить бы детей, поэтому он пристыдил себя и оторвал глаза от тонких лодыжек, но своим пробудившимся интересам удивился.
Доктор не замечала его усилий, она смотрела в монитор на историю болезни Маргариты Шмелевой и объясняла родственнику, каково пришлось девушке.
— Неужели все так серьезно? — сомневался Гусев-старший.
— Все очень серьезно, — подтвердила заведующая. — Маточку нам пришлось удалить, брюшину чистить — полная брюшина крови была. Анализ биопсии будет готов уже через семь дней, тогда будет назначено соответствующее лечение, а пока снимаем ей воспаление.
— А они так хотели детей… — вздохнул Сергей Иванович.
— Сожалею, но иначе она не выжила бы, — доктор строго взглянула на него. — В ходе лечения мы так не смогли до конца остановить кровотечение, хотя использовали все возможные методы. Из-за кровопотери у нее практически наступило общее кислородное голодание, начал страдать мозг, Вы в курсе уже, наверное, что произошли некоторые психические расстройства. Ей предстоит серьезное лечение у психолога, но, я думаю, при заботливом уходе и спокойной обстановке в доме все придет в норму. Во всяком случае, будем на это надеяться, — обнадеживала доктор.
Потрясенный Сергей Иванович молча смотрел прямо в большие карие глаза заведующей — в них стояла вина. И скорбь.
— Кровопотерю ей восполнили, — слегка вздохнув, продолжила доктор. — Но такие прободные раны на матке я, например, увидела впервые — девочку вашу зверски пытали. К сожалению, ни при первичном осмотре, ни при последующих манипуляциях перфорация стенок не была замечена. Также и первоначальное обследование УЗИ почему-то не показало всей картины, хотя специалисты у нас с большим опытом работы. Можете, конечно, подавать в суд — это ваше право. Со своей стороны, хочу сообщить вам, что недобросовестные специалисты уже уволены администрацией больницы. Вероятно, и аппарат УЗИ придется менять, изыскивать резервы на более современный, но это вам не интересно, — она хмыкнула и потерла висок и продолжила. — Четыре дня назад, когда Шмелева поступила к нам во второй раз, картина проникновения посторонних предметов в полость матки уже была достаточно хорошо видна. Обследование делал другой доктор. Было обнаружено четыре точки прободения и заполненная кровью область брюшины. Единственным решением была срочная ампутация матки.
Женщина сурово смотрела на расстроенного родственника пациентки: ему жаль своего сына, жаль гипотетического ребенка, который не сможет родиться и, о котором, видимо, мечтала вся семья, а пострадавшую девочку — жену своего сына, ему что же, не жаль совсем?
Доктор Тихова держалась с достоинством, но скорбно поджимала губы: в каком неприглядном свете отразилась клиника — чуть не угробили пациента, если родственники подадут в суд, то будут совершенно правы.
— В конце концов, от этой операции зависела ее жизнь, — веско добавила она и отвернулась к монитору — аудиенция окончена.
— Да, — согласился Сергей Иванович, думая о своем. — Главное — они живы.
— Вот именно, — донеслось из-за экрана компьютера.

* * *
Утром отец в щадящих выражениях передал сыну разговор с заведующей гинекологией — ни к чему Алешке знать подробности, достаточно того, что их узнал он сам. Нерадостные новости Гусев-младший воспринял на удивление спокойно. Его волновало только одно: когда он сможет увидеть свою жену.
— Пап, ты узнай, можно мне посидеть у нее?
— Можно, можно, чего ж, нельзя-то? — ворчал отец. — Обход пройдет и иди сиди, если решил окончательно свалиться. Завтра ее переведут в отдельную палату, я уже договорился.
— Спасибо, пап, — улыбнулся сын.
Сергей Иванович вздохнул: наконец-то, Лешка оценил его помощь и, хоть за что-то благодарен. Не понимает, дурак великовозрастный, что отец готов кожу снять с себя, не то, что последнюю рубашку, только бы помочь ему.
А дети?.. Разве мало в мире детей? Многим из них очень нужна семья, пусть и приемные мама и папа. Вот и помогут друг другу: сирота в дом — счастье в дом!
                * * *
Глаза Риты светились такой всепоглощающей любовью, что Лешка испугался.
— Леша, — еле слышно хрипела жена, роняя на подушку частые слезы.
— Я здесь, здесь, — он тонул в ее любви, гладил руку, отмечая выступающие косточки.
Она не могла наглядеться на его лицо, такое родное, что сердце останавливалось от мысли: еще немного и она никогда бы его больше не увидела.
Рита горячо зашептала:
— Леша, прости меня, Лешенька! Я не смогу родить тебе ребеночка, я очень виновата перед тобой…
— Нет, — Лелик сглотнул подступившие слезы и прижал к себе ее всклокоченную голову. — Это ты меня прости, я не смог защитить тебя, уберечь. Ты столько вытерпела из-за моей дурацкой вспышки, я думал, что потерял тебя.
— А я думала, что это я тебя потеряла, — горячо и мокро шептала Рита ему в плечо.
— Лишь бы ты поправилась, а потом мы с тобой усыновим мальчика, — решил Лешка и спохватился. — Или девочку — все равно. Ты представляешь, и не нужно будет возиться с памперсами, тратиться на детское питание, вставать по ночам — лично мне кажется, так даже лучше.
Рита подняла на мужа мокрые глаза.
— А я хочу возиться и тратиться, и вставать хочу!
— Ну значит, так и будет, — испугался Лелик. — Ты только поправляйся и не плачь. Усыновим грудного. Отец поможет — он и сам хочет поскорее стать дедушкой!
Рита закивала часто-часто ему в рубашку.
— А можно и двоих взять, — рассуждал Лешка. — Чего он будет один-то? Пусть будет двое.
Стоя в дверях палаты, медсестра Наташа вытирала глаза марлевыми стерильными салфетками…