8. А ночь была тёмная

     СЕРДЦЕ, НЕ ВОЛНУЙСЯ! (роман-хроника в 4-х частях).

     Часть четвёртая: УЧИТЕЛЬ ОРЛОВ.

     8. А НОЧЬ БЫЛА ТЕМНАЯ

     Так было угодно сложиться судьбе: я с первого взгляда влюбился в Антонину Павловну. Я видел ее еще утром, одетую в серую юбку, красную кофту и зеленый джемпер, перед первой линейкой, или как она тогда называлась - перекличкой, все собрались в тесной учительской, знакомились, разговаривали, уточняли расписание, кому в какие часы удобнее работать. Она, застенчиво улыбаясь, сказала:
     -   Мне все равно. Я близко живу от школы. Но желательно, чтобы по три раза в день не бегать на уроки.
     - Это понятно, - ответил я. - Окна в расписании - самое нежелательное для учителя.

     Теперь она сидела против меня и, опустив взор, о чем-то думала. Вина на столе не было, а водку она только пригубила, поморщилась, замотала головой и тихо сказала: " Как только ее пьют", она разрумянилась и карие глаза весело смеялись. А молодой Шмарченко бросал на нее короткие, но значительные взгляды и старался предупредить каждое ее движение. "Хитрая бестия, - подумал я. - посадил ее против себя, чтобы любоваться, и меня подальше от нее посадил. Видимо, не желает нашего сближения.

     Когда вышли из-за стола и стали танцевать, я удалился на кухню покурить, там никого не было, но потом выбежал Черный, попросил у меня папиросу, сделал две или три затяжки и снова хотел бежать к своей молчаливой скрипке, но остановился и поспешно спросил меня:
     - Как вы себя чувствуете?
     - Нормально.
     - Как вам нравится Антонина Павловна? Не правда ли - ягодка баба? Не будь я неженатый, приволокнулся бы.

     Я добродушно рассмеялся, а сам подумал: "Ах ты старый козел! Знает, что капуста лучше соломы!" Потом вышел Михаил Михайлович Цирюлик, раскрасневшийся после выпитой водки, стеснительный как девушка, и позвал меня на улицу, сказав, что тут душно. Мы вышли. Было еще светло. Мы сели на лавку, стоявшую у стены амбара, и долго разговаривали.

     Он работал второй год и знал всех учителей. О Шмарченко он отозвался положительно, не потому что он был его начальником, а Михаил Михайлович подчиненным, нет, не поэтому. Как педагога он знал его меньше всего. Но Шмарченко нравился ему, как администратор и незаурядный хозяйственник. В течение одного года он сумел организовать хорошее подсобное хозяйство при школе: сделать посев, завести лошадь, коров и даже овец. Жена Шмарченко - Валентина, вела группу в первой ступени, летом заболела малярией и уехала к матери, сейчас, говорят, лежит в больнице и не скоро вернется.

     Антонина Павловна работает первый год. Из города ее привез Иван Михайлович за неделю до моего приезда. Про Черного он сказал, что этот человек любит выпить, большой подлизуля.
     Нас позвали к столу, Михаилу Михайловичу не хотелось идти, а тем более выпивать, но прибежала его жена, веселая говорунья и хохотушка, подхватила нас под руки и повела.

     Через три недели, когда отец наловил красной рыбы и мать испекла большой пирог, я позвал учителей на новоселье. Пришли все, не было только жены Шмарченко, Валентины, она еще не приехала от родителей. Меня начинало брать сомнение: действительно ли она больна или это легенда? Говорить на эту тему с Иваном Михайловичем было неудобно.

     Антонина Павловна вела себя тихо и стеснительно, она не хотела идти в гости и мне пришлось дважды посылать за ней младшую сестренку. Стояли последние дни сентября, сухие, еще теплые и она пришла в голубом платье с короткими рукавами, накинув на плечи белую пуховую шаль.
     - Шаль мне хозяйка одолжила, - сказала она, словно ее спрашивали об этом.
     - Ежели кто вздумает сватать меня, так заранее предупреждаю: у меня нет ни приданного, ни богатой родни, - с иронией добавила она.

     Шмарченко внимательно посмотрел на Цирюлика и спросил:
     - Понятно вам, Михаил Михайлович? Так что твоя кандидатура отпадает. Остаемся только мы с Виктором Васильевичем...
     Все засмеялись.
     - Вы опять шутите, Иван Михайлович?
     - А что мне не шутить, коли жена в больнице и я, можно сказать, наполовину холостой.

     - Не остроумно, Иван Михайлович.
     - Зато реально, и без шуток даже.
     Вина не было, потому что сельпо не завозило его, а водку Антонина Павловна отказалась пить.
     - Я выпью за нее. Разрешаешь, Антонина Павловна? - привязывался к ней Шмарченко.
     - Нет, не разрешаю.
     - Тогда я выпью свою водку. Только из вашего башмачка, разрешаешь, Антонина Павловна?

     Учительница покраснела и привязчивость заведующего начала ее уже раздражать.
     - Нет и нет! - гневно крикнула она. - Отстаньте от меня, Иван Михайлович, как вам не стыдно! А то я уйду.
     Пришлось мне вмешаться в этот разговор. Я попросил Ивана Михайловича оставить эти шутки. Он передернул плечами и обидчиво пробормотал, ни к кому не обращаясь:
     - Какие спесивые бабы пошли, ни на какой козе к ним не подъедешь. Подумаешь, пошутить нельзя.

     Антонина Павловна пересела на другое место, подальше от Шмарченко, рядом с женою Цирюлика. Она даже не хотела глазами с ним встречаться.
     "Они наверно поссорились сегодня", - подумал я.
     Черный, хватив чуть ли не полный стакан водки, за обе щеки уминал пирог и прихваливал, потом взял свою скрипочку и усердно пиликал на ней весь вечер.

     Антонина Павловна впервые взяла в руки гитару, потрогала струны и найдя, что они не в порядке, попросила Черного настроить гитару, тот с готовностью выполнил ее просьбу.
     Оказывается, Антонина Павловна хорошо играет и поет.
     После вечера я пошел провожать гостей. Сперва мы довели до дому Ивана Михайловича, сильно опьяневшего и едва переставлявшего нога. У дома он заартачился и схватил Антонину Павловну за руку. Она вырвалась и отошла в сторону. Ночь была темная и с пьяных глаз он не видел ее. На правах хозяина дома я должен был проводить ее, и пошел за нею, оставив Ивана Михайловича с Черным.

     Антонину Павловну я довел до квартиры и мы с нею постояли у ворот. Она куталась в шаль, но вела себя спокойно. Я еще раз извинился перед нею за инцидент, происшедший в моем доме, и сказал:
     - Какой оказывается нехороший характер у Ивана Михайловича.
     - Очень даже, - подтвердила она.
     - Вы давно знаете его?
     - Нет, наверное, столько же, сколько и вы.
     - Вы, случаем, не поссорились с ним?
     - Нет.
     - Но и мир не берет, как я вижу.

     Она молчала.
     - Скажите, жена его серьезно болеет?
     - Я не знаю, и не хочу знать.
     - Почему так? Он наш начальник, а всякое начальство мы должны уважать, - пошутил я. - Тем более когда у него такое горе.
     - Никакого горя у него нет. Он был бы рад, если б жена умерла.
     - Что вы говорите? Это новость для меня. Откуда вы знаете?
     - Извините меня. Я слишком много выдала вам секретов. Этого нельзя делать.
     - Почему? Наоборот. Я хочу все знать.
     - А не состаритесь?
     - С вами я всегда бы хотел быть молодым.

     Я обнял ее за плечи, теплые и круглые, и наклонился к ее лицу, наклонился так близко, что подмывало непреодолимое желание поцеловать, она, видимо, догадалась об этом и спокойно освободилась от моих рук и попросила закурить. Я удивился:
     - Разве вы курите?
     - Нет. Но скучно тут жить, поневоле закуришь.
     Она покурила немного и папиросу бросила под ноги. Огонек задел мне за пиджак и посыпались искры. Она тихо охнула.
     - Извиняюсь, как бы вас не сжечь.
     - А я желал бы загореться от вас.
     - С огнем шутить нельзя... Пора спать.

     Хотела идти, но я снова задержал ее, и снова положил руки на теплые плечи ее. Наши лица медленно сближались.
     - Разрешите поцеловать вас?
     Она молчала. А ночь была темная и тихая, одна только звездочка светила на небе, да где-то далеко собака лаяла.
     - Зачем это? - спросила она тихим голосом, когда я исполнил свое желание.
     -    Вы мне нравитесь.
     Она наклонила голову и повернулась, чтобы идти. Я больше не стал задерживать ее.

     Утром, когда мы оказались вдвоем с ней в учительской, она мило улыбнулась и тихо сказала:
     - Я долго не могла уснуть... после нашего поцелуя, - последнее слово она произнесла шёпотом, притом строго посматривая на дверь, как бы кто не услышал.
     Моя рука лежала на столе ладонью вниз, она положила на мою руку свою и крепко пожала ее.
     - Ваша мама очень вкусные пороги печет. Притом, в своей жизни я впервые ела пирог с красной рыбой.
     - Наши снова уехали на рыбную ловлю, если их поездка будет удачной, я снова приглашаю вас на рыбный пирог, не откажитесь?
     - Посмотрим на ваше поведение, - ответила она.

     Накануне наши действительно опять уехали на рыбалку с запасом продуктов на целый месяц, но не прошло и двух недель, как они вернулись обратно, причем пешком - ни лодки, ни снастей, ни продуктов, ни постели, ни одежды верхней, которую они брали, в чем стояли, в том и пришли.

     Перешагнув порог, сестра Татьяна села на лавку, закрыла лицо руками и сразу заплакала. Отец был мрачнее темной тучи.
     А случилось вот что.

     *****

     Продолжение здесь: http://www.proza.ru/2019/04/28/1332