Заступница

Рождение дочки запомнится надолго. Поздним вечером меня вывезли и оставили в пустом, мрачном коридоре «под присмотр». В родзале уже мучились другие. Перед глазами летали черные мухи, сил не осталось. Всё, что  произошло, казалось нереальным. Первый  негромкий крик моей крошечной девочки воспринимался, как сон. Слышала её тоненький голос, видела одно единственное мгновенье маленькое беззащитное тельце, а потом  сознание стало улетать и возвращаться обратно. Этакие качели из серого бытия в такое же небытиё. Сколько это продолжалось, - трудно сказать. Холодное безразличие накатило большим облаком. Оно не давало думать, шевелиться, смотреть. Уставший доктор, на минуту появился из родзала и обыденным голосом произнёс: «Ничего. Отлежится».
В момент, когда невидимые качели вернулись, кто-то легонько тронул меня за плечо. Старушка, с прядкой седых волос, и невероятно добрыми глазами. «Санитарка», - качнулось в голове. Качели мягко уходили в небытиё. Но её серые глаза придержали разгон. «Ну что, устала?», - молча спросили они. «Устала», - так же молча ответила я. «Каши хочешь?», - послышался тихий спокойный голос. Качели неторопливо пошли  назад. Чётко вспомнилось, что не ем молочного с четырех лет «Нет»,  - категорично ответила я, уносясь от её взгляда, но мягкий спокойный голос догнал: «Ну, захочешь еще».
. Доктор, снова выглянувший в коридор, велел отвезти в палату. Четыре пустых продавленных кровати с матрасами, обтянутыми коричневой клеёнкой. На одну из них сгрузили меня.  Качели остановились, сознание больше не улетало, а облако немого безразличия сменилось на такое же облако бессилия.
     Старушка появилась тихо. «Ну что, каши захотела?" – мягко прозвучало рядом. Что накатило в тот момент, - останется непонятным и необъяснимым: оказалось, что я ничего кроме этой манной каши не хочу. "Захотела»,- прошептала я, удивившись собственному голосу. Что это была за каша! Манная, жидкая, сладкая, горячая, с ободком масла по краю. Точно такая, какую в раннем детстве варила мама. И никакого противного молочного запаха, вязкости и отвращения. Ложкой лёжа есть было неудобно, и я просто пила её через край, чуть поднимая голову. Как только тарелка опустела, откуда-то из-за головы  вышла старушка. Получилось её  рассмотреть: худенькая, не выше метра пятидесяти, в белом халате и платочке Правильные черты лица в сеточке морщин. «Лет 75 – 80», - промелькнуло в голове. Только ясный взгляд  серых глаз не подчинялся возрасту и времени.  Маленькая теплая рука погладила  мои  волосы: "Ну вот и молодец! Спи теперь. Силы появятся". Хотелось о чем-то спросить, но глаза мягко остановили вопрос. Она забрала тарелку, аккуратно повесила полотенце в изголовье кровати и ушла. Накатился сон, легкий  и спокойный.
 Утро началось с медсестры и разной медицинской заботы. Силы возвращались. А я всё ждала старушку, чтобы сказать ей «спасибо» за чудо-кашу. Но она не появлялась. Санитарка пришла другая, не старше сорока. Быстренько протерла пол, пробурчала что-то про то, что мало платят и отправилась дальше. К обеду в роддоме стало спокойнее. Снова зашла медсестра. Спросила её. Та недоуменно пожала плечами, и, сочувственно посмотрев на меня, сказала, что у них весь персонал молодой, никаких старушек нет, на ужин вчера была котлета с капустой. «Кашу только по утрам дают», добавила она, выходя из палаты. Вопросов не осталось. Я растерянно перевела взгляд на полотенце, висевшее в изголовье: на нем сиротливо засохла капелька манной каши.
Шло время. В хлопотах и заботах всё отодвинулось на задний план. Как-то вечером в очередной раз вспомнила о старушке, и рассказала свекрови. Она, на удивление, не увидела в этом ничего странного: «Богородица к тебе приходила. Она в разных образах к людям приходит, когда им трудно или плохо. Заступница она наша». В ту пору, атеизма и неверия, слышать это было странно и непривычно. Но другого объяснения не находилось.
Три года назад зашел разговор с одним из знакомых художников. Он рассказал, что когда попал в большую аварию, и жизнь была на волоске, к нему в больнице тоже старушка приходила, по описанию очень похожая на мою.  Её потом никто не видел. Кормила…