Трижды три

     Когда я был маленьким, я очень любил маму и папу. А они меня – нет... А вот друг дружку любили. Всё время так охоченно друг на дружку смотрели. И обнимались. А когда обнимают – горячо, и пахнет вкусно, и как будто плаваешь (в  речке, летом). Дедушка только – колючий и старенький уже. Он в гости к нам зимой приезжает. Как Дед Мороз – с подарками. А остальные гладенькие. Даже папа. Он бритвой колючки сжужживает. Ой, я не про то рассказываю. Не про колючки. Я – про уголки дедушкины.

     Все ушли на работу. А в садике – карантин. Я плакал. Грустил. И дедушка приехал. Я обрадовался, а всё равно плачу, потому что все от меня ушли, и никто меня не любит. А Витька дураком обозвал. Я его машинку сломал. Нечаянно. И сказал, что не дружит со мной больше. Ой, опять я не то.

     Я дедушке всё расплакал, как меня не любят. И уходят, уходят. А он мне тайну раскрыл. Даже две! Когда он на войне был…: из танка по фашистам когда стрелял. И пришло ему письмо. Такое – из уголочков. Такие на войне были. Он из коробочки достал его, и подержать дал. Только не разворачивали, порваться может. А потом его танк подбили и он память потерял. И его письмом вылечили. Читали каждый день, и он вспомнил всё потихоньку. А в письме было, что сын у него родился. Папа.

     И про тебя, мама, рассказал. Как ты один раз на папу обиделась, когда я ещё не родился. Ты болела, капризничала, и хотела папу дома оставить. А он ушёл, потому что на работе он главный и без него там не могут. Совсем-совсем не могут. И тогда дедушка с бабушкой приехали к тебе и письмо показали. Потому что папам уходить нужно на войну или на работу. А потом он вернётся. А дома его ждут. Дедушка сказал: “Родные сыночки и родные уголочки”.

     А потом дедушка сказал, что каждому такое письмо нужно. И научил меня конвертики с уголками сворачивать. Смотри, какие острые. Я ещё раскрасил, смотри. Вот с этой стороны – тайны: у дедушки две тайны, а у меня три! – дедушкин танк, ты с папой, и я с письмом. А на другой стороне, смотри, – какие мы. Ты в верхнем уголочке, а я и папа – в нижних. Руки только немножко длинные получились. Чтобы дотянуться.

     Вот…

     Запиши мне это сюда, в письмо. Чтобы я не забыл.

                ***

     Не удержать. Горячая сердечная волна переполняет руки и покачивает расплывающиеся буквы. И от коротко брызнувших слёз – так хорошо.

     Я и не знал, что от-ту-да дотянуться можно.

     Спасибо, мама.

     …и когда (сейчас) ко мне заглянет моя (взрослая) младшенькая (у неё нюх на “когда заглядывать”): ”Па-а-а-а-п?” – я протяну ей этот чуть желтоватый лист, на котором ручейки слов дружно, как на параде, взлетают на ребристые горы и, оставив после себя витиеватый раскрашенный след, исчезают в неведомых далях за ломкой кромкой, чтобы потом непременно неожиданно вынырнуть из-за облаков, повторяя своё воспаряющее начертание.

     …а пока она читать будет, невзначай будто на меня поглядывая, мне решить нужно: чего сейчас больше хочется? – на маминых коленях ещё посидеть или повзрослеть скорей, лет на тридцать хотя бы.

     … и что бы я ни выбрал, потом, когда останусь один, буду думать об одном: ”Как это? – уходить”.


                2019, апрель