Правда

  Вовка  как-то  быстро  опьянел  и  грустно  ему стало.
 - Два  раза  женился,  и  ведь  любил  обеих.  Они  обе  украсили  голову  мою  ветвистыми  рогами  и  отбыли  в  неизвестном  направлении. Тогда  радовался,  что  детей  не успел  завести.  Тогда  да,  теперь  вот  не радуюсь.  Даже,  если  бы  и  не  от  меня  они  были,  отдал  бы  им  свою  душу.  Любил  бы  их.  Сейчас  некого.  Серега,  пес  мой, его  люблю.  Боюсь  только,  старый  он  уже. Мне  бы  с  ним  вместе.  Как  я  там  буду  один?  Если  в  раю.  Если  в  аду,  тогда  понятно,  он  живет  правильно,  а  я  никогда  не  умел. Детство  часто  вспоминаю.  Вы,  наверное,  тоже.  Конечно,  ведь  поэтому  и  приехали,  -  Вовка  неожиданно  сменил  тему,  и  замолчал.
  Мы  откликнулись, нам  тоже захотелось  туда,  в  детство.  Мы  же  здесь,  дома,  хотя  и  не  в  своем,  но  здесь,  в  поселке.  Я  помнил  того  Вовку,  всегда  шального,  не  спокойного  и  всегда  с  какой-то  виноватой  улыбкой. 
 - Странно  у  тебя  с  женщинами. Мы  с  тобой  в  одном  классе  были,  помню,  как  в  седьмом  ты  носился  по  коридору  за  Валькой  Резиной  и  пытался  незаметно  дотронуться  до  ее  груди.  Валька  тогда  уже  созрела,  она  и  сама  была  полноватой и  грудь  у  нее  была  уже  третьего  размера.  Мне  казалось,  ей  нравятся  эти  нелепые  детские  наскоки,  прикоснулся  и  тут  же  отдернул  руку.  Она  смеялась  и  не  жестко  махала  на  тебя  рукой.
  Вовка  покраснел. Как-то  странно  это  выглядело  на  его  далеко  не  молодом  обветренном  лице,  оно,  наверное,  и  на  морозе  уже  давно  не  краснело,  а  тут  вот  вдруг.
 - Видно  было?  Мне  казалось,  что  не  видит  ни  кто.  Ничего  не  мог  с  собой  поделать,  какая  то  неодолимая сила. Я  то,  ведь  тогда  еще  не  созрел,  сейчас  понимаю,  но  при  виде  ее,  руки  сами  тянулись  погрузиться  в  эту  округлую  мягкость,  а  сам  при  этом  становился  каким-то  томно  мягким. И  так хорошо  было  в этом  состоянии,  вечерами,  прежде  чем  заснуть,  снова  был  там  и  в  этом,  никак  не  подтверждающемся  физическими  рефлексами,  томлении,  тепло засыпал. Потом,  летом,  мы  с  ней  не  пересекались,  а  осенью,  когда  вернулись  в  школу,  с  рефлексами  у  меня  уже  было  все  в  порядке.  Увидел  Вальку  у  раздевалки,  и  ни  кого  рядом,  конечно,  я  к  ней,  руки  все  помнили  и  сами  пошли  вперед.  Она  вдруг  с  разворота  так  залепила  мне  по  щеке,  что  я  еле  устоял  на  ногах.  В  одно  мгновение  вылечила  от  болезни  протягивать  руки,  вылечила  так,  что  грудь  своей  первой  жены  я  взял  ими  уже  только  после  свадьбы.  Думаю,  зря  не  раньше,  может  и  не  женился  бы,  но  вот  так  вот.  А  Вальку  вспоминаю.  Где  она  теперь?  Может  я  любил  ее? Может…
 - Да  брось  ты, - перебил  его  Борька. – Какая  любовь?  Любовь  в  этом  возрасте,  внутренний  трепет  и  страх  нечаянно  прикоснуться. А  в  твоем  случае,  может  быть  еще  не  осознанная, в  чем  я,  честно  говоря,  сомневаюсь,  нарождающаяся  похоть. «Непреодолимая  сила»,  нам  то  чего  врать.  Похоть  это  мой  дорогой,  обыкновенная  похоть.  Наливай,  хорошо  сидим.
 - Зря  ты  так  грубо  по  невинным  детским  играм. Может  это  у  мальчика  от  младенческих воспоминаний  желание  прикоснуться  к  теплой  груди.
 - И  ты  туда  же.  Давайте  выпьем  за  такое  светлое,  бездумное  детство.
  Мы  выпили,  и  Борька  продолжил:
- Грубо,  может  прав  ты.  Грубо,  зато  честно.  Правда  должна  быть  правдой.  Очень  хочу  написать  честную,  правдивую  книгу  о  нашем  поселке,  о  людях  живших  в  нем  и  о  нас  с  вами,  пацанах.
 - Господи!  Правда!  Все,  всегда  ищем  правду.  Во  всем  хотим  правды.  Много  вы  видели  ее?  Давайте   расскажу  притчу.  Хотите?  Все равно  расскажу.  Жил-был  на  свете  человек,  может  я  это  и  был. А  может   ты  Борис,  а  может  ты  Вовка,  да  хоть  кто из  нас. Он  очень  хотел  встретиться  с  Правдой  поговорить  с  ней,  узнать  какая  она  и  потом  жить  Правдой. Он  думал,  что  когда-нибудь  она  придет  и  постучится  в  его  дверь.  Ждал,  а  она  не  приходила. И  вот  он  не  выдержал,  пошел  искать  ее  по  свету.  Долго,  многие  годы  ходил  и  везде  спрашивал,  не  знают  ли  они,  где  живет  Правда.  Только  один  ответ  слышал  он  везде  - Старики  говорили,  что  она  где-то  есть,  но  живет  далеко  и  никто  никогда  ее  не  видел. - А  человек  тот  был  упорным,  он  все  шел  и  шел,  искал  и  искал.  Наконец  в  одном  месте  ему  сказали: - Говорят,  там  вон,  высоко,  в  непреступных  горах  живет  та  самая  Правда,  которую  все  ищут. -  И  он  поднялся  в  горы  и  преодолел  неприступные  скалы  и  нашел  пещеру,  в  которой  у  костра  сидела  страшная,  беззубая,  морщинистая,  не  чесанная  старуха.  Он  спросил  ее: - Ты  и  есть  Правда?  -  Да, - ответила она.  – Научи  меня  правде. – Хорошо, -  сказала  она.  Он  остался  и  учился  у  нее  много  дней,  а  когда  настала  пора  уходить,  спросил:  - Скажи,  что  мне  сказать  о  тебе  людям. – Скажи,  что  я  молода  и  красива, - сказала  Правда.
 - Ты  хочешь  сказать,  что  нет  ее,  правды? – спросил  Борис.
 - Нет,  этого  сказать  не  могу,  только  у  каждого  времени и  у каждого  народа  она  своя. Вспомни,  какая  правда  была  в  советское  время,  и  какая  она  сейчас.  Да  и  каждый  человек при  взгляде  на  одно  и  то же  событие  может  оценивать  его  по- разному,  каждый,  даже  в  полярных  взглядах  будет  считать,  что  он  прав.  И  то,  что  ты  хочешь  написать,  поневоле  будет  окрашено твоим  отношением,  твоей  сущностью  и  временем  в  котором  живешь.  Сам  не  заметишь,  как  где-то  повернешь правду  рассказа  в  свою  сторону.
 - Вы,  конечно,  ребята,  образованные  и  вам  бы  пофилософствовать,  по  мне,  все  проще.  По  делам  суди  о  человеке.  По  тому,  что  он  сделал.  Проще  жить  надо,  тогда  и  правды  будет  больше,  и  она  для  всех  будет  одна.
  Но  Борька  поддержал  меня:
 - Подожди,  вот  ты  сейчас  так  вкусно  хрустишь  луковицей,  она  какая?  Горькая  или  сладкая?
- Сладкая, -  решительно  сказал  Вовка.  Потом  подумал  и  добавил:
 - После  водки  сладкая,  а  так  вроде  горькая.
 - И  все-таки,  какая? -  настаивал  Борис.
 - Да  отстань  ты,  и та  и  другая.
 - А  человек  ты,  какой?  Плохой  или  хороший?
 - Не  мне  судить,  люди  скажут,  по  делам  моим  скажут.
 - Ну,  давай,  попробуем, - усмехнулся  Борис.
 - Помните,  был  у  пекарь, выпекал  хлеб  в  нашей  пекарне.  Сам  и  привозил  его  на  лошади,  в  синей  будке,  на  телеге. Мы  мальчишками,  ждали на  крыльце  магазина,  когда он  появится  со  своей  будкой.  Всем  нам  хотелось  теплого,  еще  пахнувшего  печью,  хлеба.  Хлеб  этот  получался  у  него  удивительно  вкусным,  отломишь  от  булки  край  и  съешь  по  дороге  домой.  Сейчас  бы  такого  хлеба!  Не  помню  ни  лица  пекаря,  ни  его  фамилии,  хорошо  помню  приближающуюся  телегу  со  стороны  конторы. Он  подъезжал  к  крыльцу,  ключом  открывал  замок  на  будке,  потом  распахивал  створки,  и там  рядами  наш  долгожданный  черный,  горячий  хлеб.  Мы  выстраивались  в  цепочку  и  передавали  его  из  рук  в  руки  через  крыльцо  в  магазин,  а  там  продавщица  раскладывала  на  полки. 
  Отец  мой,  как-то  за  столом,  размышляя  о  судьбах  людских,  рассказал,  как  твой  уже  отец,  Сашка,  он  был  тогда  парторгом, говорил  на  похоронах:
 - Мы  долго  будем  помнить  Митяя,  и  даже  не  столько  его  замечательный  хлеб,  которым  он  всех  нас,  сколько  его  героический  поступок.  Можно  даже  сказать  подвиг,  который  он  совершил  на  пожаре.  Будем  помнить  его,  как  героя.  Умирая,  он  спасал  от  огня  лес,  спасал  нас  с  вами,  наш  поселок,  даже  умирая,  он  не  думал  о  себе,  думал  о  нас,  упал  так,  чтобы  не  дать  огню  пройти.
  На  его  могиле  поставили  деревянный  обелиск  с  железной  красной  звездой.  А  потом,  осенью,  когда  уже  падал  снег,  из  города  приехал  оперуполномоченный,  всех  собрали  в  клубе  и  объявили,  что  Митяй  в  войну  был  полицаем  в  Белоруссии. Крови  на  его  руках  нет,  но  фашистам  служил  точно.  Искали  его  больше  двадцати  лет,  и  вот  нашли,  скрывался  здесь,  в  нашем  поселке.
  На  следующий  день  звезду  с  обелиска  сняли.  Долго  думали, что  делать  с  обелиском,  оставили.  Только  он  простоял  не  долго.  У  нас  мало  было  людей,  судьбы  которых  не  изуродовала  власть,  но  никто  из  них  Родину  не  предавал.  Умны  были  наши  родители  и  разделяли  власть  и  Родину.  Умеем  ли  мы?  Большой  вопрос.  Обелиск  вырвали  из  земли  и  бросили  в  болото.  Родственников у  пекаря  не  было,  жил  он  один,  земля  на  могиле  весной  провалилась,  а  потом  заросла  травой.  Ничего  от  Митяя  не  осталось,  даже  бугорка.  Такая  вот  его  правда.