Об уроженце деревни Мисайлово Московской области,

       У Михаила Михайловича Пришвина есть такая запись: «Для победы над мелочами… надо спешить к творчеству.  Если при этом удаётся обрадоваться, то мелочь растворяется в улыбке. Победителем остаётся человек, который несмотря ни на что, в «силах» улыбнуться и быть счастливым».  В полной мере эти слова можно отнести к поэту и прозаику из деревни Евгению Зубову, который несмотря на трагические обстоятельства своей недолгой жизни не испытывал, что называется, обиды на человечество, а наоборот был тем человеком, который дал надежду и радость творчества не только здоровым, но и многим отчаявшимся людям.
       В архиве, переданном семьёй Зубова в центральную библиотеку города Видное, найдены новые неизвестные стихи поэта, рассказы и дневниковые записи, письма друзей, открытки с поздравлениями, книги с дарственными надписями, газеты с публикациями, переписка с издательствами, фотографии и различные документы.

       Удивительными и ценными оказались письма с войны, написанные Петром Яковлевичем Зубовым, отцом поэта, более 100 лет назад.

      
           Родитель Петра – Яков Николаевич Зубов (1859–1943) с детства мечтал научиться грамоте и в конце концов освоил таки её под руководством деревенского дьячка. Работая на золотоканительной фабрике братьев Алексеевых, которой с 1882 по 1917 год руководил правнук основателей – Константин Сергеевич Алексеев, известный под псевдонимом Станиславский, он пристрастился к чтению. В доме Зубовых стали появляться книги. Такой обширной библиотеки в деревне Мисайлово ни у кого больше не было.
            Тягу к чтению Яков Николаевич передал сыну Петру, который начинал свой трудовой путь в типографии, сначала в Петербурге учеником, а потом в Москве наборщиком. Любитель и знаток русской литературы, Петр Яковлевич Зубов прожил трудную и интересную жизнь. В 1916 году в составе Русского экспедиционного корпуса он отправился во Францию, где не раз глядел в глаза смерти.
            В 1916 году Петру Зубову, призванному в армию из деревни Мисайлово Московской области, исполнилось 25 лет. Позже, оглядываясь на свой жизненный путь, он подвёл краткий итог: «Война, ссылка в Северную Африку за отказ воевать, неудачный приезд в Россию, где едва не погиб от расстрела озверелых деникинских офицеров, побег с деникинской зоны на территорию красных, тяжелые болезни, инвалидность – вот мой скорбный багаж прошлого».

           Из письма П.Я. Зубова от 23 июня 1916 года:
        «Дорогие родные! В нашей солдатской жизни произошло важное событие: вчера была присяга. Я готов положить свою жизнь за родину, но, принимая присягу, я чувствовал, будто совершаю грех. <…> Присягу принимали целых четыре роты в довольно торжественной обстановке на площади под знаменем, священник предварительно произнес речь, впрочем, до священника полковой адъютант читал, какие кары полагаются за разные преступления, слышалось только: смертная казнь, арестантское отделение, смертная казнь, смертная казнь… Целовали крест, Евангелие и знамя, произносили: “Клянусь!” Приезжал бригадный генерал, спрашивал нас, знаем ли мы, куда назначены.
 Нам приказано было отвечать: «Никак нет, ваше превосходительство!»
          Назначили же Зубова в 4 ю Особую бригаду, отбывавшую во Францию. «Осенью 1915 года французская военная промышленность оказалась в столь тяжелом положении, что для работы на заводах пришлось возвращать солдат с фронта из поредевших рядов французской армии. Парижские мудрецы решили разрубить этот узел одним ударом топора, выписав людей из России, представлявшей, по их мнению, неиссякаемый источник пополнений». Первоначально затребованное Францией количество солдат — 400 тысяч — российское командование урезало до семи бригад общей численностью менее 100 тысяч человек. В действительности же Россия сформировала и послала на помощь французам только четыре бригады (около 60 тысяч военнослужащих). 1 я и 3 я бригады отправились в Шампань, а 2 я и 4 я — в Македонию на Салоникский фронт, созданный в конце 1915 года. «Фронт был очень слабый, но Россия и Франция были склонны к развитию операций на [нем]». 2 я Особая пехотная бригада под командованием генерала Михаила Константиновича Дитерихса прибыла в Салоники в сентябре 1916 года. За ней последовала 4 я под командованием генерала Михаила Николаевича Леонтьева. Она отплыла из Архангельска на пароходе «Мартизан» в середине сентября и в октябре была доставлена пароходом «Лютеция» в Салоники.
         В отличие от 2 й бригады, 4 я не сразу попала на фронт – ей предоставили время для проведения боевой подготовки. Почти целый месяц полки бригады тренировались на построенных специально для этого позициях, поскольку им предстояло действовать в сложных условиях горной местности. Кампания велась достаточно активно.

             Из письма П.Я. Зубова от 10 декабря 1916 года:

         «Наш полк был в резерве, верстах в трех от позиции, а сегодня вечером пойдем в окопы сменять товарищей. Что будет, одному Богу известно, суждено ли здесь остаться или буду снова среди вас, мои дорогие родные. Надо почистить винтовку, а то сегодня вечером придется похлопать затвором».
        К концу 1916 года больше половины состава бригад пребывало в госпиталях и лазаретах. Чувствительными были и потери в 4-й бригаде.

              Из письма П.Я. Зубова от 2 февраля 1917 года:
        «24 января неприятель выключил меня на 1 месяц и 4 дня из строя. Был ранен, рука побаливает, врачи сказали, что ещё болеть будет долго. Очень жаль, что нежелательная гостья с косой так часто заглядывает на нашу полянку. Противная персона очень часто вырывает товарищей на вечный покой. Вот пишу вам письмо, а она с визгом летает над головой. Небольшой кусочек свинца в момент может оборвать твою жизнь. <…> Жутко прежутко! Гогочут пулеметы, это адские машины!»

         Из письма Евдокии, сестры Петра Яковлевича Зубова, от 15 февраля 1917 года:
        «Здравствуй, дорогой брат Пётр, шлю тебе привет и пожелание всего лучшего. Мы получили вчера от тебя открытое письмо, в котором ты пишешь, что ты ранен. Дорогой Петя, Валю я не видала с её именин и не знаю, что она знает или нет, что ты ранен. Известие неприятное, ещё тяжёлое потому, что через неделю снова попадёшь на позиции и снова будешь подставлять себя под вражеские пули, да теперь уж не будешь, а наверно, подставлял и ранен сильнее прежнего, потому что времени прошло много, так как ты писал на Рождество, а мы получили великим постом. В это время могло случиться много разных приключений, да сохрани тебя, Господи, Царица Небесная, Заступница Усердная от всех бед и несчастий. Аркадий пишет, что ты ранен бомбой и лежишь в госпитале. Все очень плакали…».

            К началу 1917 г. во всех воюющих странах назревал политический кризис. Ухудшилось положение воюющих стран, обусловленное истощением материальных и людских ресурсов. Нарастали антивоенные и национально-освободительные движения, «гражданский мир» сменялся социальным брожением..
Отголоски Февральской революции докатывались до русских войск на Балканах с большим запозданием. Войсковые комитеты в них были выбраны только в августе 1917 г., а «военно-революционные суды», учреждённые июльским приказом А. Керенского, – лишь в ноябре, уже после падения Временного правительства! Материальные условия во Франции для наших солдат были неизмеримо выше условий, существовавших в то время в России. Тем не менее, солдаты всё чаще задавали вопросы: «… долго ли ещё воевать придётся? Совсем обидно кровь проливать за французов. Когда и кто поможет отправить их по домам?».
 
               Из письма Петра Зубова от 21 апреля 1917 года:

          «Здравствуй, дорогая сестра Дуня! Уже полгода нахожусь на позиции в Македонии унылой, среди скал, камней и гор высоких. Всевышний хранит пока, а были моменты, когда смерть висела на носу, она и сейчас находится не дальше носа.  Немцы начали бросать гранаты. Первая подкатилась ко мне под левый бок. Наверное, кто-то из вас молился за меня, и граната не разорвалась. Другая граната разорвалась, осколок зацепил меня за рукав, рука взвилась в воздух, подумал, что руку оторвало, винтовка упала, а от пули получил рану в плечо. Вырвало клок шинели, ещё чуть-чуть – не было бы кисти руки. С тех пор прошло четыре месяца. В наступлении принимала участие наша рота, снаряды рвались здесь и там, пули летели, как дождевой ливень… Страшно, когда бьёт тяжёлая артиллерия. Боже мой, с каким визгом мины и снаряды летят! А разрывы! Земля стонет и дрожит...»
 
           Союзники, видя слабость Временного правительства, перестали церемониться с особым статусом русских частей и стремились создать себе легальное право распоряжаться русскими войсками, но обе русские бригады продолжали выполнять свой долг. В них не было случаев отказа выступать на позиции, идти в наступление, хотя среди солдат и части офицеров росла деморализация, вызванная, прежде всего, оторванностью от родины и пренебрежительным отношением союзников. В мае 1917 года 2-я бригада вновь отличилась, овладев высотой Дабица, но, не будучи поддержана соседями, вынуждена была отойти, потеряв свыше тысячи убитыми и ранеными. Русские использовались союзным командованием как таранная живая сила. И что же удивительного, если среди них все чаще и громче раздавались голоса о возвращении домой?

           Из письма Петра Зубова от 16 августа 1917года:

«…нахожусь на позициях близ города Салоники. Сейчас ношу не сапоги, а башмаки и обмотки, штаны и гимнастёрка русские, головной убор – английская пробковая шляпа, одним словом, вид «заграничного воина».
Уже 2 часа ночи, всё тихо, изредка трещат пулемёты. Мне нужно идти на центральную телефонную станцию. Шёл по лощине, а потом вышел на открытое место. Немецкая образина со своей горы меня заметила, засвистели пули, если бы чуть правее, то отправился я бы на отдых к праотцам. Но колбасники промахнулись! Свалился, а потом вскочил и пустился бежать. Когда же конец войне? Неужели эта война бесконечная?» 

       После серьёзных потерь в ходе апрельского наступления 1917 года на Западном фронте, 1-я и 3-я особые пехотные бригады были отведены на отдых в военный лагерь Ла-Куртин, в котором произошёл мятеж, жестоко подавленный. Среди участников ла-куртинского мятежа был будущий прославленный полководец, маршал Советского Союза Родион Яковлевич Малиновский. Во время подавления мятежа он был ранен, после лечения в госпитале – отправлен французскими властями вместе с большинством его товарищей на работы в каменоломни. Невыносимые условия заставили Малиновского попроситься на фронт. Ему удалось записаться в Иностранный легион французской армии. Для человека, побывавшего на французской военной каторге, смерть в бою уже казалась лучшим исходом. В таком положении вскоре очутились многие солдаты русских бригад…
       
       23 октября (5 ноября) 1917 г. «Междуведомственный комитет по заграничному снабжению» российского Временного правительства официально предоставил Франции право распоряжения военнослужащими русских Особых бригад. Таким образом, Россия в лице Временного правительства бросила своих солдат на чужбине на произвол судьбы. А через два дня Временное правительство пало.

        3 (16) ноября 1917 г. военный министр Франции Жорж Клемансо издал приказ, согласно которому российские легионеры подлежали добровольной сортировке на три части. Им предоставлялось право выбора между: службой во французской армии, военными работами в тылу французской армии (типа строительных батальонов), каторгой в Алжире. Самым выгодным выбором, очевидно, являлась работа в тылу, так как эти рабочие помимо своего легионерского жалованья (75 сантимов в день; для сравнения – французский солдат получал 25 сантимов суточных) получали ещё и зарплату – полтора франка в день. Алжирская каторга, про которую заведомо было известно, что оттуда мало кто возвращается, представляла собой выбор не менее опасный, чем перспектива продолжения ратной службы.
        Тем не менее, значительная часть наших солдат предпочла именно третий вариант! и была отправлена в Северную Африку. Картина испытаний, выпавших на их долю в Алжире, мрачна: перевозка тысяч людей в холодных товарных вагонах в зимнюю стужу до французского порта погрузки; пулемётчики, бравшие их на мушку с первых минут пребывания в Алжире – их, отнюдь не военнопленных вражеской армии, более того, вчерашних товарищей по оружию; бараки, обнесённые колючей проволокой; тяжелейшая работа в условиях непривычного климата; скверное питание, едва обеспечивавшее полуголодное существование; одинаковые нормы выработки для здоровых и инвалидов, молодых и старых служак; весьма низкий уровень медицинской помощи, ужасная антисанитария; жестокие наказания за дисциплинарные нарушения – тюрьма, карцер, штрафной батальон».

       Пётр, отказавшись воевать, был отправлен в Северную Африку, всё происходившее с ним в Африке, Пётр Зубов вспоминал потом как тяжёлый сон: «Группа русских солдат, в том числе я, некоторые в одном нижнем белье, все босиком и без фуража, окружены десятком вооружённых арабов-солдат с винтовками с примкнутыми к ним щтыками. Нас гонят из военной тюрьмы города Тиарето в Алжирии в бараки за колючей проволокой…».

        Полковник Игнатьев, которому передали все права по руководству русскими бригадами, писал: «Путём личных переговоров мне удалось добиться освобождения из крепости части приговорённых на каторгу солдат – зачинщиков куртинского восстания – и выхлопотать смягчения участи наших солдат, отправленных в Африку. Отказавшись воевать и работать на французском фронте, они уже строили дороги под палящим зноем пустыни. Они страдали за то, что не хотели отказаться от охватившего их страстного желания вернуться на родину и принять участие в революции. Но где бы нашёлся в ту пору тот иностранный капитан корабля, который дерзнул хотя бы бросить якорь у советских берегов?..

          Утро достопамятного дня 11 ноября 1918 года выпало серое, сырое, неприветливое. Мы уже знали из газет, что ровно 11 ноября 1918 года в 11 часов утра наступит торжественная минута: «На всех фронтах прозвучит долгожданный сигнал «Отбой!» - сигнал, знаменующий конец испытаний и страданий четырёх лет войны.
           Пётр Яковлевич в своих записях отмечал: «Торжества, торжества и торжества по случаю подписания мира, музыка, цветы, танцы, флаги участников войны на всех заборах и зданиях. Французы ликуют, вереница автомобилей, украшенных цветами (руками русских солдат). Русские солдаты ходят по улицам города угрюмые, печальные, здесь их игнорируют, их мучит тоска по родине да притом они ещё голодны. В честь «мира» нам дали по чашке вина, но забыли досыта накормить…»
         Французские власти начали репатриацию российских заключенных, но при условии – они обязаны были записаться в белогвардейские Вооруженные силы Юга России. Для русских узников французских лагерей это был единственный шанс попасть на Родину. Прибыв в Россию, они сразу оказывались в огне новой войны – Гражданской. Из огня да в полымя… Сформированные из таких репатриантов части Белой армии в первых же боях перебегали на сторону Красной армии. Другие – ещё по дороге в Россию, на французских кораблях, поднимали бунт за свободу своего выбора…

      Запись Петра от 1 февраля 1919 года. Средиземное море:

«Море спокойно. «Калифорния» величаво разрезает носом волны, бросая в стороны миллиарды блестящих брызг. Солдаты повылезли из трюмов и кучками расположились на палубе. Вдыхают тёплый морской воздух, который обвевает их закопченные в трюме лица. Несмотря на то, что условия перевоза российских солдат были ужасными: кровь, стоны раненых и каждый день умершие, которых выбрасывали за борт, а за пароходом следовали хищные рыбы, они чуяли кровь и не отставали, изумительная красота моря, чужие страны – всё было интересно и ново».
Дорога домой была очень трудной. Пётр получил тяжёлое ранение, ему повредило позвоночник. Тяжёлые мысли одолевали его. Как теперь отнесётся к нему, больному, любимая Валентина. Воспоминания нахлынули волной: их юношеская любовь была удивительной, нежной. Пётр готов был отдать жизнь за эту девушку. Если кто-то ненароком обижал его Валентину, он так огорчался, что слезы навёртывались на глаза, он готов был каждый раз бороться с обидчиком. Валентина отвечала взаимностью, была уважительной и внимательной к юноше, который был старше её на пять лет. Родители её не одобряли дружбы с Петром и желали Валентине другого жениха – богатого.
С нетерпением ожидал Пётр, когда появится родной берег, а там, дай Бог, доберутся они с земляком, своим товарищем Семёном до деревни, а там…  Милая Валентина часто снилась ему. Но у судьбы поворотов много. И за каждым ожидала пуля – от белых, или от иных…
 
       Из дневника Петра Яковлевича Зубова от 1933 года:

       В октябре 1919 года в Севастополе охамевшее белое офицерство вздумало расправиться с нами (с солдатами, вернувшимися с французского плена) за тот большевистский бунт, который царил в наших рядах. Нам приказано было грузиться на пароходы для отправки в Новороссийск. Мы отказались, требуя отправки нас, но домой, то есть за пределы добровольной территории. В результате расстрел. Затем погнали под усиленным конвоем грузиться на пароход. Несколько сот человек погрузили на пассажирский пароход «Александр III» и на буксире вывезли нас за Севастополь на рейд. Рядом с нами стоял английский крейсер и крейсер «Адмирал Корнилов».  С английского крейсера дула орудий были направлены в сторону нашего парохода, а также был на палубе выставлен пулемёт и построено кольцо из матросов. Через некоторое время офицер в красном плаще с матерным ругательством приказал нам всем построиться. Поднявшись на капитанский мостик, один из офицеров высказал перед нами речь, полную ни в чём не обоснованных обвинений. Вслед за капитаном выступил престарелый генерал, держа в руках карманные часы. Он заявил, что мы не выполнили распоряжение генеральского приказа и должны выдать «зачинщика» (которого не было). Срок для этого дается 10 минут. Если зачинщик не будет выдан, то, генерал указал на английский крейсер, вы будете расстреляны с английского крейсера вместе с пароходом.  Парохода не жалко, он старый и требует сильного ремонта, и вы пойдёте ко дну. Однажды на фронте во время наступления, сидя с телефоном, я наблюдал, как люди выйдя из окопов для наступления т е р я л и    л и ц о, так и в этот момент вся масса, построенная в ряды, потеряла свои лица, все заживо превратились в мертвеца. Это ужасное оцепенение длилось несколько секунд, а затем началось предательство. Более трусливые, дабы спасти себя, стали клеветать на своих товарищей. Этим «зачинщиком» оказался и я. Выдал меня писарь 7 роты, который лично меня не знал и которого я не знал. Флотский офицер с другой стороны парохода крикнул: «Зубова сделать?» У меня дрогнули поджилки. Меня потащили за ноги, я услышал, что кто-то возразил писарю, что «зачинщиком был человек с чёрными волосами и росту повыше, а этот рыжий. Рыжий не виноват…»
      Петру Яковлевичу удалось избежать расстрела, но смерть была так близка, как нательная рубаха….
      Внучка Семёна Гусева, с которым Пётр Зубов прошли дорогами войны во Франции, Лариса рассказала: «После прибытия в зону Деникина пути её деда и Зубова разошлись. В первом же бою Пётр сбежал из отряда, добрался до Харькова, пришёл в дом по адресу, который ему дал друг Семён. Его через чёрный ход провели на кухню, накормили и тут же отправили. Родственник Семёна оказался городским головой, неприятности с беглецом ему не были нужны. Пётр Яковлевич хранил и потом показывал тёплый шарф, который ему дали пожилые люди ещё в каком-то доме, куда раненый Пётр заходил на ночлег».
      Обессиленного, его из Апаринок забрал отец и на телеге довёз до Мисайлова, до дома, еле живого. Все говорили, что Пётр не выживет, но ошиблись – выжил! Поднимала его своей любовью будущая жена Валентина Трещалина из села Ирининское, ныне Молоково. В 1921 году они поженились. На свадьбе Пётр не сидел, а полулежал, но жена сотворила чудо: он стал подниматься и заниматься хозяйством. Работал в типографии, а когда вышел на пенсию, то вступил в колхоз. Пётр всю жизнь любил Валентину, всем говорил, что он однолюб, а она тоже в нём души не чаяла.
      В семье было пятеро детей, последний Евгений родился в 1942 году. Война, ранение в позвоночник, трудная материально жизнь подкосили здоровье Петра Яковлевича. Но он всегда оставался интеллигентным, стремящимся к знаниям человеком, дружил и общался с молодёжью, уважительно относился к друзьям своего сына.
       Из письма Евгения Зубова, сына Петра Яковлевича от 1965 года:

 «…сейчас совсем не пишу, да и какая писанина, когда слышишь ежеминутно стоны отца. Он очень плох, уже больше двух месяцев лежит в постели, и не знаю, поднимется ли. Да, очень мучительно видеть страдания близкого человека. Нервы у меня напряжены. И ждёшь каждую минуту самого страшного и неизбежного. Какая всё-таки незавидная судьба у людей. Мечтают, суетятся, страдают, карабкаются, но что толку, крышка захлопывается и всё!.. О подробностях его кончины и похорон я не буду писать – это очень тяжело и мучительно. Скажу только, что он умер в своём здравом рассудке, не дочитав книгу Симонова «Живые и мёртвые». До последних минут своей тяжёлой, но образцовой жизни он не расставался с книгой. Наступает осень. А у нас дома тишина. Безмолвно висят на стене две папины этажерки, из которых выглядывают корешки старых книг, монотонно и бездушно тикают часы, а человека, который здесь жил – нет! Да, очень мне тяжело теперь. Не с кем поговорить, поделиться мыслями».
       Пётр Яковлевич Зубов до конца своей жизни оставался другом и наставником. В «Записках» он писал: память не силах совладать с образами, и вся жизнь сливается в одно большое туманное пятно, но годы великой чудовищной человеческой бойни не изгладились. Если когда-нибудь мне захочется описать события, свидетелем которых был, тогда моя рука начнёт водить пером по бумаге».

      Первая мировая война ускорила разработку новых вооружений и средств ведения боя.  Впервые были использованы танки, химическое оружие, противогаз. Резко выросла огневая мощь войск. Увеличилась роль инженерных войск и снизилась роль кавалерии. Также появилась «окопная тактика» ведения войны с целью изматывания противника и истощения его экономики, работающей на военные заказы.
      Но сделали ли эти новинки счастливее человечество и каждого человека?

       Более 100 лет прошло с начала Первой мировой войны. Но интерес к ней и русским бригадам в последнее время усиливается. В 2010 г. во Франции при поддержке России был установлен памятник сражавшимся там русским солдатам и офицерам Первой мировой войны. По сравнению с тем, как увековечена память о ратном подвиге русских, сражавшихся во Франции, балканский контингент русской армии канул в реку забвения.
Виктор Леонидов написал песню, которую посвятил русским бригадам во Франции, в которой есть такие строки: «В (19)16-й, проклятый, и по крестному пути из России шли солдаты, чтобы Францию спасти…».
     Многие русские остались лежать на чужбине, в чужой стране.
    
     Пётр вернулся.
Наверное, судьба сохранила Петра Яковлевича, чтобы он мог дать жизнь будущему поэту Евгению Зубову. Поэта и прозаика с трудной судьбой, Евгения Петровича Зубова сегодня знают все школьники Подмосковья, как настоящего русского поэта, изучают его творчество. В 2002 году на деревенском домике установлена памятная доска, его именем названа улица, на которой жил поэт, в 2016 году заложен сквер его имени, издано четыре сборника стихотворений, а к 75-летию – издание, в которое включены и проза, и воспоминания, новые сведения из личной жизни, переписка с друзьями.
     Учреждена областная литературная премия им. Евгения Зубова, присуждаемая творческим людям, тем, кто внёс большой вклад в воспитание подрастающего поколения и в сохранение чистоты и богатства русского языка.
    Книга и родная русская природа, любовь к родине, патриотизм объединили три поколения семьи Зубовых, семьи, где честь и любовь к родине ставились выше собственной жизни.