Федяй и Макитра

Федюня лежал на тёплых подвальных трубах, покрытых ветхим матрасом, и с интересом наблюдал за чумазой растрёпанной крысой, шустро перебиравшей лапками по провисшему потолочному проводу. Ему казалось, что именно эта сволочь и обкусала ему нижнюю губу, во сне конечно. Консервами закусывал, да и отрубился по-пьяни. Вот она и позарилась… 
        Крыса висела спиной вниз и изредка боязливо поглядывала на осколки битого стекла на бетонном полу.
– Вот, с кулак величиной, а что-то соображает…Ползи, ползи… Хрен доберёшься.  Пакет с едой я на проволочный крюк приладил, воткнул его в щель меж бетонных перекрытий и провернул. А оттуда до проводки с полметра будет… Да и жирновата ты, чтоб по потолку ходить. Отъелась на моих харчах, зараза…
Крыса доползла до конца провода и, зацепившись задними лапами, раскачалась и прыгнула… Но до пакета не достала и с писком сорвалась вниз.
– Сработало. Теперь можно и запасы делать, хоть на пару дней.

На это место Федюне пришлось перебраться неделю назад.
– Жалко… Прежнее-то получше было. Три года там прожил. Уехавшие гасторбайтеры сосватали. Каморка сантехников в подвале областного архива, с диваном, ванной и горячей водой. Рай, особенно зимой, если продрог, как собака. И супчик из просрочки наболтать можно, и чайку тёплого…
        Потом прошла какая-то комиссия, обнаружила. Думал, прогонят, а они:
–Не пьёшь? Будешь тут смотрящим. Вдруг потечёт или загорится… Только никого не води!
Федяй и не водил, вёл себя тихо, пил всего по четвертушке, и то вечером, перед сном.
Но не прошло и пары месяцев, самая зима началась, как окошко, через которое лазил, стальной решёткой забили. Видно власть сменилась…
– Целый час ковырял, чуть пальцы не отморозил. Но на совесть сработали. Одна старушка, из окна напротив, заметила и стамеску при несла. Пожалела… Знала, видать, не понаслышке, что такое зимой на улице оказаться… Но, куда там… Тут автоген нужен или хотя бы болгарка.
Потащился в подвал под Белым домом. Когда-то по случаю ночевал и там. Но условий – уже никаких. Даже холодной воды нет. Да и света… Зато никаких проверяющих. Чудно, Белый дом всё-таки… Или их никому не жалко?..   
– Лежу теперь, как кошак на батарее… Снизу тепло, сверху холодрыга. Места – с гулькин нос. Раза три за ночь падаю. Да и бока болят… Бугор на бугре.
Федяй достал из кармана отсыревший пряник. Верхних зубов давно не было, выбили, но это ещё по молодости... Теперь – какие драки?.. Сунув большой палец в дыру меж зубов, он придержал крошки, чтоб не выпали. Так хотелось горячего чайку, но, как говорят, хотеть не вредно…
Приближался Новый год. Сильно похолодало.
– Вот бы шубу кто выкинул, да подлинней… Ведь попадалась по весне подходящая, чего дурак не взял?.. Всё – лень-матушка. Да и кто летом о зиме помнит?.. Лежи себе на травке у Пуховского пруда, пивко потягивай… Чем не курорт?
Он в очередной раз перевернулся, и уже задремал, когда со стороны входа послышался непривычный звук. Казалось, кто-то скрёб по стене когтями, причём не маленькими…
– Ну, вот, допился… Может, зелёные пожаловали? Ведь какую только гадость не сосёшь…
Пришлось встать, и рукой – по стеночке, по стеночке… У вечно закрытого выхода стояла большая картонная коробка, обмотанная скотчем, и в ней что-то явно трепыхалось…
Не долго думая, Федяй достал из кармана обломок ножа и вскрыл её. На дне, свернувшись калачом, лежало странное существо. В подвале было полутемно, и Федюне поначалу показалось, – не дай бог, конечно,  – что это дитя, в меховой шубке. Тем более, что существо чмокало и попискивало. Но потом  оно вдруг оскалилось, подняло голову, защёлкало и даже хрюкнуло.
– Чертовщина какая-то! – присел от страху Федюня.
Но погодя всё же принёс зверю миску с водой. Тот жадно попил, выбрался из коробки и, уткнувшись ему в колени, засопел.
– Что-то водяное… То ли, выдра, то ли, бобёр… Лапы с перепонками и хвост – лопатой. Только размер великоват  – со среднюю собаку. Явно не местный зверь, привозной. Побаловались господа, и выкинули. На помойку – побоялись, вдруг кого покусает, отвечать придётся… А так – задохнётся в коробке, потом можно и….
Федюня поделился со зверем ужином и опять вскарабкался на трубы.
Проснулся он от непривычного жара. Зверюга, распластавшись, лежала на нём, и температурка у неё была ещё та! Аж пекло… И почему он решил, что это – она?.. Но решил, и всё. Назвал её Макитрой. Может, за приличный размер, или всплыло что-то из детства. В крутобёдрой глиняной макитре бабушка держала продукты. Они почему-то в ней почти не портились. Запустишь руку, и достанешь домашнего творожку или кукурузную лепёшку…
Макитра за пару дней разогнала всех крыс. Ела она их, что ли?.. Или запашок им не нравился?.. Мускусный, жирный какой-то… Но Федюне было не до запахов. Сам с осени не мылся.
Теперь, укладываясь спать, он клал Макитру под живот, обнимал, и сны ему снились хорошие. Будто он ещё дома, с женой, у телека, и чайник на кухне фырчит…
…Федюня сам выписался из квартиры. Совесть заела. Приставы что ни день ходили, имущество грозились отобрать… Вот и пожалел жену.
К тому времени он уже беспробудно пил. Завод, где слесарил, закрыли. В дворники подаваться зазорно было. Вот и глушил тоску дешёвым заморским спиртом. Пара цистерн на путях уже полгода стояла… Ничья… Или подкинул кто?.. Может, нарочно народ травили. Кто теперь знает?
Федюню ловили, выписывали штрафы за нарушение общественного порядка, по 500 рублей. Сумма долга росла, а платить было нечем. Вот и ушёл в бомжи.
Жена, правда, вошла в положение, каждое утро вывешивала за форточку пакет с жратвой, пару сигарет и мелочь на опохмелку. С подвальной крыши легко было дотянуться, первый этаж всё-таки. Только бы приставам не попасться, а то опять в спецприёмник засунут.  Вот и ходил за «тормозком» на рассвете, когда даже менты спят.
С появлением Макитры Федюня вдруг стал счастливым человеком, почти семейным… Его  ждали, защищали от крыс и, похоже, даже любили. Стоило к вечеру влезть в подвальное окошко, как Макитра, похрюкивая от удовольствия, уже в развалку спешила навстречу. Она заметно поправилась. Шерсть заблестела. Федюня приволок ей жестяное корыто и частенько наливал туда воды. Правда, носить её приходилось пятилитровыми баклажками с дальней колонки. Макитра с удовольствием бултыхалась, но спать потом было сыровато.
Жене Федюня не стал рассказывал про Макитру. Вдруг заревнует?.. Бабьё – они, как собаки на сене… Самой не надо, и другой не дам.
Он даже курить стал меньше. Вдруг Макитре вредно?..
Где-то к весне в подвале устроили субботник и видимо выпустили Макитру, а может, и прибили. Федюня не на шутку затосковал… Он стал читать газеты с объявлениями о найденных животных и только к осени обнаружил её в зооуголке Азаровского детдома. Она сидела в маленькой металлической клетке из стальных прутьев, не разогнуться, и уныло высовывала меж них серый облупившийся нос.
Ночью Федюня выбил стекло первого этажа и унёс свою Макитру прямо в клетке, которая почему-то не открывалась.  Может, заварили для безопасности? Потом у него долго болел живот, ведь чуть не надорвался.  А у пупка никак не заживала язва от острого стального угла, упиравшегося повыше ремня. Макитра потом долго зализывала её, как собака.
Обычно зима тянулась нестерпимо долго. Теперь же она прокатила, как по рельсам…
Как-то, уже в мае, он вывел свою Макитру за город, к местной речушке, благо недалеко было, снял самодельный ошейник и выпустил на волю. Федюня желал ей свободы и счастья, пусть и звериного. Она задрожала всей кожей и ушла, даже не оглянувшись. И ему вдруг стало обидно.
Потом, до поздней осени, он всё ходил к реке, но Макитры так и не встретил. Видно родичей нашла и как-то приспособилась – думалось ему. Но тревога всё-таки была. Ведь не наш зверь, американский… В библиотеке вычитал. Там и фотка была. Точь в точь.
Тёплое зелёное лето – радость бомжа – промчалось, как не было.  А за ним и осень мокрыми лапами прошлёпала. Федюне, наконец, подфартило. Он нашёл-таки траченную молью волчью шубу и теперь не мёрз на своих трубах. Вот и сегодня, опустошив законную четвертушку, он накрылся с головой и уже видел первый сон, когда в конце коридора вдруг послышалось знакомое шарканье и похрюкиванье…
Вскочив, он подслеповато уставился в темноту. Сердце так и подпрыгивало, хоть рукой держи.
 Это была – она, его Макитра!
– Умнющая, сволочь. Может, мёрзнуть начала, а может, и соскучилась… – счастливо хмыкнул он. Бабы, они, такие, – хрен их поймёшь…